Сомнамбулист

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Большую часть жизни мистер Скимпол старался быть хорошим человеком. Конечно, у него имелись свои ошибки. Он поддавался искушениям, особенно в молодости, но теперь вел образ жизни, исполненный чистоты, добродетели, терпения, достоинства и скромности, но при этом лишенный сибаритства и прочих излишеств. Нет, одно излишество мистер Скимпол себе позволял. Раз в день… нет, правильнее сказать, каждый день он выкуривал одну сигару. Естественно, не самую обычную сигару, а исключительно высочайшего из сортов, когда-либо ценимых знатоками. Они импортировались из какого-то таинственного района Турции и по огромной цене продавались немногим избранным в чудовищно дорогом магазинчике в центре города.

Скимпол достал сегодняшнюю сигару, потер ее и поднес к носу, совершая великий ритуал обоняния. Он никогда до конца не понимал сущности данного священнодействия, но тем не менее всегда исправно следовал ему на случай, если его ненароком увидит какой-нибудь эксперт по сигарам. Альбинос осторожно вложил большую коричневую трубку из листьев в рот, ощутил, как она гладко скользнула между зубами, и блаженно затянулся.

Мун и Сомнамбулист сидели напротив него возле бара, наблюдая за всем процессом. На лицах их выражалось что-то среднее между любопытством и отвращением.

— Простите, — сказал Скимпол. — Небольшая слабость. — Он наслаждался вкусом дыма, струившегося по его гортани, густым, сухим дегтярным запахом, проникавшим все глубже в тело. Он даже вздрогнул от удовольствия. Альбинос выкурил сигару до половины, прежде чем нашел в себе силы вернуться к обсуждаемому вопросу. — Итак, проблема с мадам Инносенти. Мои осведомители полагают, что она вместе с мужем покинула страну два дня назад, сразу после того, как вы устроили скандал в ее салоне. Мы полагаем, что они направляются в Нью-Йорк, но боюсь, что для нас они потеряны.

— Я тут ни при чем, — сурово произнес мистер Мун. — Ее раскрыли до того, как я успел что-то сделать.

Скимпол застенчиво погладил уголки глаз.

— Как понимаю, тут замешан Комитет бдительности.

— Верно.

— Ваше мнение? Вы считаете, ее предостережения реальными?

— Если по здравому размышлению, то не должен. Я бы мог ее разоблачить как шарлатанку, но есть кое-какие вопросы. Все, что я видел… Муха…

— А я считаю себя человеком, открытым для невозможного, — заметил Скимпол. — Ну каким образом эта шарлатанка Бэгшоу могла получать подобную информацию без помощи, так казать, неких сверхъестественных сил, какой-то потусторонней подсказки?

— Согласен. Альбинос фыркнул.

— Должен сказать, у Комитета бдительности есть определенная репутация. Слышал я, что, если они не могут добыть доказательств традиционным способом, они их с удовольствием фабрикуют. В прошлом году эти ребята замотали в муслиновое покрывало медиума, который, как мы считали, умел выделять настоящую эктоплазму.

— То, что мадам Инносенти раскрыли, это несомненно, — нахмурился Эдвард. — Но ее предостережения… тревожат меня.

Скимпол нервно заерзал в кресле и докурил остаток сигары, высосав из нее последние глотки драгоценного дыма.

— Она говорила, что меня используют, — продолжал мистер Мун. — Говорила что-то о спящем. Об опасности под землей. О, кстати, еще она сказала, мистер Скимпол, что вы просто пешка.

Альбинос оставил дымящийся окурок в пепельнице перед ним.

— Я знаю свое место.

— Кое-что меня тревожит.

— Мадам Инносенти?

— Есть какая-то связь, которую мы упускаем.

— Что вы намерены делать дальше? Помните главное: что бы вы ни решили, у вас есть полная поддержка Директората. — Скимпол хмыкнул. — Наша организация имеет кое-какое влияние.

— Мне нужно снова увидеть Варавву. Он что-то знает, я уверен.

— Это можно устроить. — Скимпол встал. — Только действуйте быстрее. Время уходит. Если мадам Инносенти права, у нас осталось только четыре дня. Кстати, вас, наверное, порадует то, что я приказал сделать первый перевод на ваш счет. — Он назвал весьма солидную сумму. От таких денег и сегодня не отказались бы даже самые высокооплачиваемые государственные служащие. — Естественно, вы остаетесь здесь, и все текущие расходы оплачивает мой департамент. Можете поделиться со своим помощником, как сочтете нужным.

— Деньги? — презрительно ответил мистер Мун. — Вы считаете, что я делаю это ради денег?

Скимпол непонимающе уставился на него, явно обиженный.

— Не надо грубить. Если хотите, считайте деньги приятным дополнением. Подарком от благодарного правительства.

Мистер Мун не ответил.

— И работайте побыстрее. Держите меня в курсе. Я слежу. — Скимпол официально поклонился и покинул комнату. Сомнамбулист скорчил ему вслед рожу.

А Эдвард направился к одинокой молодой женщине с полупустым бокалом красного вина. Великан изумленно поднял брови, увидев, как его друг остановился перед незнакомкой, обменялся с ней несколькими вежливыми фразами, улыбнулся, помог встать и повел обратно. По мере их приближения ассистент узнал миссис Эрскин, агента из Комитета бдительности, но только изрядно помолодевшую, без грима и одетую как подобает элегантной леди ее возраста.

— Это мой друг Сомнамбулист, — представил мистер Мун, а его хорошенькая спутница присела в поклоне.

Эдвард усмехнулся.

— Сам до сих пор не верю, — он протянул леди руку, — в то, что ты сейчас видишь перед собой мою сестру.

Скимпол покинул отель резвой, педантичной трусцой. Он уже опаздывал на важную встречу, потому решил не ждать кеб, а поспешил по запруженным городским улицам и переулкам, ныряя в потоки пешеходов, проталкиваясь сквозь скопления горожан. Можно вполне закономерно предположить, будто служащий направлялся в Уайтхолл или Вестминстер, но Скимпол свернул к Ист-Энду, проверяя на каждом шагу, нет ли за ним слежки. Он держал путь к Лаймхаусу. В Директорат.

торопливо нацарапал на доске Сомнамбулист. Затем стер и написал снова, более крупными и жирными буквами:

— Шарлотта, — произнес мистер Мун.

Мисс Мун улыбнулась как можно обворожительнее.

— Счастлива познакомиться с вами.

Сомнамбулист нахмурился. Он чувствовал себя странно, словно стал объектом какого-то заковыристого розыгрыша, и уже тихо надеялся, что друг и незнакомка сейчас рассмеются, хлопнут его по плечу и поблагодарят за доставленное удовольствие. Сев прямо, Сомнамбулист стал терпеливо ожидать развязки.

— Он и правда немой? — довольно бестактно поинтересовалась Шарлотта.

— Со мной никогда не разговаривал. Тем не менее я горячо надеюсь, что однажды он заговорит. И не сомневаюсь, что когда он заговорит, то удивит всех нас.

Женщина снова коротко взглянула на Сомнамбулиста. Похоже, на нее он впечатления не произвел.

— Не так красив, как его предшественник.

— Поверь, — мистер Мун помрачнел, — если бы ты увидела его сейчас, ты бы так не сказала.

— Наверное.

— Сомнамбулист — блестящий иллюзионист. — Эдвард изо всех сил старался избегать снисходительного тона. — Ты когда-нибудь видела наши представления?

— Три раза, — легкомысленно ответила Шарлотта. — Один раз в обличье старухи, один раз как пьяная полька, один раз как лилипутка. Последний раз, скажу тебе, это было настоящее испытание. Не так-то просто, знаешь ли, укоротить себя на три фута и несколько часов провести в этом состоянии. — Она замолчала, неловко пожевав нижнюю губу. — Мне жаль, что твой театр погиб.

— Это Скимпол, — произнес Мун, словно дальнейших объяснений и не требовалось.

— Он правда так не любит тебя, да? Эдвард отвел взгляд.

— Ты никогда не говорила мне, что работаешь на Комитет.

— А ты никогда не рассказывал мне о том, что случилось в Кдэпхеме. Пришлось узнавать из газет.

— Наверное, вылетело из головы.

Молчание прервал знакомый стук мелка по доске. Сомнамбулист начал чувствовать себя одиноко.

— Капитальное предложение, — воскликнул мистер Мун, внезапно повеселев. — Шарлотта?

— Только маленький бокальчик, — с сомнением произнесла она. — И ничего крепкого.

Но мистер Мун уже не слушал ее. Бросившись к бару, Эдвард сделал огромный и самый дорогой заказ.

— Позаботьтесь о том, — он радужно оскалился бармену, — чтобы этот счет был направлен на имя мистера Скимпола.

Лаймхаус — уникальный район города, совершенно не английский. Загадочный запах, наполняющий его улицы, определенно имеет заморскую природу. Здешние вывески писаны иероглифами, странными для непосвященных, а жители, как бы радушны и благовоспитанны они ни были, все равно остаются желтокожими чужестранцами. Если вы когда-нибудь бродили по его оживленным, безумным улицам, то вам наверняка приходило в голову то же, что и мне: кто-то вырезал кусок экзотического города на Дальнем Востоке и целиком перенес сюда, плюхнув на место целого лондонского округа. Теперь Лаймхаус маячил призрачным видением невероятной Англии в мире, где пала империя и воцарился Восток.

Странно выглядел мистер Скимпол, с такой уверенностью и легкостью шагающий по местным улицам. Причем в своем обычном экстравагантном облике. Пенсне на носу, мертвенно-бледные волосы и кожа… следовало бы предположить, будто здесь, среди многочисленных обладателей желтых лиц с раскосыми глазами, он казался сущей белой вороной, но нет, жители Лайм-хауса словно принимали альбиноса за своего. Появление Скимпола не вызывало ни откровенного любопытства, ни вопросительных взглядов, ни сдержанного смеха.

Чуть менее получаса он потратил на дорогу от отеля до дверей ветхой мясной лавки. Судя по ее виду и состоянию, покупатели наведывались сюда раз в несколько лет. Окна затянула паутина, прилавки обросли по краям неаппетитной коркой из смеси сала и запекшейся крови. В витрине, покрытой слоем сажи, говорившем о небрежности хозяев, жарилась на вертеле птичья тушка. Голый трупик медленно вращался, постепенно делаясь коричневым и покрываясь хрустящей корочкой на потеху уличным зевакам. Кем при жизни являлась птица, уткой, цыпленком или кем-то еще, кого едят лишь дети Востока, Скимпол понятия не имел, однако капли пузырящегося жира помимо воли пробудили в его памяти образ миссис Мопсли. Привычно справившись с муками совести и перешагнув через прошлое, он выбросил зрелище из головы. Альбинос толкнул дверь. Зазвенел колокольчик, и перед вошедшим возник молодой китаец, приветствовавший его поклоном.

— Какая несказанная радость снова видеть вас, сэр.

— Добрый день, — важно ответил Скимпол.

Запомнить имя хозяина он так и не озаботился, равно как прежде не знал имени отца юноши, владевшего лавочкой до него. А нарушать традицию на столь поздней стадии альбинос не видел необходимости. Преемственность поколений, знаете ли, и все такое.

Он прошел через лавку. Туши, соленые, непонятно кому принадлежавшие, висели на крюках за стойкой. В горшке кипело и булькало что-то несвежее и кислое. Повсюду витал всепроникающий запах крови. Скимпол не замечал его, поскольку слишком часто сюда наведывался и уж давно привык к зловещим декорациям, как кинематографист привыкает к сказочным дымам и искривленным отражениям.

— Он здесь?

— Он ждет, — ответил китаец, безупречно смиренный и почтительный.

Альбинос заметил пушок под носом у молодого человека.

— Пытаешься отрастить усы? — саркастически осведомился он.

Китаец покраснел.

— Ну, удачи, — хмыкнул Скимпол. — Кстати, там в окне цыпленок?

Вид владельца сделался крайне растерянным.

— Цыпленок, — повторил альбинос, начиная злиться на нарочитое непонимание со стороны собеседника. — Цып-ле-нок.

Испытывая упорную игру юноши, вдруг позабывшего язык страны нынешнего проживания, он как мог изобразил цыпленка, помахав руками наподобие крылышек.

Хозяин так и не выказал никакой видимой реакции. Махнув на него рукой, Скимпол прошел в заднюю дверь лавки. Как вы понимаете, шахта лифта смотрелась здесь самым неуместным образом. Внутри кабины стоял навытяжку еще один уроженец Поднебесной, затянутый в тугой красный камзол. Увидев Скимпола, он отодвинул металлическую решетку.

— Доблого утла, сэл.

— Доброго утра.

— Нулевой уловень?

— Спасибо, да.

Китаец подвигал рычагами. Лифт с характерным, вызывающим тошноту рывком устремился вниз. Скрипя и дрожа всем корпусом, он довез пассажира до пункта назначения.

— Нулевой уловень! — объявил китаец бесцветным механическим голосом.

— Спасибо, — буркнул Скимпол. — Сам вижу.

Он попал в прекрасно обставленное помещение, изящное и довольно современного вида. Главным предметом обстановки штаб-квартиры Директората служил круглый стол, широкий и дорогой.

Навстречу ему вышел неуклюжий широкоплечий мужчина, а пятеро человек восточного вида выстроились шеренгой наподобие почетного караула.

— Скимпол! — Голос джентльмена звучал с искренней теплотой.

Альбинос понимал, что показное радушие — обычная дань вежливости, и даже подозревал скрытое под его маской многолетнее отвращение. А может, и ненависть.

Не раздумывая, он изобразил глянцевую, отработанную улыбку.

— Дэдлок…

Они пожали друг другу руки. Ладонь Скимпола оказалась липкой от пота, и джентльмен невольно передернул могучими плечами.

— Извини. — Альбинос не глядя бросил пальто на руки маячившему позади лакею. — Дела в отеле.

— А-а. — Глаза Дэдлока сверкнули неприкрытым любопытством. — Мистер Мун?

— Верно.

— Присаживайся, старина, и расскажи мне о нем. — Джентльмен вернулся к саркастически-добродушной, немного грубоватой манере общения, свойственной полковнику в отставке, за неимением иных способов развлечься проводящему время за послеобеденной игрой в карты.

Они расположились за круглым столом друг напротив друга. Дэдлок придвинул к себе стопку бумаг официального вида, а Скимпол достал было сигару с зажигалкой, однако спохватился и неохотно убрал их в карман. Сегодняшняя доза роскоши была уже израсходована.

Дэдлок напоминал постаревшего и расплывшегося регбиста. Он относился к разряду людей, в школьные годы преуспевавших во всех видах спорта. По крайней мере, согласно сведениям альбиноса, большинством из них коллега действительно некогда занимался. Герои подобного типа в высшей степени обладают небезызвестным для многих особым сочетанием грубости и безупречных английских манер. Лицо его от носа до левого уха рассекал уродливый шрам. След какой-то давней драки. Яркость увечья и то, с каким извращенным удовольствием Дэдлок его демонстрировал, наводила Скимпола на размышления, не прибегает ли коллега к помощи румян. Дань повседневной суете не так уж и несвойственна мужчинам.

— Выпьешь? — спросил человек со шрамом. Альбинос достал карманные часы.

— Не рановато ли? — произнес он голосом, более соответствующим реплике «ну, уговори же меня».

— Все равно разговор займет некоторое время. Почему нельзя хоть изредка давать себе послабления?

Альбинос изобразил неохотный кивок.

— Ладно.

Джентльмен со шрамом щелкнул пальцами. Один из китайцев выступил вперед. Одетый как мясник, с ярко-желтым лицом, с волосами, уложенными в блестящие длинные косички, в грязном фартуке, заляпанном жиром и кровью, он наклонился к Дэдлоку, подобострастно прошептав:

— Тем могу слузыть, сэл?

В отличие от хозяина лавки наверху, человек имел сильный, хотя и непонятный акцент. Говорил он на ломаном, неуверенном английском, словно каждое слово выговаривал впервые.

— Мне виски, — распорядился Дэдлок. — Ты знаешь, какой я люблю.

— Вис-ки? — неуверенно повторил китаец. Человек со шрамом кивнул Скимполу.

— А ты?

Не видя смысла рисковать, делая более сложный заказ, альбинос попросил того же самого. Сын востока растерянно сдвинул брови.

— Самое?

— Верно.

— Халасо, сэл. — Китаец заспешил было прочь, однако у самых дверей Дэдлок его окликнул.

— Эй, эй, так что мы просили? — напомнил он китайцу, словно малому дитяте, еще не усвоившему все тонкости взрослого мира.

Тот страшно сконфузился, однако затем на лице его проступило понимание. Он хихикнул.

— Да-да. Мистела Скимпол плосила лед? Лед? Альбинос недоуменно поднял брови.

— Льда не надо, спасибо.

— Кстати, — бросил вдогонку Дэдлок, пока китаец еще не успел исчезнуть, — мне кажется, можно и без акцента обойтись, правда? На мистера Скимпола это впечатления не произвело.

Китаец сконфуженно выпрямился, прокашлялся в кулак и перешел на английский, судя по произношению и дикции, поставленный не иначе как в одном из наиболее престижных учебных заведений.

— Весьма сожалею, сэр. — Он коротко кивнул. — Я и не понял… Хотя до сих пор замечаний не поступало.

Скимпол пренебрежительно фыркнул.

— Мне кажется, вы бы могли быть не столь театральны, мистер…

— Бенджамин Маккензи-Купер, сэр.

— Что же, мистер Маккензи-Купер, сейчас ваш уровень игры годится для плохого мюзик-холла. Пошло, откровенно говоря, и тупо. А ваш грим… Яркий и чрезмерный. — Глядя на растерянный и подавленный вид бедняги, Скимпол решил немного подсластить пилюлю. — Но начало многообещающее.

Поблагодарив альбиноса, Маккензи-Купер покинул помещение.

— Новичок? Дэдлок кивнул.

— Итон и Оксфорд. Только что закончил Ориэл-колледж. Перспективный малый.

— Да, похоже на то, — кивнул Скимпол, ясное дело, кривя душой.

— Что нового о Муне? — Человек со шрамом перешел на деловой тон.

— Он оказался немного упрямым. Между нами… кое-что было.

— У всех нас с тобой кое-что было. Скимпол ощетинился, а Дэдлок продолжил:

— Как понимаю, Бэгшоу покинула страну. Боже, бедный Листер будет разочарован.

— Она что-то знала, — нахмурился альбинос. — Один из наших лучших информаторов, а мы ее потеряли.

— Значит, снова неприятности? — Человек со шрамом поцокал языком. — Я ведь предостерегал тебя от одержимости Муном.

— Это не Мун ее раскрыл. Тут замешан Комитет бдительности. Сам знаешь, они и прежде выводили медиумов на чистую воду.

— А у этого члена комитета есть имя? -

— Насколько я понимаю, это была переодетая женщина. Четких указаний у меня нет, но мне кажется, она знакомая Муна. Может, даже больше.

— Подружка?

— Возможно.

Маккензи-Купер вернулся с выпивкой, тихонько поставил стаканы на стол и исчез. Скимпол пригубил виски, Дэдлок одним глотком осушил стакан наполовину. Первым заговорил альбинос.

— Похоже, Мун завел дружбу с человеком по имени Томас Крибб.

— Не знаю его. Он работает с этим иллюзионистом?

— Похоже, сам по себе. Подозреваю, что теперь из-за этого знакомства между Муном и Сомнамбулистом словно черная кошка пробежала.

Дэдлок ухмыльнулся.

— Да? Он еще не заговорил?

Альбинос покачал головой, и человек со шрамом коротко хохотнул. Грубо, без всякого намека на веселье.

— А ты? — Скимпол осторожно подступил к вопросу. — Подвижки есть?

— Охранка активизировалась, — пожал плечами Дэдлок, словно речь шла о тактике его любимого центрфорварда. — Последнее время они словно взбесились. Что-то взбудоражило их агентов. Полагаю, пронюхали про заговор. Может, имели свой подход к Инносенти.

Скимпол задумчиво побарабанил пальцами по столу.

— Агенты? Ты имеешь в виду анархистов?

— О нет, надеюсь, нет. До смерти надоели идиоты, которые устраивают неприятности на набережной. Последнего изних мне самому пришлось отскребать с мостовой. Часть его до сих пор забивает щель между булыжниками. Кроме того, меня беспокоят не они.

— Не они?

— Мы знаем, кто они такие. Можем отследить их передвижения, как только они войдут в город. Самая большая наша проблема — «кроты».

— Кроты?

— Русские давно заслали в страну агентов, которые много лет бездействовали. Честно говоря, мог бы и сам иногда заглядывать в наши отчеты.

Скимпол пропустил упрек мимо ушей.

— Охранка знает о том, что мы в курсе дела? Дэдлок отвел взгляд.

— Похоже на то.

— Как это вышло?

Человек со шрамом неопределенно пожал плечами, мол, все мы иногда допускаем ошибки.

— Тогда у нас проблемы.

— Я знаю. — На мгновение воцарилась мрачная тишина. Затем Дэдлок весело, словно ничего такого не случилось, продолжил: — Кстати, а Мун ничего не успел вытянуть из этой Бэгшоу?

— Всего несколько слов, хотя я уверен, что он не понимает важности полученных сведений. Она говорила о заговоре, сказала, что Муна используют, словно он сам еще этого не знал.

Дэдлок принялся убирать со стола бумаги.

— Что-нибудь еще?

Скимпол отпил еще немного виски, на сей раз чуть побольше, и ощутил головокружительную, сладостную волну удовольствия от его вкуса.

— Она сказала, что у нас десять дней. Четыре уже прошло.

Дэдлок скривился.

— И кое-что еще…

— Что?

— Опасность. — Он поднял глаза к потолку. — Опасность под землей.

Игнорируя безумные причитания, эхом разносившиеся по коридору, Мейрик Оусли постучал в дверь камеры так же вежливо и осторожно, как звонит в какой-нибудь богатый сельский дом мальчик-курьер, доставивший хозяевам телеграмму, свадебный подарок или дорогой букет. Изнутри послышался голос Вараввы, хриплый и больной, пропитанный цинизмом.

— Мейрик?

Лицо Оусли оставалось пустым и бесстрастным, словно маска трагического актера.

— Я здесь, сэр.

— Я прощен?

— Полностью, сэр. Пауза. Затем всхлипывание.

— Слава богу. — Оусли услышал нечто вроде рыдания. — Это ведь была просто ссора, просто недоразумение?

— Именно так, сэр. Ссора. Она ничего не значит. Раздался благодарный вздох.

— Хорошо.

— Сэр?

Ответа не последовало. Лишь обитатель соседней камеры принялся за любимый псалом.

— У вас гости.

В камере зашевелились. Раздалось торопливое шарканье, и в маленьком зарешеченном окошке появилось обрюзгшее жабье лицо Вараввы, разделенное прутьями на квадраты.

— Эдвард? — Смрадное дыхание долетело до бывшего адвоката.

— Он со мной, — кивнул Оусли. — Хочет поговорить с вами. Я впускаю его.

Раздался железный грохот ключей, дверные петли насмешливо скрипнули, и Варавва рухнул на пол, свернувшись в углу своего крошечного мирка. Затем кто-то вошел в камеру. Дверь захлопнулась. Подняв глаза, узник разглядел две фигуры, стоявшие над ним во мраке.

— Эдвард? — прошептал он.

— Я здесь. — Голос сильный, сочувственный, но в нем читался намек на недостойную радость лицезреть Варавву в подобном состоянии.

— Эдвард? Кто это? Мистер Мун вышел вперед.

— Вы помните мою сестру?

— Шарлотта? — ахнул узник. — Как выросли! Когда я видел вас в последний раз, вы были девочкой. Только-только школу окончили. А теперь взрослая женщина.

Сестра Эдварда смотрела на него, ошеломленная и полная отвращения.

— Прошу простить за беспорядок. — Заключенный привалился к стене. — И постарайтесь не обращать внимания на запах. Я не думал, что вы решитесь навестить меня.

— Как же вы дошли до этого? — Любопытство Шарлотты пересилило омерзение.

— Вы ведь выросли. — Варавва проигнорировал ее слова. — Везде, где надо, округлились. Созрели и расцвели. — Он похотливо облизал губы и подмигнул. — Вы ведь чувствуете себя в безопасности рядом со мной?

— Мне вас жаль, — ответила Шарлотта с замечательным самообладанием.

— Варавва… — Мистер Мун осекся на пол ус лове. — Должен ли я называть вас этим именем? Моя сестра… она знала вас под другим именем.

— Как и имя Эдгара,[25] мое имя потеряно. Вздохнув, иллюзионист извлек из кармана маленькую коробочку, обитую тканью.

— Я кое-что вам принес.

— Взятка, — мрачно пробормотал Варавва.

— Подарок, — поправил мистер Мун. — Возьмите. Узник с громким шарканьем проволок свою тушу по камере, схватил подношение и раскрыл, сгорая от нетерпения.

— Булавка для галстука?! — ахнул он, рассмотрев содержимое. — Мне?

— Очень дорого стоит. Золотая. Я решил, что вам понравится.

— Вы были правы! — Варавва алчно уставился на подарок. — О да, как же вы были правы! Извините, я сейчас же присоединю ее к другим экспонатам. — Пробравшись через камеру, он вынул потайной камень. — Благодарю вас. — Узник повозился с коллекцией и добавил: — Надену ее в день моей казни.

— Вам могут и не позволить. Насчет этого у них строгие правила.

— Я уверен, Мейрик сможет все устроить. В организации таких мелочей он неподражаем.

— Все хотел узнать, как вы с ним встретились?

— Он сам пришел ко мне. Отыскал меня, чтобы предложить свои услуги, и при этом заявил, будто мои деяния переменили его. Мейрик, не постесняюсь этого слова, мой почитатель. — Варавва с подозрением скосился на гостей. — Вы же не завидуете?

— Я бы не стал доверять человеку вроде него.

— Мне же вы доверяли, — огрызнулся смертник. — Так чего вы все-таки хотите?

— Нам надо поговорить.

По жирному лицу Вараввы расползлась довольная улыбка.

— Я знал, что вы вернетесь.

— Вы упомянули о заговоре против города, о руке, направлявшей убийц. Вы даже были в курсе, что загорелся театр.

— Хотите, чтобы я рассказал вам, откуда мне все это известно?

— Если не сложно, — натянуто улыбнулся Мун.

— Магия. — Варавва рассмеялся.

Мистер Мун не имел намерения заглатывать приманку.

— Когда вы в последний раз видели альбиноса? Лицо узника потемнело от отвращения.

— Сто лет назад. Вы все еще вините его?

— Да, я виню его в вашем совращении.

— Термин «совращение» тут вряд ли подходит, — задумчиво произнес Варавва. Сейчас он напоминал редактора словаря, выискивающего совершенное, наиболее емкое определение слова. — Просто под конец он меня утомил. Но благодаря ему я попал в новый мир. Мир вне морали, где любой опыт и любые чувства были мне подвластны, только возьми. Я пил взахлеб, исследовал внешние границы греха. Единственным греховным деянием, какого я не испытал, оставалось убийство. То, что я сделал в той комнате на Кливленд-стрит, было высшим достижением за все время моего существования. Ничего подобного не происходило ни до, ни после. Это была смерть моего прежнего «я» и рождение Вараввы.

— Это уже достояние истории, — заметил мистер Мун. — Я же пришел узнать о будущем.

— У тебя оно, может, и есть. У меня нет. Но все же кое-какую компенсацию я получил.

— Какую?

— Я рад, что меня схватил именно ты, — прошептал Варавва.

Эдвард горько вздохнул.

— Ты был достойным противником. Последним достойным противником. С тех пор мне попадалась только мелкая рыбешка. Невнятные мошенники, убийцы, которые и стрелять-то толком не умеют, неудачливые банковские грабители, которые вместо банка прокапываются в канализацию.

Варавва ухмыльнулся.

— Я о нем слышал.

— Вспомнить бы еще его имя, — произнес мистер Мун, позволив себе отвлечься. — Но ведь ты же не…

— С миссис Бэгшоу успел повидаться? — как бы между прочим поинтересовался Варавва.

— Так ты знал?

— Конечно.

— Она шарлатанка, — сурово заявила Шарлотта.

— Да, но это говорите вы. От верной поборницы Комитета бдительности другого ждать и не следует. Должен сказать, Эдвард, зря ты игнорируешь ее предостережения.

— Ну так ты и сам мне чего только не наговорил.

— Беда близится, — спокойно, по-будничному произнес смертник. — Четыре дня. Скоро начнутся исчезновения.

— Ты ведь все знаешь? — Мистер Мун заговорил так, словно до сего момента не верил ни единому его слову. — Ты ведь правда знаешь, что происходит?

Варавва рассмеялся.

— Наклонись ближе, — попросил он.

Эдвард чуть ли не вплотную приблизился к чудовищной туше.

— Естественно, ко мне пытались подкатиться, — торопливо зашептал узник в самое его ухо. — Им нужен кто-то вроде меня. Возможно, надо было им уступить. У них и на тебя большие планы, Эдвард. Они инженеры. Они хотят перестроить мир.

Его прервал злобный лязг ключей. Дверь распахнулась, и на пороге камеры появился Оусли.

— Пора. Время свидания истекло.

— Истекло? — недоверчиво переспросил Варавва. Не удостоив своего повелителя ответом, Оусли вперил в мистера Муна ледяной взгляд.

— Вы должны уйти.

— Я еще не закончил.

— Уходите немедленно, или я обращусь к руководству тюрьмы.

Варавва торопливо порылся в сокровищнице и достал тоненькую книжечку.

— Ты сделал мне подарок, — произнес он, а бывший адвокат воззрился на иллюзиониста с неприкрытой ненавистью. — И я буду рад, если взамен ты примешь вот это.

— Что это?

— Лирические баллады Сэмюэла Тейлора Колриджа и Уильяма Вордсворта.[26] — Смертник говорил тоном провинциального учителя, рассказывающего о поэзии прошлого века в классе, где ученики весьма настороженно относятся к любым стихам. — Эта книга была в камере моей постоянной поддержкой. Маяком в полночной бездне. Она открыла мне глаза, как, надеюсь, откроет и тебе.

— Спасибо.

— Эдвард. — Варавва постучал по обложке. — Спрашивай его. Спрашивай этого человека. — Он внезапно подался к Шарлотте и шумно чмокнул ее в щеку. Женщина отпрянула в отвращении, а узник потянулся к иллюзионисту. Эдвард нашел в себе силы не отстраниться. Он позволил поцеловать себя в чувствительное, укромное место. В участок кожи за ухом, перед волосами. Какое-то мгновение оба выглядели невыразимо смущенными. Их горе казалось душераздирающе острым, а скорбь невыразимой. Шарлотта даже стала опасаться, как бы они не упали друг другу в объятия.

Наваждение развеял Оусли.

— Вы должны уйти, — повторил он настойчиво. Как потом вспоминал мистер Мун, в голосе бывшего адвоката сквозил плохо скрываемый ужас.

Варавва заплакал от мучительности расставания, однако Эдвард молча покинул камеру.

Едва за спинами посетителей захлопнулась дверь, а чудовище уползло во мрак каменной обители, Оусли чопорно и довольно официально заявил:

— Благодарю за понимание. Надеюсь, больше вы нас не потревожите.

Иллюзионист вознамерился потребовать объяснений, но бывший адвокат зашагал прочь, и только косичка, тяжело свисавшая с лысой макушки, нелепо хлопала его по пояснице.

Оставив Ньюгейт позади, брат и сестра направились в отель. Некоторое время они шли молча.

— Не ожидала увидеть его таким?

— Я понимала, что он изменился. Я даже знаю, что он натворил. Предполагала, будто увижу нечто ужасное. Но мне было его жаль. А тебе? Ты его простил?

— Мне не за что его прощать, — бесстрастно ответил мистер Мун.

— Вы были друзьями.

— Я не его виню.

— Он должен был ответить за совершенное зло. Ответа не последовало.

— Извини, — вздохнула Шарлотта. — Я сказала глупость.

Эдвард молчал.

— А ты… ты сам не пытался воззвать к лучшей стороне его души? Назвать его старым именем?

— Ты слышала, что он сам рассказал.

— Похоже, Скимпол сбросил его со счетов.

— Конечно. Он же не может позволить себе нести ответственность за такие отклонения от нормы.

— Думаешь, он что-то знает?

— Уверен.

— А каков смысл этой книги? Похоже на какую-то чудаческую выходку.

— Мне кажется, он дал нам ключ. Но куда он нас приведет, я понятия не имею.

— Можно посмотреть?

Мистер Мун протянул ей подарок Вараввы, и Шарлотта раскрыла ее.

— Тут есть надпись. «Дорогому моему Джиллмену с глубокой признательностью и любовью». Подписано «СТК».

— Колридж, — прошептал Эдвард. — Вот это да. Наверное, его собственная книга. Стоит целого состояния.

— И что это значит? Почему он отдал ее тебе?

— Если бы только Оусли не вмешался! Я уверен, он хотел рассказать нам что-то важное. Он упомянул, что к нему пытались подкатиться. Еще что-то говорил об исчезновениях. «Спроси этого человека». Какой в этом смысл?

— Эдвард, — упрекнула Шарлотта, — если уж ты не в силах найти во всем этом смысл, то никто другой не сможет и подавно.

— Я рад, что ты вернулась, — произнес мистер Мун, затем осторожно спросил: — Останешься?

— Ты сам знаешь, что я не могу.

Дальнейший разговор пришлось прервать, поскольку они уже дошли до отеля, где их с нетерпением поджидали.

— Мистер Мун!

Иллюзионист изобразил вежливую улыбку.

— Шарлотта, это мистер Спейт. Мой приятель со времен театра. Бывший сосед, так сказать.

— Приятно познакомиться.

Бродяга заморгал и попытался изобразить неуклюжий поклон.

— Я само удовольствие. — Он поцеловал даме руку. В отличие от происшествия в Ньюгейте, Шарлотта сумела выдержать испытание и не отпрянуть.

Затем ей на глаза попался щит, неуклюже торчащий позади бродяги.

— Что привело вас? — поинтересовался мистер Мун как мог вежливее, украдкой нашаривая бумажник.

— Пришел поблагодарить вас, — ответил Спейт. — Мало кто способен терпеть мое общество так, как вы.

Эдвард удивился.

— Мне было приятно общаться с вами.

— Я ухожу.

— Не понял.

— Я нужен. За мной пришли.

— Вы хотите сказать, что нашли себе дом? Кто-то будет заботиться о вас?

Спейт на минуту задумался.

— Да, — ответил он, как будто смущенный собственным ответом. — Вроде того.

— Что же, рад был знакомству с вами… — Мистер Мун уже направился к входу в отель.

— Я пришел отдать вам вот это. — Спейт поставил перед ним щит. — Вот. Он ваш.

— Что?! — Эдвард даже не успел ничего предпринять. Сунув фанерину ему в руки, нищий двинулся прочь.

— Спасибо! — крикнул он, обернувшись. — Спасибо вам!

Мистер Мун озадаченно покачал головой.

— И что прикажете с этим делать?

— Нравятся мне твои знакомые, — хихикнула Шарлотта, входя с ним в отель. — Такие… необычные.

Они направились прямо в номер, и там их встретила миссис Гроссмит в компании с ее ухажером.

— Тут к вам посетитель пришел, — доложила она. — Он вас почти час ждет.

— Мистер Спейт, что ли? Я с ним только что разминулся.

Миссис Гроссмит фыркнула.

— Попробовал бы он только войти! Нет, это джентльмен совсем другого класса. Это инспектор.

Мистер Мун повернулся к сестре.

— Что ты там говорила о моих друзьях?

И словно по его команде, в комнату влетел Мерривезер, сотрясая воздух хохотом, какой только и услышишь на приморском курорте, скармливая монетки манекенам. Вслед за детективом появился и Сомнамбулист. В руках у обоих блестели ополовиненные стаканы с молоком.

— Ну-ну, — произнес инспектор, как только было покончено с представлениями и рукопожатиями. — Здесь, несомненно, лучше вашего старого жилья.

— А я это место ненавижу, — вздохнул мистер Мун.

— Но что это за штуковину вы приволокли? Знакомо выглядит.

— Сомневаюсь, чтобы это что-то значило. — Эдвард прислонил щит к стене возле двери. — Значит, вы нанесли мне светский визит?

— Увы, нет, — горестно хмыкнул инспектор. — Помните дело Хонимена?

— Конечно.

— Похоже, я должен перед вами извиниться. Вы были правы, а я ошибался. Оно не закончено, как я тогда надеялся.

Мистер Мун встрепенулся.

— Что случилось?

— Мать того парня…

— Что?

Мерривезер прокашлялся.

— Миссис Хонимен. Она исчезла.