Генрих Саулович Альтшуллер, Вячеслав Петрович Фелицын Тайна двойного удара

Фантастическая повесть


Странные события начали происходить в советском конструкторском бюро по созданию новейшего стратоплана с атомным двигателем. Сначала покончил жизнь самоубийством главный конструктор И. П. Карпенко, а через шесть месяцев умер и вновь назначенный руководитель Ионесян. Но, когда на испытаниях стратоплана погиб испытатель, стало ясно, что в бюро проник враг…


Рисунки А. Берковского


«Тайна двойного удара»: Газета «На страже», февраль-март; Баку; 1957

Глава 1

Стрелка спидометра указывала на цифру «30». У опытного мотоциклиста, — а Георгий Владимирович Строев считался одним из лучших гонщиков столицы, — такая скорость на хорошем шоссе вызывает лишь чувство досады. Постовой милиционер на шестом километре удивленно поглядел вслед проехавшему Строеву: «Не поздоровался… Не нарушает дозволенную скорость… Странно».

Впрочем, все объяснялось просто. Если для постового милиционера скорость машин делилась на дозволенную и недозволенную, то у Строева существовала несколько более сложная и отнюдь не предусмотренная правилами движения взаимосвязь между скоростью езды и настроением. В настроении мечтательном он предпочитал скорость от тридцати до сорока километров. Когда Строев обдумывал нерешенные за неделю конструкторские задачи, стрелка указателя подходила к пятидесяти. Если скорость еще возрастала, это значило, что произошел неприятный разговор с начальством, которое далеко не всегда приходило в восторг от смелых технических идей Строева. Между цифрами «60» и «90» лежала скорость, на которой Строев просто отдыхал.

Обычно чередование скоростей было довольно закономерным. Каждый субботний вечер, выбравшись из сутолоки городских улиц на просторное шоссе Москва — Ярославль, Строев прибавлял ход. Но на этот раз стрелка спидометра долго задержалась на цифре «50».

Под мягкий рокот отлично работающего мотора Строев невольно припомнил события прошедшего дня.

Утром его вызвали к министру. Надо сказать, что этого разговора Строев ожидал и все-таки, входя в кабинет, изрядно волновался. Министр был не один — у окна, на диване, сидела молодая красивая девушка. Еще с фронта, где Строев все четыре года прослужил в армейской контрразведке, у него сохранилась привычка с одного взгляда, как бы фотографируя, надолго удерживать в памяти лица. Но девушка была настолько хороша, что Строев невольно подумал: «На этот раз особых усилий памяти не потребуется». Первое впечатление оказалось таким сильным, что заранее продуманный рассказ о сделанных им изобретениях утратил первоначальную стройность. Министр, однако, слушал с интересом, улыбался, расспрашивал о деталях. Когда Строев умолк, министр придвинул к нему раскрытый портсигар, улыбнулся:

— Итак, товарищ Строев, если я правильно понял, вами недовольны потому, что вы не столько конструируете, сколько изобретаете?

Строев молча развел руками.

— Я могу предложить вам работу, где вас будут ругать в том случае, если вы не будете изобретать. Хотите поехать к Ионесяну?

Строев недоверчиво посмотрел на министра. Глаза его загорелись радостными огоньками.

— Это серьезно?

Министр не ответил, молча встал, прошелся по кабинету, повернулся к окну.

— Познакомьтесь, товарищи. У вас одно назначение — к Ионесяну. Людмила Александровна Бурцева, инженер по радионавигационному оборудованию, — министр перевел взгляд на инженера. — Георгий Владимирович Строев, изобретатель, автор многих новшеств. — Министр достал папиросу, пошутил: — К сожалению, многие из них еще консерваторами из руководимого мною министерства не признаны.

Бурцева улыбнулась и протянула руку.


Строев тряхнул головой, видимо, для того, чтобы избавиться от воспоминаний. У железнодорожного переезда он повернул мотоцикл назад, в город. Министр просил его зайти в девять часов вечера, взять несколько писем. До назначенного времени оставалось около сорока минут, нужно было спешить. Строев прибавил газ, и мотоцикл рванулся вперед, обгоняя попутные машины.

Постовой милиционер на шестом километре увидел привычную картину: словно слившись с машиной, Строев мчался на скорости, которую никак нельзя было назвать дозволенной…

Глава 2

В приемной министра Строева встретил незнакомый молодой человек и, спросив фамилию, пригласил пройти в кабинет. Строев открыл дверь, шагнул и вздрогнул от удивления: за письменным столом министра сидел генерал Славинский, бывший его начальник по армейской контрразведке!



— Аркадий Степанович! Вот уж не ожидал…

— А я ожидал, — вставая из-за стола, ответил генерал. — Садитесь, Георгий Владимирович. Разговор предстоит основательный.

Строев знал эту привычку генерала: сперва — без всяких предисловий — дело, а потом все остальное. За десять лет, что они не виделись, Славинский заметно постарел, хотя держался он по-прежнему прямо, а в глазах, как и раньше, поблескивал теплый, живой огонек.

Строев присел на краешек кресла. Мгновением в его памяти пролетели годы войны. В тысяча девятьсот сорок первом студент авиационного института Георгий Строев добровольцем ушел в армию. Военком подчеркнул в его анкете один пункт — хорошее знание немецкого языка. Это и определило военную судьбу Строева — его направили в контрразведку. Здесь они встретились: подполковник Славинский, начинавший работу еще при Дзержинском, и Строев, знавший о профессии чекиста только из книг. За четыре года Строев многому научился у Славинского. После окончания войны, когда капитан Строев подал рапорт о демобилизации, Славинский был немало огорчен: ему не хотелось отпускать способного сотрудника. И все же Строев настоял на своем…

После окончания войны Строев ничего не слышал о своем бывшем начальнике. Только однажды промелькнуло в газете сообщение о награждении генерала Славинского четвертым орденом Красного Знамени.

Откинувшись на спинку кресла, Строев смотрел, как генерал крупными шагами ходит из угла в угол. Старая привычка — вот так ходил Аркадий Степанович и в сорок первом, в землянке под Волховом.

Неожиданно генерал остановился напротив Строева и спросил:

— Что вы знаете, капитан, о конструкторском бюро Ионесяна?

Забытое уже воинское звание как бы вернуло Строева в прошлое, и он ответил коротко, по-военному:

— Бюро создает стратоплан с атомным двигателем. Находится на Урале, в Красногорске, — Строев на минуту задумался, потом добавил: — До Ионесяна работой руководил член-корреспондент Академии наук Илья Павлович Карпенко. Примерно через месяц после его смерти назначили Ионесяна.

— Что вы знаете о смерти Карпенко?

— Я слышал только, что это самоубийство.

— Все? Тогда посмотрите, капитан, это, — Славинский пододвинул к Строеву лежавшую на столе папку. — Читайте внимательно, не спешите.

Строев открыл папку. Первое, что он увидел, была фотография Карпенко. Строев слушал его лекции еще до войны и именно таким запомнил Карпенко: смелый, решительный взгляд из-под пушистых бровей, лукавая улыбка. Илья Павлович любил пошутить и даже на лекциях часто рассказывал такое, что в аудитории долго не смолкал смех…

Перевернув страницу, Строев углубился в чтение.

Полтора года назад конструкторское бюро Карпенко приступило к проектированию стратоплана с атомным двигателем. Предполагалось, что стратоплан сможет подниматься на высоту до четырехсот километров и развивать скорость свыше семи тысяч километров в час. Конструкция стратоплана многим отличалась от обычных скоростных самолетов. Поэтому все — от двигателя до навигационных приборов — пришлось создавать заново. Бюро Карпенко было пополнено новыми отделами и лабораториями и слито с экспериментальным заводом, на котором должен был монтироваться стратоплан «К-10».

Конструкторское бюро тщательно охранялось. По специальному приказу была введена двойная система охраны. Наружное наблюдение за территорией бюро, испытательными стендами и примыкавшим к бюро заводом вела внешняя охрана. Отдельный караул постоянно дежурил внутри четырехэтажного здания бюро.

Два месяца назад, вечером, в кабинете у Карпенко состоялось совещание. Кроме Карпенко, на нем присутствовало пять человек: заместитель главного конструктора Ионесян, ведущий конструктор Ларионов, заведующий химической лабораторией Корснберг, руководитель радиотехнической группы Самарцев и конструктор Веденеев. Совещание закончилось в семь сорок. Карпенко проводил сотрудников до дверей приемной, попрощался и вернулся в кабинет. Ларионов, Самарцев и Веденеев спустились к ожидавшей их машине и уехали. Ионесян и Коренберг сошли на третий этаж (кабинет Карпенко находился на четвертом этаже), разошлись по своим кабинетам и тоже уехали — почти одновременно — через час.

Прошло еще полчаса. На столе у начальника караула зазвенел телефон. Лейтенант поднял трубку и услышал голос жены Карпенко. Она сказала, что не может дозвониться в кабинет к мужу, и просила, если это возможно, напомнить ему, что дома ждут гости.

Лейтенант позвонил по внутреннему телефону, но Карпенко не отвечал. Через десять минут лейтенант вновь позвонил, но и на этот раз Карпенко не снял трубку телефона. Тогда начальник караула в сопровождении своего помощника поднялся на четвертый этаж. Солдат, дежуривший на лестничной площадке третьего этажа, доложил, что после окончания совещания никто на четвертый этаж не поднимался. Лейтенант и сержант прошли вдоль длинного коридора в приемную Карпенко. Дверь в кабинет была плотно прикрыта, сквозь кожаную обивку глухо доносилась музыка. Лейтенант постучал. Карпенко не ответил. Подумав, что радиопередача мешает Карпенко услышать стук, лейтенант приоткрыл дверь… Карпенко лежал на полу, в крови. Рядом валялся пистолет.



Через несколько минут в бюро приехал начальник областного управления Комитета государственной безопасности. Тщательный осмотр кабинета, бюро и всей прилегающей к нему территории ничего не дал. Тут же было установлено, что пистолет принадлежал Карпенко. Осмотр оружия показал, что выстрел был сделан из него. Никаких хоть сколько-нибудь подозрительных следов в кабинете обнаружить не удалось. Три акта медицинской экспертизы с разными подписями утверждали, что смерть последовала примерно через тридцать — сорок минут после совещания в результате самоубийства.

Вместе с актами медицинской экспертизы в папку были подшиты протоколы допроса свидетелей — сотрудников Карпенко, участвовавших в совещании, и членов его семьи. Сотрудники рассказывали, что во время совещания Карпенко был в очень хорошем настроении и, хотя он сильно устал за последнее время, шутил и смеялся, как обычно. Жена и дочь Карпенко также не могли вспомнить никаких обстоятельств, объясняющих неожиданное самоубийство. Наконец, в деле лежала фотокопия странички из блокнота Карпенко. На следующий день он намечал ряд дел, в том числе — покупку подарка жене ко дню ее рождения…

Закрыв папку, Строев обдумывал прочитанное.

Славинский вполголоса спросил:

— Что скажете, капитан?

— Трудно поверить, Аркадий Степанович, что Карпенко мог из-за какого-нибудь пустяка покончить жизнь самоубийством. Либо были очень серьезные причины, либо… либо это убийство.

— Что-нибудь кажется вам подозрительным?

— Пока только одно: нет никаких объяснений мотивов самоубийства.

Славинский опять прошелся из угла в угол кабинета, в раздумье заметил:

— После смерти Карпенко работа над стратопланом сразу затормозилась. Кое-кто предлагал даже отложить проектирование или передать его другому конструкторскому бюро. Такое неопределенное положение длилось целый месяц, но потом руководителем бюро был назначен профессор Ионесян. Ему удалось быстро наладить работу. Талантливый человек. Вы, капитан, наверное, помните его по институту. Помните?

— Да, помню. Прекрасный конструктор. Я учился по его учебникам. Сейчас ему, наверное, лет уже шестьдесят пять — шестьдесят восемь. Больное сердце, но увлекается городками. Да и рыбной ловлей, кажется, занимался. Помню, он раньше по субботам выезжал со студентами на ночную рыбалку.

— Все это было. Но за последнее время Ионесян строго выдерживал предписанный ему врачами режим.

— Выдерживал? Вы хотите сказать…

— Да, капитан, я не оговорился. Ионесян умер. Вчера днем.

Строев от удивления привстал.

— Умер?! Не может быть…

— Выходит, все может быть, — генерал подошел к окну и, не поворачиваясь, сказал через плечо:

— А ведь ничто не предвещало несчастья…

Генерал передохнул.

— Как всегда, он пришел на работу к десяти утра. Поздоровался с секретарем, пошутил по поводу не вовремя наступившей жары и прошел в кабинет. И тут же из-за двери полилась музыка включенного приемника. Секретарю даже показалось, что Ионесян — это случалось с ним чрезвычайно редко — что-то напевает. Постепенно в приемной стали собираться начальники отделов. Ровно в десять тридцать девушка-секретарь вошла в кабинет доложить о прибывших сотрудниках. Ионесян лежал на диване, рука его безжизненно свисала на пол. На лице застыла гримаса ужаса и боли. Проведенная тут же медицинская экспертиза сделала заключение: смерть от разрыва сердца. Ничего подозрительного в кабинете обнаружить не удалось. Было высказано предположение, что смерть Ионесяна могла быть вызвана воздействием сильного радиоактивного излучения. Дело в том, что в институте велись работы по созданию атомного двигателя для стратоплана. Однако установленные в кабинете контрольные приборы показали совершенно незначительную величину радиации. Не дали никаких результатов и специальные исследования проб воздуха.

Генерал сделал паузу, добавил:

— И, тем не менее, капитан, в этом деле есть обстоятельства, заслуживающие самого серьезного внимания: обе смерти неожиданные, обе — в одном и том же служебном кабинете. Это не случайное совпадение.

— Значит, все-таки убийство?

Славинский придвинул кресло и сел рядом со Строевым.

— Вы, Георгий Владимирович, сами понимаете, какое значение имеет строительство стратоплана. И если из ста процентов хотя бы один за то, что Карпенко и Ионесян убиты, мы должны раскрыть все обстоятельства дела.

— И предупредить третий удар, если он намечен.

— Да, — согласился генерал, — у нас, вообще говоря, четыре направления, в которых мы можем действовать. Первое направление, взятое нами тотчас же после смерти Карпенко, — это исследование обстоятельств, при которых погибли он и Ионесян. К сожалению, здесь пока тупик. Нет ни одной ниточки, за которую можно ухватиться… Несколько странным является только сам факт гибели двух ведущих конструкторов.

Генерал постучал пальцами по столу.

— Второе направление: исследование аналогичных случаев, то есть попытка по «почерку» найти преступника. Но и здесь тупик. Таких случаев у нас еще не было. Карпенко и Ионесян убиты — если это убийство — так, что преступник не оставил абсолютно никаких следов. А ведь люди не летают на крыльях, не могут проходить через стены. А если и проходят, то оставляют следы. Следы!.. В этом вся загвоздка. Почему нет никаких — даже самых незначительных — следов?

Несколько минут Славинский молча перелистывал страницы дела.

Строев понимал: генерал обдумывает что-то и лишь машинально перечитывает отдельные строчки.

Славинский поднял голову.

— Есть, капитан, третье направление: проверка личных дел сотрудников конструкторского бюро и экспериментального завода. Но здесь два «но». Во-первых, всех их уже тщательно проверяли. Поэтому на неожиданности и быстрый успех рассчитывать не приходится. Это процесс длительный. А время для нас — исключительно важный фактор. Где гарантия, что завтра не будет нанесен новый, третий, удар? И второе. Документы могут быть в полном порядке; судя по всему, мы имеем дело с очень сильным и предусмотрительным врагом.

Генерал встал, подошел к сейфу, в раздумье прибавил:

— Придется нам в этом направлении действовать более изобретательно и энергично. Надо иметь в виду, что убийство двух конструкторов — не самоцель. Это только средство задержать или сорвать строительство стратоплана. Сейчас работа над стратопланом подходит к концу. Значит, враг должен предпринять новые решительные шаги.

— Против третьего конструктора?

— Или против самой конструкции, против стратоплана. И вот сейчас и нужно искать следы врага. Пока он не действует, он, пожалуй, неуязвим. Следовательно, обнаружить его можно только в работе, в действии… И это должны сделать вы, Георгий Владимирович.

— Почему именно я, Аркадий Степанович?

— Вы — авиаконструктор, значит, сможете заметить всякую шероховатость в работе бюро. А опыт контрразведчика поможет вам проанализировать причины, сделать правильные выводы.



Славинский посмотрел на Строева и, прочитав в его глазах молчаливое согласие, продолжал:

— Главным конструктором сейчас назначен Веденеев. Вы — на его прежнее место, руководителем первой конструкторской группы. Вылетите в Красногорск завтра. Самолет идет в двенадцать сорок. Работы у вас, Георгий Владимирович, будет достаточно. Монтаж стратоплана начался, но кое-что не ладится. Трудновато без Карпенко и Ионесяна. Думайте, изобретайте, но помните: рядом притаился враг. Ведь наблюдение, которое мы вели до сих пор, безрезультатно. Чтобы обнаружить врага, Георгий Владимирович, анализируйте каждую мелочь, которая хоть в какой-нибудь мере может вызвать подозрение.

Генерал встал, подал руку Строеву.

— Я приеду в Красногорск через два дня. Будем непременно поддерживать контакт. Запишите номера телефонов. И еще одно, — Славинский наклонился к Строеву, — с таким врагом, капитан, нам еще не приходилось сталкиваться. Это что-то новое и сильное. Поэтому будьте осторожны. Очень осторожны. Вот и все, Георгий Владимирович. А теперь рассказывайте, как жили до сих пор и почему еще не женились…

Глава 3

— Итак, друзья, монтаж стратоплана закончен, — поблескивая стеклами пенсне, Веденеев оглядел собравшихся в кабинете сотрудников. — Жаль, что Илья Павлович и Арам Хачатурович не дожили до этого дня… В четверг прилетит министр, в пятницу — первое, пока неофициальное, испытание. Взлет — с Зеленого озера.

Из-за стола приподнялся высокий, стройный мужчина:

— Кто будет, пилотировать, Сергей Григорьевич?

— Я думаю, Трайнин, доверить это дело вам. По-моему, это даже ваше право. Вы испытывали все самолеты Карпенко, испытаете и этот.

Веденеев тепло посмотрел в лицо Трайнину. Трудно было поверить, что ему шел уже пятый десяток. Седые виски нисколько не старили его, морщинки у глаз казались просто лукавым прищуром.

— Ну, а все-таки, честно скажите, страшновато?

— Как вам сказать, Сергей Григорьевич?.. Ведь в первый раз страшнее было, — Трайнин улыбнулся и неожиданно сказал: — Это еще было в тридцать четвертом году. Карпенко тогда еще только начинал интересоваться реактивными двигателями. Помню, сконструировал он пороховой ускоритель для биплана. Смонтировали, решили испытать в полете. По расчетам Ильи Григорьевича, скорость должна была чуть ли не удвоиться. А ведь тогда на такой скорости и истребители не летали… И этот… загрохотал, подпрыгнул и…

Под общий смех Трайнин закончил:

— Говорили потом, что вся энергия в акустическую преобразовалась. Мы этот горе-ускоритель по Шекспиру назвали — МШН-модель: много шума из ничего, модель первая…

— А вы не смейтесь, Георгий Владимирович, — Веденеев повернулся к Строеву. — Сами не лучше. Знаете, как должны называться по шекспировской номенклатуре ваши собственные изобретения? ЧВУ, скажем, 140, то есть: что вам угодно, модель сто сороковая…

Веденеев повернулся к аудитории, пошутил:

— Вы знаете, товарищи, что изобрел Строев за четыре месяца? Ну, о том, что относится к «К-10», я не говорю, это дело особое. Но, кроме того, — новый способ точечной электросварки, копировальное устройство к токарному станку, автоматический затвор для фотоаппарата и еще кое-что… Сейчас уж всего и не припомню. Ей-богу, на днях издам приказ: «Настоящим предписывается инженеру Строеву творить и созидать только по специальности…»

— Но, Сергей Григорьевич, это же несправедливо, — Строев протестующе поднял руку. — Ведь все крупнейшие изобретения сделаны не «специалистами». Моряк Можайский изобрел самолет, горный инженер Стефенсон — паровоз. А Кулибин?..

Строева перебил Коренберг, заведующий химической лабораторией:

— Все они, однако, изобрели в какой-то одной области. А вас, Георгий Владимирович, в этом упрекнуть никак нельзя.

Как всегда, Строева поддержал руководитель радиотехнической группы Самарцев:

— Опять несправедливость, товарищи. Вспомните Эдиссона. Кроме многих изобретений в области электричества, за ним числятся: чернила для слепых, новая конструкция швейной машины, способ длительного хранения фруктов, пилюли от невралгии…

— Сдаюсь, Игорь Александрович, — Веденеев поднял руки, — капитулирую и издаю приказ: «С сего числа конструктор Строев волен изобретать в области парикмахерской техники, атомной энергии, балета, а также и в остальных областях народного хозяйства…»

За пять месяцев, которые Строев проработал в бюро, сотрудники оценили его достоинства: изобретательность, огромную работоспособность, эрудицию. Кое-кто из молодежи начал даже подражать Строеву. Со многими из сотрудников у Строева установились дружеские отношения. Особенно сблизился с ним Самарцев.

Игоря Александровича Самарцева Строев помнил еще по институту, — тот, правда, учился на другом факультете и был на курс старше Строева. В институте Самарцев считался одним из самых способных студентов. До сих пор ходили легенды о защите Самарцевым дипломного проекта. Это был единственный в истории института случай, когда дипломная работа студента была, по представлению ученого совета, принята и утверждена Высшей аттестационной комиссией в качестве кандидатской диссертации. Самарцева сразу же направили в бюро, которым руководил Карпенко. Старик остался доволен молодым инженером: Самарцев в первый же год работы сделал несколько оригинальных изобретений. Спокойный, выдержанный, Самарцев вызывал симпатию у всех людей, знавших его.

Строеву дали квартиру в коттедже, где жил Самарцев. Они подолгу беседовали вечерами, вместе проводили выходные дни. Познакомившись поближе с Самарцевым, Строев обнаружил у него еще два особенно интересовавших его достоинства. Во-первых, Самарцев когда-то увлекался мотоспортом, хорошо разбирался в конструкции мотоциклов, знал наизусть таблицу рекордов и фамилии лучших гонщиков. И вскоре из сарая был извлечен мотоцикл с коляской. Строев, оставивший свою машину в Москве, немедленно принялся вносить улучшения, разбирал и собирал двигатель. Самарцев запротестовал было, но потом махнул рукой и в свободное время сам помогал Строеву.

Второе замечательное качество Самарцева состояло, по мнению Строева, в том, что он совершенно равнодушно относился к Людмиле Бурцевой, работавшей в его группе. Больше того, он даже несколько одобрительно смотрел на более частые, чем это вызывалось деловой необходимостью, визиты Строева в радиотехническую лабораторию.

Первое время после приезда в Красногорск Строев лишь издали присматривался к Бурцевой. Было много работы, да и Людмилу Александровну сразу же окружило такое количество поклонников, что в стенгазете появился дружеский шарж, и в шутливом тоне сообщалось, что для учета разбиваемых Бурцевой сердец спешно устанавливается быстродействующая счетная машина… Но постепенно Строеву стало необходимо слышать голос Бурцевой, видеть, хотя бы издали, как она, склонившись над чертежной доской, что-то подсчитывает на логарифмической линейке.

Однажды Строев оказался в столовой за одним столиком с Бурцевой и Самарцевым. Разговаривал он с Игорем Александровичем, но невольно то и дело посматривал на Бурцеву. Наконец, она не выдержала, хитро спросила:

— Георгий Владимирович, что вы на меня так подозрительно коситесь?

Строев молча развел руками, смутился. Но тут же поборол смятение, пошутил:

— Жалею, Людмила Александровна, что в наши дни нет злых драконов, коварных волшебников и прочих кощеев. Хотелось бы вас от кого-нибудь спасти. Раньше я еще надеялся, что вы как-нибудь упадете в речку, и я вас героически вытащу. Но в прошлое воскресенье я увидел вас в бассейне… Увы, если кто-то из нас и будет в роли спасаемого, то уж никак не вы…

— Рано отчаиваетесь, Георгий Владимирович, — Самарцев погрозил пальцем, — у вас еще есть блестящая возможность спасти Людмилу Александровну от чудища, имя которому — Скука. На днях я видел у нее приключенческую повесть. Захватывающий сюжет: профессор Н. делает открытие, имеющее важное оборонное значение: Каспийское море, оказывается, состоит, в основном, из воды. Полдюжины коварных шпионов пытаются похитить тайну этого открытия. Восьмилетний внук профессора пионер Вася легко разоблачает врага…

Самарцев засмеялся добрым смешком, добавил:

— Если человек читает такую повесть, значит, заела скука. Вот и спасайте, Георгий Владимирович. А вместо меча и прочих доспехов могу вручить вам два билета в театр на новый спектакль. Мне сегодня идти некогда: вечером у меня в радиоклубе лекция.



С этого вечера Строев стал чаще встречаться с Людмилой Александровной.

Но даже находясь вместе с девушкой, Строев ни на минуту не забывал о задании генерала. Последний раз это заметила даже Бурцева.

— Хотелось бы знать, кто этот злой дракон, который так безжалостно терзает ваши мысли, — пошутила девушка. — Вы ведь иногда забываете, что с вами обыкновенный, живой человек…

А подумать Строеву было чем. Все эти месяцы он внимательно приглядывался к сотрудникам, анализировал их поведение, подмечал каждую шероховатость в работе коллектива. И все-таки ему не удалось обнаружить даже отдаленного намека на что-либо подозрительное. Лишь интуиция разведчика говорила: враг где-то вблизи, но притаился, ждет, может быть, готовит новый удар.

Глава 4

В этот воскресный день, последний перед испытанием стратоплана, Строев, Самарцев и Бурцева выехали на мотоцикле за город. Поздней осенью окрестности Красногорска были особенно красивы. Дорога — широкое накатанное шоссе — шла мимо высоких холмов, заросших сосновым лесом. Местами, там, где не было деревьев, почва казалась красноватой: Красногорский район был богат железной рудой.

— Теперь я вижу, Георгий Владимирович, что ваши изобретательские способности сильно преувеличены. Вы два месяца возились с мотоциклом… Я думала, что он после этого приобретет какие-нибудь чудесные свойства…

— Ошибаетесь, Людочка… У мотоцикла, действительно, появились три новых свойства. Во-первых, вы почти не слышите шума мотора. Во-вторых, машина теперь намного выносливее. Если не верите на слово, могу свернуть на проселочную дорогу. Наконец, скорость раза в полтора больше. Сейчас убедитесь.

Строев прибавил газ, мотоцикл легко, почти бесшумно рванулся вперед. Стрелка спидометра уверенно ползла вверх. Строев искоса посматривал на Бурцеву. Раскрасневшаяся от быстрой езды, с блестящими от восторга глазами, она была очень хороша…

Из-за поворота, метрах в ста впереди, выскочила темно-синяя машина с красной полосой на корпусе, развернулась и резко остановилась, преградив дорогу мотоциклу. Строев выжал сцепление и плавно затормозил.

— К сожалению, у нашей машины нет еще четвертого свойства, — слезая с заднего сиденья, сказал Самарцев, — она не застрахована от справедливых посягательств милиции…

Поддерживая рукой полевую сумку, к мотоциклу приближался лейтенант милиции. Строев повернулся к Самарцеву:

— Вспомните-ка американского физика Роберта Вуда… Куда же вы, Игорь Александрович? — сказал он, видя, что Самарцев вдруг шагнул в сторону. — От милиции никуда не денешься. Платите штраф: мотоцикл ваш. Свои люди, потом сочтемся.

Штраф пришлось уплатить. Однако настроение нисколько не ухудшилось.

— Все-таки приключение, — смеялась Людмила. — Помните, Георгий Владимирович, вы меня от драконов и волшебников спасать хотели? Ну, а милиция, она кто — дракон?

— Она — волшебница, — ответил за Строева Самарцев. — Понимаете, друзья, все утро думал, что купить — пластинки с песенками Ива Монтана или объектив для фотоувеличителя. Появилась милиция, взяла штраф, и теперь незачем ломать голову…

Самарцев помолчал минуту, потом вдруг спросил:

— Георгий Владимирович, вы что-то хотели рассказать про Вуда?

— Однажды Роберт Вуд — он уже был тогда известным физиком — проскочил на машине красный сигнал светофора. Полисмен хотел его оштрафовать. Вуд начал ему доказывать, что при движении красный свет может восприниматься как зеленый: длина волны становится короче. Полисмен задумался, потом спросил, на какой скорости это бывает. Вуд назвал скорость — огромную цифру. Тогда полисмен взял под козырек и сказал: «В таком случае, сэр, я вас оштрафую за недозволенную скорость»…

Глава 5

Испытание стратоплана, как и предполагалось, началось рано утром. Серебристая машина, еле заметно покачивающаяся на волнах Зеленого озера, издали казалась игрушкой. В десять тридцать Трайнин закрыл люк. В томительном ожидании прошли две минуты, потом стратоплан вздрогнул и устремился вперед, поднимая высокие буруны ослепительно искрившейся на солнце воды. Казалось, неведомая сила легко выхватила из воды серебряную птицу и бросила ее в воздух. Пробив низко нависшие облака, «К-10» скрылся от взоров наблюдателей. Все отошли от раскрытых окон, повернулись к экрану локатора. Самарцев включил радиосвязь.



— Я — Земля, я — Земля… Как слышимость? Отвечайте. Я — Земля…

Голос Трайнина, раздавшийся из приемника, был настолько близок, что Веденеев, стоявший рядом с динамиком, вздрогнул и едва не выронил пенсне.

— Я Комета. Слышимость хорошая… Все в порядке… На взлете машину сильно раскачивало. В остальном никаких замечаний. Скорость эн-два. Высота ка-четыре. Иду выше. Самочувствие хорошее.

— Комета, Комета, Комета, почему не включаете ускоритель Строева?

— Ускоритель включен. Скорость эн-четыре. Иду вверх… Высота ка-шесть, восемь… девять… Выключаю ускоритель… Перехожу на горизонтальный полет…

Несколько минут Трайнин молчал. На экране локатора луч указателя скорости дрожал у цифры «6000». Потом резко подскочил до «6700», — видимо, Трайнин вновь включил ускоритель.

— Комета, Комета, как самочувствие?

— Ничего, держусь…

Строев с тревогой посмотрел на Самарцева. В голосе Трайнина было что-то необычное… Министр взял микрофон у Самарцева:

— Виктор Владимирович, идите на посадку. Это — приказ. Повторите.

Несколько минут динамик молчал, потом раздался хриплый, изменившийся до неузнаваемости, голос Трайнина:

— Иду на посадку…

— Комета, что случилось? Отвечайте!

Динамик молчал. На экране локатора быстро мелькали цифры: стратоплан стремительно шел вниз. Мелькали цифры: «380»… «320»… «290»…

— Комета, Комета, что случилось? Отвечайте!

Стратоплан с нарастающей скоростью несся к земле. Оторвавшись от экрана локатора, Строев мгновенно охватил взглядом застывшего у микрофона министра, бледного, как полотно, Самарцева, судорожно схватившегося за воротник Веденеева, растерянные лица конструкторов…

— Комета, Комета, отвечайте, отвечайте…

Тишину в комнате нарушало только легкое потрескивание атмосферных разрядов, доносившихся из эфира. Все замерли, прислушиваясь. Потом Веденеев внезапно протянул руку к локатору. Взгляды всех направились на светящийся экран. Быстрой смены цифр, показывающих изменение высоты полета, больше не было. Стратоплан перестал падать. Он шел теперь на небольшой высоте, постепенно приближаясь. Строев первым увидел через окно сверкнувшую в небе машину. Серебристая, крылатая стрела начала плавно снижаться над зеркальной поверхностью озера.

Белые каскады пены возникли по обеим сторонам длинного корпуса и, поднимая за собой крутую волну, стратоплан скользнул по воде к металлическим сваям причала. Но скорость была слишком велика. Все увидели, как стратоплан, минуя причал, врезался в песчаный берег и, сломав левую плоскость, замер неподвижно, перекосившись на бок.

Строев, Самарцев и еще двое молодых инженеров побежали напрямик к берегу озера. Остальные подоспели на машине спустя несколько минут.

Трайнина подхватили на руки. Он был бледен, не стоял на ногах. Его уложили на сидение автомобиля и тут же отправили в больницу.

Министр и Веденеев отправились вслед за ним. Через час они вернулись. Главный врач потребовал, чтобы никто не тревожил Трайнина, которому был нужен полный покой. Впрочем, ничего опасного не было. Кроме небольшой раны на подбородке, никаких иных повреждений у Трайнина не оказалось. Но общее его состояние было такое, что только длительный покой мог восстановить силы.

— Организм на редкость крепкий, — успокоил министра и Веденеева главный врач. — Но он испытал в полете внезапное и сильное потрясение. Сейчас трудно определить, отчего это произошло.

Да, в самом деле, почему это произошло с человеком, полным сил, привычным к полетам сверхскоростных самолетов?.. Этот вопрос глубоко взволновал Строева. Этот вопрос не давал покоя и генералу Славинскому.

Глава 6

Тут же, после неудачного приземления стратоплана, Веденеев распорядился тщательно осмотреть снаружи и внутри всю машину, определить, в каком техническом состоянии находятся приборы управления. Обследование поручили Строеву, Самарцеву и еще нескольким сотрудникам первой конструкторской и радиотехнической групп.

Когда Строев и Самарцев проникли через люк в кабину пилота, первое, что им бросилось в глаза, — это разбитый щиток с контрольными приборами и рукоятками управления приемо-передающей радиостанции.

— Смотрите, Георгий Владимирович, мне кажется, это кровь, — воскликнул Самарцев, наклонившись над разбитым щитком.

На светлой пластмассовой облицовке пульта управления ярко выделялись пятна крови, еще совсем свежие.

— Он ударился лицом, — произнес Строев, — вы видели Трайнина, ведь у него в крови весь подбородок. Сильно, видимо, ударился — разбил щиток.

— Скорость машины была огромной. Может быть, это тоже подействовало, — в раздумье предположил Самарцев.

Строев внимательно посмотрел на него, но ничего не ответил. Мысль, мелькнувшая у него, была неожиданной, и он боялся, что она ускользнет. Выбравшись из кабины, он поспешил закончить осмотр машины.

Вечером, заехав на мотоцикле в больницу с кульком румяных яблок, Строев попросил разрешения повидать Трайнина. К своему великому разочарованию, он услышал от дежурного врача категорический отказ.

— Трайнин находится под наблюдением опытного невропатолога, самочувствие его улучшается… Но говорить с ним пока нельзя, — врач извинился и ушел в палату.

Строев выехал на широкую улицу, ведущую к городскому парку. Захваченный своими мыслями, он миновал парк, выехал за город. Догадка, блеснувшая в сознании во время осмотра стратоплана, не давала ему покоя.

Исчезли последние сомнения — враг есть. И это исключительно сильный враг, еще не известный и пока неуязвимый. Но во мгле этой неизвестности появился проблеск. Пусть он мал, однако чутье подсказывало Строеву, что он на верном пути.

Освещая фарой редких прохожих, Строев медленно вел мотоцикл по окраинной улице Красногорска. У будки телефона-автомата он выключил зажигание, сошел с машины и, помедлив несколько секунд, набрал номер телефона Славинского. Генерал встретил Строева приветствием:

— Здравствуйте, Георгий Владимирович, — голос Славинского звучал, как всегда, спокойно. — Приезжайте сейчас ко мне, угощу малиновым вареньем… Или куда спешите? Нет? Вот и хорошо. Жду!

Строев понял, что есть какие-то новости, повесил трубку и быстро пошел к мотоциклу. Через несколько минут машина остановилась перед небольшой, почти совсем закрытой деревьями дачей. Георгий Владимирович нерешительно потоптался перед дверью и открыл ее.

— Заходите, заходите, — приветствовал его генерал. — Чай вас ждет. — По веселым искоркам в глазах, по тому, что Славинский несколько сильнее, чем обычно, встряхнул ему руку, Строев решил, что новости должны быть хорошими. — Малинового варенья, правда, нет, но зато я вам расскажу кое-что любопытное. Вы слесаря Фролова знаете?

— Авдеича? — переспросил Георгий Владимирович. — Конечно. Он лет двадцать работает в бюро. Отличный слесарь, «золотые руки», но есть грех — любит выпить. Впрочем, только в свободное время.

— А что он пьет, вы знаете?

Строев удивленно посмотрел на Славинского. Было видно: генерал не шутит. Но какое могло иметь значение, что именно пьет Фролов? Строев молча пожал плечами.

— Тогда, Георгий Владимирович, пейте чай и слушайте. Степан Авдеич Фролов, или Авдеич, как вы его называете, любопытный человек…

Строев слушал с интересом: в хорошем настроении генерал любил и умел рассказывать, с легким юмором подчеркивая каждую забавную деталь.

— Авдеич пьет только наливки и ликеры собственного изготовления. Начал он заниматься их приготовлением почти полвека назад и, кажется, достиг с тех пор многого. Во всяком случае, даже из такой малоподходящей вещи, как капуста, он умеет приготовить наливку.

Генерал встал, прошелся вокруг стола.

— А изготовление обычной вишневой наливки старик довел до степени высокого искусства. Вы, наверное, помните, Георгий Владимирович, что ученый Дженнер, создавший прививку против оспы, испытал эту прививку прежде всего на себе. Авдеич десятки раз повторял подвиг Дженнера: каждый новый сорт наливки он испытывал сам.

Генерал улыбнулся, достал папиросу.

— Конечно, не всегда это проходило гладко. Например, после испытания ликера «Лирический» Авдеич два дня пролежал в постели. Поднявшись, он внес некоторые изменения в рецепт изготовления ликера и переименовал его в «Вышиби дух». Об Авдеиче дважды писали в стенгазетах. Потом даже в «Красногорской правде» появилась заметка под названием «Коллекционер ликеров».

Генерал повернулся к Строеву.

— Читали? Нет? Напрасно. Корреспондент, которого Авдеич угостил ликером «Эликсир бодрости», не пожалел хвалебных слов по адресу «энтузиаста-коллекционера». Через месяц сообщение об опытах Авдеича вновь попало в газету, на этот раз под рубрикой «Происшествия». Дело в том, что, собираясь на поминальный обед к родственникам, Авдеич вместо стакана наливки «Грусть» выпил «по ошибке» пол-литра ликера «Новаторский», после которого ему всегда приходили в голову оригинальные и смелые мысли.

Генерал сделал паузу. Засмеялся.

— В результате такой «ошибки» Авдеич к родственникам не попал. На Ярославском шоссе у него появилась идея: «А что если все автомобили пустить задним ходом!? Тогда шоферам не нужны были бы зеркала, чтобы видеть идущие сзади машины…» Авдеич тут же попытался остановить движение и растолковать водителям преимущества нового метода. За этим его и застал постовой. Заключительную часть своего выступления Авдеич, как вы догадываетесь, произнес уже в отделении милиции…

Генерал налил Строеву второй стакан чаю и продолжал:

— А теперь, Георгий Владимирович, внимание — подходим к самому главному. Последние три месяца Авдеич работал над созданием наливки «Субботняя». По его замыслу после стакана такой наливки человек должен проснуться только через сутки. В прошлую субботу Авдеич испытывал свою наливку. Проспал он благополучно до понедельника, утром встал — и в бюро. Голова, конечно, трещит… Вы помните, где находится аэродинамическая лаборатория? — внезапно отбросив шутливый тон, спросил генерал.

— Да, конечно. На четвертом этаже, недалеко от кабинета главного конструктора.

— А точнее?

— Через пять комнат. До приемной Веденеева — две комнаты, затем коридор поворачивает под прямым углом, дальше еще три комнаты и, наконец, аэродинамическая лаборатория.

— Так вот, в понедельник Авдеич работал в другой лаборатории. Часам к одиннадцати — двенадцати, точно он не помнит, Авдеич подошел к окну. Говорит, что хотел подышать свежим воздухом, но, вероятнее всего, старый хмель еще сидел в голове… А ведь это единственное окно, из которого виден тот уголок кабинета Веденеева, где стоит радиоприемник. И вот здесь основное: Авдеич увидел, как кто-то подошел к приемнику и вытащил оттуда какую-то деталь. Что это был за человек, Авдеич не узнал. Мы проверили — разглядеть, действительно, трудно.

— Это мог быть сам Веденеев, — вставил Строев.

— Нет, до двух часов Веденеев был на заводе и в кабинет не заходил.

— Фролов — честный человек и, кажется, вне подозрений. Если бы он был абсолютно трезв, ему вполне можно было бы верить, но…

— В том-то и дело, Георгий Владимирович, что старику могло показаться. Но вот вам факт. В тот же день Веденеев обнаружил, что приемник не работает, и отдал его в радиотехническую лабораторию.

— Чего же не хватало в приемнике?

— Все было на месте. Перегорела одна из ламп. Ее сменили, и вечером приемник вновь поставили в кабинет Веденеева.

— Значит, если Авдеич прав, лампу не вынули, а заменили?

— Возможно. Но обратите внимание: таких ламп в магазине сколько угодно, по девять рублей штука. Какой смысл был брать лампу из приемника, когда проще было ее купить?

— Выходит, все это Авдеичу показалось?

— Есть еще одно объяснение. Человек мог просто сломать лампу, не вынимая ее из приемника.

— Зачем?

— Этого я не знаю.



Генерал достал из кармана кителя две бумажки и положил их перед Строевым.

— Вот список работников бюро, заходивших в кабинет Веденеева. Как видите, двенадцать фамилий. А вот второй список. Это те, в личных делах которых найдены небольшие пробелы. Подчеркиваю — очень и очень небольшие… Заметьте, пять фамилий в обоих списках совпадают: инженеры Коренберг, Самарцев, Носова, техники Алпатов и Розов.

— Нужно продолжить проверку.

— Это уже делается. Но проверки мало. Нужно признать: враг хотел нанести третий удар. Это не удалось, но он по-прежнему остался неуязвимым. И мы должны менять тактику, если не хотим вообще проиграть. Два тяжелых удара… Это — в пассиве. А что мы имеем в активе?

Строев пристально посмотрел на генерала.

— Кое-что все-таки есть, Аркадий Степанович. Во-первых, мы теперь твердо убеждены в том, что все это не цепь случайностей, а действия врага. Во-вторых, рассказ Фролова обращает внимание на деталь, которая оставалась незаметной раньше, — радиоприемник.

— Да, это важное соображение, капитан. Причем, пожалуй, самое важное. В первых двух случаях работали радиоприемники. Начальник караула, обнаруживший труп Карпенко мертвым, отмечает, что в кабинете играл приемник. Музыку слышала и секретарь Ионесяна.

— Да, Аркадий Степанович, приемо-передающая радиостанция действовала и во время полета стратоплана. Но радиосвязь прекратилась внезапно.

— Вы разобрались, почему?

— Щиток управления был разбит, — голос Строева зазвенел от возбуждения, — и вот тут-то, мне кажется, кроется нечто важное. Правда, все это еще неясно…

— Говорите, говорите, капитан, — Славинский отодвинул стакан с чаем, — я слушаю вас… Внимательно слушаю…

— К сожалению, с Трайниным еще не разрешают говорить, — начал Строев.

— Да, я знаю, но, вероятно, через два — три дня это будет возможно. Я понимаю, вы хотите узнать, что чувствовал Трайнин, найти подтверждение своему предположению.

— Да, Аркадий Степанович, я предполагаю, — продолжал Строев уверенно, — что Трайнин испытал какое-то вредное воздействие, от которого этот, железного здоровья, человек потерял сознание. Падая, он разбил щиток управления радиосвязи и сразу же пришел в себя…

— Что вам известно о воздействии на человека колебаний высокой частоты, на которых ведется радиосвязь? — голос генерала звучал возбужденно.

— Вы правы, Аркадий Степанович, до сих пор никто не обнаруживал вредного влияния высокочастотных колебаний. Но, если помимо этого спектра частот, имеется что-либо другое…

Славинский встал и подошел к окну.

— Строительство стратоплана имеет исключительное значение, — генерал говорил вполголоса, как бы размышляя вслух. — Тяжело признать, но пока враг торжествует. Значит, мы где-то допустили ошибку. Но где? В чем? Становится все очевиднее, что средства убийства, которые применяет враг, — это нечто новое. А мы пытались обнаружить их старыми, обычными методами. В этом, пожалуй, наш просчет.

Генерал помолчал, твердо повторил:

— Да, в этом наш просчет. Нужно менять тактику. Враг действует не только как разведчик, но и как изобретатель, имеющий в своем распоряжении, видимо, какое-то новое оружие. Значит, и мы должны действовать не как контрразведчики, а как инженеры, изобретатели. Нужно разгадать техническую основу преступления. Это ключ ко всему.

Славинский подошел к Строеву и положил ему руки на плечи.

— Мы запросили ученых, может быть, они помогут разобраться. Но время не ждет. Каждую минуту может последовать новый удар. Сейчас вся надежда на вас, Георгий Владимирович. Ведь вы не только контрразведчик, но и — изобретатель-ученый. Поставьте себя на место врага. Попробуйте отгадать, как убиты Карпенко и Ионесян? Каким образом хотели воздействовать на пилота и вывести из строя стратоплан?

Генерал опять помолчал.

— Главное помните, что разгадать этот секрет врага — это почти его разоблачить, изолировать… Да, да! Это очень важно.

Трое суток прошло после разговора с генералом. Все эти дни были наполнены напряженной работой не только мышц, но и ума, воли, знаний. После разговора с генералом исчезло мучившее Строева чувство неуверенности. Мысль работала четко. В действие вступила отточенная логика изобретателя. Постепенно отбрасывая различные варианты, он упорно сжимал кольцо поисков. Найти решение пока не удавалось, но Строев чувствовал, что он на верном пути.

По вечерам Строев кружил на мотоцикле по городу — так легче было сосредоточиться. На третий вечер он забрался почти на самую окраину Красногорска и, когда хотел уже повернуть к центру, мотор фыркнул и остановился: кончилось горючее. Достать бензин можно было только у какого-нибудь шофера, но машин на улице не было. Строев посмотрел на часы, поднял воротник реглана и присел на край тротуара.

Моросил дождь. Бродячий пес, доверчиво виляя хвостом, подошел и лег у ног Строева. Шли минуты, час прошел, второй… Строев методично исследовал один вариант за другим. Оставалась последняя логическая развилка: «или»…

Да, есть забавная детская игрушка — калейдоскоп. Вы хорошо знаете, что на другом конце трубки, между двумя матовыми стеклами в беспорядке лежат разноцветные стекла. Но легкий, едва ощутимый поворот — и перед вами фантастически красивый узор, в котором каждое стеклышко занимает свое место. Так бывает и с мыслями. До самого последнего момента есть только разрозненные детали, факты, наблюдения. Но стоит перешагнуть за какую-то неуловимую грань — и все становится на место, оказывается стройным, простым и ясным…

— Постой, друг, постой, — про себя проговорил Строев, — понимаешь, старина, кажется, я нашел. — Он нежно погладил собаку.

Но тут же Георгия Владимировича охватила тревожная мысль: «Но если так, то сегодня ночью, сейчас, может быть, в эту минуту, враг покушается на Веденеева!» Строев вскочил так стремительно, что пес от неожиданности сделал отчаянный прыжок в сторону. Только нажав на стартер мотоцикла, Строев вспомнил: нет бензина. Огляделся. Впереди поворот, окраина города. Отсюда до бюро не меньше пяти — шести километров. «Надо бежать!» — мгновенно решил Строев. Он и раньше неплохо бегал, но на этот раз он мчался с такой скоростью, что спешивший домой с ночного поста милиционер удивленно оглянулся на него.



Не отставая от Строева, бежал пес; он был доволен ночной встречей и не хотел терять знакомства. Так — вдвоем — они и ворвались в будку автомата. Тяжело дыша, Строев набрал номер служебного телефона Веденеева: в эту ночь главный конструктор оставался в своем кабинете. Он готовил доклад для комиссии, расследовавшей обстоятельства гибели стратоплана. Протяжные гудки… Веденеев не отвечал. Неужели поздно? Строев бежал из последних сил. Здание бюро было рядом. Поворот… еще поворот…

Секунды, в течение которых начальник караула проверял пропуск, показались Строеву часами. Вместе с лейтенантом и двумя солдатами Строев взбежал на четвертый этаж, проскочил приемную и рванул дверь кабинета…

В кресле, у радиоприемника, под звуки пятой симфонии Чайковского мирно похрапывал Веденеев. Щека его была перевязана платком, на тумбочке стояла начатая бутылка коньяка — единственное средство от зубной боли, которое признавал главный конструктор…

Строев выключил приемник, осторожно, чтобы не разбудить Веденеева, снял заднюю крышку, выдвинул панель и несколько минут копался в путанице проводов, ламп, катушек, сопротивлений. Потом достал перочинный ножик и осторожно вывинтил маленькую деталь, похожую на электрический конденсатор.



Выйдя из бюро на улицу (к великой радости пса, которого не пустили в здание), Строев несколько минут ждал, надеясь увидеть какую-нибудь машину, потом чертыхнулся и побежал. Звонить долго не пришлось: генерал спал чутко. Открыв дверь, Славинский пропустил Строева. Пес, увидев, что его оставляют на лестнице, поднял такой визг, что пришлось его пустить в комнату и накормить.

Генерал провел Строева в кабинет.

— Слушаю, Георгий Владимирович.

Строев перевел дыхание, заговорил быстро-быстро. Он будто боялся, что его остановят.

— Думаю, что задача решена, Аркадий Степанович. Если вы разрешите, я хотел бы заглянуть в энциклопедию. Мне кое-что нужно уточнить.

Генерал вышел в соседнюю комнату и через несколько минут вернулся с книгой в темно-синем переплете. Строев быстро перелистал, нашел нужное место.

— Так, еще одно подтверждение… Ну, а теперь объясню по порядку. Правда, это не так просто. Ведь, по существу, вы, Аркадий Степанович, поставили задачу не разведывать, а изобретать. А ход мыслей изобретателя таков, что черт ногу сломит. Тут нет готовых и ясных формул, нет стандартных приемов. Я перебрал десятки вариантов, пока не вышел на правильный путь.

Строев отложил в сторону энциклопедию, присел на краешек дивана.

— Если отбросить все ошибочное, то ход моих размышлений, примерно, таков. Задача врага ясна: сорвать строительство стратоплана. Но как? Пока шло проектирование, нужно было хотя бы замедлить темпы работы. Поэтому враги стремились убрать главного конструктора. Но каким образом убить человека, чтобы его смерть не вызвала никаких подозрений? И они, видимо, заставили его совершить самоубийство. Это сделать нелегко. Встал вопрос: чем повлиять на его психику? Радиоактивные излучения и химия отпадают: вы знаете, что исследование не дало положительных результатов. Электромагнитные колебания? Это может находиться в какой-то связи с приемником. Но я последовательно перебрал в памяти все известные мне сведения о физиологическом действии радиоволн. Ничего похожего.

Строев налил из графина воды, пил и уже не спеша продолжал:

— Кроме радиоволн, приемник излучает звук. Но этот звук при очень большой интенсивности может вызвать боль в ушах, и только. К тому же звук был бы услышан. Ведь секретарь Ионесяна сидела в соседней комнате. Не могли враги использовать и ультразвуки, ибо известно, что акустические колебания высокой частоты обладают мощным биологическим действием, но совершенно иного характера: они разрушают живые клетки. Остается одно — инфразвуки, неслышимые звуки низкой частоты…

Генерал придвинул кресло к Строеву и сидел, не шевелясь. Он на лету ловил каждое слово инженера.

— Под действием инфразвуков человеческий организм испытывает сильную боль, раздражается. Вот, что написано в энциклопедии: «При больших амплитудах инфразвуки ощущаются, как давление и даже как боль. Так, например, бывают случаи, когда пассажиры, сидящие в троллейбусе, при работе компрессора воздушного тормоза, не слыша звука, ощущают боль в ушах». Влияние, как видите, чисто физиологическое. Но если в сотни, в тысячи раз увеличить мощность инфразвуков? Тогда соответственно увеличится и их физиологическое действие. И, вероятно, есть такая грань, за которой оно неизбежно повлечет за собой и психическую реакцию…

Генерал придвинулся еще ближе.

— Продолжайте, продолжайте.

— Признаюсь, Аркадий Степанович, я не был совершенно убежден в правильности этой идеи. Нужно было проверить ее. Я решил поехать домой — книг по акустике у меня достаточно. И вдруг я вспомнил, что Веденеев сегодня ночью работает у себя в кабинете. Меня прямо в дрожь бросило. Я хорошо знаю его привычку — работать под музыку. Вот с этим псом мы и бежали по городу. Тут уж было не до книг — приходилось на практике проверять правильность идеи.

— И как?

Строев вытащил из кармана бумажный сверток, развернул его и положил на стол небольшой металлический предмет.



— Этот генератор я снял с приемника.

— А Веденеев?

— Приемник работал, но Веденеева спасла зубная боль. Он выпил коньяку и крепко заснул. Видимо, во время сна инфразвук, как и обычный звук, действует неизмеримо слабее.

Генерал резко встал, прошелся по кабинету:

— Итак, орудие убийства — мощный генератор инфразвука?

— Так точно, Аркадий Степанович! Этот излучатель, видимо, чертовски остроумно устроен. Судя по всему, мощность его очень велика. На утомленного человека мощный инфразвук, особенно вблизи, может оказать настолько сильное действие, что нервы сдадут, человек потеряет контроль над собой и рука потянется к пистолету. Так, видимо, было с Карпенко. У Ионесяна просто не выдержало сердце. А Трайнин… Я думаю, что в рацию стратоплана был вмонтирован еще более сильный генератор. Таким образом, в маленькой кабине создалось исключительной силы инфразвуковое поле. Инфразвук не слышим. Видимо, несколько минут Трайнин боролся с действием инфразвука. Затем упал и при падении разбил щиток. Воздействие прекратилось… Все это, разумеется, нужно еще проверить.

— Но, — осторожно вставил генерал, — версия эта убедительная. Завтра генератором займутся ученые. А мы займемся врагом. Теперь это будет легче, — генерал сделал паузу, подумал. — Знаете, Георгий Владимирович, в контрразведке, пожалуй, можно сформулировать такое правило: «Скажи мне, какое у тебя оружие, и я скажу, кто ты». Как вы думаете, капитан, где надо искать коварную руку?

Ответ у Строева был готов давно. Но по тону, каким генерал задал вопрос, Строев понял: у Славинского есть свое мнение, говорить поспешно не стоит. Он помолчал, вновь перебирая все свои соображения.

— Скорее всего, Аркадий Степанович, это кто-то из сотрудников радиотехнической лаборатории. Для этого и нужно было врагу повредить радиоприемник, чтобы он попал туда на ремонт. Во время ремонта генератор и был вмонтирован.

— Вывод вероятный, но пока недоказанный. Это мог быть и сотрудник другого отдела. В каком отделе работает враг — вот, с чего надо начать поиски.

Генерал задумался и заговорил после долгой паузы:

— Враг был уверен в успехе. Два удара он нанес. Поможем ему нанести третий. На этом мы его и поймаем с поличным.

Генерал опять подумал и твердо заключил:

— Завтра Веденеев объявит, что вся документация, относящаяся к строительству стратоплана, передается в Москву. Он потребует ее сдать и сложит, разумеется, в сейф. Врагу это на руку: появится возможность одним ударом уничтожить все материалы. В самом деле, Карпенко и Ионесян убиты, на Веденеева он уже нацелился. Если еще уничтожить документы, не останется ничего. Понимаете, как это выгодно врагу?

Генерал помолчал и решительно повторил:

— Да, в этом случае враг должен действовать, обязательно должен… Иначе сводятся на нет все его успехи. Ведь в другое бюро пробраться будет труднее.

Глава 7

На утренней пятиминутке Веденеев, все еще ходивший с завязанной щекой, объявил, что по приказу министра нужно в двухдневный срок подготовить к отсылке в Москву всю техническую документацию по стратоплану. Руководителей отделов и групп Веденеев предупредил: задержек и опозданий не должно быть. Начальнику секретной части приказал немедленно по окончании работы уничтожить все черновики, наброски, записи.

Никогда еще в бюро не было такой мрачной гнетущей тишины. Все хорошо понимали, что работу над стратопланом будут заканчивать другие… А ведь не так легко оставить мысли, идеи, которые вынашивались месяцами, не давали покоя ни днем, ни ночью…

Через день, в назначенное Веденеевым время ведущие конструкторы сдали папки с документацией, чертежи, расчеты. Веденеев долго возился с материалами, разложил их по несгораемым шкафам, у которых на эту ночь был установлен специальный пост — два автоматчика.

К шести часам бюро опустело. А еще через пятнадцать минут Славинский, Веденеев и Строев вошли в кабинет и открыли один из сейфов. В нем было шесть папок — по числу отделов. Генерал внимательно их осмотрел и отложил папку радиотехнического отдела, на уголке которой было едва заметное утолщение. Славинский и Строев переглянулись. Генерал перочинным ножом надрезал обложку — под ней оказалась ватка, смоченная каким-то раствором.

— Старый прием, Георгий Владимирович. Догадываетесь? — Генерал оторвал обложку и передал ее Строеву.

— Так точно. По-видимому, фосфор, растворенный в сероуглероде. Судя по запаху, здесь еще и бензол. Через полчаса, примерно, фосфор должен воспламениться.

— Что ж, проверим.

Ждать пришлось недолго. Через сорок минут оторванная обложка бурно воспламенилась и в несколько секунд сгорела дотла.

— Что теперь? — спросил Веденеев генерала.

— Пока ничего. Но вы не беспокойтесь, Сергей Григорьевич, все будет в порядке.

— Я в этом уверен. Ну, доброй ночи, товарищи!

— Всего хорошего.

Когда Веденеев ушел, генерал сел на диван, указал Строеву на кресло.

— В радиотехнической лаборатории работает шестнадцать человек.

— Одного, на мой взгляд, можно не считать, товарищ генерал.

— Кого?

— Бурцеву. Она приехала сюда уже после гибели Карпенко и Ионесяна.

— Можно не считать, — генерал улыбнулся краешком губ, — но присмотреться, на всякий случай, не мешает и к ней.

— Это, пожалуй, верно, — в раздумье согласился Строев. Он помолчал, неожиданно предложил:

— Честно говоря, Аркадий Степанович, мне последнее время внушает недоверие Самарцев.

— Есть какие-то основания? Или интуиция разведчика?

— Пока, к сожалению, только интуиция. Но есть и маленькие подозрения.

Строев положил перед генералом лист бумаги, исписанный мелким, но очень четким почерком.

— Это писал Самарцев, — пояснил Строев. — Обратите внимание, с какой тщательной аккуратностью он выписал эту цитату. Зачем?

Славинский одел очки. В правом верхнем углу было написано: «Вильям Сибрук, «Роберт Вуд», 1946 год, страница 267». Под надписью шел текст:

«Джон Болдерстон репетировал в «Лайрик» пьесу, где время действия должно было во время одного затемнения сцены переноситься от наших дней к 1783 году. Как сделать «перескок» психологически и эмоционально эффективным — эту задачу предложил решить Вуд. Его идея заключалась в том, что очень низкая нота, почти неслышимая, но колеблющая барабанную перепонку, производит ощущение «таинственности» и сообщает зрителям необходимое настроение. Это было выполнено с помощью органной «сверхтрубы», длиннее и толще, чем те, которые применяются в церковных органах. Трубу решили испытать на репетиции. Только Вуд, Лесли Ховард, Болдерстон и постановщик Джильберт Миллер в зале знали, что произойдет. Вопль с затемненной сценой означал перерыв в 145 лет. Здесь включали «неслышимую» ноту Вуда. Последовал эффект, вроде того, который предшествует землетрясению. Стекло в канделябрах старинного «Лайрик» зазвенело, и все окна задребезжали. Все здание начало дрожать, и волна ужаса распространилась на Шэфтсбюро Авеню».

Генерал углубился в чтение, а когда закончил, поднял глаза на Строева, спросил:

— Из этой длинной цитаты я понял, что Вуд первый применил инфразвуки. Это очень интересно. Но какое отношение все это имеет к нашему делу?

— Во время прогулки — это было накануне испытаний стратоплана — наш мотоцикл, который шел на большой скорости, задержала милиция. Останавливая машину, я в связи с другим эпизодом упомянул имя Вуда. И я заметил, как Самарцев, услышав это имя, вздрогнул и в испуге сделал несколько шагов от мотоцикла. Тогда я объяснил этот жест Самарцева появлением милиции. Но, видимо, именно сочетание милиции и упоминания о Вуде и произвело на него такое впечатление.

— Все это возможно, Георгий Владимирович. Но могло быть и совпадение. — Генерал встал, пошутил: — Прямо скажем: улика очень неубедительная, весьма и весьма косвенная.

— Но совокупность косвенных доказательств…

— …Все же менее убедительна, чем одно прямое доказательство, — улыбаясь, закончил генерал.

— Что же делать дальше, Аркадий Степанович?

Славинский достал папиросу, не спеша размял ее пальцами, но тут же, забыв о ней, повернулся к Строеву.

— Сегодня мы можем сделать еще один вывод. Враг настолько уверен в своей неуязвимости и нашей растерянности, что выбрал для уничтожения документов довольно простой прием. Этой самоуверенностью надо и необходимо воспользоваться. Знаете, капитан, что мы сделаем?..

Строев присел напротив генерала и приготовился слушать. Славинский передохнул и продолжал:

— Вы сняли генератор из приемника. Но враг об этом ведь не знает. Как он будет вести себя, если посадить его самого — как бы случайно — у этого радиоприемника?..

Генерал положил Строеву на плечо руку и заключил:

— Давайте выработаем детальный план. Это очень важно.

Глава 8

Звонок гремел настойчиво и требовательно. Людмила захлопнула книгу, мельком взглянула на часы и пошла к двери.

— Георгий Владимирович! Что-нибудь случилось? Заходите, пожалуйста.

— Извините, Людочка, за поздний визит и разрешите этому четвероногому проникнуть в коридор, — Строев показал рукой на собаку.

Людмила с удивлением смотрела на Строева. Сияющее лицо, новый, отлично сшитый костюм, огромный букет белых роз. И рядом — лохматый пес, ужасно нескладный, с блестящими, как угольки, глазами…

— Сегодня ровно месяц со дня нашего знакомства. По этому случаю я опустошил одну оранжерею. На мое счастье там дежурили девушки — они-то хорошо понимают, что человеку иногда бывают необходимы цветы…

— Спасибо, Георгий Владимирович! Чудесные цветы! Но, ради Бога, где вы взяли это… как его… четвероногое?

— Оно само явилось. Когда мы встретились, оно имело такой вид, как будто искало меня, по крайней мере, со времени зарождения Римской империи. Одевайтесь, Людочка, мы идем гулять.

— Как!.. Вам разве не звонили? В десять вечера приказано всем сотрудникам прибыть на службу. Так что у нас времени в обрез. Седьмой час.

— Правильно. Поэтому обычную двухчасовую программу одевания уместно сократить вдвое…

Когда Строев и Людмила Георгиевна вышли на улицу, девушка спросила:

— Как зовут это чудовище?

— Термоэлектричество.

— Что?

— Термоэлектричество, — повторил Строев. — Он, знаете ли, упорно не откликался ни на одну кличку. Тогда я наугад раскрыл политехнический словарь и стал подряд читать слова. На слове «термоэлектричество» пес залаял. Я попробовал — отзывается даже на сокращенный вариант — «Термо». Идемте к реке…

Строев и Бурцева вышли на берег, когда уже совсем стемнело. В эту темную безлунную ночь река шумела мягко, таинственно. Но, может быть, именно в этом и была своя прелесть. Молодые люди присели на камень. Строев находился в том приподнятом настроении, которое испытывает каждый изобретатель, когда задача, долго не поддававшаяся, решена, наконец, красиво и верно. Людмила… Но еще никому не удавалось отгадать мысли девушки и особенно, когда ее рука лежит в руке небезразличного ей человека, а с темного неба заговорщически подмигивают звезды…

Только Термо не мог сидеть на месте. Он носился по берегу, часто подбегал к Строеву, ползал у ног, ласкался.



Людмила то и дело поглядывала на часы, и, может, поэтому минуты проносились мгновением, и задержать их не было сил. Наконец, она нехотя встала, подала руку Строеву.

— Пойдемте, Георгий Владимирович! Кстати, вы так и не ответили мне на вопрос: что случилось в бюро? Почему совещание и вдруг так неожиданно?

— Все знаю, а этого не знаю, — пошутил Строев. Он посмотрел на часы. — А знаете, Людочка, мы еще успеем поужинать.

В бюро пошли прямо из кафе. Впереди степенно шел Термо. Всем своим видом он, казалось, показывал, что он — единственное живое существо, которому позволено зайти во двор бюро без пропуска.

В лабораторию Людмила вошла в том задумчиво-радостном настроении, которое целиком овладело ею в этот вечер. Сотрудники молча сидели на своих местах, никто не работал. Людмила вопросительно посмотрела на подошедшего Самарцева. Не поворачивая головы, он что-то писал, а когда закончил, с тяжелой грустью в голосе сказал:

— Три часа тому назад открыли сейф. Вся документация уничтожена, сгорела. Нет никакого сомнения, что где-то рядом действует враг.

Глава 9

В тот же день в конструкторское бюро прибыла специальная комиссия. Председатель комиссии генерал Славинский вызывал сотрудников в кабинет Веденеева и подолгу беседовал с каждым. В конце дня Строев позвонил Славинскому. Генерал ответил коротко: «Все в порядке. Ждите».

Георгий Владимирович повесил трубку. Он знал, что на условленном языке «все в порядке» означило, что все сотрудники, приглашенные Славинским в кабинет Веденеева, спокойно сидели у работающего приемника, ничем не обнаруживая растерянности или волнения. «Ждите» — значило, что через тридцать минут Строев будет приглашен — вместе с Самарцевым — в кабинет Веденеева. Все было решено заранее: где сядет Строев, где усадить Самарцева, когда включить приемник. И все-таки ожидание было томительным…

Чтобы хоть как-нибудь убить время, Строев занялся расчетами. Ему хотелось до конца разгадать тайну инфразвукового генератора, понять, каким образом достигается такая высокая мощность излучения. Правда, Георгий Владимирович знал, что звуковые генераторы дают обычно тем большую мощность, чем выше тон излучения, то есть чем больше частота звуковых колебаний. Но каким образом генератор дает столь мощные колебания низкой частоты?

Колонки цифр покрывали лист за листом. Когда на столе лежало семь мелко исписанных листов бумаги, Строев встал, подошел к открытому окну, вслух подумал:

— Да! Именно так и должен работать генератор.

Вывод, к которому он пришел, был очень прост. Если сложить два звуковых колебания, постоянных по силе и немного отклоняющихся друг от друга по частоте, то получится одно колебание переменной интенсивности — оно будет то нарастать, то сходить на нет. Такое колебание называется в физике «биением». Частота биения равна разности частот складываемых колебаний. Например, если сложить колебания с частотами 5030 и 5000, то биение будет иметь частоту 30. Можно поступить иначе: сложить 10–15 колебаний, совсем немногим отличающихся друг от друга, например, 5010, 5009, 5008, 5007. Частота биения и в этом случае будет равна разности крайних частот, но само биение изменится: оно превратится в ряд отдельных, очень коротких, но мощных импульсов. Именно так и должен был работать генератор. В нем вырабатывалось несколько колебаний высокой частоты, которые складывались и давали мощные и неслышимые инфразвуковые импульсы…

Строева и Самарцева, как и предполагалось, вызвали к генералу вместе. Когда они вошли в кабинет, Славинский что-то записывал в блокнот. Поздоровался он, не поднимая головы.

— Приветствую, товарищи. Садитесь, — он указал Самарцеву на кресло у радиоприемника, Строеву — на диван. — Прошу прощения, через пяток минут освобожусь.

— Товарищ генерал, — осторожно вставил Строев, — разрешите включить пока приемник. Сейчас передают репортаж со стадиона «Динамо»: играют сборная СССР — сборная Франции.

— Пожалуйста, товарищ Строев, и погромче. Мне не помешает: я и сам старый болельщик.

Строев включил приемник, повернул регулятор настройки. Послышался голос диктора: «Идет четырнадцатая минута второго тайма: счет по-прежнему ноль — ноль…»

Откинувшись на спинку дивана, Строев незаметно следил за Самарцевым.

Генерал продолжал писать, склонившись над столом. Строев заметил, как на мгновение блеснули у Славинского глаза, и понял: генерал наблюдает.

Самарцев сидел спокойный, молчаливый. Только на его лице, казалось, чуть-чуть пробилась бледность. Через минуту он, будто опомнившись, решительно встал.

— Разрешите, товарищ генерал, на минутку выйти. Совсем забыл распорядиться…

— Я вас не задержу, — не отрываясь от бумаги, коротко бросил Славинский. — Одну минутку. Садитесь!

Самарцев медленно опустился в кресло, но тут же вскочил.

— Мне плохо, товарищ генерал! Голова кружится… Разрешите, я выключу приемник, — Самарцев протянул руку к выключателю, но Славинский остановил его жестом, повернулся к Строеву, кивком головы дал ему знак. Тот шагнул к приемнику, и в то же мгновение в кабинете наступила тишина. Генерал достал портсигар, с облегчением вздохнул.

— Ну вот, Самарцев, и все! Бита ваша карта!

Самарцев широко открыл глаза, и при этом, удивленно пожал плечами.

— Я вас не понимаю, товарищ генерал!.. — голос Самарцева опять звучал твердо, спокойно. — О каких картах вы говорите?

Генерал прищурился. Усмешка скользнула по его лицу.

— Не прикидывайтесь наивным ребенком! Вам знакома эта деталь? — Славинский бросил на стол генератор, вынутый Строевым из приемника.

— Знакома. Но какое это имеет отношение к делу? Я попрошу уточнить, товарищ генерал. Если меня в чем подозревают, то…



Секунду — две Славинский смотрел Самарцеву в глаза. Потом резко встал и неожиданно крикнул:

— Бросьте паясничать! — Лицо генерала побагровело. — На кого работаете? Кому служите, мерзавец?

Самарцев медленно поднялся с кресла и спокойно, с чувством собственного достоинства возразил:

— Я попрошу не оскорблять! Если я виноват, тогда скажите, в чем дело! Но я не позволю…

Генерал с трудом овладел собой, нажал ногой на кнопку. Дверь распахнулась, и в кабинет зашли офицер и два автоматчика.

Славинский повернулся к неподвижно сидевшему Самарцеву.

— Вы арестованы! Встаньте!

Глава 10

Через неделю Славинский уезжал на доклад в Москву. Его провожал Строев. До прихода скорого поезда оставалось двадцать минут, и, как всегда в таких случаях, разговор вертелся вокруг самого главного — того, что последние недели волновало их, тревожило. Генерал говорил мягко, тепло. Был он в самом радушном расположении духа.

— Хорошо, Георгий Владимирович, когда дело сделано, и можно позволить себе ночь — другую поспать спокойно.

— Это верно. Одним врагом нашей страны стало меньше, — согласился Строев. Он подошел к ларьку, купил пачку папирос, а когда опять подошел к генералу, неожиданно переменил разговор. — Выходит, Аркадий Степанович, мнимого Самарцева больше десяти лет мы принимали за настоящего.

— Да, к сожалению, это так, Георгий Владимирович! — генерал вдруг стал серьезным, строгим. — Если быть самокритичными, то это не делает нам чести. Слишком много мы еще доверяем и мало проверяем. Да! Мало! Ой, как мало!

— Как его настоящая фамилия? Подхлебнов? — осторожно перебил Строев.

— Алексей Подхлебнов. Сын известного до революции адвоката-эмигранта, жившего в Лондоне, впоследствии ставшего шпионом. Сынок пошел по наторенным следам отца. Редкий, но знакомый случай.

Генерал повернулся к Строеву, лицо его, гладко выбритое, сухо блестело.

— Обратите внимание, что Подхлебнов, чтобы проникнуть в среду инженеров-изобретателей, начал со студента. Воспользовавшись документами попавшего к гитлеровцам в плен сержанта Самарцева, он вернулся в Москву, поступил в институт. В наш, советский институт.

На мгновенье перед глазами Строева встал институт, молодой энергичный юноша — мнимый Самарцев. Его имя, как одного из самых способных студентов, было тогда широко известно. Профессора ему предсказывали большое будущее, дирекция после окончания предлагала работу в институте. Но молодого инженера после успешной защиты диплома «неожиданно» увлекла карьера изобретателя. Ему открыли двери в конструкторское бюро Карпенко. А спустя месяц поставили во главе радиотехнической лаборатории.

Строев тряхнул головой, видно, для того, чтобы избавиться от воспоминаний, достал папиросу, нечаянно сломал ее и, отбросив в сторону, сказал:

— И все-таки с делом Подхлебнова, Аркадий Степанович, наши треволнения не кончаются… Где гарантия, что вместе с этим мерзавцем мы выкорчевали все корни? А если остались, то завтра они могут прорасти…

— Что верно, то верно, Георгий Владимирович! Такой гарантии нет, — генерал сделал паузу, его губы тронула еле заметная улыбка. — Вы обратили внимание на то место в показаниях Подхлебнова, где он говорил о научном шпионаже? Чувствуется, что руководители иностранных разведок переориентируют свою деятельность на диверсии, шпионаж, основанный на науке.

— Надо полагать, что творения Подхлебнова — это и есть один из видов научного шпионажа.

— Пожалуй! Мы должны сделать выводы. В самом деле, наука на службе шпионажа — страшная сила. Дико, но факт: наука и рядом — диверсия, убийства…

Славинский передохнул, повернулся к Строеву.

— Такой науке мы противопоставляем другую науку, служащую человеку, его счастью, миру.

Издалека донесся протяжный гудок паровоза: поезд подходил к станции.

— Ну, капитан, будьте здоровы! — Генерал крепко пожал руку Строеву. — У вас, кажется, скоро отпуск? Так что, до встречи в Москве. А со стратопланом дело у вас, видимо, теперь пойдет без помех, без тайных ударов…

Уже со ступенек вагона генерал помахал Строеву рукой. Поезд тронулся. Георгий Владимирович, ускоряя шаг, все быстрее и быстрее шел рядом с вагоном. Только когда поезд скрылся за поворотом, Строев остановился, закурил и, резко повернувшись, чуть было не столкнулся лицом к лицу с Людмилой Бурцевой.

— Здравствуй, Георгий! А я тебя с утра ищу… Потом мне сказали, что ты уехал на вокзал… Билеты в кино достала. Пойдем?

— Спасибо, Люда! Кино сегодня — это очень кстати. Давно у меня не было такого хорошего и спокойного вечера. — Строев взял девушку под руку, нежно прижался к ее плечу щекой, тепло пошутил: — И ты у меня сейчас такая хорошая, добрая. Виданное ли дело: даже на вокзал не поленилась приехать…

Когда Строев и Бурцева вышли на набережную, река струилась между высокими берегами плавно, неторопливо. Вода в эту минуту казалась кристально чистой, бесцветной. На изгибе реки одиноко стояли две березки — гордые, красивые, величавые. Строев стиснул девушке пальцы, кивком головы показал на березки и, не то шутя, не то серьезно сказал:

— Хорошо бы, Люда, вот так, всю жизнь рядом, вместе.

Девушка потупила глаза, улыбнулась:

— Хорошо!..

Загрузка...