Снежный путь

Глава 1. Хаим и Сара

Сначала пришли запахи. Кислый запах застарелого пота, смешанный с запахом образованной от сгорания органики едкой копоти, и спёртый, тяжёлый воздух, образовывали очень неприятное, даже противное сочетание. Настолько противное, что он даже открыл глаза, чтобы воочию увидеть источники столь впечатляющих благоуханий. И первым делом увидел потолок, плохо и неравномерно освещённый желтовато-коричневым светом, по которому неторопливыми язычками плавали невыразительные тени. Потолок был ровным и когда-то наверное белым, что угадывалось сквозь небольшие проплешины в толстом слое покрывшей его копоти.

Он повернул голову, чтобы увидеть источник света. Простое вроде бы действие оказалось очень трудным и болезненным. Голова, утопающая в засаленной подушке, повернулась, но он скривился от боли в шее и висках. Источниками же света оказались две плошки, в разных углах комнаты, фитили которых и давали столь необычное освещение. А, судя по запаху, топливом для них служил либо жир, либо масло. Но скорее жир. Такого чада не даёт, как правило, даже неочищенное масло.

А ещё он увидел сидящую на грубом металлическом стуле рядом с изголовьем его ложа девушку. Она оказалась красивой, очень красивой. Настолько, что даже не хотелось думать на тему того, что так неприятно щекочущий ноздри запах пота возможно исходит от неё. Впечатление от её красоты портили только нездоровые мешки под глазами, крайне усталый вид лица в общем и отслеживающаяся во всём — от причёски до обуви — запущенность. Девушка будто никогда и не думала следить за собой.

Интересно — кто она? И что она делает рядом? И где это рядом?.. Чем больше включался в работу мозг, тем больше вопросов возникало. Но девушку будить не хотелось. Она так сладко спала и её усталый вид не порождал ничего, кроме жалости. Поэтому он решил пока оглядеться и самостоятельно найти хотя бы приблизительные ответы на свои вопросы.

Охотник попробовал сесть, для чего упёрся локтями в кровать, или чем бы это ни было ещё, но как только он напряг мышцы, боль тут же вгрызлась в его тело острыми зубами. Настолько стремительно и настолько яростно, что он потерял сознание.

Очнувшись, он предпринял ещё одну попытку, но уже медленно и осторожно. И к ужасу своему понял, что тело его не слушается. Он мог крутить головой, двигать руками, но на этом его возможности ограничивались. Потрогав свой живот руками, он убедился, что чувствует прикосновения только подушечками пальцев — само тело никак не отзывалось. «Парализован», — всплыло из памяти слово и обдало душу ледяным ураганом.

Оставив попытки, он в молчаливом отчаянии вытянул руки вдоль тела и неподвижным взглядом упёрся в потолок. Парализован… Приговор, хуже смерти. По крайней мере, для него. Всё его существо восстало против этого, но краем сознания он понимал, что это нормальная реакция. Любой на его месте испытывал бы тоже самое. Также он понимал, что пройдёт ещё не один день, не одна неделя и даже возможно месяц, прежде, чем он смирится с ролью балласта для окружающих, мёртвого груза, мыслящего растения… Если только не покончит с собой — руки работали. Вполне достаточно.

Такой же нормальной реакцией было и то, что он усиленно начал искать положительные моменты в создавшемся положении, пытаясь найти в нём хоть отголосок надежды. Мысли метались от одного к другому, пытаясь зацепиться хоть за что-нибудь светлое. Хоть за что-нибудь, что говорило бы хотя бы о призрачном шансе на исцеление.

Глухо зарычав, он наперекор всему снова попытался приподняться. Незамедлительно отозвалась боль, но он, сцепив зубы, не дал ей завладеть собой, упорно не желая сдаваться. Сантиметр… Ещё один… Ещё… Мышцы надсаживались от болезненных конвульсий; то мелко тряслись, то крупно подёргивались, но всё же послушно поднимали его тело. А потом… потом силы оставили его, и он упал обратно, тяжело дыша. Отчаяние нарастало.

Возможно, он бы и смог подняться, если бы не было так больно. Больно? Боль? Боль! Он чувствует боль, а значит… а значит не всё потеряно. Возможно, способность чувствовать вернётся к нему полностью! Возможно… А возможно и нет. Вспышка радости погасла также быстро, как и началась. Да, он чувствует боль, но только послушными частями тела, послушными мышцами. Всё остальное — мертво. И не только не двигается, но даже не чувствуется.

Он с трудом приподнял голову и посмотрел туда, где скрытые плотным одеялом находились ноги. Попытался пошевелить ими, но ничего даже отдалённо напоминающего движение под одеялом не возникло. Уронив голову обратно, он впал в прострацию. Эмоциональный всплеск кончился.

Он скорее почувствовал, чем увидел рядом с собой движение. Слегка повернул голову и увидел большую, поросшую белёсой шерстью голову, среди которой почти терялись два белёсых же глаза. Голова протяжно заскулила и ткнулась сухим белым носом ему в руку. Он непроизвольно поднял её и погладил Пса по голове. Пёс… Пёс Войны… Воспоминания о том, что произошло перед тем, как он оказался здесь, где бы это «здесь» ни было, ясно и отчётливо проявились в его сознании. Он упал. Да, он упал. И «Белый Воин» не справился с нагрузкой и…

Он оглядел комнату, но нигде не увидел следов «БВ», пусть даже искорёженного. Но возможно бронекостюм забрали его спасители. И дальнейшее зависит от их технических возможностей. И от того, кто они такие и с кем дружат. Очень не хотелось думать, что они могут дружить с имплантоидами. Но это всё в будущем. А в прошлом падение завершилось тем, что он упал на дно ущелья, снег смягчил удар, благодаря чему он и выжил, похоже, а потом… потом он отключился и оказался здесь. И эта девушка рядом — его сиделка, если он правильно оценивает ситуацию. Красивая, но от этого только хуже становилось на душе. Он почувствовал, что готов разрыдаться от отчаяния, бессилия и унижения. Лучше б он разбился там вдребезги, чем… так.

Рядом с одной белой головой появилась другая и тоже заскулила. «Какой я вам теперь вожак?» — мысленно обратился он к Псам, но те, само собой, ничего не ответили. Только скулить стали иначе. В их поскуливании стал прослеживаться некий ритм и… мелодичность. Будто Псы выводили некий мотив… или пели свою собачью песню, смысл которой ведом только им. И это явно неслучайное поскуливание завораживало, расслабляло, убаюкивало. Охотник и сам не заметил, как сладко заснул с улыбкой на губах. Он даже не стал думать над тем — как же Псы кого-либо к нему подпустили? Неужели поняли, что ему хотят помочь?

Бег начинается тогда, когда жилище достаточно прогреется под лучами солнца. И начинается он точно с того места, где кончился вчера. И хорошо, если он закончился дома. Если же опоздаешь — двери дома закрываются независимо от того, где ты находишься — внутри или снаружи. И если снаружи, то независимо от того — насколько далеко. Три раза он оказывался последним. И три раза он закрывал за собою дверь. Возможно, кто-то и оставался снаружи, но это оставалось вне примитивных импульсов его нервной системы.

А ночью над домом летают хищные птицы. Да и некоторые небольшие звери тоже не прочь полакомиться таким, как он. Но это тоже не воспринималось. Потому и нет никакого страха. А эмоций он не имел вообще. Как и размышлений. Как и снов. Ночь — отключаешься. День — включаешься. И никакого промежутка между.

Когда температура на улице опускалась до определённой отметки, его тело само разворачивалось и независимо от того — где он находился и что делал, бежало домой. И там оставалось до утра. Утром же само бежало по своим делам. Откуда возникали эти дела, он тоже не знал, но они возникали постоянно. То соломинку принести, то лист порезать и тоже принести, то ещё что-нибудь. Одно всегда — нести.

Он бежал по сложной траектории, на первый взгляд хаотичной, но неуклонно приближался к определённому его телом месту назначения. Усики часто прядали, улавливая невидимые никому излучения, а фасеточные глаза фотографировали окружающее. Потом он по этим «фотографиям» будет возвращаться домой, часто останавливаясь и сверяя то, что видит, с «кадрами» в памяти. Если будет нужно — его тело поправит курс и он обязательно попадёт домой. Если только не уйдёт сначала слишком далеко от дома. Так далеко, что его памяти не хватит на всю дорогу. Но это исключено, а предполагать он не умел.

Днём вне дома тоже подстерегают разные опасности, но их он тоже не боялся. Боятся только те, кто сознаёт и понимает. Остальные просто реагируют. И он, если будет нужно, среагирует. И побежит так быстро, как только может. Поскольку бродящие неподалёку «солдаты», отражавшиеся в его сложных глазах, могут защитить от многих, но не тех, кто имеет крылья. Либо живёт в паутине наверху. Падает оттуда, а потом стремительно взбирается обратно с жертвой в волосатых лапах. Он будет даже защищаться — обязательно укусит. Возможно успеет укусить много раз. Но он такой маленький…

Сегодня он только носил. Листорезы прекрасно справлялись со своей работой сами, да и запасы почти полностью заполнили кладовые. Поэтому сегодня он двигался в замедленном ритме. Как, впрочем, и все остальные. Маленькие лапки бесшумно несли его вперёд по тропинке, когда он заметил странную вещь — четыре «солдата» прекратили патрулирование и стремительно двинулись к нему. Такое поведение не укладывалось в привычный алгоритм его жизни, а его нервная система оказалась не в состоянии обработать возникшую ситуацию. И он сделал то, что представлялось наиболее простым — остановился в ожидании.

Скоро один из «солдат» оказался прямо перед ним, загораживая своим бликующим сталью хитиновым панцирем весь обзор, в жесте угрозы раскрыв жвала над самой его головой. Не прошло и нескольких мгновений, как рядом оказались остальные.

— Он спит? — Спросил загородивший дорогу «солдат».

— Да, Падре. — Женским голосом ответил второй, показавшись из-за спины первого. Он склонил голову в жесте подчинения, и солнце разбило черное покрытие глаза второго муравья на тысячу фрагментов.

— Знай своё место, женщина. Тебя это особенно касается. — Снова сказал первый с угрожающими нотками в голосе. Второй муравей, говоривший женским голосом, поспешно отступил и исчез из поля зрения. Вместо него появился ещё один.

— Его псы опасны? — Опять спросил первый — самый большой «солдат».

— Нет, если не проявлять в его отношении агрессии. — Ответил третий муравей, сменивший второго.

— Он не приходил в себя?

— Ещё нет, Падре.

— Когда придёт в сознание — не разговаривать, даже если он говорит на нашем языке. Немедленно сообщить в Храм одному из Кормчих. Приказ ясен?

— Да, Падре.

Загораживающий дорогу муравей, без сомнений имеющий власть над остальными, развернулся и побежал прочь. За ним увязался ещё один — видимо охрана. Рядом с маленьким рабочим остались двое — тот, что отвечал на вопросы, и тот, который говорил женским голосом.

— Они его боятся. — Сказал муравей-женщина.

— Они боятся всего, что приходит извне… — Ответил муравей мужчина.

— Но Святая тоже пришла извне…

— Однако Святая пришла без «дьявольских порождений», пришла, не оставляя следов на снегу. А его с трудом несли по двое добытчиков — людей очень выносливых и сильных, но и они постоянно менялись. А стоило им неаккуратно положить носилки, как тут же рядом оказывались эти бестии и клыки скалили очень выразительно, можешь мне поверить…

— Как ты думаешь, они действительно не опасны?

— Нет. Они прекрасно понимают нашу речь. К тому же я знаком и с их базовым лексиконом. Если мы не будем проявлять враждебности к их «вожаку», они не будут проявлять враждебности и по отношению к нам. К тому же, как я понял, они меня уже считают кем-то вроде члена своей мини-стаи.

— Тебя?!

— Да.

— Но почему?

— Когда мы нашли его… Они никого не хотели подпускать. Добытчики уже натягивали луки, когда я неожиданно понял — с чем мы имеем дело…

Охотник открыл глаза. Девушка, теперь бодрствующая, ойкнула и юркнула в уголок, а парень споткнулся на полуслове, побледнел, а через мгновение бросился к двери.

— Стоять! — Хотел крикнуть Охотник, но вместо крика из горла вырвался то ли клёкот, то ли хрипение. Однако и этого Псам вполне хватило. Один из них тут же оказался возле закрытой двери, загораживая её, а второй глухо зарычал, замерев перед парнем в позе, наиболее удобной для стремительного прыжка.

Парень замер и побледнел ещё больше. Потом он издал целую серию порыкивающих и посвистывающих звуков. Хвост стоящего перед ним Пса еле заметно вильнул, но сам Пёс положения не изменил. Парень предпринял новую попытку, но и она ни к чему не привела. На этот раз даже хвост остался на месте.

— Ты говоришь… — начал Охотник, почувствовав, что слова даются ему с трудом и болью — видимо сломаны рёбра, — что они понимают нашу речь?

Парень ничего не ответил, только на лбу выступила испарина — теперь бедолагу бросило в жар. Охотник слегка улыбнулся и продолжил:

— Я как-то раньше не додумался дать им имена для простоты дела — всё недосуг было. У них есть свои имена?

Парень упорно молчал.

— Хорошо, тогда я сам дам им имена. Того, который стоит перед тобой, я назову… ну… например, Поллукс. — Уши Пса шевельнулись, будто подтверждая, что он всё понял, — А того, что стоит у двери…

— Это сука. — Выдавил непроизвольно бедняга под гипнотизирующим взглядом белёсых глаз.

— Вот как? — Охотник приподнял брови — даже на сложную мимику не хватало сил. — Хорошо. Тогда она пусть будет Немезида. Каково?

— Я не имею права…

— А я не собираюсь, — прервал его Охотник, — ничего рассказывать нашему многоуважаемому Падре. Допустим, я очнулся на полчаса позже…

— Но это грех…

— Для тебя — может быть, а меня это не касается. Подойди.

Но тот не двинулся с места.

— Поллукс, будь добр, подведи тормоза ко мне.

Пёс открыл зубастую пасть, на удивление мягко взял парня за руку и потянул. Тот опять побледнел, двинулся было, но тут случилось непредвиденное — он отключился.

— Перепады температур камень раскалывают, а что с человеком делают — просто уму непостижимо. — Изрёк Охотник, прослушав глухой стук падения тела на пол. Поллукс, старательно выполняя распоряжение, упорно тащил обмякшего страдальца к кровати.

— Не надо, пусть очнётся. Немезида, сторожи дверь. Если кто будет в пределах слышимости — сообщи, но на входящих не нападай и не препятствуй. — Потом Охотник попытался повернуть голову так, чтобы увидеть девушку, но не смог — стрельнуло болью. Он поморщился и произнёс:

— Я тебя не вижу, красавица, но знаю, что ты там. Плесни на своего друга водой, а потом садитесь-ка оба рядышком.

Он подождал какое-то время, но ничего не происходило. Тогда он снова заговорил, обращаясь к собеседнице, которой не видел:

— Я бы попросил Поллукса помочь тебе преодолеть робость, но из двух бессознательных тел вряд ли получится толковая икебана. Может ты всё-таки сама решишься?

Слуха коснулось тихое копошение, потом боковым зрением он уловил мелькнувший силуэт, затем раздался звук плеснувшей в лицо воды, а за ним — глухой стон. Через несколько мгновений рядом с кроватью появились два силуэта.

Глава 2. Ковчег

— Итак, — снова начал Охотник, — как тебя зовут, нежный ты наш?

— Хаим. — Прохрипел парень.

— Хорошо. А твою подружку?

— Сара.

— Уже лучше. Так ты говоришь, Хаим, что Псы понимают нашу речь?

— Да. В них заложен, путём генетического программирования, определённого размера «словарь». Они не столько понимают слова, сколько реагируют на сами слова и их последовательность рефлекторно. Реакции тоже запрограммированы, но факт в том, что их интеллект искусственно повышен. Поэтому они не просто реагируют, а осмысливают свои реакции. Самостоятельно. Так что реакция на одни и те же слова в разных условиях может быть совершенно разной.

— Как интересно. А откуда тебе сие известно?

— Тут… — Хаим замялся, — В общем…

— Погоди-ка. Давай по порядку. Где это тут?

— В Ковчеге. Ковчег — это религиозная община. Территориально же мы привязаны к бывшему городу, название которого мне так и не удалось установить. После долгих странствий по бескрайним снежным пустыням, Падре-основатель нашёл это место. Некоторые из домов полностью похоронены под снегом, но многоэтажные дома выше его уровня. Большинство из них, конечно, сильно разрушены, но некоторые сохранились вполне достаточно, чтобы после небольшого обустройства быть пригодными для жилья… Мы заняли несколько домов в одном из… микрорайонов. На этажах, что выше уровня снега, живут в основном добытчики и воины, на средних этажах, что уже под снегом, но не у самой земли — храмовники, пророки и кормчие. А на нижних этажах, у самой земли, где возможно появление кислотных червей, — низшие, мутанты-рабы и изгои.

— На каком мы этаже?

— На самом нижнем. — После паузы произнёс Хаим так тихо, что Охотник еле его расслышал. Он снова попытался приподняться и лечь так, чтобы видеть собеседника. Снова навалилась боль, но он сцепил зубы и заставил себя приподняться на руках. Однако, чем выше он поднимался, тем больнее становилось. Рядом возникла голова Поллукса, и Пёс снова начал насвистывать странную комбинацию звуков. К своему удивлению Охотник обнаружил, что боль частично растворяется в этом насвистывании. Он удивлённо глянул на зверя и еле отвёл глаза от прямого внимательного взгляда. Неожиданно Хаим двинулся с места, подхватил его и помог лечь так, как он того хотел.

— Спасибо. — Буркнул Охотник, не зная даже — чего в нём больше: благодарности или унижения.

— Не за что. — Ответил Хаим и снова встал туда, где стоял раньше.

Собравшись с силами и отдышавшись, Охотник снова спросил:

— Причина?

Хаим, одетый в грязное рубище, нервно почесался и медленно ответил:

— Мы очень религиозная община.

— Не понимаю.

Но Хаим молчал. То ли не зная, с чего начать, то ли просто опасаясь давать пояснения.

— В чём твоя вина? — Спросил Охотник.

— Моя вина в том… — Хаим опять говорил медленно, — в том… что я… имею ненормальную тягу к… лишним знаниям.

— Разве знания могут быть лишними?

— Всё, что не относится к Святому Писанию, здесь считается лишним, вредным и богопротивным…

— Дальше.

— А что дальше. Неоднократно на меня налагали епитимью за излишнее любопытство. Несколько раз меня одевали в вериги и заставляли босиком стоять на снегу. Когда сутки, когда двое, а то и трое. Но тогда я ещё жил на средних этажах. Я оказался слишком слабым и хилым, чтобы быть добытчиком или воином, но слишком грамотным, чтобы меня сразу отправили на нижние этажи. Долгое время я был учеником храмовника…

— А подробней?

— Если ты про иерархию, то она достаточно проста: выше всех — Падре. Его ближайшие советники — кормчие. Храмовники — храмовая обслуга. Что-то вроде служащих. Дальше идут добытчики, за ними — воины, за ними — низшие, за ними — рабы-мутанты, за ними — изгои. То есть мы. — Добавил он совсем тихо.

— Понятно. В конечном итоге тебя, за твою любознательность, и отправили сюда.

— Да. Так и есть. Но, возможно, этого бы и не случилось вовсе, если бы в одном из разрушенных зданий я не нашёл случайно библиотеку. Практически все свои знания я и почерпнул именно оттуда. Но в конечном итоге меня выследили, предали анафеме и отправили сюда. А библиотеку сожгли. — Убито закончил он, а Охотник подивился тому, что парень, похоже, больше переживает по поводу погибшей библиотеки, чем по поводу того, что его низвели до самой низшей ступеньки социальной лестницы.

— Понятно. С тобой всё ясно. А что с Сарой?

Хаим опять замялся, снова начал чесаться и пыхтеть, кончики ушей покраснели, но его выручила сама Сара.

— Красота — от лукавого. — Коротко отрубила она. — Сатанинское искушение для истинных детей Церкви.

Охотник внимательно на неё посмотрел. Да, первое впечатление оказалось верным — она действительно очень красива. Только теперь понятны и её запущенность и её измождённый вид. Её красоту убивали. Сознательно и методично. Только она всё равно оставалась красивой, наперекор всему. И неудивительно, что у Хаима покраснели уши.

— Любишь её? — В лоб спросил он у парня. Тот вместо ответа только сильно покраснел. Смутилась и Сара. Похоже, она всё понимала. А, учитывая способность женщин тонко чувствовать такие вещи, об этом можно было говорить с уверенностью.

— А она тебя? — Продолжил Охотник.

Хаим опустил голову на грудь. Что ж, тоже ответ своего рода.

— А ты знаешь, — неизвестно зачем спросил Охотник, — что красота и добродетель плохо сочетаются?

Хаим поднял голову и одарил его колючим взглядом.

— Сара… Сара… — начал он, но Охотник его перебил:

— Можешь не продолжать. В данных обстоятельствах об этом говорить не имеет смысла. Тебе… да и ей… не с чем сравнивать.

— А тебе? — Зло спросил Хаим.

Охотник озадачился. Сколько он себя помнил, а помнил он себя недолго, его постоянно преследовало фоном ощущение некоей подспудной нереальности происходящего с ним. И оно раздражало. Но постичь причины раздражения он не мог, а ломать голову на пустом месте не любил. Иногда только случались кратковременные прорывы, но они пока картины не проясняли. Вот и сейчас произошло то же самое. Вроде как он говорил об общеизвестном, но стоило ему попытаться понять — с чего он взял, что это общеизвестно, как тут же мысль останавливалась, не в силах преодолеть насильно ему навязанной пограничной черты. Он скривился и решил сменить тему.

— Значит, о Псах ты узнал в библиотеке?

— Да. Насколько я понял, это была одна из последних поступивших туда книг. Самих Псов тогда ещё как таковых не создали, по крайней мере, свободных стай. Но наработки уже имелись. И об этих наработках там и рассказывалось. Так как книга лежала прямо на одном из столов раскрытой — она и оказалась первой книгой, которую я там прочёл.

— Ну что ж. С их способностью понимать нашу речь вроде понятно. Но я заметил, что они вроде как и между собой разговаривают?

— Да. Они имеют и свой язык, если это так можно назвать. Он достаточно простой, «слов» в нём немного, но достаточно для успешного функционирования стаи.

— И ты его знаешь?

— Именно потому, что я его знаю, ты оказался здесь, а не пошёл на корм фартанам там, в горах.

— Обиделся никак? — Спокойно спросил Охотник. — А ты не обижайся. Лучше расскажи, мне это очень важно.

— А что тут рассказывать… Партия добытчиков пошла в горы. Я напросился с ними. Они не хотели меня брать, да и до этого я много раз пытался, но… Короче, за меня попросила Святая. Так я и оказался в партии. Через две недели мы пришли на охоту в Горы. И там, в одном из ущелий, и нашли тебя. Ты лежал без сознания голым на снегу…

— Голым? — Охотник встрепенулся.

— Ну да голым. А что, на тебе что-то было одето?

— Да. На мне был костюм. Очень специальный костюм…

— Не знаю, мы ничего не видели. Кроме голого изувеченного тебя, моря крови вокруг и большой стаи дохлых фартанов и двух лежащих рядом с тобой Псов Войны.

— Стаи дохлых фартанов?

— Ну да. Фартаны очень хорошо чувствуют живое тело. Как и мёртвое, впрочем. Но ещё лучше они чувствуют кровь. А вот чего-чего, а крови там хватало. Мы даже подумали сначала, что это Псы тебя так… Добытчики натянули уже луки и мне стоило больших трудов убедить их дать мне возможность поговорить с Псами. Те тоже уже подобрались и оскалили клыки… Неизвестно, чем бы дело кончилось, скорей всего меня бы не послушали, если бы сами Псы не выглядели столь убедительными, но мне дали шанс. Так я и узнал, что когда ты упал, тебя нашли фартаны и уже совсем собрались приступить к трапезе, когда подоспели твои пёсики. Судя по всему, бойня произошла та ещё и длилась не один час. Твои собаки тоже сильно пострадали, но на них всё зарастает поразительно быстро. Их регенеративный механизм тоже, знаешь ли, модифицирован. К тому же они, используя свист определённых частот и тональностей, воздействуют раненым особям на участки мозга, отвечающие за регенерацию, стимулируя их работу. Заодно этот свист оказывает обезболивающее воздействие.

— Вот как… — Охотник снова посмотрел на пристально смотрящего на него Поллукса. — А воздействует ли этот свист на человека?

— Неизвестно. — Ответил Хаим. — Но, учитывая отсутствие каких-либо существенных принципиальных различий в физиологии, можно предположить, что воздействует. Может не в столь сильной мере…

— Понятно. Значит, это добытчики принесли меня сюда?

— Да. Но с Псами договориться оказалось гораздо легче…

— В смысле?

— В том смысле, что добытчики посчитали тебя безнадёжным и не хотели связываться. К тому же, здесь, в Ковчеге… как бы это сказать…

— Как есть.

— Короче, здесь не очень, мягко говоря, любят посторонних. На моей памяти в Ковчег приняли только двух пришлых. Остальных нуждающихся в помощи обеспечивали водой и хлебом, но в сам Ковчег не пускали. И уж тем более я не слышал, чтобы кого-то приводили… или приносили.

— А как же христианское милосердие?

— К этому я и взывал, пересыпая свои призывы соответствующими цитатами из Писания. Но ум, к сожалению, в достоинства добытчиков не входит. В конце концов договорились так, что тебя забирают, но если ты окажешься совсем плох или возникнет какая-либо ситуация, требующая скорости перемещения — тебя выкидывают по дороге.

— Понятно. И именно по причине того, что чужих у вас не любят, я здесь, на нижних этажах?

— Да. — Хаим отвёл глаза. — Ты — нечистый. Мало того, обстоятельства, при которых тебя нашли, сами по себе весьма необычны, а всё необычное… — Он не договорил, но Охотник понял, — А про Псов Войны, тут же окрещённых порождениями дьявола, и говорить не приходится. И то, что они служат тебе, работает не в твою пользу.

— Кстати, почему они мне служат?

— Я думаю потому, что ты победил их вожака. Разве не так?

— Так. Но почему они меня не порвали? Что это вообще было?

— Видишь ли… У Псов Войны не только высокоорганизованный интеллект, но и своеобразный кодекс чести. Не знаю, то ли он тоже в них запрограммирован, то ли они выработали его сами — в книге об этом только упоминается, но конкретно не рассматривается… Так вот. Если бы ты был ещё с кем-либо, то есть если бы вас было хотя бы двое — они бы напали всей стаей. Нападать же на одиноких путников скопом они считают ниже своего достоинства. Поэтому тебе и предложили поединок с вожаком. Ты победил, значит ты сильнее, значит ты более достойный кандидат на то, чтобы управлять стаей.

— Вот как? Интересно. Но зачем, бога ради, они пожрали поверженного вожака?

— Их вожак — самая сильная особь — оказался слабее. Это позор для стаи. Поэтому они его и съели, тем самым иносказательно, по-своему разумению, избавившись от позора.

— Ни черта себе. Ну да ладно, с этим разобрались. Как разобрались и с моим положением. Теперь мне интересно, что меня здесь, по-вашему, ожидает? Насколько я понял, ваш Падре настроен не очень-то дружелюбно?

Хаим замялся, переглянулся с Сарой, а потом медленно, обдумывая каждое предложение, и, подбирая слова, поведал:

— Вообще-то, точно этого сказать не может никто. Мне лично неизвестно и не может быть известно по определению — ни к чему придёт Падре, ни даже образ его мыслей, чтобы делать на эту тему хоть какие-то предположения… К тому же, наверняка решение Падре будет обусловлено не только его личным отношением к тебе и к твоему присутствию здесь, но и тем, к чему придёт совет кормчих…

— Тем не менее, будь любезен предположить хоть что-нибудь. — Сказал Охотник. — Ты меня обяжешь…

Хаим наморщил лоб и продолжил:

— Я лично могу предположить, что твою дальнейшую судьбу определят всё же не столько они, сколько Святая…

— Святая — это та, которая пришла извне, не оставляя следов на снегу?

Хаим и Сара опять переглянулись. На этот раз ответила Сара. Ответила утвердительно. А Охотник закрыл глаза и расслабился. Святая — Фантом. Это без сомнения. Вроде ничего конкретного ещё не было сказано, но Охотник уже знал, что так и есть. Так бывает. В определённый момент времени по определённому поводу человек вдруг ощущает в себе Знание, которое вроде бы ничем и не подкреплено. Которое просто есть.

Вероятно, это вызвано работой пресловутого подсознания, которое не отягощает себя в процессе своей деятельности облачением конкретных мыслей в громоздкие и неповоротливые слова и помнит всё то, что вроде бы прошло мимо внимания сознания, как такового. Оперируя данными с невероятной скоростью, успевая обрабатывать конкретные факты с учётом всех ресурсов памяти. Но это просто догадки. Охотник не был силён ни в медицине, ни в психологии, ни в философии.

А возможно это Знание носит и другой характер. Как, например, когда человек идёт по улице, видит дома, людей, машины, деревья, но в его голове не наблюдается при этом словесных комментариев к тому, что он видит. Он просто знает и всё. А впрочем, где те дома, машины и люди? Когда то было и было ли вообще? И откуда это в его голове? Охотник внутренне встряхнулся и попросил:

— Продолжай…

— Святая посмотрит тебя… в смысле не только раны, но и твою душу… не знаю — правда ли это, но так говорят… и решит — что с тобой делать. Она тебя либо исцелит… — тут Хаим замялся.

— Ну-ну? — Подбодрил Охотник.

— Либо прикажет вынести тебя за пределы Ковчега и там оставить.

— Да уж, Святая ваша святее некуда. — Невесело усмехнулся Охотник.

— Она радеет за Ковчег. — Хаим развёл руками. — Это только понятно. За его безопасность, «чистоту» и сложившийся уклад. Но, думаю, что она тебя всё же исцелит.

— Что даёт тебе причины так думать?

— Видишь ли… Святую тоже не сразу приняли… Но потом, когда она начала исцелять даже безнадёжных, предупреждать о нападениях мутантов и червей, направлять охотников именно туда, где можно взять много добычи… Её авторитет возрос. Настолько, что сейчас даже Падре слушает её. А что касается последней охоты… я же уже говорил, что меня брать не хотели. И охотников к горам направила именно она. Мало того, направила именно в то ущелье, где ты умирал. Добычи там практически нет, да и быть не могло. К тому же, там традиционно территория охотящихся мутантов. Там слишком опасно для нашей охоты. Слишком велик риск самим стать добычей. Но она направила нас именно туда. Это очень странно. Очень похоже на то, что она знала о тебе и, несмотря на недовольство охотников, и меня навязала и такой опасный маршрут. Предполагаю, что это означает, что она заинтересована в тебе. Ты ей, возможно, зачем-то нужен. Вот только зачем? Этого не дано знать ни мне, ни кому-либо ещё.

— Что ж, понятно. — Вздохнул Охотник. — Значит теперь мне придётся ожидать её для выяснения последующей моей судьбы.

— Да. Похоже, что так.

— А скажи, Хаим, если она меня исцелит… каков будет мой статус здесь?

— Зависит, опять же, от неё, но скорей всего… как бы это выразить… гость-пленник. Понимаешь?

— Разумеется. Формально никто не будет ограничивать моей свободы, но фактически…

— Именно.

Ну что ж, — сказал на это Охотник, — можешь идти докладывать, как собирался. Псы тебя пропустят. А я немного ещё вздремну. Что-то я немного притомился…

— Ты потерял много крови…

— Тем более. Спасибо, что просветил.

Охотник снова закрыл глаза и отключился от действительности. Святая, так Святая — ничего не поделаешь. Возможно, она убьёт его. Но, скорей всего, не сразу. Иначе не имело никакого смысла его сюда тащить. Значит, хочет разжиться информацией. О Городе Надежды, например. О его защите. О Совете Старейшин тоже вполне вероятно. О терминалах, судьбе двух убиенных им Фантомов и о прочем. Да мало ли о чём. А потом убьёт. Наверняка. Исцелять его в имеющихся обстоятельствах было бы с её стороны немного опрометчиво и неразумно.

Но это потом. Позже. А пока можно и вздремнуть. Привыкнуть к темноте.

Глава 3. Святая

Новый день пришёл, но заботы оставил старые. Благо, памяти о них не оставалось. Бежать себе по тропинке, собирать то, что упало на землю, срезанное листорезами — и обратно. По сложной системе сначала наземных «казарм», потом через разветвлённые, покато уходящие вниз, ходы, до ещё не заполненного хранилища. Большая часть глубоких подземных хранилищ уже полны под завязку, включая и прилегающие ходы, а заполняются они, начиная с самого нижнего, поэтому бежать в темноте уже не так далеко. Бросить там свою ношу, аккуратно уложить её лапками, утрамбовать — и обратно, к солнечному свету и подстерегающим опасностям.

Дни уже стали более короткими, более прохладными. Поэтому часть его собратьев сейчас трудится, собирая опавшую в округе листву. Несёт её к муравейнику, который ею аккуратно и обкладывается. Листва преет, поэтому даже уже прохладными по-осеннему ночами в муравейнике чувствительно теплее, чем снаружи — где ночь и холод. А зимой всё присыплет снегом и в его родном доме, наглухо запечатанном, установится вполне стабильная температура. Запасы еды тоже будут постепенно разлагаться и согревать воздух. Самые первые запасы и разлагаться начнут самыми первыми, и образовавшийся от этого тёплый воздух будет подниматься с самого низа до самого верха.

А по весне стает снежная шапка, укрывшая муравейник и впавшие в кататонию «солдаты», которых всё это время приходилось подкармливать, зашевелятся, раздражённые холодной сыростью. Тогда им лучше не попадаться — могут и перекусить. Именно поэтому проходы к нижним ярусам такие узкие — чтобы озверевшим и потерявшим всякое соображение «солдатам», совершенно вышедшим из-под коллективного контроля объединённых в единый, почти имперский, организм нескольких семей, было проще выбросить свою агрессию вне муравейника, а не в него. Агрессию настолько убийственную, что даже огромные лесные звери, которые бывает разрушают муравейники менее совершенных сообществ, состоящих всего из одной семьи, предпочитают обходить их владения стороной.

Он бежал себе по дорожке к дому, снова подобрав обрез листа, как вдруг уловил нечто необычное. Настолько необычное, что накатившая на него волна объёмного и очень информативного запаха, буквально парализовала его. Он остановился, жвала непроизвольно раскрылись и ноша упала на землю.

Вокруг, он видел, началась непонятного происхождения суматоха. И это было… страшно. Он чувствовал не свой страх, а всеобщий, но понять его не имел возможности. Что-то происходило. Что-то из ряда вон. Настолько из ряда вон, что сработанное за долгие годы сообщество практически полностью потеряло всякое подобие слаженности и организованности.

Когда же он увидел это что-то, он чуть не умер на месте. Рабочие муравьи разворотили один из проходов до огромных размеров и через него, с трудом протискивая своё тело, на свет появилась Мать-Королева. Практически всех «солдат» немедленно сняли со своих постов и они окружили выбравшуюся на поверхность королеву, подрагивавшую залежавшимися радужными крыльями, плотным бронированным кольцом. А потом вся эта масса двинулась к… нему. Лапы подогнулись, и он упал на брюшко.

Когда вся процессия остановилась напротив него, он вдруг почувствовал, что позади него появился ещё кто-то. Осторожно осмотревшись, он увидел, что это ещё два «солдата», но явно не из их муравейника и почему-то белые. Все, целиком. Включая когти и усики.

Охранники королевы немедленно приняли боевые стойки, но пришельцы в ответ на это даже не шелохнулись. Мало того, судя по запаху, они остались совершенно равнодушны к происходящему. И это было очень странно и страшно. Ещё страшнее, чем если бы они тоже приняли угрожающие позы. Сейчас здесь, похоже, начнётся страшенная свара. А его, такого маленького и беззащитного, просто затопчут мощными лапами.

Но неожиданно королева произнесла: «Оставьте нас…» Её охрана немного помялась, один из «солдат» приподнялся к ней и стал что-то нашёптывать, но она раздражённо повела усиками, и он отступил. А потом вся их армия потихоньку двинулась назад… Чужаки-альбиносы же так и остались стоять неподвижными изваяниями.

Охотник открыл глаза. Рядом с ним тихо звучали странные слова, произносимые женским голосом. Грудным и очень приятным. Он повернул голову и увидел красивую женщину, которая пыталась на неизвестном ему наречии втолковать нечто его Псам. Слов он не понимал, но интонации были вполне понятны — она их в чём-то убеждала. Вот только Псы её совершенно не слушали. А если и слушали, то значения говоримому не придавали.

Он озадачился. Это второй раз уже такое получается, что его странные сны пересекаются с реальностью. Интересно, снившийся ему про некоего Атара многосерийный кошмар из этой же серии, или то было другое? А если из этой же, то почему так по-разному? Там был чистый сон, без всяких примесей… а в этих снах про муравья реальность заявляет о себе самым недвусмысленным образом.

Женщина заметила, что он проснулся, повернула к нему голову и, очаровательно улыбнувшись, произнесла:

— Здравствуй, Охотник.

— И тебе здоровья, Святая. — Ответил он.

— Ой ли? Здоровья ли ты мне желаешь? — В её зелёных пронзительных глазах заблистали хитрые огоньки.

— Будем считать, — улыбнулся в ответ Охотник, — что соблюли вежливость.

— Ну что ж… Пусть так. — Она глянула на Псов. — А ты не мог бы сказать своим мохнатым друзьям, чтобы они подождали снаружи? Со всеми?

Только тут он уловил невнятный гул голосов из-за двери.

— А с чего бы вдруг? Они справляются со своими обязанностями…

— Как и мои стражи. Однако разговор у нас должен состояться с глазу на глаз…

— Но они же просто зверюги.

— Которых я боюсь. Это меня сбивает с мысли и не даёт сосредоточиться.

— Ты боишься их?

— Да. Любого человека я могу убить, если уж на то пошло, одним словом, но они вне моей власти. У них очень странные защитные механизмы. Я пробовала на них воздействовать… нефатально, — тут же оговорилась Святая, заметив выразительный взгляд Охотника, — так только, чтобы поспали немного… Но ничего не вышло. Совершенно.

— Не скажу, что это меня расстраивает. — Ответил на это Охотник. Святая склонила голову в знак понимания и согласия.

— Как видишь, я откровенна. И, если тебя интересует, я пришла не убить тебя, а исцелить.

Он в упор посмотрел на неё, но так и не смог ничего прочитать в двух зелёных омутах, что плескались прямо перед ним, гипнотизируя и обволакивая. Он с трудом отвёл глаза и неожиданно севшим голосом проговорил:

— Не сейчас, так потом. Либо лично, либо с помощью стражи, либо вообще заложив в меня некое подобие «адской машинки».

— Нет. — Спокойно ответила Святая. — Это не входит в мои планы. Ты мне нужен живой. Даже если это приведёт к моей гибели.

— И зачем же?

— Отошли Псов, и мы поговорим.

Охотник задумался. С одной стороны, Псы обеспечивали ему хотя бы видимость защищённости, если не саму защищённость, но с другой… Даже их звериной мощи и ярости не хватит его спасти, если им придётся его спасать. Будет только больше крови и всё. Однако с чего бы его это волновало? Но удивляет настойчивость Святой в этом вопросе. Что-то тут подразумевается. Но если он не отошлёт Псов, Святая скорей всего встанет и уйдёт, по крайней мере, так она, похоже, ставит вопрос. А с другой стороны… Тьфу чёрт, он совсем запутался. Ну да ладно, в чужой монастырь, как известно… А здесь её монастырь. Будь что будет. Попробует, а там как получится.

Кивком головы он показал Псам на дверь, прося их тем самым оставить его наедине со странной женщиной. Поллукс в ответ глухо что-то пробурчал, а Немезида, будто соглашаясь, отрывисто тявкнула. После чего две пары белёсых глаз уставились на него, ожидая подтверждения. Он утвердительно кивнул. Тогда Псы поднялись и нехотя побрели на выход. Святая встала и открыла им дверь. Они же прошли мимо неё, как мимо пустого места. Стража в коридоре заволновалась, но Святая парой слов успокоила их, плотно закрыла дверь и вернулась на прежнее место.

— Итак… — произнёс Охотник, когда она снова села рядом, — исцелить?

— Да. — Просто ответила она.

— Но ты знаешь, кто я, правильно?

— Как и ты знаешь, кто я.

— И у меня на этот счёт вполне определённые инструкции.

— И ты собираешься их воплотить в жизнь, даже если я исцелю тебя?

— У меня приказ.

— Ты слепо подчиняешься приказам?

— Этот приказ был обоснован.

— Кем? Старейшинами? — В её глазах появилось насмешливое выражение. Охотник хмуро на неё глянул и проворчал:

— Однако последние события, связанные с вашей породой, убеждают меня именно в их правоте…

— Именно поэтому я хотела, чтобы те двое прислушались к моим словам…

— Что это значит?

— Ты готов выслушать версию и противной стороны?

— Ты попытаешься рассказать мне — почему я не должен этого делать?

— Да. Не думаю, что у меня так просто получится убедить тебя, если получится вообще, но попытаться всегда стоит, верно?

— Возможно. Но если ты допускаешь возможность того, что у тебя ничего не выйдет, не проще ли… — он выразительно замолчал.

— Нет. Не проще. — Ответила Святая. — Я уже сказала, что ты нужен мне живой.

— Чтобы манипулировать мною?

Святая вздохнула.

— Давай ты сначала выслушаешь, а потом будешь решать? Ладно? Сам решать, я не буду стоять у тебя над душой.

— Ладно.

— Хорошо. Тогда слушай… Началось всё, как ты знаешь, с Огненного Апокалипсиса. Самое интересное здесь в том, что именно Старейшины и явились его инициаторами…

Охотника, несмотря на то, что он всё ещё был парализован, чуть не подкинуло до потолка.

— Ложь! — Только и смог сказать он.

— Ты думаешь? — Святая передёрнула точёными плечиками. — А что заставляет тебя быть столь уверенным, что лгу именно я, а не лгали они?

Охотника будто дубиной по голове ударили. Он замолчал, а его разум стал лихорадочно искать хоть что-нибудь, за что можно было бы зацепиться. Но ничего, кроме слов, снова слов и ещё раз слов не находил. В конечном итоге он тряхнул головой, отчего в неё стрельнуло болью и произнёс:

— Однако то, что излагали они, носит достаточно стройный характер. Двое же твоих предшественников только убедили меня в своей и их правоте.

— А ты дослушай. Может и мои построения окажутся достаточно стройными?

— Любую ложь можно построить так, что залюбуешься. И зачастую именно она будет гораздо выразительней и желательней невзрачной и убогонькой правдочки.

— Не отрицаю. Ты не хочешь слушать, чтобы не терять ориентиров?

— Я… я… дослушаю…

— Ну тогда слушай… Тот мир, который существовал до Апокалипсиса, был… как бы это сказать… не то, чтобы плох, но и далеко не совершенен. А проект «Кокон», призванный решить разные глобальные затруднения, со своей задачей вполне справился, но отклика в определённых кругах, которые и могли бы реально изменить положение, не нашёл. Основное же глобальное затруднение состояло в том, что мир, как это ни сильно звучит, катился к чёрту на рога. Со всеми своими потрохами. Причём катился уверенно и бодро и уже практически без возможности остановиться. В рамках же проекта «Кокон» разработали целевую программу выхода из кризиса, причём программу эффективную и весьма действенную. Но она, к сожалению, оказалась мертворожденной. В силу вступило ни что иное, как человеческий фактор. Могущественные трансконтинентальные корпорации оказались совершенно не заинтересованы в каком-либо изменении сложившегося положения дел. Подобный консерватизм обуславливался вполне прозаической причиной — барышами. Если бы программа, которую так и называли — «Спасение» или, в оригинале, — «Salvation» реализовали хотя бы частично, то устоявшийся мировой рынок, в том числе и рынок самого главного — энергии, с треском развалился бы, похоронив под своими обломками тех, кто привык этим рынком, а следовательно и миром, управлять.

Поэтому, несмотря на всю разумность программы, несмотря на её общечеловеческий характер и действительную возможность выхода из тупика, её приняли, мягко говоря, неприязненно. Воротилы мирового рынка, хотя и понимали её здравость и необходимость, тем не менее оказались готовы лучше упасть вместе со всеми в ад, чем отказаться от своего положения. Так и получилось, что программа осталась просто программой.

Тогда несколько учёных, которых теперь и называют Советом Старейшин, попробовали начать реализацию разработанной ими программы скрытно, исподволь. Для этого они и засылали своих эмиссаров в самые разные уголки земного шара, пытаясь создать пусть и небольшие поначалу, но очаги сопротивления мировой системе. Вот только учёные — это не политики и даже не бизнесмены. Их эмиссаров находили мёртвыми сразу после того, как они пытались предпринять хоть какие-то шаги.

Неизвестно кому точно и как точно и после какой точно неудачной попытки пришло в голову, что если мир и так летит ко всем чертям, то почему бы ему слегка не помочь? А на основе выживших, которыми будут, разумеется, избранные, потом попробовать воссоздать цивилизацию. В результате «Центр», ныне известный как Город Надежды, где и располагается «Кокон», стали постепенно и незаметно превращать из очень закрытого, предельно засекреченного объекта в некое подобие Ноева Ковчега. Тогда и стали расти из-под земли, как грибы после дождя, города-сателлиты и терминалы, упрощающие реализацию проекта на месте. И именно тогда «Центр» и стал активно разрабатывать ближайшие месторождения полезных ископаемых для обеспечения своей полной ресурсной автономии. Но произошло то, что рано или поздно должно было произойти — утечка информации.

Разумеется, правительства самых разных стран никак не могли позволить кучке свихнувшихся у себя в подземных бункерах учёных, сумевших к тому же увлечь своей идеей Спасения Избранных самых разнообразных людей, создав на её основе прямо новую религию, устроить такой глобальный катаклизм. И началась война. Между «Центром» и всем остальным миром. Разумеется, «Центр» не мог победить в этом неравном сражении, поэтому к последнему, решающему аргументу (непосредственно ядерному удару) пришлось прибегнуть много раньше, чем планировалось. Но последствия этого оказались совершенно катастрофическими. Можно сказать, что известные сейчас, как Совет Старейшин, люди практически достигли своей цели.

Но не совсем. Именно поэтому, уже после Апокалипсиса и произошло то, что их «официальная историческая наука» называет «Войной за Свет». На самом деле это была бесчеловечная бойня, во время которой должны были быть уничтожены выжившие после ядерного удара. Предполагалось, что сохранившееся в «Центре» оружие и первые серийные киборги дадут ему основательное военное преимущество и операция не займёт много времени. Однако, — Святая невесело усмехнулась, — кто предупреждён, тот вооружён. Когда армии «Центра» прибыли на места, их встретило отчаянное и вполне поддержанное технически сопротивление.

Кончилось дело тем, что в этой войне «Центр» понёс такие потери, что вынужден был полностью перейти на ведение боевых действий киборгами. Сильные потери понесли и его противники. Потому на какое-то время война приобрела вялотекущий характер. Но факт в том, что с тех пор Город Надежды только и делает, что наращивает производственные мощности. И, стоит отметить, что у них, практически полностью сохранивших научный и производственный потенциал, это получается гораздо лучше, чем у Сопротивления. Следующая кровавая потеха — всего лишь вопрос времени. И первым делом Старейшины, с помощью разработанных с участием «Кокона» «Паладинов», уничтожат Независимость. Она для них, как бельмо на глазу.

— С помощью «Кокона»? Но он же… — Охотник осёкся.

— Вот именно. — Подтвердила догадку Святая. — Функционирует до сих пор и вполне успешно. И, обрати внимание, сам «Кокон» — это не только груда железа и танк с биомассой, но и высокоорганизованный искусственный интеллект. Проблема только в том, что сам он ничего не решает. Он служит. Послушание заложено в него программно, генетически и… и весьма жёстко. Он как джинн. Служит текущему хозяину.

— И именно поэтому вы пытаетесь…

— Опять верно. — Снова согласилась Святая. — Всё, что мы пытаемся сделать, так это отключить его. Или, если смерть и для него смерть — попросить его или приказать, как получится, перейти на полную автономию. Как видишь, мы не хотим ничьей смерти. Даже смерти того, что принято считать просто машиной. Но сперва… Видишь ли… опять чуть вернёмся… Все силы человечества, уцелевшие в ядерном огне, смогли не только остановить глобальное наступление «Центра», но смогли и переломить ход войны и перейти к наступательным действиям… Вот только у Города Надежды их встретили «Витязи»… Из атаковавших не уцелел никто. И именно поэтому нам позарез нужен контроль над «Коконом» — именно через него осуществляется управление этими монстрами.

— И тогда ваша армия, армия как его ты там назвала… Сопротивления… вломится в Город Надежды и уничтожит там всё и вся? — Перед внутренним взором Охотника встала Настя. Такая забавная со своим хвостиком и такая обидчивая. А он даже не попросил у неё прощения. Святая вдруг показалась ему зверем, которого нужно, не просто нужно, а необходимо уничтожить.

Святая, видимо, почувствовала его настроение, поэтому торопливо вскинула руки.

— Да нет же. Войны больше не будет. По замыслу это должна быть очень скоротечная, неожиданная атака ограниченным количеством боевых единиц. Их цель — только Старейшины и никто более. Мы хотим остановить их, обративших мир в снежную пустыню и желающих беспощадно довести дело до задуманного ими завершения. Мы просто хотим жить, как и все остальные. А они не успокоятся, пока всех не перебьют. Они и только они — наша цель. Они, посмевшие судить и казнить. Тем более, в таких масштабах. Они, всё за всех решившие и исполнившие свой приговор, должны ответить за гибель миллиардов людей, у которых, возможно, ещё был шанс. Да даже если и не было, — не им было решать — кому и как умереть.

— Ограниченный контингент в Город Надежды не прорвётся. Разве что… — неожиданно его осенила догадка, — дикие имплантоиды? — Но тут же он отрицательно повёл головой. — И они не смогут. Прорваться через оба кольца тамошней обороны, где киборгами просто кишит… нет, нереально.

— Обычные имплантоиды не смогут, — подтвердила Святая, — но усиленные технологиями «Белого Воина» — пройдут. Пусть не все, но для Совета будет достаточно и одного.

Охотник, услышав такое, замер.

— Так вы передали «Белого Воина» имплантоидам?

— Не мы. Старик с Гор. И то не сам бронекостюм, а снятые им с него принципиальные схемы. Ты сможешь забрать у него «БВ»… когда поправишься. К слову, он тебе в нём кое-чего поправил.

— Вот как? — Охотник одарил Святую подозрительным взглядом.

— Да. — Ответила она. — Там имелась одна интересная опция… Которая могла бы по команде старейшин… ну… допустим, прижать тебя к полу…

На лице Охотника отразилась после такого заявления целая гамма чувств. Святая, правильно их истолковав, добавила:

— Или даже изувечить. А может даже и убить. Пульт управления твоим бронекостюмом — в каждом посохе, которые ты, как я понимаю, не только видел, но и оценил.

— Да уж…

— Вот мы и подумали, что эта функция для тебя — совершенно бесполезна. — Губы Святой тронула лёгкая улыбка. — Особенно бесполезна, учитывая тот факт, что соответствующую команду можно передать и по гиперсвязи.

Охотнику тут стало совсем не по себе, но всё же он нашёл в себе силы задать следующий вопрос:

— Так Старик — тоже Фантом?

— Нет. — Святая отрицательно мотнула головой. — Он — человек. Когда-то он жил в Городе Надежды и являлся там одним из лучших электронщиков, но бежал оттуда. Как ему это удалось — мне неизвестно. С тех пор и живёт отшельником. А после побега примкнул к нам. Именно он разработал план вторжения в «Кокон» через удалённые терминалы по гиперсвязи — механизм её работы ему знаком, как знакомы и коды первичного доступа. Их наверняка сменили, после того, как он сбежал, но вряд ли остались те, кто мог принципиально сменить систему шифрования сигнала. Даже Старейшины такими сведениями не располагают. А после произведённой ими в среде криптографов «чистки»…

— Понятно. Но к чему тогда устроили весь тот спектакль у Независимости? Вы же все заодно, как я понимаю? Но почему-то одни на меня кидались, другой устроил мне более-менее удачный вояж в Независимость и помог смыться от имплантоидов, которые, как вдруг выясняется, ваши союзники…

— Никто на тебя не кидался. Это ты кидался. Они защищались. Что касается имплантоидов, то у них всегда свой взгляд на вещи. И экстремистов у них хватает…

— Всё равно.

Святая глубоко вздохнула и тихим голосом произнесла:

— Позволь мне попробовать объяснить тебе всё до конца…

— Изволь.

— Видишь ли… Мы, я имею в виду Фантомов, тоже некогда были вполне обычными людьми. И мы, откровенно говоря, не имеем ни малейшего понятия, что нас сделало Фантомами — радиация ли, мутации ли, ею вызванные или ещё что… но факт такой. Ну а так как мы были некогда просто людьми, то в каком-то смысле, по крайней мере ментальном, мы ими и остаёмся. Поэтому мы не всегда, к сожалению, можем договориться. Так получилось и на этот раз. Наши мнения разделились. Двое из нас высказывались за то, чтобы попытаться с тобой договориться. Это предлагала я и ещё один Фантом. А ещё двое, те, которых ты… — она споткнулась, подбирая эвфемизм, — нейтрализовал, выступали за жёсткие меры. Они ратовали за то, что тебя будет гораздо проще силой заставить сделать то, что от тебя требуется. За такое же решение проблемы выступали и имплантоиды. Поэтому они тебя и поджидали. Их не убедило даже то, что ты оказался не таким простым случаем, как им представлялось. И тогда мы схитрили.

Старик с Гор выступил на нашей стороне, но изобразил лояльность к имплантоидам. По вполне понятным соображениям. Во-первых — «сюрпризы» твоего бронекостюма, о которых он догадывался, а во-вторых — мы подозревали, что тебя вряд ли удастся заставить. Таким образом нам почти удалось решить проблему с боевым рвением имплантоидов, но они тебя всё таки засекли. В результате чего и получилось так, как получилось. Нам пришлось, в результате, перестраивать всю схему на ходу. Что же касается того оружия, которое ты добыл Старику, оно ему действительно нужно, но он мог получить его и так — по союзному договору. Гораздо важнее было создать такую ситуацию, когда ты проникся бы к нему чувством солидарности и доверия. Чтобы даже если нас, Фантомов, ты… нейтрализуешь, то остался бы тем не менее человек, который имел бы шансы убедить тебя выступить на нашей стороне.

— Вы мной манипулировали.

— Это меньшее зло, поверь.

— Но имплантоиды? Вы надеетесь, что они выполнят свою миссию и на этом успокоятся? По-моему, их амбиции далеко не ограничиваются помощью Сопротивлению…

— Ты совершенно прав… — Лицо Святой помрачнело. — Имплантоиды — наше слабое место. Знаешь, кто это был поначалу? Поначалу это были те, кого сделали имплантоидами насильно. И знаешь за что? За то, что они узнали лишнего и потребовали от Старейшин объяснений. Их и… Но технология блокировки памяти была в то время ещё совершенно «сырой» и неотработанной. В результате произошла разблокировка. У кого полная, а у кого частичная. Тогда они с боями прорвались из Города Надежды. Орудия же «Витязей» безмолвствовали по той простой причине, что один из них пожертвовал собой. Он остался в Городе Надежды, прорвался к «Кокону» и успел нанести тому определённые повреждения. Возможно разнёс бы и весь, таким образом избавив нас от последующей головной боли, но «Кокон», по прямому приказу старейшин, включил защитные механизмы. Головной мозг — самое важное в имплантоиде, мощным волновым пучком за мгновение был сварен в черепной коробке, как каша в плотно закрытой кастрюле. Но его «вояж» дал остальным возможность уйти за Периметр. Когда Старейшины опомнились и «Витязи» открыли огонь, было уже поздно.

Ровно десять имплантоидов выжило. И именно они основали Независимость. Первые же её штурмы с помощью киборгов ничего не дали. Имплантоиды обнаруживали их заранее и просто уходили, не принимая боя. Пока не освоили выпуск себе подобных и не увеличились в численности настолько, что отбивали любые атаки. Проблема в том, что со временем эти некогда люди, пострадавшие за справедливость, стали потихоньку сходить с ума. И не далее, как полтора года назад, это стало совершенно очевидно. В настоящий момент Десятеро Первых — абсолютно спятившие индивидуальности. Вся их цель — уничтожение Старейшин. А вот на что они направят свою энергию после достижения этой цели — остаётся только догадываться. Особенно учитывая их амбиции, как ты правильно заметил. Они давно уже выработали теорию, что именно они наиболее приспособлены для этого постапокалиптического мира, а значит именно они — следующая ступень эволюции, а значит они — сверхсущества, а люди им нужны теперь лишь в закрытых и полностью контролируемых колониях. На «развод». Поэтому после того, как имплантоиды, усиленные технологиями самого «Центра» выполнят задачу, их нужно будет уничтожить и снова активировать «Витязей». По крайней мере до тех пор, пока не будет найдено какое-нибудь разумное решение вопроса с имплантоидами.

— И сколько же этих «усиленных» будет? И почему мне вспоминается, что их было всего вроде как семеро?

— Потому, что есть история реальная, а есть официальная. И будет их ровно десять — Десятеро Первых. Нам на руку то, что они не собираются делиться технологией со своими собратьями. Они хотят быть сильнейшими.

— А ты не обалдела, Святая? Кто же их сможет остановить?

— Ты. — Ответила Святая и одарила его кротким взглядом из-под пушистых ресниц.

— По-моему, — сделал вывод Охотник, — сбрендили не только Десятеро Первых, но и кое-кто ещё…

— Твой сарказм, — спокойно прокомментировала Святая, — понятен, но необоснован. Ты сможешь. Я знаю.

— И что же даёт тебе уверенность в этом?

— То, что ты — Фантом.

У Охотника померкло перед глазами.

— Ты определённо ненормальная. — Выдавил он. — И Старик — ненормальный. И имплантоиды — ненормальные. Да и я… я тоже ненормальный.

— Именно это нас и объединяет на данном историческом этапе. — Святая улыбнулась уголками губ. — Мы «ненормальны» только потому, что пытаемся вести себя нормально в ненормальных условиях.

— Но другие же… Хотя бы те, кто в Ковчеге…

— Они принимают окружающее, как должное. Оно для них нормально.

— Но я никогда за собой ничего такого не замечал. Даже проблесков. Я не верю тебе!

— Поверишь, никуда не денешься. А то, что не замечал, так это и не удивительно. И не должен был. Это открывается не сразу. И Старейшины неспроста запаковали тебя в скорлупу «Белого Воина». Только лишь для того, чтобы ты надеялся на него, а не на себя. Чтобы ты не дай бог не понял — кто ты есть.

— Но они приказали убить всех Фантомов! Это как понимать? По-твоему выходит, что после выполнения миссии я должен буду застрелиться?

— Нет, скорей всего. Скорей всего, как я понимаю ситуацию, боезаряды «Кары» тоже имеют механизм дистанционной активации. Ты не удивился тому, что несмотря на практически совершенство этого оружия, тебе на каких-то пять целей выдали их в таком количестве? А производство их недешёво, ох как недешёво…

— Ну а если бы я их потерял?

— После уничтожения четвёртой цели ты бы наверняка запросил координаты пятой, разве не так? Тебе пришёл бы ответ в том ключе, что эту информацию они могут передать тебе только лично. Ты бы победил «Витязей»?

Охотник похолодел. Такой возможности он даже не допускал. Но неожиданно вспомнилась ещё одна вещь.

— Хорошо, — медленно произнёс он, — но тут один момент имеется… Они, то есть Старейшины, показали мне запись, где я сам себе рассказываю о том — кто я и что должен сделать. Как это увязать с твоим рассказом?

— Очень просто. — Ответила Святая. — Одно время, ещё до Апокалипсиса, возникло что-то вроде нового направления искусства, которое назвали нейроарт. Оно основывалось на том, что с помощью нейросканеров и голографических построителей высокой лучевой плотности, к тому времени уже достаточно распространившихся в широких массах, каждый желающий из тех, кто имел такое оборудование, мог создавать самые невероятные образы. Как взятые из реальности и доработанные, так и совершенно фантастические. Потом к таким образам научились добавлять и звук. И любой человек, с достаточно богатым воображением и фантазией мог тогда создавать, практически сам-один, полноценные видеоролики. Потом к таким «фильмам» добавилась и интерактивность, но это уже не суть важно. А тебе, мой амнезичный друг, показали именно такой незатейливый мультик. Хорошо и детально сработанный, возможно даже не одним человеком, а целым коллективом, но не имеющий никакого отношения к реальности.

— Я… — Охотник закрыл глаза, — я не знаю чему верить. И кому.

— Пока это неважно. — Ответила Святая. — Ты должен решить сам. Ответа от тебя никто не требует. И не потребует. Но решать тебе, рано или поздно, придётся. А сейчас, — Святая двусмысленно улыбнулась, — я буду тебя исцелять…

Глава 4. Исцеление

Охотник открыл глаза и покосился на Святую. Щёлочки, через которые он смотрел на мир, немедленно стали полноценными кругами — Святая скинула верхнюю одежду и продолжала раздеваться. Вот прямо на Охотника уставились уже полные желанием острые соски упругих, высоких грудей. Его сердце непроизвольно споткнулось. А Святая, тем временем, продолжала обнажаться.

Когда она полностью разделась, в её глазах уже вовсю бушевало зелёное пламя влечения.

— Надеюсь, — с многообещающим придыханием прошептала она, скользнув к нему под одеяло, — ты не имеешь ничего против моих методов лечения?

Охотник ничего против не имел. К тому же, разогнавшаяся по жилам кровь вполне ощутимо восстанавливала его силы и функциональность. Он почувствовал, что его тело приобретает былую подвижность, а тупая, ноющая боль, что становилась для него уже привычной, уходит и растворяется в багровом тумане, затопившем его разум.

Потом они лежали рядом, но очень скоро Охотник ради интереса начал двигать ногами, крутиться, вскакивать и совершать другие движения, ощущая небывалую радость от того, что всё работает. Да так работает, что будто бы ничего страшного с ним и не случалось.

— Да угомонись же ты, в конце концов! — Не выдержала Святая и залилась счастливым звонким смехом. — Лучше иди ко мне, сюда…

Охотник послушно успокоился и снова лёг рядом. Её пальцы тут же пробежали вдоль его позвоночника. От удовольствия он выгнулся и закрыл глаза.

— Прямо ручной котик. — Сказала на это Святая, глядя на него смеющимися глазами. — Хочешь, массаж целебный сделаю?

Охотник молча завалился с бока на живот, а голову положил на сцепленные «кольцом» руки. Святая села на него сверху и начала его массировать. Ощущения оказались настолько бесподобными, что он зажмурился, желая только одного, — чтобы это никогда не кончалось. Однако, через какое-то время он не утерпел и, вывернув голову, насколько смог, спросил у Святой, стараясь придать голосу ревнивые нотки:

— И многих ты так исцеляла?

Учитывая же его состояние, получилось не столько ревниво, сколько лениво. Но Святая ответила, обнажив в улыбке ряд белых, как снег, зубов:

— А тебе не всё ли равно?

— Просто интересно…

— Интересно ему… Ну что ж, я не делаю из этого секрета… Многих я так исцеляла. Практически всех особей мужского пола, достигших полового созревания, кому это оказывалось необходимо. Совмещала, так сказать, приятное с полезным. Зато теперь они — самые ярые мои сторонники. К тому же таким образом я не только исцеляю, но и… награждаю что ли. Охотников, воинов, храмовников… без разницы. Любого, кто приносит ощутимую пользу Ковчегу.

— Ого. Да ты тут не теряешься…

— Ага. Не теряюсь.

— Но как же это стыкуется с христианской моралью?

— А никак. Ты просто недопонял принцип.

— И что же я должен был понять?

— Ну, хотя бы то, что местная религия — она только основана на христианстве и на христианских же добродетелях. Но! Но Падре и кормчие прекрасно понимают, что в имеющихся условиях выживание вида в целом и конкретного сообщества в частности, в известной мере зависит и от численности людей. Поэтому они весьма тонко, стоит отдать им должное, вплели в библейские сюжеты и поучения языческую страстность, а местами даже и откровенную похоть. Если количество жителей Ковчега увеличится до определённых пределов, это даст им возможность не только успешно противостоять натиску тех же мутантов, но и начать, в свою очередь, экспансию. Соответственно, чем дальше будут границы, тем безопасней будет в самой альма-матер… Тем меньше останется мутантов, тем шире жизненное пространство, тем большей возможностей для… Впрочем, это уже совсем просто, правда?

— Угу.

— Вот тебе и «угу». Чем больше половых контактов, тем больше вероятность того, что каждая конкретная женщина понесёт и родит. При этом тут существуют весьма интересные обряды для достижения этой цели. Например тут существует так называемый обряд посвящения девушки в женщины. Стоит только молодой девушке вступить в детородный возраст, как тут же устраивается большое празднество, во время которого девушка спаривается с каждым воином и охотником по очереди. И, пока она не переспит со всеми, пусть и не за одну ночь, считается, что она ещё не стала полноценной женщиной.

— Но это же не имеет смысла. Первый же сперматозоид, оплодотворивший яйцеклетку…

— Брось! Это по науке. Здесь науке не место. Здесь считается, во-первых, что женщина несёт от того, чьё семя сильнее, а во-вторых, важен и сам ритуал. Ритуал, создающий если не общность, то её видимость. Никто точно не может сказать — чей конкретно каждый конкретный родившийся ребёнок. Потому здесь ко всем детям относятся, как к своим. Далее… таким ритуалом достигается и своеобразная половая общность. Разумеется, и здесь имеются вполне устойчивые пары, но если такая пара распадается, то это нормальное явление. Никто не устраивает из этого трагедию. Никто ни к кому не ревнует и не завидует. Если какому-то мужчине захочется провести ночь с какой-либо женщиной, он вполне может прийти к её «мужу» и попросить её. Если она сама согласна, а отказывают здесь редко, здесь это грешно, то никаких проблем не возникает. Также и сами женщины. Поэтому и обмен как «жёнами», так и «мужьями» здесь в порядке вещей.

— Какое интересное сообщество.

— И не говори. — Звонкий смех снова наполнил мрачную комнату.

— Но почему именно воины и охотники?

— Да ты что, глупый совсем или совсем не слушаешь? Я же тебе говорила про возможность экспансии. Кто её будет осуществлять? Кто для этого нужен? Для этого нужны воины, что тут непонятного? Поэтому именно они и являются приоритетными осеменителями. И чем больше крепких детей — тем лучше сообществу. В крайнем случае, больше добытчиков будет. А умные… особо и не нужны, но никуда не денешься — рождаются и такие. Но и их стараются развить физически. И только если ничего толком не выходит, то их определяют на обучение. А каким вырастет ребёнок — становится понятно достаточно быстро. Однако «обучение» — это слишком сильно сказано. Обучают здесь ровно настолько, насколько нужно, чтобы управлять Ковчегом. А это на самом деле не так уж и сложно. Внутренний распорядок определён раз и, если не навсегда, то очень надолго. Чтобы стать тем же храмовником, достаточно просто знать местное Уложение. И всё.

— А Хаим?

— Хаим выбивается из общего ряда. Слишком, и это мягко сказано, любознательный. Он представляет для Ковчега угрозу, хотя сам этого и не понимает. Он верит в свои лучшие побуждения, которые может и лучшие, но не здесь и не сейчас.

— Почему же?

— Потому что пока Ковчегу нужно развиваться вширь. А он за развитие, фигурально выражаясь, ввысь. Но это приведёт только к тому, что Ковчег станет Колоссом Родосским. А вот этого он как раз, несмотря на весь свой пытливый ум, и не понимает. Пока вся энергия Ковчега направлена именно на экстенсивный путь развития. А он предлагает, по сути дела, часть столь необходимой пока именно на этом направлении энергии пустить на интенсивный путь. А это…

— Я понял. Но скажи, Святая… вернёмся к здешнему быту… а разве при том образе жизни, который здесь ведут, не слишком велика вероятность… как бы это сказать…

— Перекрёстных родственных «браков»? Велика. Но в допустимых пределах. Численность жителей Ковчега ограниченна, но вполне достаточна, чтобы свести к минимуму прямые родственные связи. Кровные связи. К тому же, как я уже сказала, главное для нас сейчас не интеллект.

— Что-то слабо верится. В смысле в допустимые пределы. Двоюродных-то здесь наверное каждый второй, если не каждый первый.

— Тоже верно. Но что касается скрещивания двоюродных братьев и сестёр, то слухи об ужасных последствиях, к которым это приводит, сильно преувеличены. Мало того, по имеющимся у меня данным, вероятность рождения у них неполноценного ребёнка даже заметно ниже, чем у совсем посторонних друг другу родителей…

— Впервые слышу.

— Для тебя это имеет значение?

— Да как бы и нет. А скажи, — Охотник снова хитро покосился на Святую, — у тебя наверное целая куча ребятишек здесь? Прямая ветвь от Святой?

— Бесстыжий! — Она хлопнула его ладошкой по спине. — Такие вопросы женщине задавать! Но если тебе интересно, отвечу: нет. Я, видишь ли, — она слегка порозовела, — выбираю дни, когда мне «исцелять» и «награждать».

— А-а-а… — Протянул Охотник. — Вот оно что…

— Ну ещё бы… И что, разве я похожа, на много раз рожавшую? — В её голосе послышалось кокетство.

— Да знаешь, как оно бывает… — ответил Охотник. — Вот была у меня знакомая тётя… В сорок три года она выглядела на тридцать два от силы…

— Неужели?

— Ага. А ещё была тётя…

— Тоже знакомая?

— Ну да. Так той было вообще под пятьдесят, а выглядела она не больше, чем на двадцать пять — двадцать шесть. И, когда мне сказали — сколько ей на самом деле лет, я чуть с кровати не брякнулся.

— Уж не она ли тебе в своей же кровати и сообщила?

— А почему нет? Знаешь, когда я увидел её позже рядом с её дочерью, я понял, что если бы мне в тот момент пришлось выбирать между ними, то мой выбор оказался бы тем же…

— Извращенец, геронтофил…

— Ты её не видела.

— Да и бог бы с ней. А вот если спросишь — сколько лет мне — убью.

— Не спрошу…

Тут он почувствовал, что лежать на животе становится не совсем удобно. Тогда он завозился и Святая, всё правильно поняв, скатилась с него в сторону. Он тут же развернулся к ней, а она прошла прохладной ладошкой по его животу, отчего все его мышцы вздулись, а все связки напряглись.

— Иди ко мне… — прохрипел он.

— С удовольствием… — промурлыкала она и устремилась на новый приступ его твердыни.

Но прежде, чем полностью отдаться новой волне страсти, он нашёл в себе силы задать ещё один вопрос:

— Я так понял, нравы здесь по части любви свободные… Но тогда непонятно — почему Сара в изгоях. Она была бы очень кстати со своей красотой. Чем она так провинилась?

— Тем, что я к её красоте ревную. — Запросто ответила Святая.

— Но это…

— Несправедливо? Но зато чисто по-женски…

На это Охотник не нашёл, что возразить и махнул на всё рукой. В конечном итоге — какое его дело до их внутренних дрязг? Он скоро уйдёт. А пока… Он смотрел на красиво выгибающуюся Святую, любуясь её совершенством, но в его глазах всё чаще мелькала холодная искорка хищного интереса. Она почувствовала это и на мгновение замерла, внимательно на него посмотрев. Тогда он постарался отогнать лишние мысли и целиком отдаться происходящему. Потом… Всё потом…

А Святая, подарив ему жаркий поцелуй, с удвоенной энергией принялась за греховное дело, в котором оказалась столь искушённой, несмотря на её здешнее имя.

Глава 5. Исход

Святая ушла, когда он спал. На этот раз никаких снов ему не приснилось. Что для него было даже странновато. А когда он проснулся, то первым делом увидел Псов Войны, которые на его пробуждение среагировали мгновенно — кинулись к кровати и начали поскуливать, повизгивать и столь интенсивно вилять хвостами, что Хаим и Сара, которые тоже находились в комнате, зажались в уголок, чтобы посвистывающие в воздухе костяные наросты на хвостах случайно не задели бы их.

Немезида расчувствовалась даже до того, что, взвизгнув, запрыгнула к нему на кровать и упёрлась лапами ему в грудь, выдавив оттуда весь воздух к чёртовой матери. Горячий влажный язык выскочил из пасти и прошёлся по его лицу. Чертыхаясь и отплёвываясь он вскочил, а Псы вообще будто голову потеряли — начали носиться вокруг и громко лаять.

— Да успокойтесь же вы, бестии мохнатые! — Гаркнул он.

Но послушание Псов имело, видимо, какие-то свои, неведомые ему пределы. И Хаиму с Сарой пришлось просидеть в уголке ещё минут двадцать. Только по истечении этого времени Псы немного успокоились и перестали на него кидаться, изо всех своих собачьих сил выражая свою радость, и он смог их, более-менее, утихомирить.

И вовремя. Дверь открылась, и на пороге комнаты появился Падре собственной персоной в сопровождении целого отряда воинов. Окинув Охотника неприязненным взглядом, он произнёс с нескрываемой враждебностью:

— Святая исцелила тебя, хотя её решение мне и не понятно. Она также попросила дать тебе месяц на восстановление сил. Я даю тебе две недели. Потом ты должен будешь уйти.

— А в противном случае? — Спросил Охотник, улыбнувшись, как можно дружелюбней.

Губы Падре сложились в узкую линию, а по скулам заходили желваки.

— В противном случае, — прошипел он, — тебя не спасёт даже её заступничество.

В ответ на это Охотник пожал плечами, отвернулся от злого дядьки и, усевшись на пол, принялся чесать Псам за ушами. Их белёсые глаза немедленно позакатывались от удовольствия. Сзади оглушительно хлопнула дверь, но Охотник даже ухом не повёл. Как и его Псы. И только позже он узнал, что по здешним правилам отвернуться от стоящего выше по местной иерархии, пока он сам не сочтёт разговор законченным — жуткое оскорбление. Но он пропустил это заявление мимо ушей. Он не вписывался в здешнюю иерархию. Он — пришлец. И ему всё едино — что Падре, что последний изгой нижнего уровня. Когда он это высказал вслух, Хаим и Сара чуть не потеряли сознание, а Хаим даже выскочил за дверь, посмотреть — не подслушивал ли кто.

Потом он мысленно воспроизвёл состоявшийся со Святой разговор и споткнулся на посетивших его в блаженной полудрёме воспоминаниях о женщинах, о которых он ей рассказал. Однако дальше дело опять не пошло. Дальнейшее вспоминаться отказывалось. Но ему в тот момент было достаточно и того, что возведённые старейшинами барьеры потихоньку пропускают в сознание то, что за ними спрятано. Оставалось надеяться, что рано или поздно эти барьеры окончательно рухнут, как плохо возведённая плотина. На этом и успокоился.

Дальнейшая его жизнь в Ковчеге, пока он набирался сил, проходила довольно скучно и незатейливо. Он бесцельно слонялся по этажам нижних уровней, провожаемый неприязненными, но в то же время и боязливыми взглядами, на которые отвечал полным равнодушием. Никто не ограничивал свободы его перемещений, но очень скоро он убедился, что только по нижним уровням. Когда он подошёл к одной из лестниц, ведущей на верхние уровни, дорогу ему загородила пара неизвестно откуда взявшихся стражей, положивших руки на рукояти ножей. И, хотя они и жутко боялись Псов, что видно было по их затравленным взглядам, но всё же потребовали от Охотника хриплыми голосами, чтобы он даже не думал выйти за пределы той территории, на которой он в настоящий момент проживает. Он на это молча развернулся и пошёл неторопливым шагом обратно.

Много говорил с Сарой и Хаимом на самые разные темы, выяснив вдруг, что Хаим — очень интересный собеседник, хоть и смешной местами ввиду горячности молодости и непоколебимой по той же причине уверенности в правоте им излагаемого, а Сара — далеко не такая послушная и забитая овечка, затурканная жизнью, какой выглядела при посторонних. А уж как она вертела Хаимом — просто загляденье. Да и парнишка явно к ней неровно дышал. Она вроде бы как не отвечала ему отказом или какой-то явной невзаимностью, но Охотника смущали заинтересованные взгляды, что она время от времени бросала на него — на Охотника. Сам он тоже время от времени внимательно её разглядывал, когда ни она, ни Хаим этого не видели, но составлять какую-либо конкуренцию парню не хотел, считая себя в какой-то мере ему обязанным.

От них он и узнал, что оказывается каждый житель Ковчега привязан к тому уровню, на котором проживает. Причём слететь на более нижний уровень — это запросто, а вот подняться вверх — задачка ещё та. Также он узнал, что подавляющее большинство не считает такое положение вещей ограничением личной свободы. Как раз наоборот — самым оптимальным способом существования. Хотя бы потому, что наверху, в открытом мире, — диавольские искушения и соблазны. А в «Ковчеге» — всё привычно и по правильному. Жители нижних уровней попадали на верхние только на время богослужений и назидательных казней. И то только потому, что кормчие, справлявшие и то и другое, и храмовники, им в этом помогающие, а заодно осуществляющие и охранные функции, боялись ходить на нижние уровни, где случайно приблудившийся кислотный червь запросто мог ими и закусить.

Но самое интересное начиналось тогда, когда Хаим учил Охотника базовому лексикону Псов Войны, которые в этом процессе принимали самое деятельное участие. Скоро Охотник стал вполне сносно понимать Псов, а Псы его. В результате все радовались как дети — и сам Охотник, и Псы, и Хаим, и даже Сара, на них глядя.

Что он ещё делал, так это усиленно ел, пил питательные напитки, не желая даже знать — из чего они изготовлены, и до изнеможения занимался физическими упражнениями, старательно восстанавливая форму. И уже через полторы недели связки снова стали как хорошо настроенные струны, а мышцы снова покрылись прожилками и даже в расслабленном состоянии были очень упругими, а когда он их напрягал, так вообще твёрдыми, как гранит.

Время от времени он заставлял Хаима бросаться на себя с кулаками, забавляясь тем, что тот никак не может по нему попасть. Хаим сопел, пыхтел, но у него так ничего и не получалось. Потом к этой забаве стала присоединяться и Сара. На пару с Хаимом они гоняли его по комнате, а он скакал, как сайгак и вертелся ужом на сковородке. Псы же носились вокруг и радостно лаяли. А потом тоже стали помогать людям, пытаясь тяпнуть его за ноги или наддать лапой.

Несколько раз они рычащим, сопящим и топающим клубком вываливались наружу — во внешний коридор и продолжали, забыв обо всём, веселиться там. Это приводило к тому, что все, кто там находился, разбегались по своим комнатам-отсекам и старательно запирались.

После этого Охотник вечерами ходил по коридорам, стучал в запертые двери и извинялся. Но в ответ слышал, как правило, — «Изыди, исчадье адово!», — что его очень веселило.

Последний его день пребывания в «Ковчеге» тоже ничем особым не выделялся. Вплоть до того момента, пока он не вернулся с очередной прогулки, но не застал в комнате, как обычно, улыбающихся его возвращению Хаима и Сару. Он удивился и вышел в коридор — посмотреть, где они могут быть. Но вместо них увидел только оскалившую гнилые зубы растрёпанную старуху, которая при его появлении захромала прочь.

Он догнал её и загородил ей дорогу. Старуха в ответ на это прижалась к стенке и, дергая из стороны в сторону бельмастыми глазами, будто читая одну ей ведомую книгу, зашепелявила:

— Я ничего тебе не скажу, ничего, ничегошеньки, не скажу, не скажу, не скажу…

— Вот как? — Спокойно поинтересовался Охотник. — Значит тебе есть чего сказать?

— Ничего, ничего, ничего… — продолжала старуха.

— А ты знаешь, бабушка, что мои пёсики очень прожорливы?

Старуха резко замолчала, покосилась на Псов, потом начала вжиматься в стенку. Губы её затряслись, а глаза стали совершенно безумными. Охотник, глядя на неё, сильно засомневался, что Святая правильно оценивает ситуацию с перекрёстными зачатиями. Тем не менее, он мягким голосом продолжил:

— И уже долгое время они не кушали ничего, кроме перемороженного мяса, в котором уже ни вкуса, ни жизни… Им бы чего-нибудь эдакого… с тёплой кровушкой… пусть и старенькой…

Старуха сползла на пол и дёрнула рукой, видимо пытаясь перекреститься, но Поллукс навис на дней и оскалил зубы. Старуха замерла, а её губы часто зашевелились, шепча молитву.

— Ну так что, бабушка, — участливо спросил Охотник, опасаясь только одного — как бы старую, выжившую из ума ведьму удар не хватил, — ты случайно не видела Хаима и Сару?

— Храмовники, храмовники, храмовники… — заторопилась старуха, — увели, увели, увели…

— Куда? — Как можно мягче поинтересовался он.

— Верхний Храм, Храм Праздников и Казней, казней, казней…

Охотник похолодел.

— Казней?

— Да, да, да! — Старуха ощерилась. — Их казнят, казнят, казнят! Во имя Бога нашего всеблагого, во имя отца, сына и святого духа, аминь, аминь, аминь…

— За что их должны казнить? — Металлическим голосом спросил он.

— Ты проклят, проклят, проклят! Они были с тобой. Долго, долго, очень долго. Теперь они порченые! Тоже проклятые! Как и ты, как ты, как ты…

Старуха плюнула ему под ноги. Он же резко наклонился, схватил её за седые засаленные патлы, запрокинул ей голову и, глядя прямо в глаза, спросил:

— Где Храм?

— Не знаю, не знаю, не знаю. Этого не знаю. Наверху. Но больше не знаю, не знаю, не знаю…

Он отпустил старуху, выпрямился и брезгливо отёр руку о штаны. Казнят. Хаима и Сару. Это не укладывалось в голове. Этого не должно было быть. И за что? Только за то, что они жили с ним и помогали ему в меру сил? И что теперь делать? Он ничего не сможет изменить. Их слишком много, даже Псы не помогут. Но… но попытаться можно.

Кто ему Хаим и Сара и зачем он это делает, он размышлял уже на бегу. Размышлял безуспешно. Друзья? Вряд ли. Не так уж они и сблизились за это недолгое время. Он им чем-то обязан? Вряд ли. Не было бы их — были бы другие. Однако вот он несётся по коридору и собирается сейчас прорваться к Храму и остановить тех, кто собрался лишить их жизни. Но почему? Что они для него? Зачем ему связываться с местными обычаями и с теми, кто эти обычаи старательно поддерживает? Ведь скоро он просто уйдёт, чтобы никогда сюда больше не вернуться. Так он, вместо того, чтобы предоставить событиям возможность развиваться своим чередом, зачем-то готов кинуться грудью на защиту посторонних ему в общем-то людей. Что с ним происходит…

Рядом нёсся Поллукс. Немезида тоже бежала с другой стороны. Вот она что-то протявкала. Охотник не успел уловить смысл, но понял вопросительную интонацию. Поллукс отрывисто протявкал в ответ. Немезида ещё раз спросила, Поллукс опять ответил. На этот раз Охотник всё понял:

— Хорошие люди. Защита. (Поллукс)

— Убивать? (Немезида)

— Плохие люди. Смерть. (Поллукс)

— Вожак. Разрешение? (Немезида)

Поллукс открыл пасть, но Охотник сам не заметил, как прорычал на их языке: «Нападение. Смерть. Ненападение. Жизнь». А потом чуть не споткнулся, осознав, что Поллукс уже ясно и чётко ответил на его вопрос: «хорошие люди». Вот и всё. Так просто. Зверь, не забивая себе голову сложной мотивацией, уже всё для себя решил, пока он — человек — натужно пытался найти для себя какие-то там обоснования. «Хорошие люди». Достаточно.

Когда до первого поста охраны осталось совсем немного, Охотник перешёл на скользящий и почти бесшумный бег. Псы тоже постарались подобрать когти и приземляться после каждого прыжка именно на подушечки. Таким образом им удалось незамеченными подобраться к стражам на расстояние одного броска. Стражей оказалось, как и в прошлый раз, двое.

Первый успел только бросить руку на рукоять боевого ножа, но Охотник обоими руками тут же ударил его в покрытую простыми доспехами грудь. Его веса, помноженного на скорость, хватило для того, чтобы стража основательно приложило о стену, возле которой он и стоял. Страж ударился не только спиной, но и головой и с глухим стуком упал на пол. Псы уже кинулись на второго, но Охотник приказал не трогать. А тот уже успел выхватить нож и даже ударить. Охотник ушёл вниз, под линию удара, перехватил руку противника своей правой рукой за запястье, дёрнул на себя, а левой нанёс удар снизу вверх по локтевому сгибу. Хрустнуло, страж вскрикнул, а Охотник, отпустив изувеченную руку, тут же перехватил его за горло и прижал к стене. Звякнул о камень стены металлический шлем, напоминающий древнеримский, только без «петушиного гребня», из-под которого на Охотника уставились подёрнутые болью глаза.

— Где Верхний Храм?

— Я не скажу. — Прохрипел полузадушенный страж.

— Твою мать, — чертыхнулся Охотник, — у меня нет ни времени, ни желания разводить сантименты! Где Храм?!

— Я не скажу. — Повторил страж.

— Нож! — Бросил Охотник Псам. Одной рукой он продолжал душить бедолагу-храмовника, а другую вытянул вниз ладонью вверх.

Он настолько привык к тому, что Псы его понимают, что ничуть не удивился, когда в подставленную ладонь легла рифлёная рукоять. Одним ударом он сшиб со стража шлем, после чего воткнул лезвие в мягкие ткани под левым глазом служаки. Когда лезвие упёрлось в кость скулы, Охотник пару раз провернул его туда-обратно. Страж заголосил благим матом, несмотря на сдавленное горло.

— Я тебя сейчас изувечу так, что никакая Святая не спасёт. — Пообещал Охотник храмовнику. — Где Храм?!!

— Двенадцать этажей вверх по этой лестнице, потом по прорубленному в снегу и льду коридору пятьдесят метров до соседнего здания. Оттуда сразу направо, потом налево. Там ещё лестница. По ней ещё пятнадцать этажей на самый верх до бывшего пентхауза, где сейчас Храм.

Охотник вытащил нож из раны, после чего пообещал:

— Если ты солгал — я вернусь.

— Я не солгал. — Ответил страж. — Но ты не вернёшься. Тебя убьют по дороге. Нас слишком много.

— Заткнись. — Сказал на это Охотник и хорошенько врезал храмовнику под челюсть. Тот упал на пол и остался без движения.

А Охотник и Псы побежали дальше. «Подумать только, — размышлял он на бегу, — а я ведь сделал этому гаду одолжение. Теперь к нему наверняка придёт Святая…»

Охрану средних уровней, которую на них везде представляли пары храмовников, Охотник и Псы сметали без каких-либо проблем. Ситуация облегчалась ещё и тем, что некоторые, завидев несущихся на них Охотника с перекошенным яростью лицом и двух Псов Войны, с выпущенными на всю длину когтями, просто разбегались. Но те, кто разбегались, тут же поднимали тревогу и к ним со всех сторон спешило подкрепление. Оставалось уповать только на скорость. И вроде как получалось. Топот многочисленных ног позади не затихал, но и не нарастал.

Заминка возникла только возле того самого перехода до соседнего здания, вырубленного в снегу, про который упоминал допрошенный с пристрастием страж. Вход в переход охранял сразу десяток храмовников. Мало того, храмовников с тугими, усиленными луками, которыми они и не преминули воспользоваться.

Вспороли воздух тяжёлые охотничьи стрелы с крупными стальными наконечниками, что запросто пробивают навылет даже толстенный хитиновый панцирь, но… но Охотника и Псов уже не было там, куда они ударили. А второго выстрела стража сделать не успела и схватилась за ножи.

Однако к бою изготовились только восемь. Двое побежали по переходу на другую сторону. Их намерения не вызывали никаких сомнений.

— Поллукс! — Крикнул Охотник, прежде чем они с Немезидой обрушились на загородивших дорогу.

Поллукс всё понял и, проскользнув между дерущимися, помчался за убегающими. Он настиг их буквально в три прыжка. Засвистел костяной наконечник на хвосте, замелькали когти, залязгали челюсти. Справившийся за несколько мгновений со своей работой Пёс развернулся и помчался на помощь своей «стае», а стражи остались неподвижно лежать в коридоре. И его помощь оказалась очень кстати.

Несмотря на то, что Охотник бился уже двумя ножами, а звериная ярость Немезиды не знала границ, их всё-таки понемногу теснили. И, что самое неприятное, топот ног с лестницы становился всё громче и громче. Ещё немного — и им ударят в спину. Поллукс же помог переломить ход сражения, ударив в спину противнику. Плотный строй храмовников распался, а скоро и вовсе перестал существовать. Ещё бы не крики умирающих и раненых… Охотник имел основания опасаться, что их вопли будут услышаны на другой стороне перехода.

Так и получилось. Как только они выскочили на другой его стороне, тут же их встретили стрелы. Охотник успел слегка податься в сторону, но недостаточно быстро. Одна из стрел насквозь просадила плечо, а другая оставила глубокую царапину на боку. Краем глаза он увидел, что Псам тоже досталось, но не фатально, а в следующее мгновение началась очередная драка.

Торчащая в плече стрела мешала, но боли он, слава богу, не чувствовал. Он знал, что она придёт позже, но пока он был целиком поглощён горячкой боя. А сама простреленная рука вполне сохранила функциональность. Да даже если бы и не сохранила — выбора у него всё равно не наблюдалось, только драться.

Когда они смяли очередной заслон, Охотник увидел преследователей, уже покрывших половину перехода. Двое резко взмахнули руками и брошенные умело и сильно ножи прошли совсем рядом. «Да чтоб вас!» — чертыхнулся он и, сопровождаемый Псами вывалился на ближайшую лестницу. И опять безумие стремительного бега наверх, прерываемое жаркими, но скоротечными схватками. Вот только усталость уже начинала замедлять движения и реакцию.

Когда они добрались таки до Верхнего Храма, он уже почти ничего не видел — перед глазами стоял сплошной багровый туман, из-за которого он видел только то, что находилось непосредственно перед ним, да и то картинка изрядно расплывалась. В ушах грохотал ниагарский водопад, дыхание стало надсадным и хриплым, сердце долбило так, что грозило разорвать грудную клетку. С ходу высадив закрытую дверь Храма он ворвался внутрь, с ног до головы покрытый как своей, так и чужой кровью. Псы мало чем от него отличались. Их шерсть уже давно из белой превратилась в красную.

По инерции он сделал ещё несколько прыжков и остановился. Псы застыли рядом. Прямо перед ним, от пола до потолка, возвышалась самая настоящая гильотина, а Хаим и Сара, бледные, со связанными руками стояли рядом с ней на коленях и шептали молитвы. Читавший им приговор кормчий замер на полуслове и остекленевшими глазами воззрился на посмевших прервать церемонию.

И тут только Охотник заметил, что он окружён. И уже блестели в руках ножи, смотрели прямо в грудь многочисленные стрелы и не представлялось никакой возможности не то, что помочь тем, ради кого он здесь и оказался, а хотя бы самому унести отсюда ноги.

— Убить!!! — Страшным голосом заорал вскочивший со своего места, очень напоминающего трон, Падре.

Но тут же раздался и другой голос. Тихий, но не менее властный:

— Стойте! — Из-за трона показалась Святая и жестом приказала храмовникам опустить оружие. Те послушались. Однако стрелы, теперь смотревшие в землю, по-прежнему оставались на тетивах, а ножи и не думали возвращаться в ножны.

— Я сказал убить! — Снова прокричал Падре.

Верные только ему и никому более два десятка телохранителей вскинули луки, но Святая повела бровью и они беззвучно попадали на пол.

— Ещё раз посмеешь оспорить мой приказ, — ледяным голосом уведомила она застывшего отца-основателя, — и у «Ковчега» будет новый Падре.

Тот побелел, сжал кулаки так, что хрустнули костяшки пальцев, из горла вырвался невразумительный клёкот, но сделал сначала один шаг назад, потом другой, а потом просто упал на «трон» и остановившимся взглядом уставился в пространство перед собой. Повисла такая плотная тишина, что стало слышимым не только дыхание собравшихся, но и биение их сердец. Как понял Охотник, Святая первый раз за всё время своего пребывания здесь столь недвусмысленно указала Падре на его место. Теперь у «Ковчега», похоже, наступали иные времена.

Святая спустилась с возвышения, на котором стоял «трон», подошла к Охотнику и произнесла голосом, в котором отчётливо слышалась ирония:

— Я вижу, ты уже набрался сил…

Он ничего ей не ответил. Вместо ответа он обернулся и увидел, что преследовавшие его чуть ли не с самых нижних этажей храмовники уже подбегают к выломанной двери Храма.

— Они не посмеют переступить порог без моего на то разрешения. — То ли успокоила, то ли намекнула Святая. — Что привело тебя сюда?

— А то ты не знаешь. — Прохрипел он.

— Догадываюсь. — Ровно ответила она. — Но кто они тебе?

Охотник молчал, старательно избегая её пронзительного взгляда.

— Ну что ж, сформулируем по-другому. Зачем ты их спасаешь?

— Они… — Охотник в упор посмотрел ей прямо в зелёные глаза. — Они…

— Ну?

— Они хорошие люди.

— Вот как… Интересно. — На красивом лице Святой отразилось то ли подлинное, то ли поддельное удивление. — Настолько хорошие, что ты готов умереть за них?

— Я готов умереть за них. — Не отводя взгляда ответил он.

— И почему же?

— Потому, что умирая за них, я умру за себя. Я умру человеком.

— Ого! — Опять в голосе Святой пробились ироничные нотки. — Какие речи! Но как же быть с остальными присутствующими здесь?

— А в чём проблема?

— Проблема в том, что эти остальные как раз считают твоих… друзей… не хорошими… Настолько нехорошими, что приговорили их к смерти. По-твоему получается, что это именно они нехорошие? По-твоему получается, что это именно они — не люди. Нелюди. Так?

— Я не хочу играть в слова. — Ответил на это Охотник, так и не отводя взгляда. — И ты сама не хуже меня знаешь ответы на те вопросы, что задаёшь. К чему этот фарс? Просто отпусти их со мной. И мы уйдём. Сегодня же.

— С тобой? А они согласны?

— А у них есть из чего выбирать?

— А если не отпущу?

— Я буду драться.

— Ты умрёшь. Как и твои собаки.

— Это мы уже обсудили. Помнишь?

Святая рассмеялась ненатуральным смехом. Но взмахнула рукой и Хаима с Сарой развязали.

— Вы согласны покинуть «Ковчег» с этим человеком? — Спросила она у них. Вместо ответа Хаим и Сара, всё ещё не верящие в своё спасение, подошли и встали рядом с Охотником.

— Что ж, — сказала на это Святая, — ответ очевиден. Однако…

— Чего тебе ещё? — Раздражённо спросил Охотник.

— Ты убил и покалечил много моих людей. Как нам с этим быть?

— Тех, кого покалечил, тех исцелишь… как-нибудь… — теперь уже в голосе Охотника звучала ирония, — а что касается остальных — мне очень жаль. Если бы они порасторопней убегали с дороги, то ничего бы с ними и не случилось. К тому же, амнезия у меня, а не у тебя, как я понимаю. А ты сама говорила, что я нужен тебе живым.

— Хаа-а-аамишь… — Протянула Святая, расплывшись тем не менее в улыбке. — Мне это нравится….

— Мы можем идти?

— Да. Вас не тронут. У вас ровно час на сборы, по истечении которого вы должны будете покинуть «Ковчег». Вас обеспечат тёплой одеждой, запасом продовольствия, парой саней… Что же касается оружия… то я вижу, что ты им уже разжился. Однако тебе дадут и лук. Умеешь ты из него стрелять, или нет, то уже не моя проблема. Помимо всего прочего, несмотря на то, что тебе досталось, исцелять я тебя больше не буду — сам виноват. Но тебя перевяжут и обеспечат противовоспалительной мазью и известным количеством чистых повязок. Как ты будешь с этим делом управляться, то меня тоже не волнует. Хаим покажет тебе дорогу к Горам. Ты ведь туда пойдёшь, как я понимаю?

— Да.

— Старика я предупрежу, чтобы встречал. Там ты сможешь забрать и «БВ», и «Кару», и «Громы». Всё. Разговор закончен.

— У меня было ещё плазменное ружьё.

— Ничего не знаю. Уходи.

Когда Охотник в сопровождении своих друзей и Псов выбрался на поверхность, даже рассеянный солнечный свет показался ему очень ярким. Благо, к комплекту действительно тёплой одежды, закрывавшей его всего, включая и лицо, прилагались ещё и защитные очки, которые спасали от ветра и холода глаза, а заодно и защищали их от излишне яркого, после полумрака подземелий, света.

На поверхности же собралось, как показалось Охотнику, всё население «Ковчега». Но собралось только лишь для того, чтобы улюлюкать, свистеть, плевать, осыпать проклятиями и бросать в уходящих снежки, старательно доведённые до состояния смёрзшегося куска льда.

Хаим чертыхался, Сара глухо стонала, не понять, отчего больше — от болезненных попаданий снежков или от унижения, Псы огрызались… Один Охотник шёл ровно, спокойно, высоко подняв голову. Он не собирался закрываться, отворачиваться или предпринимать ещё какие-либо действия, которые бы показали беснующейся толпе, что он обращает на неё хоть сколько-нибудь внимания. Мало того, он откинул капюшон, снял шапку и с непокрытой головой, глядя прямо перед собой, степенно шествовал мимо двух рядов «провожающих». Он не бежал, он уходил.

Пара снежков попала прямо в голову, рассадив её до крови. Но он даже бровью не повёл. Псы дёрнулись разорвать обидчиков, но он ухватил их за загривки. Больше таких снежков никто не кидал. Мало того, постепенно свист и улюлюканье стихали, а уж за пределы собственно «Ковчега» компания выходила вообще в полной тишине.

Когда же они проходили мимо самого дальнего поста, охраняющего подступы к «Ковчегу», стоящие там в дозоре воины вытянулись и ударили копьями по наборным щитам.

«Что ж, — подумал Охотник, надевая шапку и накидывая на неё капюшон, — может они и не совсем безнадёжны…»

Глава 6. Пустыня

Долгое время компания шла в полном молчании. Что только понятно. Хаим и Сара были слишком оглушены тем, что их привычный мир, какой бы он ни был, но свой, родной, остался далеко позади. А всё, что ожидает их впереди, так это неизвестность и полная опасностей, зачастую смертельных, дорога. От этого становилось настолько не по себе, что просто до жути.

Охотник же, выйдя из «Ковчега», тут же о нём и забыл, только время от времени досадливо морщась, когда выступивший пот попадал в свежие раны — ощущения от этого приключались малоприятные. Все же его мысли сосредоточились теперь на ближайшей задаче — добраться до Гор и не пойти на прокорм какой-нибудь зверушке-переростку. Или стае недоростков.

Псы его опасения разделяли полностью. Поэтому стоило им оказаться на просторе, как они сразу разбежались в стороны и только смутно угадывались где-то впереди — осуществляли разведку местности. Под их присмотром ощущалось гораздо спокойней. Он не сомневался, что случись какая опасность, они первыми её заметят.

Как-то так само собой получилось, что они шли цепочкой — Охотник впереди, с петлёй саней через плечо, посередине — Сара, а позади — Хаим со вторыми санями. Однако скоро Охотник заметил, что Хаим и Сара, непривычные к долгим переходам, заметно отстают. Тогда он сбавил шаг и постарался приспособиться к их скорости перемещения. Если кто нападёт, то лучше держаться поближе друг к другу. Но всё равно он время от времени забывался и вырывался далеко вперёд. Настолько, что иногда ему приходилось просто останавливаться и ждать.

Когда он дождался их в очередной раз, он спросил у Хаима:

— Ты ж ходил с добытчиками вроде? Чего еле тащишься?

— Я не тащил саней. — Выдохнул Хаим.

— Ничего, привыкнешь… — Успокоил Охотник.

— Если сначала не помру.

— Не помрёшь.

— Точно знаешь?

— Ага. А сейчас я лучше пойду позади вас.

— И зачем?

— Пинать вас буду, как останавливаться начнёте.

— Да ну тебя…

И всё же Охотник пошёл позади. Пинать не пинал, но зато теперь имел возможность следить за бедолагами постоянно. Когда же Хаима начало заметно раскачивать, он объявил привал, хотя и считал, что ещё не время. Скинув с плеча петлю, он сел прямо на сани. Сара же села там же, где остановилась. Прямо в снег. А Хаим не сел, а повалился на твёрдый наст, так и не снимая петли. Охотник, поглядывая на молодых людей, начал потихоньку сомневаться — правильно ли он сделал, потащив их с собой? Может было бы гораздо гуманней и милосердней позволить фанатикам из «Ковчега» закончить начатое дело?

— Ты так и будешь к санкам пристёгнутый лежать? — Спросил он Хаима.

— А что? — Прохрипел тот.

— А если нападёт кто, ты будешь санками отбиваться?

Хаим нехотя завозился, скинул петлю, с трудом встал, но тут же снова завалился. На этот раз на сани. Вытянулся и замер. Слышалось только шумное дыхание.

— Так, с одним разобрались… — Охотник перевёл взгляд на Сару. — Ты детей хочешь?

Сара повернула в его сторону голову, но ничего не ответила. Видимо осмысливала — с чего бы вдруг такие вопросы.

— Если хочешь, — продолжил Охотник, — то нечего на холодном снегу детородными органами сидеть.

Он не видел её лица, но сильно подозревал, что оно по цвету сравнялось с перезревшим помидором. Помидором? «От итальянского помо д'оро — «золотое яблоко», — зашептала память, — или томат — от ацтекского томатль — «горная ягода»…» «Ну-ну, — сам себе ответил на это Охотник, — очень своевременная и весьма полезная информация…»

Сара молча встала, мгновение подумала и двинулась к нему. Он подвинулся, уступая ей место. Но от очередного вопроса не удержался:

— А почему ко мне?

Шумное дыхание с соседних саней вдруг затихло.

— Потому, что к тебе ближе…

На соседних санях снова засопел Хаим, а Охотник, прикинув расстояния, весело произнёс:

— Налетай, подешевело! Было рубль, стало два!

— Это ты к чему? — Спросила Сара.

— А тебе оно надо?

Сара ничего не ответила. Через какое-то время к Охотнику подбежала Немезида и уставилась на него преданными глазами.

— А Поллукс где?

— Разведка.

— А ты чего нарисовалась?

— Есть.

— Есть будем перед ночёвкой и по утрам.

Немезида молча развернулась и убежала. Хаим же глухо застонал.

— Чего стонем? — Спросил Охотник.

— Ты знаешь, сколько ещё до вечера?

— Догадываюсь. А ты знаешь — сколько нам ещё топать?

— Шесть дней. В лучшем случае пять…

— А в нашем случае — так все десять, верно?

— Да ладно тебе. К тому же у нас много запасов…

— Лучше лишний кусок мяса, чем недостающий. Да и нечего требуху набивать — тяжело идти будет.

— Но мне уже тяжело.

— А будет ещё тяжелее. Всё, разговор закончен.

— Почему ты такой грубый? — Тихо спросила его Сара.

— Потому, — ответил Охотник, — что единственное — чего я сейчас хочу, так это побыстрее оказаться в Горах, у Старика в гостях. Как можно быстрее решить все свои проблемы и постараться о них забыть как можно крепче. Раз и навсегда. А вы мало того, что еле ползёте, так ещё и пытаетесь из нашего похода сделать пикник на обочине.

— Ты мог бы нас и не спасать, раз мы тебе так мешаем. — Совсем тихо сказала она.

— Я уже думал над этим. — Отрезал он.

Сара молча встала и пошла к Хаиму. Тот оживился, привстал на санях, освобождая ей место, а потом, когда она села, сделал даже робкую попытку обнять её за плечи. Но она стряхнула его руку. «Дура, — подумал Охотник, пронаблюдавший эту сцену, — так стало бы гораздо теплее…» После чего отвернулся и стал внимательно всматриваться в бескрайнюю белизну. Попытался увидеть и Псов, но они сливались со снежным покровом. Ему так и не удалось их заметить.

Когда Хаим перестал с шумом забирать воздух, а Сара уже начала потихоньку зябко подёргивать плечами, Охотник встал, накинул петлю на плечо и коротко бросил: «Выступаем…» Парочка поднялась, совсем без охоты, но и без лишних выступлений. Хаим обречённо впрягся в сани, и компания пошла дальше.

До наступления ночи им пришлось останавливаться ещё четыре раза. Как ни подгонял их Охотник, двигаться быстрее и дольше своих возможностей они не могли. Приходилось, скрепя сердце, объявлять привалы. Но только тогда, когда у кого-нибудь — у Хаима или у Сары начинали недвусмысленно подгибаться ноги.

Во время очередного привала Охотник задумался над тем, что может ему и не стоит их так третировать, но тут же отогнал эту мысль — чем быстрее они окажутся в Горах, под защитой скал и скорострельных «Громов», умыкнутых им у имплантоидов, тем спокойней будет. Всем.

Ночёвку он объявил тогда, когда сгустившаяся тьма стала практически беспросветной. Без особого удовольствия, закрываясь от порывов ветра, поужинали холодным вяленым мясом. Покормили и Псов, которые поели в две смены — пока один ел, другой продолжал дозор. А потом Охотник составил сани вместе и попытался их перевернуть на бок.

— Зачем ты это делаешь? — Еле слышным, осипшим голосом спросил Хаим.

— Они закроют нас от ветра.

— Ты собрался спать на снегу?

— А у тебя идеи лучше?

Вместо ответа Хаим развязал покров на своих санях и вытащил оттуда несколько шестов, которые, несмотря на усталость, довольно споро собрал в подобие невысокого прямоугольного каркаса. Потом извлёк из саней несколько хитиновых пластин, по одному краю которых шли отверстия, и воткнул их отверстиями вверх в наст. А напоследок извлёк несколько сшитых между собой шкур. Сара помогла ему натянуть их на каркас и привязать к хитиновым пластинам. Две последних и самых толстых шкуры стали «полом» и «одеялом».

Получилось нечто вроде покрытого мехом «пенала», куда худо-бедно, но могли залезть три человека.

— Будет тесновато, — сказал Хаим, — но зато теплее.

— Вот и хорошо. — Ответил Охотник и полез внутрь.

Скоро совсем стемнело. Настолько, что окружающая действительность выглядела совершенно одинаково как закрытыми, так и с открытыми глазами. Охотник лежал посередине. Сара справа, Хаим слева. Он предлагал Саре лечь посередине, где она будет прикрыта их с Хаимом теплом с двух сторон, но она отказалась. Тогда он предложил то же самое Хаиму, но и тот отказался по неизвестной ему причине, о которой он только догадывался, но не понимал её.

К удивлению Охотника в их импровизированной «палатке» температура оказалась вполне терпимой. Прохладно, конечно, но не зверский холод, от которого трещал даже снег снаружи. Их тёплое дыхание быстро заполнило доступное пространство и стало даже душно. Толстые же шкуры вполне надёжно защищали от пронизывающего ветра. А та, на которой они лежали, и от идущего, казалось, из самого сердца земли холода.

Зарывшись в шкуру-«одеяло» он совсем согрелся. Настолько, что его немедленно разморило и он стал потихоньку сползать в чуткий сон. Он ещё слышал, как к палатке подошли Псы и легли рядом, а потом чернильная реальность завладела и его разумом.

Очередная планета. Очередная среда для изучения. Очередной поиск и сравнительный анализ форм жизни. И так раз за разом в бесконечном вояже через пустоту и абсолютный холод. Накопитель ещё пребывал вне времени и пространства, в призрачном мире призрачного бытия, не сознавая своего существования, только ощущая его, как пульсирующую в двигателях и системах «Мессии» энергию.

Иногда Накопитель видит и слышит то, что видит и слышит «Мессия», но эта информация не оставляет следов, проходит по краю сознания и тут же гаснет, как и породившие её сигналы, не оставляя по себе никакой памяти.

Вот радары дальнего действия обнаружили очередную планетную систему. Двигатели скорректировали курс, и мощный искусственный мозг корабля начал обработку первичной информации. Шесть планет, на одной из них весьма подходящие условия для жизни, на другой менее подходящие, но вполне пригодные для создания колонии. Остальные четыре — разве что для добычи полезных ископаемых. Несложные приоритеты расставлены и «Мессия» направляется к самой многообещающей планете. Он проверит все, но начнёт именно с этой. Самой пригодной.

На подходе ещё даже не к планете, а только к солнечной системе «Мессию» встречает целая эскадра. Его мощные сканеры, способные «просветить» насквозь любой объект, тут же ожили и информационные каналы засияли, поставляя всё новые и новые данные. В том числе и о существах, что прячутся от недружелюбного и негостеприимного космоса за прочными корпусами рукотворных оболочек. Оружие… Защита… Шифрованные переговоры на самых разных частотах… Строение самих существ и их предположительные физические и интеллектуальные возможности… Предварительный вывод — эволюционная ветвь от рептилий. Хладнокровные, но успешно решившие проблему с таким эволюционным изъяном путём вживления в свои тела оригинально разработанных и изготовленных искусственных источников тепла.

Накопитель почувствовал, как системы активизируют его. Здесь поиск, можно сказать, завершён. Сейчас начнётся его работа. Но сначала будет реализована ещё одна предварительная схема.

«Мессия» подходит на вычисленное расстояние выстрела орудий чужих кораблей. И те сразу перестраиваются в боевой порядок, а затем, без всяких попыток связаться, договориться, попытаться вступить хоть в какой-либо контакт, срываются с места в карьер, а их орудия уже вовсю осыпают «Мессию» смертоносными излучениями.

Накопитель, уже почти пробудившийся, ощутил, как система прервала процесс его активации и снова перевела в режим ожидания. Логично. Здесь уже всё ясно, и его участие не требуется. Смертный приговор подписан, настал черёд его исполнения.

Бортовые излучатели «Мессии», сворачивающие пространство и время до точки, а потом «отпускающие» его, что приводит к своеобразной взрывной декомпрессии (если кто-то чудом выжил во время «сворачивания», тот не спасётся от вторичного действия излучателей), ударили невидимыми плетями по чужой эскадре. Их действие продолжалось всего мгновение, одно краткое мгновение, но когда оно закончилось, путь оказался уже свободен. «Мессия», не меняя скорости и курса, равнодушно миновал ту точку, где только что защищали подступы к своей планете свыше пяти тысяч разумных существ.

А по родной планете защитников он ударил с ходу, просто пролетая мимо. Накинутая на её ионосферу «сеть» расползлась по всему чужому небу, а когда замкнулась, полностью его покрыв, то за несколько скоротечных минут дистанционно впитала в себя огромное количество энергии местного светила и, не выдержав, взорвалась. Поток всесжигающего пламени упал на планету рек и озёр — родного дома коренных обитателей.

А «Мессия» в это время уже подлетал к другой планете, где, он уже точно знал, есть колония. Его мощный мозг уже дешифровал сигналы, на которых переговаривались существа, и он теперь точно знал, что в этой солнечной системе остальные планеты необитаемы. Зато колонии развившихся рептилий имеются ещё в восьми ближайших системах. Ему предстоит много работы. Не стоит задерживаться.

Уничтожив последнюю колонию, «Мессия» подошёл к ближайшей звезде, создал очень длинный и очень тонкий протуберанец, через который и стал напрямую пожирать плоть светила, восполняя потери энергии. Но, странное дело, несмотря на то, что «Мессия» находился у исходящей жаром звезды, настолько горячей, что её адское дыхание с трудом выдерживала даже его совершенная обшивка, Накопитель чувствовал только холод. Как-будто это было не солнце, а ледяной гигант. И холод всё усиливался. Нарастал, подминал и подчинял. Пронизывал настолько, что Накопитель сам становился холодом…

Охотник проснулся от лязганья собственных зубов. За ночь тело остыло, и теперь холод проникал в него всё глубже и глубже, грозя добраться до самого сердца. Хаима и Сары рядом не оказалось, но снаружи доносились приглушённые голоса. Сладко, с особым смаком, будто пробуя на вкус давно забытый деликатес, выматерившись, Охотник полез наружу. Все тело занемело, пальцы вообще отказывались двигаться, отчего с пологом он прокопался так долго, что уже хотел его просто оторвать, всего его сотрясала крупная дрожь.

Когда он, чертыхаясь, выбрался таки из «палатки», Сара и Хаим замолчали и повернули головы в его сторону.

— Треплемся? — Раздражённо бросил он, хотя и понимал, что они в его дурном расположении духа не виноваты.

— И тебе доброе утро. — Ответила Сара.

— Если оно, конечно, доброе, в чём я лично сильно сомневаюсь… — Повторил Охотник чью-то фразу, вот только не помнил — чью.

— Ты по утрам на удивление вежлив и дружелюбен. — Включился в разговор Хаим.

— Поели? — Не стал обращать на это внимания Охотник.

— Да. И Псы тоже. А вот твоя доля. — Ответила Сара и подвинула в его сторону вяленое мясо, лежащее в чём-то, что, по-видимому, должно было символизировать собой тарелку. На мясе отчётливо виднелась ледяная крошка. Охотник почувствовал, что потихоньку звереет.

Однако ему удалось совладать с собой и даже вполне отчётливо, без громыхания зубов, выговорить:

— Собирайте тогда палатку и вещи. Как поем — сразу двигаемся.

Процесс поедания заледенелого мяса оказался на редкость увлекательным. Когда Охотник доел, его разве что на ходу не подбрасывало, так его колотило. С трудом ухватив лямку саней, он накинул её на плечо и крупной рысью помчался вперёд. В тот момент времени его весьма слабо интересовало — успевает за ним сладкая парочка или нет.

Как оказалось — нет. Пока он их дождался, стоя на ветру, он успел снова замерзнуть. Поэтому, как только между ними осталось метров десять, он снова развернулся и помчался вперёд, но теперь старался делать это более размеренно, чтобы приток и отток тепла происходил не скачками, а размеренно и более-менее стабильно.

Вот только на шестой раз они отстали настолько, что ему пришлось скакать через сани, пока они не подошли. На их измученных лицах было написано такое искреннее страдание, что Охотник, витиевато выразив своё отношение к вопросу, объявил привал. Хаим и Сара, будто по команде, рухнули на сани.

— Так мы не неделю будем идти, а месяц, а то и два. — Пробурчал он.

— Охотник, — слабым голосом ответил Хаим, — мы идём так медленно не потому, что не хотим быстрее, а просто потому, что не можем. Ты можешь сколь угодно злиться на нас, сколь угодно нас подгонять, но это ничего не даст. Мы сами хотим быстрее. Искренне хотим. Нам тоже плохо и неуютно в этой заснеженной пустыне, но мы не можем.

— Тоже? А кто сказал, что мне здесь плохо?

От удивления Хаим и Сара даже приподняли головы, несмотря на крайнюю измождённость.

— У тебя голова не перемёрзла? — Проявила участие Сара. — Ты ж сам из кожи вон лезешь, только бы побыстрее оказаться в Горах. Разве не так?

— Что ж здесь хорошего? — Выразил своё удивление и Хаим.

— Нет, мать вашу! — Сорвался таки Охотник, давая выход копившемуся с утра раздражению. — Не перемёрзла! А хорошего здесь то, что кроме холода, озверевших мутантов и голодных фартанов здесь больше ничего и нет!

При упоминании о мутантах и фартанах Сара и Хаим беспокойно заёрзали. Охотник на это широко ухмыльнулся и продолжил:

— А в остальном здесь очень даже хорошо. Гораздо лучше, чем в вашем сраном Ковчеге, гораздо лучше, чем в сраном Городе Надежды, гораздо лучше, чем в не менее сраной Независимости. Никто не стоит над душой, никто ничего не требует, не размахивает флагом какого-то там долга. Только я и эта пустыня, где всё зависит только от меня. Где я предоставлен самому себе и только от меня зависит — где и как я буду завтра. Ни с кем не нужно считаться, ни на кого не нужно делать поправок — сам по себе. Разве это не чудо? А вот вы двое, — он ткнул в них пальцем, — в эту идиллическую картинку не вписываетесь. И именно поэтому я «из кожи вон лезу», — передразнил он Сару, — чтобы побыстрее оказаться в Горах. Ещё вопросы?

— Так почему бы тебе просто не оставить нас? — Спокойно спросила Сара. — Может как-нибудь и добрались бы с божьей помощью.

— С божьей помощью вас фартаны бы обглодали. — Уже более спокойно сказал Охотник. — А оставить вас не могу потому, что это именно я вас сюда и вытащил. Это мой долг теперь — довести вас до Гор, как бы напыщенно это не звучало. Я спас вас и теперь за вас отвечаю, иначе это не имело смысла вообще. Это ноша, которую я взвалил на себя добровольно. Правильная или неправильная, имеющая смысл или бессмысленная совершенно, но моя. Понимаешь? Так сложились обстоятельства, конечно, но я ведь мог решить и иначе. Однако решил именно так. И теперь я скорее прибью вас сам, чем оставлю… Вся моя жизнь в последнее время — это рассказы посторонних мне людей и… не людей о том, кто я такой и что я должен делать. Рассказы противоречивые и, подозреваю, что правды в них одинаково. Но что касается вас — я выбрал сам. Это важно. А теперь вы валяетесь пузами кверху и усиленно не делаете ничего, тем самым делая всё возможное, чтобы нас нашли и пожрали. Я хочу довести вас до Гор. И при этом хочу, по вполне понятным причинам, остаться в живых. Однако подобные желания, как вижу, исключают друг друга. И это меня бесит. Что тут непонятного?

Сара молча поднялась, вздохнула и пошла в том направлении, в котором они двигались до привала. Хаим, кряхтя, тоже поднялся, впрягся в лямку и пошёл за Сарой. Охотник немного удивился, но смолчал.

— Вот только, — добавил он так тихо, что разговаривал больше сам с собой, — вряд ли я могу уверенно сказать, что эта самая добровольно взваленная на себя ноша меня радует. Просто обстоятельства сложились так, что поступить иначе я не мог. Вполне возможно хотел бы, но не мог…

Кажется, они его не слышали.

Последующие три дня Хаим и Сара только и делали, что оправдывали возложенное на них доверие. Так рьяно, что привалы получались сами собой — они просто падали без сил и судорожно хватали ртами ледяной воздух. До Гор оставалось ещё далеко, но большую часть пути они уже прошли вполне приемлемыми темпами. Охотник прямо нарадоваться на них не мог. Правда, радоваться приходилось молча. Парочка настолько выбивалась из сил, что им становилось совсем не до разговоров. А разговаривать сам с собой Охотник не считал интересным. К тому же, он начал опасаться, что они себя попросту «спалят» и ему придётся тащить их на себе. Если не хоронить здесь, в заснеженном краю.

Изредка прибегали за едой Псы, но особой разговорчивости в них тоже не наблюдалось. Молча хватали приготовленное им мясо и также молча убегали обратно в снежную пустыню. А Охотник провожал из грустным и где-то даже завистливым взглядом. Вот ведь… как всё просто. Настолько просто, что эта природная естественность казалась даже благородной. Чего не скажешь о тех многочисленных, создаваемых зачастую на пустом месте, трудностях, которыми обязывают себя люди. И по поводу которых так сильно переживают, что порою и до смертоубийства доходят.

А на пятый день с момента исхода из Ковчега пошёл снег. Сначала он просто падал крупными, медленно оседающими хлопьями, но потом стал потихоньку подниматься ветер. Охотник всем своим звериным чутьём понял, что быть метели. Но то, что началось спустя какое-то время под определение метели подходило слабо. Пришёл и рухнул на три маленькие человеческие фигурки буран. Самый настоящий ревущий в ушах, пригибающий к земле, упорно заметающий снегом, беснующийся буран.

Глава 7. Солярная Стела

Идти дальше не имело никакого смысла. Мало того, что они с большим трудом пробивались сквозь плотную стену ветра, так ещё и видимость упала метров до трёх-четырёх. Приходилось в прямом смысле слова держаться друг за друга. Псы тоже крутились неподалёку, постоянно пересвистываясь. А ко всему прочему Охотник сильно подозревал, что они сбились с курса. В таких условиях это немудрено. К тому же он знал (откуда только — не понять), что в условиях ограниченной видимости человек на открытых пространствах, по причине лёгкой ассиметрии тела, начинает ходить кругами. Он уже совсем собрался объявить остановку и попытаться укрыться за санями, когда они наткнулись на выступающую из снежного покрова стену, выполненную из некоего композитного материала. По стене шла раскуроченная, но ещё вполне узнаваемая металлическая лестница.

— Что это?! — Проорал он Хаиму в ухо, перекрывая завывания ветра.

— Солярная Стела! — Прокричал тот в ответ.

— В ней можно укрыться?!

— Да! Там вроде есть технические помещения! Но надо найти вход!

Охотник скинул лямку саней и полез по раскачивающемуся металлическому каркасу лестницы наверх. Где быть двери, как не у лестницы? И так и оказалось. Только то была не дверь, а люк квадратного сечения. Он навалился на металлическую ручку, но она не поддавалась. Тогда он повис на ней всем весом и стал усиленно дёргаться. Она пошла вниз так неожиданно, что Охотник не успел среагировать, сорвался, упал на небольшую площадку возле люка, пол которой был выполнен из металлической сетки, успешно её прорвал и полетел вниз. Слава богу, ему удалось миновать торчащие из лестницы во все стороны арматурины, но свежего снега намело ещё немного, а наст оказался очень твёрд.

Приложившись о него после падения с высоты метров пяти, Охотник вспомнил всех святых по очереди и по имени, ссылаясь при этом на некую богоматерь и её душу. Над ним нависло обеспокоенное лицо Сары.

— Ты как? Цел?

— Ещё не знаю.

Он встал, отряхнулся и полез обратно. Вроде ничего не сломал. Добравшись до люка, он попытался его открыть. Но не тут-то было. Металлические поверхности самого люка и того, во что он был врезан, прикипели намертво. Охотник достал из-за голенища нож и стал методично простукивать люк по периметру. Сдвинуть его с места удалось только после третьего круга простукивания. И то, открывшись на ширину, не превышающую сорока сантиметров, люк встал. Теперь уже совершенно намертво.

С трудом протиснувшись внутрь, Охотник попробовал выбить его ногой. Результат оказался самым малообнадеживающим. Люк скрипел, с него сыпалась ржа, но отворяться шире не собирался. Тогда Охотник лёг на пол и попытался бить по нему обоими ногами. После третьего могучего удара он понял, что либо успокоится, либо сломает пятки. Плюнув на дальнейшие попытки, он спустился вниз, нагрузил на себя вещей, сколько мог и полез вверх. Пришлось сделать пять ходок, прежде, чем он не перенёс всё. Сани же он затаскивал наверх, в прямом смысле слова цепляясь за поручни зубами.

Потом он помог подняться Хаиму и Саре, после чего они совместными усилиями попытались затащить наверх Псов. Забава получилась та ещё. Псы по лестницам лазить не умели, а весили столько, что даже совсем не слабенький Охотник весь взмок, поднимая их наверх по сложной системе придуманных на ходу блоков. Положение усугублялось ещё и тем, что Псы всё понимали, но ничего поделать с собой не могли. И как только их лапы повисали в воздухе, они начинали отчаянно брыкаться и жалобно взвизгивать.

Но справились и с этой нелёгкой задачей. Охотник задраил люк, и сразу повисла нереальная тишина. Герметичность технических помещений Солярной Стелы оказалась на высоте. Вот только эта герметичность отсекала не только звуки, но и свет.

Охотник сделал по помещению пару осторожных шагов, обо что-то споткнулся, сдал в сторону, но наступил на Пса. На Немезиду ли, на Поллукса ли — неизвестно. Факт в том, что Пёс отчаянно дернулся, и Охотник незамедлительно свалился на пол.

— Темнота и высота, — глубокомысленно произнёс он, глядя прямо перед собой беспомощными глазами, — лучшие мои друзья.

Неожиданно что-то блеснуло, а потом помещение залил ровный красноватый свет. Охотник поднялся и уставился на Хаима, который держал в руках склянку с переливающимися внутри огнями. Хаим осторожно поставил её на имеющуюся в помещении настенную полку.

— Это что? — Спросил Охотник.

— Жидкий огонь. — Ответил Хаим. — Получают из слизи кислотных червей, смешанной с хитином мутантов.

— Интересный химический опыт.

— И главное — полезный. Но стоит одна такая скляночка много.

— В Ковчеге же нет денег?

— Зато человеческими жизнями за этот светильничек заплачено сполна.

— Что-то я у вас таких не видел.

— Их очень мало. Всего штук десять. И есть они только у Падре и кормчих.

— А ты где такое чудо нахватил? Украл никак?

— Нет! — Хаим даже покраснел от возмущения. — Это входило в комплект того, что приказала собрать нам Святая.

— Как интересно. — Сказал Охотник и тут же потерял к светильнику интерес. Светит себе и светит.

Вместо дальнейших расспросов по поводу освещения он осмотрел помещение. Оно оказалось небольшим. Метров шесть в длину и метра четыре в ширину. Над люком, через который они только что прошли, красовалась табличка: «16th level». Охотник присвистнул. Шестнадцать этажей снега — это нечто. Во-первых. А во-вторых, здешний «левел» явно повыше привычного «этажа» будет.

— Слышь, Хаим… Сколько лет прошло с Огненного Апокалипсиса?

— Точно об этом никто тебе не скажет, — ответил Хаим, одновременно помогая Саре расстилать шкуры на полу, — разве что в Городе Надежды — там точно следят за временем. Но примерно сказать могу — лет семьдесят, как минимум.

— А что это за Стела? — Задал Охотник очередной вопрос, продолжая исследовать помещение.

— Солярная, я же сказал. Её построили в рамках программы выхода из кризиса…

— Ты знаешь о программе?

— Да… читал…

— И что?

— Солярная Стела — энергостанция, функционировавшая на солнечной энергии. Её одной хватало на полное обеспечение всей необходимой энергией как Города Надежды, так и всей прилегающей округи. Реакторы тогда законсервировали. Только недолго она работала. Года три, кажется…

— Авария?

— Апокалипсис.

— Ясно. Но она неплохо уцелела, да?

— Строилась из того же материала, что и Периметр Города Надежды. Только вот лестницы из обычного металла, да люки туда же. Наше счастье, что лестницы покорёжило, но полностью не разрушило. А то б копать пришлось.

— В смысле?

— Башня состоит из сорока уровней. Мы сейчас…

— На шестнадцатом.

— Ну вот. Все уровни были соединены между собой как лифтом внутри, так и лестницей снаружи.

— Ясно… — Задумчиво произнёс Охотник, продолжая осмотр помещения. Неожиданно он наткнулся на неприметный выключатель. Тронул сенсорную панель и застыл, как вкопанный — с потолка полилось вниз мягкое матовое освещение. Если бы перед ним в землю ударила молния, он бы не так удивился. — Так она… функционирует?!

— Если она уцелела снаружи, то стоит предположить, что сохранилась и её начинка, разве не так? — Спросил Хаим, а Сара фыркнула.

— Но… но почему тогда никто не пытается использовать её по назначению?

— Пытались. Вокруг Стелы целое кладбище под снегом. Слишком далеко. Невозможно обеспечить достаточный уровень защиты. А разрушать, чтобы не досталось другим, пожалели. Видимо все желающие надеются, что будет ещё праздник и именно на их улице.

— А Ковчег? Разве здесь не было бы лучше? Светло… тепло… — произнёс Охотник, вдруг почувствовав идущее от стен тепло. Казалось, оно шло отовсюду. Он наклонился и потрогал пол. Точно — тёплый.

— Здесь техника. Технологии. Наука. А всё это — от лукавого. Божий человек должен пользоваться только тем, что создал Бог.

— Но вы ведь пользуетесь копьями, боевыми ножами и луками. Разве это бог вам дал?

— Конечно. Падре во время своих странствий однажды заснул и ему приснился сон, где Бог обещал ему свою защиту, а когда проснулся, то нашёл рядом с собой щит, нож, копьё, лук и колчан со стрелами. Также в этом сне Бог завещал ему, что люди могут использовать дары земли и неба для того, чтобы своими руками создавать себе простые орудия труда.

— Копьё — это орудие труда? — Не скрывая иронии спросил Охотник, а басня про божьи дары вообще привела его в восторг.

— Разумеется. — Ответил Хаим. — Добытчик — тоже труженик.

— А воины?

— И воины. Они защищают Ковчег…

— Понятно. — Охотник потерял к нему интерес. Если спросить сейчас, как Хаим оценит захватнические походы, которые рано или поздно состоятся, если Город Надежды не раздавит Ковчег, согласно Святой уже очень скоро, то ничего не добьёшься. А если потом, то найдётся воз и маленькая тележка благородных и богоугодных обоснований, вроде распространения слова божьего, защиты правоверных и прочей пурги. Люди неисправимы и ничуть не меняются, в каком бы мире и в каком бы времени не жили. И эта Стела — наглядное пособие по вопросу. Столько труда, столько сил, как умственных так и физических… и всё прахом. Разве это разумные существа? Разве это хомо сапиенс? Какой же это к чёрту сапиенс…

В помещении основательно потеплело. Настолько, что Охотник начал преть в своих шкурах. С огромным облегчением он стал от них освобождаться. Когда он остался в исподнем, если так можно выразиться, он с наслаждением растянулся прямо на тёплом полу, использовав вместо подушки Немезиду. Стало тепло и очень уютно. И только теперь он понял, как же давно ему не было по-настоящему тепло. Холод, въевшийся уже в самое его существо, нехотя уходил, сотрясая тело короткими мышечными спазмами. Мышцы резко сокращались, будто загоняя окружающее тепло прямо в кости, прямо в костный мозг. Очень скоро его основательно разморило в тепле, и он, совершенно забыв где он и что с ним, спокойно заснул.

— Наш Самый Главный Командир кажется уже видит сны? — Прокомментировала Сара.

— Похоже на то. — Ответил Хаим.

— Тогда и нам следует пользоваться моментом. Я так устала, что кажется просплю несколько дней подряд.

— Ага. Как же. Так он и даст тебе отоспаться. — Раздраженно произнёс Хаим. И он и Сара были очень утомлены, что было видно даже по их основательно осунувшимся лицам. От усталости их буквально качало. — Сейчас сам выдрыхнется, а как остальные — его не касается.

— Я думаю, — ответила на это Сара, начав скидывать одежды, — что ты к нему несправедлив. Подумай сам, одному ему было бы гораздо легче, в этом он прав. Однако, несмотря на то, что любое промедление может стоить ему жизни, он не бросает нас. Хотя и мог бы. Да и то, что он сделал в Ковчеге… Я до сих пор этого не понимаю…

— Я, честно говоря, тоже… — ответил на это Хаим, сглотнув слюну и отвернувшись — он никогда не видел Сару настолько обнажённой, — но то, о чём ты говоришь… так и есть. Но он мог бы быть и посдержанней, если уж на то пошло.

— А мы могли бы и не обращать на его несдержанность внимания. Он для нас старается. Даже эти его крики — это тоже для нас. Ему это не нужно, если хорошенько подумать. Вряд ли он получает от этого удовольствие. — Сара легла на расстеленные шкуры, набросила на себя «одеяло» и закрыла глаза.

— Да, пожалуй, ты права… — сказал на это Хаим и тоже начал раздеваться. Когда он уже готов был лечь, он подошёл к выключателю и тронул панель. Подача тепла немедленно прекратилась. — Тьфу ты… — дёрнулся он, — придётся спать при свете…

Помещение снова осветилось, и он стыдливо нырнул под «одеяло». Долгое время он набирался смелости, а потом попробовал обнять Сару. Она без злости, но и без лишних сантиментов стряхнула его руку. Хаим глубоко вздохнул и смирился. Скоро тишина нарушалась только посапыванием людей да дремотным порыкиванием Псов.

Через слоёный пирог перистых облаков закатное солнце обливало зелень листвы окруживших поляну деревьев и пробивающейся отовсюду травы низкопробным золотом. Вокруг стояла тишина, нарушаемая только плеском рыбы в озере, редким ещё кваканьем лягушек да мелодичным пересвистыванием маленьких птах. Над самим озером стояла лёгкая туманная дымка — день выдался очень жарким, а к вечеру немного похолодало. А на берегу, почти возле самой воды, горел, потрескивая, костёр, от которого шли запахи древесной смолы, дыма и жарящегося мяса. Вокруг костра «треугольником», на расстеленных на земле шкурах, сидели Охотник, Сара и Хаим. Сара — подогнув ноги под себя, Хаим — согнув ноги перед собой и обхватив их руками, а Охотник — в расслабленной позе лотоса, застывшим взглядом, не моргая, глядя в огонь, отчего на него снизошло состояние непроизвольной медитации.

— Это и есть твой мир? — Спросил, оглядываясь, Хаим.

— Да. — Глухо ответил Охотник, будто из другого измерения.

— Здесь очень красиво… — Включилась в разговор Сара.

— Да. — С тем же выражением и интонацией подтвердил Охотник.

— Деревья, трава… Я читал о них. — Задумчиво произнёс Хаим. — А это, рядом вот, это… море?

— Озеро.

— Озеро? Никогда не видел столько воды в одном месте, а это оказывается ещё даже не море. Какое же тогда море? Ты покажешь нам?

— Возможно.

Сара сорвала травинку, повертела её в руках, погладила, поднесла к носу. Потом передала Хаиму:

— Понюхай, как пахнет.

— Да. — Снова изрёк Охотник, хотя его никто не спрашивал. Выпав из нирванического созерцания мыслей ни о чём, он покосился на своих собеседников, посмотрел на их измождённые чумазые лица и уже совсем хотел было добавить: «В отличие от нас», но передумал. Вместо этого он покосился на озеро. Неплохо бы занырнуть, смыть с себя въевшуюся грязь и этот отчаянный, выедающий ноздри запах. Неужели его невольные попутчики не чувствуют, что от них всех просто воняет. Но вставать пока лень. Потом — обязательно, но не сейчас.

Хаим и Сара удивлённо воззрились на него.

— Что «да»? — Спросила Сара.

— Ничего. — Ответил Охотник, отмахнувшись от надоедливого тополиного пуха. Тот парил, казалось, везде. Изредка пушинки падали и в костёр, вспыхивали агонизирующими светлячками и переставали существовать.

— А ещё я читал, — продолжил тему Хаим, что были ещё и города, так? Большие, где много людей, большие дома… Вот как тот, где Ковчег, только до того, как…

— Да. Были.

— И там тоже красиво? — Это снова проявила интерес к разговору Сара.

— Кому как. — Ответил Охотник. — Объяснять не хочу. Скажу только, что даже у тех, кто как бы любил город и всё с ним связанное, бытовало выражение «вырваться на природу». Это вам о чём-нибудь говорит?

— Вроде да… — в голосе Хаима послышалось сомнение, — но всё же не совсем понятно.

Охотник на какое-то время задумался. Заговорил он снова тогда, когда Хаим и Сара уже не чаяли дождаться ответа:

— Город — это, прежде всего, много людей. Как следствие — шум, суета, дым, грязь…

— Грязь? — Искренне удивилась Сара.

— Посмотри туда… — мотнул головой в сторону Охотник, на возвышающуюся неподалёку кучу пластиковых стаканов, пакетов, упаковок от сублимированной лапши, бутылок из-под водки и пива. Сара оглянулась, потом поднялась, подошла к куче, подняла из неё пустую бутылку с надписью «Русский Размер» и зачарованно стала вертеть её в руках.

— Какая красивая и добротная склянка! В Ковчеге ей бы цены не было…

— Она изготовлена машинами.

Сара сморщилась, как будто съела кожуру лимона и бросила бутылку обратно.

— А это? — Она подняла с земли пластиковый стакан.

— Это тоже.

Стакан тоже отправился в кучу, а Сара вернулась к костру.

— Но при чём же здесь грязь? — Спросила она непонимающе.

— При том, что это, — Охотник снова повёл головой в сторону кучи, — мусор. Грязь. Что тут непонятного?

— Мусор?

— Вот именно. Отходы. Грязь.

— Что-то я тоже не понимаю… — Медленно произнёс Хаим. Охотник на это вздохнул, но попытался объяснить:

— Для мусора, для отходов, есть специальные места. Те, кто здесь отдыхал, вместо того, чтобы устраивать из красивого во всех остальных отношениях места отдыха помойку, должны были, по уму-то, собрать за собой всю эту срань, положить в пакеты и выбросить там, где положено. Но мусор, как видишь, лежит здесь.

— Но почему, если так по уму?

— Потому, — начал раздражаться Охотник, — что свиньёй быть проще. Убрать за собой мусор — это же напрячься надо. Аж пару раз наклониться. Гораздо проще потом орать, что пляжи и другие места, как массового, так и не очень отдыха, превратились чёрт его маму знает во что; орать, что ответственные за это лица совсем уже мышей не ловят. Хотя, опять же по уму, это дело каждого — жить в навозе или не жить. Потому, что гораздо проще требовать, чтобы кто-то за тобой убирал, чем не срать себе же под ноги. А чисто как раз не там, где убирают, а именно там, где не серут.

— Но это же само собой разумеется. — Хаим удивлялся всё больше и больше.

— Вот именно. — Охотник надолго замолчал. Но видно было, что от него ждут продолжения. Он вздохнул и снова заговорил: — Так не везде, спору нет, но ты спрашивал меня про мой мир, верно? А что есть мой мир, как не то, что меня окружает? И прежде всего — это люди. В данном случае, — он снова кивнул на кучу мусора, — такие вот.

— Люди? Что за люди?

— Ты издеваешься что ли?

— Нет, но я хочу понять.

— Люди… — Охотник фыркнул. — Люди… Женщины, либо слишком практичные, либо слишком глупые, чтобы быть любимыми, но достаточно озабоченные, чтобы быть доступными… Мужики… незатейливые в своей агрессивной и безмерной похоти; то настолько умные, что совсем теряют контакт с реальностью, то настолько глупые, что им всё равно… И все друг друга стоят. Ревниво следят у кого титьки или пенис больше, у кого тачка или хата круче, у кого денег в мошне больше. И каждый стремится если и не перещеголять соседа, то, по крайней мере, не отставать. Вещизм, как религия. Идеальное сообщество хомячков, среди которых наиболее авторитетен тот хомяк, кому удалось больше напихать за щёки… Потому город — это также и постоянная круговерть. Рутина. Суета. Ради количества. Ради того, чтобы твои щёки тоже респектабельно оттопыривались. Без остановки и сомнений. Остановиться и отдохнуть можно, конечно, но лучше этого не делать, честное слово. Стоит только дать себе передышку, оглянуться, как в голову начинает прокрадываться коварненький вопросец — «А зачем?» И не дай тебе бог начать искать ответы.

— Но почему же? — Искренне удивился Хаим.

— А потому. Что стоит тебе начать над этим размышлять, как запросто можно дойти до мысли, что вся твоя жизнь, со всеми её составляющими, которыми ты так гордишься, мало чем отличается на самом деле от жизни ленточного червя. По крайней мере, глубинная мотивация именно такова. Всё остальное — вторичные навороты, не несущие в себе никакого принципиального значения. И стоит хоть раз дойти до такой мысли, как тебе придётся жить с этим всю жизнь. Можно, конечно, и сбежать. В некий свой вымышленный мир, или к тому же Богу. Но если тебя угораздило дойти до таких соображений, то и это не поможет.

— И что тогда?

— Тогда ты либо слетишь с катушек, что со мной и случилось, либо примешь всё, как есть, и станешь жить, как все, и тихо радоваться незатейливым хомячьим радостям. Переспал с красивой женщиной — хорошо. Вкусно покушал — тоже хорошо. Приобрел глянцевый автомобильчик — ещё хорошо. И так без конца, до самой смерти.

— По-моему, ты не прав. — Покачал головой Хаим. — Думаю, ты просто не любил этот мир, не знаю уж почему, но я бы, как мне кажется, был здесь счастлив…

— Вполне возможно. — Согласился Охотник. — Но мне кажется, что ты был бы счастлив здесь только первое время. Кажется потому, что ты знаешь только свой мир, а я видел твой и жил в этом.

— Но почему же? Ведь здесь так… красиво… спокойно…

— Как бы тебе объяснить… Вот взять хотя бы это «спокойно»… Вы в Ковчеге постоянно боролись за выживание, так? Вы жили идеей, надеждой, что рано или поздно всё изменится и изменится к лучшему. И жизнь станет другой — сытой, спокойной, умиротворённой… И вот тогда-то заживёте. Если не вы, то ваши дети. И вы готовы были пожертвовать собой ради этого… А за что жертвовать собой здесь? За лишних пару долларов на счету? Или за любовь какой-нибудь красавицы? Но зачем, если красавица сама не против? За что? Я не вижу. Самопожертвование имеет смысл, если оно к чему-нибудь приводит. А к чему оно приведёт здесь? К бессмысленной гибели, вот и всё. Отдельный человек здесь уже ничего не решает. И вся доблесть здесь, в этом глобализированном и поделенном мире — пробиться чуть повыше, хапнуть чуть побольше… И все силы только на это и уходят. Мало того, это считается нормальным. Нормальным считается то, что ушёл романтизм, ушло величие… да и жизнь, кажется, ушла тоже…

Парадокс в том, что жизнь, она там, где из-за плеча выглядывает смерть. Вы сталкивались с ней каждый день и жили. Несмотря ни на что и даже вопреки. А может и именно поэтому. То же самое и со всем остальным. Настоящая любовь, о которой слагают легенды, рождается среди ненависти и вражды; искренняя бескорыстная дружба, которая достойна песен и памяти — среди беспросветной клеветы, предательства и продажности… Может это несправедливо и вряд ли стоит этим восхищаться или радоваться этому, но так есть. Так уж повелось, что чем ниже ползаешь, тем дороже небо. Если, конечно, ты не освинел совсем и не считаешь нормальным явлением грязь. — Охотник опять покосился в сторону кучи мусора. — Что же касается смерти, то она тоже может быть совершенно разной там и здесь. Там вы если и умираете, то либо от вполне понятной болезни, либо во вполне понятной схватке с какой-нибудь тварью. А не от того, что вам пробивает голову выброшенная из окна пьяной скотиной пустая бутылка из-под водяры. И не от того, что у какой-нибудь мрази нет денег на очередную дозу, но есть нож в кармане.

Конечно, стоит понимать, что не всё так уж совсем мрачно и беспросветно, я сгущаю краски, но всё же факты имеются. И я сгущаю краски вовсе не потому, что мне нравится говно. Совсем даже нет. Но я никогда не относился и к тем, кто для спокойствия души старательно от него отворачивается и делает вид, что его вообще не существует. Таких людей мне даже жалко. Ведь, в конечном-то итоге, — невесело усмехнулся Охотник, — как можно бороться с тем, чего нет? Верно?

Мало того… Людям свойственно замыкаться именно на плохом, такова наша природа. И так и получается, что о любом, допустим, человеке судят не столько по благодеяниям, сколько по злодеяниям. Если даже кристально чистый и благородный человек совершит подлость, то ему придётся очень постараться, чтобы очиститься. Если это у него вообще получится. Это же правило применимо и к государствам. Иначе нацистскую Германию и Советский Союз вспоминали бы в первую очередь не по многомиллионным жертвам этих режимов, а по потрясающему подъёму экономики, науки и техники… и культуры… какой бы она ни была. Поэтому я и считаю, что ваш мир, со всей его откровенной жестокостью, гораздо честнее, гораздо живее и гораздо чище этого.

А здесь… Здесь, например, только чтобы почувствовать себя живым, в этом подогнанном под человека мирке, некоторые люди предпринимают разные, совершенно бестолковые на мой взгляд действия. Кто прыгает с парашютом, почему-то называя полётом ощущения падающего булыжника, кто сплавляется по горным рекам, видимо испытывая удовольствие от простукивания своей головой выпирающих из воды булыжников, кто прыгает с опасных обрывов, кто лазит без страховки по скалам…

— А ты ничего такого не делал? — Прервала его Сара.

— Нет. Я же говорю, на мой взгляд это бестолково. Не то, чтобы я не понимаю этих людей, совсем наоборот, но мне это не подходит. Я считаю, что у человека и так вполне достаточно шансов свернуть себе шею, подвернув ногу на крыльце собственного дома, поэтому… Поэтому жизни надо уметь радоваться, такой, какая она есть. Вот только жизнь сама мне время от времени дарит то, ради чего другие лезут, прыгают, сплавляются. Возможно, если бы было иначе, то я бы и пополнил ряды этих деятелей, но мне это не нужно. Хотя кому, как не мне, знать, что те же прикосновения любимой женщины играют совершенно особыми красками как раз после того, как тебя основательно приложило…

— А тебя прикладывало? — Поинтересовалась Сара.

Охотник снова усмехнулся:

— По-моему, меня прикладывало пару раз уже за время нашего знакомства, разве нет? А знакомы мы не так, чтобы и давно… В частности после того, как я уже почти принял тот факт, что никогда больше не смогу ходить, мне теперь в охотку лишний раз подвигаться, только для того, чтобы почувствовать, что я двигаюсь, а не лежу бревном.

Сара смутилась и отвернулась.

— Ничего, — успокоил её Охотник со смехом, — любое несчастье воспринимается как само собой разумеющееся, если оно происходит не с тобой. Впрочем, как и радость тоже. Человек такое хитрое животное, что вселенское значение придаёт только своим рефлексиям.

— Человек — не животное! — Возмутилась Сара. — Человек…

— Тварь божья. — Закончил за неё Охотник. — Не очень-то велик выбор, правда? Или тварь или животное — выбирай.

— Созданье божье! По образу Его и подобию!

— Ага. Настолько по подобию, что это самое созданье превратило ту красоту, которой ты так восхищаешься сейчас, в заснеженную пустыню…

— То козни лукавого! — Убеждённо заявила на это Сара.

— Ага. — Согласно кивнул Охотник. — Надо же свалить на кого-нибудь вину за свои промахи. Взять хотя бы, — он хлопнул себя по шее, — комаров.

Сара открыла рот, чтобы опять что-то возразить, но их завязавшуюся было теологическую дискуссию прервал Хаим, который выпал на время из разговора, но теперь снова в него вернулся:

— Растёт трава, журчит ручей, по ветке скачет воробей. А лёгкий тополиный пух укроет нас от бед и вьюг. Мы будем счастливы вдвоём, и вместе мы Эдем найдём. И нас пропустит Херувим во имя света и любви…

— Ты не пробовал свои стихи записывать? — Поинтересовался у него Охотник.

— А что, понравилось? — Зарделся, как девица, Хаим.

— Просто тогда ты бы молчал… — глубокомысленно изрёк Охотник.

Хаим тут же окрысился:

— Ты просто завидуешь!

— Само собой.

— Тебе это недоступно.

— Ясен пень.

— Ты ничего не понимаешь!

— А ты как думал?

Хаим вскочил и отошёл от костра. Слышалось только обиженное сопение.

— Зачем ты так? — Тихо спросила у Охотника Сара. Он же ответил нарочито громко, чтобы слышал Хаим:

— Он мог бы спокойно спросить у меня — что же мне конкретно не понравилось, и мы бы спокойно это обсудили. Возможно, ему бы даже удалось убедить меня в своей правоте. Или мне бы удалось убедить его и тогда он, если не совсем дурак, попытался бы подтянуть рифмы, размер и всё прочее. Вместо этого он предпочёл беситься, обвинять меня в скудоумии и обижаться. Вот и поделом.

Хаим засопел громче, но не выдержал и спросил язвительно:

— И что же не понравилось нашему ценителю?

— Какая разница, — равнодушно ответил Охотник, — лучше ты мне расскажи, что заставило тебя думать, будто мне это недоступно?

— А всё заставило. Весь твой образ мыслей, все твои слова. По-моему, ты совершенно пустой человек. И потому тебе всё кажется пустым. И потому тебе так нравится наша заснеженная пустыня — ты там дома. И ты не любишь этот мир только потому, что он не любит тебя!

— Вот как? — Охотник ухмыльнулся и подмигнул Саре, однако она его веселья не разделяла. — А тебя этот мир любит? Ты у него спрашивал? И что он ответил? Что любит? И в чём это выражается? Воздухом ты особым дышишь, земля тебя как-то особо носит, или облака для тебя как-то особо выстраиваются? А на шизофрению тебя не проверяли?

Хаим молчал.

— А ещё скажи мне, друг мой неожиданный, — продолжил Охотник, — я прошу, я слёзно умоляю — расскажи мне: что такого ты имеешь, что даёт тебе если не право, то причины заявлять, что ты — не пустышка, а другой человек (пусть я) — именно такой? Что в имени твоём? Кал у тебя зелёный или яйца ромбиком? Или что? — Сару передёрнуло, но Охотник не обратил на это никакого внимания. — Богатый духовный мир? И в чём он выражается? Где критерии для сравнения? Или для заявления, что у тебя он есть, а у других его нет? Или может тебе так кажется потому, что ты слагаешь стихи, а я нет? И это повод? А если, допустим, им грош цена — всё равно? Поделись же сокровищами духа. Вдруг я позавидую и тоже разживусь? Доброе дело сделаешь. Богоугодное.

— Тебе не понять. — Бросил Хаим не оглядываясь.

— А ты попытайся…

— Я не утратил способности чувствовать и переживать!

— Вот как… — Охотник подкинул в костёр пару веток. — Всё-таки редкая ты, Хаим, скотина. Надо было дать тебе башку оттяпать.

Тут вскочила и Сара. Задыхаясь от возмущения, она накинулась на Охотника:

— Мы помним это и без постоянных напоминаний! А с твоей стороны не очень-то и великодушно нас этим попрекать! Мы тебя не просили, ежели что!

— Эй! — Охотник состроил зверскую гримасу. — Это мой сон и я здесь решаю — кому и что говорить! Я здесь устанавливаю правила!

— Нет, ты слышал, — не разжимая губ, обратилась к Хаиму Сара, — он даже во сне командует.

— Ага. — Раздался смешок, но Хаим, который теперь стоял лицом к Охотнику, тоже не открывал рта. — Вошёл в роль.

Такой странный способ общения настолько удивил Охотника, что он… проснулся. Над ним нависало лицо Сары.

— С добрым утром. — Произнесла она. — И что же за правила ты устанавливаешь?

— И вам с добрым утром. — Буркнул Охотник.

— Еда уже готова. — Сказала Сара. — Будешь есть?

Охотник молча поднялся, потянулся и подошёл к встроенному в стену столику, на котором лежала его порция. Хаим и Сара, видимо, уже поели. Да и Псы сидели возле люка с осоловелыми глазами.

Подкрепившись, он, всё ещё переваривая странный сон, милостиво объявил о двадцати минутах отдыха, после чего, если буран кончился, они снова отправятся в путь. Хаим и Сара поглядели друг на друга с обречённым выражением в глазах.

Через двадцать минут, если не врал таймер, активировавшийся вместе с освещением, Охотник открыл люк и выглянул наружу. Снег всё ещё шёл, пуржило, но, похоже, непогода заканчивалась и скоро кончится совсем. Неожиданно рядом с головой Охотника клацнула в железо люка стрела. Он дёрнулся назад, и люк за ним с грохотом захлопнулся. Стрела определённо шла прямо в голову и отклонил её случайный порыв ещё не улёгшегося ветра.

— Метко собачат, шельмы.

— Кто? — Обеспокоено спросил Хаим.

— А вот бы знать. Не видно ещё ни черта.

— Значит мутанты. Они лучше видят, приспособились.

— У них есть луки?

— У разумных — да.

— Час от часу не легче. Так они ж, если видят нормально и хорошо соображают, штурмовать начнут?

Хаим и Сара побледнели.

— Стела активна, — начал рассуждать вслух Охотник, — а раз активна, то должны быть активны и системы защиты… Здесь есть что-нибудь боевое?

— Ну да. — В глазах Хаима появилась надежда. — На каждом уровне по шесть скорострельных турелей опоясывают Стелу. Насколько мне известно, именно с их помощью…

— Ясно. А пульт управления… Наверняка в самом низу?

— Не знаю.

— Плохо. Тогда вы охраняйте люк, Немезида, ты с ними, а я постараюсь его найти. Поллукс, со мной.

— Не оставляй нас… — Жалобно попросила Сара.

Охотник тут же просчитал такую альтернативную ветвь событий, но отказался от неё:

— Нет. Турели снаружи. Значит их нужно активировать до того, как мутанты ворвутся внутрь. Иначе нам не спастись. А без вас я буду двигаться гораздо быстрее.

И тут же, уже ни над чем больше не размышляя, побежал искать лестницу или лифт. Первым он нашёл лифт. Ткнул кнопку вызова и с огромным облегчением услышал, как внутри шахты загудели подъёмные механизмы. Теперь только бы успеть. Только бы успеть.

Пульт управления он нашёл действительно в самом низу. Переключил основной рубильник на стене в положение «On», и пульт сразу осветился мерцанием ламп и мониторов. «Извини, братишка…» — сказал он высохшему трупу в операторском кресле и скинул его на пол. Тот немедленно рассыпался в пыль. «Сколько же лет он здесь просидел, на своём последнем посту?» — подумал Охотник, но тут же запретил себе отвлекаться. Он попытался вникнуть в интерфейс управления Стелой и тот, слава богам, оказался достаточно нагляден, чтобы без особого труда в нём разобраться.

Ожили мониторы внешнего обзора, изображение очистилось, и он увидел возле Стелы многочисленный отряд. Оставалось только гадать, что их сюда привело. Четверо мутантов уже карабкались к люку шестнадцатого уровня. Времени оставалось совсем чуть-чуть. Скоро они начнут его высаживать, а у Хаима и Сары навряд ли хватит силёнок, чтобы удержать рукоятку. Стоит только одному из мутантов повиснуть на ней всей массой, как это сделал вчера Охотник, и всё — покупайте свечи. В такой ситуации кнопка «Door Lock» оказалась очень кстати. От избытка чувств Охотник хватил по ней кулаком. «All Doors Locked», — сообщила система. Он облегчённо вздохнул.

Но стоило предположить, что мутанты не успокоятся и начнут осаду. А в Стеле есть свет, есть тепло, но нет еды и воды. Выбор получался простой: или помереть с голоду, или самому быть съеденным. Где же управление этими долбаными турелями?

Мутанты уже вовсю пытались отдать люк, а Охотник никак не мог найти боевых систем. Он перебрал уже все нецензурные слова и все возможные их сочетания, но это совсем не помогало. Тут его тронул лапой Поллукс.

— Чего тебе?! — Раздражённо бросил он.

Пёс в ответ повёл головой. Он посмотрел по направлению его взгляда и увидел на противоположной от пульта стене большую кнопку, над которой имелась ярко-красная надпись: «RED ALERT». «Ах ты ж, чёрт тебя побери… умный пёсик, хороший пёсик…» — приговаривал Охотник на бегу. Втопив кнопку в стену, он с радостью увидел, как идущий с потолка свет приобрёл красноватый, тревожный оттенок и услышал, как в недрах Стелы завыла сирена. Метнувшись обратно к пульту, он отметил, что мониторы автоматически перешли в боевой режим, теперь оставалось только кнопки жать… Вот только его ждал очередной сюрприз.

По центральному монитору красовалось: «To activate autocannons insert the Commander's Key». «Какой ещё на хрен Key?!!» — взвыл он. Гнездо для ключа, однако, он нашёл сразу, но вот где сам ключ? Вполне ведь могло получиться так, что его здесь и нет сейчас вовсе.

Он вскочил с кресла и переворошил полуистлевшую одежду оператора, но ключа в ней не нашёл. «Ищи!» — приказал он Поллуксу. Тот коротко гавкнул и умчался, а он остался у мониторов. Сев в кресло, он начал пассивно наблюдать за происходящим и эта вынужденная пассивность убивала. Когда же он увидел, что мутанты, оставив ни к чему не приводящие попытки открыть люк вручную, тащат к Стеле некое устройство, сильно похожее на автоген, ему стало нехорошо. Материал самой Стелы выдержит, но вот выдержит ли люк? — Большой вопрос. Он снова вскочил с кресла и стал беспокойно метаться рядом с пультом, не выпуская из виду происходящее на экране. А Поллукс всё не приходил. Неужели же… Но верить в это не хотелось.

Поллукс появился только тогда, когда мутанты с автогеном уже закрепились напротив люка и из сопла резака появилось синее пламя. В зубах у Пса болтался на цепочке ключ. «Молодец, я в тебе не сомневался!» — похвалил Охотник Пса, выхватил ключ, вогнал его в гнездо и провернул.

На обзорном мониторе, отображающем площадку возле шестнадцатого уровня, он увидел, как из стены рядом с мутантами выехала скорострельная пушка. Мутанты на лестнице замерли и тупо на неё уставились. А на главном мониторе появилась надпись: «Choose the Fire Mode: Automatic | Manual». Охотник кликнул на «Automatic», и тут же заснеженная реальность за стенами Стелы взорвалась огнём и рёвом. Работали даже те орудия, что были скрыты под снегом. Их крупнокалиберные пули вспарывали наст прямо под ногами мутантов, отчего снег казалось кипел, и уверенно находили цель. Охотник снова обессилено опустился в кресло.

Орудия прекратили огонь разом буквально через несколько секунд, а на мониторе управления замерцала надпись: «All detected targets have been destroyed». Охотник покосился на Пса и с улыбкой произнёс:

— Кажется всё? Поллукс победил?

— Нет. — Ответил Пёс.

— Что? — Не понял Охотник.

— Фартаны, хороший нюх. Кровь. Скоро здесь. Много.

Несколько мгновений он тупо смотрел на Пса, а потом подскочил, как ужаленный.

— Сразу не мог сказать?!

— Не спрашивал.

Охотник провернул ключ в положение деактивации орудий, убедился, что турели снова скрылись в стене, потом выдернул его из гнезда. Короткое мгновение смотрел на него, размышляя, после чего бросил его на главный пульт. Затем сбегал до противоположной стены и отключил тревогу. Снова вернувшись к пульту, нажал клавишу «Door Lock». Система никак не отреагировала. Он нажал её снова — никакой реакции. Тогда он просто выдрал её и обнаружил, что сломал контакт, когда ударил по ней кулаком. Подцепив его ногтём, он привёл его в рабочее состояние. «All Doors Unlocked» — сообщила система. Кое-как закрепив кнопку на месте, он крупными скачками понёсся к лифту. «Ещё день не начался, а уже столько беготни…» — мелькнула мысль. «То ли ещё будет…» — тут же пронеслась за ней другая.

Ворвавшись в помещение, где они провели ночь, он увидел, что Хаим и Сара уже собрали вещи. Молча отдраив люк, он выбросил из него первые сани.

— Ты чего? — Ошалел Хаим.

— Уходим. — Коротко ответил Охотник и вышвырнул вторые сани.

— Но почему?

— Фартаны. Скоро. Много.

— Тогда не ли лучше пересидеть здесь и от них тоже отстреляться?

— А ты знаешь, сколько фартанов в округе? А сколько боеприпасов осталось? Я — нет. А фартаны могут ждать долго. Ещё дольше мутантов.

Охотник выбрался на площадку и посмотрел вниз. Но плотный снег и всё ещё задувающий ветер так и не дали толком ничего рассмотреть.

— Так, — не оглядываясь сказал он, — сначала спускаем Псов…

Мимо промчался Поллукс и, перемахнув через леер, ухнул вниз. Не успел Охотник удивиться, как ту же процедуру повторила Немезида.

— Баба с возу, кобыле легче. — Прокомментировал он. — Псы знают, что делают, значит и мы не убьёмся. Твоя очередь. — Повернулся он к подошедшему Хаиму.

— Ты спятил? Прыгать неизвестно куда? Да мы ноги переломаем!

Охотник ухватил его за шиворот и за пояс и перекинул через ограждение площадки. С тихим шипением непонятного происхождения Хаим скрылся из поля видимости.

— Теперь ты.

Но Сара, с округлившимися глазами и затрясшейся челюстью, попятилась от него. Он её изловил, закинул на плечо, с большим трудом протащил её брыкающуюся, вертящуюся и визжащую через щель полуоткрытого люка и сбросил вниз. Визг сопровождал всё её падение, но потом резко оборвался. Тут Охотник впервые засомневался: всё-таки Псы — это Псы, а хрупкие человеческие тела — это совсем другое. Однако на раздумья времени не было. Захлопнув люк, он одним движением бросил себя через леер и провалился в пустоту.

Упав вниз, он ушёл в рыхлый снег по грудь. Пули турелей разворотили наст, превратив его в мягкую кашу. Оказалось мягче, чем на перину с тумбочки спрыгнуть. Охотник начал вертеться, выбираясь, но тут его подхватили и вытащили на более-менее твёрдый снежный покров. Потом все вместе они подтянули не очень глубоко ушедшие в снег сани, Хаим и Охотник впряглись в лямки, и вся компания, не сговариваясь, припустила со всей мочи от Солярной Стелы.

Глава 8. Третий контакт

Они бежали так, как не бегали до этого никогда. Хаим и Сара, получившие наглядную демонстрацию того, что для некоторых существ, населяющих этот мир, они не больше, чем несколько десятков килограмм вкусного мяса, тёплой крови и мозговых косточек, мчались так, что Охотник только и поспевал. Однако он понимал, что силы для такого спринтерского подвига им придаёт элементарный страх — самый лучший на свете стимулятор. Через какое-то время усталость достигнет таких значений, что даже слепой животный ужас перестанет быть для них чем-то особым. И они скорее умрут с безразличием на лицах, чем сделают ещё хоть одно движение. Но пока они бежали хорошо. Очень хорошо.

Через некоторое неизвестное, по причине отсутствия какого-либо значения, время из многослойной снежной занавески появился Поллукс и сообщил, что их курс пересекается с курсом большой стаи фартанов, со всех лап мчащейся к Стеле. Охотник молча развернулся и побежал в другом, указанном Псом, направлении. Парочка как привязанная проследовала за ним. На этот раз без всяких вопросов.

Во второй половине дня кончился осточертевший до невозможности снег. А ближе к вечеру беглецов догнала прикрывавшая тыл Немезида и отрапортовала, что погони нет и уже не будет — фартаны вовсю пируют и уже наверняка объелись. Прибежал и Поллукс. И тоже с добрыми вестями — все фартаны округи скорым маршем проследовали к месту утренней мясорубки. Охотник остановился, сбросил лямку и молча упал на сани. Лёгкий стук, донёсшийся до его ушей, красноречиво подтвердил то, что никому ничего объяснять не надо.

Когда дыхание немного восстановилось и более-менее успокоилось грохочущее сердце, он спросил:

— Сколько ещё?

— Завтра вечером будем у подножья. И там ещё день. — Донёсся слабый голос Хаима.

— Приемлемо. — Резюмировал Охотник.

— Жаль только, что в Стеле так толком и не отдохнули.

Охотник сел на санях и подозрительно покосился в сторону парня.

— Уж не специально ли ты туда завёл, Сусанин ты наш?

— А почему нет? — Огрызнулся тот. — Мы слишком устали. Нам необходим был отдых. А буран — это случайность.

— Ну-ну.

— Что «ну-ну»? Всё равно было почти по пути…

— Почти?!

— Да ну тебя. Никто не знал, что оттуда так срочно придётся отбывать.

— И никто не знал, что там территория охоты мутантов?

— Я читал о Стеле. Книжку, в которой её описывали, выпустили задолго до того, как появились мутанты. Какие бы там ни было. О чём жалею, единственное, что системы защиты так и не закончили. А то бы ещё денёк отдохнуть можно было.

— А что системы защиты?

— Разработали плазменные орудия, которые должны были бы питаться непосредственно от солнечной энергии. А это практически бесконечный боекомплект — Стела, как ты видел, до сих пор функционирует. Наверное потому, что она настолько высока, что уходит в самые небеса. Вот только установить их уже не успели…

Охотник пожал плечами. Если бы да кабы. Встал, накинул лямку на плечо и пошёл, бросив:

— Идём…

— Но…

— Идём!

Уже виднелись горы, до которых, как казалось, рукой подать. Но Охотник знал, что это только кажется — до них ещё топать и топать. Поллукс бежал впереди, производя разведку, Немезида по-прежнему позади, за той же надобностью, да и сам Охотник не забывал зорко всматриваться в более-менее очистившееся пространство. Однако поздним вечером, когда он уже совсем собрался объявить ночёвку, компания неожиданно наткнулась на Святую. Все замерли, как вкопанные.

Та стояла босиком на рыхлом после бурана снегу, ничуть его не приминая, а из одежды на ней имелось только воздушное, практически ничего не скрывающее платьишко. Которое, однако, и не думало развеваться на резком, пронизывающем ветру. Как не думали менять своё положение и её красиво лежащие на плечах локоны.

— Прямо Моисей, евреев из Египта выводящий! — Расплылась она в улыбке от уха до уха.

— Скорее, от Мамоны спасающий. — Улыбнулся в ответ Охотник.

— Фи… — Скривилась Святая.

Тут-то Охотник и вспомнил — кого она ему напоминает. А напоминала она ему ту самую. Ещё со школьных лет любовь. Самую первую, самую нежную, трогательную и, разумеется, самую настоящую. Но вместе с памятью о том светлом, что тогда происходило, пришла и память о той боли, которая сопровождала их долгое, агонизирующее расставание. Ещё по-юношески острое, когда казалось, что время остановилось, Вселенная рухнула и жить дальше нет никакого смысла.

— А ты всё ищешь, где проще и больше? — Спросил он у неё.

— Узнал никак?

— А то.

— Кто старое помянет — тому глаз вон, не правда ли? — Осклабилась Святая.

— А кто его забудет — тому оба. — Ответная улыбка Охотника ничуть не уступала улыбке Святой. Ни по ширине, ни по лживости.

— Пожалуй. — Согласилась она. — Кстати, ты знаешь, что твои спутники не имеют к евреям никакого отношения? Просто имена у них библейские.

— Мне без разницы.

— Не антисемит?

— Нет.

— А в наше время были люди…

— Идиотов всегда хватало. — Перебил её Охотник. Святая посмотрела на него с интересом. Потом перевела взгляд на Хаима и Сару и приказала:

— Оставьте нас.

Те не двинулись с места. Брови Святой приподнялись, и она спросила у Охотника:

— Мы можем поговорить наедине?

Охотник жестом показал и людям, и подоспевшим Псам продолжать движение без него. И те и другие молча двинулись и, с двух сторон обойдя Святую, на которую бросали неприязненные взгляды, медленно потянулись к горам.

— Неплохо ты их надрессировал. — Прокомментировала Святая.

— Ты по-прежнему никого ни во что не ставишь. — Не то спросил, не то выразил общеизвестный факт Охотник.

— Ну знаешь ли… — Вспыхнула Святая, но Охотник поднял руку, останавливая готовую сорваться на его голову лавину.

— Не знаю и знать не хочу. Говори, зачем ты здесь? В нашей ситуации тебе здесь не следовало бы появляться.

— Ну во-первых, — сверкнула на него глазами Святая, — я предупредила Старика, что вы на подходе. Он будет встречать. Во-вторых, я доставила тебе от него передачку… — Она сдвинулась в сторону — на земле лежало плазменное ружьё и три батареи. — Ты кажется его умыкнул и теперь оно вроде как твоё, верно? — Она не скрывала иронии. — А в Горах тоже мутанты и ведут себя очень беспокойно. Кажется мне, что кто-то им подкинул некую идейку…

— Так чего и «БВ» тогда не принесла?

— А я тебе не нанималась. Что смогла, то смогла.

— Или что посчитала нужным?

— Может и так.

— А может и мутанты не просто так активизировались? Тебе ж нужно, чтобы я понял — кто я есть на самом деле…

— Скотина.

— За что взял, за то продал. Что ещё?

— А ещё — твоё время выбирать. Здесь нет моей охраны, никого вообще. Только ты и я. Если хочешь убить — убей.

— Здоровая мысль. — Согласился Охотник и потянул из-за голенища устрашающий боевой нож. Святая отступила на шаг.

— Ты убьёшь меня после всего, что я для тебя сделала?

— Я учёл твои рассказы. — Спокойно ответил на это Охотник. — Но пока у меня есть возможность действовать по двум сценариям. Если мой сценарий, который пока базируется больше на рассказах Старейшин, окажется неверным, я погорюю по тебе. А если что, то остаётся ещё Старик, и ещё один Фантом. Я верно всё понял?

— И ты посмеешь?

На этот раз вместо ответа Охотник просто бросил нож. Тот угодил даже не делавшей попыток увернуться Святой прямо в левую часть груди, и она рассыпалась золотистыми искрами, которые медленно стали оседать на белый снег. Но Охотник готов был поклясться, что это случилось за мгновение до того, как лезвие ножа вонзилось в неё. Сам же нож пролетел ещё метров двадцать и провалился в снег.

Он покачал головой и пошёл за ножом. Она всегда была слишком самоуверенной. И всегда пыталась крутить людьми. Потому и расстались, что он послушно крутиться не хотел. А она была очень красивой и могла позволить себе выбирать. Так и получилось, что два паука не ужились в одной банке. Тем более, что каждый из этих пауков имел своё собственное представление о том, как нужно добиваться поставленных целей.

Он достал нож, разбросав снег, протёр лезвие от запорошивших его снежинок и сунул в ножны за голенищем. Потом подошёл к тому месту, где только что стояла Святая, поднял ружьё, вогнал в разъём батарею и щёлкнул предохранителем, одновременно являвшимся активатором подачи энергии. На маленьком табло возле приклада вспыхнула надпись. Но не обычное, достаточно крупное и хорошо различимое «ARMED», а что-то другое, более мелкое. Охотник приблизил табло к глазам и прочитал: «Self destruct in 10… 9… 8…»

Он забросил ружьё так далеко, как только мог, и ещё до того, как оно упало в снег, со всех ног помчался в противоположную сторону, мысленно продолжая счёт. Досчитав до нуля, он бросился наземь и закрыл голову руками. И тут же горячая волна распылившейся в окружающее пространство плазмы прошлась по нему. Запахло палёной шерстью. Охотник сразу, от греха подальше начал кататься по снегу. Когда он встал, чертыхаясь и отплёвываясь, он увидел, что к нему бегут его спутники. Ещё издалека он показал им жестом, что с ним всё в порядке, а сам пошёл к саням.

Сани оказались наполовину выгоревшими с одной стороны и основательно оплавленными с другой. Ему показалось, что над снежной равниной пронёсся лёгким ветерком еле слышимый призрачный смех.

— Что случилось? — Спросил подбежавший Хаим, с трудом переводя дыхание.

— Подарочек нашей общей знакомой взорвался.

— А она сама где?

— Шлёпнул гадину.

Хаим и Сара застыли двумя меховыми изваяниями.

— Но она же… она же… она… — Потрясённая Сара не находила слов.

— Что она? — Охотник глянул на неё с полным равнодушием.

— ОНА — СВЯТАЯ!!!

— Для кого как. — Спокойно ответил Охотник. — Но можешь мне поверить, — продолжил он, одновременно снимая лямку уцелевших саней с несопротивлявшегося по причине полного морального ступора Хаима, — она тоже вынуждена была садиться, чтобы не замочить ног.

Перекинул лямку через плечо и пошёл к Горам. Его же спутники пришли в себя только тогда, когда Охотник стал казаться маленьким комочком шерсти на белой скатерти. Они сорвались с места и в меру сил побежали за ним, увязая в снегу.

— Он сумасшедший! — На бегу крикнула Сара Хаиму.

— Абсолютно. — Согласился тот.

А Охотник уходил всё дальше и дальше ровным размеренным шагом и никто, ни люди, ни звери, ни мутанты, не мог себе представить — как ему погано на душе.