Сообщество и Земля

3. На таможенной станции

— Тревиц говорил тебе, — спросила Блисс, входя в каюту, что мы с минуты на минуту собираемся совершить Прыжок через гиперпространство?

Пелорат, склонившийся над своим экран-диском, поднял голову и ответил: — Да. Собственно, он только что заглянул и сказал: "В ближайшие полчаса".

— Я волнуюсь, Пел. Я всегда не любила Прыжок. У меня обычно возникает странное ощущение, как будто я выворачиваюсь наизнанку.

Пелорат удивленно посмотрел на нее.

— Я не думал, что ты космическая путешественница, дорогая, — сказал он.

— Не такая уж я путешественница, — ответила Блисс. Я-мы-Гея по самой своей природе не торгуем, не исследуем, не занимаемся туризмом. Но кто-то должен дежурить на космических станциях…

— Ты дежурила, когда нам посчастливилось встретить тебя.

— Да, Пел. — Она ласково улыбнулась ему. — Но иногда по некоторым причинам как правило секретным, приходится посещать Сейшелы или другие планеты. И для этого требуется Прыжок через гиперпространство. А если любая часть Геи совершает Прыжок, это чувствует вся Гея.

— Ужасно, — сказал Пелорат.

— Ну, не так уж, — ответила Блисс. — Гигантская масса Геи ослабляет действие Прыжка. Но я его ощущаю больше, чем вся Гея. Как я уже объясняла Тревицу, хотя вся Гея есть Гея, ее отдельные элементы неодинаковы. И мой организм почему-то особенно чувствителен к Прыжку.

— Подожди, — неожиданно вспомнил Пелорат, — Тревиц мне раньше объяснял. В обычных кораблях ощущение хуже. Там человек при входе в гиперпространство теряет связь с гравитационным полем, а потом возвращается в это поле при выходе в обычное пространство. Но "Далекая Звезда" — гравитический корабль. Он не зависит от гравитационного поля в пространстве, он, по сути, не покидает поля и не возвращается в него. Поэтому мы ничего не почувствуем. Могу тебя в этом заверить, исходя из личного опыта.

— Чудесно! Жаль, что я не догадалась узнать это раньше. Я бы не переживала так.

— И есть еще преимущества, — сказал Пелорат, испытывая душевный подъем от новой для себя роли знатока космонавигационных вопросов. — Корабль перед Прыжком должен в обычном пространстве удалиться от крупных масс. Таких, как звезды. Ведь чем ближе к звезде, тем интенсивнее гравитационное поле и тем сильнее чувствуется Прыжок. Ну, и уравнения для расчета Прыжка, чтобы выйти в заданной точке, тоже усложняются в зависимости от интенсивности гравитационного поля. Однако в гравитическом корабле ощущений от Прыжка нет. И на нашем корабле новейший компьютер, который может искусно, быстро и очень точно рассчитать решения любых уравнений. Поэтому, для того чтобы удалиться от массы вашего солнца и совершить комфортный и точный Прыжок, "Далекой Звезде" вместо двух-трех недель хватает двух-трех дней. Затем тут еще сказывается, что мы не подвержены инерционным эффектам и поэтому можем лететь с очень большим ускорением. Я не совсем это понимаю, но так сказал Тревиц.

— Хорошо, — сказала Блисс, — доверимся Треву в его умении управлять этим необыкновенным кораблем.

— Пожалуйста, Блисс, — слегка нахмурившись, сказал Пелорат, — говори "Тревиц".

— Да, конечно. Но ведь его здесь нет.

— Неважно. Не стоит даже слегка потворствовать этой привычке, дорогая. Он такой нервный.

— Он сердится не из-за этого. Просто он меня недолюбливает.

— Неправда, — серьезно сказал Пелорат. — Я с ним говорил о тебе… Ну-ну, не хмурься. Я говорил очень тактично, дорогая. Он заверил меня, что не испытывает неприязни к тебе. Он не доверяет Гее и огорчается, что своим решением сделал Гею образцом для человечества. Нам надо с этим считаться. Когда он поймет преимущества Геи, он это преодолеет.

— Надеюсь. Но дело не только в Гее. Что бы он ни говорил тебе, Пел, — а тебя он очень любит и старается щадить твои чувства — он недолюбливает меня лично.

— Нет, Блисс. Этого не может быть.

— Все вовсе не обязаны любить меня только потому, что меня любишь ты, Пел. Позволь, я объясню. Трев — ладно Тревиц думает, что я робот.

Изумление отразилось на обычно спокойном лице Пелората.

— Не может быть, чтобы он думал, что ты искусственный человек!

— Почему ты так удивляешься? Гею заселяли с помощью роботов. Это известный факт.

— Возможно, роботы помогали, как помогали машины. Но заселили планету люди, люди с Земли. Вот что думает Тревиц. Я знаю, что он так думает.

— Я уже говорила тебе и Тревицу, что в памяти Геи нет ничего о Земле. Однако в наших воспоминаниях все же присутствуют кое-какие роботы. Они работали даже спустя три тысячи лет после заселения Геи, помогали решать задачу преобразования Геи в обитаемую планету. В это же время мы формировали Гею как всепланетное сознание. Это заняло много времени, дорогой, и это еще одна причина, по которой ранние воспоминания так туманны. И, возможно, дело было не в том, что их стерла Земля, как думает Тревиц…

— Да, Блисс, — нетерпеливо спросил Пелорат, — но что же стало с роботами?

— Когда формирование Геи закончилось, роботы ушли… Мы не стали включать в Гею роботов, потому что были убеждены, что роботехнический элемент вреден для человеческого общества, все равно какого — общества изолятов или планетарного. Не знаю, как мы пришли к такому выводу, но, возможно, из-за событий, которые происходили в раннюю эпоху галактической истории, куда воспоминания Геи не простираются.

— Если роботы ушли…

— А вдруг некоторые остались? Тревиц подозревает, что я один из них и мне, возможно, пятнадцать тысяч лет от роду.

Ошеломленный Пелорат покачал головой.

— Не может быть!

— Ты уверен?

— Конечно. Ты не робот.

— Откуда ты знаешь?

— Блисс, я знаю. В тебе нет ничего искусственного. Если этого не знаю я, то никто не знает.

— Разве я не могу быть роботом, сделанным так искусно, что ни в чем не отличаюсь от человека? Если бы я была такой, как бы ты обнаружил разницу между мной и настоящим человеком?

— Я думаю, — ответил Пелорат, — что робота невозможно сделать так искусно.

— А если возможно, несмотря на то, что ты думаешь?

— Я просто не могу этому поверить!

— Тогда отнесемся к этому как к гипотезе. Что бы ты почувствовал, если бы я оказалась роботом, неотличимым от человека?

— Ну, я бы… я бы…

— Скажем конкретнее. Мог бы ты любить робота?

Пелорат неожиданно щелкнул пальцами.

— Знаешь, — сказал он, — есть легенды о женщинах, которые влюблялись в искусственных мужчин, и о мужчинах, влюблявшихся в искусственных женщин. Я всегда считал, что это говорилось в аллегорическом смысле, я никогда не думал, что в этих легендах содержится правда… Ведь мы с Голаном не слышали слова "робот", пока не попали на Сейшелы, но теперь, когда я об этом думаю, я понимаю, что, наверно, искусственные люди из легенд были роботами. Очевидно, такие роботы существовали в ранние исторические времена. Значит, надо пересмотреть эти легенды…

Пелорат погрузился в размышления. Блисс немного подождала, затем неожиданно резко хлопнула в ладоши. Пелорат подскочил.

— Дорогой, — сказала Блисс, — ты спрятался за свою мифологию, чтобы уйти от ответа. Я спросила тебя: мог бы ты любить робота?

Он внимательно посмотрел на нее.

— Действительно неотличимого? Такого, которого нельзя отличить от человека?

— Да.

— Мне кажется, что робот, которого нельзя отличить от человека, все равно что человек. Если бы ты была таким роботом, то для меня ты была бы человеком.

— Это я и хотела услышать от тебя, Пел.

— Ну, а теперь, — сказал Пелорат, — когда ты услышала то, что хотела, не собираешься ли ты сообщить мне, что ты натуральный человек и что мне незачем ломать голову над гипотетическими ситуациями?

— Нет. Ничего подобного я говорить не собираюсь. Ты определил натурального человека как объект, который обладает всеми свойствами натурального человека. Если ты удовлетворен тем, что я обладаю всеми этими свойствами, закончим обсуждение. Другого определения нам не нужно. В конце концов, откуда я знаю: может быть, ты окажешься роботом, неотличимым от человека.

— Даю тебе честное слово, что я не робот.

— А если бы ты был таким роботом, ты мог быть так запрограммирован, чтобы именно это мне и сказать и даже чтобы самому в это верить. Твое определение — это все, что у нас есть и может быть.

Она обняла Пелората и поцеловала. Поцелуй становился все более страстным и длился до тех пор, пока Пелорат не сказал, задыхаясь:

— Мы же обещали Тревицу не раздражать его и не превращать корабль в гнездышко для молодоженов.

— Давай доверимся чувствам, — сказала Блисс, — ни о чем не будем думать и обо всем забудем.

— Но я не могу, дорогая, — озабоченно сказал Пелорат. — Я знаю, Блисс, тебя это должно раздражать, но я постоянно о чем-нибудь думаю и просто не могу целиком отдаться эмоциям. Эта привычка, наверно, раздражает. У меня никогда не было женщины, которая рано или поздно не взбунтовалась бы. Моей первой жене… кажется, неуместно сейчас вспоминать об этом…

— Ужасно неуместно. Но ведь и ты тоже не первый мой возлюбленный.

— О, — заметно растерявшись, сказал Пелорат, а затем, увидев, что Блисс улыбается, продолжил: — Я хотел сказать, конечно, нет. Я и не думал, что я… Во всяком случае, моей первой жене это не нравилось.

— А мне нравится, что ты постоянно углублен в какие-то мысли.

— Не могу в это поверить. Но вот еще о чем я подумал. Робот или человек — неважно. С этим мы согласились. Однако я изолят. И, может быть, когда мы наедине и ты разделяешь мои эмоции вне Геи, возможно, это чувство не той силы, чем если бы ты любила Гею.

— В моей любви к тебе, Пел, — сказала Блисс, — есть свое счастье. И ничего другого мне не надо.

— Но ведь ты не просто ты. Ты Гея. Что, если Гея сочтет такую любовь извращением?

— Я бы знала об этом, потому что я Гея. Но раз я счастлива с тобой, значит, и Гея счастлива. Когда я говорю, что люблю тебя, это означает, что тебя любит Гея, хотя непосредственно в этом участвует только та часть Геи, которой являюсь я… Тебя что-то смущает?

— Я ведь изолят, Блисс, я не могу этого постичь.

— Можно построить аналогию. Когда ты мне насвистываешь мелодию, насвистывать хочет все твое тело, но непосредственно насвистывают только губы, язык и легкие. Большой палец на правой ноге ничего не делает.

— Он может притопывать.

— Для насвистывания это необязательно. Как ноги могут откликнуться на мелодию, так другие части Геи могут откликнуться на мои чувства или я — на их.

— Вероятно, нет смысла смущаться из-за этого.

— Ни малейшего.

— Но из-за этого у меня появляется странное чувство ответственности. Когда я стараюсь, чтобы ты была счастлива, я, должно быть, стараюсь, чтобы счастливы были все организмы Геи.

— Все, до последнего атома. У тебя ведь так и получается. Ты вносишь вклад в общую радость. Твой вклад, наверно, слишком мал, чтобы его можно было измерить, но он есть. И понимание этого должно тебя только еще больше радовать.

— Хотел бы я, — сказал Пелорат, — чтобы Голан подольше занимался перемещениями через гиперпространство и оставался в каюте пилота.

— Хочешь устроить медовый месяц?

— Да.

— Тогда возьми листок бумаги, напиши на нем "Гнездышко молодоженов", прикрепи на двери снаружи, и если Тревиц захочет войти, то сам будет виноват.

Пелорат так и сделал, и как раз после этого "Далекая Звезда" совершила Прыжок. Ни Пелорат, ни Блисс этого не заметили, да и не до того им было…

Прошло всего несколько месяцев с тех пор, как Пелорат встретил Тревица и вместе с ним покинул Терминус. До этого более полувека (по галактическому стандартному времени) своей жизни он был домоседом и не отлучался с родной планеты.

В собственных глазах он стал за эти месяцы космическим ветераном. Он видел из космоса всего три планеты — сам Терминус, Сейшелы и Гею. Сейчас на обзорном экране — через управляемый компьютером телескоп — он видел четвертую. Четвертой был Компореллон.

И снова, в четвертый раз, он чувствовал смутное разочарование. Почему-то он продолжал ожидать, что, глядя на обитаемую планету из космоса, увидит очертания континентов на фоне окружающего их океана или, если это засушливый мир, очертания озер на фоне суши.

Так не бывало никогда.

У обитаемых планет, наряду с воздушной оболочкой, всегда имелась водяная. А раз были воздух и вода, значит, были облака. И они окутывали планету. Поэтому перед взором Пелората снова предстали белые вихри с редкими бледно-голубыми или ржаво-коричневыми просветами.

Наверно, подумал он, вообще безнадежно пытаться отличить одну планету от другой, если вывести ее на экран с расстояния, скажем, триста тысяч километров. Как отличить один водоворот от другого?

Блисс озабоченно посмотрела на Пелората.

— Что случилось, дорогой? — спросила она. — У тебя несчастный вид.

— Я вижу, что из космоса все планеты выглядят одинаково.

— Ну и что, Янов? — сказал Тревиц. — Одинаково выглядят и береговые линии на Терминусе, если они на горизонте и если вы не знаете точно, что ищете. Например, конкретный горный пик или характерный прибрежный островок.

— Верно, — сказал все же неудовлетворенный Пелорат, — но что можно искать в массе скользящих облаков? А если и попытаться, то не успеешь ничего разобрать, как уйдешь на теневую сторону.

— Присмотритесь внимательнее, Янов. Обратите внимание на форму облаков. Видите, часть их тяготеет к структуре, которая кольцом охватывает планету, а часть — к структуре, которая движется вокруг центра. Этот центр более или менее совпадает с одним из полюсов.

— С каким? — с любопытством спросила Блисс.

— Поскольку по отношению к нам планета вращается по часовой стрелке, мы смотрим на ее южный полюс. И поскольку центр отстоит от линии терминатора — границы тени на планете градусов на пятнадцать, а ось планеты отклонена на двадцать один градус от перпендикуляра к плоскости орбиты, мы либо в конце весны, либо в конце лета, в зависимости от того, движется ли полюс от терминатора или к нему. Компьютер может вычислить траекторию движения полюса и немедленно ответить мне, если я спрошу. Здешняя столица в северном полушарии, так что там сейчас либо поздняя осень, либо поздняя зима.

— Как вы все это узнали? — спросил Пелорат, нахмурившись. Он посмотрел на облачный слой, как будто ждал, что тот сейчас заговорит с ним, чего, естественно, не произошло.

— Это еще не все, — продолжил Тревиц. — Глядя на полярный район, вы видите, что в слое облаков нет разрывов, хотя в других районах они есть. На самом деле над полюсом облака тоже не сплошные, но под ними лед, — получается белое на белом, поэтому промежутков не видно.

— Ага, — сказал Пелорат, — я полагаю, на полюсе так и должно быть.

— Конечно, на обитаемых планетах. Необитаемые могут не иметь воздуха и воды, хотя могут иметь атмосферу. Но тогда были бы признаки того, что облака и лед не водяные. У этой планеты таких признаков нет, и мы знаем, что облака и лед состоят из воды.

Далее, мы замечаем, что область непрерывного белого по дневную сторону от терминатора заметно больше, чем, например, на Терминусе. Еще можно различить слабый оранжевый отблеск в отраженном свете. Это означает, что солнце Компореллона заметно слабее, чем солнце Терминуса. Хотя Компореллон ближе к своему солнцу, чем Терминус к своему, он не настолько ближе, чтобы это восполнило низкую температуру солнца. Следовательно, Компореллон — холодная планета.

— Вы читаете его, как фильмокнигу! — восхитился Пелорат.

— Не слишком восторгайтесь, — улыбаясь, сказал Тревиц. Компьютер выдал мне статистические данные по планете, включая несколько пониженную среднюю температуру. Легко вывести то, что уже знаешь. Компореллон сейчас на грани ледникового периода, который уже наступил бы, если бы очертания континентов Компореллона больше благоприятствовали образованию ледников.

— Мне не нравится холодная планета, — заметила Блисс, прикусив губу.

— У нас есть теплая одежда, — сказал Тревиц.

— Не в этом дело. Люди от природы не приспособлены к холоду, у них нет плотных шуб из шерсти, перьев или жировой прослойки под кожей. Со стороны планеты холодная погода — это выражение безразличия к благополучию своих элементов.

— Разве на Гее повсеместно умеренный климат? — спросил Тревиц.

— На большей части. Есть области с холодным и жарким климатом специально для холодолюбивых и теплолюбивых животных и растений, но большая часть умеренная и никогда не допускает перегрева или переохлаждения своих обитателей, включая, конечно, людей.

— Ну, разумеется. Все части Геи живые и равные, но, видно, некоторые, например, люди, более равны чем другие.

— Зло и неостроумно, — сердито ответила Блисс. — Нельзя же не учитывать уровень и интенсивность сознания. Человек — более ценный элемент Геи, чем камень такого же веса. Поэтому свойства и поведение Геи как целого по необходимости подстраиваются под человека. Но меньше, чем на планетах изолятов, и предпочтение не всегда отдается человеку. Возможны даже целые периоды, когда важнее всего будут каменные внутренности Геи. Они тоже требуют внимания, иначе могут пострадать все части Геи. Зачем нам лишнее извержение вулкана, правда?

— Действительно, незачем, — согласился Тревиц, — тем более лишнее.

— На вас это не произвело впечатления, да?

— Видите ли, — сказал Тревиц,- планеты очень разнообразны одни теплее, другие холоднее. Есть планеты, покрытые тропическими лесами, есть сплошные саванны. Во Вселенной нет двух одинаковых планет, и каждая служит домом для тех, кто там живет и привык к ней. Я привык к довольно умеренному климату Терминуса, мы его довели почти до геянской мягкости. Но мне нравится убегать иногда от этой умеренности в места с более суровым климатом. У нас есть разнообразие, которого нет у Геи. Неужели, Блисс, если Гея расширится до Галаксии, умеренность будет навязана всем планетам Галактики? По-моему, однообразие невыносимо.

— Если разнообразие окажется желательным, — ответила Блисс, — оно будет поддерживаться.

— Как дар от некоего Центрального Комитета, так сказать? сухо сказал Тревиц. — И в минимальных дозах, признанных терпимыми? Я бы предпочел предоставить все природе.

— Но ведь так не бывает. Все обитаемые планеты в Галактике преобразованы. Все они находились в состоянии, непригодном для обитания, и все впоследствии были максимально приспособлены к человеку. Я уверена, что Компореллон только потому холодная планета, что обитателям не по средствам утеплить ее. И, конечно, в помещениях у них тепло. Так что не стройте из себя защитника природы.

— Надо полагать, вы говорите от имени Геи? — спросил Тревиц.

— Я всегда говорю от имени Геи. Я Гея.

— Если Гея так уверена в своем превосходстве, зачем вам понадобилось мое решение? Почему вы не начали создавать Галаксию без меня?

Блисс помолчала, собираясь с мыслями.

— Потому, — сказала она, — что неразумно чересчур доверять себе. Мы, естественно, лучше видим свои добродетели, чем свои пороки. Мы стремимся поступать правильно. Не в собственных глазах, а объективно правильно, если это вообще возможно. Вы для нас самое лучшее приближение к правоте, какое нам удалось найти, поэтому мы приняли ваше руководство.

— К столь объективной правоте, — с горечью добавил Тревиц, — что я сам не понимаю своего решения и никак не найду ему оправдания.

— Еще найдете, — сказала Блисс.

— Надеюсь.

— Мне кажется, старина, — сказал Пелорат, — что этот спор выиграла Блисс. Почему вы не хотите признать ее аргументы в пользу того, что Гея образец для будущего человечества?

— Потому, — резко ответил Тревиц, — что в то время, когда я принимал решение, я не знал этих аргументов. Я ничего не знал о Гее. На меня повлияло что-то другое. И я должен выяснить что.

— Не сердитесь, Голан. — Пелорат примирительна поднял руку.

— Я не сержусь. Просто это меня невыносимо гнетет. Я не хочу находиться в фокусе Галактики.

— Я понимаю вас, Тревиц,- сказала Блисс. — Но, простите, на это место вас поставили ваши качества… Когда мы сядем на Компореллон?

— Через три дня, — ответил Тревиц, — и только после того, как пройдем таможенную станцию на орбите около Компореллона.

— Ну, с этим у нас проблем не будет? — спросил Пелорат.

Тревиц пожал плечами.

— Это, — сказал он, — зависит от количества прибывающих кораблей, числа таможенных станций и, главное, от местных правил: кого пропускать, а кому отказывать. Правила всюду разные.

— Что значит отказывать? — сердито спросил Пелорат. — Как они могут отказать гражданам Сообщества? Разве Компореллон не подчиняется Сообществу?

— И да и нет. В этом вопросе есть юридические тонкости, и я не знаю, как их трактует Компореллон. Скорее всего, нам не откажут, но наверняка утверждать нельзя.

— А если откажут, что тогда?

— Я ничего не знаю, — сказал Тревиц. — Будем действовать по обстоятельствам.

Они приблизились к Компореллону настолько, что он выглядел шаром уже без телескопического увеличения. А при увеличении стали видны и таможенные станции. Они располагались дальше от планеты, чем большая часть орбитальных конструкций, и были хорошо освещены.

"Далекая Звезда" приближалась со стороны южного полюса, поэтому половина Компореллона была видна в полном дневном свете. Над ночной стороной таможенные станции казались искорками света. Они выстроились равномерно по дуге над планетой — шесть из них были видны, еще шесть сливались с планетой на дневной стороне.

— Ближе к планете есть другие огоньки, — сказал Пелорат, с восхищением взирая на эту картину. — Что это такое?

— Таких подробностей я не знаю, — ответил Тревиц. — Может быть, это орбитальные фабрики, или лаборатории, или обсерватории, или даже населенные города-корабли. Некоторые планеты устанавливают затемнение на всех орбитальных станциях, кроме таможенных. Например, так поступает Терминус. Компореллон, очевидно, в этом вопросе более либерален.

— А на какую из таможенных станций мы направляемся, Голан?

— Зависит от них. Я послал запрос на посадку, и мы получим указание, когда и к какой станции нам причалить. Может быть, есть очередь, и нам придется запастись терпением.

— Я только два раза улетала от Геи на гиперпространственные расстояния, — сказала Блисс. — И оба раза была на Сейшелах или неподалеку от них. Никогда еще я не забиралась в такую даль.

— Это так важно? — Тревиц бросил на нее настороженный взгляд. — Вы ведь все равно не расстаетесь с Геей, верно?

Блисс нахмурилась, потом смущенно засмеялась.

— Признаю, что на этот раз вы меня поймали, Тревиц. У слова "Гея" двойной смысл. Его можно отнести и к планете, и к живому объекту. Строго говоря, мы должны были бы использовать два разных слова, но геяне из контекста всегда знают, о чем речь. Изолята это иногда должно затруднять.

— Скажите в таком случае, — спросил Тревиц, — остаетесь ли вы Геей-организмом здесь, на расстоянии многих миллионов километров от Геи-планеты?

— В этом отношении я всегда Гея.

— В полной мере?

— Практически в полной. Я уже говорила вам, что поддерживать контакт через гиперпространство труднее, но я все равно остаюсь Геей.

— Вам не приходит в голову, — сказал Тревиц, — что Гею можно рассматривать как галактического Кракена, легендарное морское чудовище, повсюду протянувшее свои щупальца? Достаточно разместить на каждой обитаемой планете по нескольку геян, и вы практически получаете свою Галаксию. Возможно, вы это уже сделали. Интересно, где размещены ваши геяне? Наверно, кто-то есть на Терминусе, да и на Транторе. Как далеко это зашло?

Блисс определенно смутилась. Она поджала губы.

— Я обещала не лгать вам, Тревиц, но это не значит, что я должна вам обо всем докладывать. Есть вещи, которые вас совершенно не касаются. Личности и местонахождение отдельных элементов Геи как раз принадлежат к таким вещам.

— Могу ли я узнать, Блисс, для чего нужны эти щупальца, даже если я не знаю, где они?

— По мнению Геи, не можете.

— Но я имею право догадаться. Вы считаете себя защитниками Галактики.

— Мы стремимся к тому, чтобы Галактика была стабильной, мирной и процветающей. План, который разработал Хари Селдон, предназначался для построения Второй Галактической Империи, более стабильной и эффективной, чем Первая. Этот План, который постоянно корректируется и улучшается Вторым Сообществом, пока выполнялся хорошо.

— Но ведь Гея не допустит Второй Галактической Империи, верно? Вам нужна Галаксия — живая Галактика.

— После вашего решения мы надеемся ее построить. Если бы вы не разрешили, мы помогали бы строить селдонскую Вторую Империю и постарались бы сделать ее прочной, насколько возможно.

— Но что плохого о…

Ухо Тревица уловило тихие настойчивые сигналы. Он сказал:

— Меня вызывает компьютер. Наверно, он получил указание насчет таможенной станции. Я ненадолго. — Он прошел в каюту пилота, сел за стол и положил руки на контуры, обозначавшие контакты компьютера. Оказалось, пришли указания, на какую из таможенных станций должен направиться корабль, ее координаты относительно линии, проходящей через центр Компореллона к его северному полюсу, и предписанная траектория сближения.

Тревиц отправил сообщение о своем согласии, снял руки с контактов и откинулся на спинку кресла.

План Селдона! Давно уже Тревиц не вспоминал о нем. Первая Галактическая Империя начала распадаться, и пять веков Сообщество росло, соперничая со слабеющей Империей, а после ее распада, на развалинах Империи, — в полном соответствии с Планом.

На некоторое время Галактику покорил Мул. План оказался перед угрозой срыва, но Сообщество выжило, возможно, с помощью вечно скрывавшегося Второго Сообщества, а возможно, с помощью еще лучше скрывавшихся геян.

Теперь План подвергся более серьезному испытанию, чем при Муле.

Вместо создания Империи замышлялось нечто совершенно небывалое в истории — Галаксия. И Тревиц сам согласился с этим!

Но почему? Может быть, в Плане есть просчет? Фундаментальный просчет?

На мгновение Тревицу показалось, что просчет действительно есть и что он понимает, в чем этот просчет заключается, и понимал уже давно, еще тогда, когда принимал решение: но это понимание, если оно и было, исчезло так же быстро, как появилось, оставив Тревица ни с чем.

Может быть, это была иллюзия — и тогда, когда он принял решение, и теперь? В конце концов, о Плане ему ничего не известно, кроме общих положений, на которых строилась психоистория. Притом он не знал никаких подробностей из психоисторической математики.

Он сидел, закрыв глаза, и думал…

Ничего не приходило в голову.

Может быть, ему тогда помог компьютер? Он положил ладони на контакты и почувствовал, как компьютер тепло и мягко взял его за руки. Он снова закрыл глаза.

Но из этого тоже ничего не вышло.

На груди у компореллонца, который, вошел в корабль, было прикреплено голографическое удостоверение личности. Оно поразительно точно воспроизводило круглое лицо с короткой бородкой, а под изображением стояло имя: "А.Кендрей".

Небольшого роста, весь такой же мягкий и округлый, как его лицо, таможенник держался бодро, двигался проворно и рассматривал корабль с неподдельным интересом.

— Как это вы так быстро спустились? — спросил он. — Мы вас ждали только через два часа.

— Это корабль новой модели, — ответил Тревиц невинным тоном.

Но Кендрей только с виду казался молодым и неопытным. Он вошел в каюту пилота и сразу сказал:

— Гравитика?

Отпираться не было смысла.

— Да, — без выражения подтвердил Тревиц.

— Очень интересно. Одно дело услышать, совсем другое — увидеть. — Двигатели в корпусе?

— Там.

Кендрей посмотрел на компьютер.

— Похоже, компьютер?

— Он. Так мне сказали. Внутрь я не заглядывал.

— Хорошо. Мне нужна корабельная документация, номер двигателя, место изготовления, номер паспорта и все такое. Я уверен, в компьютере все это есть и он, наверно, может выдать мне официальную справку за полсекунды.

На это ушло немногим больше. Кендрей снова огляделся.

— Вы трое — единственные люди на борту? — спросил он.

— Это так, — ответил Тревиц.

— Есть ли на борту какие-нибудь животные? Растения? Каково состояние вашего здоровья?

— Нет, нет, хорошее, — лаконично ответил Тревиц.

— Хм, сказал Кендрей, делая пометки. — Пожалуйста, положите руку вот сюда. Простая формальность… Правую руку, пожалуйста.

Тревиц неодобрительно посмотрел на аппарат. Такие устройства все более распространялись по Галактике и все усложнялись. По одному взгляду на микродетектор можно было судить о техническом уровне планеты. Этот прибор имели даже самые отсталые планеты. Начало было положено, когда Империя развалилась и каждый ее осколок захотел защитить себя от болезней и микроорганизмов с других планет.

— Что это? — негромко поинтересовалась Блисс, наклоняя голову, чтобы рассмотреть прибор.

— Я полагаю, это называется микродетектором, — сказал Пелорат и добавил: — В нем нет ничего таинственного. Это устройство автоматически проверяет часть тела внутри и снаружи на микроорганизмы, способные переносить болезни.

— Этот еще классифицирует микроорганизмы, — с нескрываемой гордостью добавил Кендрей. — Его разработали у нас на Компореллоне… Позвольте вашу правую руку.

Тревиц засунул правую руку в устройство и пронаблюдал, как цепочки красных значков сплясали танец на сетке горизонтальных строчек. Кендрей нажал кнопку, и из машинки выползла цветная факсимильная копия.

— Распишитесь здесь, сэр, — сказал он.

Тревиц расписался и спросил:

— Ну и как я? Смерть мне пока не грозит?

— Я не терапевт, — ответил Кендрей, — так что подробно сказать не могу: но символов, которые потребовали бы поместить вас в карантин или отправить обратно, прибор не показал. А больше меня ничего не интересует.

— Рад это слышать, — сказал Тревиц, тряся рукой, чтобы избавиться от легкого покалывания.

— Теперь вы, сэр, — обратился Кендрей к Пелорату.

С некоторой нерешительностью Пелорат вставил руку, затем подписал факсимильную копию.

— Теперь вы, мэм.

Кендрей изумленно уставился на результат Блисс.

— Никогда ничего подобного не видел, — сказал он и посмотрел на Блисс с восхищением. У вас все показатели отрицательные. Вообще все.

— Очень приятно, — кокетливо улыбаясь, сказала Блисс.

— Да, мэм, поздравляю вас. — Кендрей посмотрел на первую факсимильную копию и сказал: — Ваше удостоверение, мистер Тревиц.

Тревиц предъявил. Посмотрев на удостоверение, Кендрей опять удивился.

— Вы член Терминусского Законодательного Совета?

— Да.

— Занимаете высокое положение?

— Да, — холодно сказал Тревиц. — И давайте поскорее закончим.

— Вы капитан этого корабля?

— Да, я капитан.

— Цель визита?

— Касается безопасности Сообщества, и других комментариев не будет. Надеюсь, вы это понимаете?

— Да, сэр. Вы надолго?

— Не знаю. Возможно, на неделю.

— Очень хорошо, сэр. А другой джентльмен?

— Это доктор Янов Пелорат. У вас есть его подпись, и я за него ручаюсь. Он терминусский ученый и мой помощник в деле, связанном с этим визитом.

— Понимаю, сэр, но мне необходимо видеть его удостоверение. Надеюсь, вы понимаете, сэр, правила есть правила.

Пелорат предъявил свои документы.

Кендрей кивнул.

— А вы, мисс? — спросил он.

— Незачем беспокоить даму, — спокойно сказал Тревиц. — За нее я тоже ручаюсь.

— Да, сэр. Но я должен видеть удостоверение.

— Боюсь, у меня нет никаких бумаг, сэр, — сказала Блисс.

Кендрей нахмурился.

— Юная леди не взяла их с собой, — сказал Тревиц. — Просто по недосмотру. Все в полном порядке. Всю ответственность я беру на себя.

— При всем желании, — сказал Кендрей, — я не имею права нарушать процедуру. Ответственность лежит на мне. При данных обстоятельствах ничего страшного нет. Будет нетрудно получить дубликаты. Я полагаю, молодая женщина тоже с Терминуса?

— Нет, она не с Терминуса.

— В таком случае с какой-то планеты Сообщества?

— Собственно… нет, — пробормотал Тревиц.

Кендрей внимательно посмотрел на Блисс, потом на Тревица.

— Тогда это сложнее, член Совета. На получение дубликатов с некоторых планет, не входящих в Федерацию Сообщества, может уйти больше времени. Мне нужно, мисс, название планеты, на которой вы родились, и планеты, гражданкой которой вы являетесь. После чего вам придется подождать, пока придут дубликаты документов.

— Послушайте, мистер Кендрей, — сказал Тревиц.- Я не вижу смысла заострять внимание на этом вопросе. Я государственный служащий Сообщества и нахожусь здесь с важной миссией. Не станете же вы задерживать меня из-за пустяковых формальностей.

— Это зависит не от меня, член Совета. Будь это в моей власти, я бы вас сразу пропустил, но у меня есть целый том правил, в которых расписано каждое мое действие. Я должен подчиняться правилам, чтобы на меня в случае чего не свалили ответственность… Наверно, в нашем правительстве есть какой-нибудь деятель, который вас ждет. Если вы мне скажете, кто это, я с ним свяжусь, и если он мне прикажет вас пропустить, вопросов больше не будет.

— Это неудобно, — сказал Тревиц после некоторого колебания. — Я лучше поговорю с вашим непосредственным начальником, мистер Кендрей.

— Пожалуйста… Но только к нему не так просто попасть.

— Я уверен, что, как только он поймет, что говорит с государственным служащим Сообщества, он сразу сам сюда явится и…

— Знаете, — сказал Кендрей, — между нами говоря, так выйдет еще хуже. Мы ведь не входим в метрополию Сообщества. Мы подчиняемся только Конфедеративному правительству, и у нас этим очень гордятся. Мы не марионетки Сообщества — я не хотел вас обидеть, но так у нас говорят — и по всякому поводу демонстрируем свою независимость. Мой начальник решит, что заработает дополнительные очки, если не станет оказывать любезность правительственному служащему Сообщества.

Тревиц помрачнел.

— А вы? — спросил он.

— Я ниже политики, сэр, — Кендрей покачал головой. — Мне дополнительных очков никто не даст. Я доволен тем, что получаю свое жалование. Но штрафные очки я могу заработать, и даже очень легко. Приятного мало.

— Учитывая мое положение, я мог бы о вас позаботиться.

— Нет, сэр. Извините, если это звучит непочтительно, но я так не думаю… И, сэр, хотя невежливо так говорить, не предлагайте мне ценностей. Мне не улыбается попасть в число офицеров, примерно наказанных за взятки; в наши дни таких очень ловко вылавливают.

— Я не собирался подкупать вас. Я подумал о том, что может сделать с вами Мэр Терминуса, если узнает, что вы помешали моей миссии.

— Член Совета, я в полной безопасности, пока действую по уставу. Если члены компореллонского Президиума получат нагоняй от Сообщества, это их проблема… Если хотите, сэр, я могу пропустить вас и доктора Пелората. А леди мы на время задержим на таможенной станции и пришлем ее на Компореллон, как только получим дубликаты документов. Если же ее документы не подойдут, мы отошлем ее обратно на ее планету ближайшим коммерческим транспортом. Боюсь, однако, что в этом случае кто-то из вас должен будет оплатить доставку.

Тревиц заметил, какое лицо сделалось у Пелората при этих словах, и сказал:

— Мистер Кендрей, могу я поговорить с вами наедине в каюте пилота?

— Хорошо, сэр, только мне нельзя долго задерживаться на борту, чтобы не вызвать вопросов.

— Мы быстро, — сказал Тревиц.

В каюте пилота Тревиц разыграл спектакль с плотным закрыванием двери, а потом, понизив голос, сказал:

— Я бывал во многих местах, мистер Кендрей, но нигде не видел, чтобы так настаивали на второстепенных правилах иммиграции, в особенности по отношению к людям из Сообщества, тем более к правительственным служащим Сообщества.

— Но молодая женщина не из Сообщества.

— Тем не менее.

— Это у нас такой период, — сказал Кендрей. — У нас недавно было несколько скандалов, и сейчас все гайки закрутили. Может быть, если вы вернетесь через год, никаких трудностей не будет, но сейчас я ничего не могу сделать.

— А вы попробуйте, мистер Кендрей, — вкрадчиво сказал Тревиц. — Я хочу положиться на ваше великодушие и обратиться к вам как мужчина к мужчине. Мы с Пелоратом уже давно в этой поездке. Только он и я, вдвоем. Мы хорошие друзья, но все равно страдаем от одиночества, если вы меня понимаете. Недавно Пелорат нашел эту маленькую мисс. Я не могу рассказать вам, как это случилось, но мы решили взять ее с собой. Для нашего здоровья полезно иногда пользоваться ее услугами… У Пелората на Терминусе осталась семья. Я-то чист, понимаете, но Пелорат находится в том возрасте, когда мужчины несколько… шалеют. Они хотят вернуться в молодость или что-то в этом роде. Он не может бросить даму. А если ее официально упомянуть, старину Пелората на Терминусе ждут большие неприятности… Тут нет никакого криминала, понимаете. Мисс Блисс, как она себя называет — хорошее имя для ее профессии — не очень смышленая девочка, но для нас это не важно. Может быть, вообще о ней не упоминать? Вы не можете зарегистрировать только меня и Пелората? Когда мы улетали с Терминуса, только нас с ним внесли в список экипажа. Не отмечайте никак эту женщину. В конце концов, у нее нет абсолютно никаких болезней. Вы это сами отметили.

Кендрей поморщился.

— Я вообще-то не стремлюсь устраивать вам неприятности. Я понимаю, в каком вы положении, и сочувствую. Не думайте, что мне очень весело торчать месяцами без отпуска на этой станции. На Компореллоне вообще не особенно веселая жизнь. — Он покачал головой. — И у меня у самого есть жена, так что я понимаю… Но если я вас пропущу, на Компореллоне сразу обнаружат, что у вашей… э… леди нет документов, и она попадет в тюрьму, а вы с мистером Пелоратом влипнете в историю, которая дойдет до Терминуса. Ну, а я, конечно, вылечу с работы.

— Мистер Кендрей, — сказал Тревиц, — положитесь на меня. Как только я попаду на Компореллон, я буду в безопасности. Я поговорю о своей миссии с нужными людьми, и после этого неприятностей не будет. А если даже что-нибудь откроется, в чем я сомневаюсь, я возьму всю ответственность на себя. Я даже могу рекомендовать вас повысить, потому что Терминус может оказать давление на всех, кто будет колебаться… И мы дадим Пелорату шанс.

Кендрей задумался.

— Хорошо, — сказал он наконец, — я пропущу вас, но предупреждаю: с этой минуты я начинаю готовить план спасения собственной шкуры на случай, если это дело всплывет. Вас я спасать не собираюсь. И учтите: вы не знаете Компореллона, а я знаю. Для нарушителей порядка это суровая планета.

— Спасибо, мистер Кендрей, — сказал Тревиц. — Уверяю вас, неприятностей не будет.

4. На Компореллоне

Все осталось позади. Таможенная станция превратилась в быстро уменьшающуюся звездочку, и через два часа "Далекая Звезда" уже пересекала слой облаков.

Гравитическому кораблю не приходится спускаться по длинной, медленно сужающейся спирали, но и нырнуть вниз слишком быстро он тоже не может. Свобода от тяготения не означает свободы от сопротивления воздуха. Можно спускаться по прямой, но осторожно и без излишней спешки.

— Куда мы летим? — растерянно спросил Пелорат. — В этих облаках я ничего не могу разобрать, старина.

— Как и я, — ответил Тревиц. — Но у нас есть официальная голографическая карта Компореллона, и на ней показаны очертания континентов с утрированным рельефом суши и морского дна. А также административное деление. Я ввел карту в компьютер. Он соотнесет ее с очертаниями суши и моря на планете, сориентирует корабль и доставит нас к столице по циклоидной траектории.

— В столице, — сказал Пелорат, — мы окажемся среди политиков. Если на этой планете настроены против Сообщества, как сказал нам таможенник, мы нарвемся на неприятности.

— Но, с другой стороны, столица — интеллектуальный центр планеты, и если мы где-нибудь получим информацию, то только там, — возразил Тревиц. — И я сомневаюсь, что они будут так уж открыто демонстрировать враждебность к Сообществу. Пусть Мэр и не очень любит меня, но она не потерпит дурного обращения с членом Совета. Она не допустит прецедента.

Из туалета появилась Блисс. Еще влажными после мытья руками она машинально поправила юбку и сказала:

— Между прочим, здесь отходы, наверно, полностью регенерируются?

— А как же, — ответил Тревиц. — Надолго ли хватило бы нам воды без регенерации? Как вы думаете, на чем поднимается тесто для ароматных булочек, которыми мы разнообразим нашу еду из замороженных продуктов?… Надеюсь, я не испортил аппетита догадливой Блисс.

— Еще чего! Как вы думаете, откуда берется вода и пища на Гее, и на Компореллоне, и на Терминусе?

— На Гее, — сказал Тревиц, — отходы, конечно, такие же живые, как и вы.

— Не живые, а обладающие сознанием. Это не одно и то же. И уровень сознания у них, конечно, очень низкий.

Тревиц с шумом втянул носом воздух и осуждающе посмотрел на Блисс, но не стал развивать эту тему.

— Я иду в каюту пилота, — сказал он. — Хочу составить компанию компьютеру. Хотя он во мне и не нуждается.

— Можно и нам присоединиться? — попросил Пелорат. — Я никак не привыкну, что он может самостоятельно совершать посадку, и чувствует другие корабли, бури — и что там еще?…

— Ничего, привыкнете, — Тревиц широко улыбнулся. Компьютер управляет гораздо надежнее, чем я. Но, конечно, идемте. Вам будет интересно.

Корабль теперь летел к дневной стороне планеты, потому что, как объяснил Тревиц, компьютеру легче привязать карту к реальной местности при свете солнца.

— Это очевидно, — сказал Пелорат.

— Не так уж очевидно. Компьютер мог бы привязать карту и на ночной стороне. Ему ничуть не труднее воспринимать инфракрасный свет, который поверхность излучает даже в темноте. Но привязывать карту труднее, потому что изображение в ночном излучении гораздо менее четко и контрастно, чем в отраженном дневном свете. А я стараюсь, если нет каких-нибудь препятствий, создавать компьютеру максимум удобств.

— А если столица на ночной стороне?

— Вероятность пятьдесят на пятьдесят. Но после того как карта будет привязана, мы сможем перелететь на ночную сторону. И откуда бы мы ни приближались к столице, мы примем сигнал, передаваемый микроволновым лучом, и получим указания, к какому космопорту направиться… Беспокоиться не о чем.

— Вы уверены? — спросила Блисс. — У меня нет документов, и я ни в коем случае не имею права сообщить этим людям название своей планеты. Что мы будем делать, если у меня потребуют документы?

— Это маловероятно, — сказал Тревиц. — Они решат, что все проверено на таможенной станции.

— А если все-таки потребуют?

— Когда потребуют, тогда и будем думать, а пока незачем зря ломать голову.

— Тогда может оказаться поздно.

— Ничего, положитесь на мою гениальность.

— Кстати о гениальности, как вам удалось уговорить таможенника?

Тревиц посмотрел на Блисс, и на лице его появилась ехидная улыбка.

— Голову на плечах надо иметь, — сказал он.

— Что же вы сделали, старина? — спросил Пелорат.

— Нужно было только найти к таможеннику правильный подход, — ответил Тревиц. — Я попробовал угрозы, намекнул на подкуп, воззвал к его логике и лояльности к Сообществу. Ничего не помогло, и мне пришлось прибегнуть к последнему средству. Я сказал ему, что вы, Янов, обманываете свою жену.

— Жену? Но, мой дорогой друг, у меня нет жены.

— Я знаю, но он-то не знал.

— Под женой вы подразумеваете постоянную партнершу мужчины? — спросила Блисс. — Более того, — сказал Тревиц. — Партнершу, обладающую вследствие своего положения определенными юридическими правами.

— Блисс, у меня нет жены, — нервно сказал Пелорат. Когда-то у меня была жена, какое-то время. Но уже давно у меня жены нет. Если ты хочешь совершить официальный обряд…

— О, Пел, — сказала Блисс, жестом отметая ненужные выражения, — какое мне до этого дело? У меня есть огромное количество партнеров. Они мне так же близки, как левая рука близка правой. Только изоляты, страдающие от отчуждения, вынуждены прибегать к искусственным соглашениям, чтобы создать суррогат истинной близости.

— Но я тоже изолят, дорогая.

— Со временем ты станешь меньшим изолятом, Пел. Не настоящей Геей, но меньшим изолятом, и у тебя тоже будет множество партнерш.

— Мне нужна только ты, Блисс.

— Ты просто ничего об этом не знаешь. Ты узнаешь со временем.

Во время этого диалога Тревиц не отрываясь смотрел на обзорный экран. Корабль как раз вошел в облачный слой, и все заполнилось серым туманом.

Микроволновый диапазон, подумал Тревиц, и компьютер тут же переключился на восприятие радарного эха. Облака исчезли, и появилась поверхность Компореллона в условных цветах, со слегка расплывчатыми границами между областями с разной структурой.

— Теперь так и будет? — удивленно спросила Блисс.

— Пока не спустимся ниже облаков и не переключимся на обычный свет.

Не успел Тревиц договорить, как вновь появился дневной свет и изображение стало нормальным.

— Понятно, — сказала Блисс. Потом спросила: — Но вот чего я не понимаю — почему для таможенника имело значение, что Пелорат обманывает жену?

— Я сказал этому парню, Кендрею, что если он нас задержит, то это может дойти до Терминуса, и жена Пелората все узнает. Тогда у Янова будут неприятности. Я не стал уточнять, какие неприятности, чтобы таможенник подумал, что крупные. Между мужчинами существует нечто вроде заговора. — Тревиц улыбался. — Мужчина не может предать товарища. Он даже поможет, если его попросят. Вероятно, из-за того, что в другой раз помощь может понадобиться самому помощнику. Я допускаю, — теперь он говорил серьезно, — что подобный заговор есть и среди женщин, но, не будучи женщиной, я не имел возможности в этом убедиться.

Хорошенькое лицо Блисс стало мрачным как туча.

— Это шутка? — грозно спросила она.

— Нет, я серьезно, — сказал Тревиц. — Правда, я не утверждаю, что Кендрей пропустил нас только ради того, чтобы спасти Пелората от гнева жены. Возможно, мужская солидарность просто послужила последним аргументом.

— Это ужасно. Ведь ваше общество держится на правилах. Как можно пренебрегать ими из-за каких-то глупостей?

— Если уж на то пошло, — сказал Тревиц, мгновенно переходя к обороне, — сами правила тоже можно иногда считать глупостью. В наши мирные времена, когда торговля благодаря Сообществу процветает, на большинстве планет нет особых строгостей со въездом и выездом. На Компореллоне по каким-то непонятным политическим соображениям все усложнили. Зачем нам переживать из-за этого?

— Не в этом дело, — сказала Блисс. — Если подчиняться только тем правилам, которые нам кажутся справедливыми и разумными, ни одно правило не устоит, так как всегда найдется кто-нибудь, кому оно таким не покажется. Это может кончиться анархией и разрухой.

— Общество не так легко разрушить, — сказал Тревиц. — Вы говорите как Гея, а Гее никогда не понять ассоциации свободных индивидуумов. Иногда правила, разумные и справедливые при введении, после изменения социальных условий становятся бесполезными и даже вредными. Тогда эти правила просто необходимо нарушать, чтобы обратить внимание на их непригодность.

— Так любой вор и убийца сможет доказать, что служит человечеству, — возразила Блисс.

— Это уже крайность, — ответил Тревиц. — В сверхорганизме Геи автоматически поддерживается консенсус, и нарушать правила никому не приходит в голову. Можно сказать, что Гея влачит растительное существование или вообще окаменела. В свободном обществе есть элементы беспорядка, но эту цену приходится платить за способность к переменам и нововведениям. Это разумная цена.

— Вы совершенно неправы, — голос Блисс зазвенел, — если считаете, что Гея не развивается. Наши взгляды и обычаи постоянно подвергаются самопроверке. Они не сохраняются по инерции за пределами разумного. Гея учится на опыте и изменяется по мере необходимости.

— Даже если это и так, изменения наверняка очень медленные, потому что на Гее нет никого, кроме Геи. В свободном же обществе, даже когда все согласны, обязательно находятся немногие несогласные. И если они достаточно умны, энергичны, правы, наконец, они побеждают и становятся героями грядущих эпох. Например, Хари Селдон. Он противопоставил свою мысль всей Империи, создал психоисторию, План, и в конце концов победил.

— Только до поры до времени, Тревиц. Вторая Империя, которую он планировал, не состоится. Вместо нее будет Галаксия.

— Будет ли? — резко сказал Тревиц.

— Это ваше решение. И сколько бы вы ни отстаивали право изолятов на свободу быть глупцами и преступниками, что-то в глубине вашего разума заставило вас согласиться со мной-нами-Геей, когда вы выбирали.

— Вот я и ищу, что скрыто в глубине моего разума, — еще резче сказал Тревиц. — Начну с этого, — добавил он, показывая на обзорный экран, где на горизонте показался обширный город, скопление построек разной высоты посреди полей, побуревших от заморозков.

— Как жаль, — сказал Пелорат, — я хотел наблюдать за посадкой, но, увлекшись вашим спором, все пропустил.

— Не огорчайтесь, Янов, — сказал Тревиц, — еще посмотрите, когда будем улетать. Обещаю вам, что мой рот будет закрыт, если вы уговорите помолчать Блисс.

А "Далекая Звезда", следуя микроволновому лучу, пошла вниз, к посадочной площадке космопорта.

Вернувшись на таможенную станцию, Кендрей с мрачным видом проследил за отлетом "Далекой Звезды". К концу смены он все еще был в дурном расположении духа.

За ужином к нему подсел сменщик, долговязый светловолосый парень с такими светлыми бровями, что он казался безбровым.

— Что случилось, Кен?

Кендрей скривил губы.

— Гейтис, корабль, который недавно прошел, — гравитик.

— Тот, чудной, с нулевой радиоактивностью?

— Потому и с нулевой. Он без топлива. Гравитик.

— Который нам велели засечь? — спросил Гейтис.

— Тот самый.

— И он достался тебе. Опять тебе повезло.

— Не так уж и повезло… Там была женщина без паспорта, и я о ней не сообщил.

— Что-о? Знаешь, я ничего не слышал. Ты мне ничего не говорил. Я ничего не хочу знать об этом. Хоть ты мне и друг, я не собираюсь становиться соучастником задним числом.

— На этот счет я спокоен. Почти. Не мог же я не пропустить корабль. Им нужен гравитик. Ты ведь знаешь.

— Конечно. Но ты, по крайней мере, мог доложить об этой женщине.

— Вот еще. Она не замужем. Они ее просто подобрали для… для развлечения.

— А сколько мужчин на борту?

— Двое.

— И они подобрали ее для… для этого? Они, наверно, с Терминуса?

— Точно.

— Чего только не вытворяют на Терминусе!

— Да уж.

— Мерзость. И все им сходит с рук.

— Один из них женат, и он не хотел, чтобы супруга узнала. Если бы я доложил об этой женщине, могло дойти до супруги.

— Но ведь супруга на Терминусе?

— Конечно, но все равно могло дойти.

— Ну и поделом этому типу.

— Правильно, но я не хочу, чтобы это вышло из-за меня.

— Тебе попадет за то, что не сообщил. Желание замять скандал еще не оправдание.

— А ты бы сообщил?

— Наверно, пришлось бы.

— Нет, и ты бы не стал. Правительству нужен этот корабль. Если бы я стал настаивать, люди на корабле могли раздумать садиться. Они бы развернулись и улетели на другую планету. Это бы правительству не понравилось.

— А тебе поверят?

— Надеюсь… А женщина симпатичная. Представь себе женщину, которая согласилась отправиться с двумя мужчинами, да еще женатыми. И у них хватило духу воспользоваться этим случаем. Какой соблазн…

— Не думаю, что тебе хочется, чтобы твоя миссис узнала об этих твоих словах. Или даже мыслях.

— А кто ей расскажет? — стал оправдываться Кендрей. — Ведь не ты?

— Ну-ну, ты же меня знаешь. — Сердитый взгляд Гейтиса смягчился, и он добавил: — Парней, которых ты пропустил, не ждет ничего хорошего.

— Знаю.

— Компореллонцы очень скоро все узнают, и если тебе это сойдет с рук, тем троим не сойдет.

— Знаю, — повторил Кендрей. — Но мне их жаль. Какие бы неприятности ни ждали их из-за женщины, это ничто по сравнению с тем, что их ждет из-за корабля. Капитан отпустил несколько замечаний… — Кендрей остановился, и Гейтис нетерпеливо спросил:

— Каких?

— Неважно, — сказал Кендрей. — Если эта история всплывет, они станут моим козырем.

— Я не собираюсь никому рассказывать.

— Я тоже. Но мне жаль этих терминусцев.

Всякий, кто побывал в космосе и испытал его однообразие, знает, что самое интересное наступает во время посадки на новую планету. Поверхность планеты проносится внизу с такой скоростью, что еле успеваешь разобрать очертания суши и воды и заметить прямые линии и многоугольники — вероятно, дороги и поля. Уже можно различить зелень растительности, серый цвет бетона, коричневый цвет голой почвы, белизну снега. Наибольшее любопытство возбуждают населенные места — города, которые на каждой планете обладают своими особенностями планировки и архитектуры.

На обычном корабле весьма ощутимы момент касания посадочной полосы и тормозной пробег. Но это не относилось к "Далекой Звезде". Она проплыла по воздуху, искусственно уравновесила силы тяготения и сопротивления воздуха, замедлилась и, наконец, остановилась над космопортом. Дул порывистый ветер, что вызывало дополнительные сложности. При посадке "Далекая Звезда" настроилась на низкую реакцию на притяжение, была легка, и если бы ее масса стала слишком близка к нулю, корабль могло унести ветром. Поэтому пришлось увеличить чувствительность к притяжению и использовать реактивные двигатели против притяжения планеты и против ветра. Если бы не компьютер, это не удалось бы осуществить.

Немного рыская то в одну, то в другую сторону, корабль спускался все ниже и ниже, пока не сел в отведенном ему месте.

Небо было голубым, с белыми облаками, даже у поверхности дул сильный ветер, уже не опасный для навигации, но холодный, и Тревиц сразу съежился. Стало ясно, что их одежда совершенно не подходит к компореллонскому климату.

Пелорат, наоборот, осмотрелся с восхищением и глубоко вдохнул воздух носом, радуясь глотку прохлады, по крайней мере в данный момент, и даже расстегнул пальто, подставив грудь ветру. Он знал, что скоро застегнется и поправит шарф, но пока хотел как следует ощутить атмосферу. На борту ее не почувствуешь.

Блисс плотно запахнула пальто и руками в перчатках натянула шапочку на уши. На лице ее было написано отчаяние.

— Это злая планета, — сказала она чуть не плача. — Не гостеприимная.

— Вовсе нет, дорогая, — ответил ей Пелорат. — Я уверен, что компореллонцам нравится их планета и что… э-э… они нравятся ей, если угодно. Скоро мы попадем в помещение, там будет тепло.

Спохватившись, он обернул Блисс полой своего пальто, а она прижалась к его груди.

Тревиц изо всех сил старался не обращать внимания на холод. Он получил у администратора космопорта магнитную карточку, проверил ее содержание карманным компьютером, чтобы убедиться, что в ней указаны ряд и номер площадки, название и заводской номер корабля и тому подобное. Он еще раз осмотрел корабль, убедился, что он в полной безопасности, и застраховал его на максимальную сумму от несчастного случая. (Что, собственно, было бесполезно, поскольку "Далекая Звезда" была неуязвима, а если нет, то никакая сумма не смогла бы возместить убытки.)

Стоянка такси находилась там, где ей полагалось находиться. Службы космопортов были стандартизованы на всех планетах по планировке и внешнему виду; иначе и не могло быть, учитывая многопланетную клиентуру.

Тревиц жестом подозвал такси. К ним двинулось, скользя на диамагнитных лыжах, слегка подрагивая от вибрации не совсем бесшумного мотора, темно-серое такси с белыми значками на задних дверцах. На водителе было черное пальто и белая мохнатая шапка.

— Похоже, — сказал Пелорат, — что на этой планете в моде черно-белое.

— В самом городе, — возразил Тревиц, — могут обнаружиться краски повеселее.

Вероятно, для того, чтобы не открывать окно, водитель проговорил в маленький микрофон:

— Вам в город?

Его напевный диалект звучал довольно приятно, и говорил он вполне внятно — большое облегчение на новой планете.

— Да, — сказал Тревиц. И задняя дверца открылась.

Блисс вошла первой, за ней Пелорат, потом Тревиц, дверца закрылась, и теплый воздух заполнил салон.

Блисс потерла руки и глубоко, с облегчением вздохнула.

Такси медленно отъехало, и водитель спросил:

— Вы прилетели на гравитическом корабле?

— Вы видели, как он снижался, — сухо ответил Тревиц. Какие могут быть сомнения?

— В таком случае, — сказал водитель, — корабль с Терминуса?

— А вы знаете другую планету, которая может построить такой? — ответил Тревиц.

Пока такси набирало скорость, водитель, казалось, переваривал эти сведения, затем спросил:

— Вы всегда отвечаете вопросом на вопрос?

— А почему бы и нет? — не удержался Тревиц.

— В таком случае, как бы вы ответили мне, если бы я спросил, не зовут ли вас Голан Тревиц?

— Я бы ответил — почему вы спрашиваете?

Такси остановилось на окраине космопорта.

— Из любопытства! — сказал водитель. — Я снова спрашиваю вас — вы Голан Тревиц?

— А зачем вам это? — Голос Тревица утратил любезный тон.

— Друг мой, — ответил водитель, — мы не тронемся с места, пока вы не ответите. И если вы не скажете "да" или "нет" через две секунды, я отключаю отопление пассажирского отсека, и мы начинаем ждать. Вы Голан Тревиц, член Совета Терминуса? Если вы собираетесь это отрицать, вам придется предъявить документы, удостоверяющие вашу личность.

— Да, — сказал Тревиц, — я Голан Тревиц, член Совета Сообщества, и я ожидаю почтительного, соответствующего моему рангу отношения. Тебе влетит за грубость, парень. Ну, что дальше?

— Дальше мы продолжим беседу повежливее. — Такси снова поехало. — Я тщательно выбирал пассажиров и собирался посадить только двоих. Женщина не планировалась, и я мог ошибиться. Но раз я получил вас, то вам и придется объясняться по поводу женщины, когда мы приедем на место.

— Вы не знаете, куда мы едем.

— Почему же? Знаю. Вы едете в Министерство Транспорта.

— Я туда не собираюсь.

— Неважно, куда вы собираетесь, член Совета. Если бы я был водителем такси, я отвез бы вас, куда вы хотите. Поскольку это не так, я отвезу вас куда следует.

— Простите меня, — наклоняясь вперед, сказал Пелорат, — вы, несомненно, выглядите как водитель такси. И вы ведете такси.

— Кто угодно может вести такси. Но не у всех есть лицензия. И не обязательно машина, похожая на такси, действительно такси.

— Шутки в сторону, — сказал Тревиц. — Кто вы такой? Не забывайте, что вам придется отчитываться перед Сообществом.

— Не мне, — сказал водитель. — Моим начальникам, может быть. Я агент Компореллонских Сил Безопасности. У меня приказ обращаться с вами соответственно вашему рангу, но вы должны ехать туда, куда я вас отвезу. И если вы собираетесь сопротивляться, то сперва хорошенько подумайте, потому что этот вездеход вооружен и мне приказано защищаться в случае нападения.

Вездеход мчался ровно и беззвучно, в этой тишине Тревиц сидел как замороженный. Он не глядя чувствовал, что Пелорат бросает на него выразительные взгляды, вопрошавшие: "Что нам делать? Скажи что-нибудь".

Он взглянул на Блисс и увидел, что она держится с вызывающим спокойствием. Разумеется. Она содержала в себе целую планету. С ней была вся Гея, несмотря на галактические расстояния. У Блисс были ресурсы, которыми она при необходимости могла воспользоваться.

Что же произошло?

Ясно, что чиновник с таможенной станции спустил вниз рапорт, умолчав о Блисс, этот рапорт почему-то привлек внимание работников Безопасности и, ни с того, ни с сего, Министерства Транспорта. Почему?

Время мирное, ему ничего не известно о каких-нибудь трениях между Сообществом и Компореллоном. Сам он высокопоставленный правительственный служащий Сообщества…

Да, ведь он сказал чиновнику на таможенной станции Кендрей его звали, — что прибыл с важным делом к компореллонскому правительству. Наверно, Кендрей сообщил об этом, это-то и привлекло внимание.

Он этого не предвидел, а должен был.

Чего же тогда стоит его пресловутый дар правоты? Уж не поверил ли он сам, что является черным ящиком, как считает Гея? Или только утверждает, что считает. Не завела ли его в трясину возросшая самонадеянность, основанная на этом предрассудке?

Как мог он хоть на мгновение клюнуть на эту наживку? Разве он никогда в жизни не ошибался? Мог ли он например предсказать завтрашнюю погоду? Выигрывал ли большие суммы в азартные игры? Ответ был один: нет, нет и нет.

Значит, он непременно прав только в жизненно важных делах? Откуда он мог это знать?

Ладно, не будем об этом… В конце концов, уже его заявление, что он прибыл по делу, связанному с безопасностью Сообщества, прибыл тайно, не объявив заранее, должно было, конечно, привлечь их внимание… Да, но они должны были незаметно все это выяснить, а до тех пор действовать с предельной осмотрительностью: оказывать положенные почести, а не похищать, угрожать…

Но они поступили именно так. Почему?

Почему они чувствуют себя достаточно сильными и могущественными, чтобы так обращаться с членом Совета Терминуса?

Не замешана ли здесь Земля? Не работает ли сила, которая так эффективно скрывает планету-прародину даже от великих менталистов Второго Сообщества, не допуская поиска Земли? Может быть, Земля всеведуща? Всемогуща?

Тревиц покачал головой. Это путь к паранойе. Нельзя же во всем обвинять Землю. Объяснять ее влиянием каждую странность в чьем-нибудь поведении, каждый поворот событий. Если он начнет так думать, он заведомо обречет себя на поражение.

Он почувствовал, что вездеход тормозит, и мгновенно вернулся к реальности. Он осознал, что ни разу не взглянул на город, пока они ехали. Теперь он спохватился и посмотрел в окно. Здания были низкими, но на холодной планете большая часть построек должна была располагаться под поверхностью.

Он не увидел никаких признаков осветительных устройств, что вроде бы противоречило человеческой природе.

Кое-где шли редкие прохожие, хорошо укутанные. Но большинство людей, вероятно, тоже находились под поверхностью планеты.

Такси остановилось перед приземистым широким зданием, выстроенным в низине, дна которой Тревицу не было видно. Время шло, а такси оставалось неподвижным, как и его водитель. Высокая шапка водителя почти касалась крыши вездехода.

Тревиц мимолетно подумал: как водителю удается входить и выходить, не сбивая при этом шапку с головы, а потом сказал, изображая гнев чванливого официального лица:

— Что же дальше, водитель?

Компореллонский вариант прозрачной силовой перегородки между местами водителя и пассажиров отнюдь не выглядел примитивным. Звуки через перегородку проходили, но Тревиц был совершенно уверен, что материальные объекты с умеренной энергией не прошли бы.

— Кто-нибудь придет за вами, — сказал водитель. — Сидите спокойно, не нервничайте.

Не успел он договорить, как показались люди, медленно и плавно поднимающиеся из низины, в которой стояло здание. Сначала в поле зрения попали три головы, а потом остальная часть тела. Очевидно, они поднимались на чем-то вроде эскалатора, но с вездехода этого не было видно.

Когда эти трое приблизились, открылась пассажирская дверца, и внутрь ворвался поток холодного воздуха.

Застегнув пальто до шеи, Тревиц вышел. Пелорат и Блисс последовали за ним. Блисс с явной неохотой.

Трое компореллонцев казались бесформенными в теплой одежде, (возможно, с электроподогревом, презрительно подумал Тревиц). На Терминусе одежда с электроподогревом была непопулярна. А в тот единственный раз, когда он взял напрокат такое пальто, оказавшись зимой на соседней с Анакреоном планете, он обнаружил, что пальто имеет тенденцию постепенно нагреваться, так что, когда Тревиц осознал, что ему жарко, он уже успел основательно вспотеть.

Компореллонцы приблизились, и стало видно, что они вооружены. Они этого и не скрывали. Совсем наоборот. У каждого поверх пальто был прикреплен бластер в кобуре.

Один из них, встав перед Тревицем, отрывисто сказал: "Простите, член Совета" — и грубым движением распахнул его пальто. Ищущие руки быстро ощупали бока, спину, грудь и бедра Тревица. Затем встряхнули и ощупали его пальто. Тревица это так ошеломило, что он осознал, что подвергся обыску, только после того, как все было кончено.

Пелорат, опустив голову и скривив рот, претерпел такое же унижение от рук второго компореллонца.

Третий подошел к Блисс. Но она не стала дожидаться прикосновений чужих рук. Она заранее знала, что ей предстоит. Поэтому она сорвала с себя пальто и стояла в легкой одежде под пронизывающим ветром. Голос ее прозвучал холодно, под стать погоде:

— Вы видите, я не вооружена.

Это и в самом деле было видно. Компореллонец потряс ее пальто, как будто мог определить по весу, не спрятано ли в нем оружие — возможно, и вправду мог, — и отошел.

Блисс снова закуталась в пальто. Тревиц посмотрел на нее с восхищением. Он знал, что она чувствительна к холоду, но она не позволила себе ни малейшей дрожи, пока стояла на ветру в тонкой блузке и легких брюках. (Затем он подумал, что она, возможно, могла при необходимости черпать тепло от Геи.)

Один из компореллонцев сделал приглашающий жест и прошел вперед, двое других пристроились сзади. Двое прохожих на улице даже не обернулись посмотреть, что происходит. Не то они привыкли к таким зрелищам, не то, что казалось более вероятным, спешили скорее добраться до теплого помещения.

Теперь стало видно, что поднимались компореллонцы по движущемуся пандусу. Все шестеро спустились через шлюзовое устройство, почти такое же сложное, как на космическом корабле, — несомненно, чтобы удержать не воздух, а тепло.

А после шлюза они сразу оказались внутри огромного здания.

5. Борьба за корабль

У Тревица было такое чувство, будто он попал на представление исторической гипердрамы. Существовало совсем немного наборов определенных декораций или, как знать, возможно, одна единственная декорация, которую использовали все постановщики, чтобы показать великий город-планету Трантор в его расцвете.

Огромные пространства, деловито спешащие пешеходы, маленькие автомобильчики. мчащиеся по специально отведенным для них дорожкам.

Тревиц посмотрел вверх, почти ожидая увидеть аэротакси, уносящиеся в неясные дали, но их не оказалось. Собственно, когда прошло первоначальное удивление, стало видно, что помещение гораздо меньше тех, что были на Транторе. Это все-таки было одно здание, а не часть комплекса, простиравшегося непрерывно на тысячи километров во всех направлениях.

Отличалась и цветовая гамма. В гипердрамах Трантор всегда изображался немыслимо пестрым и одежды людей были (если бы их действительно носили) неудобны и нелепы. Обычно этим приемом пользовались, для того, чтобы подчеркнуть разложение Империи, и в особенности Трантора, — обязательная для нынешнего времени трактовка.

Компореллон являл собой полную противоположность разложению уже тем, что придерживался гаммы цветов, отмеченной Пелоратом в космопорте.

Стены были серые, потолок белый, люди одеты в черное, серое и белое. Иногда встречались костюмы полностью черные, чаще полностью серые, ни одного полностью белого. Однако фасоны были разные — свидетельство того, что люди стремились подчеркнуть индивидуальность если не цветом, то хоть чем-нибудь.

Лица людей либо ничего не выражали, либо были мрачными. Женщины носили короткие волосы, мужчины — подлиннее, заплетенные сзади в короткие косички. Никто ни на кого не глядел, проходя мимо. Все излучали целеустремленность, как будто каждый был поглощен конкретным делом и больше ничем не интересовался. Одевались мужчины и женщины одинаково, различались только длиной волос, шириной бедер да небольшими выпуклостями груди.

Всех троих отвели к лифту, на котором они спустились на пять этажей. Там они вышли, и их провели по коридору. Они остановились около двери, на которой маленькими незамысловатыми буквами, белыми по серому, светилась надпись: "Мица Лизалор Минтранс".

Компореллонец коснулся надписи, которая в ответ вспыхнула ярче, дверь открылась, и они вошли.

Комната оказалась большой и несколько пустоватой. Видимо, бедность обстановки подчеркивала отношение хозяина кабинета к роскоши.

У дальней стены, уставившись на вошедших, стояли два охранника с непроницаемыми лицами. Середину комнаты занимал стоявший чуть дальше центра большой стол. За столом находился (предположительно) министр Мица Лизалор. У Минтранса (Министра Транспорта, подумал Тревиц) было дородное тело, гладкое лицо и темные глаза. Сильные руки с длинными, тупыми на концах пальцами лежали на столе. На темно-сером костюме сверкали белизной отвороты воротника, продолжающиеся двумя белыми полосами, которые скрещивались на груди. Тревиц видел, что, хотя сам покрой костюма предназначался для того, чтобы скрыть выступающие женские груди, это белое "X", напротив, привлекало к ним внимание.

Не было сомнений, что Министр — женщина. Даже если не обращать внимание на грудь, об этом свидетельствовала короткая стрижка. Это доказывали и черты лица, несмотря на полное отсутствие косметики.

И голос ее бесспорно был женским — богатое контральто. Она сказала:

— Здравствуйте. Нечасто нам оказывают честь своим посещением терминусцы. И необъявленные женщины в придачу. — Взгляд Министра переходил с одного на другого и, наконец, остановился на Тревице, который стоял, гордо выпрямившись, с упрямым выражением лица. — Да еще один из терминусцев — член Совета.

— Член Совета Сообщества, — с металлом в голосе сказал Тревиц. — Член Совета Голан Тревиц с миссией от Сообщества.

— С миссией? — брови Министра поднялись.

— С миссией, — повторил Тревиц. — И я не понимаю, почему с нами обращаются, как с преступниками: почему нас доставили сюда с вооруженной охраной, как заключенных. Я думаю, вы отдаете себе отчет в том, что известие об этом не обрадует Совет Сообщества.

— Скажите, по крайней мере, — произнесла Блисс, и ее голос показался даже пронзительным по сравнению с глубоким голосом старшей из женщин, — мы что, так и будем стоять до бесконечности?

Долгие полминуты Министр холодно взирала на Блисс, потом подняла руку и скомандовала:

— Три стула! Живо!

Открылась дверь, и трое мужчин в строгой компореллонской одежде быстро внесли три стула. Путешественники сели.

— Вот, — с холодной улыбкой сказала Министр, — вам удобно?

Тревицу стул не показался удобным. Жесткие, холодные на ощупь, с плоской поверхностью и прямой спинкой, стулья не шли ни на какие компромиссы с формой тела.

— Зачем нас сюда привезли? — спросил он.

Министр заглянула в бумаги, лежавшие перед ней на столе.

— Я объясню, но сначала мне надо удостовериться, что мои сведения верны. Ваш корабль "Далекая Звезда" с Терминуса, член Совета?

— Да, — ответил Тревиц.

Министр подняла глаза.

— Я употребляю ваш титул, член Совета. Пользуйтесь из вежливости моим.

— Достаточно называть вас "госпожа Министр" или есть еще какое-то обращение?

— Специальных обращений не нужно, сэр. И удваивать слова тоже ни к чему. Говорите "Министр", а если надоест повторять, то "госпожа".

— Тогда на ваш вопрос я отвечаю: "Да, Министр".

— Капитан этого корабля Голан Тревиц, гражданин Сообщества и член Совета Терминуса, собственно недавний член Совета. И Тревиц — это вы. Все это верно, член Совета?

— Да, Министр. И поскольку я гражданин Сообщества…

— Подождите, я еще не закончила. Поберегите пока свои возражения. Вас сопровождает Янов Пелорат, ученый-историк, тоже гражданин Сообщества. И доктор Пелорат — это вы?

Пелорат вздрогнул, когда Министр обратилась к нему.

— Да, это так, моя дор… — начал он. — То есть, да, Министр.

Министр сжала руки в кулаки.

— В рапорте, направленном мне, ничего не говорится о женщине. Эта женщина — член экипажа корабля?

— Да, Министр, — ответил Тревиц.

— Тогда обращаюсь непосредственно к этой женщине. Ваше имя?

— Меня называют Блисс, — сидя прямо и глядя безмятежно, ответила Блисс, — хотя полное мое имя длиннее, госпожа. Хотите узнать его целиком?

— Пока меня устраивает Блисс. Вы гражданка Сообщества, Блисс?

— Нет, госпожа.

— На какой планете вы имеете гражданство?

— У меня нет документов о гражданстве на какой-либо планете.

— Ни на какой планете, Блисс? — Министр сделала пометку в своих бумагах. — Отметим это. Что вы делали на борту корабля?

— Я пассажирка, госпожа.

— Член Совета Тревиц или доктор Пелорат спрашивали у вас документы, перед тем как взять вас на корабль?

— Нет, госпожа.

— Вы поставили их в известность, что у вас нет документов, Блисс?

— Нет, госпожа.

— Чем вы занимались на борту, Блисс? Ваше имя соответствует вашим занятиям?

— Я пассажирка, и никаких занятий на борту у меня не было, — ответила Блисс с достоинством.

— Зачем вы ее допрашиваете, Министр? — вмешался Тревиц. — Какой закон она нарушила?

Министр Лизалор перевела взгляд на Тревица и сказала:

— Вы, член Совета, приезжий и не знаете наших законов. Но поскольку вы прилетели на нашу планету, вы подпадаете под действие наших законов, а не привозите свои законы. Это общегалактический принцип.

— Допустим, Министр, но вы не объяснили, какие законы нарушила эта женщина.

— Общее правило, член Совета, заключается в том, что посетитель с планеты, не входящей в сферу влияния посещаемой планеты, обязан иметь удостоверение личности. Многие планеты не соблюдают строго это правило. Но на Компореллоне это не так. У нас законы строго соблюдаются. Эта женщина без определенной планеты проживания, и тем нарушила закон.

— Она не виновата, — сказал Тревиц. — Я пилотировал корабль, я посадил его на Компореллоне. Она была вынуждена сопровождать нас. Не думаете же вы, Министр, что она должна была попросить, чтобы мы выбросили ее в космос?

— Значит, вы тоже нарушили закон, член Совета.

— Ничего подобного, Министр. Я гражданин Сообщества, а Компореллон с подчиненными ему планетами входит в Конфедерацию Сообщества. Как гражданин Сообщества я могу свободно здесь перемещаться.

— Безусловно, член Совета, пока у вас есть документы, подтверждающие, что вы в самом деле гражданин Сообщества.

— Они у меня есть, Министр.

— Но даже как гражданин Сообщества вы не имеете права нарушать наш закон, привозя с собой беспланетную особу.

Тревиц колебался. Он подумал, что таможенник Кендрей не сдержал своего обещания, сообщив о Блисс, так что незачем его покрывать.

— Нас не задержали на таможенной станции, — сказал он, — и я счел это фактическим разрешением привезти эту женщину с собой, Министр.

— Верно, член Совета, вас не задержали, верно, не доложили о женщине, но я думаю, что иммиграционные власти решили — и совершенно справедливо, — что важнее было доставить на Компореллон ваш корабль, чем беспокоиться из-за беспланетной особы. Они, конечно, отступили от правил, и это будет должным образом расследовано в свое время: но я не сомневаюсь, что это отступление оправдают. Мы планета строгих законов, член Совета, но наша строгость не выходит за пределы здравого смысла.

— Тогда, — сказал Тревиц, — я взываю к вашему здравому смыслу, Министр, чтобы вы уняли свой праведный гнев. Если вы в самом деле не получили с таможенной станции сообщения о нарушении нами закона, то почему нас взяли под стражу, как только мы высадились? Зачем вы сделали это, если у вас не было причин предполагать, что мы нарушили закон?

Министр улыбнулась.

— Я понимаю ваше замешательство, член Совета. Заверяю вас, что взятие под стражу не имеет никакого отношения к вашей беспланетной пассажирке. Мы действуем в интересах Сообщества, в которое мы входим, как вы указали, в качестве конфедерата.

— Но это невозможно, Министр. — Тревиц изумленно уставился на нее. — И даже хуже. Это нелепо.

Речь Министра лилась плавно, как струя меда.

— Любопытно, как это у вас получается, что нелепость хуже невозможности, член Совета. В этом я с вами согласна. Однако, к несчастью для вас, это ни то ни другое. С чего вы это взяли?

— С того, что я правительственный служащий, выполняю миссию по заданию Сообщества и не верю, что меня поручили арестовать, да и вообще имели на это полномочия, поскольку я обладаю неприкосновенностью.

— Ай-яй-яй, вы забыли мой титул, член Совета. Но вы так волнуетесь, я вас прощаю. Нет, меня не просили арестовать вас. Я это делаю лишь для того, чтобы выполнить то, о чем меня действительно просят.

— То есть, Министр? — спросил Тревиц, стараясь контролировать себя перед этой страшной женщиной.

— То есть, реквизировать ваш корабль, член Совета, и возвратить его Сообществу.

— Что?

— Вы опять забыли мой титул, член Совета. Это с вашей стороны большая небрежность и никак не улучшает ваше положение. Я думаю, это не ваш корабль. Разве вы его разработали, построили или оплатили?

— Конечно, нет, Министр. Правительство Сообщества отдало его в мое распоряжение.

— Тогда, возможно, правительство имеет право отменить свое распоряжение. Мне представляется, что это ценный корабль, член Совета.

Тревиц не ответил.

— Это гравитический корабль, член Совета, — сказала Лизалор. — Таких кораблей мало. Даже у Сообщества их всего несколько. Они, наверно, жалеют, что отдали вам такую редкость. Может быть, вам удастся убедить их дать взамен другой, менее ценный корабль, который, тем не менее, годится для вашей миссии… Но тот корабль, на котором вы прибыли, мы должны забрать.

— Нет, Министр, я не могу отдать корабль. Я не могу поверить, что Сообщество требует этого от вас.

Министр снова улыбнулась.

— Не от меня одной, член Совета. И даже не только от Компореллона. У меня есть основания считать, что это требование разослано всем планетам, находящимся под юрисдикцией Сообщества или входящим в Конфедерацию Сообщества. Отсюда я заключаю, что в Сообществе не знают подробностей вашего маршрута и разыскивают вас. Далее, я заключаю отсюда, что никакой миссии в интересах Сообщества на Компореллоне у вас нет, поскольку иначе они бы знали, куда вы направляетесь, и работали бы непосредственно с нами. Короче, член Совета, вы мне лгали.

— Я бы хотел, — произнес Тревиц, с трудом скрывая волнение, — видеть копию требования, которое вы получили от Сообщества, Министр. Я полагаю, это уместно.

— Конечно, если дойдет до официальных действий. К законным процедурам мы относимся очень серьезно, член Совета, и я уверяю вас, что все ваши права будут полностью соблюдены. Однако не лучше ли нам прийти к соглашению здесь, без огласки и официальной волокиты? Это было бы лучше для нас, и Сообщество, я уверена, не хочет, чтобы о беглом законодателе стало известно всей Галактике. Это выставило бы Сообщество в нелепом виде. А, как вы утверждаете, нелепость хуже, чем невозможность.

Тревиц снова промолчал.

Не дождавшись ответа, Министр продолжила с прежней невозмутимостью:

— Так что, член Совета, в любом случае, путем неофициального соглашения или посредством юридической процедуры, мы намерены получить корабль. Наказание за провоз беспланетной пассажирки будет зависеть от того, что мы решим. Если вы потребуете законных процедур, то пассажирка станет дополнительным обвинением против вас, и вы испытаете всю суровость наказания за это преступление. Уверяю вас, легким оно не окажется. Придем к соглашению — и вашу пассажирку можно будет отослать, куда она пожелает, коммерческим рейсом; кстати, и вы оба сможете ее сопровождать, если захотите.

Или, если будет на то воля Сообщества, мы можем снабдить вас одним из наших кораблей при условии, что Сообщество возместит его нам эквивалентным кораблем. Если по какой-то причине вы не захотите возвращаться на территорию, подконтрольную Сообществу, мы можем предоставить вам убежище с дальнейшим получением компореллонского гражданства. Видите, если мы придем к дружескому соглашению, перед вами открывается много возможностей. Но если вы станете настаивать на законных правах, возможностей не будет никаких.

— Вы слишком нетерпеливы, Министр, — сказал Тревиц, — вы обещаете то, чего не сможете выполнить. Как вы предоставите мне убежище, если Сообщество потребует моей выдачи?

— Член Совета, — сказала Министр, — я никогда не обещаю того, чего не смогу сделать. Требование Сообщества относится только к кораблю. Относительно вас или кого-либо на борту никаких требований они не посылали. Только относительно корабля.

Бросив быстрый взгляд на Блисс, Тревиц сказал:

— Не разрешите ли вы мне, Министр, посоветоваться наедине с доктором Пелоратом и мисс Блисс? Недолго.

— Пожалуйста, член Совета. Даю вам пятнадцать минут. Вас отведут в комнату, а через пятнадцать минут приведут обратно. Вам не будут мешать, и мы не станем пытаться следить за вашим разговором. Это я вам обещаю, а я всегда держу слово. Но вас будут охранять, так что не делайте глупостей вроде попытки к бегству.

— Понятно, Министр.

— Я надеюсь, что, когда вы вернетесь, мы договоримся, и вы согласитесь отдать корабль без официальных церемоний. В противном случае в силу вступит закон, что намного хуже для вас. Я надеюсь, вы понимаете это, член Совета?

— Понимаю, Министр, — ответил Тревиц, изо всех сил стараясь не дать волю гневу, поскольку это не привело бы ни к чему хорошему.

Их отвели в маленькую, хорошо освещенную комнату, в которой стояли две кушетки и два стула и слышался ровный шум вентиляторов. Здесь было уютнее, чем в просторном, но казенном кабинете Министра.

Их сопровождал высокий суровый охранник, все время державший руку на рукоятке бластера. Когда они входили, охранник остался снаружи и сказал, тяжело роняя слова:

— У вас пятнадцать минут.

Сразу после этого дверь скользнула вбок и закрылась с мягким стуком.

— Надеюсь, что нас не подслушивают, — сказал Тревиц.

— Она нам обещала, Голан, — возразил Пелорат.

— Не судите по себе, Янов. Мало ли что она обещала. Она без колебаний нарушит свое обещание, если захочет.

— Это неважно, — сказала Блисс. — Я могу заэкранировать это помещение.

— У тебя есть экранирующее устройство? — спросил Пелорат.

Блисс неожиданно улыбнулась, сверкнув белыми зубами.

— Экранирующее устройство — это разум Геи, Пел. Это могучий разум.

— Мы попали сюда, — сердито сказал Тревиц, — по недомыслию этого могучего разума.

— Что вы имеете в виду? — спросила Блисс.

— Когда тот исторический тройственный спор был разрешен, вы изъяли из сознаний Мэра и Спикера Второго Сообщества всякий интерес ко мне. Ни один из них не должен больше обо мне вспоминать, разве что смутно и безразлично. Меня должны были предоставить самому себе.

— Нам пришлось пойти на это, — сказала Блисс. — Вы наш важнейший ресурс.

— Да, Голан Тревиц, который всегда прав. Но корабль вы не изъяли из сознания Мэра? Мэр Бранно не требует меня, я ее не интересую. Она требует корабль, она не забыла о корабле.

Блисс нахмурилась.

— Подумайте вот о чем, — продолжил Тревиц. — Гея воспринимала меня как одно целое с кораблем. Значит, если Бранно не будет думать обо мне, она не будет думать и о корабле. Беда в том, что Гея не понимает индивидуальности. Вы решили, что корабль и я — это один организм. Ошибочная мысль.

— Возможно, — тихо сказала Блисс.

— Так что теперь, — сухо сказал Тревиц, — исправляйте эту ошибку. Мне нужен мой гравитический корабль с моим компьютером. Никакой другой мне не подходит. Устройте это, Блисс. Вы ведь можете управлять разумами.

— Да, Тревиц. Но мы не прибегаем к этому так легко. После тройственного спора мы прибегли к этому, но знаете, сколько времени планировался этот спор? Просчитывался? Взвешивался? На это ушли десятки лет. Я не могу просто так подойти к женщине и переделать ее разум ради чьего-то удобства.

— Время ли сейчас…

Но Блисс упрямо продолжала:

— Если бы я начала действовать подобным образом, где бы мы остановились? Я могла бы повлиять на разум таможенника, на разум водителя вездехода…

— Действительно, почему вы всего этого не сделали?

— Потому что мы не знаем, куда это может завести. Мы не знаем побочных эффектов, а они могут серьезно ухудшить ситуацию. Если я сейчас изменю разум Министра, это повлияет на ее отношения с другими людьми, и, поскольку она высокопоставленный работник, это может повлиять даже на межпланетные отношения. Пока вопрос не будет тщательно проработан, мы не осмелимся взять под контроль ее разум.

— Зачем тогда вы с нами?

— Может наступить момент, когда под угрозой окажется ваша жизнь. Вашу жизнь я должна защищать любой ценой, даже ценой жизни моего Пела или моей. Ни на таможенной станции, ни здесь вашей жизни ничто не угрожало. Вы должны выпутываться сами, во всяком случае до тех пор, пока Гея не оценит возможные последствия предпринимаемых действий.

Тревиц задумался. Затем проговорил:

— В таком случае я кое-что попробую. Но может не получиться.

Дверь сдвинулась с места и втянулась в паз с таким же стуком, с каким закрывалась. Раздался голос охранника:

— Выходите.

— Что вы собираетесь делать, Голан? — уже в дверях прошептал Пелорат.

— Пока точно не знаю, — тоже шепотом ответил Тревиц. — Мне придется импровизировать.

Когда они вернулись в кабинет, Министр Лизалор все еще сидела за столом. Она встретила их холодной улыбкой.

— Я полагаю, член Совета Тревиц, — сказала она, — вы пришли сообщить, что отдаете корабль Сообществу.

— Я пришел, Министр, — ответил Тревиц, — чтобы обсудить условия.

— Нечего обсуждать, член Совета. Если вы настоите на суде, то его можно подготовить очень быстро, а провести еще быстрее. Самый честный процесс установит вашу вину за ввоз беспланетной особы, корабль мы конфискуем, и вы все трое понесете заслуженное наказание. Не доводите до этого только ради того, чтобы на день отложить решение.

— Я думаю, есть что обсуждать, Министр. Как бы скоро вы меня ни осудили, вы не сможете конфисковать корабль без моего согласия. При попытке силой проникнуть в корабль он взорвется и разрушит космопорт со всем, что там находится. Это, без сомнения, вызовет гнев Сообщества. Вы не осмелитесь. Если вы попытаетесь принудить меня путем, например, плохого обращения, вы наверняка нарушите ваши законы. А если вы от отчаяния примените пытки, то этим еще больше нарушите законы. Сообщество узнает об этом, и вряд ли это понравится Мэру Бранно. Как бы им ни хотелось получить корабль, они не допустят прецедента неуважительного обращения с гражданами Сообщества… Ну что, будем обсуждать условия?

— Ерунда, — скривив губы, сказала Лизалор. — Если надо, мы вызовем представителей Сообщества. Они знают, как открыть корабль, или сами заставят вас открыть его.

— Вы забыли мой титул, Министр, — сказал Тревиц, — но вы расстроены, так что это простительно. Вы прекрасно знаете, что вызов представителей Сообщества — это последнее, что вы сделаете, поскольку вы вовсе не намерены отдавать корабль Сообществу.

— Что за чепуху вы говорите, член Совета? — Улыбка пропала с лица Лизалор.

— Эту чепуху, Министр, возможно, не следует слушать посторонним. Может быть, мой друг и дама перейдут в другое помещение, в какую-нибудь комфортабельную гостиничную комнату, и смогут наконец отдохнуть. Ваши охранники здесь тоже не нужны, они могут остаться у дверей снаружи. И вы можете взять у них бластер. Вы женщина не слабая, а с бластером можете и вовсе меня не бояться. Я ведь безоружен.

Министр наклонилась к нему через стол.

— Я вас не боюсь.

Жестом, не оглядываясь, она подозвала одного из охранников. Он тут же приблизился и остановился рядом с ней, со стуком приставив ногу.

— Отведите вот этого и вот эту в апартаменты номер пять, скомандовала Министр, — они должны оставаться там, но не испытывать неудобств. Вы отвечаете за их полную безопасность и за хорошее обращение с ними. А также за их охрану.

Она встала, и Тревиц вздрогнул, несмотря на то, что решил сохранять невозмутимость. Министр оказалась высокой, не менее его ста восьмидесяти пяти сантиметров, возможно, на сантиметр выше. У нее была узкая талия, причем белые полосы, перекрещивающиеся на груди, продолжались дальше и охватывали эту талию, подчеркивая стройность фигуры. Двигалась Министр с несколько тяжеловесной грацией, и Тревиц сокрушенно подумал, что она совершенно права, заявив, что не боится его. В драке, решил он, она без труда положила бы его на лопатки.

— Идемте со мной, член Совета, — сказала она. — Если вы собираетесь говорить чепуху, для вас же будет лучше, чтобы это слышали как можно меньше людей.

Бодрой походкой она пошла вперед, а он последовал за ней, чувствуя себя как бы уменьшившимся в ее тени, — ощущение, которого он еще никогда не испытывал, идя с женщиной.

Они вошли в лифт, и, когда дверь закрылась, она сказала:

— Ну вот, мы и одни, член Совета, и если вы питали какие-то иллюзии, что чего-то достигнете, применив против меня силу, пожалуйста, забудьте об этом.

Напевность компореллонского акцента в ее голосе стала заметней, и она весело продолжила: — С виду вы относительно сильный экземпляр, но, уверяю вас, я без труда могу сломать вам руку или позвоночник, если придется. Я вооружена, но оружие мне не понадобится.

Тревиц оглядел ее с ног до головы и поскреб щеку.

— Министр, — сказал он, — я выстою в матче с любым борцом моего веса, но я уже решил признать себя побежденным в матче с вами. Я знаю, когда сталкиваюсь не со своей категорией.

— Правильно, — удовлетворенно сказала Министр.

— Куда мы направляемся, Министр? — спросил Тревиц.

— Вниз. Глубоко вниз. Но не пугайтесь. Я думаю, в гипердраме это означало бы заключение вас в подземелье. Но у нас на Компореллоне нет подземелий, только обычные тюрьмы. А направляемся мы ко мне домой, что, конечно, не так романтично, как в дурные старые имперские времена, но гораздо комфортабельнее.

Когда дверь лифта скользнула вбок и они вышли, по прикидкам Тревица, они находились, по меньшей мере, на глубине пятидесяти метров от поверхности планеты.

Тревиц с нескрываемым удивлением разглядывал квартиру.

— Вам не нравится мое жилище? — ревниво спросила Министр.

— Нет, почему же, Министр. Просто я удивлен. Это неожиданно. Из того немногого, что я успел увидеть на вашей планете, у меня сложилось впечатление о здешней… бережливости, отсутствии роскоши.

— Так оно и есть, член Совета. Наши ресурсы ограничены, и наша жизнь должна быть такой же суровой, как наш климат.

— А это, Министр? — И Тревиц обвел руками комнату, в которой впервые на Компореллоне он увидел яркие цвета: на кушетке лежали пестрые мягкие подушки, от стен исходил нерезкий свет, на полу лежал ковер с абстрактным узором, снабженный силовым полем и пружинящий, чтобы шаги были упруги и бесшумны. — Это же все роскошь.

— Мы, член Совета, избегаем роскоши излишней, разорительной, вызывающей и чрезмерной. А эта роскошь частная, умеренная и приносящая пользу. У меня сложная работа, большая и тяжелая ответственность. Мне нужно место, где я могу на время забыть о трудностях своего поста.

— А что, Министр, — спросил Тревиц, — все компореллонцы так живут, когда их никто не видит?

— Это зависит от того, насколько ответственный пост они занимают. По нашему моральному кодексу этого заслуживают, могут пожелать и позволить себе немногие.

— Но вы, Министр, можете позволить себе, заслуживаете… и желаете?

— Ранг дает как привилегии, так и обязанности, — ответила она. — Садитесь, член Совета, и расскажите мне об этой вашей чепухе.

Она села на кушетку, которая подалась под солидным весом, и указала Тревицу на мягкое кресло рядом.

Тревиц сел.

— Чепухе, Министр?

Министр положила правый локоть на подушку и заметно расслабилась.

— В частной беседе не обязательно соблюдать формальности. Можете называть меня Лизалор. А я вас буду называть Тревиц… Расскажите мне, Тревиц, о вашей идее, и мы ее рассмотрим.

Тревиц откинулся на спинку кресла и положил ногу на ногу.

— Видите ли, Лизалор, вы предоставили мне выбор — отдать корабль добровольно или подвергнуться суду. Так или иначе, вы получаете корабль… И все же вы изо всех сил старались, чтобы я выбрал первую возможность. Вы готовы дать мне взамен другой корабль, чтобы я со своими друзьями мог отправиться куда угодно. Мы можем остаться и даже, при желании, получить компореллонское гражданство. Вы предоставили мне пятнадцать минут, чтобы посоветоваться с друзьями. И вы привели меня к себе домой, а мои друзья, надеюсь, отдыхают сейчас с комфортом. Короче, Лизалор, вы, ни с чем не считаясь, подкупаете меня, лишь бы получить корабль без суда.

— А в мои чисто человеческие побуждения вы ни капельки не верите, Тревиц?

— Нет, не верю.

— Или в то, что добровольная сдача просто менее хлопотна, чем процесс?

— Нет! Я предполагаю другое.

— А именно?

— У процесса есть нежелательное свойство — гласность. Вы несколько раз упоминали о том, что на вашей планете строго соблюдаются законы, и я думаю, что процесс нельзя организовать без протокола. Тогда Сообщество узнало бы обо всем, и после процесса вам пришлось бы отдать корабль.

— Конечно, — бесстрастно произнесла Лизалор, — корабль собственность Сообщества.

— Но, — продолжил Тревиц, — частное соглашение со мной протоколировать не обязательно. Вы бы получили корабль и, поскольку Сообщество об этом не узнало бы — они даже не знают, что мы на Компореллоне, — оставили бы его себе. Я уверен, что именно это вы и намерены сделать.

— Зачем это нам? — сказала она все так же бесстрастно. Разве мы не входим в Конфедерацию Сообщества?

— Не совсем. У вас статус Присоединившейся Державы. На любой галактической карте, где планеты — члены Федерации Сообщества показаны красным, Компореллон бледно-розовый.

— Даже если мы и Присоединившаяся Держава, мы безусловно доложили бы Сообществу.

— Да? А не мечтает ли Компореллон о полной независимости? Даже лидерстве? Вы древняя планета. Почти все планеты преувеличивают свою древность, но Компореллон действительно древняя планета.

Министр позволила себе сдержанно улыбнуться.

— Если верить некоторым нашим энтузиастам, очень древняя.

— Вероятно, когда-то Компореллон был лидером группы планет? Может быть, вы мечтаете о восстановлении утраченной власти?

— Неужели вы думаете, что мы мечтаем о такой недостижимой цели? Еще не зная ваших мыслей, я назвала их чепухой, а теперь вижу, что так оно и есть.

— Мечты могут быть неосуществимыми и все-таки существовать. Терминус расположен на самом краю Галактики, имеет пятивековую историю — короче, чем у любой планеты в Галактике, но фактически правит Галактикой. Чем хуже Компореллон, а? — Тревиц улыбался.

Но Лизалор осталась серьезной.

— Нам дали понять, что Терминус достиг такого положения, осуществляя План Селдона.

— Это произошло благодаря технологическому могуществу, а также, возможно, благодаря тому, что пока люди этому верят. Может быть, компореллонское правительство не верит. Главенство Терминуса, несомненно, основано на высоком уровне его науки и технологии; примером может служить столь желанный для вас гравитический корабль. Кроме Терминуса, ни одна планета не имеет гравитических кораблей. Если бы компореллонцы раздобыли один, они смогли бы изучить его и сделать гигантский шаг вперед в технологии. Я не думаю, что этого достаточно, чтобы опередить Терминус, но ваше правительство может так думать.

— Это несерьезно, — сказала Лизалор. — Правительство, задержавшее корабль, который хочет получить Сообщество, испытает на себе гнев Сообщества, а история показывает, что гнев Сообщества чрезвычайно неприятен.

— Гнев Сообщества, — возразил Тревиц, — возникнет только в том случае, если Сообщество узнает, что есть причины для гнева.

— Значит, Тревиц, в предположении, что ваш анализ ситуации не совсем чепуха, — разве не выгодно отдать нам корабль и получить за это приличное вознаграждение? Согласно вашей линии рассуждений, мы бы хорошо заплатили за возможность приобрести корабль без огласки.

— Вы уверены, что я не сообщу об этом Сообществу?

— Конечно. Вам бы пришлось сообщить о своем участии.

— Я мог бы заявить, что действовал под давлением.

— Да. Если только здравый смысл не подскажет вам, что ваш Мэр этому ни за что не поверит… Договоримся по-хорошему.

Тревиц покачал головой.

— Нет, госпожа Лизалор. Корабль мой и должен оставаться моим. Я уже говорил вам, что, если вы попытаетесь открыть его, он взорвется с огромной силой. Не думайте, что это блеф.

— Вы можете его открыть и перепрограммировать компьютер.

— Могу, но не стану.

Лизалор тяжело вздохнула.

— Мы могли бы заставить вас передумать если не тем, что мы можем сделать с вами, то тем, что мы можем сделать с вашим другом Пелоратом и женщиной.

— Вы имеете в виду пытки, Министр? Таков ваш закон?

— Нет, член Совета. Возможно, такие жестокие меры не понадобятся. Есть еще психический зонд.

Впервые за то время, что Тревиц находился в квартире Лизалор, он ощутил внутренний холодок.

— На это вы тоже не имеете права. Применение психического зонда запрещено во всей Галактике для любых целей, кроме медицинских.

— Но если вы доведете нас до отчаяния…

— Я готов рискнуть, — сказал Тревиц, — потому что вам это ничего не даст. Моя решимость сохранить корабль столь глубока, что зонд повредит мой разум прежде, чем выжмет из него согласие отдать корабль. (Это уже блеф, подумал он, а холодок внутри усилился). И если бы вам даже удалось заставить меня открыть и передать вам корабль, вы не смогли бы его использовать. Корабельный компьютер еще более совершенный, чем сам корабль, и устроен так, — я не знаю точно, каким образом, — что работает в полную силу только со мной. Я назвал бы его индивидуальным компьютером.

— Ну, а если бы вы остались пилотом этого корабля? Не согласились бы вы пилотировать его для нас? В качестве почетного компореллонского гражданина? Большой оклад. Шикарные условия. Для ваших друзей тоже.

— Нет.

— Что же вы предлагаете? Вы думаете, что мы просто позволим вам и вашим друзьям сесть на корабль и исчезнуть в Галактике? Предупреждаю, что мне ничего не стоит проинформировать Сообщество о том, что вы здесь, и предоставить все им.

— И для вас корабль будет потерян?

— Если мы все равно его потеряем, то уж лучше отдадим его Сообществу, чем нахальному иностранцу.

— Позвольте мне предложить компромисс.

— Компромисс? Ладно, послушаю. Продолжайте.

— Я выполняю важную миссию, — осторожно начал Тревиц. Сначала Сообщество поддерживало ее. Сейчас, кажется, мы этой поддержки лишились. Дайте мне компореллонскую поддержку. Если я успешно закончу миссию, это и для Компореллона будет выгодно.

Лицо Лизалор выразило сомнение.

— А вы не вернете корабль Сообществу?

— И не подумаю. Стали бы они так энергично разыскивать меня, если бы надеялись, что я когда-нибудь верну корабль?

— Но вы не сказали, что отдадите корабль нам.

— Когда я выполню миссию, корабль мне, быть может, больше не понадобится. Я не стану возражать, чтобы тогда он достался Компореллону.

Какое-то время они молча смотрели друг на друга. Затем Лизалор сказала:

— Вы говорите в сослагательном наклонении — "быть может". Такое предложение нас не устраивает.

— Мне нетрудно дать невероятные обещания, но зачем вам это? То, что мои обещания осторожны, должно, по крайней мере, убедить вас в моей искренности.

— Умно, — кивая сказала Лизалор. — Это мне нравится. В чем же заключается ваша миссия и как от этого может выиграть Компореллон?

— Нет-нет, — сказал Тревиц, — ваша очередь. Окажете ли вы мне поддержку, если я докажу, что миссия выгодна для Компореллона?

Министр Лизалор встала с кушетки, высокая, мощная.

— Я проголодалась, член Совета, — сказала она. — Я не собираюсь продолжать на голодный желудок. Давайте подкрепим наши силы. Потом закончим дело.

В ее взгляде в этот момент Тревицу почудился голодный блеск, и он сжал губы в некотором беспокойстве.

Трапеза оказалась сытной, но праздником чревоугодия ее нельзя было назвать. Основное блюдо представляло собой тушеное мясо в горчичном соусе, выложенное на листья растения, которого Тревиц никогда раньше не видел. И не одобрил, поскольку листья имели горько-соленый вкус, чего он не любил. (Впоследствии он выяснил, что эти листья были разновидностью какой-то морской водоросли.)

На закуску они съели ломтик фрукта, напоминавшего яблоко с привкусом персика (весьма неплохого), и горячий темный напиток, достаточно горький, чтобы заставить Тревица половину не допить и попросить вместо этого холодной воды. Порции были небольшие, но Тревиц не возражал. Ели вдвоем, никакой прислуги не было; Министр сама разогревала еду, сама накрывала на стол и убирала со стола.

— Надеюсь, обед вам понравился, — сказала Лизалор, когда они вышли из столовой.

— Вполне, — сказал Тревиц без энтузиазма.

Министр снова уселась на кушетку.

— В таком случае, — сказала она, — вернемся к нашей дискуссии. Вы сказали, что Компореллон, возможно, недоволен технологическим лидерством и господством Сообщества в Галактике. В какой-то степени это верно, но этим интересуются только политики в области межпланетных отношений, а их довольно мало. Гораздо важнее то, что средний компореллонец возмущается безнравственностью Сообщества. Безнравственность существует на большинстве планет, но на Терминусе она, кажется, выражена особенно ярко. Я бы даже сказала, что враждебность компореллонцев к Терминусу проистекает отсюда, а не от каких-то абстрактных причин.

— Безнравственность? — недоуменно спросил Тревиц. — Вы должны признать, что, какие бы ни были у Сообщества пороки, оно довольно эффективно управляет своей частью Галактики, налоговую политику проводит честно, гражданские права уважаются, и…

— Член Совета Тревиц, я имею в виду безнравственное отношение к женщине.

— Тогда я вас совсем не понимаю. Отношение к женщине в нашем обществе самое высоконравственное. Женщины представлены у нас во всех аспектах общественной жизни. Мэр — женщина, и половина Совета состоит из…

Министр не могла скрыть раздражения.

— Член Совета, вы меня не разыгрываете? Вы не можете не знать, что означает нравственное отношение к женщине. Существует ли на Терминусе святость брака?

— В каком смысле?

— Существует ли официальный обряд бракосочетания, соединяющий супругов?

— Конечно, для тех, кто желает. Такая церемония упрощает проблемы налогов и наследства.

— Но развод возможен.

— Конечно. Безнравственно удерживать людей вместе, когда…

— И нет религиозных ограничений?

— Религиозных? Некоторые люди строят философию на древних культах, но какое это имеет отношение к браку?

— Член Совета, у нас на Компореллоне отношения между мужчиной и женщиной строго регламентированы. Вне брака они недопустимы, и даже в рамках брака на их формы наложены ограничения. Нас шокируют те планеты, в частности Терминус, на которых это считается безобидным развлечением и не придается большого значения тому, кто, когда и с кем пожелает развлечься, без оглядки на религиозные ценности.

Тревиц пожал плечами.

— Простите, но я не могу заняться перевоспитанием Галактики или хотя бы Терминуса. Да и какое это имеет отношение к моему кораблю?

— Я говорю об общественном мнении по отношению к вам и вашему кораблю, и о том, как оно ограничивает мои возможности привести дело к компромиссу. Народ Компореллона придет в ужас, если узнает, что вы взяли на борт молодую и привлекательную женщину для обслуживания низменных желаний ваших и вашего спутника. Я настаивала на том, чтобы вы приняли мирную капитуляцию вместо публичного процесса, только ради вашей безопасности.

— Я вижу, — сказал Тревиц, — за время обеда вы обдумали новый способ давления. Должен ли я теперь опасаться толпы линчевателей?

— Я только указываю на опасности. Можете ли вы опровергнуть, что взяли эту женщину не для чего иного, как…

— Конечно, могу. Блисс — подруга моего товарища, доктора Пелората. Других подруг у него нет. Может быть, вы и не назовете их отношения браком, но я полагаю, что, с точки зрения Пелората и Блисс, они женаты.

— Вы хотите сказать, что сами не участвовали… в этих отношениях?

— Конечно, нет. За кого вы меня принимаете?

— Пока не знаю. Я еще не знаю, каковы ваши представления о нравственности.

— Тогда позвольте объяснить, что по моим представлениям о нравственности нельзя обманывать друга и похищать его собственность.

— И вы даже не чувствуете искушения?

— Я не могу отвечать за искушения, но не может быть и речи о том, чтобы я им поддался.

— Нисколько? Может быть, вас не интересуют женщины?

— Ничего подобного. Интересуют.

— А вы давно живете без женщин?

— Больше месяца. С тех пор, как улетел с Терминуса.

— Вряд ли вы в восторге от этого.

— Еще бы, — сказал Тревиц. — Но ситуация не оставляет мне выбора.

— Наверняка ваш приятель Пелорат, заметив ваши страдания, согласился бы поделиться с вами своей женщиной.

— Я не показывал ему своих страданий. Но, если бы и показал, он бы не согласился делиться Блисс. Да и она не согласилась бы, я думаю. Я ей несимпатичен.

— Вы это проверили?

— Ничего я не проверял. Я это и так знаю. Да и она мне не особенно нравится.

— Удивительно! На взгляд мужчины она должна быть привлекательной.

— Действительно. Тем не менее, меня к ней не влечет. Уже потому хотя бы, что она слишком молода, слишком похожа на ребенка в некоторых отношениях.

— Так вы предпочитаете более зрелых женщин?

Тревиц помолчал. Не ловушка ли это? Потом осторожно сказал:

— Мне достаточно лет, чтобы я мог оценить некоторых зрелых женщин. Но какое отношение это имеет к моему кораблю?

— Забудьте на время о вашем корабле, — сказала Лизалор. — Мне сорок шесть, и я не замужем… Я все время была слишком занята.

— В таком случае, по вашим законам, вы должны всю жизнь хранить целомудрие. Потому вы и спрашивали, сколько времени у меня не было женщины? Вам нужен мой совет в этом деле… Ну что ж, я могу сказать, что это не еда и не питье. Без любви неудобно обходиться, но не невозможно.

Министр улыбнулась, глаза ее снова хищно блеснули.

— Не заблуждайтесь на мой счет, Тревиц. Ранг дает привилегии и возможность скрывать свои поступки. Я не всегда соблюдаю воздержание. Но мне не нравятся компореллонские мужчины. Я признаю, что нравственность — это абсолютное благо, но она отягощает мужчин нашего общества сознанием вины, поэтому они безынициативны, тяжелы на подъем, торопятся скорее разделаться…

— Тут я тоже ничего не могу поделать, — так же осторожно сказал Тревиц.

— Вы хотите сказать, что виновата я? Не вдохновляю?

Тревиц поднял руку.

— Я этого не говорил!

— Тогда скажите, как бы отреагировали вы? Вы, человек с безнравственной планеты, вероятно опытный в любви, у которого давно не было женщины. Как бы вы отреагировали на присутствие женщины вроде меня, зрелой, что, как вы уверяете, вам нравится?

— Я вел бы себя со всем уважением и почтительностью, приличествующими вашему рангу и положению.

— Не будьте дураком, — сказала Министр. Ее рука коснулась талии справа, и охватывающая талию белая полоса упала с груди и шеи Лизалор. Лиф ее темного платья свободно повис.

Тревиц замер. Неужели она думала об этом еще с тех пор… с каких пор? Или это была взятка с целью достичь того, чего не помогли достичь угрозы?

Лиф вместе со своей арматурой соскользнул еще ниже, Министр, обнаженная выше пояса, сидела с гордым видом. Ее грудь была ей подстать — высокая, впечатляющая, величественная.

— Ну? — произнесла Лизалор.

— Великолепно! — совершенно честно ответил Тревиц.

— Что вы намерены делать дальше?

— А что предписывает компореллонская мораль, госпожа Лизалор?

— Какое дело до этого терминусцу? Что диктует ваша мораль?… Ну, что же вы? Я замерзла.

Тревиц встал и начал раздеваться.

6. О Земле

Тревиц не знал, сколько прошло времени, ощущение было такое, будто он пьян.

Рядом с ним лежала Мица Лизалор, Министр Транспорта. Она устроилась на животе, повернув голову набок. Рот ее был полуоткрыт, и она чуть слышно похрапывала. Тревиц чувствовал облегчение от того, что она заснула. Когда она проснется, то ясно поймет, что спала.

Тревицу тоже хотелось спать, но он понимал, что для него важно не заснуть. Проснувшись, она не должна застать его спящим. Надо дать ей понять, что он сильнее. Она, очевидно, ожидала особой неутомимости от закаленного Сообществом распутника, и Тревиц старался соответствовать.

Он неплохо справился. Он догадался, что Лизалор, с ее физической силой и политической властью, с недовольством компореллонцами, со смесью отвращения и любопытства к рассказам (и что ей только наговорили?) о разложившихся терминусцах, захочет, чтобы ее победили. Она ждала этого, хотя и не могла выразить это желание. Он действовал, исходя из такого предположения, и, какая удача, обнаружил, что не ошибся. (Всегда правый Тревиц, — поддразнил он себя.) Это нравилось женщине, а он старался контролировать себя и не увлекаться.

Хотя не увлечься было нелегко. У Лизалор было чудесное тело (она сказала, что ей сорок шесть, но такого тела не постыдилась бы и двадцатипятилетняя спортсменка), она была пылкой и ненасытной. Собственно, если ее приручить, это могло бы стать приятным…

Похрапывание неожиданно прекратилось, и Лизалор заворочалась. Тревиц осторожно погладил ближайшее к нему плечо, ее глаза открылись. Тревиц лежал, опираясь на локоть, и изо всех сил старался казаться бодрым и свежим.

— Я рад, что ты поспала, дорогая, — сказал он. — Тебе надо было отдохнуть.

Она сонно улыбнулась ему. Это была страшная минута: Тревицу показалось, что она захочет продолжения; но она всего лишь перевернулась на спину. Тихим и сытым голосом она произнесла:

— Я правильно угадала с самого начала. Ты — король в любви.

— Мне следовало быть умеренней, — скромно сказал Тревиц.

— Чепуха. Ты все делал правильно. Я боялась, что ты тратил силы на эту молодую женщину, но ты заверил меня, что это не так. Ведь это правда?

— Разве я показался тебе пресыщенным?

— Нет, — сказала она и захохотала.

— Ты еще думаешь о психическом зонде?

Она снова засмеялась.

— Ты что, с ума сошел? Чтобы я захотела потерять тебя теперь?

— Может быть, лучше будет потерять меня на время…

— Что?! — Она нахмурилась.

— Если я все время буду около тебя, моя… моя дорогая, через какое время глаза начнут замечать, а рты перешептываться? Если я отправлюсь со своей миссией и периодически буду возвращаться на Компореллон для доклада, тогда для нас естественно будет уединяться. А моя миссия действительно важна.

Она задумалась, лениво почесывая правое бедро. Потом ответила:

— Ты прав. Это ужасно, но ты прав.

— И не думай, что я не вернусь, — сказал Тревиц. — Не такой я безмозглый, чтобы забыть, что ждет меня здесь.

Она улыбнулась ему, нежно погладила по щеке и, глядя ему в глаза, спросила:

— Тебе было хорошо, любимый?

— Более, чем хорошо, дорогая.

— Но ведь ты из Сообщества, мужчина в самом расцвете сил, с самого Терминуса. Ты, наверное, избалован женщинами…

— Я никогда не встречал никого похожего на тебя, — с чувством ответил Тревиц (и он сказал чистую правду).

— Ну, если ты так говоришь… — удовлетворенно сказала Лизалор. — Но от старых привычек трудно избавиться. Я не смогу заставить себя доверять мужчине без страховки. Вы с Пелоратом сможете продолжать свою миссию, после того, как я с ней познакомлюсь и одобрю, а женщину я оставлю здесь. Не беспокойся, с ней будут хорошо обращаться, но твой Пелорат из-за нее станет часто возвращаться на Компореллон, даже если ты в энтузиазме захочешь продолжать миссию.

— Это невозможно, Лизалор.

— Да? — Ее глаза сразу выразили подозрение, — Почему невозможно? Для чего тебе нужна эта женщина?

— Не для любви. Я говорил тебе, она принадлежит Пелорату и не интересует меня. Она совершенно не похожа на тебя.

Лизалор почти улыбнулась, но спрятала улыбку и сказала сурово:

— Тогда почему же ты не хочешь, чтобы она осталась на Компореллоне?

— Она должна быть с нами, потому что она нужна для нашей миссии.

— Хорошо, в чем же заключается твоя миссия? Пора рассказать мне.

Тревиц колебался очень недолго. Придется сказать правду. Ему не приходило в голову ничего более убедительного.

— Послушай, — сказал он, — Компореллон, может быть, и древняя планета, но не самая древняя. Человеческая жизнь началась не здесь. Древние люди прилетели сюда с какой-то планеты, но, возможно, жизнь началась и не там, а на какой-то еще более древней планете. В конце концов, можно дойти до той планеты, на которой началась человеческая жизнь. Я ищу Землю.

Перемена, внезапно происшедшая с Лизалор, ошеломила Тревица.

Ее глаза расширились, она судорожно вздохнула, и каждый ее мускул напрягся, хотя она по-прежнему лежала в постели. Ее прямые руки взлетели вверх со скрещенными средним и указательным пальцами.

— Ты ее назвал… — хрипло прошептала она.

Она больше ничего не сказала, она не смотрела на него. Она медленно опустила руки и села спиной к нему. Тревиц лежал застыв.

Он вспомнил слова Мунна Ли Компора, сказанные в пустом туристском центре на планете Сейшелы. Он услышал, как тот говорит о Компореллоне, планете своих предков, той самой, на которой находился теперь Тревиц: "Они на этот счет суеверны. При упоминании этой планеты они поднимают вверх обе руки со скрещенными большим и указательным пальцами, чтобы отвести беду".

Какой толк вспоминать задним числом!

— Что такого я сказал, Мица? — пробормотал Тревиц.

Она покачала головой, встала, гордой походкой прошла через комнату и вышла за дверь. Дверь закрылась, вскоре послышался шум льющейся воды.

Ему ничего не оставалось, как ждать, голым и жалким. Он не знал, присоединиться к ней в душевой или не стоит. И поскольку он довольно долго был лишен душа, он тут же почувствовал потребность в нем.

Наконец она вышла и молча стала собирать одежду.

— Ты не будешь возражать, если я… — сказал он. Она не ответила, и Тревиц решил принять молчание за согласие. Он постарался пройти через комнату твердой мужской походкой, но ему мешало чувство вины, как в детстве, когда мать, недовольная его поведением, не наказывала его ничем, кроме молчания, заставляя страдать от неуверенности.

В кабинке с гладкими стенами он огляделся. В ней было совершенно пусто. Минуту он озирался… ничего не было.

Он открыл дверь, высунул голову и спросил:

— Слушай, как включается душ?

Она отложила дезодорант (по крайней мере, Тревиц предположил, что это дезодорант), прошла в душевую и, не глядя на Тревица, показала. Тревиц проследил, куда направлен ее палец, и заметил на полу бледно-розовый кружок, еле заметный, как будто дизайнеру не хотелось нарушать белизну помещения по такой незначительной причине.

Слегка пожав плечами, Тревиц отклонился к стене и ногой нажал на кружок. Почти сразу же в Тревица со всех сторон ударила мелко распыленная вода. Задохнувшись, он снова нажал на кружок, и все прекратилось.

Он открыл дверь, зная, что выглядит просто жалким, и, стуча зубами, сипло спросил:

— Как включить горячую воду?

Она наконец посмотрела на него, и, видимо, его вид смягчил ее гнев (или страх, или какое там еще чувство владело ею), потому что она хихикнула, а потом неудержимо расхохоталась прямо ему в лицо.

— Какую еще горячую воду? — сказала она. — Ты что, думаешь, мы транжирим энергию на разогрев воды для мытья? Тебя намочило хорошей водой, из нее изгнан холод. Чего тебе еще нужно? Ох, эти грязнули-неженки, терминусцы!… Вернись в душ и вымойся.

Тревиц немного помешкал, но он видел, что выбора у него нет.

Крайне неохотно он снова нажал на розовый кружок, и на этот раз перед душем напрягся. И это вода, из которой "изгнан холод"?

Он увидел, что на его теле образуются пузырьки мыльной пены, и, рассудив, что выполняется моечный цикл, который скоро кончится, торопливо потер себя в разных местах.

Потом наступил смывочный цикл. Ох, тепло… Ну, может быть, и не очень тепло, но уже не так холодно, и определенно кажется тепло его охлажденному телу. Затем, когда он уже думал, не нажать ли снова на розовый кружок, чтобы выключить воду, и размышлял о том, как это Лизалор вышла сухой, а полотенец нигде не видно, вода кончилась. И тут на него обрушился воздух, который сбил бы его с ног, если бы не дул с одинаковой силой со всех сторон.

Воздух был горячим, даже слишком. На подогрев воздуха, сообразил Тревиц, уходит намного меньше энергии, чем на подогрев воды. Горячий воздух высушил Тревица, и он вышел из душа таким сухим, как будто никогда в жизни не имел дела с водой.

Лизалор тем временем полностью пришла в себя.

— Ну что, понравилось? — спросила она.

— Очень, — сказал Тревиц. Действительно, он чувствовал себя удивительно хорошо. — Если б я приготовился к смене температуры, ты ведь меня не предупредила…

— Грязнуля-неженка, — сказала Лизалор несколько высокомерно.

Он начал одеваться, отметив мельком, что у нее белье было свежим, а у него нет.

— Как я должен был назвать… эту планету? — спросил он.

— Мы называем ее Древнейшая.

— Откуда мне было знать, что слово, которое я произнес, запрещено? Ты ведь мне не сказала?

— А ты спрашивал?

— Откуда я знал, что нужно спрашивать?

— Теперь знаешь.

— Могу забыть.

— Лучше не забывай.

— А что случится? — Тревиц воспрянул духом. — Это только слово, звук.

— Есть слова, — мрачно сказала Лизалор, — которые не произносят. Не всякие слова можно произносить.

— Да, некоторые слова вульгарны, невежливы, может быть, обидны. А каково слово… которое я произнес?

— Это печальное слово. Трагическое слово. Оно означает название планеты, которая была родиной всех нас и которая ныне не существует. Это печальная история, и мы переживаем ее, потому что все случилось недалеко от нас. Мы предпочитаем не говорить о ней или, по крайней мере, не произносить ее имени.

— А зачем ты махала передо мной скрещенными пальцами? Как это облегчает горести и страдания?

Лизалор покраснела.

— Я сделала это машинально, потому что ты застал меня врасплох. Некоторые верят, что этот жест отводит несчастье, которое неминуемо после произнесения этого слова.

— И ты веришь, что скрещенные пальцы отводят несчастье?

— Нет… Ну, да, до некоторой степени. Если я этого не сделаю, мне неприятно. — Лизалор не смотрела на него. Затем, меняя тему, она быстро спросила: — А какое такое существенное значение имеет ваша брюнетка для поиска… поиска той планеты, о которой ты упомянул?

— Скажи "Древнейшей". Или тебе и этого не хочется произносить?

— Мне вообще не хочется это обсуждать. Но я задала тебе вопрос.

— По-видимому, ее народ прибыл на их нынешнюю планету с Древнейшей.

— Как и мы, — гордо заявила Лизалор.

— Но у ее народа сохранились некоторые традиции, которые дают ключ к пониманию Древнейшей, если мы ее достигнем и сможем изучать архивы.

— Это неправда, она лжет.

— Возможно, но это надо проверить.

— Если у вас есть эта женщина с ее сомнительными сведениями, зачем вы прилетели на Компореллон?

— Чтобы установить местонахождение Древнейшей. У меня когда-то был друг, тоже житель Сообщества. Его предки были с Компореллона, и он уверял меня, что на Компореллоне известно многое из истории Древнейшей.

— Да? А он тебе что-нибудь рассказал?

— Рассказал, — честно ответил Тревиц, — он сказал, что Древнейшая — мертвая планета, сплошь радиоактивная. Он не знал почему, но предположил, что вследствие ядерных взрывов. Во время войны, вероятно.

— Нет! — резко воскликнула Лизалор.

— Нет? Не было войны? Или Древнейшая не радиоактивна?

— Радиоактивна, но войны там не было.

— А откуда взялась радиоактивность? Ее не могло быть с самого начала, поскольку на планете развилась человеческая жизнь.

Казалось, Лизалор пребывала в нерешительности. Она стояла неподвижно. Потом глубоко, почти судорожно вздохнула и сказала:

— Это было наказание. На этой планете использовали роботов. Ты знаешь, что такое робот?

— Да.

— У них были роботы, и за это их наказали. Все планеты, на которых были роботы, наказаны и больше не существуют.

— Кто их наказал, Мица?

— Тот, Кто Наказывает. Силы истории. Не знаю. — Она отвернулась. Потом добавила: — Спроси кого-нибудь другого.

— Я бы хотел, но кого? На Компореллоне есть античные историки?

— Есть. Большинство компореллонцев их не любит, но Сообщество настаивает, как там говорят, на интеллектуальной свободе.

— По-моему, это неплохо.

— Все, что навязывается извне, плохо.

Тревиц пожал плечами. Ни к чему было затевать спор. Он сказал:

— Мой товарищ, доктор Пелорат, сам в некотором роде античный историк. Я уверен, что он охотно встретится со своими компореллонскими коллегами. Ты это можешь устроить, Лизалор?

Она кивнула.

— Здесь, в городе, при Университете подвизается историк Вазиль Дениадор. Он не проводит занятий со студентами, но, может быть, расскажет вам то, что вы хотите узнать.

— А почему он не проводит занятий?

— Ему никто не запрещает. Просто студенты не выбирают его курс.

— Я догадываюсь, — Тревиц старался говорить без сарказма, что студентам не рекомендуют его выбирать.

— А зачем им его выбирать? Он скептик. Есть у нас такие. Знаешь, всегда находятся люди, которые настраивают общество против себя, у которых хватает наглости считать, что только они правы, а большинство людей ошибается.

— Разве это невозможно на самом деле?

— Никогда, — огрызнулась Лизалор, и голос ее был так тверд, что стало ясно: обсуждать этот вопрос не имело смысла. — Но при всем его скептицизме он сможет сказать вам только то, что смог бы сказать любой компореллонец.

— Что именно?

— А то именно, что Древнейшую вам не найти.

В отдельной квартире, где поселили путешественников, Пелорат задумчиво слушал Тревица. На его лице ничего не отражалось. Он спросил:

— Вазиль Дениадор? Не помню этого имени, но, возможно, на корабле, в своей библиотеке, я найду его статьи.

— Вы уверены, что не слышали о нем? Подумайте! — сказал Тревиц.

— Нет, не помню, — осторожно ответил Пелорат, — но, в конце концов, мой дорогой мальчик, должно быть, существуют сотни достойных ученых, о которых я не слышал или слышал, но не могу вспомнить.

— И все-таки он не из самых известных, иначе вы бы о нем слышали.

— Изучение Земли…

— Приучайтесь говорить "Древнейшая", Янов, иначе будут осложнения.

— Изучение Древнейшей, — сказал Пелорат, — не очень поощряемая ниша в коридорах исследований, и талантливые ученые, даже в области античной истории, не склонны им заниматься. Или, можно сказать, те, кто изучает Древнейшую, не составят себе имени. Незаинтересованный мир не сделает их известными, даже если они того заслуживают… Я, например, ни для кого не являюсь талантливым, я уверен.

— Для меня, Пел, — нежно сказала Блисс.

— Да, конечно, для тебя, дорогая, — улыбаясь, сказал Пелорат. — Но ты судишь меня не по таланту ученого.

Был уже поздний вечер, и Тревиц начал слегка раздражаться, как всегда, когда Блисс и Пелорат обменивались комплиментами.

— Я постараюсь, — сказал он, — организовать встречу с этим Дениадором завтра, но если он знает не больше Министра, мы ненамного продвинемся.

— Может быть, он сможет направить нас к кому-то более сведущему? — спросил Пелорат.

— Сомневаюсь. Отношение этой планеты к Земле… Но лучше мне тоже попрактиковаться и использовать иносказание… Отношение компореллонцев к Древнейшей глупо и суеверно. — Он помолчал. — День был тяжелый, надо нам подумать о вечерней трапезе — если мы вынесем их безвкусную стряпню, — а потом о ночлеге. Вы научились пользоваться здесь душем?

— Мой дорогой друг, — сказал Пелорат, — с нами очень хорошо обращались, и мы получили всевозможные советы, в большинстве которых не нуждались.

— Послушайте, Тревиц, а как же корабль? — спросила Блисс.

— А что?

— Компореллонское правительство его конфискует?

— Нет. Не думаю.

— Ох. Очень приятно. А почему?

— Потому что я уговорил Министра, и она передумала.

— Удивительно, — сказал Пелорат, — мне она не показалась особой, которую легко уговорить.

— Не знаю, — сказала Блисс, — по фактуре ее разума было ясно, что Тревиц ее привлекает.

Тревиц взглянул на Блисс с неожиданно вспыхнувшим подозрением.

— Так это вы подстроили? — спросил он.

— Что вы имеете в виду, Тревиц?

— Я имею в виду, вы изменили ее…

— Ничего я не меняла. Я только не устояла и сняла пару ограничений, когда заметила, что вы ей нравитесь. Я сделала совсем немножко, эти ограничения могли ослабеть и сами. Я хотела, чтобы она преисполнилась к вам благожелательностью и смягчилась.

— Благожелательностью? Случилось нечто большее! Она смягчилась, да, но в постели.

— Не хотите ли вы сказать, старина… — начал Пелорат.

— А что? — сердито перебил Тревиц. — Может быть, она уже немолода, но она вполне знакома с искусством любви, и я не стану разыгрывать джентльмена и беречь ее репутацию. Это была ее инициатива, благодаря махинациям Блисс с ограничениями, и я никак не мог отказаться, даже если бы догадывался об этом, хотя я не догадывался… Ну, Янов, не напускайте на себя такой пуританский вид. У меня уже давно не было случая. Вы-то… — И он неопределенно махнул рукой в сторону Блисс.

— Поверьте мне, Голан, — смущенно сказал Пелорат, — если вы считаете меня пуританином, то вы ошибаетесь. Я не возражаю.

— Но она-то пуританка, — сказала Блисс. — Я просто хотела, чтобы она относилась к вам теплее. Я не рассчитывала на неожиданную вспышку страсти.

— Но вы, плутовка, ее и спровоцировали, — сказал Тревиц. Возможно, разыгрывая на публике пуританство, Министр только сильнее разжигает огонь.

— И поэтому, если вы ее погладите по шерстке, она охотно предаст Сообщество…

— Сообщество она в любом случае собиралась предать, — сказал Тревиц. — Корабль нужен был ей самой… — Он остановился и прошептал: — Нас не подслушивают?

— Нет! — ответила Блисс.

— Вы уверены?

— Уверена. На разум Геи невозможно воздействовать так, чтобы Гея об этом не узнала.

— Компореллон сам хочет получить корабль как ценное добавление к своему флоту.

— Сообщество этого, конечно, не позволило бы.

— Компореллон не собирается извещать Сообщество.

— Вот таковы изоляты, — вздохнула Блисс. — Министр собирается предать Сообщество в пользу Компореллона, а в обмен на любовь готова предать и Компореллон… А Тревиц с удовольствием продает себя, чтобы склонить к этому предательству. Что за анархия царит у вас в Галактике. Сущий хаос.

— Вы ошибаетесь, сударыня, — холодно сказал Тревиц.

— Я сейчас говорила не как Блисс, а как Гея. Я Гея.

— В таком случае, вы ошибаетесь, Гея. Я не продавал свои ласки, я их с радостью подарил, и это никому не причинило вреда. И с моей точки зрения, все вышло к лучшему. Если Компореллону для собственных целей нужен корабль, кто может рассудить, на чьей стороне правда в этом деле? Этот корабль мне дан Сообществом для того, чтобы найти Землю. Поэтому, пока я не закончу поиск, корабль мой, Сообщество не имеет права отменять свое решение. Что касается Компореллона, ему не нравится господство Сообщества, он мечтает о независимости. С точки зрения Компореллона, отобрать корабль Сообщества — это не обман, а патриотизм. Кто может судить?

— Вот именно. Кто может судить? Как можно в анархической Галактике отличить разумные действия от неразумных? Или ложь от правды, добро от зла, преступника от праведника, вред от пользы? И как вы объясните предательство Министра по отношению к собственному правительству, когда она позволяет вам забрать корабль? Разве не стремится она к личной независимости? Кто она, предатель или патриотка своей индивидуальности?

— По правде сказать, — произнес Тревиц, — я не уверен, что она готова была оставить мне корабль только за ту радость, которую я ей доставил. По-моему, она пришла к этому решению после того, как я сказал, что ищу Древнейшую. Она считает эту планету плохой приметой, и мы вместе с кораблем в процессе этих поисков тоже превратились в плохую примету. Мне кажется, она чувствует, что, попытавшись захватить корабль, навлекла несчастье на себя и на Компореллон. Она смотрит на нас и на наш корабль с ужасом. Она считает, что позволив нам удалиться, спасет от неприятностей Компореллон и таким образом проявит свой патриотизм.

— Если это так, Тревиц, в чем я сомневаюсь, то ею движет суеверие. Неужели вы это одобряете?

— Мне все равно. Поступками руководит суеверие, когда отсутствует знание. Сообщество верит в План Селдона, хотя никто в Сообществе не понимает Плана и не может пользоваться им для предсказаний. Мы слепо идем по пути невежества и веры, а разве это не суеверие?

— Возможно.

— Да и Гея не лучше. Вы верите, что я принял правильное решение, и Гее следует объединить всю Галактику в один организм. Но вы не знаете, почему я должен быть прав или насколько для вас безопасен этот путь. Вы готовы действовать в невежестве и вере, вас даже раздражает, что я пытаюсь найти доказательства, которые устранят невежество и при которых не нужна слепая вера. Разве это не суеверие?

— Мне кажется, в этом споре он тебя победил, Блисс, — сказал Пелорат.

— Нет, — ответила Блисс. — В этом поиске он либо ничего не найдет, либо найдет что-то, лишь подтверждающее его решение.

— И это ваше убеждение, — заявил Тревиц, — опирается только на невежество и веру. Другими словами, на суеверие!

Вазиль Дениадор, низенький, с мелкими чертами лица, имел привычку поднимать глаза, не поднимая головы. Эта манера в сочетании с короткими улыбками, периодически освещавшими его лицо, создавала впечатление, что он про себя тихонько смеется над всем белым светом.

В его длинном и узком кабинете полки были беспорядочно и столь неаккуратно заставлены фильмокнигами, что походили на улыбку человека с неровными зубами. На разнокалиберных стульях, которые он предложил гостям, имелись следы недавнего и не вполне успешного вытирания пыли.

— Янов Пелорат, Голан Тревиц и Блисс… — сказал он, — не знаю вашего второго имени, госпожа.

— Меня обычно называют лишь первым именем, — ответила Блисс и села.

— Действительно, достаточно, — подмигнув ей, сказал Дениадор. — Такой симпатичной девушке можно простить даже отсутствие имени вообще.

Когда все уселись, Дениадор продолжил:

— Я о вас слышал, доктор Пелорат, хотя мы и не переписывались. Вы из Сообщества, верно? С Терминуса?

— Да, доктор Дениадор.

— А вы член Совета Тревиц. Я, кажется, слышал, будто вас исключили из Совета и выслали. Я так и не понял за что.

— Не исключили, сэр. Я по-прежнему член Совета, хотя не знаю, когда вернусь к своим обязанностям. И не совсем выслали. Мне поручили миссию, относительно которой мы и хотим посоветоваться с вами.

— Счастлив помочь, — ответил Дениадор. — А блисс-стательная леди? Она тоже с Терминуса?

— Нет, она не оттуда, доктор, — быстро сказал Тревиц, — она с другой планеты.

— Хм, очень странная эта планета Неоттуда, с нее происходит прелюбопытнейшая когорта… Но поскольку вы двое с Терминуса, а третья — красивая девушка, а Мица Лизалор, как известно, не симпатизирует ни одной из этих категорий, как это она столь любезно поручила вас моим заботам?

— Мне кажется, — сказал Тревиц, — чтобы от нас избавиться. Видите ли, чем скорее вы нам поможете, тем скорее мы покинем Компореллон.

Дениадор с интересом обозрел Тревица (с промелькнувшей улыбкой) и сказал:

— Конечно, энергичный молодой человек вроде вас может привлечь ее внимание независимо от происхождения. Она притворяется холодной девственницей, но легко догадаться, что это не так.

— Об этом мне ничего неизвестно, — резко возразил Тревиц.

— Ну и ладно. Но я скептик и профессионально настроен не верить в то, что лежит на поверхности. Так что у вас за миссия, член Совета? Давайте выясним, смогу ли я вам помочь.

— В этом вопросе у нас главный доктор Пелорат, — сказал Тревиц.

— Нисколько не возражаю. Итак, доктор Пелорат?

— Дорогой доктор, — начал Пелорат, — я всю свою взрослую жизнь посвятил попыткам проникнуть в ядро сведений о планете, с которой происходит человеческий род. Мы с моим другом Голаном Тревицем — хотя в то время я его еще не знал — отправились, чтобы найти э… Древнейшую, так, кажется вы ее называете?

— Древнейшую? — повторил Дениадор. — Вы говорите о Земле?

У Пелората отвисла челюсть. Несколько неуверенно он выговорил:

— У меня было впечатление… то есть… мне дали понять… что у вас не… — Он беспомощно посмотрел на Тревица.

— Министр Лизалор сказала мне, — пояснил Тревиц, — что это слово не произносят на Компореллоне.

— Вы хотите сказать, что она сделала вот так? — Дениадор скривил нос, опустил уголки губ и резко поднял руки, скрестив указательный палец со средним на каждой руке.

— Да, это я и имел в виду.

Дениадор опустил руки и рассмеялся.

— Чепуха, джентльмены. Может, в прошлом к этой привычке и относились серьезно, но сейчас это не имеет значения. Я не знаю компореллонца, который не сказал бы "Земля" в раздражении или в испуге. Это наш самый распространенный вульгаризм.

— Вульгаризм? — чуть слышно спросил Пелорат.

— Ну, если вам больше нравится, эксплетив, вставное слово.

— Но, — возразил Тревиц, — Министр очень расстроилась, когда я это слово произнес.

— Ну, так она же горянка!

— Что это значит, сэр?

— То и значит. Мица Лизалор родом из района центрального горного массива. Там воспитывают детей в так называемых старых добрых традициях, и это означает, что какое бы образование они ни получили впоследствии, от этих скрещенных пальцев их невозможно отучить.

— Так вас слово "Земля" не смущает? — спросила Блисс.

— Нисколько, дорогая леди. Я скептик.

— Я знаю, — сказал Тревиц, — что значит "скептик" на галактическом, но какое значение придаете ему вы?

— Точно такое же, как и вы, член Совета. Я принимаю только то, что вынужден принять в силу надежных свидетельств. Чтобы что-то принять, мне нужны доказательства. Это, конечно, не добавляет мне популярности.

— Почему? — спросил Тревиц.

— Скептики нигде не популярны. Покажите мне планету, где люди не предпочитали бы теплую, удобную, хорошо разношенную веру, пусть совершенно нелогичную, холодному ветру неуверенности?… Вы ведь сами принимаете на веру План Селдона.

— Да, — сказал Тревиц, изучая кончики пальцев, — я вчера это тоже приводил в качестве примера.

— Могу я вернуться к нашей теме, дорогой друг? — сказал Пелорат. — Что из известного о Земле признает скептик?

— Очень мало. Мы можем поверить, что человеческий род развился на единственной планете, ибо невозможно допустить, чтобы виды, настолько близкие, что позволяют скрещивание, развились независимо на разных планетах, хотя бы на двух. Мы можем договориться называть эту планету-прародину Землей. У нас существует убеждение, что Земля находится в этом секторе Галактики, потому что наши планеты необычайно древние, а первоначально, по-видимому, заселялись планеты, близкие к Земле.

— А известны ли вам какие-нибудь уникальные особенности Земли, кроме того, что это планета-прародина? — нетерпеливо спросил Пелорат.

— Вы что-нибудь знаете? — спросил Дениадор со своей короткой улыбочкой.

— Я думаю о спутнике Земли, который некоторые называют Луной. Это ведь необычно?

— Это наводящий вопрос, доктор Пелорат. Не хотите ли вы вложить эту мысль в мою голову?

— Я же не подсказываю, чем необычна эта Луна.

— Размерами, конечно… Я прав? Да, я вижу, что прав. Все легенды о Земле рассказывают о необычайном разнообразии видов животных и о гигантском спутнике, диаметром около трех — трех с половиной тысяч километров. Разнообразия жизни следовало ожидать, если эта планета прошла через биологическую эволюцию. Но огромные спутники в Галактике наблюдаются только у газовых гигантов, непригодных для жизни. Поэтому я, как скептик, не признаю существования Луны.

— Если Земля уникальна миллионами видов животных, — сказал Пелорат, — разве не могла она быть уникальна тем, что у нее гигантский спутник? Одна уникальность могла оказаться следствием другой.

— Не вижу, — сказал с улыбкой Дениадор, — как присутствие на Земле миллионов видов животных могло создать гигантский спутник.

— А если наоборот… Может быть, гигантский спутник помог появлению миллионов видов животных?

— Как это может быть, я тоже не вижу.

— А что это за история, — сказал Тревиц, — о радиоактивности Земли?

— Это известная и общепринятая история.

— Но, — сказал Тревиц, — в течение миллиардов лет, когда на Земле развивалась и поддерживалась жизнь, радиоактивности быть не могло. Каким образом Земля стала радиоактивной? Ядерная война?

— Это наиболее распространенное мнение, член Совета Тревиц.

— Из того, как вы это сказали, я заключаю, что вы в это не верите.

— Доказательств, что была подобная война, нет. Общее и даже всеобщее мнение не доказательство.

— Что же там могло случиться?

— Нет доказательств, что там что-либо случилось. Возможно, радиоактивность — такая же выдумка, как и гигантский спутник.

— А какова общепринятая история Земли? — спросил Пелорат. Я собрал много легенд, но с Компореллона у меня ничего нет, кроме случайного упоминания об основателе планеты Бенболли, который явился неизвестно откуда.

— Неудивительно. Мы не экспортируем свои легенды. Я удивлен, что вы нашли упоминание о Бенболли. Но это опять суеверие.

— Но вы не суеверны и можете рассказать об этом?

— Да, — сказал маленький историк, бросив на Пелората свой взгляд исподлобья. — Конечно, если я расскажу, это сильно добавит мне непопулярности, но вы скоро покинете Компореллон, и я уверен, что вы никогда не сошлетесь на меня как на источник информации.

— Даю вам честное слово, — быстро сказал Пелорат.

— Тогда я изложу вам историю, очищенную от морализаторских и мистических концепций. Много миллиардов лет Земля была единственной населенной планетой, затем, примерно двадцать или двадцать пять тысяч лет назад, люди изобрели межзвездные путешествия при помощи гипепространственного Прыжка и заселили группу планет.

Колонисты на этих планетах пользовались роботами, которые были первоначально построены на Земле до этих гиперпространственных путешествий и… Кстати, вы знаете, что такое роботы?

— Да, — ответил Тревиц. — Нас об этом спрашивали уже не раз. Мы знаем, что такое роботы.

— Колонисты с помощью роботов разработали передовую технологию и достигли необычайной продолжительности жизни. Они стали презирать планету предков. Есть более драматическая версия, по которой они даже подавляли и угнетали планету предков. В конце концов Земля послала новую группу колонистов, среди которых роботы запрещались. Из таких планет Компореллон самая первая планета, но этому нет доказательств, приемлемых для скептика. А первая группа колонистов вымерла и…

— Почему вымерла, доктор Дениадор? — спросил Тревиц.

— Почему? Наши романтики обычно объясняют это тем, что их наказал за преступления Тот, Кто Наказывает, хотя никто не может объяснить, почему Он не сделал этого сразу. Но если не опираться на сказки, можно предположить, что общество, базировавшееся на роботах, стало изнеженным и выродилось, начало сокращаться и вымирать от скуки. Другими словами, потеряло смысл жизни.

Вторая волна колонистов распространилась по всей Галактике, а Земля постепенно выпала из поля зрения. Обычно это объясняют тем, что на Земле тоже были роботы.

Блисс слушала с заметным нетерпением.

— Хорошо, доктор Дениадор, — сказала она, — радиоактивна Земля или нет, сколько было волн колонистов, с роботами или без, но главный для нас вопрос — где находится Земля? Ее координаты?

— Ответ на этот вопрос следующий: я не знаю… Но не пора ли нам поесть? Я принес с собой ленч, и мы можем продолжить разговор за едой.

— Вы не знаете! — воскликнул Тревиц, и его голос зазвенел.

— Собственно, насколько мне известно, не знает никто.

— Этого не может быть!

— Член Совета, — сказал Дениадор с тихим вздохом, — можете, если хотите, называть истину невозможной, но это ничего не меняет.

7. Отлет с Компореллона

Ленч состоял из горки мягких, покрытых корочкой, разноцветных шариков. Начинка в шариках была различная.

Дениадор достал маленький пакетик, развернувшийся в пару тонких прозрачных перчаток, которые он надел. Гости последовали его примеру.

— Скажите, пожалуйста, — спросила Блисс, — что внутри?

— В розовых, — ответил Дениадор, — мелко нарезанная рыба с соусом, большой деликатес на Компореллоне. Вот эти, желтые, с сырной начинкой, не острые. В зеленых смесь овощей. Давайте, ешьте, пока они не остыли. На закуску будет миндальный пирог и обычные напитки. Рекомендую горячий сидр. Мы живем в холодном климате и любую пищу стараемся подогревать.

— А вы неплохо питаетесь, — заметил Пелорат.

— Обычно хуже, — сказал Дениадор. — Это я проявляю гостеприимство. Я довольствуюсь немногим, мне не приходится поддерживать большую массу тела, как вы, возможно, заметили.

Тревиц вонзил зубы в розовый шарик и обнаружил, что тот действительно рыбный, со специями, приятный на вкус. Однако он подумал, что этот вкус останется с ним на весь день, а возможно, и на ночь. Когда он откусил, то обнаружил, что корочка опять сомкнулась поверх начинки. Не осталось ни потеков, ни разбрызгиваний. И на мгновение он задумался, зачем нужны перчатки. Он решил, что дело в гигиене. Перчатки, возможно, заменяли мытье рук, когда это почему-либо было неудобно, а потом, должно быть, это вошло в привычку, даже если руки чистые. (Лизалор не пользовалась перчатками, когда он обедал с ней накануне… Может быть, потому что она горянка).

— Считается ли невежливым говорить о делах за едой? спросил он.

— По компореллонским стандартам, член Совета, считается, но вы мои гости, и будем следовать вашим стандартам. Если вы хотите разговаривать серьезно и пренебрегаете тем, что это может уменьшить ваше удовольствие от еды, говорите, я к вам присоединюсь.

— Спасибо, — сказал Тревиц. — Лизалор намекнула, вернее высказалась вполне определенно, что скептики непопулярны на Компореллоне. Это правда?

— Конечно, — Дениадора это как будто развеселило. — Другое отношение нас бы задело. Понимаете, Компореллон — планета, потерпевшая поражение. Здесь верят в миф, что когда-то, когда была заселена еще только небольшая часть Галактики, Компореллон был ведущей планетой. Мы, точнее, основная часть населения, об этом помним, и копим обиду, за то что мы так и не стали лидерами.

Но что мы можем поделать? Когда-то правительство вынудили сделаться лояльным вассалом Императора, теперь лояльным конфедератом Сообщества. Тем сильнее вера в таинственные древние корни.

Компореллон никогда не мог бросить вызов Империи, не может и теперь открыто бросить вызов Сообществу. Потому и ненавидят нас, скептиков, ведь мы не верим в легенды и смеемся над суевериями.

Но ничего серьезного нам не угрожает, технология под нашим контролем, мы заполняем факультеты Университетов. Некоторые особенно откровенные испытывают трудности с преподаванием. Например, у меня такие трудности, хотя свои студенты у меня есть, и мы потихоньку собираемся вне академгородка. Предположительно людская глупость столь велика, что компореллонцы могли бы не удержаться от интеллектуального самоубийства, но нас поддерживает Сообщество. Поэтому нас постоянно ругают, на нас фыркают, нас порицают, но нас никогда не трогают.

— Не враждебность ли общества, — спросил Тревиц, удерживает вас от того, чтобы рассказать нам, где находится Земля? Не боитесь ли вы, что, несмотря ни на что, антискептические настроения обернутся худо, если вы зайдете слишком далеко?

Дениадор покачал головой.

— Нет, — возразил он, — местоположение Земли действительно неизвестно. Я от вас ничего не скрываю ни из-за страха, ни по другой причине.

— Но послушайте, — продолжал настаивать Тревиц, — в этом секторе Галактики ограниченное число планет, пригодных для обитания, почти все они населены и, следовательно, хорошо вам известны. Разве так трудно исследовать сектор и найти планету, которая была бы обитаемой, если бы не была радиоактивной? Можно было бы еще поискать планету с большим спутником. А если бы она оказалась и радиоактивной, и с большим спутником, ее можно было бы обнаружить даже при поверхностном поиске. Единственная трудность тут, что это заняло бы какое-то время.

— Точка зрения скептиков, — сказал Дениадор, — такова, что и радиоактивность Земли, и ее большой спутник — всего лишь легенда. Зачем нам искать птичье молоко или кроличьи перья?

— Но если бы Компореллон нашел пригодную для обитания радиоактивную планету с большим спутником, какое правдоподобие это придало бы всем компореллонским легендам!

— Возможно, — Дениадор хохотнул, — Компореллон потому и не ищет. Если мы не найдем ничего или найдем совсем не такую Землю, последует расплата. Компореллонские легенды превратятся в пищу для острот. Компореллон не хочет рисковать.

Тревиц помолчал, потом очень серьезно сказал:

— Кроме этих двух признаков есть третий. Земля должна иметь необыкновенное разнообразие форм жизни или их окаменелые остатки.

— Член Совета, — сказал Дениадор, — хотя мы не посылали специальной экспедиции на поиски Земли, нам все же случается путешествовать в космосе, и иногда по разным причинам происходят отклонения от маршрутов. Прыжки, как вам известно, не всегда идеальны. Но мы никогда не получали сообщений о планете, по своим признакам напоминающей Землю, или о планете с разнообразной жизнью. Правда, вряд ли команды таких кораблей отправлялись на поиски окаменелых остатков. Поскольку в течение тысяч лет ни о чем таком не сообщалось, я сильно сомневаюсь, что Земля, которую можно было бы найти, существует.

— Но где-нибудь Земля должна быть, — в отчаянье сказал Тревиц. — Где-то находится планета, на которой развилась человеческая жизнь. Если она не в этом секторе Галактики, значит, где-то еще.

— Возможно, — спокойно сказал Дениадор, — но за все эти тысячи лет ее нигде не обнаружили.

— Вероятно, ее по-настоящему и не искали.

— Должно быть, вы в этом отношении отличаетесь. Желаю вам удачи, но я никогда не поставил бы на ваш успех.

— Не было ли, — спросил Тревиц, — попыток определить местоположение Земли косвенными методами?

— Да, — хором сказали два голоса. Один из голосов принадлежал Дениадору, и он сказал Пелорату, которому принадлежал второй голос:

— Вы подумали о проекте Яриффа?

— Да, — ответил Пелорат.

— Тогда расскажите члену Совета. Мне кажется, вам он больше доверяет.

— Видите ли, Голан, — сказал Пелорат, — в позднеимперские времена Поиск Прародины на какое-то время стал модным занятием. Возможно, чтобы отвлечься от неприятной реальности. Империя в то время находилась в процессе распада, как вы знаете.

Ливианскому историку Хамболу Яриффу пришло в голову, что где бы ни находилась планета-прародина, она, скорее всего, стала бы заселять ближайшие планеты. И вообще, чем дальше планета от Земли, тем позже она должна быть заселена.

Предположим, что можно выписать даты заселения всех обитаемых планет Галактики и соединить сетью все планеты, имеющие одинаковый возраст. Можно построить сеть, проходящую через все планеты с двадцатитысячным возрастом, другую с пятнадцатитысячным и так далее. Теоретически каждая сеть должна иметь сферическую форму, и сферы, объединяющие планеты одинакового возраста, должны располагаться концентрически. И если рассчитать центры всех этих сфер, они должны попасть в небольшой объем пространства, в котором бы находилась Земля. Лицо Пелората было серьезно, он очерчивал в воздухе сферические фигуры. — Вы понимаете, Голан?

— Да, — Тревиц кивнул. — Но, полагаю, ничего не получилось.

— Теоретически должно было получиться, старина. Одна трудность состояла в том, что время начала заселения было неточным. Каждая планета преувеличивала свой возраст. И установить возраст независимо от легенд было трудно.

— По распаду углерода-четырнадцать в древней древесине, сказала Блисс.

— Конечно, дорогая, — ответил Пелорат, — но для этого требовалось сотрудничество с планетами, а они на это никогда не шли.

Яриффу оставалось только ограничиться планетами с возрастом не более двух тысяч лет, описания которых надежны. Их было немного, сферическая симметрия получилась, а центр оказался близок к Трантору, столице Империи, потому что именно оттуда отправлялись экспедиции колонистов на эти планеты.

Это была вторая трудность. Земля не была единственной начальной точкой для колонизации. С течением времени другие освоенные планеты посылали колонистов. Во времена расцвета Империи крупным их источником стал Трантор.

Яриффа несправедливо высмеяли и опорочили. Его профессиональная репутация погибла.

— Я все понял, Янов… — сказал Тревиц. — Доктор Дениадор, неужели нет совсем ничего, что дало бы мне хоть маленькую надежду? Нет ли другой планеты, на которой предположительно могут оказаться сведения о Земле?

Дениадор погрузился в раздумье.

— Ну-у, — наконец нерешительно протянул он, — как скептик, должен предупредить вас, что не уверен, существует ли Земля и существовала ли когда-либо, однако…

Он снова погрузился в молчание.

— Мне кажется, — не выдержала Блисс, — что вы подумали о чем-то важном, доктор.

— Важном? Сомневаюсь, — неохотно сказал Дениадор. — Однако, может быть, забавном. Земля не единственная планета, чье местоположение — тайна. Есть планеты первой группы колонистов, "космитов", как их называют. Иногда все планеты, которые они заселяли, называют "планетами космитов". Иногда "Запретными планетами". Это название сейчас принято.

Согласно легендам в пору расцвета и славы, космиты имели продолжительность жизни несколько веков и не допускали наших короткоживущих предков на свои планеты. После того как мы их победили, создалась обратная ситуация. Мы предоставили их самим себе, запретив нашим кораблям и торговцам иметь с ними дело. Поэтому планеты космитов стали Запретными планетами. Легенда утверждает, что Тот, Кто Наказывает, уничтожил бы их и без нас, и Он, по-видимому, так и сделал. По крайней мере в течение многих тысячелетий ни один космит не появлялся в Галактике.

— Вы думаете, что космиты знают о Земле?

— Это правдоподобно, поскольку их планеты древнее любой из наших. Если, конечно, космиты существуют, что крайне маловероятно.

— Даже если их нет, есть их планеты, на которых могли сохраниться архивы.

— Если вы найдете эти планеты.

— Вы хотите сказать, — раздосадованно произнес Тревиц, что ключом к Земле, местонахождение которой неизвестно, может стать планета космитов, местонахождение которой так же неизвестно?

Дениадор пожал плечами.

— Двадцать тысяч лет мы не имели с ними дела. Не думали о них. Они, как и Земля, исчезли в тумане.

— На скольких планетах жили космиты?

— Легенды называют пятьдесят планет, подозрительно круглое число. Скорее всего, их было гораздо меньше.

— И вы не знаете местонахождения ни одной из этих пятидесяти?

— Ну… в общем… я сам себя спрашиваю…

— О чем?

— Поскольку древнейшая история, — сказал Дениадор, — это мое хобби, как и доктора Пелората, иногда я в поисках сведений о далеком прошлом изучаю древние документы. В поисках чего-то более достоверного, чем легенды. В прошлом году мне попался старый корабельный журнал. Он почти не поддавался расшифровке. Этот журнал относится к очень давним временам, когда наша планета еще не называлась Компореллоном. Там она именуется "Планетой Бейли", что я считаю ранней формой названия "Планета Бенболли" из наших легенд.

— Вы это опубликовали? — возбужденно спросил Пелорат.

— Нет, — ответил Дениадор, — как гласит старая пословица, не следует нырять, пока не убедишься, что в бассейне есть вода. Видите ли, там говорится, что капитан корабля побывал на планете космитов и вывез оттуда женщину.

— Но вы сказали, — заметила Блисс, — что космиты не допускали чужих.

— Именно поэтому я и не публикую материал. Он кажется невероятным. Есть неясные истории, которые можно отнести к конфликту космитов с колонистами, нашими предками… Такие истории есть не только на Компореллоне, они есть на многих планетах, и в многочисленных вариантах, но все они сходятся в одном: космиты и колонисты не смешивались. Не было между ними социальных контактов, не говоря уже о браках, и все же, очевидно, капитана-колониста и женщину-космитку связывали узы любви. Это настолько невероятно, что мне не остается ничего другого, как только считать эту историю образчиком романтической беллетристики.

— Это все? — разочарованно спросил Тревиц.

— Не все, член Совета. В том, что уцелело от корабельного журнала, я наткнулся на ряд чисел, возможно, это — впрочем, возможно и нет — пространственные координаты. И если все так, хотя как скептик я обязан сомневаться, документ утверждает, что это координаты трех планет космитов, одна из которых — та, на которой высаживался капитан и откуда он вывез свою подругу.

— Может ли оказаться, — спросил Тревиц, — что, даже если сам рассказ — выдумка, координаты все-таки настоящие?

— Возможно, — сказал Дениадор. — Я вам дам эти числа, вы вольны их проверить, но я не уверен, что вы обязательно чего-нибудь достигнете… И все-таки, — промелькнула быстрая улыбка Дениадора, — у меня есть забавная мысль.

— Какая? — спросил Тревиц.

— Что, если один из этих наборов координат описывает положение Земли?

Оранжевое солнце Компореллона выглядело большим, чем солнце Терминуса, но находилось низко и мало грело. Ветер, к счастью легкий, касался щеки Тревица ледяными пальцами.

Он поежился под шубой с электроподогревом, которую ему подарила Мица Лизалор.

— Когда-нибудь должно потеплеть, Мица, — сказал он.

Лизалор бросила взгляд на солнце. Она стояла рядом с ним в пустоте космопорта, одетая в более легкую, чем на Тревице, шубку. Если она и чувствовала холод, то презрительно не замечала его.

— У нас прекрасное лето, — сказала Лизалор. — Короткое, но наши сельскохозяйственные культуры к этому приспособлены. Они морозоустойчивы и быстро вызревают. У наших домашних животных густой мех, и компореллонская шерсть считается лучшей в Галактике. А фермерские колонии на орбите вокруг Компореллона выращивают тропические фрукты. Мы экспортируем ананасы высшего сорта. Большинство людей думают о нас как о холодной планете и ничего этого не знают.

— Спасибо, что пришла проводить меня, Мица, — сказал Тревиц, — и спасибо, что согласилась сотрудничать с нами в этой миссии. Однако я беспокоюсь, не навлечешь ли ты этим на себя неприятности?

— Нет! — Она гордо покачала головой. — Не будет у меня неприятностей. Задавать вопросов мне не станут. Я руковожу транспортом, и это значит, что правила для космопортов, таможенных станций, прибывающих и убывающих кораблей устанавливаю я. Премьер-министр полагается на меня и только рад, что детали его не касаются… Но если бы меня и спросили, мне достаточно было бы просто рассказать правду. Правительство одобрит то, что я не отдала корабль Сообществу; народ тоже, если бы ему можно было об этом рассказать. А само Сообщество ничего не узнает.

— Правительство, может, и одобрило бы, что ты не отдала корабль Сообществу, но одобрит ли оно, что ты позволила мне его забрать?

— Ты достойный человек, Голан, — улыбнулась Лизалор. — Ты упорно боролся за корабль, а теперь, когда он у тебя, заботишься о моем благополучии.

Она потянулась к нему, как будто ей хотелось его поцеловать. И с очевидным усилием сдержалась. С вернувшейся суровостью она сказала:

— Даже если бы они стали сомневаться в моем решении, достаточно было бы объяснить, что ты ищешь Древнейшую. Они скажут, что я хорошо сделала, что избавилась от тебя как можно скорее, а также от корабля и всех остальных. Они исполнят обряды искупления за то, что вообще разрешили вам высадиться на Компореллоне, хотя мы не могли знать заранее, чем вы занимаетесь.

— Ты в самом деле опасаешься несчастий для себя и для планеты из-за меня?

— Еще бы, — невозмутимо ответила она. И потом добавила уже мягче: — Мне ты уже принес несчастье, потому что теперь, когда я узнала тебя, компореллонские мужчины станут казаться мне полными ничтожествами. Я остаюсь с неутоленной тоской. Тот, Кто Наказывает, это уже устроил.

— Мне льстит твое отношение, — сказал Тревиц, несколько смешавшись, — но я не хочу, чтобы ты страдала от ненужных опасений. Ты должна понять: считать, будто я приношу несчастье, — чистое суеверие.

— Это тебе, наверное, сказал тот скептик.

— Я и без него знаю.

На густых бровях Лизалор нарос тонкий слой инея, она вытерла лицо и сказала:

— Я знаю, некоторые считают это суеверием, однако то, что Древнейшая приносит несчастья, факт. Это наблюдалось много раз, и никакие аргументы скептиков не могут опровергнуть факты.

Неожиданно она протянула руку.

— Прощай, Голан, — сказала она, — ступай на корабль к остальным, пока наш холодный ветер не заморозил твое нежное терминусское тело.

— Прощай, Мица, я надеюсь еще вернуться и повидаться с тобой.

— Да, ты обещал вернуться, и я попыталась поверить тебе. Я даже мечтала, как вылечу тебе навстречу и присоединюсь к тебе в космосе, чтобы несчастье пало на меня одну, а не на всю планету… Но ты не вернешься.

— Вернусь! Я так легко не сдамся. После того как ты доставила мне такую радость. — В этот момент Тревиц действительно верил в то, что говорил.

— Милый, я не сомневаюсь в твоих романтических порывах, но те, кто отправляется на поиски Древнейшей, не возвращаются. Мое сердце подсказывает мне это.

Было приятно вернуться в пилотскую каюту "Далекой Звезды". Пусть тесноватую, пусть лишь ничтожный пузырек воздуха в бесконечном пространстве, но все равно родную, теплую и уютную.

— Я рада, что вы наконец на борту, — сказала Блисс. — Я спрашивала себя, долго ли вы еще пробудете с Министром.

— Недолго, — ответил Тревиц, — было холодно.

— Мне показалось, что вы подумываете, не остаться ли с ней, забросив поиски Земли. Мне не хотелось даже слегка зондировать ваш разум, но искушение, которому вы подвергались, само изливалось на меня.

— Вы правы, — сказал Тревиц. — По крайней мере, в какой-то момент я чувствовал искушение. Министр — замечательная женщина, я никогда не встречал ничего подобного… Вы что, усилили мою сопротивляемость, Блисс?

— Я вам много раз говорила, что не должна и не буду вмешиваться в ваш разум, Тревиц. Я считаю, что вы побороли это искушение благодаря сильному чувству долга.

— Не думаю. — Тревиц сухо улыбнулся. — Ничего такого драматического и благородного не было. Два фактора помогли мне побороть искушение. С одной стороны, действительно было очень холодно, с другой — я боялся, что на эту женщину у меня не хватит сил.

— Ну, как бы то ни было, — сказал Пелорат, — теперь вы с нами, в безопасности. Что будем делать?

— Сначала мы постараемся быстренько вылететь из планетной системы Компореллона и удалиться от его солнца на расстояние, позволяющее совершить Прыжок.

— Нас не попытаются задержать?

— Нет, наверно. Министр хочет, чтобы мы поскорее убрались отсюда, пока гнев Того, Кто Наказывает, не пал на планету. Собственно…

— Да?

— Она верит, что этот гнев безусловно падет на нас. Она твердо убеждена, что из этого поиска мы не вернемся. И не потому, что она считает меня непостоянным. Она считает Землю столь ужасным источником несчастий, что всякий, кто отправится ее искать, должен погибнуть.

— А сколько человек покинуло Компореллон в поисках Земли? спросила Блисс.

— Сомневаюсь, чтобы хоть один компореллонец когда-либо улетал в подобный поиск. Я ей сказал, что эти страхи — чистое суеверие.

— А вы сами как считаете?

— Я знаю, что ее страхи в той форме, в какой она их выразила, — чистое суеверие, но они могут быть обоснованными.

— Вы считаете, что нас убьет радиоактивность, если мы вздумаем высадиться на Землю?

— Я не верю, что Земля радиоактивна. Но я знаю, что Земля защищает себя. Вспомните, что из библиотеки Трантора удалены все сведения о Земле. Вспомните, что о Земле ничего не помнит феноменальная память Геи.

Если Земля так могущественна, — продолжал Тревиц, — что может это осуществить, значит, она может изменять разумы, внушать, что она радиоактивна, чтобы предотвратить поиски. Может быть, оттого, что Земля так близко отсюда, на Компореллоне сильнее заметно отсутствие любопытства. Дениадор, ученый, скептик, совершенно убежден, что нет смысла искать Землю. Он утверждает, что ее нельзя найти… Если Земля так усиленно скрывает себя, разве не может она убить нас или изменить наш разум, только бы не позволить нам найти ее?

— Гея… — нахмурившись, начала Блисс.

— Не говорите, что Гея защитит нас, — перебил Тревиц. Земля сумела удалить из памяти Геи ранние воспоминания, значит, при конфликте Геи и Земли победит Земля.

— Откуда вы знаете, — холодно сказала Блисс, — что воспоминания удалили? Может быть, для создания всепланетной памяти потребовалось время и мы можем помнить только о том прошлом, когда создали память? А если память о Земле действительно удалили, откуда вы знаете, что это сделала Земля?

— Я не знаю, — сказал Тревиц. — Я только предполагаю.

— Если, — робко вставил Пелорат, — Земля так могущественна и так защищает себя, есть ли какой-нибудь смысл в нашем поиске? Похоже, вы считаете, что Земля скорее убьет нас, чем допустит, чтобы мы ее нашли. Надо ли нам продолжать?

— Признаю, что, может быть, нам придется сдаться. Но я убежден, что Земля существует и что я должен ее найти. А Гея уверяет меня, что если я убежден, то я прав.

— Но уцелеем ли мы, после того как найдем Землю, старина?

— Возможно, — сказал Тревиц, стараясь говорить легко, Земля тоже признает ценность моего таланта правоты и оставит меня в покое. Но — вот я наконец добрался до сути — я не уверен, что и вы уцелеете, и это меня беспокоит. Это меня всегда беспокоило, но сейчас мое беспокойство усилилось, и мне кажется, что я должен отвезти вас на Гею, а затем продолжать поиск один. Ведь это не вы, а я решил искать Землю, не вы, а я вижу ее значение, не вы, а я одержим ею. Поэтому не вы, а я должен рисковать. Позвольте мне продолжать этот поиск одному. Что скажете, Янов?

Пелорат наклонил голову так, что уперся подбородком в грудь, его длинное лицо, казалось, еще больше вытянулось.

— Не стану отрицать, что опасаюсь, Голан, — сказал он, — но мне стыдно бросить вас. Если я так поступлю, я потеряю себя.

— А вы, Блисс?

— Гея не бросит вас, Тревиц. Если Земля окажется опасной, Гея будет вас защищать, сколько сможет. Кроме того, в качестве Блисс я никогда не брошу Пела, и как он держится за вас, так я держусь за него.

— Что ж, хорошо, — сурово сказал Тревиц. — Я дал вам возможность. Продолжим поиск вместе.

— Вместе, — подтвердила Блисс.

Пелорат нерешительно улыбнулся и положил руку на плечо Тревица.

— Вместе до конца, — заключил он.

— Ты только посмотри, Пел! — воскликнула Блисс.

Она возилась с ручным телескопом просто так, чтобы отдохнуть от занятий с библиотекой Пелората и легендами о Земле. Пелорат подошел, обнял ее за плечи и взглянул на обзорный экран. На экране красовался один из газовых гигантов компореллонской планетной системы. При большом увеличении было видно, какой он огромный. Они наблюдали его из плоскости эклиптики, он находился дальше от солнца, чем корабль, и казался диском оранжевого цвета, кое-где пересеченным бледными полосами.

— Он просто прекрасен, — сказал Пелорат.

— Центральная полоска выходит за края планеты, Пел.

— Знаешь, Блисс, — нахмурившись, сказал Пелорат, — мне тоже так кажется.

— Как ты думаешь, может быть, это обман зрения?

— Не знаю, Блисс, я такой же новичок в космосе, как и ты. Голан!

Тревиц ответил на зов вялым: "Что такое?" — и вошел в пилотскую каюту. Вид у него был слегка помятый, как будто он вздремнул в одежде, как оно и было на самом деле.

— Пожалуйста, — сварливо сказал он, — не трогайте приборы!

— Это только телескоп, — сказал Пелорат. — Посмотрите!

Тревиц посмотрел.

— Это газовый гигант. Согласно имеющейся у меня информации, они называют его Галлия.

— Как вы узнали это с первого взгляда?

— Во-первых, исходя из расстояний, которые я изучил, прокладывая курс, он единственный, который может быть виден при таком увеличении. И потом, у него есть кольцо.

— Кольцо? — озадаченно спросила Блисс.

— Ну, виден только бледный тонкий штрих, потому что мы наблюдаем его с ребра. Можно приподняться над плоскостью эклиптики и дать лучший обзор. Хотите?

— Я не хочу, — сказал Пелорат, — заставлять вас пересчитывать курс.

— Курс пересчитает компьютер. — Тревиц сел за компьютер и положил руки на контакты. Компьютер тепло взял его за руки и, прочитав мысли, исполнил желание.

"Далекая Звезда" ускорилась, и Тревиц вновь ощутил прилив любви к кораблю и к компьютеру, таким чутким к нему. Словно сама мысль Тревица двигала и направляла корабль, как будто корабль могущественное продолжение воли Тревица. Неудивительно, что и Сообщество, и Компореллон хотели захватить такое сокровище. Удивительно, что силы суеверия хватило на то, чтобы Компореллон отступил.

Если корабль вооружить, он смог бы противостоять любому кораблю в Галактике, кроме корабля того же класса. (Корабль, конечно, не был вооружен. Мэр Бранно проявила осторожность и не дала Тревицу оружия.)

Блисс и Пелорат напряженно смотрели на экран. Галлия медленно-медленно наклонялась к ним, показался верхний полюс (неизвестно, какой именно), окруженный вихревыми потоками, а нижний полюс скрылся за выпуклостью сферы.

У верхнего края темная сторона Галлии заслонила область оранжевого цвета, и прекрасный круг становился все более ущербным. Путешественники с огромным интересом увидели, что бледная полоска оказалась не прямой, она изогнулась, как, впрочем, и другие полоски, но более заметно. Теперь центральная полоска отчетливо выступала за края планеты и на каждом конце делала петлю. Не могло быть и речи об иллюзии. Стало совершенно очевидно, что это материальное кольцо, охватывающее планету.

— Я думаю, теперь вы поняли, что это такое, — сказал Тревиц. — Если бы мы прошли над планетой, то увидели бы кольцо целиком, может быть, даже увидели бы, что это не одно, а несколько концентрических колец.

— Никогда не представлял себе такого, — недоуменно сказал Пелорат. — Как оно держится в пространстве?

— Так же, как держатся в пространстве спутники, — сказал Тревиц. — Кольцо состоит из мелких частиц, которые обращаются по орбите вокруг планеты. Они так близки к планете, что приливные силы не дают частицам собраться в одно тело.

Пелорат покачал головой.

— Ужасно, старина, — сказал он. — Подумать только, что я всю жизнь был ученым и при этом так мало знал об астрономии.

— Зато я ничего не знаю обо всех мифах человечества. Никто не может объять все знания… Но планетарные кольца не так уж необычны. Их имеют почти все газовые гиганты, правда, иногда это всего лишь разреженная пылевая дорожка. Просто так получилось, что у солнца Терминуса, в нашей планетной системе, нет ни одного настоящего газового гиганта, так что, если терминусец не космический путешественник и не изучал астрономию в Университете, он ничего не узнает о планетных кольцах. Что действительно необычно — это такое яркое и широкое кольцо. Оно прекрасно! Оно должно иметь, по меньшей мере, пару сотен километров в ширину.

При этих словах Пелорат сжал кулак.

— Так вот о чем шла речь! — воскликнул он.

— О чем ты, Пел? — вздрогнув от неожиданности, спросила Блисс.

— Однажды, — сказал Пелорат, — я наткнулся на отрывок стихотворения, очень старого, на архаичной версии галактического. Я его с трудом разобрал. Его язык свидетельствовал о большой древности… Хотя к архаизмам я привык, моя работа сделала меня специалистом по всяким разновидностям древнегалактического… Так о чем я говорил?

— Отрывок из старинного стихотворения, дорогой, подсказала Блисс.

— Спасибо, Блисс, — и, обратившись к Тревицу, Пелорат заметил: — Она всегда следит за тем, что я говорю, чтобы вернуть меня на курс, когда я сбиваюсь. Со мной это часто случается.

— В этом часть твоего очарования, дорогой, — улыбнулась Блисс.

— Пусть так. Этот отрывок вроде бы описывает планетную систему, в которую входит Земля; стихотворение в целом не сохранилось, сохранился только этот отрывок, может быть, из-за астрономического содержания. Во всяком случае, в нем описывается сверкающее тройное кольцо шестой планеты. "О кольцах трех, столь долгих и пространных, что рядом с ними умален сей мир". Видите, я еще могу процитировать его. Я не понимал, что такое кольцо планеты. Я представил себе три круга по одну сторону планеты в ряд. Это выглядело так нелепо, что я не стал включать стихотворение в свою библиотеку. Я жалею, что не постарался тогда выяснить. — Он покачал головой. — Профессия мифолога в современной Галактике настолько редкое дело, что забываешь, как полезно консультироваться.

— Скорее всего, — прокомментировал Тревиц, — вы правильно сделали, что проигнорировали это, Янов. Не стоит буквально принимать поэтические фразы.

— Но ведь речь шла вот об этом, — сказал Пелорат, показывая на экран. — Именно это описано в стихотворении. Три широких кольца, концентрических, шире самой планеты.

— Никогда о таком не слышал, — возразил Тревиц. — Я не думаю, что кольца могут быть такими широкими. Обычно они узенькие по сравнению с планетой, которую окружают.

— Но вы, — не сдавался Пелорат, — не слышали и о планете с гигантским спутником. Или с радиоактивной поверхностью. Эти кольца уникальность номер три. И если мы найдем радиоактивную планету, которая могла бы быть обитаемой, и у нее будет гигантский спутник, а еще в ее системе будет планета с огромным тройным кольцом, то не будет никаких сомнений в том, что мы нашли Землю.

— Согласен, Янов. — Тревиц улыбнулся. — Если мы наткнемся на все три уникальности, мы найдем Землю.

— Если! — вздохнула Блисс.

Главные планеты системы остались позади, а две оставшиеся, наиболее удаленные планеты уже не представляли значительной массы на расстоянии полутора миллиардов километров. Впереди лежало только обширное кометное облако, но оно практически не влияло на гравитационное поле.

"Далекая Звезда" развила скорость в 0,1c — одну десятую скорости света.

Тревиц хорошо знал, что теоретически он может разогнать корабль почти до скорости света, но так же хорошо он знал, что практически одна десятая скорости света — это разумный предел.

Уклониться от столкновения с объектом значительной массы можно было при любых скоростях, но уклониться от частиц космической пыли и отдельных атомов и молекул было невозможно. А при очень больших скоростях даже такие частицы причиняют вред кораблю, обдирая и царапая его корпус. При скорости, близкой к скорости света, каждый атом, врезающийся в корпус, имел бы свойства частицы космических лучей, то есть вызывал проникающую радиацию, и люди на борту в этих условиях протянули бы недолго.

Хотя корабль двигался со скоростью тридцать тысяч километров в секунду, отдаленные звезды на экране не двигались, и казалось, что корабль стоит на месте.

Компьютер прочесывал пространство, и, если по курсу корабля приближался предмет малого, но существенного размера, корабль мягко менял направление, чтобы не возникало и самой малой опасности столкновения. Поскольку в корабле при изменениях курса не ощущались инерционные эффекты, Тревиц, Пелорат и Блисс не знали, случалось ли им оказываться, что называется, "на волосок от гибели".

Тревиц об этом не думал. Он рассматривал три набора координат, которые им дал Дениадор, и в частности тот, который указывал на ближайший объект.

— Что-нибудь не так? — с беспокойством спросил Пелорат.

— Пока не могу сказать, — ответил Тревиц. — Сами по себе координаты ничего не значат, пока мы не знаем системы координат: точки отсчета, плоскости нулевого меридиана и начального направления в этой плоскости — или чего-то подобного.

— Как же все это выяснить? — беспомощно спросил Пелорат.

— Я записал компореллонские координаты Терминуса и нескольких других известных точек. Если я помещу эти данные в компьютер, он рассчитает, какой должна быть система координат, чтобы такие координаты давали правильное положение Терминуса и других точек. Пока что я пытаюсь все это уложить у себя в голове, чтобы запрограммировать компьютер. Когда определится система координат, наши числа, относящиеся к Запретным планетам, может быть, обретут смысл.

— Только может быть? — спросила Блисс.

— Боюсь, что так, — ответил Тревиц. — В конце концов, эти старые числа лишь предположительно компореллонские. Что, если они даны в другой системе координат?

— В таком случае?

— В таком случае эти числа для нас бессмысленны… Ну, сейчас выясним.

Его руки замелькали над мягко светившимися клавишами устройства ввода данных. Затем положил руки на контакты. Тревиц подождал, пока компьютер по известным точкам восстановит компореллонскую систему координат, затем переведет координаты ближайшей Запретной планеты в свою систему и наконец отметит точку с полученными координатами на галактической карте в своей памяти.

На экране появилось звездное поле. Оно быстро двигалось при настройке, затем остановилось, стало расширяться, а звезды стали уходить за край, пока почти все не исчезли. Изменения происходили слишком быстро, и все пестрило перед глазами, пока на экране не остался участок пространства со сторонами в одну десятую парсека (судя по масштабным числам внизу экрана). Изменения прекратились, и на экране светились лишь полдюжины тусклых звездочек.

— Какая же из них звезда Запретной планеты? — негромко спросил Пелорат.

— Ее здесь нет, — ответил Тревиц. — Четыре красных карлика, один почти красный карлик, а последняя — белый карлик. Ни у одной из этих звезд не может быть обитаемых планет.

— Как вы определили с первого взгляда, что они красные карлики?

— Перед нами не настоящие звезды, — сказал Тревиц, — мы смотрим на участок галактической карты, хранящейся в памяти компьютера, и у каждой звезды есть пометки. Вам этого не видно, а я, пока нахожусь в контакте с компьютером, получаю от него информацию о каждой звезде, на которой сосредоточен мой взгляд.

— Значит, координаты бесполезны, — горестно сказал Пелорат.

— Нет, Янов, — возразил Тревиц, взглянув на него. Остается еще проблема времени. За это время и Компореллон, и наши звезды повернулись вокруг центра Галактики. И, возможно, у них были разные орбиты и скорости; за двадцать тысяч лет Запретная планета могла сместиться на расстояние от полупарсека до пяти парсеков и не попасть на нашу площадку в одну десятую парсека.

— Что же нам теперь делать?

— Попросим компьютер вернуть Галактику по отношению к Компореллону на двадцать тысяч лет назад.

— Он это может? — с трепетом в голосе спросила Блисс.

— Ну, саму Галактику он, конечно, не может сместить во времени, но карту, хранящуюся в его банках данных, может.

— И мы увидим, как это произойдет? — спросила Блисс.

— Следите, — сказал Тревиц.

Полдюжины звезд медленно поползли по экрану. Из-за края в экран вплыла новая звезда, и Пелорат возбужденно воскликнул, показывая на нее:

— Вон! Вон!

— Еще один красный карлик, — сказал Тревиц. — Они очень распространены. По меньшей мере три четверти звезд Галактики красные карлики.

Движение на экране прекратилось.

— Ну? — сказала Блисс.

— Вот, — сказал Тревиц. — Мы видим участок Галактики, каким он был двадцать тысяч лет назад. В центре экрана находится точка, в которой должно помещаться солнце Запретной планеты, если оно перемещалось со средней скоростью.

— Должно, но нету, — резко сказала Блисс.

— Нету, — на удивление спокойно согласился Тревиц.

— Плохи наши дела, Голан? — спросил Пелорат.

— Подождите, не отчаивайтесь, — сказал Тревиц. — Я и не ожидал увидеть там звезду.

— Не ожидали? — удивился Пелорат.

— Я говорил вам, что это не сама Галактика, а ее компьютерная карта. Если какая-то звезда не включена в карту, то мы ее не увидим. Если планета двадцать тысяч лет называется Запретной, ее звезда может оказаться не включенной в карту, и, как мы видим, так оно и есть.

— Может быть, она просто не существует, — сказала Блисс. Может быть, компореллонские легенды лгут или координаты ошибочны.

— Да, да. Однако теперь компьютер может может оценить, какими должны быть координаты звезды к настоящему времени, после того как он нашел, где было это место двадцать тысяч лет назад. Пользуясь поправкой, мы теперь можем переключиться на звездное поле реальной Галактики.

— Вы предположили, — сказала Блисс, — что у звезды была средняя скорость, а если нет? Тогда у вас нет точных координат.

— Верно. Но поправка, сделанная в расчете на среднюю скорость, все-таки ближе к реальному положению, чем если бы мы вообще не делали поправки на время.

— Вы надеетесь! — с сомнением сказала Блисс.

— Вот именно, — сказал Тревиц. — Я надеюсь… Давайте теперь посмотрим на реальную Галактику.

Блисс и Пелорат напряженно слушали лекцию Тревица (возможно прочитанную, чтобы снять напряжение и оттянуть критический момент).

— Реальную Галактику наблюдать сложнее. В компьютерной карте можно удалять несущественные подробности, например туманность, закрывающую обзор. Можно менять угол зрения для удобства наблюдения и так далее. Однако с реальной Галактикой я не могу так обращаться, и, если мне нужен другой угол зрения, я должен сам перемещаться в пространстве, что, конечно, займет больше времени, чем настройка карты.

Пока он говорил, на экране возникло скопление, столь густо наполненное звездами, что оно казалось кучкой пыли неправильной формы.

— Это, — сказал Тревиц, — широкоугольный обзор участка Млечного Пути. Мне нужен передний план. Если я увеличу передний план, задний план побледнеет. Заданная точка достаточно близко к Компореллону, поэтому мне удастся получить увеличение, как на виденной нами карте. Сейчас я отдам соответствующие команды, если только смогу еще немного продержаться в здравом уме. Готово!

Звездное поле на экране стало быстро расширяться, звезды с огромной скоростью уносились за края экрана, так что Тревиц, Пелорат и Блисс автоматически нагнулись, как бы для противодействия силе инерции при резком рывке вперед.

На экране восстановилась прежняя картина, правда не такая темная, и среди полудюжины прежних звездочек в центре находилась еще одна звезда, сиявшая гораздо ярче остальных.

— Это она, — благоговейным шепотом сказал Пелорат.

— Возможно. Я заставлю компьютер снять и проанализировать ее спектр.

Последовала пауза, после чего Тревиц объявил:

— Спектральный класс G4, это значит, что она немного тусклее, чем солнце Терминуса, но заметно ярче, чем солнце Компореллона. На компьютерной галактической карте звезды класса G4 не должны быть пропущены. Поскольку эта звезда пропущена, вероятность того, что вокруг нее обращается Запретная планета, велика.

— Не может ли оказаться, — спросила Блисс, — что вокруг нее вообще не обращается обитаемая планета?

— Вероятно, может. Тогда поищем две другие Запретные планеты.

— А если, — настаивала Блисс, — они тоже окажутся ложной тревогой?

— Тогда попробуем что-нибудь еще.

— Например?

— Хотел бы я знать, — с досадой сказал Тревиц.