Слуги света, воины тьмы

66 Отравленный навеки

Луи понимал, что сегодня на закате все изменится. Он должен либо доставить своего сына Беалу, либо потерять собственную душу и жизнь. Других вариантов ему на ум не приходило.

Он взглянул на новенькие часы — «Ролекс Селлиниум». Время неумолимо бежало вперед. Договор с председателем совета инферналов истекал ровно через двенадцать часов.

Луи стоял посреди помещения, которое совсем недавно было съемной квартирой под магазинчиком христианской литературы и церковной утвари, а теперь основательно переустроено им для собственных потребностей. Ковролин с пола был снят, светильники и электропроводка сорваны. Остались только бетонные стены и голый пол. В основании дома не лежал ритуально очищенный базальт, как надеялся Луи, но бетонный фундамент его тоже устраивал.

Мысль о том, что он расположился прямо под магазином, в котором находились сотни распятий, библий и фарфоровых херувимов, беспомощно взиравших на него, богохульника, вызвала у Луи усмешку и восторженный трепет… Он почти забыл, что через несколько минут может умереть.

Луи еще раз взглянул на часы и попытался мысленно изменить течение времени. Увы, поскольку теперь он пребывал внутри бренной, смертной оболочки, это оказалось ему не под силу.

Десять минут, полчаса — максимум. Столько времени, думал он, осталось до того мгновения, когда кто-нибудь из его многочисленных кузенов и кузин попытается помешать его сделке с Беалом. Помешать, уничтожив хрупкое тело Луи.

Он готов. Пусть только попытаются.

Эта последняя хитрость выглядела почти формальностью перед началом подлинной двойной игры.

Луи опустился на колени и проверил состояние круга, внутри которого он стоял. Круг был безупречно чистым, а места в нем хватало только для пары итальянских кожаных туфель его размера.

От линии круга по полу во все стороны расходились знаки и линии. Они струились по стенам, забирались на потолок. Получалось нечто похожее на лотос, созданный из тысяч дуг и древних букв, переплетавшихся друг с другом. Однако, как все, что замышлял Луи, этот круг был не тем, чем казался.

Он провел кончиками пальцев по линии круга, уплотняя и складывая пространство. Даже при том, что его сила многократно возросла, Луи приходилось проявлять величайшую осторожность. Тут нужна деликатность, которой он наделен в весьма малой степени. Этой хитрости он научился от мастера оригами по имени Слепой Дзе.[95]

Умыслы внутри умыслов. Все эти сложности только усиливали вероятность того, что план Луи может сорваться.

Его руки дрожали. Запястья пересекали длинные шрамы. Как за все стоящее, за эту хитрость тоже пришлось платить. Половину рисунков на полу он сделал пастельными мелками и маркерами для белья, но остальное нанесено его собственной кровью.

Как же он ненавидел свою хрупкую плоть. Но не эта ли эфемерная хрупкость зачаровала его сердце давным-давно? И не это ли лежало в основе его чувств к Элиоту?

Или это просто была временная слабость, которая пройдет? Выветрится, уйдет, как пузырьки из шампанского.

Нет, он гордился сыном. Мальчик нашел его частично восстановленную симфонию и завершил ее. Но с другой стороны, чего еще Луи мог ожидать от своего чада?

Он сжал пальцы в кулак с такой силой, что костяшки побелели. Его чувства к Элиоту были ядом, отравлявшим его душу. Любовь? Помилуй бог, и о чем он только думал, связав свою судьбу с той, которая показалась ему идеальной женщиной? И теперь это повторялось с его сыном… Разве не слишком тяжело дался ему полученный урок? Любовь никогда не приносила ничего хорошего.

Возможно, существовал какой-то антибиотик, который мог бы помочь ему избавиться от этих болезненных мыслей, пока его ноги и руки не почернели и не отвалились, как при гангрене.

— Разговариваешь сам с собой? — послышалось из темноты. — Полный бред.

Луи поднял голову. Тени в углу комнаты сгустились и превратились в высокого мускулистого мужчину. Это был великан самоанец со свирепо сверкающими глазами. Он сделал два шага к Луи. Подошвы черных туфель самоанца утопали в символах, начертанных на бетонном полу, как в грязи.

Уракабарамеель, Повелитель Теней и Шепотов — его появление на миг смутило Луи, потому что это был слуга Беала, а не представитель третьей стороны, которого он ожидал в надежде на разрыв сделки с Господином Всего Летающего.

Если только Ури не был и тем и другим одновременно.

Душа Ури принадлежала Беалу, но, возможно, его сердцем по-прежнему владела Королева Маков?

Луи облегченно вздохнул. В этой игре Ури был не более чем ладьей. Он двигался с убийственной эффективностью, но ходить мог только по прямым линиям. Следовательно — предсказуемо.

— Это предназначается для того, чтобы не дать мне свернуть тебе шею? — указал Ури на хитросплетение символов.

— Всего лишь меры предосторожности, кузен, — рассмеялся Луи. — Ты же знаешь, как это бывает — политика и прочее. Члены совета частенько пытаются в последний момент перехватить друг у друга инициативу.

Ури выругался.

— Полагаю, ты пришел поговорить исключительно о деле? — осведомился Луи. — Жаль. В былые времена мы могли беседовать часами.

— Мы с тобой никогда не беседовали. — Ури сделал еще шаг вперед. Он чувствовал сопротивление воздуха. Ему трудно было преодолевать силу замысловатого орнамента на полу. — Я помню только твои бесконечные издевки. Чем меньше с тобой говорить, тем лучше.

Луи притворился обиженным. Похоже, в его отсутствие Ури кое-чему научился. Луи устремил на кузена пытливый взгляд. Он пытался рассмотреть едва заметную выпуклость на одежде над самым сердцем Ури.

Да, он все еще находился там — Салицеран, печально известный кинжал Селии с навеки отравленным лезвием. Живой кусок металла, который обожал убивать, почти так же как его хозяйка… Клинок по-прежнему пребывал в опасной близости от самого уязвимого органа Ури — его глупого сердца.

— Итак, — проговорил Луи, выпрямившись. — Перейдем к делу, мой лаконичный антропофаг.

Ури сдвинул брови.

Луи решил, что будет употреблять более понятные слова. Не стоило мучить несчастного щенка.

— Твой новый господин пересмотрел условия, — сообщил Ури. — Он требует, чтобы ты начал действовать немедленно. Девчонку, Фиону, следует заманить в Новогоднюю долину. А потом ты должен доставить к нему Элиота.

— О, у вас имеется доступ в Новогоднюю долину? Как интересно. — Улыбка Луи казалась более чем естественной, но на самом деле ему стало здорово не по себе. — А я не думал, что условия сделки могут быть пересмотрены. Все должно произойти так, как мы договорились. Ведь мы бросили кости…

— Ты говоришь «мы», будто договор не односторонний.

На взгляд Беала, с Луи не стоило особо церемониться. Им вполне можно было пожертвовать. И никакой пакт не был бы нарушен, если Луи в итоге превратится в кровавое месиво.

— Да, понимаю, — кивнул Луи. — Но было бы неплохо, если бы ты растолковал мне причину такой поспешности. Дель-Сомбра просто кишит бессмертными и инферналами. Шагу не сделаешь, чтобы не наступить кому-нибудь на пальцы или когти.

— Ситуация усложнилась, — буркнул Ури. Он немного растерялся, подумал и сказал: — А что, если я скажу тебе, что кое-кто тоже интересуется юным мистером Элиотом? И что это вознаграждение будет таким же щедрым, как то, каким тебя готов одарить Беал?

Ну наконец-то. Контрпредложение по поручению какой-то, пока не названной третьей стороны. Знак того, что Ури готов предать Беала.

Луи все еще улыбался, но его мысли бешено метались. Для того чтобы открыть проход в Новогоднюю долину, требовалось согласие совета — а такой поворот в развитии событий выглядел удручающе. Если его кузены и кузины и вправду действовали совместно, для них не было ничего невыполнимого.

Однако все, как обычно, сводилось к тому, что кто-то заключил дружескую двойную сделку, кто-то кого-то ударил в спину. Акулы учуяли в воде запах свежей крови.

Элиот и Фиона разбередили отношения между кланами так, как Луи и предполагать не мог. Они оказались куда опаснее, чем он подозревал, и поэтому ему было легче принять решение. В конце концов, если он собрался вести игру, почему бы не поиграть с огнем?

Чем ближе Ури пытался подобраться к начертанному Луи кругу, тем труднее ему давались шаги. Знаки и линии тянулись по бетону за ним, обвивали петлями его лодыжки.

— Ну? — прорычал он, чувствуя все большее сопротивление.

— Я не могу выполнить твои просьбы. Ни одну из них. Я буду следовать уговору с Беалом до последней буквы и в соответствии с изначальными условиями.

Мышцы Ури вздыбились от натуги. Он сжал могучие кулаки. Воздух вокруг него подернулся рябью.

— Я даю тебе шанс остаться в живых, Луи. Откажешься — и у меня не останется выбора.

Луи расхохотался. Мысль о том, что Ури вправду мог спасти его жизнь, показалась ему забавной.

— Откажусь? Я сделаю нечто большее, кузен.

Ури остановился, замер. Его лицо побагровело. Но следовало отдать ему должное: он честно пытался разгадать замысел Луи.

— С какой стати тебе говорить мне такое, если только ты не…

Деланая улыбка Луи растаяла.

— Если только я не собираюсь сделать с тобой то, что ты собирался сделать со мной?

Ури огляделся по сторонам. Он безнадежно застрял в опутавшей его паутине знаков и линий. И наконец понял, что все это время смотрел на происходящее под неправильным углом.

Луи немного ослабил давление пространства и показал Ури истинную геометрию комнаты.

Обычная перспектива дрогнула…

…и «пол», на котором стоял Ури, утратил горизонтальность, ушел из-под его ног, завернулся и обхватил его. Он оказался внутри бесшовного цилиндра. Словно мошку, его охватила ловчая сеть, сотканная из тончайших линий, знаков и букв.

Луи возвышался над ним, смотрел сверху вниз через крошечный кружочек в сотворенном им коконе.

— Тебе не на что опереться и не за что ухватиться, — сообщил Луи.

Ури свирепо глянул на него. Его глаза налились кровью, на губах выступила пена, могучие мышцы вздыбились буграми.

Луи хотел еще кое-что добавить, но передумал. Он не хотел еще сильнее унижать Ури. Это было так же глупо, как встать на рельсы и подпустить к себе поближе мчащийся на бешеной скорости локомотив.

И все-таки он не смог сдержаться.

— Соломон прибегал к этой хитрости, помнишь? Маленькие флакончики с поверхностью в форме ленты Мёбиуса, без малейшего трения? Он заманил в эти бутылочки злобных джиннов, и с тех пор о них никто ничего не слышал.

Ури рычал и пытался выбраться, но только сильнее увязал в липких цифрах и буквах, которыми Луи разрисовал пол.

Но вдруг одна туго натянувшаяся строчка символов, выписанная мелком ярко-зеленого цвета (не стоило применять этот цвет для ритуальных целей), «лопнула» от напряжения.

Некоторые точки и древнегреческие буквы дрогнули, рассыпались и превратились в облачка зеленого дыма.

Ощущение одержанной победы покинуло Луи.

Ури оскалился, обнажив зубы. Он ухватился за «слабое звено» обеими руками и потянул. Строчка не желала поддаваться, но все же Ури удалось выдернуть ее из общей паутины, и созданная Луи конструкция начала разваливаться.

Горы символов и геометрических фигур, нарисованных маркерами, мелками и кровью, рухнули на бетонный пол приливной волной красных, черных, разноцветных радуг.

Луи упал, сраженный наплывом силы.

А Ури устоял. Страшный ураган, жуткий смерч бешено вращавшихся вокруг него красок — все это не действовало на него, словно он был вытесан из гранита.

Сделав три широких шага, он оказался рядом с Луи.

Луи был готов объяснить, что все это досадная ошибка, но не успел. Ури сжал могучий кулак и ударил его.

Удара именно такой силы и можно было ожидать. Луи словно стукнули кувалдой. От боли, подобной взрыву атомной бомбы, он почти потерял сознание. Рухнув на бетонный пол, он пережил тяжелейшую встречу с реальностью.

Поле зрения Луи затянуло красной пеленой. Он попытался смахнуть набежавшие слезы, сумел перевернуться. С трудом соображая, он все же понимал, чего следует ожидать дальше от своего кузена.

Кровь и слизь закапали из разбитого носа на руки Луи… и неожиданно у него мелькнула идея, как обрести свободу. Он высморкался — еще и еще раз, чтобы на ладонях оказалось побольше крови, — и успел перекатиться на спину.

Ури возвышался над ним. Луи не видел ничего, кроме него.

Уловка сработала. Ури мог бы переломать Луи все кости, если бы захотел, но желание поиграть с добычей было слишком велико. Луи мысленно возблагодарил судьбу за тупость своего кузена.

Схватив Луи за плечи, Ури рывком поднял его на ноги.

Луи быстро поискал глазами то, что ему было нужно. Возможно, эта хитрость могла стать последней в его жизни. Он нашел то, что искал: едва заметную выпуклость на груди Ури, под рубашкой. Ножны кинжала.

Луи прижал обе руки к груди — как бы защищаясь и умоляя пощадить его. Конечно, это выглядело глупо перед лицом такого противника, но он просто-напросто придал своим рукам, перемазанным кровью и слизью, нужное положение.

Луи не раз видел, как убивает Ури. Самоанцу нравилось прикасаться к жертве и чувствовать, как обреченный на смерть корчится в конвульсиях. Он обожал запах страха.

Предсказуемый, как морская волна, Ури заключил Луи в сокрушительные объятия.

Он не слишком усердствовал. У Луи только сжались легкие и хрустнули ребра… хрустнули, но не сломались. Он мог выдержать такое давление секунд десять, пока не потеряет сознание или пока Ури не сломает ему позвоночник.

Но самым противным было то, что от Ури несло псиной. Он взмок от пота.

Луи для виду брыкнул ногами, надеясь, что это порадует туповатого кузена, а в это время его руки, ставшие еще более скользкими от пота Ури и нарастающего давления, двигались вверх по груди Ури, все выше и выше, и наконец Луи прикоснулся к кожаным ножнам, а потом — к рукоятке Салицерана.

Еще немножко…

Его пальцы обхватили рукоятку.

Ури замер на месте и вытаращил глаза.

Он понял, что совершил ошибку, но что он мог сделать теперь? Если он отпустит Луи, тот сразу же схватит отравленное лезвие.

И Ури поступил абсолютно предсказуемо: он сдавил Луи еще сильнее.

Позвоночник Луи хрустнул по всей длине. Но возросшее давление помогло ему: его руки скользнули вверх с такой быстротой, словно ими выстрелили из пушки.

Сжав рукоятку и выхватив клинок из ножен, Луи повернул его так, чтобы лезвие рассекло шелковую рубашку Ури, а зазубренный кончик уперся в шею кузена.

В том месте, где лезвие поранило кожу, появилась тонкая черная полоска, по обе стороны от которой грудь Ури покрылась волдырями. Яд расползался по кровеносным сосудам.

Ури вскрикнул.

Он разжал руки, и обессилевший Луи рухнул на пол. Ури схватился за горло.

Поцелуй Салицерана славился невыносимой болью.

Луи ухитрился удержать клинок. Он наконец смог сделать судорожный вдох. Черные точки, плясавшие перед его глазами, исчезли.

Кинжал был длиной от запястья до локтя. Во время первой Великой войны мощный меч сломался при ударе о нечто огромное и неподвижное. Теперь его обломки вращались меж звезд. Салицеран был изготовлен из одного такого обломка, он непрерывно источал яд, пахнувший жимолостью и горьким миндалем. На слоистой дамасской стали пестрели руны — такие древние, что даже Луи не мог их прочесть.

Ури дергался и задыхался. Яд все глубже проникал в его тело. Его шея распухла.

Луи не повторил ошибку кузена. Не произнося ни слова и не медля ни секунды, он вонзил клинок в глаз Ури.

Ури дико закричал. Его руки заметались в воздухе в поисках Луи. Он хотел раздавить его в предсмертных объятиях.

Луи попятился назад.

Ури моргнул уцелевшим глазом и рухнул на бетонный пол. Фундамент дома содрогнулся. Ури дернулся раз, еще раз, испустил последний вдох и замер.

— Прости, кузен, — прошептал Луи.

Он действительно сожалел об Ури. Самоанец так любил Селию. Конечно, по-своему, рабски, но все равно это была любовь. А такая любовь заслуживала существования, хотя бы ради того, чтобы тот, кто любит, страдал во веки веков.

— Поверь, так лучше для тебя, — проговорил Луи. — Из этого никогда ничего не получится. Уж ты поверь моему собственному опыту.

Луи казалось, что у него сломаны все кости. Боль в спине была подобна удару током.

Но это пройдет. С физическими травмами он справится без труда, как только осуществит ритуал, предназначенный для того, чтобы забрать последние остатки силы, еще задержавшиеся в поверженном теле Ури.

Луи прикоснулся к шее Ури, чтобы пощупать пульс, но она слишком сильно распухла. Тогда Луи поспешно снял туфлю с ноги Ури и зажал пальцами артерию на лодыжке. Он не почувствовал никакого движения, никакого тепла жизни.

Яд Салицерана сражал королей и пап, бессмертных и ангелов — в конце концов, клинок именно для этого и был изготовлен.

Луи прикоснулся к груди Ури, нашел ножны, отстегнул и зачехлил ядовитый кинжал.

Держа в руках ножны с Салицераном, он задумался. Обладание клинком открывало перед ним новые возможности. Но для чего? Борьба с Ури — это было то же самое, что схватка матадора с мамонтом. Крайне маловероятное сражение, но все же у человека оставался крошечный шанс остаться в живых.

Но то, о чем Луи размышлял теперь, было бы подобно схватке комара со скоростным поездом.

Если только Луи не проявит особую, необычную, высокопрофессиональную хитрость.

Возможно.

Луи положил тряпицу на выколотый глаз Ури, а веко уцелевшего глаза опустил и притронулся ладонью к его лбу. Он подумал, не сказать ли чего-нибудь в память о кузене. Но что о нем можно сказать? Что он был верным и преданным? Что до самого конца оставался воином до мозга костей? Или что он прожил жизнь жалким щенком, вечно плетущимся за своей хозяйкой?

Луи решил, что лучше всего подойдет минута молчания.

Выждав минуту и решив, что ритуал прощания с Ури прошел подобающе, Луи расстегнул куртку кузена и не без труда стащил с могучих рук рукава.

Куртка, словно некий необъятный носовой платок иллюзиониста, была скроена из такого количества ткани, что его хватило бы на цирковой шатер. В ней оказались сотни, если не тысячи внутренних карманов. Портные из семейства Скалагари просто превзошли сами себя.

Луи провел рукой по шелковой подкладке. Его длинные тонкие пальцы дрожали. Он обшаривал один карман за другим и извлекал из них какие-то таинственные печати, колокольчики, секстант, свернутую в трубку карту звездного неба.

— Нет, нет, нет, — шептал Луи.

Он снова ощупал подкладку и вытащил из одного большого кармана толстую папку.

Открыв ее, он обнаружил внутри сообщения о двойняшках Пост. О новых музыкальных способностях Элиота и, что было еще более интригующе, о необычном даре Фионы. Оказывается, она могла разрезать все на свете.

Луи с трудом удержался от дрожи. Девочка пошла по стопам матери.

В папке лежали отчеты обо всем, чем дети занимались на протяжении дня. Работа в пиццерии, дорога домой, времяпрепровождение в скучной квартире.

И наконец — сообщения последних дней.

Фотографии, снятые скрытой камерой. Элиот шел по улице и разговаривал с хорошенькой блондинкой. Судя по тому, как Элиот сутулился, как робко смотрел на девушку, это была та, которая разбила его сердце.

На других снимках Элиот и его подружка были засняты в парке. Они ели, пили вино и обнимались. Мальчик явно пошел в отца — он привлекал к себе не тех женщин.

Луи тяжело вздохнул. В самое ближайшее время ему следует поговорить с сыном и поведать ему о хитростях и подлостях, на которые способен так называемый слабый пол.

Кроме этих фотографий в папке лежали снимки Фионы, слезающей с мотоцикла. За рулем сидел тот самый парень, который вчера вечером увез Элиота. На других фотографиях они вдвоем гуляли по лесу, а еще на одной — целовались, стоя на тротуаре.

Луи нашел отдельный отчет об этом молодом человеке. Его звали Роберт Фармингтон. В отчете излагались все необходимые факты и цифры. Парень был водителем и работал на Лигу. Интересно. И при этом он целовался с дочерью Луи? Бунтовщик, нарушитель правил. Луи оценил его по достоинству.

Он провел кончиками пальцев по фотографии Роберта. Красивое лицо, хоть и немного грубоватое.

— Ты-то мне и нужен, — прошептал Луи и добавил громче: — Роберт Фармингтон. — Затем он повторил на октаву выше: — Роберт Фармингтон.

Теперь его голос походил на голос Роберта. Он хорошо запомнил его.

Что ж, за дело. Луи должен выполнить данные ему поручения, решить судьбу своих детей, придерживаясь уговора с инферналами.

Для начала следовало решить вопрос с дочерью и заманить ее в Новогоднюю долину, откуда не было выхода.

Луи чувствовал себя немного виноватым. Не оттого, что он навеки заточит Фиону в царство теней, а скорее из-за того, что он не питал к ней таких же чувств, как к Элиоту. Возможно, девочка слишком сильно походила на свою мать. Но это не имело значения. Как только она окажется в Новогодней долине, к его услугам будет все время на свете.

Луи подобрал мобильный телефон Ури, нашел домашний номер Постов и набрал его.

После Фионы наступит очередь Элиота. Каковы бы ни был личные планы Луи, он должен предать сына, чего бы это ему стоило, и доставить его к Беалу.

Послышались гудки. Кто-то взял трубку.

— Алло? — произнес Луи. — Говорит Роберт Фармингтон. Позовите Фиону к телефону, пожалуйста.

67 Тревожный звонок

В комнате Фионы царил беспорядок. Повсюду валялись разбросанные вещи, в углу кучей лежала грязная одежда. Если бы кому-то пришло в голову применить правило номер шестнадцать, все вещи Фионы были бы немедленно выброшены.

Просто смешно. С какой стати ей переживать за какие-то вещи после трех смертельно опасных испытаний?

Однако существовали принципы.

Фиона подняла с пола несколько книг по истории Древнего Рима и поставила их на полку. К книгам стоило относиться с почтением. Фиона решила: когда в следующий раз она выйдет из себя, то выместит зло на чем-нибудь таком, что этого заслуживает.

Но вот что было по-настоящему странно этим утром: она ничего не чувствовала.

С того самого момента, как она что-то отсекла от себя в зеркальном лабиринте, ей все труднее было испытывать грусть, страх и даже радость. Легко приходил к ней только гнев. А это было нехорошо. Не могла же она всю жизнь прожить, злясь.

Когда Фиона закрывала глаза, то могла почувствовать мерцание радости и надежды. Они с Элиотом выдержали все испытания, назначенные Лигой. Теперь их будут считать членами семейства… а может быть, и нет. Фионе казалось, что она слышит дебаты в Сенате.

Но хотя бы дурацкие испытания завершились. Теперь не будет приключений, не надо будет куда-то мчаться с места в карьер посреди ночи.

Стоило только Фионе задуматься о Лиге бессмертных, о родственниках, как все радостные мысли сразу покинули ее.

Она подняла старинный глобус, поставила на место и повернула к себе так, чтобы были видны Тихий океан и Микронезия.

Не таким ли равнодушием, не такой ли бесчувственностью была всегда наделена бабушка? Си обмолвилась насчет того, что некогда бабушка тоже что-то отсекла от себя. Но Фиона сильно сомневалась, что при этом бабушка избавилась от аппетита. Много ли существовало на свете коробок, шоколадные конфеты в которых никогда не заканчивались?

Фиона вспомнила, что может поднять ей настроение. Она перерыла гору грязной одежды, нашла трикотажные спортивные штаны, разорвала их и выдернула нитку.

Надо разрезать что-нибудь.

Тогда она сразу почувствует себя хорошо. Все чаще и чаще разрезание предметов приносило ей удовольствие.

Фиона туго натянула нитку и сосредоточилась. Нитка завибрировала, стала такой тонкой, что почти исчезла. В воздухе возникла силовая линия.

Фиона огляделась по сторонам в поисках чего-нибудь, что можно было бы разрезать.

Книги… пишущая машинка… мебель… Все это было ей дорого. Она вздохнула. Не стоило увеличивать беспорядок.

Фиона расслабилась. Нитка провисла.

Может быть, лучше ничего не чувствовать, чем ощущать радость от того, что ты разрушаешь нечто драгоценное.

Фиона повертела нитку в руках, намотала на оба запястья… и вспомнила, как Даллас показывала ей волшебный прием, с помощью которого можно было увидеть свою жизнь, и как она увидела конец своей жизни.

Фиона устремила взгляд на нитку, добилась того, что перестала ее видеть, а потом нитка снова возникла в ее поле зрения, но так, словно она смотрела на нее, скосив глаза к переносице.

Нитка разделилась на множество волокон и протянулась в одну сторону — в прошлое, в другую — в будущее.

Сплетение волокон в прошлом осталось таким же, каким Фиона видела его в прошлый раз, за исключением отрезка, ведущего к настоящему времени. Этот участок нити так растрепался, что казалось, того и гляди порвется. Фиона более пристально вгляделась в него. Микроскопические волоконца обвивались вокруг основной нити, сплетались между собой и образовывали что-то вроде мостика между вчерашним и сегодняшним днем.

Именно в это время ее жизнь должна была оборваться.

Нет… Фиона прищурилась. Ее жизнь оборвалась. Основная нить истончилась настолько, что в конце концов просто исчезла. Если бы вокруг нити не появились эти, обвивающие ее волокна, она бы непременно лопнула.

Фиона взволнованно прикоснулась к этим волокнам. На ощупь они были похожи на древесину, были теплыми и сверкали, словно золото. Она также почувствовала пульс — ровный и сильный.

Видимо, подействовало Золотое яблоко. Одна жизнь закончилась… и что же началось? Новая жизнь? Ей дали второй шанс? Или нечто такое, чего она пока не понимала? Что бы это ни было, оно пересекало настоящее и устремлялось в будущее. У нее на самом деле появилось будущее.

С любопытством и осторожностью Фиона посмотрела вперед, скользя взглядом вдоль золотистого волокна, вплетенного в нить ее жизни. Волокно разветвлялось, тянулось, расширяло нить жизни, превращало эту нить в ткань. Тут и там Фионе попадались на глаза гибкие ветви, поросшие крошечными листочками и увенчанные яблоневыми цветами.

Что означало это множество дорог? То, что ее будущее неясно? Она заметила немало тупиковых ветвей и восприняла это буквально. Но многие волокна тянулись и тянулись вперед и исчезали в темноте.

Фиона робко протянула руку в ту сторону, и кончики ее пальцев ощутили прикосновение к дереву и кирпичам. А еще она почувствовала, как лопаются пузырьки в шампанском, почувствовала запах этого напитка, услышала смех.

Фиона улыбнулась. Было похоже на вечеринку. Она надеялась, что не ошибается.

Но стоило ей передвинуть пальцы немного вперед — и она словно прикоснулась ко льду, а потом к шершавому асфальту с множеством выступающих камешков, а еще к липкой крови… и ощутила запах жженой извести и огня. Это ей совсем не понравилось.

Фиона отпустила нитку.

Она подняла с пола пишущую машинку и поставила на стол, подобрала разбросанные бумаги и все остальные книги — на тот случай, если к ней войдет бабушка. Собрала одежду, сложила в корзину и вышла из комнаты. Ей не хотелось оставаться наедине с собственными мыслями.

Она постучала в дверь комнаты Элиота и хотела войти, но дверь оказалась заперта.

— Секундочку! — крикнул Элиот и отпер замок. — О, это ты. — Он глянул на кровать. — Входи. Только дверь запри.

С каких это пор Элиот начал закрываться на замок? Но с другой стороны, и у нее в последнее время появилась такая же привычка. И у него, и у нее теперь есть что прятать, и Фионе это совсем не нравилось.

Тем не менее она закрыла дверь и заперла ее.

Элиот сел на краешек кровати и откинул одеяло. Под одеялом лежала скрипка. Фиона заметила, что порванная струна заменена новой. Интересно, откуда брат взял запасную струну?

Элиот прикоснулся к скрипке, отвел от нее взгляд и уставился в одну точку, обхватив себя руками за плечи. Его взгляд был тоскливым и наполненным болью.

Фиона отчасти догадывалась, какие мысли терзали брата: прошлая ночь, туман, крики погибающих людей.

Она вспомнила о том, как впервые попыталась логически осмыслить то, что она сделала с Перри Миллхаусом. Да, ее загнали в угол, ей пришлось защищать себя, Элиота, ту девочку. Но все это не меняло сути дела: она убила человека.

И Фиона не могла отделаться от воспоминаний о том, что убийство этого чудовища доставило ей удовольствие.

Элиоту не дано было испытать подобное чувство. Люди на базе ВВС — это не то что Миллхаус.

По большому счету во время последнего испытания чудовищами стали и Элиот, и Фиона.

Фиона села на кровать рядом с братом и вздохнула.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Элиот. — Есть можешь?

— Съела немного овсянки утром. Вкус был такой, словно ем опилки, но проглотить сумела, и меня не стошнило. И воды немного попила.

— А как насчет яблока? Что-нибудь изменилось в твоем самочувствии?

— Ничего не изменилось. Какой была, такой и осталась.

— Хорошо, правда? — кивнул Элиот.

Это прозвучало не слишком уверенно, и Фиона вопросительно посмотрела на брата.

— Я хочу сказать… — проговорил Элиот. — Понимаешь, все, что с нами происходит начиная с дня рождения, в итоге оказывается не таким, каким казалось на первый взгляд. Подарки, за которыми тянутся непредсказуемые последствия, новые родственники, которые, как я думал, будут нас любить и заботиться о нас, а они нас пытаются убить… в общем, всё.

Он потер руку и поморщился.

Красная полоса и синяки не исчезли. Инфекция? Яд? Ему следовало показаться врачу.

Элиот заметил озабоченный взгляд сестры и отвернулся, спрятав руку.

— Ничего страшного. Пустяки. Простая царапина.

— Нет, не простая, — прошептала Фиона.

Она замолчала. Брат словно бы что-то скрывал от нее — так же поступала и она, когда постоянно жевала конфеты.

Она перевела взгляд на скрипку. Скрипка выглядела нормально, и все же что-то в ней было особенное… огненный цвет деки и то, что Фиона почти слышала, как вибрируют струны, хотя никто к ним не прикасался.

Ей хотелось сказать Элиоту, что ему, быть может, стоит на время убрать скрипку подальше. Что слишком много хорошего — не самое лучшее.

Но он был так привязан к своей скрипке. Наверное, Фионе стоило поговорить об этом с кем-то еще. Может быть, с дядей Генри. А пока она будет наблюдать за рукой брата.

— Бабушка вернулась? — спросил Элиот.

Он явно хотел сменить тему, но Фиона не стала возражать.

— Думаю, нам придется пойти на работу, Эл, — покачала она головой.

— Пиццерия закрыта на неделю. Ремонт.

Новость была неожиданной, но приятной. Фиона могла позвонить Роберту. Может быть, ее жизнь войдет в нормальную колею — хотя бы на несколько часов.

— А ты собираешься встречаться с Джулией?

Элиот поморщился, и вид у него стал еще более несчастным.

— Она уехала, — прошептал он. — Ей пришлось уехать из Дель-Сомбры… и вряд ли она вернется.

— Ох.

Фиона не знала, радоваться или огорчаться. Джулии явно нравился Элиот. Но точно так же, как скрипка Элиота была не совсем обычной, так и в Джулии тоже чувствовалось что-то странное. Что-то такое, что никогда не нравилось Фионе.

Ей хотелось сказать брату: все будет хорошо. Он все переживет и забудет Джулию. В конце концов, мужества им обоим не занимать — ведь они выдержали все, что на них обрушила Лига.

Правда, не стоило забывать о том, чего им это стоило. Словно пешки, пересекшие шахматную доску, они изменились. А может, им суждено было навсегда остаться пешками Лиги?

Фиона так крепко сжала кулак, что костяшки пальцев побелели. Гнев быстро овладел ею. Она заставила себя сделать выдох и разжала пальцы.

В гостиной зазвонил телефон.

Фиона и Элиот вскочили.

— Наверное, это бабушка, — сказал Элиот.

— Видимо, Сенат принял решение, — взволнованно добавила Фиона.

Они бросились к двери. Элиот торопливо отпер замок, Фиона распахнула дверь, и они помчались по коридору. Каждый мечтал первым добежать до телефона.

Но трубку уже взяла Си.

— Алло? Доброе утро, мистер Фармингтон. Да, Фиона рядом. Это деловой звонок или личный?

Роберт сам позвонил ей?

Если он звонил по делу, значит, это было связано с решением Сената. Может быть, они решили, что Фиона и Элиот должны пройти еще одно испытание. Похоже, Роберту отвели роль того, кто всегда приносит дурные вести.

Если же звонок носил личный характер, то Си могла просто повесить трубку. Правило номер девяносто девять гласило: «Никаких личных звонков». Роберт ответил Си. Что именно — Фиона не поняла. Его голос был едва слышен.

Но Си рассмеялась и, немного покраснев (Фиона и не знала, что ее прабабушка еще способна краснеть), передала трубку Фионе.

Элиот переминался с ноги на ногу. Ему явно было интересно.

— Алло? — едва дыша, проговорила Фиона.

— Ты как там, малышка? — легко и непринужденно спросил Роберт.

Можно было подумать, что он загорает на пляже, потягивая что-нибудь прохладительное.

— У меня все хорошо. Что решил Сенат?

Ее вопрос словно бы немного смутил Роберта.

— Пока ничего… но появилось кое-что новое. — Его голос зазвучал не так расслабленно, в нем появилось волнение. — Мы могли бы встретиться?

От того, как он об этом спросил — без обиняков, настойчиво, — у Фионы по всему телу разлилось приятное тепло. Она отошла от Си и Элиота подальше, прижимая трубку к лицу.

— Наверное, да. А что случилось?

— Не телефонный разговор. Линия небезопасна.

Фиона не совсем поняла, что это означает, но решила, что Роберт знает, о чем говорит.

— Хорошо. Где? Когда?

— Через десять минут я подъеду к углу Мидуэй-авеню и Вайн-стрит. — Послышались щелчки и шорох, а потом — шепот: — Приходи одна, Фиона. Мне нужно поговорить только с тобой.

Жаркое волнение, испытанное Фионой несколько секунд назад, исчезло.

Она бросила взгляд на Си и Элиота. Они вопросительно смотрели на нее. Конечно, когда Роберт сказал, чтобы она пришла одна, он имел в виду: «Не приходи с Си и бабушкой». Не мог же он иметь в виду: «Приходи без Элиота»? Не свидание же он ей назначал?

Она не осмелилась уточнить. Не могла себе этого позволить, потому что рядом стояла Си и слышала каждое ее слово.

Фиона не знала, что думать. Роберт захотел с ней встретиться в то время, когда Сенат решал их с Элиотом судьбу. Как ни хотелось ей побыть с Робертом наедине, в сложившихся обстоятельствах это выглядело неподобающе. Кроме того, ей не хотелось расстраивать Элиота. Он и так пребывал в депрессии.

— Фиона? Ты еще здесь?

— Да. Я здесь. Буду через десять минут.

— Круто, малышка. Тогда — до встречи.

Роберт повесил трубку.

Фиона держала телефонную трубку в руке и смотрела на нее. С каких это пор Роберт начал называть ее «малышкой»? Это ей не понравилось.

— Ну? — не выдержал Элиот.

— Мы с тобой прогуляемся. Захвати рюкзак — на всякий случай.

Взгляд Элиота утратил любопытство. Он понял: им может грозить опасность и, возможно, ему придется снова сыграть на скрипке. На мгновение задумавшись, он кивнул и побежал в свою комнату.

— Прогуляетесь? — спросила Си. — Куда?

Фиона не ответила и направилась в кухню. Си заковыляла за ней.

— Может быть, приготовить вам чего-нибудь перекусить, милая?

Фиона подошла к холодильнику, выдвинула овощной ящик и взяла пакет спаржи. Поверх других пакетов лежала тонкая лиловая резинка.

Она вспомнила о том, как точно такой же резинкой рассекла пополам тело Миллхауса, как его руки разлетелись в разные стороны.

Фиона повернулась к Си и на пробу туго натянула резинку.

— Ничего серьезного, но мы с Элиотом должны пойти одни.

На самом деле Фиона не сомневалась: дело серьезное. Чем дальше, тем сильнее она чувствовала: что-то не так. Почему — не знала, но это чувство не покидало ее.

— Если мы не вернемся через полчаса, позвони бабушке.

Си прижала руку к груди и тяжело задышала. Широко раскрыв глаза, она шагнула к Фионе.

— Нет, вы не можете уйти.

Фиона отпустила один конец резинки. Резинка свернулась в ее руке с резким щелчком.

Си инстинктивно прикрыла рукой шею.

— Нет, можем, — заявила Фиона с такой решимостью, с какой обычно объявляла свою волю бабушка.

Ей жаль было говорить с Си в таком тоне, и она, избегая встречаться с прабабушкой взглядом, вышла в столовую.

Элиот уже ждал ее. Он стоял, забросив рюкзак на плечо. Не оглядываясь, они прошагали по коридору и бегом спустились по лестнице.

— Так что сказал Роберт? — спросил Элиот. — В чем дело?

— Могу только догадываться, — ответила Фиона. — По-моему, какая-то беда.

68 Дверь в Новый Год

Элиот сидел на заднем сиденье лимузина дяди Генри и размышлял о неправильности развития событий.

Неправильность была не того сорта, с которым они с Фионой то и дело сталкивались в последнее время: типа «ты сейчас умрешь». Скорее она была из разряда картинок с заданием «найди отличия».

Когда Роберт заехал за ними, гибрид лимузина с гоночной машиной сразу показался Элиоту изменившимся. Зеркальная полировка потускнела, задние стекла были забрызганы грязью. И что самое странное — на кончике антенны красовался желтый шарик, «смайлик». Элиот точно помнил, что такого украшения раньше не было. Да и самой наружной антенны тоже.

Фиона, естественно, села впереди. Она попробовала заговорить с Робертом, но тот сказал ей, что лучше его не отвлекать, и что он все объяснит, как только они доедут до нужного места.

Наблюдая за Робертом, Элиот думал о том, что тоже мог бы водить машину. Но бабушка вряд ли позволит ему хотя бы попробовать. Между тем они с Фионой изучали устройство автомобилей и знали все, что только можно было знать о двигателях и трансмиссиях. Глядя на то, как Роберт управляется с переключателем скоростей, педалью газа и тормозами, Элиот решил, что это довольно просто.

Мальчик посмотрел в окошко. Они мчались по автостраде номер один. На волнах океана играли блики золотого калифорнийского солнца.

Почему они так долго едут? Целых десять минут, а Роберт сказал, что ехать недалеко. На машине дяди Генри они за это время успели бы пересечь весь штат из конца в конец.

И пахло в салоне лимузина не так, как обычно. Раньше тут царили запахи кожи, виски и сигарного дыма. Теперь же несло какой-то кислятиной.

Фиона молчала. Возможно, все это было лишь игрой воображения.

Как бы то ни было, неправильность не слишком огорчала Элиота. Она вынуждала его пытаться разгадать загадку, отвлекала от воспоминаний о прошлой ночи, о музыке, которую он играл, о тумане, о кричащих людях, которым было больно.

Нет, не просто больно. Он не сомневался: речь шла не только о раненых. Были и убитые.

И в этом его вина. Он сам сделал выбор, так что ответственность лежала на нем.

Но если бы он поступил иначе, Фиона погибла бы. Как бы он чувствовал себя, зная, что у него был способ спасти сестру, но он им не воспользовался? Разве это не такое же убийство?

Он вздохнул, понимая, что никогда не обретет утешения. Так или иначе, он был повинен в чьей-то гибели. Но уж лучше незнакомые люди, чем его сестра.

— А-га, — проговорил Роберт. — Мы приехали.

Машина свернула на усыпанную гравием подъездную дорожку. Неоновая вывеска гласила: таверна «Последний закат».

Элиот повернулся и увидел приземистое здание с красной металлической крышей. Несколько обшарпанных автомобилей и выстроившихся в ряд мотоциклов стояли у входа. Парковка была усеяна пустыми бутылками и мусором.

— О, похоже, много народа, — отметила Фиона. — А завтрак тут готовят?

— Да нет вообще-то, — пробормотал Роберт, ставя машину на свободное место, поодаль от других автомобилей и мотоциклов. — Но внутри есть на что посмотреть.

— Подожди. — Фиона робко прикоснулась к плечу Роберта. — Сейчас мы не по телефону говорим, никто нас не подслушает. Скажи мне, в чем дело. Есть какая-то опасность?

Роберт погладил ее руку, сжал и поцеловал.

— Опасность? И да и нет, моя дорогая. Речь о вашем отце.

— Лучше бы ты раньше сказал, — поморщилась Фиона и высвободила руку.

— Ты не стала бы ему помогать, если бы он в этом нуждался? — спросил Роберт.

— Не знаю. Он такой странный. — Фиона скрестила руки на груди. — И потом: что он сделал за всю жизнь для меня и Элиота, кроме того, что выслеживал нас и вообще вел себя, как полный урод?

— А я ему помогу, — заявил Элиот и открыл дверцу.

Ему хотелось дать Луи шанс. Бродяга, бомж, инфернал — все равно. Он подарил Элиоту больше доверия и тепла, чем любой из его так называемых родственников.

— Его здесь нет, — сказал Роберт Элиоту. — Сейчас нет. Но он действительно в беде, и вы можете ему помочь. — Он посмотрел на Фиону и нахмурился. — Будет проще, если я вам кое-что покажу.

— Ну давай, показывай, — нетерпеливо проговорил Элиот и схватил с сиденья рюкзак.

Роберт повернулся к Фионе.

— Ну?

— Ладно, — тяжело вздохнула та. — Не могу позволить, чтобы мой брат вошел в такое заведение один.

Она нацепила на запястье резинку, открыла дверцу и вышла. Они втроем поднялись на крыльцо «Последнего заката» и вошли в двустворчатые стеклянные двери.

В баре было сумрачно. Светились только неоновые рекламы пива, музыкальный автомат в одном углу, телевизор в другом да три светильника над бильярдными столами. Пол был усыпан опилками и арахисовой шелухой. Пахло пивом.

Небритые мужчины в джинсах и кожаных куртках оторвались от своих занятий (в основном они потягивали пиво) и принялись разглядывать Фиону.

Роберт заслонил ее собой и кивнул бармену.

Бармен кивнул в ответ и указал на дверь черного хода.

Посетители вернулись к пиву и разговорам, словно забыв про вошедших, но не все. Кое-кто продолжал пялиться на Фиону.

— Не обращайте внимания на этих уродов, — прошептал Роберт. — Пошли.

Он направился к задней двери.

Элиот и Фиона пошли за ним, стараясь ни с кем не встречаться взглядом. Хотя посетители бара показались Элиоту настолько интересными, что ему трудно было оторвать от них глаза. Он увидел много разных татуировок и представил себе, что его предплечья покрыты кельтским орнаментом или знаками индейских племен… Таким крутым он бы себе понравился.

Они подошли к задней двери, и Роберт вставил ключ в тяжелый замок. Дверь открылась, они вошли. Роберт пошарил по стене, нашел выключатель, и у них над головой загорелась лампа дневного света.

Они очутились в кладовой. Кругом стояли бочки с пивом и ящики, наполовину заполненные бутылками. Здесь было холодно. Стальная дверь слева вела в холодильную камеру. На другой висел амбарный замок, и с трудом читалась надпись «ВЫХОД».

Роберт закрыл за собой дверь, в которую они вошли, и запер ее.

— И ты хотел привести меня сюда одну? — прошептала Фиона, посмотрев на него.

— Одну? — удивился Элиот.

— Ладно, не будем об этом. То, что вы должны увидеть, находится здесь.

Роберт стал раздвигать ящики и бочонки, чтобы образовался проход.

На полу валялись старые перекидные календари. Элиот достал фонарик и включил его. На одном календаре, за тысяча девятьсот семьдесят девятый год, были изображены окуни, на другом (за тысяча девятьсот шестьдесят третий) — гоночные автомобили, на третьем (за тысяча девятьсот тридцать второй) — разные крытые мосты. И все календари были открыты на декабрьской страничке.

Роберт отодвинул в сторону последний бочонок.

Стала видна дверь в кирпичной стене.

Но не настоящая, а кое-как нарисованная. Рама, очерченная черным маркером, внутри которой красно-коричневой краской грубыми мазками было изображено некое подобие досок.

Элиот сделал шаг вперед. Он не мог судить наверняка, но ему показалось, что это не краска, а запекшаяся кровь.

К стене была приделана медная дверная ручка. Она просто торчала из кирпича и, казалось, вот-вот отвалится.

— Это что, шутка? — спросил Элиот.

— Вовсе нет. — Роберт утер пот со лба. — Эта дверь ведет в Новогоднюю долину. Думаю, именно туда ушел ваш отец. Это очень опасное место. Вам придется войти туда и разыскать его.

— Мы только что пережили три смертельно опасных испытания, — фыркнула Фиона. — И я не собираюсь рисковать своей жизнью и жизнью Элиота ради человека, который даже не удосужился признаться нам, что он наш отец. Роберта ее слова удивили и, похоже, задели.

— Секундочку, — вмешался Элиот. — Может быть, у него имелась веская причина для молчания.

— Например? — язвительно осведомилась Фиона.

— Ну… как минимум — бабушка. Готов поспорить: он ее боялся.

— Значит, он просто тайно следил за нами, чтобы знать, что с нами все в порядке? — поджала губы Фиона. — Не верю. Он из другого семейства, и наверняка ему что-то нужно от нас.

Роберт прислонился к стене и устремил на Фиону возмущенный взгляд, но она его не замечала.

Нет, с Робертом явно что-то не так. Как и машина дяди Генри, ее шофер сегодня был совсем не похож на себя.

— Мы должны дать Луи шанс хотя бы объясниться, — сказал сестре Элиот.

В ожидании ответа Фионы он смотрел на нее, а она задумчиво разглядывала нарисованную на стене дверь. Порой его сестра могла быть такой холодной — совсем как бабушка, а иногда она поражала Элиота своей добротой.

— Хорошо. Ты прав, — наконец прошептала Фиона. — Открой эту дверь. Давай посмотрим, что это за долина.

— Ты поступаешь правильно, Фиона, — просиял Роберт. — Нет ничего важнее семьи. — Он предупреждающе поднял руку. — Но сейчас отойдите немного назад. Боюсь, это будет непросто.

Он повернулся лицом к нарисованной двери и взялся за ручку.

Краска на кирпичах потрескалась, как ледяная корка. Неровные линии, нарисованные маркером, стали ровнее. Одни кирпичи выпятились, другие ушли вглубь. Крошечные острые осколки полетели в разные стороны, некоторые вонзились в руки Элиота.

Лампа погасла. По краям двери появилось тусклое свечение.

Роберт дергал дверную ручку, пытаясь открыть дверь. Он уперся ногой в стену и потянул ручку на себя.

Элиот почувствовал изменение перспективы. Кладовая словно качнулась вниз, к двери. Давление тоже изменилось. Вестибулярный аппарат среагировал на это, и у Элиота возникло ощущение, что он стоит перед входом в огромное подземелье.

Фиона подошла ближе к брату, сжимая в кулаке резинку.

Элиот почувствовал вибрацию. Ему казалось, что в воздухе вокруг них с сестрой натянуты тысячи тончайших струн. Пространство подернулось рябью.

— Нити, — шепнула ему Фиона. — Ты их видишь?

— Нет, — прошептал в ответ Элиот. — Но я их чувствую.

Роберт застонал от усилия. Швы на его кожаной куртке лопнули.

Из-за двери донеслось негромкое шипение, быстро сменившееся громоподобным ревом бушующего ветра. Роберт рывком распахнул дверь.

Вихрь снега и тумана завертелся вокруг них, но вскоре улегся. Воздух стал неподвижным и морозным. С губ Элиота слетали облачка пара.

Они с Фионой шагнули ближе к двери, чтобы посмотреть, что за ней находится.

Она вела вовсе не на задворки бара «Последний закат». И вообще не в солнечную Калифорнию.

За дверным проемом лежали сугробы и стоял заснеженный лес. Была ночь. Между мерцающими звездами полыхало северное сияние, окрашивающее небо фиолетовым и серебристым светом. Посреди леса стояла деревушка. Шпиль церкви и крыши домов были украшены рождественской иллюминацией, японскими бумажными фонариками и тысячами свечей. Элиот услышал пение и смех, звуки охотничьих рогов, радостные и возмущенные крики, звон бьющегося стекла. В небо взмыли огни фейерверка, в воздухе расцвели пламенные цветы.

Элиот почувствовал запах яблочного сидра и свежеиспеченных имбирных пряников. Он поежился от холода.

Фиона тоже дрожала.

Роберт снял куртку и набросил на плечи Фионы.

— Новогодняя долина, — объяснил Роберт, — в ней идет нескончаемая вечеринка. Для тех, кто сюда попадает, время навсегда остается одним и тем же: несколько секунд до полуночи тридцать первого декабря.

— Кто же тут застрял? — шепотом спросил Элиот — шепотом, потому что боялся, что его услышат люди в деревне. Внутреннее чувство подсказывало ему, что тогда ничего хорошего не произойдет.

— Это люди, которые заблудились и выпали из времени, — прошептал в ответ Роберт. — Здесь собираются все забытые тиканья часов и время колеблется, но никогда не бывает истинного будущего и настоящего.

— А как здесь оказался Луи? — спросила Фиона.

Она шагнула к дверному проему, протянула руку и поймала несколько снежинок.

— Луи побывал здесь очень давно. Ему тут понравилось, и он всегда хотел снова найти дорогу сюда. Тут всем нравится. — Роберт облизнул пересохшие губы и обвел кладовую взглядом. — Ну что, дети? Не хотите заглянуть туда и сами посмотреть?

Элиот был готов. Ему вдруг ужасно захотелось слепить снежок и швырнуть в затылок Фионе. Он представил, как они бегают по снегу, катаются с горки. Они могли бы сходить на вечеринку. Наверное, там вкусный сидр. Здорово было бы расслабиться хоть на несколько минут.

Но сколько могут длиться несколько минут там, где время не движется?

Фиона шагнула к двери. Элиот удержал ее, взяв за руку.

— Осторожно, — прошептал он.

Фиона потрясла головой. Ее мысли стали яснее.

— Было очень странно, — призналась она. — Я хотела туда войти… или выйти — даже не знаю, как лучше выразиться, — и все увидеть самой.

Они посмотрели друг на друга, вложив в этот взгляд все свои опасения.

Что-то было не так. Не что-то, а все. Эта странная долина и то, что там находился их отец. Машина дяди Генри и даже сам Роберт… то, как он себя вел и как разговаривал.

Они повернулись к Роберту. Но его не было там, где он только что стоял.

Теперь он оказался позади них. Элиот видел его нечетко. Лампа погасла, и свет лился из дверного проема. По идее, этого должно было хватить, чтобы осветить комнату, но Роберт, как ни странно, оставался в тени.

Элиоту вдруг показалось, что Роберт одет в пальто. Ничего удивительного — ведь здесь так холодно. Вот только Элиот не помнил, чтобы у Роберта было с собой пальто, и уж точно он не мог надеть кожаную куртку поверх пальто.

— Ты назвал нас «дети», — проговорила Фиона, не скрывая подозрительности.

— Ну, — отозвался Роберт, кашлянув, — ты все-таки немного младше меня, дорогая.

— Почему ты хочешь, чтобы мы помогли Луи? — спросил Элиот. — Только вчера вечером ты советовал мне держаться от него подальше, потому что все, что он говорит, — ложь.

Дверь, через которую они вошли в кладовую, задребезжала.

— Твой отец всегда будет говорить тебе только правду, мой мальчик. Всегда. — Роберт быстро развернулся и подошел к двери, в которую кто-то явно ломился. — Но пожалуй, время разговоров истекло.

В дверь забарабанили кулаком.

— Открывай! — прокричал кто-то с другой стороны. — Да побыстрей, приятель!

Роберт шагнул ближе к Фионе, и тут Элиот увидел, что на нем действительно пальто из верблюжьей шерсти — точно такое же, какое вчера вечером было на Луи.

Дверь слетела с петель и упала внутрь кладовой. В кладовую вбежали трое мужчин в кожаных жилетках. Один держал в руке бейсбольную биту, второй — нож с зазубренным лезвием, а третий — пистолет.

— Мы должны проследить, что никто не одурачит мистера Буана, — прорычал мужчина с битой.

— Момент для появления наемников выбран на редкость удачно, — процедил сквозь зубы Роберт.

Трое мужчин озадаченно переглянулись. Роберт торопливо прошептал Элиоту и Фионе:

— Я с ними разберусь.

Он бросил взгляд на штабели ящиков и пивных бочонков и театрально взмахнул рукой. Полы его пальто взметнулись. Он не прикоснулся ни к чему, но лавина алюминиевых бочонков, стеклянных бутылок и картонных коробок дрогнула и обрушилась на незваную троицу, похоронила их под собой и забаррикадировала дверь, ведущую в бар.

Роберт развернулся к Элиоту и Фионе.

— Времени у нас совсем мало. Слушайте внимательно, что вы должны сделать.

Фиона растянула резинку обеими руками. Когда Роберт шагнул к ней, она ослабила натяжение, но совсем чуть-чуть.

— Что происходит? — требовательно спросила она. — Прежде чем мы сделаем хоть шаг, нам нужен ответ.

Роберт примирительно поднял руки.

— Будет тебе ответ, дорогая.

Он подошел ближе и с улыбкой положил руку Фионе на плечо. Он прикрывался этой улыбкой, как щитом… Элиот уже видел такую улыбку.

— Луи?

Роберт обернулся. Его улыбка стала теплее.

— Ты внимателен к мелочам, как я вижу. Это тебе на пользу.

Затем он отвернулся, грубо схватил Фиону за плечи и толкнул ее — с такой силой, что она взлетела в воздух, пролетела через дверной проем и упала в сугроб.

Отплевываясь и яростно крича, она попыталась встать.

Элиот бросился к ней.

Роберт схватил его за ворот и отшвырнул, после чего резко захлопнул дверь. Медная дверная ручка упала на бетонный пол.

Элиот вырвался, подбежал к стене, поднял дверную ручку, вставил в стену и принялся вертеть в одну сторону, потом в другую.

Но никакого замка в стене не было. Растрескавшиеся кирпичи — и больше ничего.

— Ничего не выйдет, — заверил Элиота Роберт.

Элиот повернулся к нему. Кровь стучала у него в висках.

— Кто ты такой? Роберт? Луи? Кто?

Он сунул руку в рюкзак, чтобы достать Леди Зарю.

Роберт цепко сжал его руку. Он был сильнее Элиота, намного сильнее. Элиот не смог достать скрипку.

Вдруг на глаза Роберту попалась красная воспаленная полоса на руке мальчика.

— Ах, боюсь, это профессиональная болезнь истинного музыканта. Прогноз проблематичен, но вылечить можно.

Элиот в упор смотрел на того, кто держал его за руку. Этот человек был так похож на Роберта, но и на Луи тоже, и он знал о том, что Элиот поранился порванной струной.

Если это Луи, зачем ему нужно было прикидываться Робертом? Почему он просто не пришел и не объяснил, что ему нужно? Элиот выслушал бы его.

Но Фиона — нет.

А если бы Луи увидела бабушка… Элиот мог только гадать, что бы произошло, если бы она увидела Луи рядом с ними. Роберт склонил голову к плечу и прислушался.

— Тсс… — прошептал он.

За дверью кладовой послышались шаги. Люди приближались к заваленному дверному проему — много людей. Они взволнованно перешептывались. В другую дверь, с надписью «ВЫХОД», начали громко стучать — наверное, били по ней ногами. Но дверь не открывалась.

— Я чувствую: у тебя накопилась тысяча вопросов, — сказал Роберт, — но у нас нет времени. Надо действовать.

— Но Фиона… — Элиот повернулся к нарисованной на стене двери. — Если ты считаешь, что моя сестра не сможет оттуда выбраться, подумай хорошенько. Ты ошибаешься.

— Да, она умеет резать все на свете. Я знаю. Но не сразу додумаешься — что нужно разрезать, чтобы покинуть Новогоднюю долину.

— Почему ты толкнул ее туда? — потребовал ответа Элиот.

— Потому что был вынужден. — Роберт резко отпустил руку Элиота. — Я заключил сделку. — Это прозвучало так, словно больше никаких объяснений не требовалось. Он сунул руку в карман и протянул Элиоту ключи и мобильный телефон. — За мной!

С этими словами он повернулся к двери в холодильную камеру. Отперев ее, он дал Элиоту знак следовать за собой.

Элиот повернулся к нарисованной двери, прикоснулся к ней. Ничего, кроме кирпичной кладки. Но он представил себе Фиону, которая мечется по другую сторону стены и ищет выход.

Он должен был остаться и придумать, как помочь ей выбраться. Но в кладовую могла вот-вот ворваться толпа людей, явно не желавших ему добра…

Он заглянул в рюкзак и увидел Леди Зарю. Он мог бы вызвать кошмарный туман, но даже тогда найдет ли он дорогу к Фионе? Роберт, или Луи, или кем он был на самом деле — только он мог знать наверняка, как открывается дверь.

Роберт стоял на пороге холодильной камеры.

— Идешь?

Выдержит ли Фиона такой мороз? Сможет ли дождаться брата, когда он вернется сюда с подмогой?

Элиот медлил. Он не знал, как поступить.

— Поверь мне, — сказал человек, похожий на Роберта. — Это единственный выход для всех нас. Я никогда не лгал тебе. И теперь не стану.

Элиот верил его словам, но доверять ему больше не мог. Прогремели выстрелы. В задней двери появилось несколько отверстий.

Нужно было решаться как можно скорее. Элиот вздохнул поглубже и последовал за Робертом в холодильную камеру.

Роберт побежал к дальней двери камеры. Она была покрыта таким толстым слоем льда, что тут нужен был ледоруб.

Роберт мгновенно сорвал дверь с петель.

Яркое солнце ослепило Элиота.

— Вон машина, — указал Роберт.

Элиот прищурился. Обшарпанный «линкольн» стоял на том самом месте, где Роберт припарковал лимузин.

— Иди! — крикнул Роберт.

Рядом с ветровым стеклом торчала антенна с желтым «смайликом» — Элиот ее хорошо запомнил. По всей видимости, и машина тоже на самом деле была не такой, какой казалась. Элиот посмотрел на ключи, которые держал в руке. Он все еще не был уверен в том, правильно ли поступает, покидая Фиону.

— Мы сможем помочь друг другу, — прошептал Роберт, — но сейчас ты должен побыстрее уехать, иначе я не доживу до конца дня.

Он мягко, но решительно подтолкнул Элиота к машине.

Элиот моргнул и увидел толпу мужчин, выходящих из-за угла. Они были вооружены бильярдными киями и разбитыми пивными бутылками.

Роберт побежал им навстречу.

Послышались выстрелы. Роберт дернулся на бегу, но не остановился. Он набросился на мужчин, мигом повалил на землю троих, но и сам упал.

Сердце Элиота бешено колотилось. Роберт или Луи… Этот неизвестный человек давал ему шанс спастись. Он должен был помочь ему — сыграть на скрипке или воспользоваться машиной, как тараном, повести ее на этих мерзавцев…

Но Роберт встал — целый и невредимый. А трое поваленных им мужчин остались неподвижно лежать не асфальте.

Элиот побежал к машине. Он твердо решил уехать — и от завсегдатаев бара, и от того, кто выдавал себя за Роберта. Потом он позвонит дяде Генри или бабушке и вернется сюда, чтобы спасти Фиону.

Он остановился около дверцы. Она не была заперта. Элиот быстро сел за руль, вставил ключ в зажигание (он запомнил, как это делал Роберт) и повернул.

Мотор «линкольна» чихнул и заработал.

Элиот обернулся, чтобы посмотреть, что происходит. Роберт выглядел иначе: его волосы стали длинными, подернулись сединой, лицо удлинилось. Теперь он больше походил на…

На Луи.

Мужчины отступили на несколько шагов. Наполовину Роберт — наполовину Луи погрозил им пальцем и усмехнулся. Но его улыбка тут же сменилась хищным оскалом, поскольку из бара выбежали еще несколько человек. Он расхохотался. Его смех звучал гортанно и зловеще и совсем не был похож на смех человека.

Элиот чувствовал: вот-вот должно случиться что-то ужасное. Что-то внутри его уговаривало его остаться и посмотреть на эту бойню. Он так крепко сжал руль, что побелели костяшки пальцев.

Элиот скрипнул зубами, прогнал чуждое ему предвкушение крови и нажал на газ.

«Линкольн» рванулся прочь от парковки. Элиот повернул руль и выехал на шоссе.

69 Судьба настоящего Роберта Фармингтона

Роберт сидел в углу, скрестив ноги по-турецки, и плакал.

Он думал, что с ним этого никогда больше не случится. Он не плакал с самого детства, с тех пор, когда его отец и мать жили вместе. Странно — он с трудом мог вспомнить, как выглядел отец. Мама всегда говорила, что Роберт на него похож.

Он рассмеялся и вытер слезы. Он даже не мог вспомнить, из-за чего разревелся, как маленький. Правда, причин для этого у него хватало.

Роберт обвел взглядом гладкие металлические стены. Нужно было держаться и сохранить рассудок еще один день.

Хотя бы еще один день… чтобы потом все началось сначала.

Сенат приговорил его к заключению в этой камере на пятьдесят лет. Насколько он помнил, случилось именно так. Во время последнего заседания Сената он потерял сознание, очнулся здесь и с тех пор никого не видел.

Сколько месяцев прошло? Двадцать? Тридцать? Он потерял счет дням.

Может быть, все так и было задумано? Притупить чувство времени, заставить тебя забыть, кто ты такой, чтобы ты мало-помалу утратил разум.

Роберт пытался отмечать время, но на стенах камеры из полированной стали было невозможно что-нибудь нацарапать да и нечем.

Размеры камеры составляли десять на десять шагов. Высота потолка — впятеро больше роста Роберта. До крошечного окошка он не мог дотянуться. За ним слышался шум морского прибоя. Но никаких голосов. Хоть бы крики чаек доносились — и то было бы легче на душе. Хоть какая-то компания.

Освещение менялось — только так он мог замечать смену дня и ночи. Иногда в окошко залетали капли дождя — единственный вкус свободы и единственное напоминание о том, что внешний мир все же существует.

На него надели комбинезон из пластифицированной бумаги, который невозможно было порвать. В унитаз и раковину, установленные в углу камеры, невозможно было набрать побольше воды, чтобы сунуть голову и захлебнуться. Даже одеяла и того не было, просто мягкий участок на полу и подушка. Все продумано. Нельзя же, чтобы его мучения прервались из-за такой неприятной мелочи, как самоубийство.

Но в таком настроении он пребывал только первые несколько дней. Теперь Роберту было стыдно об этом вспоминать. Он никогда не считал себя слабаком, ищущим легких решений.

Ради самозащиты он предпринял единственный рациональный поступок: начал проверять себя на вменяемость. Его сознание предоставляло ему полную свободу. Особым фантазером он никогда не был, так что оставались воспоминания.

Сначала он вспоминал все плохое: череду маминых любовников (и своих отчимов), потом — криминальных авторитетов, с которыми якшался во время своих странствий по Европе, долгие одинокие ночи.

Но он заставлял вспоминать и хорошее: Маркуса и обучение ремеслу водителя на автодроме в Сандерхиллсе; то, как он мчался на своем «харлее» по мексиканскому побережью; Фиону — как она выглядела, как от нее пахло, какой она была в ту последнюю ночь в Неваде, когда он обнимал ее.

Он гадал, помнит ли его Фиона.

Неожиданно в металлическую дверь кто-то постучал, и она гулко завибрировала.

Роберт замер. Ком подступил к горлу.

Очередная галлюцинация? Ему уже слышались голоса, и приходилось петь, чтобы заглушить их. Тогда голоса мало-помалу затихали.

— Эй, Роберт? Не возражаешь, если я войду?

Говорил человек, но Роберт так давно не слышал человеческих голосов, что не сразу в это поверил.

Он с трудом поднялся и одернул комбинезон.

— Д-да, — хрипло выговорил он. Кашлянул и добавил: — Да, конечно.

Толстенная дверь приоткрылась, и вошел тот, кого Роберт меньше всего ожидал увидеть: мистер Миме.

Роберта удивило не только его появление. Оказывается, дверь была не заперта — от свободы его отделяло всего несколько шагов.

Мистер Миме был в черных брюках и нарядной рубашке с перламутровыми пуговицами. Седые волосы зачесаны назад, но один завиток выбился и лежал на лбу. От него пахло сигарами и женскими цитрусовыми духами.

— Извини за вторжение. Всю ночь танцевал. Вынужден притворяться, понимаешь? Надеюсь, ты не подумал, что я забыл о тебе, Роберт?

— Забыли обо мне?..

Роберт готов был вцепиться в горло мистеру Миме. Он даже сделал шаг вперед, но растерялся.

Больше всего на свете ему хотелось с кем-нибудь поговорить, с кем угодно — даже с тем, кто его сюда упрятал.

«Ладно, — решил Роберт, — поговорю с ним несколько минут, а уж потом задушу».

— Будет тебе, Роберт. Не надо излишней драматичности. Я пришел мириться. — Мистер Миме обвел камеру взглядом и поморщился. — Слишком хорошо я помню эти стены.

— Вас тоже здесь запирали?

— Другая история и другая причина. Но я помню, как тут бывало тоскливо. Надеюсь, ты себя хорошо чувствуешь?

— То есть в своем ли я уме? — Роберт задумался. Вопрос был серьезный. — Думаю, да. То есть, похоже, я в полном порядке — если вы настоящий, конечно.

Мистер Миме вытащил из кармана тонкий портсигар из красного дерева и вынул сигарету.

— Ты не против?

— Если честно — против. Для вашего здоровья это вредно, а я не выношу табачного дыма.

Мистер Миме с любопытством посмотрел на Роберта и улыбнулся.

— Ты прав. — Он убрал сигарету в портсигар. — Отвратительная привычка. Я часто забываю, как это неприятно для окружающих. — Он сунул руку в другой карман, достал плоскую серебряную фляжку и протянул Роберту. — Я пришел с миром, мой мальчик. Давай-ка выпей.

Роберт собирался взять у него фляжку. Взять и швырнуть ему в лицо.

Он схватил серебряный сосуд и сделал несколько больших глотков.

Не бренди, не виски, не бурбон. Роскошный жидкий бархат. Жаркое тепло разлилось по груди Роберта, устремилось к рукам и ногам. Дым заклубился вокруг его мыслей… и тут же рассеялся.

Все очистилось. Разум. Зрение.

Роберт вдохнул. Ему показалось, что это первый вдох в его жизни.

— Нет ничего лучше сомы,[96] чтобы начать жизнь сначала, верно? — Мистер Миме убрал фляжку в карман. — Но слишком усердствовать не стоит.

Роберт слизнул с губ последние капли сомы. Напиток словно потрескивал разрядами статического электричества, шелестел пузырьками шампанского, а еще в нем слышался шепот Фионы.

Фиона. Где она теперь? А самое главное — что решил Сенат после того, как его здесь заперли?

— Сколько я здесь? — спросил Роберт. — Не может быть, чтобы уже прошло пятьдесят лет.

Мистер Миме понимающе кивнул, посмотрел на часы, посчитал на пальцах.

— Одиннадцать часов, — наконец сказал он.

Роберт с трудом удержался на ногах. Он пытался соединить эти слова с реальностью. Ему казалось, что он пробыл здесь несколько месяцев, а может быть — лет.

Он прикоснулся к щеке. Она оказалась гладкой. Если бы он пробыл тут долго, у него отросла бы борода. А он не нащупал даже щетины.

— Представь, что сделал бы год с твоим рассудком, — прошептал мистер Миме. — Не говоря уже о пятидесяти.

Роберту хотелось вскрикнуть, броситься к открытой двери и выбежать наружу, пока она не закрылась вновь. Но он каким-то образом ухитрился обрести прежнее хладнокровие, сложил руки на груди и прислонился к стене.

— Так в чем же дело? Пришли извиниться? Хотите сказать, что вам стыдно за то, что вы мне, так сказать, «выстрелили в спину»?

Мистер Миме насмешливо фыркнул, хлебнул из фляжки и убрал ее в карман.

— Ничего подобного. Я пришел, чтобы помочь тебе бежать.

Роберт задумался. С какой это стати мистеру Миме понадобилось увольнять его, запирать в камере, а потом освобождать?

Может быть, он решил его подставить? Роберт мог только гадать, что сделают с ним сенаторы, если поймают при попытке к бегству. А смысл? Если бы мистер Миме хотел, чтобы Роберт умер, он давно бы об этом позаботился, тем более что сенаторы на последнем заседании были совсем не прочь перерезать ему глотку.

Сенаторы. Все дело было в них.

Теперь Роберт вспомнил все, что происходило во время последнего заседания. Сенаторы много говорили о договоре между Лигой бессмертных и кланами инферналов — «Pactum Pax Immortalis». Лига, может, и хотела бы помочь Элиоту и Фионе, но по закону не имела права вмешиваться в планы инферналов.

И пока Роберт работал на мистера Миме, он тоже не имел на это права.

Мистер Миме посмотрел на часы.

— Ну, ты уже все понял? Или нужно разжевать?

— Понял. Теперь я могу им помочь.

— Понятия не имею, о чем это ты. — Улыбка тронула губы мистера Миме, но мгновенно угасла.

Вся злость, которую Роберт испытывал к своему собеседнику, мгновенно испарилась. Стоило отдать ему должное: мистер Миме думал, опережая всех остальных на три шага.

— Где мои вещи?

Мистер Миме взял из-за двери небольшой медицинский чемоданчик.

— Я собрал твою одежду и кое-что добавил от себя.

Роберт поспешно перерыл вещи, лежащие в чемоданчике.

Его кожаная куртка, чистая футболка, аккуратно отглаженные джинсы, ботинки. Он быстро переоделся и почти почувствовал себя человеком.

Кроме того, в чемоданчике лежали пистолет «Глок-29», три обоймы к нему, мобильный телефон, ключи от мотоцикла, бумажник, стопка крупных купюр и медный кастет, которого у него раньше не было. Роберт примерил кастет.

— Я решил, что он тебе может пригодиться, — объяснил мистер Миме.

Из металла словно струилась сила, согревая руку Роберта.

— Может, и пригодится. Спасибо.

Мобильник зазвонил. Звук настолько удивил Роберта, что он чуть не выронил телефон.

— Вы никому не говорили, что я…

Мистер Миме покачал головой и вздернул брови.

— Думаю, стоит ответить.

У Роберта были нехорошие предчувствия, но он все же последовал совету мистера Миме.

— Алло?

— Что за чепуха. Я же не набирал номер, — послышался из трубки голос Элиота. — Роберт? Это ты?

— Да, я.

Меньше всего Роберт ждал, что ему позвонит Элиот Пост. Он никогда не давал ему номера своего мобильного. Элиот молчал.

— Элиот? Ты меня слышишь?

— Слышу. Скажи, ты был со мной несколько минут назад?

Мистер Миме подошел ближе к Роберту и внимательно прислушался.

— Несколько минут назад я ни с кем рядом быть не мог. Поверь мне. Ты попал в беду?

— Можно и так сказать. Но об этом потом. Как получилось, что ты мне ответил? Ты — или тот, кто был на тебя жутко похож, дал мне этот телефон. Я только что его включил и неожиданно услышал твой голос.

Мистер Миме предупреждающе поднял указательный палец.

— Погоди минутку, не клади трубку, — сказал Роберт Элиоту.

— Тебя клонировали, — объяснил мистер Миме. — Кто-то скопировал тебя до мелочей и даже продублировал твои личные вещи. Только так все можно объяснить, в том числе и настройки телефона.

— Но разве это возможно?

— По идее, невозможно, — пожал плечами мистер Миме. — Мне известны двое, кто способен сотворить такое, но оба они мертвы. Но по всей видимости, один из них все-таки жив, и тут появляется много интересных вариантов.

Он дал Роберту знак продолжить разговор.

— Что за беда? — спросил Роберт.

— Слишком много всего, по телефону не расскажешь. Мне пришлось угнать машину. Не исключено, что за мной гонятся.

Голос у Элиота был испуганный, но не такой, как у человека, который боится за свою жизнь. Случилось что-то еще.

— Погоди. Еще разок, — сказал Роберт. — Ты вел машину?

— Ты сам велел мне — вернее, тот, другой Роберт. Я не знаю. Возможно, это был Луи.

— Луи? Луи Пайпер? Из другого семейства?

Видимо, мистер Миме все понял, поскольку кивнул.

— Думаю, это был он, — продолжал Элиот. — Столько всего произошло и так быстро, а теперь Фиона в ловушке.

Фиона. Естественно. Если в беду угодил Элиот, значит, и она тоже.

— Где ты сейчас?

— В десяти минутах к югу от заведения под названием «Последний закат», на первой автостраде.

— Ладно. Не трогайся с места. Постараюсь добраться туда как можно скорее. Больше никому не звони.

Элиот немного помолчал.

— Ладно… хорошо. Только поторопись, — наконец произнес он.

Роберт нажал кнопку «отбой».

— Если в деле замешано другое семейство, — сказал мистер Миме, — тебе надо мчаться туда пулей.

— Согласен. — Роберт протянул руку. — Дайте мне ключи от вашей машины. Придется украсть лимузин.

Мистер Миме изобразил улыбку Чеширского кота и протянул Роберту ключи.

Роберту хотелось так много сказать мистеру Миме, в частности — как ему стыдно, что он в нем сомневался. Но для этого не было времени. Фиона и Элиот… они в опасности.

Роберт выбежал из камеры.

Он никогда не копался в двигателе лимузина мистера Миме, поэтому точно не знал, какую скорость можно выжать из машины. Но именно это он сейчас собирался выяснить.

70 Жребий

Элиот сидел на краешке переднего сиденья. Роберт перешел с невообразимой скорости на нормальную.

— Вот подъездная дорожка, — сказал ему Элиот. — Там было не меньше двадцати мужчин с ножами и пистолетами.

Роберт — настоящий Роберт — кивнул, не сводя глаз с дороги.

По крайней мере, Элиот надеялся, что этот Роберт Фармингтон настоящий. Он говорил как Роберт, и походка у него была как у Роберта. И он, как всегда, производил впечатление крутого парня. А самые первые слова, которые от него услышал Элиот, были: «Где Фиона?»

Элиот держал на коленях Леди Зарю. Сможет ли он снова исполнять музыку, которая убивает людей? От этой мысли кровь у него похолодела.

Для самозащиты — да. Чтобы спасти Фиону — да. Он уже доказал, что способен на это. Раньше он никогда не задумывался о том, играть или не играть на скрипке, но теперь ему придется задуматься.

Он провел ладонью по полированной деке. Стоило ему коснуться скрипки — и боль в руке пропадала, а пальцы становились более гибкими.

Другой Роберт — то есть Луи — обратил внимание на его руку, на красную воспаленную полосу. Что он сказал? «Проблематично, но вылечить можно».

Роберт свернул с шоссе. Под шинами лимузина захрустел гравий подъездной дорожки, ведущей к бару «Последний закат».

— Прибыли, — прошептал он.

Все выглядело как в прошлый раз: дюжина «харлеев» и пикапов около крыльца, за стеклянными дверями — мерцание неоновых реклам.

Однако Элиот сразу заметил несколько важных отличий. Окна на фасаде бара были разбиты. На боку одного из пикапов в нескольких местах виднелись следы пуль. Пахло дымом и — что странно — жженой известью.

Роберт открыл дверцу со своей стороны.

— Оставайся здесь.

Элиот недоверчиво посмотрел на него. Наверное, Роберт шутит. Если уж Элиота не испугали древний крокодил, самовозгорающийся псих и база ВВС, напичканная охранниками… Нет уж, теперь Роберт не остановит его словами «тут слишком опасно».

— Ладно, ладно, — покачал головой Роберт. — Только держись позади меня.

Он вышел из машины, сжав в руке пистолет. Элиот выбрался из лимузина и последовал за Робертом. Было тихо. Из бара не доносилось ни музыки, ни голосов. Роберт остановился перед крыльцом и уставился на гравий под ногами.

Поперек дорожки дугой рассыпались брызги запекшейся крови.

Роберт сглотнул подступивший к горлу ком, огляделся по сторонам и пошел дальше, но медленнее.

Элиот обошел кровавые брызги, стараясь не смотреть на них, но это ему не удалось. Красно-коричневые пятна невольно притягивали к себе его взгляд. Он отвернулся, испуганный тем, что его так зачаровывает вид крови.

Роберт поднял руку и остановился перед входом в бар.

— Все нормально. Дома никого нет.[97]

Он переступил порог и обернулся.

Элиот вошел в бар. Внутри было пугающе тихо. Все лампы были разбиты, тускло горели только неоновые трубки. Столы и стулья превратились в щепки. Как ни странно, бутылки на полках за барной стойкой не пострадали. На стойке даже стояло несколько стаканов, полных виски.

Неужели все это натворил Луи, замаскированный под Роберта?

Взгляд Элиота привлекли к себе две игральные кости, лежавшие на барной стойке. Они были похожи на маленькие рубины и очень напоминали те кости, которые дядя Генри заставил Элиота бросить во время первого заседания Сената. У Элиота даже пальцы зачесались — так ему захотелось прикоснуться к костям.

— Где та комната, в которой дверь?

Роберт оглядывался по сторонам, словно ждал, что кто-то или что-то может выскочить из тени.

— Около стойки.

Роберт осторожно подошел к выбитой двери и быстро расшвырял в стороны ящики и бочонки. Элиот удивился: от трех мужчин, вломившихся в кладовую, не осталось и следа.

Роберт обвел взглядом кладовую, подошел к двери, изрешеченной пулями, и удостоверился в том, что она закрыта на засов. Потом направился к холодильной камере, осмотрел ее, вернулся и закрыл за собой дверь.

— Вот здесь.

Элиот подошел к стене и провел ладонью по разрисованным кирпичам.

Он вспомнил, как мнимый Роберт втолкнул Фиону в дверной проем и захлопнул за ней дверь. В Новогодней долине было холодно, ниже нуля. Фиона, наверное, уже могла себе что-нибудь отморозить.

Элиот не понимал, зачем Луи сделал это. Может быть, для того, чтобы защитить его сестру от грубых мужчин из бара? Если так, то почему он и Элиота не вытолкнул за дверь? Правда, Луи дал Фионе куртку — проявил заботу. Совершенно непонятно.

— Теперь тут только кирпичи и краска. Но дверь была здесь.

— Понимаю.

Роберт убрал пистолет в кобуру и уставился на валявшуюся около стены дверную ручку. Похоже, он боялся к ней прикасаться.

К счастью, он не стал спрашивать, как нарисованная дверь могла превратиться в настоящую. Он поверил Элиоту. Ну конечно, ведь он работал на дядю Генри, поэтому, наверное, насмотрелся на разные чудеса.

Однако, хотя Роберт выглядел слишком крутым, чтобы его можно было назвать обычным парнем, Элиот видел в нем человечность. Так приятно было, что тот, кто постоянно имеет дело с безумием, остается более или менее симпатичным — чего никак нельзя было сказать о родственниках Элиота. Жестокие и лживые. Все до одного.

— Скажи, а каково это — работать на Генри?

— Что? — раздраженно спросил Роберт. — Сейчас не время об этом говорить. Нужно придумать, как вернуть твою сестру.

Элиот кивнул, но все же спросил:

— Он… хороший человек?

— Да. Самый лучший, — вздохнул Роберт. На его скулах заходили желваки. Он отвел взгляд от стены и добавил: — Правда. Чаще всего я не понимаю и половины из того, что он говорит и делает, но со мной он всегда был справедлив и даже добр и несколько раз спас мне жизнь.

Элиот догадывался, что Роберт о многом умалчивает, но удовольствовался таким ответом. Он почувствовал, что Роберт ему не врет.

Мальчик наклонился и подобрал дверную ручку. Она была медной, тяжелой, отполированной до зеркального блеска. Элиот воткнул стержень в стену, на старое место, но ничего не произошло.

— В прошлый раз дверь открылась с трудом, будто рассохлась. Может быть, придется потянуть ее вдвоем.

— Я раньше о таких штуковинах только слышал. — Роберт осторожно провел пальцем по нарисованному краю двери. — Боюсь, одной физической силы будет маловато. Нужно что-то еще.

— То есть?

— Магия — это по твоей части, — пожал плечами Роберт.

Магия? Бабушка усиленно втолковывала Элиоту и Фионе, что ничего подобного не существует, что так «непросвещенные люди объясняют естественные явления». Вот почему она вымарывала все подобные абзацы из книг — чтобы они с Фионой не забивали себе голову разными глупостями.

Но как быть с тем, что он видел собственными глазами? Соухк? Мистер Миллхаус? Крысы, которые присмирели от его музыки и показали ему дорогу к говорящей рептилии? Огонь, который ему подпевал? Населенный кошмарными созданиями туман, который породила его музыка?

Возможно, бабушка запрещала им читать сказки и легенды, потому что все, о чем там говорилось, существовало в действительности. И было опасным.

Но неважно, как это называлось и чем было на самом деле — реальным или воображаемым, мифом или наукой. Тетя Даллас сказала, что некоторые вещи нужно принимать на веру, чтобы общаться с той частью своего разума, которая не наделена речью. И что нужно научиться пользоваться этой частью разума и управлять ею, пока она не начала управлять тобой.

— Хорошо, — прошептал Элиот. — Дай мне несколько секунд.

Он положил Леди Зарю на плечо и прикоснулся смычком к струнам. Выбрал ритм, подобный биению своего сердца. Легкие вибрации помогли ему мыслить яснее.

Музыка показала ему дорогу к тому, что он искал: к Соухку, Аманде Лейн и даже к Золотому яблоку, лежавшему внутри герметичного контейнера. Значит, теперь нужно было сочинить песню Фионы, которая приведет его к сестре.

Элиот догадывался: показывать кому бы то ни было то, что он знает о своей сестре, нехорошо. Ведь музыка давала ему власть над тем, чему была посвящена. Но никто не должен иметь такой же власти над Фионой.

Первым делом он решил сосредоточиться на двери и двигаться вперед маленькими шагами, постепенно. Найти способ возродить дверь, открыть ее, а уж потом искать сестру.

Элиот вспомнил засыпанную снегом долину, праздник, смех и пение людей и ту музыку, под которую они танцевали. Эту песню мальчик слышал и раньше (несмотря на правило номер тридцать четыре). Она проникала сквозь толстые стены Дубового дома каждую ночь под Новый год.

Элиот начал напевать, но остановился — он все же плоховато помнил мелодию.

— Ты знаешь эту песню? — спросил он, повернувшись к Роберту.

— Кто же ее не знает? — немного раздраженно ответил тот.

— Не мог бы ты спеть ее для меня?

— Ну уж нет. Я петь не умею.

— Мне нужно услышать эту песню, чтобы открыть дверь.

Роберт поморщился, огляделся по сторонам, вздохнул, кашлянул и запел.

Мелодия была довольно простой. Элиот сыграл ее, а потом начал импровизировать. Он добавил фразу, напоминающую падающий снег, потом — виртуозный пассаж, в котором зазвучал треск фейерверков, взлетающих в ночное небо над альпийской деревушкой.

Кирпичи в стене начали потрескивать. В кладовой стало холодно.

Элиот продолжал развивать гармонический строй своей пьесы, обогатив ее смехом, звучавшим в долине. Потом извлек несколько звонких нот для описания снега, сверкающего под луной, и игры северного сияния на темном небе.

Дверь материализовалась. Теперь это была не просто краска на кирпичах. Появились доски и металлические скобы. Медная дверная ручка вошла в предназначенное для нее отверстие и со щелчком закрепилась.

Элиот заиграл быстрее и подошел ближе к двери.

Ручка медленно повернулась.

Но музыка неожиданно перестала слушаться Элиота. Он взял восходящую ноту, а прозвучала нисходящая. Снова мелодия ускользала от него.

Рассердившись, он сильнее прижал струны и начал сражаться с Леди Зарей. Он должен был играть свою музыку.

Раненый палец разболелся. Проникший в руку Элиота яд начал подниматься выше.

Что, если музыка знала что-то такое, чего не знал он? Может быть, лучше дать ей свободу — пусть летит туда, куда хочет его привести?

Элиот неуверенно ослабил руку, зажимавшую струны. Мелодия зазвучала в ритме джиги, он начал невольно притопывать в такт. Но настроение музыки стало более мрачным. Радость сменилась меланхолией, веселье — болью. Все то же самое — но при этом перевернутое, преобразившееся в нечто ужасное.

Щелкнул замок… и дверь распахнулась.

Элиот перестал играть и прижал струны к грифу.

Пожалуй, к лучшему, что музыка пока что не вела его дальше.

Роберт уставился на открытую дверь.

— Отличная работа, — проговорил он, и с его губ слетело облачко пара.

Картина за дверью напоминала то, что можно увидеть в стеклянном новогоднем шаре. Холмы и лес утопали в снегу, сверкающем под луной. Вдалеке виднелась деревня, озаренная свечами и мерцающими гирляндами. Люди пели новогоднюю песню, а когда она отзвучала, в небо взмыли букеты фейерверков.

Все было как в прошлый раз. В точности так же. Ну просто дежавю.

Но сугроб около двери был примят. Судя по всему, именно сюда упала Фиона, когда Луи ее толкнул. Повсюду виднелись следы, полузаметенные снегом.

— Видимо, она пыталась открыть дверь, — сказал Роберт, — а может быть, вообще не смогла ее найти. Не так-то это просто.

Он покопался в разбросанном по полу хламе, нашел небольшой лом и подпер им дверь.

Сколько времени провела Фиона в Новогодней долине? Элиот выставил руку за порог. На ладонь упали снежинки и несколько секунд не таяли. Было очень холодно. Он сделал шаг назад и сжал замерзшие пальцы в кулак.

— Ее следы ведут к деревне, — сказал Роберт. — Уверен, с ней все в порядке.

Элиот был не так уж уверен в этом. Далеко ли ушла Фиона? Снег мешал точно оценить расстояние, деревня казалась то далекой, то близкой.

— Пожалуй, надо поискать для тебя куртку, — сказал Роберт.

Неожиданно в кармане у Элиота что-то зажужжало. Он вздрогнул.

Телефон Роберта тоже зазвонил. Оба вынули мобильники.

— Мистер Миме сказал, что это один и тот же телефон, — объяснил Роберт. — Наверное, мне звонят.

— Один и тот же телефон? Но как?..

Роберт промолчал и нажал кнопку ответа.

— Да? — Его лицо сразу помрачнело. — Нет, это не он.

Он был готов разорвать связь.

— Погоди. Это меня?

Элиот раскрыл свой телефон.

— Алло?

— Мой мальчик, — донесся до него голос Луи. — Будь так добр, скажи мистеру Фармингтону, чтобы он не слушал наш разговор, хорошо? Видишь ли, насколько мне известно, у Лиги существуют правила на этот счет.

Роберт упрямо держал телефон рядом с ухом. Он покачал головой.

Элиот бросил на него взгляд, достойный бабушки. Роберт нахмурился, но все же медленно закрыл телефон и сложил руки на груди.

— Очень хорошо, — сказал Луи. — Слухи — очень неприятная вещь. Порой приходится буквально убивать людей, чтобы положить конец слухам.

— Это были вы, да? — спросил Элиот наполовину раздраженно, наполовину заинтригованно. — То есть вы были Робертом… выглядели в точности как он.

— Конечно.

— Но вы говорили, что никогда не будете лгать мне.

Последовала пауза.

— Я не лгал тебе. Разве я говорил, что я — Роберт? Думаешь, твоя сестра пошла бы с нами, если бы я появился в собственном обличье?

Он был прав. Фиона ни за что бы с ними не поехала.

— Но зачем вы привели нас к этой двери? И с какой стати мне вообще с вами разговаривать? Фиона, может быть, замерзла там — и виноваты в этом вы!

Элиот поднес большой палец к кнопке «отбой», но нажать ее почему-то не смог.

— С твоей сестрой все в полном порядке, — донесся вздох из динамика. — У нее есть все, что нужно. Эта долина — возможно, единственное место, где она будет в безопасности во время очень неприятных событий, которые произойдут сегодня ночью.

Неприятные события? Значит, они будут связаны с семействами. То ли у Сената появились какие-то планы насчет него и Фионы, то ли у инферналов. Гнев Элиота мгновенно улегся, ему на смену пришло любопытство.

— Вы ведь мой отец, правда? — На этот раз пауза получилась более долгой. Элиот даже подумал, что связь прервалась. — Сэр? Это правда?

— Мы с тобой сегодня ночью должны кое-что сделать, — сказал Луи, не ответив на вопрос Элиота. — Твоя сестра в этом участвовать не может. Больше я ничего по телефону объяснить не сумею. Ты должен встретиться со мной. Приходи, и я отвечу на все твои вопросы.

— Нет уж, я буду искать сестру. — Элиот растерялся. Он с трудом подбирал слова. — Я вам не доверяю, Луи. Вы никогда не лгали мне, но создается такое впечатление, что вы не были со мной до конца откровенны.

— Слишком много правды вредно для мальчиков. Но я скажу тебе вот что: если сегодня ночью тебя не будет рядом со мной, Элиот, я погибну. Это чистая правда.

— Погибнете? Как? Почему?

— Слишком много подробностей. Их не передашь с помощью этого дурацкого приспособления, — небрежно ответил Луи. — Помимо всего прочего, у меня ухо горит. У тебя тоже?

— Просто ответьте мне.

— Нет. Приходи ко мне, мой мальчик. Встретимся в переулке за пиццерией Ринго. В сумерках.

— Но…

— Решай сам — стоит ли спасать мою жизнь.

Послышался щелчок. Связь прервалась.

— Луи? Луи?

Элиот гневно уставился на телефон. Почему после разговоров с любым взрослым человеком у него всегда возникало чувство отчаяния? В особенности — после разговоров с родственниками. Мальчик с такой силой сжал телефон, что у него задрожала рука.

— Что бы он тебе ни наговорил, — прошептал Роберт, — ты не должен слушать его. Он опасен.

— Знаю.

Элиот так разозлился, что впервые в жизни не мог рассуждать. Ему хотелось кричать. Луи словно нарочно проявился в самый неподходящий момент.

Но с другой стороны, Луи дал ему нечто такое, чего никогда не давали другие взрослые: возможность выбора. Раньше ему только приказывали. Сенат, бабушка — ну, может быть, Си не приказывала, но она не считается.

И теперь Элиот стоял перед выбором: кому помочь? Сестре или тому, кто, вероятно, был его отцом?

Может быть, Роберт прав: Фиона уже дошла до деревни. Наверное, сидит сейчас у огня и пьет яблочный сидр.

А Луи? Действительно ли он погибнет, если Элиот не придет к нему?

— Надеюсь, ты ему не веришь.

Если Роберт сумел подслушать разговор, значит, у него был очень острый слух.

— Даже не думай: я тебя к этому уроду не повезу, — заявил Роберт. — Хочешь помочь ему, а не сестре? Тогда топай в Дель-Сомбру пешком.

— Не указывай, что мне делать, а что нет, — вспылил Элиот. — Обойдусь без тебя. В четверти мили отсюда есть автобусная остановка. Я спокойно доеду до Дель-Сомбры до темноты.

Роберт открыл рот, тут же закрыл и вздохнул.

— Ты прав. Семейные дела, дружище. Делай, что должен. А я пойду за Фионой. Помоги мне в этом, а потом я отвезу тебя, куда захочешь.

Разумное предложение, но Элиот ведь не знал, сколько времени понадобится на поиски Фионы. А что, если они заблудятся? Роберт повернулся и направился обратно, в бар.

— Что ты задумал? — спросил Элиот, догнав его.

Роберт остановился у стойки и набрал из вазы пригоршню соленых крендельков. Он рассмотрел их и, похоже, остался недоволен.

— Ты проголодался? Решил перекусить? Нашел время!

— Не совсем так. — Роберт зашел за стойку, порылся там и вытащил большой пакет с крендельками. — Ганзель и Гретель.

— Что?

— След из хлебных крошек. У меня создалось впечатление, что Фиона не видела двери — даже если дверь находилась у нее перед носом.

Элиот догадался, что «Ганзель и Гретель» — намек на персонажей какого-то мифа или сказки. Из слов Роберта он понял только одно: «след из хлебных крошек».

Роберт направился к кладовке.

— Ну, ты как? — спросил он, обернувшись. — Идешь со мной или нет?

Элиот просто не знал, как быть. Он обязан помочь Фионе. Но Луи сказал, что в Новогодней долине его сестра в безопасности. И Элиот ему верил… до какой-то степени. По крайней мере, вряд ли Фиона там погибнет.

Он верил Луи и в том, что тот умрет, если Элиот не придет к нему на помощь. Конечно, это возмутительно, но Луи так сказал об этом, что получалось — его судьба зависит от решения сына.

Мальчик буквально разрывался пополам.

Взгляд Элиота упал на барную стойку… на лежавшие на ней игральные кости. Он не мог отвести взгляд от их блестящей красной поверхности.

Мальчик подошел к стойке и прикоснулся к костям. Самые обычные маленькие пластмассовые кубики. Но в его руке они сразу согрелись. Элиот взял кости и потряс в кулаке. Это было приятно.

Что, если бросить жребий? Пусть кости решат, как ему быть. Что делать, если сам он никак не может принять решение?

Он хорошенько встряхнул кости и почувствовал, как воздух вокруг него сгустился.

Это было так просто. Выпадет четное число — тогда он сначала отправится на поиски Фионы.

Выпадет нечетное — тогда он поможет Луи.

— Что ты делаешь? — спросил Роберт с едва заметным испугом в голосе. — Не время в игрушки играть.

— Это не игрушки, — ответил Элиот, и собственный голос показался ему незнакомым. Он стал взрослее, глубже и мрачнее. — И никогда ими не были.

Он бросил кости.

Они запрыгали по стойке, докатились до самого края, замерли… и навсегда изменили судьбу Элиота Поста. Шесть и один.

Семь. Нечетное число. Он отправится к отцу.

71 Страна никогда

Фиона сжимала и разжимала пальцы, пытаясь согреть руки над костром. Пламя давало тепло, но не такое сильное, какого можно было ожидать от такой кучи дров. Фиона словно стояла у электрической лампочки накалом в шестьдесят ватт.

Ей пришлось довольно много бродить по лесу, чтобы найти костер, вокруг которого не водили бы хороводы танцоры, одетые в тоги. Кое-где стояли металлические бочки, в них жгли мусор. Но рядом с ними грелись бродяги, у которых в обеих руках было по бутылке вина.

Неужели никому здесь не было так холодно, как ей?

Она выше подняла воротник куртки Роберта и обвела взглядом толпу.

Многие танцевали. Возможно, это помогало им согреться. На катке несколько человек кружились на коньках под музыку в стиле диско. Чуть дальше на прочном дощатом настиле стоял большой шатер. Мужчины во фраках вальсировали там с нарядными дамами. Фионе хотелось пойти туда, но она не могла набраться храбрости появиться там в таком виде.

Она стояла рядом с гигантским крокодилом, она проникла на сверхсекретную военную базу, но когда дело доходило до ее внешности, она сразу становилась трусихой.

Быть может, согреться этим людям помогала еда. Столы ломились под тяжестью яств. На мармитах стояли сковороды с жареным беконом, горы сырных кубиков лежали вокруг ледяных лебедей, а креветочного коктейля было столько, что из него получился бы небольшой океан. Увидев подносы с клубникой в шоколаде, Фиона ощутила тошноту, но сглотнула ком, сжавший горло.

Мимо нее пробежали несколько парней в карнавальных масках. Они были в дублетах, плащах, подбитых мехом, размахивали саблями и пивными кружками, смеялись, кричали и бросались снежками.

Один парень в маске льва чуть не оступился и не упал, встретившись взглядом с Фионой. Он улыбнулся.

Фиона покраснела.

Парень кого-то заметил, забыл о Фионе, слепил снежок и побежал дальше.

Вот и хорошо. Конечно, может быть, он бы ей помог, но Фионе не понравился жадный блеск его глаз.

Потом Фиона заметила несколько парочек, гуляющих по лесу рука об руку. Некоторые останавливались в тени деревьев и находили способы согреть друг друга.

Фиона смущенно отвернулась.

Очень многие люди были одеты странно. Некоторые девушки зачесали волосы вверх и искусно завили их. А их платья походили на те, какие, наверное, надевала Си до Первой мировой, чтобы танцевать котильон. Встречались и короткие платья, блестящие, как ртуть. У многих парней и девушек футболки были украшены на груди двумя-тремя греческими буквами, но эти буквы не складывались в понятные Фионе слова.

Людей в деревне жило несколько сотен, а она была совсем одна. Фиона обхватила себя руками, пытаясь защититься от холода. Хорошо еще, что на ней надета кожаная куртка Роберта, иначе она бы наверняка замерзла.

Фиона вспомнила, как оказалась здесь. Злость снова охватила ее.

Роберт. Попадись он только ей снова… ну, она не знала наверняка, что сделает с ним, но уж точно такое, что ему не понравится.

Это он вытолкнул ее за дверь. А когда она выкарабкалась из сугроба и повернулась, никакого бара не было. И Роберта не было. И Элиота, а самое главное, не было двери, ведущей обратно. Фиона все осмотрела, но не нашла даже арахисовой шелухи на снегу.

При таком морозе она могла пойти только к деревне. Шатры, бочонки с пивом, рождественские гирлянды на карнизах остроконечных крыш — все это выглядело новеньким, теплым, гостеприимным.

Фиона устала размышлять. Кто-то снова — наверное, уже в тысячный раз — затянул глупую песню насчет «дружбы прежних дней».

Сколько же прошло времени? Казалось, всего несколько минут, но Фиона понимала, что это не так.

Зазвучали свирели и рога. Конфетти, серпантин, фейерверки взлетели в небо. Все странные участники праздника радостно закричали и стали обниматься и целоваться с теми, кто стоял рядом.

Фиона порадовалась тому, что она одна. Эти люди были какие-то ненормальные.

Позади нее заскрипел снег. Фиона обернулась и оказалась лицом к лицу с парнем в львиной маске.

— Миледи, — произнес он с шотландским акцентом и театрально поклонился. — Прошу вас, позвольте мне сопровождать вас. В эту ночь ночей никто не должен пребывать в одиночестве.

И тут парень повел себя очень странно: он раскинул руки и шагнул к Фионе, намереваясь ее обнять.

— Эй!

Фиона выставила перед собой руку. Парень резко остановился. Он смутился, но продолжал улыбаться, отбросив назад гриву светлых волос.

— Ах, вы совершенно правы, барышня. Мгновение упущено, увы! Полагаю, вам придется подождать еще некоторое время.

— Кто вы такой? — спросила Фиона и потрогала резинку на запястье. Как она поступит, если он еще раз вздумает ее поцеловать? Разрежет его пополам?

— Я — лорд Джереми Ковингтон из гэллоуэйских Ковингтонов. — Он изящно взял руку Фионы и поцеловал.

От прикосновения его губ по руке Фионы словно разряд тока пробежал.

Всю жизнь она была готова умереть, лишь бы только кто-то обратил на нее внимание. И вот теперь, когда это произошло, она понятия не имела, что делать. Как в таких случаях ведут себя нормальные девушки?

Она отдернула руку.

— Приятно познакомиться. Меня зовут Фиона Пост. Что это за место?

— Страна Никогда. Новогодняя долина.

— Да, это я знаю. Но где она находится, эта долина?

Джереми на миг задумался, затем кивнул — похоже, понял суть вопроса Фионы.

— Если не ошибаюсь, прежде чем мы объявили независимость, это место было частью Чистилища.[99]

— Чистилище? — пробормотала Фиона. Она никогда не слышала о таком месте, а это о многом говорило, если учесть ее энциклопедические познания в географии — как современной, так и исторической. — Это в Восточной Европе?

— Нет-нет, — рассмеялся лорд Джереми. — Чистилище — место между Раем и Адом.

Про Рай и Ад Фиона, конечно же, слышала — несмотря на бабушкины правила. Но она сомневалась, что Чистилище действительно существовало. Однако за время, прошедшее со дня рождения, с ней произошло столько всего странного.

— Значит, вы тут новенькая? — Джереми перестал улыбаться и задумался.

— Можно и так сказать. А как выходят из Чистилища?

— Ну… На самом деле, как я уже вам сказал, барышня, это не совсем Чистилище. Здешним обитателям не понравилось, как тут все было устроено — все эти правила, очистительные костры, ритуальные песнопения. Такая чушь!

— И кто-то решил вместо этого закатить вечеринку? — спросила Фиона, оглядевшись по сторонам.

— Именно так. Вечеринку в канун Нового года. Но вот беда — мы никак не можем дождаться полуночи. Полночь не наступает, как мы ни стараемся. Разбежимся изо всех сил — а нас будто бы отталкивает что-то. — Джереми вздохнул. — И точно так же, как это последнее мгновение, ничто здесь не приносит истинного удовлетворения. Ни напитки, ни еда. — У него снова заблестели глаза. — Ни даже барышни. Но возможно, вы желаете выпить чего-нибудь? Бокал шампанского в честь праздника?

Фиона попятилась назад. Ей вдруг стало неуютно рядом с юным лордом Джереми Ковингтоном.

— Знаете… У меня есть кое-какой опыт, так что я — пас. Поиски удовлетворения могут быть чреваты… зависимостью.

На краю деревни женщина снова запела песню. Захлопали пробки, вылетающие из бутылок шампанского.

— Ну что ж… — Джереми сунул руку под теплый плащ и вытащил помятую ветку омелы. — А известно ли вам, барышня, что в канун Нового года принято целоваться?

— Еще чего.

Джереми оказался рядом с Фионой в мгновение ока, крепко обнял ее и потянулся к ее губам.

Фиона не знала, что делать, что говорить.

Но тело среагировало быстрее разума; она согнула ногу в колене и изо всех сил ударила лорда Джереми Ковингтона в пах.

Он тут же перестал улыбаться, охнул и упал на колени.

— Какая вы… норовистая, барышня… — выдохнул он. — Мне это по сердцу.

Фиона машинально потеребила резинку на запястье. Ей совсем не хотелось этого делать, но она не знала, как далеко лорд Джереми может зайти после этого традиционного предновогоднего поцелуя. Да и вообще она не понимала, живой он или мертвый, человек он или нечто совсем иное.

Джереми поднялся. Алчный блеск его глаз стал ярче.

Но в этот самый момент в его львиную маску угодил крепко слепленный снежок — с такой силой, что у Джереми запрокинулась голова и он навзничь рухнул на снег.

Фиона обернулась, чтобы посмотреть, кто ее спас.

В десяти шагах от них стоял Роберт Фармингтон. На его руке блестел медный кастет. Он уже приготовил второй снежок и крепко сжимал его в кулаке.

— Роберт! Что ты делаешь? Хватит!

Сначала Фиона хотела броситься к Джереми и посмотреть, что с ним — дышит ли он хотя бы, но затем вспомнила, что это Роберт виноват в том, что она оказалась здесь. Она резко повернулась к нему, оттянув резинку на запястье. Кому стоит доверять меньше — Роберту или Джереми?

Роберт, видимо, понял, что с ней лучше не шутить. Он выронил снежок.

И тут Фиона заметила кое-что странное. Роберт был в куртке — точно такой же, какая была на ней, вплоть до нашивки с изображением орла и потертостей на правом рукаве. И еще он зачем-то держал в руке большущий пакет соленых крендельков.

— Как же я рад, что нашел тебя. — Роберт шагнул к Фионе. — Даже не знаю, как долго искал. Здесь так…

— Ни с места. Сначала, будь любезен, объясни, зачем ты вытолкнул меня за дверь!

Роберт остановился.

— Все очень просто. Это был не я.

И он рассказал Фионе о том, как Луи Пайпер обманул ее и Элиота, как разлучил ее с братом. А потом вызвал Элиота в Дель-Сомбру.

Фиона выслушала рассказ Роберта, и у нее противно засосало под ложечкой. Все сходилось. Стало понятно, почему Роберт так странно вел себя в баре. И две куртки… одна из которых принадлежала двойнику. И все остальное тоже обретало смысл. Конечно, ее глупый брат бросился на выручку предполагаемому отцу и тем самым навлек на себя еще больше бед.

Джереми застонал, приподнялся и помотал головой. А потом рассмеялся и медленно встал на ноги.

— Ваша рука сильна, — сказал он Роберту. — Но я цел и почти невредим.

Из-под львиной маски текла струйка крови.

— Просто держитесь от нее подальше, мистер, — тоном приказа выговорил Роберт и сжал в кулак руку с кастетом.

Джереми посмотрел на Роберта, перевел взгляд на Фиону.

— О, я все понял. — Он отвесил Фионе поклон. — Приношу вам свои извинения, барышня. Никак не мог предположить, что вы прибыли на праздник в сопровождении джентльмена.

— Нам не до праздника, — проворчал Роберт. — Фиона, мы уходим. — Он встряхнул пакет с крендельками. — Я оставил след.

— Дорожку из хлебных крошек? — с неподдельным интересом спросил Джереми. — До двери?

— Вы знаете про это?

— Я знаю сказку. Хотя сказка подобна погоне за единорогом. Ты видишь его — а в следующий миг он исчезает. — Джереми едва заметно усмехнулся. — Но у вас есть дорожка из хлебных крошек — это может помочь. Здесь чрезвычайно сильна сказочная магия.

— Фиона, — прошептал Роберт и протянул ей руку, — нам лучше уйти. Не нравится мне это местечко.

Фиона растерялась. Был ли это настоящий Роберт? Ей казалось, что да. Он выглядел как Роберт. Но самое главное: в нем чувствовалось то, что было в настоящем Роберте. Героизм.

Она взяла его за руку — теплую и сильную.

— Я так рада, что ты пришел за мной, — прошептала она.

— Я бы нашел тебя всюду, где бы ты ни была. И чего бы это ни стоило. — Роберт кивком указал на рассыпанные по снегу крендельки. — Скоро их снег засыплет. Нам нужно поторапливаться.

Джереми, не сказав ни слова, побежал к деревне.

Фиона была и разочарована, и обрадована. Сначала Джереми показался ей таким милым, затем повел себя нагло, а после снова изменился в лучшую сторону. Почему молодые люди ведут себя так странно?

Они с Робертом пошли по тропе, усыпанной крендельками. Сначала они были хорошо видны, но, как и сказал Роберт, уже через минуту крендельки все труднее стало различать под слоем снега.

А через несколько минут тропка совсем исчезла.

— Не переживай, — успокоил Фиону Роберт. — Крендельки нам больше не нужны. Уже недалеко.

— Подожди. А ты видел дверь своими глазами, когда оказался на этой стороне?

Роберт покачал головой.

— Но я постарался хорошенько пометить то место. Порог. Я там набросал несколько пригоршней крендельков.

— Которые мы не сможем найти, потому что их тоже засыплет снегом.

— А ты что предлагаешь? — нахмурился Роберт. — Разгребать снег и искать каждый кренделек?

Позади Фиона услышала шаги. К ним бежал Джереми… с компанией друзей. Все они были в масках — носорога, страуса, гиены и гориллы.

Роберт вытащил пистолет.

— Не нужно, — тяжело дыша, проговорил Джереми. — Мы пришли помочь вам. Тропка исчезла, верно? Мы поможем ее разыскать.

— Хорошо, — сказал Роберт, не опуская пистолета.

Джереми указал на шестерых приятелей, затем — на лежащий впереди снег. Друзья разбежались в разные стороны и приступили к поискам. Затем Джереми знаком велел еще двоим парням вернуться в деревню. Они опрометью побежали туда.

— Почему бы не позволить им помочь? — спросила Фиона.

— Не думаю, что это удачная идея, — шепнул в ответ Роберт.

— Здесь! — крикнул парень в маске носорога. — Нашел!

— Молодчина, — похвалил Джереми друга. — Все остальные — вперед. Может быть, нам повезет больше.

Друзья Джереми продолжили поиски тропинки, усыпанной крендельками. Их было семеро. Фиона подозревала, что они с Робертом не сумеют защитить себя, если эти семеро поведут себя враждебно. То есть если Роберт не успеет воспользоваться оружием.

Фиона поежилась. Вдалеке от костров ей снова стало холодно. Можно подумать, у них был выбор.

— А эти двое куда побежали? — осведомился Роберт, опустив наконец пистолет.

— За подмогой, конечно. Но если вы снова начнете бросаться снежками… впрочем, забудем об этом. Вы меня поняли.

Фиона и Роберт тоже стали искать тропу, и вскоре к ним присоединились обитатели деревни — парни в масках, мужчины во фраках, группа индейцев в кожаных штанах и мокасинах, компания девушек в платьях с пышными юбками со шлейфами. Несколько десятков человек разошлись по снегу в поисках рассыпанных Робертом крендельков.

Джереми побежал вперед. Он словно бы интуитивно чувствовал, куда ведет тропа, и вскоре нашел много крендельков, рассыпанных по кругу, обозначавшему дверь.

Но самой двери не было.

Джереми, Роберт и Фиона принялись обшаривать руками воздух, чтобы нащупать хоть что-нибудь.

— Боюсь, это тупик, — разочарованно прошептал Роберт. — Неудача.

Вокруг них собралась толпа — человек пятьдесят. Люди недовольно загомонили.

Жители деревни с энтузиазмом присоединились к поискам… и явно не только для того, чтобы помочь Фионе и Роберту. Как ни замечательна была нескончаемая предновогодняя вечеринка, но после целой вечности танцев, выпивки и кто знает чего еще они наверняка жутко скучали. И хотели разыскать выход из Новогодней долины не меньше, чем Фиона.

— Может быть, нам лучше вернуться к кострам? — прошептал Роберт. — Пока мы окончательно не замерзли, а местные жители не разозлились?

— Я не собираюсь сдаваться, — заявила Фиона. — Тут должно что-то быть. — Фиона сняла с руки резинку, растянула ее, сосредоточилась и начала поворачиваться на месте. Воздух наэлектризовался, посыпались искры.

Толпа попятилась на несколько шагов.

— Колдунья! — крикнул парень в маске носорога.

Но весь мир для Фионы перестал существовать, как только она сфокусировала свое внимание на силовой линии. Она ничего не видела, но чувствовала текстуру — рябь, бугорки. Казалось, сама атмосфера пронизана нитями.

Возможно, так и было. Если ее жизнь была вплетена в этот мир и один конец этой нити уходил в прошлое, а другой — в будущее, почему такое не могло происходить и с остальным миром?

Фиона расслабила сознание так, как учила ее Даллас, и истинная суть этого места предстала перед ней: простая грубая ткань, ничем не примечательная, за исключением одного шва.

Фиона подошла ближе и сразу же увидела, что шов на самом деле представляет собой складку на абсолютно ровной поверхности. Ткань была заложена вертикально.

Фиона мысленно осмотрела складку и увидела что-то вроде гобелена, с вытканным на нем изображением дощатой двери с железными скобами. Дверь была открыта, а по другую ее сторону лежали тени. Свет луны выхватывал из темноты бочонки и картонные коробки, наполненные пустыми и полными бутылками.

Но разлохмаченные края гобелена стремительно распускались.

Что бы она ни решила предпринять, действовать нужно было быстро, пока ткань полностью не исчезла.

Фиона обрезала торчавшие из гобеленовой двери нитки, расправила гобелен и наложила на ткань этого мира. Но гобелен продолжал исчезать. Возможно, следовало вернуть его на место.

На ее плечо легла чья-то рука.

Фиона моргнула. Она почувствовала снег под ногами, и ей стало холодно.

Рядом с ней стоял Роберт и смотрел на то, что еще несколько секунд назад было пустым пространством.

Прямо перед Фионой в воздухе виднелась открытая дверь. Она быстро исчезала.

— Сюда! — крикнул парень в маске носорога. — Она открыта! Быстрее! Проходите все!

Толпа рванула вперед, мимо Фионы и Роберта. Им пришлось отпрянуть в разные стороны. Под напором толпы они упали на снег.

Роберт попытался помочь Фионе встать, но девушки в платьях со шлейфами мчались вперед, перепрыгивая через лежащую Фиону.

Вдруг раздалось нечто вроде пистолетного выстрела. Все стихло, а потом в морозном воздухе послышался свист сабли, вынимаемой из ножен.

Люди расступились и попятились назад.

— Назад, сброд! — В одной руке Джереми держал кремневый пистолет, в другой — саблю. — Пусть первой идет эта леди.

Он убрал пистолет за пояс и протянул руку Фионе. Она уцепилась за его руку и поднялась.

— Спасибо.

Джереми поклонился ей. Роберт свирепо глянул на него.

Фиона посмотрела на жителей деревни. Как ни хотелось им поскорее оказаться за дверью, они все же проявили уважение. У двери собралось не менее сотни человек, а по снегу от леса бежали все новые и новые люди.

Не было времени гадать, что они все станут делать, оказавшись за дверью.

Фиона повернулась к тающей на глазах двери, затаила дыхание и переступила порог.

Было темно. Но Фиона поняла, что стоит по другую сторону, потому что холод исчез. Она вдохнула запах старого картона и влажный, жаркий калифорнийский воздух.

В кладовку вошел полицейский. Котильонные девушки прошмыгнули мимо него. Коп огляделся, весьма озадаченный.

За девушками порог переступил Роберт. Он взял Фиону под руку и отступил к холодильной камере.

— Эй! — крикнул коп, заметив их. — Ни с места!

Но было уже слишком поздно. Никто не собирался его слушать.

Население Новогодней долины выплеснулось из дверного проема, нарисованного на кирпичной стене, — лорд Джереми Ковингтон со своими приятелями, индейцы, мужчины во фраках, дамы в платьях со шлейфами, охотники верхом на лошадях, пьяницы и клоунская труппа. Нещадно толкаясь, они отбросили полицейского прочь с дороги. Кое-кто по пути хватал бутылки и устремлялся к распахнутым дверям бара — главным и служебным.

— Их все больше, — шепнул Роберт Фионе. — Жутко много. Нам пора уходить.

Они прошли через холодильную камеру и оказались на автостоянке.

Джереми и его друзья — по-прежнему в масках — сцепились с полицейскими на крыльце бара. Несколько мужчин во фраках забрались в полицейские машины, сели на мотоциклы и умчались прочь.

Фиона шагнула к крыльцу.

— Не переживай за Джереми, — сказал ей Роберт. — С ним все будет в порядке. Не забывай: у нас свои беды. Элиот. И Луи.

Фиона остановилась. Роберт был прав.

Они сели в лимузин. Роберт завел двигатель, и они ракетой вылетели с автостоянки, промчавшись мимо двух полицейских машин, которые блокировали выезд на шоссе.

— Позволь мне воспользоваться твоим телефоном, — попросила Фиона.

Роберт вытащил из кармана мобильник. Фиона набрала домашний номер. Трубку сняли после двух гудков.

— Алло, Си?.. Бабушка дома? Нет? Тогда прими сообщение… Да, я подожду, не спеши.

— Мы будем в Дель-Сомбре с минуты на минуту, — сказал Роберт, до отказа выжав педаль газа.

От ускорения Фиону прижало к спинке сиденья. Она посмотрела на садящееся солнце.

— Хорошо… Потому что я не знаю, сколько времени в запасе у Элиота.

72 Козырь в рукаве

Элиот шагал по Мидуэй-авеню. Тени становились все длиннее. В ту и другую стороны проезжали машины. Перед «Розовым кроликом» было припарковано много автомобилей.

Из кафе доносилось пение самодеятельных певцов, но, как ни хотелось Элиоту остановиться и послушать, у него не было на это времени. Вечерело. А он хотел разыскать Луи до заката.

Элиот перешел улицу. Пиццерия Ринго все еще была закрыта на переустройство. Он направился было в переулок, но по пути остановился и достал из рюкзака Леди Зарю.

Он несколько раз сжал и разжал пальцы. Удастся ему избавиться от инфекции или нет? Луи заметил воспаление на его руке и сказал, что это «профессиональная болезнь».

Элиот тяжело вздохнул. Ему так не хотелось иди на встречу одному. Он верил, что жизнь Луи действительно в опасности, но все же общение с родственниками отца вызывало у него тревогу. Все — Соухк, сенаторы, «Mythica Improbiba», даже Роберт — предупреждали его о том, как они опасны. Вправду ли они были падшими ангелами, воплощением зла? Или просто их так расписывали, чтобы напугать его?

Элиот представил себе, что он герой, появляющийся в последнее решающее мгновение, чтобы спасти давно потерянного отца, который томится взаперти в средневековом замке. Ему предстояла дуэль на рапирах, а может быть, заодно удастся спасти и Джулию.

Он заставил себя перестать фантазировать. Мечты могли только отвлечь его от реальности, и вообще все это — ребячество и глупости. Уже давно пора их перерасти.

Элиот свернул в переулок и направился к подворотне.

В арке лежали тени — густые, похожие на черный бархат. Весь мусор был выметен. Вдоль стен стояли зажженные свечи, озарявшие кирпичную кладку мерцающими огнями.

Луи стоял спиной к Элиоту и созерцал дело своих рук: рисунок мелом, состоявший из дуг, точек и знаков на стенах. Рисунок поднимался вверх с обеих сторон до свода арки на уровне второго этажа и покрывал асфальт.

Это было похоже на гигантский кокон, сотканный из геометрических фигур и древних символов. Линии словно впитывали в себя свет, а вокруг них из-за этого становилось темнее. При взгляде на эти граффити у Элиота мурашки побежали по коже — отчасти от отвращения, отчасти от узнавания, а отчасти из-за того, что он почувствовал, насколько наэлектризован воздух в подворотне.

Он посмотрел на Луи и подумал, что всегда ощущал некую связь с ним — даже когда считал его вечно пьяным бомжом.

Сейчас ему так хотелось подбежать к Луи, обнять его и сказать, что он всю жизнь так надеялся, так ждал, что однажды отец чудесным образом вернется.

Но он сдержался. Он должен был сдержаться.

Луи ведь его родственник. А пока что все родственники, с которыми довелось встречаться Элиоту, были не слишком-то добры к нему и Фионе. По их прихоти они с сестрой уже трижды находились на волосок от смерти.

Луи повернул голову и облегченно вздохнул.

— Итак, ты пришел, — радостно улыбнулся он.

— Что-то случилось? — спросил Элиот.

И тут же понял, что ничего глупее нельзя было спросить. Конечно случилось. Луи ведь сказал, что на карту поставлена его жизнь.

— Все в порядке — теперь, когда ты здесь. — Луи повертел в руке мелок. — И пока ты мне доверяешь. Прошу тебя: именно сегодня доверься мне. Все будет странно. И опасно.

У Элиота засосало под ложечкой. Он так хотел верить Луи… но какой-то глубинный, первобытный инстинкт подсказывал ему, что надо повернуться и убежать. Если жизни Луи действительно грозила опасность, разве еще большая опасность не грозила Элиоту?

Он расправил плечи. Он пришел сюда и теперь не струсит.

— Скажите мне, что я должен делать.

— Какая отвага, — прошептал Луи. — Узнаю материнскую кровь.

— Вам нужно помочь с этим? — указал Элиот на хитросплетение линий.

— Это всего лишь символы. — Луи отбросил мелок в сторону. — Но они довольно точно описывают то, что предстоит сделать сегодня ночью.

— Описывают?.. Что?

— Вот электрическая схема. — Луи указал на символы. — Трансформаторные витки, аккумуляторы, генератор… Схема предназначена для простого переноса энергии.

Элиот прищурился. Он попытался вникнуть в смысл странного орнамента, но никак не мог сосредоточиться. Вообще-то он пришел сюда не для того, чтобы разгадывать старинные пиктограммы. Он пришел, чтобы спасти жизнь Луи и задать ему один-единственный вопрос.

— Вы мой отец?

Луи долго смотрел на него — так, словно хотел задать встречный вопрос: «Ты действительно мой сын?»

— Я твой отец, — наконец ответил он. — Луи Пайпер, Люцифер, Утренняя Звезда, Князь тьмы. В наших жилах течет одна кровь. — Он протянул к Элиоту руки и поманил его к себе. — Разве ты этого не чувствуешь?

Элиот и в самом деле чувствовал это. И знал, что Луи говорит правду. Та часть его жизни, которой на протяжении пятнадцати лет недоставало, заняла свое место. Он шагнул к отцу.

Тот совсем не был демоном, изображенным на гравюре средневекового фолианта «Mythica Improbiba». Это был Луи — чистый, трезвый, ждавший Элиота с распростертыми объятиями. Это был его отец.

Но Элиот снова растерялся. Он знал, что Луи говорит ему правду, но чувствовал, что это не вся правда. А это ведь тоже в своем роде ложь? Столь многое еще требовало объяснений.

— Ты бросил нас, когда мы были совсем маленькие.

— Бросил? Никогда, мой мальчик. — Луи опустил руки. — Мой уход целиком и полностью зависел от вашей матери.

— Расскажи мне. Все расскажи. Пожалуйста.

— Ты об этом хочешь поговорить? — Луи взглянул на часы и вздохнул. — О ней? Мне ведомы тайны Вселенной, а ты хочешь поговорить о моем единственном романе и о том, как я лишился рассудка? — Он покачал головой. — Слишком последовательно с твоей стороны. Ты меня разочаровываешь.

Элиот открыл рот, но ничего не смог сказать. Ему так хотелось одобрения Луи. Но он не откажется от поисков правды.

— Ответь мне, — с железной решимостью проговорил Элиот. — Никто никогда не говорит о моей матери. Впечатление такое, что она все еще жива и что все ее боятся.

— Все еще жива? — Луи неподдельно изумился. — Только теперь я начинаю понимать, как много скрывали от тебя и Фионы. — Его лицо просияло. — Ну хорошо. Но что я могу тебе рассказать? Мы встретились, полюбили друг друга и занимались тем, чем занимаются, двое любящих людей, в результате чего были зачаты ты и твоя сестра.

— Но только такого не должно было случиться, верно? Представители двух семейств — бессмертных и инферналов — не должны друг другу симпатизировать, а уж тем более… ну, вы меня понимаете.

— Значит, тебе известно о «Pactum Pax Immortalis»? — Луи поднял брови. — Лига не делает из этого тайны. — Он фыркнул. — Дело в том, что поначалу мы не знали друг о друге всего. Одержимые неведением, мы сходили с ума от любви… два месяца в Париже, месяц в Риме, Стамбуле, Каире, Непале и затем в Сан-Франциско… лучшее время в моей жизни. Но наконец биология сделала свое дело, и ваша мать заподозрила, что я не тот, кем кажусь.

— А кем вы должны были быть? — непонимающе спросил Элиот.

— Обычным человеком. Но с обычными людьми у особ голубых кровей вроде вашей матери возникают… назовем это так: «технические сложности с размножением».

Элиоту хотелось расспросить Луи о других родственниках с материнской стороны — своих кузенах и кузинах, о которых упоминала тетя Лючия. Если родственникам матери так сложно было зачать детей, откуда же они тогда брались?

— Я тоже потерял рассудок от страсти, — продолжал Луи. — Знай я, кто она на самом деле… — Он усмехнулся. — Видимо, я по-настоящему любил ее, если был настолько слеп. Как иначе можно объяснить такое космически глупое поведение? Увы, любовь зла, как говорится.

Элиот не понимал: как Луи может говорить о том, что любил его мать, а в следующее же мгновение — о том, как он об этом сожалеет.

— Вы любили ее безответно?

— Нет, почему же? Какая женщина не воспылала бы ко мне любовью? — Луи едва заметно поклонился, устремив взгляд в темноту. — Но как только она распознала мою истинную инфернальную сущность, она решила, что я хочу забрать у нее тебя и твою сестру. У таких, как я, ужасная и зачастую незаслуженная репутация. Впрочем, кто поверит мужчине в подобной ситуации? И кто осудит беременную женщину за страхи, спровоцированные гормонами?

— Она забрала у тебя силу.

— Женщины страшны в гневе, мой мальчик. Помни об этом. Уж лучше бы она убила меня, чтобы мне не пришлось погрузиться в море человеческого самоуничижения.

Луи сложил руки на груди. Он словно бы заново испытал все пережитое.

Элиоту хотелось положить руку ему на плечо и утешить его, как Луи утешал его в тот день, когда они говорили о Джулии.

— Но я вернулся к тебе и Фионе, — сказал Луи. — Куда еще мне было идти? Только к вам у меня сохранилась любовь. Если я больше не мог находиться рядом с женщиной, для которой был создан… по крайней мере, я мог видеть вас и вспоминать о той любви, что когда-то существовала между нами.

Он говорил не все, и Элиот это чувствовал. Была гора грандиозной правды, утонувшая в море лжи. Луи уверял его, что между ними никогда не будет лжи, но явно многое скрывал от него.

— И? — требовательно проговорил Элиот.

— Что — «и»?

— В чем подвох? Ведь такие, как вы, без подвохов просто не могут обойтись, верно? У вас тоже на уме проверки и испытания для нас с Фионой? Или ваше семейство действует иначе?

Губы Луи тронула улыбка — широкая и искренняя.

— Конечно, подвох есть. Как же без него?

Луи устремил взгляд на небо. Пока они разговаривали, солнце село, но еще не загорелась ни одна звезда.

Элиот почувствовал: рядом с Луи что-то есть — нечто вроде силы притяжения. Ему стало тяжело дышать.

Он прищурился и разглядел позади Луи силуэт. Но не тень Луи, а кого-то другого. И этот кто-то, видимо, присутствовал здесь все время и все слышал… либо просто материализовался из воздуха.

Темный силуэт шагнул вперед, и огоньки свечей наклонились к нему.

Это был человек, но выше и крупнее любого, кого только встречал Элиот в жизни. Точно так же, как Луи казался великаном рядом с Элиотом, этот незнакомец возвышался над Луи, и в сравнении с ним тот выглядел ребенком. Незнакомец держался с величественной легкостью, словно повелевал всем, на что падал его взгляд.

На его плечах лежала мантия из птичьих перьев — страусиных, совиных, орлиных и павлиньих. Элиоту даже показалось, что на спине у великана — крылья. На обнаженной мускулистой груди великана висел на кожаном шнурке ограненный сапфир размером с грейпфрут.

На миг взгляд Элиота утонул в бездонной синей глубине драгоценного камня.

Затем Элиот перевел взгляд на лицо незнакомца. Черты его лица были по-птичьи острыми, но идеально красивыми. Элиот ощутил силу, исходящую от великана. Эта сила производила на него отталкивающее впечатление, но в то же самое время его потянуло к великану в мантии из перьев, захотелось окунуться в эту мощь.

Что-то в глубине души подсказало Элиоту, словно было записано в ДНК, что перед ним — его родственник. Луи распростерся на асфальте перед великаном.

— Да трепещут все перед Вельзевулом, Господином Всего Летающего, Повелителем Ложных Богов.

Вельзевул прошел мимо Луи, даже не взглянув на него.

— Наш юный мистер Пост, — проговорил он гулким баритоном, отозвавшимся эхом в груди Элиота, — ты просто не представляешь, как я ждал встречи с тобой.

Элиот, как ни странно, не лишился дара речи.

— А вы… мой дядя?

Вельзевул расхохотался так, что у мальчика задрожали кости.

— О нет. Тогда Луи приходился бы мне родным братом. Будь это так, я бы давно уже сам себе горло перерезал. Скорее его можно назвать моим кузеном. Но вскоре к твоим услугам будет уйма времени, чтобы изучить свое генеалогическое древо.

Элиоту не понравилось, как прозвучали слова «уйма времени».

Но он вспомнил о хороших манерах.

— Очень приятно познакомиться с вами, сэр.

Тонкие губы Вельзевула едва заметно скривились.

— Не лги мне, молодой человек.

— Я… простите, сэр.

— Ничего, я не в обиде, — небрежно выговорил Вельзевул. — Скоро ты многому научишься. Но сначала… — Он вытащил из ножен, притороченных к поясу, кинжал с зазубренным лезвием. — Маленький технический момент.

— Технический? — еле слышно переспросил Элиот.

Лезвие кинжала Вельзевула было изготовлено из черно-зеленого обсидиана. Стоило Вельзевулу пошевелить кинжалом — и в воздухе оставалась тень.

Увидев этот клинок, Элиот забыл обо всем остальном. Все мысли покинули его. Сработал инстинкт самосохранения, и он попятился к выходу из подворотни.

Кирпичи зашатались, раствор, скреплявший их, рассыпался. Они вылетели со своих мест и образовали стену, перегородившую выход.

Элиот устремил на Вельзевула гневный взгляд. Адреналин наполнил его кровеносные сосуды. Бежать было некуда. Он ничего не мог сделать.

Вельзевул протянул к нему руку с кинжалом.

— Мы должны отсечь твою смертную плоть от твоего духа. Если ты того достоин, то поселишься в моих владениях. Если нет… будет немного больно.

Он занес обсидиановый клинок и шагнул к Элиоту.

Кровь бешено стучала в висках у Элиота. Он увидел свое отражение в полированной поверхности кинжала. И почувствовал близость смерти.

Луи кашлянул.

— Мой господин, прошу прощения.

Вельзевул остановился, нахмурился и повернул голову к Луи, но при этом смотреть на него не стал.

— Ты смеешь говорить со мной, червь?

Луи медленно поднялся на ноги.

— К величайшему сожалению.

Вельзевул резко повернулся. Перья на его мантии встали дыбом.

— С какой радостью я разрежу тебя пополам, мой ныне смертный кузен.

Луи, похоже, совсем не испугался. Он погрозил Вельзевулу указательным пальцем.

— На твоем месте я бы так не говорил. Ты кое о чем забыл.

Рука гиганта дрогнула. Было видно, какого труда ему стоит удержаться от того, чтобы не рассечь Луи на две половинки.

Элиот почти обрадовался. Ну конечно, Луи припас козырь в рукаве, приготовил ловушку для Вельзевула. Отец спасет его.

— Согласно нашему уговору, — продолжал Луи, — я должен был разлучить мальчика с его сестрой, а затем доставить к тебе. Разве я не сделал этого?

Вельзевул опустил кинжал.

— Но прежде чем ты завладеешь тем, кого я к тебе доставил, — продолжал Луи, — ты должен со мной расплатиться.

— Конечно, кузен. Как я мог забыть, — хмыкнул Вельзевул. Он прикоснулся лезвием кинжала к плечу Луи и прошептал: — «Votum de Vir fio a vermis epulum».[100]

Волосы Луи сверкнули чернью и серебром. Он расправил плечи и словно стал лет на двадцать моложе.

— Большей силой не наделен ни один смертный. Наслаждайся ею, покуда можешь, — пробормотал Вельзевул, — и больше не попадайся на моем пути.

— Слушаюсь и повинуюсь, — проговорил Луи, широко улыбаясь. — Прошу вас, господин мой, продолжайте.

Элиот не мог поверить собственным ушам. Козырь у Луи действительно был припасен, но он использовал этот козырь против собственного сына. Луи обманом заманил его сюда, одного, а потом предал… ради обретения силы?

Но Элиот не испугался. Его кровь вскипела, пальцы задрожали от волнения. Никогда прежде он так не гневался.

Вельзевул повернулся к нему и занес свой черный клинок.

Элиот выпрямился во весь рост и положил на плечо Леди Зарю.

73 Непокорный

— Ты противишься моей воле? — прогрохотал Вельзевул. Кончик его кинжала чуть заметно опустился. — Какая прелесть. А мы полагали, что воин — твоя сестра.

— Так и есть. Но я тоже.

Элиот не лгал. Раньше ему бывало страшно. И теперь тоже. Но он выдержал три героических испытания. Он выполнил все условия, поставленные семейством матери, а теперь пришла пора показать другому семейству, из чего он скроен.

— Ну что ж, посмотрим, на что ты способен, — сказал Вельзевул, словно прочитав его мысли.

Элиот быстро поднес смычок к струнам Леди Зари и заиграл среднюю часть «Симфонии бытия». Туман зазмеился по подворотне, полотнища цвета горохового супа сомкнулись между Элиотом и Вельзевулом.

Великан начал полосовать кинжалом клубы тумана, но это не помогло. Очень быстро туман окутал его, и он исчез из глаз.

Элиот продолжал играть, медленно перемещаясь к правой стене подворотни. Он думал о том, что, если ему повезет, он сумеет добраться до задней двери пиццерии, проскользнуть внутрь, а потом бежать со всех ног. Быть храбрым и сражаться, когда тебя загнали в угол, — это одно дело, а оставаться дураком и драться один на один с таким противником, когда есть возможность убежать, — совсем другое.

Мимо Элиота в клубах тумана проползали змеи, шевелились горы щупальцев, моргали живущие сами по себе глаза, призрачные пальцы притрагивались к его коже.

Из тумана послышался смех Вельзевула.

По подворотне, наполненной густой желтоватой дымкой, неожиданно прокатилась волна, и чудовища, обитавшие в тумане, озадаченно завертелись на месте. А потом налетел ветер — и чудовищ унесло.

Шквал налетел на Элиота, отшвырнул его назад, и он ударился о глухую стену.

Еще один сильнейший порыв ветра — и на миг перед Элиотом предстали всадник без головы, летучие акулы и плавучие бактерии. А потом все кошмары исчезли, от них остались только крошечные водовороты.

Вельзевул стоял, подняв руки. Элиот готов был поклясться, что это не руки, а самые настоящие крылья. Он заморгал. Нет, все дело было в мантии из перьев.

— Детское баловство, — презрительно объявил Вельзевул. — Большего я и не ожидал от такой малявки. — Он поманил Элиота к себе кинжалом. — Иди ко мне, дружочек. Иди по доброй воле. Так будет лучше.

Элиот рывком поднялся на ноги. Он был не столько напуган, сколько зол.

Луи сидел на корточках в дальнем углу. Он наблюдал за схваткой, но, похоже, помогать Элиоту не собирался. Мало того — он даже улыбался, словно все происходящее было игрой.

Элиот сжал и разжал пальцы. Яд по-прежнему наполнял его мышцы. Ладонь была горячей и пульсировала от боли.

— Детское баловство? — прошептал он. — Тогда посмотрим, как тебе понравится вот это.

Он взял одну медленную ноту. Боль в руке исчезла. Эта нота была из последней части «Симфонии бытия». Из части, повествующей о гибели всего на свете. О конце Вселенной.

Вельзевул вытаращил глаза.

Музыка звучала медленно и ритмично, она забирала из воздуха свет и погружала мир во тьму. Элиот чувствовал, как перемещается пространство вокруг него, он черпал энергию из самой ткани бытия.

Он представил себе черную дыру, затягивающую в свою сверхплотную сердцевину последние планеты, звезды и галактики. Конец всего… Вселенная, раздробленная на нейтроны, корчилась в предсмертных муках.

Элиот наклонил скрипку, направил поток музыки прямо на Вельзевула.

Кирпичи в стенах зашатались. Асфальт под ногами у Элиота начал трескаться. Он почувствовал, что земная ось накренилась. Вельзевул заскрипел зубами и бросился к Элиоту. Но опоздал.

Блоки, кирпичи, стальные балки выбило из стен арки. Они завертелись в воздухе и полетели к великану. Элиоту самому едва не досталось кирпичом по голове.

Камни и металл ударили по Вельзевулу и разлетелись в пыль. Он попятился назад. Поднял руки, чтобы прикрыть голову, но без толку. Тонны камней и стали похоронили его под собой. Нарастающая сила притяжения сжимала груду кирпичей и бетона со страшной силой.

Элиот перестал играть.

Он прищурился, но почти ничего не увидел за тучей пыли. Мелкие камни и куски асфальта продолжали кружиться над тем местом, где только что стоял Вельзевул. Но вот пыль немного рассеялась.

Груда камней, труб, балок и асфальта возвышалась там, где прежде находилась подворотня. Большая часть кирпичей и блоков вылетела из стен, а те, что остались, чудом держались на стальном каркасе перекрытия. Он качался, но все же не падал.

И тут Элиот понял, почему каркас держится.

Все, что было нарисовано мелом на стенах подворотни, не пострадало. Даже в тех местах, где кирпичи вылетели, нарисованные линии раскачивались в воздухе, будто паутина, и скрепляли каркас.

На земле линии тоже сохранились, хотя большие куски асфальта были вырваны.

Луи по-прежнему сидел на корточках в углу. Он осторожно поднес руку к тому, что осталось от одной стены. Казалось, он хочет придать ей прочность и устойчивость. Значит, что-то у него еще осталось в запасе, и Элиот не сомневался — ему это не понравится.

Со стороны пиццерии донеслось шипение. Элиот почувствовал запах природного газа с примесью серы.

Груда камней подрагивала, сотрясалась изнутри. Вельзевул пытался выбраться на волю.

Элиот развернулся и попытался найти проход в полуразрушенной тупиковой стене. Он обернулся и крикнул Луи:

— Сюда! Скорее!

Луи собирался предать его. Он не заслуживал спасения, но являлся ключом к тем вопросам, на которые Элиот жаждал получить ответ. Если он погибнет, Элиот никогда больше ничего не узнает.

Луи улыбнулся и покачал головой.

Элиот гневно посмотрел на него. Что ж, он ничего не может поделать, если Луи хочет умереть.

Мальчик перебрался через завал и оказался на Мидуэй-авеню.

Толпа народа стояла около «Розового кролика». Люди указывали на обрушившуюся арку.

— Эй! — крикнул мужчина из толпы. Это был тот самый бармен, который на днях позволил Элиоту поиграть на гитаре.

— Газопровод! — крикнул в ответ Элиот. — Он взорвался. Сейчас…

Раздался жуткий взрыв, и Элиота швырнуло на тротуар. От удара он перестал дышать. Над его головой со свистом пролетели обломки кирпичей.

Он помотал головой и дотянулся до отброшенной в сторону скрипки.

Языки пламени взмыли в небо, разорвав ночную тьму. Повсюду в победном танце заплясали тени. Глухую стену подворотни напрочь снесло взрывом, большая часть пиццерии лежала в руинах, а все, что осталось, охватил огонь.

Над пылающими развалинами возвышался Вельзевул, Господин Всего Летающего. Его тело покрылось чешуей, на ногах и руках выросли острые как бритва когти. У него появились крылья длиной с двухэтажный дом. На костистом каркасе, затянутом черной пленкой, росли радужные перья, совсем как у какого-нибудь археоптерикса из юрского периода. Глаза Вельзевула полыхали пламенем того же цвета, как и висевший на его груди сапфир.

Люди, столпившиеся возле «Розового кролика», с криками разбежались в разные стороны. Даже бармен, который вроде был готов помочь Элиоту, бросил его посреди улицы.

Несколько дней назад Элиот тоже пустился бы наутек. Но теперь он понимал, что это семейное дело может уладить только он. Он встал и осторожно прикоснулся к струнам Леди Зари.

— Хватит игр, — грозным, громоподобным голосом произнес Вельзевул и поднял одну руку к небу. — Твоя плоть станет моей, даже если тысяча других пастей поглотят ее.

Элиот проследил за тем, куда указывает поднятая рука Вельзевула, но увидел только тучи, на которых играли отблески бушевавшего внизу пламени, и первые звезды, но они тут же исчезли, словно их стерли с небес.

Элиот ощутил движение в воздухе — не дуновение ветра, а именно движение повсюду вокруг него.

К его руке подлетел комар.

Но в конце лета в Дель-Сомбре не было никаких комаров. Просто не было воды, необходимой им. У Элиота возникли нехорошие подозрения.

Он поднял голову и прищурился.

Тучи мошкары вились вокруг оранжевых фонарей. Рядом с Элиотом промчались осы, потом стайка воробьев, за ними — пылающий бумажный змей. Элиот вовремя пригнулся, иначе в его голову врезался бы радиоуправляемый игрушечный самолетик.

Воздух буквально пропитался насекомыми, птицами — всем, что могло летать. И вдобавок ко всему этому примешивались мусор и дымящаяся зола.

Элиот услышал жужжание миллиарда кровожадных мошек… и все они летели к нему.

Но он знал, что делать. Поднеся смычок к струнам Леди Зари, Элиот быстро заиграл гамму от самой низкой до самой высокой ноты.

И удержал последнюю ноту с помощью вибрато.

Высокий звук заставил тучи мошкары сердито зажужжать. Насекомые потеряли ориентацию, начали налетать друг на друга.

Используя навыки, полученные при исполнении «Симфонии бытия», Элиот поднялся выше самой высокой ноты. Его пальцы прикасались к бешено вибрирующей струне, а саму струну он при этом даже не видел. Выше, еще выше. Звук становился все визгливее и пронзительнее и наконец перешел в ультразвук, которого Элиот уже не мог слышать. Но он заставлял скрипку звучать еще выше, пока костями не ощутил, что звука большей высоты просто не существует.

Витрины и стекла автомобилей на Мидуэй-авеню (те, которые уцелели после взрыва газа) со звоном треснули.

Жуков, ос и пчел подбросило вверх. С неба посыпались разорванные на клочки насекомые. Стаи грифов и воробьев разметало в стороны, ударило о стены домов.

Элиот держал ноту до тех пор, пока ему не стало казаться, что у него вот-вот может треснуть череп. По тротуару пошли трещины. Со стен и машин облупилась краска. Перед глазами у Элиота все поплыло.

Он отнял смычок от скрипки.

Кожу Элиота покалывало. Из глаз и носа текла кровь. Он вытер лицо.

Вельзевул зажал уши руками и закричал. Придя в себя, он гневно воззрился на Элиота полыхающими синим пламенем глазами.

— Очень хорошо, родственничек, — прошипел он. — Ты доказал, что ты достойный противник. Так и будем к тебе относиться.

Он шагнул через развалины, расшвыривая ногами машины. Элиот снова поднес смычок к скрипке.

Крылья Вельзевула метнулись к нему. Он вырвал скрипку из рук Элиота, а его самого оттолкнул назад.

Скрипка упала в водосточную канаву. Он не успел бы подобрать ее. Наконец Вельзевул получил возможность покончить с ним.

Но Элиот и теперь не собирался сдаваться, он отказывался предоставить Вельзевулу возможность увидеть его страх.

Вельзевул захохотал и протянул к Элиоту руки, увенчанные острыми когтями.

— Иди ко мне.

На миг Элиот представил, что послушался Вельзевула, и увидел жуткое пламя, увидел себя, ведущего сотни инферналов на бой… увидел миллионы людей, гибнущих из-за него.

Не так давно он погубил несколько человек, чтобы спасти Фиону. Но он ни за что не станет по доброй воле помогать Вельзевулу в убийстве.

— Нет.

Вельзевул злобно глянул на него.

— Да будет так.

Он занес над Элиотом когтистую лапу. Элиот посмотрел ему прямо в глаза и приготовился к последней обороне.

Он едва успел заметить краешком глаза черно-серебристую вспышку. Она мчалась прямо к нему…

А в следующее мгновение лимузин дяди Генри налетел на Вельзевула.

74 Последний разрез

Лимузин врезался во что-то размером со слона. Но при той скорости, с какой Роберт вел машину, Фиона заметила только темный силуэт и пару крыльев — слишком больших для какой-либо реально существующей птицы.

От удара девочку качнуло вперед, но пристяжной ремень удержал ее.

Машина перевернулась вверх колесами и взлетела в воздух. Возникло странное чувство движения и невесомости. Лимузин ударился носом об асфальт.

Металл сложился «гармошкой», послышался лязг. Во все стороны полетели искры. Подушки безопасности наполнились воздухом и обхватили Фиону.

Стало совсем темно. У нее звенело в ушах. Она не могла пошевелиться.

Но потом чувства вернулись к ней, и она поняла, что лежит на спине.

Роберт освободил ее от подушек и помог встать. Он посмотрел ей в глаза и заговорил с ней, но Фиона не поняла ни слова. Роберт вытер кровь с ее разбитой губы.

— Ты в порядке? — повторил он.

— Да, — еле слышно отозвалась Фиона. — Кажется.

Рядом с ней на асфальте лежало то, что осталось от лимузина дяди Генри. Сверкающий бампер помялся, буквально приклеился к капоту. Части мотора и трансмиссии валялись по всей улице. Вся Мидуэй-авеню представляла собой нечто вроде театра военных действий. Повсюду кучи битого стекла, горящие дома.

Фиона увидела Элиота, лежащего в водосточной канаве. Он пытался встать на колени.

— Элиот!

Фиона неуверенно шагнула к нему, но остановилась.

Посередине проезжей части поднялась огромная тень. Фиона моргнула. Нет, это был мужчина в черном. Он сумел опереться на одно колено, и этого хватило, чтобы она поняла: перед ней великан, ростом выше крыши «Розового кролика»… и вдобавок с крыльями.

Великан обернулся и посмотрел на Фиону глазами, полыхающими синим пламенем. Он расправил крылья и закричал. В этом крике звучали голоса сотен людей, умоляющих о пощаде.

У Фионы возникло такое чувство, будто кровь вытекает из ее тела. Она-то думала, что больше никогда не испугается — после всего, что ей довелось пережить за последние несколько дней.

Но она ошибалась. Этот монстр напугал ее. Еще никогда в жизни ей не было так страшно.

— Стой здесь, — сказал ей Роберт. — Я должен прикончить его, пока он не поднялся на ноги.

Он сжал кулак, и его медный кастет завибрировал от прилива энергии.

Роберт бросился к пытавшемуся подняться чудовищу и изо всех сил ударил его кулаком в живот. Удар получился настолько мощным, что крылатый гигант взлетел в воздух и шмякнулся навзничь.

Роберт пробежал вперед и приготовился нанести удар по голове великана.

Но крылатый монстр схватил его за руку и, применив прием дзюдо, подбросил вверх — так, словно человек был не тяжелее тряпичной куклы.

Роберт пролетел мимо «Розового кролика» и ударился о фонарный столб. Он лежал на тротуаре совершенно неподвижно.

Фиона бросилась к нему. Он мог повредить позвоночник.

Монстр развернулся к ней.

— Что, даже Новогодняя долина тебя не удержала? Восхитительно. Что ж, устроим настоящее испытание.

Фиона замерла на месте. Что-то знакомое почудилось ей в этих горящих синим огнем глазах. Это был не просто монстр — а один из ее родственничков.

Но сейчас это не имело значения. Фиона сосредоточилась на одной мысли: спасти Роберта и Элиота. Значит, надо сразиться с этим гадом.

Ее кровь вскипела, последние остатки страха пропали.

— Хватит испытаний. — Она изо всех сил растянула руками резинку. — Теперь все по-настоящему.

Сердце Фионы колотилось с такой силой, что девочка боялась, как бы оно не разорвалось. Она не стала дожидаться атаки чудовища, а со всех ног бросилась к нему, держа перед собой туго натянутую резинку.

Монстр, похоже, удивился, но потом стало ясно, что происходящее его забавляет. Великан двумя гигантскими шагами сократил расстояние между ним и Фионой.

Вперед метнулось крыло — намного быстрее, чем ожидала Фиона. На краю крыла росли шипы.

Фиона повернула резинку перпендикулярно крылу, предоставив инерции сделать все остальное.

Резинка не подвела. Кончик крыла шмякнулся на асфальт, в воздух взлетели перья, Фиона почувствовала запах крови с привкусом меди.

И ощутила возбуждение. Кровь не испугала ее, не вызвала отвращения — нет, ей захотелось еще больше крови.

Фиона встала в боевую позицию в ожидании новой атаки.

Но чудовище могло драться не только крыльями. И бой только начался.

Как бы то ни было, крылатый великан взвыл от боли.

Что-то промелькнуло перед лицом Фионы. Это был кулак, врезавшийся в ее грудь с мощью бульдозера.

В глазах у Фионы потемнело. Она взлетела в воздух, ударилась об асфальт головой, заскользила по осколкам стекла и остановилась, ударившись о бампер микроавтобуса «фольксваген».

Но в отличие от момента аварии лимузина Фиона не потеряла сознания и ориентации в пространстве. Она всем телом почувствовала прикосновение каждого камешка на асфальте, каждого осколка. И уж конечно, в полной мере ощутила удар о бампер автобуса.

По идее, у нее не должно было остаться ни одной целой кости. Но она ощутила только, что ее сердце забилось чаще, а кровь стала еще горячее. Ее гнев словно наполнил каждую клетку организма.

Фиона встала.

Краешком глаза она успела заметить дырки на серых спортивных брюках, но под дырками — ни царапины.

Но бой был еще далек от завершения. Она снова бросилась к крылатому чудовищу. Великан оскалился и захохотал. Это разозлило Фиону еще сильнее.

Монстр поднял вверх оба крыла и в упор уставился на Фиону горящими глазами.

— Чувствуешь, как сильна твоя кровь? Ты — одна из нас. Ты рождена, чтобы сражаться, резать и убивать. Я могу драться с тобой, сколько ты пожелаешь, но ты можешь пойти со мной, и тогда я научу тебя кое-чему. Ты сможешь всегда чувствовать себя так, как сейчас.

Фиона остановилась.

Она никогда не ощущала себя такой сильной. И это было приятно. Больше никто никогда не станет ею командовать. Она будет хозяйкой своей судьбы.

Но тут она вспомнила, что такое ощущение ей уже случалось испытывать. И она опустила руки.

Когда она в первый раз съела несколько конфет из коробки в форме сердечка, это было так приятно. Такое удовольствие… и мгновенный прилив сил. Ей казалось, она способна на все.

Совсем как сейчас.

Но если она все время будет находиться в таком состоянии, то у нее не останется ни Роберта, ни Элиота, ни других родственников. Она примкнет к лжецам и убийцам, и вокруг будут только руины и трупы.

Элиот… Она совсем забыла о нем.

Она увидела, что брат, прихрамывая, идет вдоль улицы. Не бежит от крылатого великана, а направляется к своей скрипке, валяющейся на обочине.

Фиона отступила к тротуару. Чудовище следило за ней, но не двигалось.

— Ну что, детка? — прошипело оно. — Тебе ни за что меня не одолеть.

Фиона продолжала отходить назад, не отрывая взгляда от лица великана. Наконец она поравнялась с братом и обняла его за талию, чтобы поддержать.

— Спасибо, — прошептал Элиот.

Вместе они сделали несколько последних шагов к тому месту, где лежала скрипка.

— Может быть, я и не смогу тебя одолеть, — сказала Фиона, — но мы сумеем.

Крылатый гигант уставился на них и покачал головой.

— Будь по-вашему.

Он ударил крыльями раз, другой, третий, и воздух вокруг него завертелся смерчем. Воронка втягивала в себя бумагу, осколки стекла, дымящуюся золу. Крыши ближайших магазинов превратились в кучи обломков. Эти обломки тут же воспламенились. Казалось, запылал сам воздух.

Барабанные перепонки Фионы щелкнули. Смерч налетел на нее и потянул к вертящейся воронке.

Элиот поднес смычок к струнам и извлек долгую скрипучую ноту.

Ветер немного стих, и Фиона смогла выпрямиться. Великан взревел и, хлопнув крыльями, нацелил поток воздуха прямо на Элиота и Фиону. Ураган пламени налетел на них.

Элиот закрыл лицо рукой со смычком, чтобы уберечься от осколков стекла.

Фиона попыталась заслонить собой брата, но ветер отталкивал ее назад. Чтобы удержаться на ногах, ей приходилось наклоняться вперед, но даже этого было недостаточно.

Ветер бешено свистел у нее над головой, он становился все жарче, он принес с собой хохот чудовища.

Фиона легла на асфальт и стала шарить вокруг себя руками — за что бы ухватиться. Ее запросто могло унести прочь ветром такой силы.

Как ни странно, возле самой земли воздух оставался почти неподвижным, но настолько разреженным, что дышать было тяжело.

Она должна что-то сделать, но злость, поддерживавшая ее прежде, пошла на убыль.

Фиона задыхалась. Ее легкие пылали. Она не могла связно мыслить.

Неужели все так и закончится? Она попыталась поднять голову. В воздухе бушевал торнадо огня и пыли. Позади Фионы Элиот обеими руками ухватился за столбик почтового ящика. Если бы только она могла добраться до брата… Си всегда говорила, что вместе они сильнее.

Голова Фионы упала на грудь. Силы покидали ее. Но ветер внезапно стих.

Трудно дыша, Фиона приподнялась и встала на колени. Тяжелая нога коснулась ее спины и прижала к асфальту.

— Не трепыхайся, — прошептал крылатый великан, наклонился и провел когтями по запястью Фионы.

Фиона замерла. Она думала, что когти разорвут ее руку.

Но когти сомкнулись вокруг лиловой резинки и сорвали ее с запястья Фионы.

Великан схватил ее за ноги и поволок по улице к Элиоту.

Он пнул ногой скрипку, присел на корточки и провел когтем по струнам. Они с жалобным стоном порвались.

Элиот, на счастье, еще дышал, но был холоден как лед. Великан схватил его и забросил на плечо.

Затем он отпустил Фиону, но тут же рывком поднял на ноги. Она едва смогла сохранить равновесие.

Ей суждено было испытать шок. Перед ней стоял не могучий крылатый великан, а человек высокого роста, с обнаженной грудью, в мантии из птичьих перьев. Вокруг его шеи обвивался кожаный шнурок, на котором гипнотически мерцал сапфир размером с кулак Фионы.

Он дернул руку девочки вверх и завернул за спину. Затем он толкнул ее вперед.

— Игры закончились. Пора домой, — процедил он сквозь зубы.

Он пошел, подталкивая Фиону к Всемирному дворцу пиццы — вернее, к тому, что от него осталось. Две полуобрушившиеся стены еще стояли — обугленные, изуродованные взрывом. Остальное представляло собой груду искореженных водопроводных труб, щепок, обломков кирпичей и кусков пластика. Пахло оливковым маслом и жареным чесноком.

Практически все дома на Мидуэй-авеню были либо разрушены до основания, либо горели, либо вот-вот должны были рухнуть.

Вдалеке послышался вой пожарной сирены.

Уцелел ли Дубовый дом? Живы ли бабушка и Си? Если загорится их дом — старинный, сухой, битком набитый книгами… ни один пожарный на свете не сумеет справиться с огнем.

Фиона попыталась вырваться, но мужчина в мантии из птичьих перьев еще сильнее вывернул ее руку. Сустав хрустнул.

Они остановились там, где была арка с подворотней. Кирпичные торцы домов частично уцелели. На них мелом было нарисовано множество непонятных знаков, сиявших жарким огнем — розовым, лимонно-желтым, неоново-голубым. Дуги и знаки горели также и на развороченном асфальте. Когда Фиона переступала через одну из линий, ее ногу свело судорогой.

Мужчина опустил Элиота на землю рядом с сестрой.

Элиот встал и помотал головой с таким видом, словно пытался очнуться от страшного сна.

Послышался звон металла, и мужчина в мантии из птичьих перьев трижды обернул Фиону и Элиота тяжелой цепью. Руку Фионы он так и не отпустил, она осталась заведенной за спину.

Элиот попытался освободиться, но это было невозможно.

Его тщетные попытки только раздражали Фиону. Элиот прикасался к ней, он — не нарочно, конечно, — ткнул ее локтем под ребра.

— Мы должны выбраться отсюда, — прошептал Элиот. — Эти знаки нарисовал Луи. Он сказал, что они — для переноса силы, но я думаю, что…

— Луи, — презрительно фыркнула Фиона. — Как будто он что-то понимает. И если ты еще не заметил, выбраться отсюда не так-то просто.

Элиот часто заморгал. Он наконец четко разглядел полуразрушенную арку и того, кто стоял перед ними.

— Вельзевул, — пробормотал он.

Как ни странно, в его голосе не было страха.

Это имя показалось Фионе знакомым. Она словно бы знала его всю жизнь, с рождения.

Девочка бесстрашно посмотрела в горящие синие глаза Вельзевула.

— Что ты теперь собираешься с нами сделать?

Он выхватил зазубренный обсидиановый кинжал. Сверкающее лезвие было длиной с руку Фионы от запястья до локтя.

— Теперь я рассеку смертную плоть, прилипшую к вашим душам. Тогда мы и увидим окончательно, из чего вы сделаны… Бессмертные вы или инферналы.

Фиона попробовала вырваться из пут, но ничего не вышло.

Похоже, ее попытка только обрадовала Вельзевула. Улыбаясь, он занес кинжал над головой, но неожиданно остановился. Посмотрел на Элиота, перевел взгляд на Фиону и, попеременно тыча в них пальцем, начал считалку:

— Ини, мини, мийни, мо…

Впервые в жизни Фиона не возражала против того, что брат находится рядом с ней, так близко.

Должен существовать какой-то способ обрести свободу. Попробовать, что ли, воспользоваться обвившими ее цепями, как режущим орудием? Нет. Даже если бы получилось, она могла случайно поранить себя или Элиота. Может, попытаться цепью рассечь цепь?

Однако Фионе никак не удавалось сосредоточиться. Новых идей в голову не приходило.

Свободной рукой она нашла руку брата и сжала ее.

— Все нормально, — прошептал он. — Мы справимся. Не знаю как, но справимся.

— Конечно, — шепнула в ответ Фиона. — Я знаю. Вместе, верно?

Палец Вельзевула указал на Фиону.

— Дам положено пропускать вперед, — объявил он, осклабившись.

Фиона выпрямилась во весь рост, вздернула подбородок. Ей так хотелось плюнуть Вельзевулу в физиономию, но неожиданно губы у нее пересохли.

Она затаила дыхание. Ей хотелось зажмуриться, но она заставила себя не делать этого.

Вдруг послышались какие-то звуки: хруст ломающихся костей, чавканье и свист рассекаемых мышц и сухожилий.

Фиона в ужасе ахнула, но ничего не почувствовала.

Вельзевул стоял перед ней с занесенным для удара обсидиановым кинжалом.

Но из груди демона торчал кончик другого клинка. Оружие пронзило его со спины — зазубренное, черное, как ночь.

Вельзевул наклонил голову и перестал улыбаться. По его груди расползался яд.

Кто-то ударил Вельзевула — кто-то, стоявший у него за спиной.

— Луи! — закричал Элиот.

Луи Пайпер, предполагаемый блудный отец близнецов, вышел из тени, отбрасываемой Вельзевулом.

— Предатель, — прошептал Вельзевул. На его губах выступила кровавая пена.

— Благодарю тебя, кузен, — ответил Луи. — Я принимаю это как самую высокую похвалу.

Фиона ничего не понимала. Луи был смертным, лишенным инфернальной силы, жалким бомжом, воровавшим из мусорных баков огрызки пиццы… Но тот, кто стоял теперь перед ней, выглядел совсем иначе. Чистый, хорошо одетый, крепко сложенный. И он только что спас ее и Элиота.

— Отец? — прошептала Фиона.

Луи перевел глаза на нее и Элиота. На долю секунды его взгляд смягчился, но тут же вновь стал суровым.

— Ах да, дети. Через мгновение я освобожу вас. Но сначала мне нужно сделать еще пару мелочей.

Вельзевул скрипнул зубами, сжал в руке обсидиановый кинжал, прижал его лезвие плашмя к кончику черного клинка и толкнул его назад.

— Это невозможно. — Луи широко раскрыл глаза.

— Думаешь, я не принял мер предосторожности? — усмехнулся Вельзевул.

Черные линии яда, расползшиеся по его груди и с виду напоминавшие карту автомобильных дорог, сжались в точку, и эта точка растаяла.

— Ты думаешь, что, когда Селия впервые явилась на совет, — продолжал Вельзевул, закидывая руку за спину и с чавкающим звуком вытаскивая кинжал, — я не стал искать противоядие от этого, печально знаменитого яда?

Луи впервые в жизни лишился дара речи.

Вельзевул посмотрел на черный клинок и презрительно отшвырнул его в сторону.

— Такие игрушки давно устарели, дорогой мой Луи. Им не место в мире, где к нашим услугам имеются биохимические лаборатории.

Он замахнулся, готовясь отвесить кузену пощечину тыльной стороной ладони.

Луи едва успел заслониться рукавом пальто, но толку от этого было мало. Удар получился такой силы, что он отлетел назад, бухнулся спиной об остатки кирпичной стены и, проделав в ней дыру, рухнул по другую сторону.

— Нет! — закричал Элиот.

Кровь Фионы снова жарко вскипела. Она просто обезумела от злости. Никто не имел права хоть пальцем тронуть ее отца — даже если она не питала к нему нежных чувств.

Одна рука у нее была свободна. Нужно как можно скорее найти что-то, чем она могла бы рассечь монстра.

— Я просто потрясен твоей сентиментальностью, — проговорил Вельзевул, глядя на затянутую поднявшейся пылью дыру в стене. — Ты слишком долго был человеком. Посмотрел бы ты сейчас на себя со стороны. Погоди немного — и я убью тебя. Ради твоего же блага. Потом ты меня поблагодаришь.

Вельзевул повернул голову к Фионе и Элиоту.

— Но сначала вернемся к более важным делам.

Дырка на его груди затянулась. Только крошечный шрам остался от смертельной раны.

В этом-то все и дело, Вельзевул не был смертным. Но возможно, Фиона тоже не была смертной. Элиот толкнул ее локтем.

Фиона, раздраженная тем, что брат выбрал такой момент, чтобы отвлекать ее, оторвала взгляд от клинка, занесенного Вельзевулом для удара, и глянула на Элиота.

Он на что-то смотрел… не на клинок Вельзевула, а на синий драгоценный камень у него на шее. Элиот снова ткнул сестру локтем в бок и кивком указал на сапфир.

Фиона посмотрела на камень. Трудно было отвести взгляд от этой прекрасной драгоценности. И тут Фиона догадалась, на что намекал Элиот.

Сапфир висел на кожаном шнурке.

Шнурок обвивался вокруг шеи Вельзевула.

Свободная рука Фионы взметнулась вверх, пальцы сжали кожаный шнурок.

Ей было суждено долго вспоминать улыбку Вельзевула. Такую очаровательную. Такую злобную. Он был так уверен в своем всемогуществе, в том, что они в его власти.

Но он ошибался.

Взгляд Фионы приобрел остроту, подобную лучу лазера. Режущая поверхность материализовалась в то самое мгновение, как только она прикоснулась к шнурку.

Изо всех сил Фиона рванула шнурок к себе.

Петля вокруг шеи Вельзевула превратилась в круглое лезвие гильотины. С невероятной легкостью шнурок рассек кожу, мышцы, кости… и взмыл в воздух.

Улыбка покинула губы демона. Еще долю мгновения он стоял перед Элиотом и Фионой, держа в руке клинок, предназначенный для того, чтобы убить их, а в следующий миг голова Вельзевула, Господина Всего Летающего, упала с его плеч.

75 Воссоединение семьи

Голова Вельзевула ударилась об асфальт, покатилась и остановилась. Мертвые глаза уставились в небо. Обезглавленное тело сжалось внутри мантии из птичьих перьев, обмякло и распласталось по земле.

Элиот приготовился к тому, что кровь хлынет фонтаном, но из обрубленной шеи вытекла только тонкая струйка. И тут же появились насекомые. Комары, мошки и мухи тучей закружились над поверженным Вельзевулом, но вскоре эта туча превратилась в дым. И ветер унес ее прочь.

Все произошло молниеносно. А ведь сейчас мертвыми на асфальте могли лежать Элиот и Фиона.

Элиот оторвал взгляд от жуткого зрелища.

— Ты как? — спросил он у сестры.

Фиона не ответила ему. Она крепко сжимала в руке шнурок с сапфиром и смотрела на отсеченную голову с нескрываемой мукой.

— Не было другого выхода. Ты должна была это сделать. Ты нас спасла.

— Конечно, я должна была это сделать, — буркнула Фиона и наконец отвела взгляд от головы Вельзевула. — Прости. В итоге всегда получается так, что я что-нибудь режу и кого-нибудь убиваю… Может быть, для этого я и родилась.

Горизонт озарился вспышкой. Взорвалась газовая подстанция в конце Вайн-стрит. Элиот закашлялся от едкого дыма и попытался высвободиться из цепей.

— Может, попробуешь что-то с этим сделать? — спросил он у сестры.

Фиона попыталась освободить вывернутую за спину руку, но у нее ничего не получилось.

— Подвинься немного, я попробую еще разок.

Элиот выдохнул, пытаясь занимать как можно меньше места, но замер. Он увидел Луи, пролезающего в дыру в стене.

— Луи, — позвал Элиот, — помоги нам.

Но Луи даже не взглянул на них. Он направился прямо к Вельзевулу и распростер руки над трупом. Фиона напряглась, как перед боем.

Луи не прикасался к Вельзевулу. Его губы шевелились, но Элиот не слышал слов — скорее он чувствовал их в воздухе. Казалось, весь мир затих, чтобы уловить эти неслышные звуки.

Линии, нарисованные мелом на стенах и земле, засветились. Дуги сжались, символы начали пульсировать, словно живые.

Перенос силы. Вот для чего предназначались эти знаки — как и сказал Луи.

Они засияли и начали искрить, как магний.

Элиот почувствовал прилив энергии. Волосы у него встали дыбом, все тело начало покалывать. Ему казалось, что он вот-вот взорвется.

Странная сила словно поглощала его.

Фиона ахнула. Значит, тоже почувствовала.

Но Элиот не думал, что эта энергия предназначена для них. Около Луи письмена светились особенно ярко. Воздух вокруг него потрескивал. Он был просто охвачен светом.

Луи стал выше ростом, его пальцы вытянулись, ногти стали длиннее, заострились, на макушке появились рожки, сзади возник хвост с кисточкой на конце, на спине появились кожистые крылья, раскинулись в стороны, заслонили звезды, и мир погрузился в чернильную тьму.

Прилив энергии резко прекратился. Линии погасли и превратились в пыль.

Перед ними стоял их отец — такой же, каким он был раньше. Высокий мужчина в стильном пальто из верблюжьей шерсти. Но кое-что изменилось: теперь Луи выглядел так, словно он владел всей Вселенной.

— Наконец-то, — выдохнул Луи. — Как приятно вернуться.

Фиона со стоном освободила руку и одним движением рассекла цепь.

Луи посмотрел на нее, и его взгляд остановился на сапфире, который она сжимала в кулаке.

— Как вижу, никому из вас моя помощь не нужна.

— Нам ничего от тебя не нужно! — дерзко заявила Фиона.

— Это несправедливо, — возразил Элиот. — Он пытался заколоть Вельзевула, он рисковал жизнью, чтобы нас спасти.

— Да уж, рисковал, — буркнула Фиона.

— Нет-нет, — сказал Луи Элиоту. — Твоя сестра имеет полное право злиться — особенно на меня. Я подверг вас обоих величайшей опасности. Но поверь: выстоять против обоих семейств вы сумеете только под защитой вашего отца — отца, к которому вернулась его полная инфернальная сила.

Элиот с Фионой переглянулись. Значит, то, что они только что видели, было истинным обличьем Луи? Он выглядел так, как на гравюре в «Mythica Improbiba»?

Элиоту хотелось многое узнать от отца.

— Давай хотя бы выслушаем его, — шепнул он Фионе.

Фиона опустила руки.

— Оба семейства хотят вас использовать, — объяснил Луи. — Возможно, я единственный, кто желает вам добра… потому что я люблю вас.

Фиона презрительно скривилась.

Никто из родственников, кроме Си, никогда не говорил Элиоту и его сестре, что любит их. И когда эти слова произнес Луи, они прозвучали для Элиота словно сказанные на иностранном языке, он их почти понял, и все-таки не совсем.

— Пойдемте со мной. — Луи протянул руки к Фионе и Элиоту. — Не будет никаких правил. Вместе мы сильнее.

— Мы станем настоящей семьей? — спросила Фиона недоверчиво, но немного заинтригованно.

— Да, — пылко ответил Луи.

Элиот видел бурю эмоций в глазах сестры. Он тоже был смущен. Если за последние несколько дней он что-то и узнал о своих родственниках, так это то, что с ними нужно вести себя вдумчиво и осторожно. И ничто в итоге не оказывалось таким, каким представлялось на первый взгляд.

Но Луи был его отцом. И Элиот испытывал к нему другие чувства. Он верил ему… или, по крайней мере, хотел верить.

— Что ты думаешь? — спросил Элиот у Фионы.

— Я… я не знаю.

Луи стоял перед ними с протянутыми руками, его улыбка озаряла темноту.

Но вдруг его улыбка исчезла.

Он повернул голову и устремил взгляд за развалины, за горящие дома — на Мидуэй-авеню.

— Ну конечно, нашла время появиться, — пробормотал Луи. — Как это похоже на женщину, которая для всего выбирает самый неудобный момент.

Элиот и Фиона обернулись.

Из темноты появился прихрамывающий Роберт, которого поддерживала под руку… их бабушка.

Фионе хотелось броситься навстречу Роберту. Он был ранен. Но она сделала только один шаг и остановилась, почувствовав сопротивление воздуха между бабушкой и Луи. Они словно бы представляли собой северный и южный полюса магнита, равные по силе, но противоположные по направленности действия, и Фиона не знала, в какую сторону идти.

Элиот прикоснулся к ее руке.

— Подожди.

Видимо, он тоже почувствовал напряжение в воздухе.

Несмотря на то что бабушку окружали развалины, она выглядела как обычно. Шелковая рубашка цвета хаки, полинявшие джинсы и армейские ботинки. Си говорила Элиоту и Фионе, что бабушке шестьдесят лет, но сейчас, ночью, при свете фонарей, ее возраст определить было невозможно.

Фионе показалось, что бабушка стала выше ростом, когда она увидела останки Вельзевула, а потом взглянула на Луи. Ее стриженые седые волосы сверкали, словно нимб. Черты лица, выражавшие тихую ненависть, как будто высекли из мрамора.

— Найди для нас машину, — велела бабушка Роберту.

— Хорошо, мэм. — Роберт, прижав руку к животу, похромал прочь. Он бросил взгляд на Фиону и быстро кивнул — дескать, все будет хорошо. Однако было видно, что ему здорово не по себе.

— Ты красивее, чем мне помнилось, — сказал Луи.

— Отойдите подальше от этой мерзости, — велела бабушка Фионе и Элиоту. — Пока он не навредил вам.

Взгляд Фионы метался между бабушкой и Луи, которые явно узнали друг друга. Но Фиона чем дальше, тем больше убеждалась в том, что это не просто узнавание.

— Вы знакомы?

— Знакомы? — Губы Луи скривились в демонической усмешке. — Конечно. Вопрос в том, дети, известно ли вам, кто эта женщина?

— Это наша бабушка, — неуверенно проговорил Элиот.

Фиона сразу почувствовала, что ответ неправильный. Неужели им всю жизнь лгали?

— Кто ты такая? — шепотом спросила Фиона.

Бабушка хранила стоическое молчание.

— Что ж, позволь, я тебя представлю, — сказал Луи.

— Не смей, — выдохнула бабушка.

— Одри Пост, — продолжал Луи, игнорируя ее запрет. — Бледный Всадник; Та, Которая Рассекает Линии Жизни; старшая из парок — Атропос. Эту женщину я полюбил почти шестнадцать лет назад. Элиот, Фиона, позвольте представить вам вашу мать.

Последнее слово прозвучало в ушах Фионы набатом. Мать?

Бабушка… нет-нет… мать Фионы и Элиота устремила на Луи взгляд, полный гнева. Да, можно было не сомневаться: Луи только что выдал ее самую большую тайну.

Их самую большую тайну.

Фиона любила бабушку. Она ею восхищалась. Но то, что они сейчас узнали, это было больнее испытаний, мучительнее необходимости то и дело что-то резать, страшнее яда, которым были отравлены конфеты, тяжелее всего, что Фионе довелось пережить за последние несколько дней. Сколько раз девочка засыпала в слезах, мечтая о том, чтобы мама обняла ее и утешила? Она тосковала по матери всю жизнь, но оказывается, тосковать не стоило. Мать всегда была рядом с ней.

И лгала.

Фионе хотелось узнать больше, но что-то словно порвалось внутри ее, и она лишилась дара речи.

Элиот оказался сильнее. Он задал их общий вопрос.

— Почему?

— Дети, я велела вам отойти, — проговорила Одри ледяным тоном. — Отойдите, чтобы я могла уничтожить это чудовище.

— Нет, — тихо произнесла Фиона. — Мы не сойдем с этого места, пока ты не скажешь нам, зачем лгала нам. Ты нас не любила?

Одри сделала шаг назад — будто ей дали пощечину.

— Это непростой вопрос.

— Пожалуйста, Одри, — сказал Луи и сложил руки на груди. — Не стесняйся. Нам всем не терпится услышать, как ты объяснишь свой изысканный обман.

Одри овладела собой и, прищурившись, посмотрела на Луи.

— Это правда. Я ваша мать. Я поступила так, как вынуждена была поступать. И я бы ни за что ничего не стала менять… но, пожалуй, исправила бы одну ошибку. Теперь я не пощадила бы того, кто не заслуживает ни моей любви, ни милосердия.

— Милосердия? — Луи расхохотался. — Не хотелось бы снова увидеть вас в гневе, миледи.

— Пойдемте, дети, — сказала Одри, покраснев от гнева. — Сейчас не время для этого разговора.

У Фионы закружилась голова. Ее мать. Прямо перед ней. Девочке так хотелось броситься к ней и крикнуть: «Как же это все несправедливо!»

Фиона прижалась плечом к Элиоту. Пусть она не всегда радовалась, что брат рядом — он ее то и дело раздражал, попадая в разные переделки, — но она хотя бы знала, кто он такой. И за всю жизнь он ей ни разу не солгал.

Фиона посмотрела на него, а Элиот — на нее. Он кивнул. Значит, чувства и мысли у них были одинаковыми.

Фиона повернулась лицом к матери. Город вокруг них пылал, но они не желали уходить, пока не добьются ответов.

— Для этого разговора никогда не находится подходящего времени. Отвечай. Немедленно.

— Юная леди, это звучит почти как угроза, — подняла тонкие брови Одри.

— Почти? — прошептала Фиона. — Скажу точнее: это и была угроза. Еще один приказ, еще одна ложь — и мы сейчас же уйдем отсюда вместе с нашим отцом. Он, по крайней мере, готов с нами разговаривать.

— Прекрасный ультиматум, моя дорогая, — захлопал в ладони Луи. — И даже с примесью иронии. Блестяще!

Несколько секунд Одри стояла неподвижно, молча размышляя.

— Хорошо, Фиона, — наконец произнесла она. — Ты получишь правду. Всю правду. — Она опустила глаза, не в силах выдержать пристальный взгляд дочери. — Я отсекла свою материнскую привязанность, — прошептала она. — Все чувства… Я вынуждена была так поступить. Введение домашних правил, требование дисциплины — ни одна мать не стала бы требовать такого от своих детей. Когда-то я вас так сильно любила, что ни в чем бы вам не отказала.

Бессчетное число раз, думала Фиона, ей мучительно хотелось материнской любви — а вместо этого были правила, обязанности, уроки истории. Слезы залили глаза девочки, и она увидела перед собой десятерых Одри.

— Если бы я не сделала этого, — продолжала Одри, — если бы вы узнали о своем происхождении, если бы раньше открылись ваши таланты, вас бы непременно нашли. Но тогда вы не были бы готовы к встрече с представителями обоих семейств. Выдать себя за вашу бабушку, внушить вам, что ваши родители погибли, — это был единственный способ держать вас в изоляции… сохранить вам жизнь.

С точки зрения логики это имело смысл. Но жить рядом с эмоционально далекой бабушкой вместо любящей матери, на положении отшельников… Фиона и Элиот научились полагаться друг на друга, а не на любящего родителя. Но возможно, именно это и помогло им выстоять против членов семейств бессмертных и инферналов.

Но все же Фиона не могла найти в своем сердце прощения.

— Вы должны дать ей еще один шанс, — прошептал Луи. — Мы все совершаем ужасные поступки, потому что думаем, что так будет лучше. — Он посмотрел на Одри. — Даже теперь я не могу ненавидеть тебя, дорогая.

Одри с трудом сдерживала владеющие ею чувства.

— Еще один шанс? — прошептала Фиона.

Как она могла простить свою мать, когда чувствовала только холодную тоску и кипящую ярость? Элиот прикоснулся к ее руке.

— Все закончилось. Все проверки, все испытания. Оба семейства, — добавил он, бросив взгляд на Луи, — себя показали. Мы можем все начать сначала.

Фиона вспомнила слова Си в ту ночь в больнице: Одри тоже что-то отсекла внутри себя и пошла на большую жертву ради нее и Элиота. Она отсекла любовь к собственным детям? Что же осталось? Только материнский долг? Фиона не могла представить, каково это. Акт высшей любви? Или извращенное проявление слабости? Или и то и другое?

— Ладно, — шепнула Фиона, глядя на Одри, и перевела взгляд на Луи. — Все кончено. Мы с Элиотом не позволим, чтобы за нас сражались, как за призы. Мы выдержали три испытания, назначенные бессмертными, — я уж не знаю, что там для нас задумывало другое семейство, но это мы тоже выдержали. И мы заслужили право, чтобы к нам относились пусть не как к бессмертным или инферналам, но как ко взрослым.

Элиот встал ближе к сестре, чтобы показать родителям, что они с Фионой заодно.

Несколько секунд Одри и Луи молчали.

— Восхитительно, — наконец выдохнул Луи. — Настоящий дух мятежа. Я горжусь тем, что вы мои сын и дочь.

Фиона не смогла понять, всерьез он это говорит или с насмешкой. Но что было на уме у Луи, не имело никакого значения. Они с Элиотом чувствовали, что так и должно быть.

— Конечно, — проговорила Одри. — Как вы скажете, так и будет.

— И насчет правил тоже, — сказал Элиот. — Следует изменить список.

Одри поджала губы. Это требование ей явно не понравилось, но она все же кивнула.

Только теперь Фиона поняла, что все действительно закончилось. Завершилась одна жизнь и началась другая. Она не знала, будет ли эта новая жизнь лучше, но, по крайней мере, они теперь могли сами диктовать условия.

— Пойдем, — сказала Фиона брату.

— Да-да, идите, — кивнул Луи. — Но куда? Мое предложение остается в силе. Вы сможете познакомиться со многими новыми родственниками. — Ну… — он ткнул пальцем в обезглавленный труп Вельзевула, — он не считается.

— Я не думаю… — начала Фиона.

— Есть разные миры, — продолжал Луи, — есть новые страны, которые вы никогда не видели и даже не можете себе представить. Вы сможете путешествовать по ним, завоевать их и сделать своими.

— Мы не говорим «нет», — сказал Элиот отцу. — Просто мы пока еще не готовы принять твое предложение. Должно пройти какое-то время, чтобы мы поняли, кто мы такие, где наше место в этом мире. Только тогда мы сможем встретиться с твоими родственниками.

— Понимаю, — со вздохом произнес Луи. — Очень мудро. Но я всегда к вашим услугам. Просто позовите меня, и я приду.

Он шагнул в тень, отбрасываемую одним из полуразрушенных зданий, повернулся и поклонился Одри.

— Миледи, примите мои глубочайшие сожаления в том, что все получилось так, а не иначе.

— Если я тебя еще раз увижу, — скрипнула зубами Одри, — если я хотя бы услышу о том, что тебя видели рядом с Элиотом и Фионой, — я разыщу тебя, Луи, и на этот раз лишу тебя не только твоей силы.

— С нетерпением жду этой встречи, — рассмеялся Луи. — Я ведь уже говорил, как я восхищаюсь тобой и как сильно люблю тебя?

С этими словами он снова отвесил Одри поклон и отступил еще на несколько шагов в тень. И хотя ширина этой тени была всего несколько десятков сантиметров, он скрылся из виду. Отец Фионы и Элиота — Луи Пайпер, Люцифер, Князь тьмы — исчез.

— Прощай, отец, — прошептала Фиона. Она вдруг почувствовала, что будет скучать по нему — наверное.

А в следующую минуту Одри с детьми вышли на Мидуэй-авеню.

Элиот подбежал к своей скрипке, вытащил ее из водосточной канавы и прижал к груди.

Одри недовольно сдвинула брови, посмотрев на инструмент, опутанный порванными струнами, но ничего не сказала.

Город Дель-Сомбра погибал — все дома были разрушены или охвачены пламенем. На окраине еще мигали огни, валил пар, но центр города никто даже не пытался спасти.

По улице мчался джип. Другие машины шарахались в стороны, уступая ему дорогу. Джип остановился. Из него вышел Роберт и открыл дверцу для Фионы.

— Поехали, — сказала Одри.

Фиона в последний раз оглянулась на город, в котором прожила всю жизнь. Пиццерия Ринго, «Розовый кролик»… и дальше, впереди, в конце улицы, — горящий Дубовый дом. Все три этажа были охвачены огнем и дымом.

Все ее книги. Все ее вещи. Все, что было ее прежней жизнью, — все пропало.

— Поехали — куда? — спросил Элиот.

— Отсюда. — Одри бережно положила руки на плечи Фионы. — Это место сыграло свою роль. Больше оно нам не нужно.

Фиона села в джип.

Она не знала, куда они отправятся, какая судьба их ожидает, но, по крайней мере, рядом с ней будет Элиот, а еще — мать, а еще — неведомо где — Луи.

Какими бы странными, опасными, неловкими и неумелыми все они порой ни были, для нее они были и навсегда останутся семьей.