Слеза

Парни засвистели, девушки издавали ликующие возгласы, а Кэт драматично обмахивала себя, явно наслаждаясь этим. Эврика была впечатлена. Наконец-то кто-то понял, что эта игра была совсем не о разглашении позорных секретов. Они должны были играть в «Я никогда не…», чтобы получше узнать друг друга.

Кэт подняла свой стакан, сделала глубокий вдох и посмотрела на Джулиана.

— Я никогда не говорила симпатичному парню, что, — она замешкалась, — я набрала 2390 баллов по моим вступительным экзаменам.

Все устремили свой взгляд на нее. Никто не мог ее заставить выпить за это. А Джулиан схватил ее и поцеловал. После этого игра пошла лучше.

Вскоре наступила очередь Майи Кейси. Она дождалась пока в комнате наступит тишина и пока глаза всех присутствующих окажутся на ней.

— Я никогда не… — ее черный ноготь прошелся по краю стакана, — попадала в автомобильную аварию.

Три рядом стоящих старшекурсника пожали плечами и отдали Майе свои напитки, рассказывая сказки про езду на красный свет и пьяное бездорожье. Эврика крепче обхватила свой стакан. Она напряглась, когда Майя посмотрела на нее.

— Эврика, тебе следует передать мне свой напиток.

Ее лицо горело. Она оглядела комнату, замечая, что все смотрят на нее. Они ждали ее. Она представила, что бросает свой стакан Майе в лицо, как красный пунш стекает словно кровяной ручей по ее бледной шее и вниз по ключице.

— Я сделала тебе что-то плохое, Майя? — проговорила она.

— Да, постоянно, — сказала Майя. — Сейчас, например, ты жульничаешь.

Эврика протянула стакан в надежде, что Майя подавиться.

Брукс положил руку на ее колено и прошептал:

— Не принимай ее слова близко к сердцу, Рика. Забей. — Старый Брукс. Его прикосновение лечило. Она постаралась подождать пока оно подействует. Теперь была его очередь.

— Я никогда не… — Брукс наблюдал за Эврикой. Он сузил глаза и поднял подбородок, что-то поменялось. Новый Брукс. Таинственный, непредсказуемый Брукс. Неожиданно Эврика приготовилась к худшему. — Пытался покончить с собой.

Вся комната ахнула, потому что все знали.

— Ты — мерзавец, — выговорила она.

— Играй по правилам, Эврика, — сказал он.

— Нет.

Брукс схватил ее стакан и выпил залпом оставшееся питье, вытирая рот рукой как быдло.

— Твоя очередь.

Она не позволила себе расклеиться на глазах у большинства старшекурсников. Но когда она вдохнула ее грудь была наэлектризована чем-то, что жаждало выйти наружу, крик неуместного смеха или… слез.

Вот оно!

— Я никогда не срывалась и не рыдала.

Мгновение никто ничего не говорил. Ее одноклассники не знали, что делать. То ли верить ей, то ли осуждать, то ли воспринять все как шутку. Никто не пошевелился, чтобы передать Эврике свой стакан, хотя за двенадцать лет школы вместе, она поняла, что видела, как все они плакали. В ее груди нарастало давление, пока она совсем не могла больше его выносить.

— Да пошли вы все к черту. — Эврика встала. Никто не пошел за ней, когда она уходила с этой потерявшей дар речи игры и бежала к ближайшей ванной комнате.

***

Позже, во время морозной поездки домой на лодке, Кэт ближе наклонилась к Эврике.

— То, что ты сказала правда? Ты никогда не плакала?

По реке проплывали только Джулиан, Тим, Кэт и Эврика. После окончании игры Кэт вызволила Эврику из ванной комнаты, где та тупо смотрела на унитаз. Кэт сразу же настояла на том, чтобы парни отвезли их домой. На обратном пути Эврика не заметила Брукса. Она никогда не хотела больше видеть его.

Река гудела от звуков саранчи. До полуночи оставалось десять минут, время опасно подбиралось к ее комендантскому часу и проблемам, которых она так не заслуживает. Она попадет в беду, если опоздает хоть на одну минуту. Ветер пронизывал насквозь. Кэт потерла руки Эврики.

— Я сказала, что никогда не рыдала. — Эврика пожала плечами, размышляя о том, что ни одна одежда в мире не сможет побороть ее ощущение абсолютной наготы, пульсирующей в ее теле. — Ты же знаешь, что однажды я чуть не заплакала.

— Точно. Конечно. — Кэт смотрела на берег, который простирался вокруг нас, как будто пытаясь вспомнить былые слезы на щеке своей подруги.

Эврика выбрала слово «рыдала», потому что пролитая та единственная слезинка перед Эндером казалась нарушение обещания, которое она дала Диане несколько лет назад. Ее мама ударила ее, когда она непроизвольно начала плакать. Это то, чего она больше никогда не сделает, она не нарушит клятву, даже ради одной ночи, как сегодня.

Глава 21

Спасательный круг

На мгновение Эврика подумала, что летит, а в следующей момент — жесткое падение в холодную синюю воду. Ее тело разбилось о поверхность. Она крепко сжала глаза, пока море проглатывало ее. Волна нейтрализовала какой-то звук — кто-то кричал над водой — в то время, пока тишина океана уносила ее. Эврика слышала только треск рыбы, которые ели кораллы, бульканье своего подводного хрипа, и тишину перед следующим громадным ударом волны.

Что-то стягивало ее тело. Ее пальцы нащупали нейлоновый ремешок. Она была слишком потрясена, чтобы двигаться, вырваться на свободу, вспомнить, где она находилась. Она позволила океану унести ее на дно. Она еще не утонула? Для ее легких не имело значения что дышать под водой или дышать на открытом воздухе. Наверху поверхность бушевала, несбыточная мечта, усилие, которое она не могла понять как совершить.

Помимо всего прочего она ощущала одну вещь: невыносимую потерю. Но что она потеряла? Чего она жаждала настолько интуитивно, что даже ее сердце упало, словно якорь?

Диана.

Авария. Волна. Она вспомнила.

Эврика снова была там — внутри машины, в воде под Семимильным мостом. Ей дали второй шанс спасти маму.

Она видела все настолько четко. Часы на приборной панели, показывающие 8:09. Ее мобильный телефон дрейфовал по затопленному переднему сиденью. Желто-зеленые водоросли окружали центральную консоль. Через открытое окно в салон вплыла скалярия, как будто она собиралась доплыть до дна автостопом. Рядом с ней проплывающая штора из красных волос скрывала лицо Дианы.

Эврика отчаянно сопротивлялась зажиму на ее ремне безопасности. Он распался на обломки в ее руках, словно они были истлевшими. Она бросилась навстречу к маме. Как только ей удалось добраться до нее, ее сердце наполнилось любовью. Но тело Дианы было вялым.

— Мама!

Сердце Эврики сжалось. Она убрала волосы с лица матери, страстно желая разглядеть ее. И после этого Эврика подавила крик. На том месте, где должны были находиться королевские черты ее матери, была черная пустота. Она не могла оторвать взгляд.

Неожиданно яркие лучи чего-то, словно солнечный свет, опустились вокруг нее. Руки схватили ее тело. Пальцы сжали ее плечи. Ее оторвали от Дианы против ее желания. Она извивалась, кричала. Ее спаситель не слышал ее и не обращал внимания.

Она никогда не сдавалась. Она набрасывалась на руки, которые отделяли ее от Дианы. Она предпочла бы утонуть. Она хотела остаться в океане, вместе с мамой. По какой-то причине, когда она взглянула на обладателя рук, она ожидала увидеть еще одно черное и пустое лицо.

Но парень купался в таком ярком свете, что она едва могла видеть его. В воде его волосы казались волнистыми. Одна рука наверху за что-то схватилась — длинный черный шнур, вертикально простирающийся по морю. Он крепко схватил его и дернул. Когда Эврика поднялась наверх сквозь холодную глазурь моря, она поняла, что парень держится за тонкую металлическую цепочку якоря, спасательный круг на поверхности.

Свет заливал океан вокруг него. Его глаза встретили ее взгляд. Он улыбнулся, но казалось будто он плакал.

Эндер открыл рот и начал петь. Песня была странной и потусторонней, на языке, который Эврика почти не понимала. Она была светлой и пронзительной, наполненной непонятными масштабами. Она звучала так знакомо… похоже на чириканье голубков.

В полной темноте она проснулась в своей комнате. Она глотнула воздуха и протерла потные брови. Песня из сна звучала в ее голове, навязчивый звук сопровождал ночное спокойствие. Она потерла свое левое ухо, но звук не исчез. Он становился громче.

Она повернулась на бок, чтобы разглядеть светящиеся пять утра на экране своего телефона. Она осознала, звук был лишь песней птиц, которые проникли в ее сон и разбудили ее. Скорее всего виновниками были пятнистые скворцы, которые прилетали в Луизиану каждую осень именно в это время. Она вклинила подушку над ее головой, чтобы оградиться от их чириканья. Она была еще не готова встать и вспомнить насколько тщательно Брукс предал ее на вечеринке прошлой ночью.

Стук. Стук. Стук.

Эврика резко села на кровати. Звук шел от ее окна.

Стук. Стук. Стук.

Она сбросила одеяло и зависла около стены. Самая светлая нить предрассветного огня ласкала тонкие белые занавески, но она не видела темной тени, указывающей на человека снаружи. У нее кружилась голова от сна, от того, насколько близко она была к Диане и к Эндеру. Она бредила. За окном никого не было.

Стук. Стук. Стук.

Одним легким движением Эврика отдернула занавески. Маленькая лимонно-зеленая птичка ждала снаружи на белом подоконнике. У нее был бриллиант золотых перьев на груди и яркая красная корона. Она постучал клювом три раза по окну.

— Поларис. — Эврика узнала птичку Мадам Блаватской.

Она подняла окно и шире открыла деревянные затворы. Москитную сетку она убрала еще несколько лет назад. Внутрь вошел ледяной воздух. Она вытянула руку.

Поларис запрыгнул на ее указательный палец и снова продолжил трепетно петь. В этот раз, Эврика была уверена, что отчетливо слышала птичку. Каким-то образом его песня звучала только в левом ухе, в котором в течение нескольких месяцев был лишь только приглушенный шум. Она поняла, что он хочет что-то ей сказать.

Его зеленые крылышки хлопали по тихому небу, поднимая его тело на несколько дюймов выше ее пальца. Он подлетел ближе, прощебетал на Эврику и затем повернулся всем телом в сторону улицы. Он снова похлопал крылышками. И наконец сел на ее пальчик, чтобы прощебетать финальное крещендо.

— Шшш. — Эврика обернулась через плечо на стену, разделявшей ее комнату от комнаты близнецов. Она наблюдала, как Поларис снова повторяет то же действие: парит над ее рукой, поворачивается в сторону улицы и щебечет другое — более тихое — крещендо, пока садится на ее палец.

— Мадам Блаватская, — проговорила Эврика. — Она хочет, чтобы я пошла за тобой.

Чириканье прозвучало, как «да».

Минуту спустя Эврика вытаскивала свои парадные легинсы, кроссовки и темную синюю ветровку из «Армии Спасения» и натягивала их поверх футболки из Сорбонны, в которой она спала. Она уловила запах росы на петуниях и ветках дуба. Небо было грязно-серым.

Хор лягушек грохотал под кустами розмарина отца. Поларис, который сидел, затаившись на одном из пушистых кустов, подлетел к Эврике, когда она закрывала за собой входную дверь. Он устроился на ее плече, моментально прижимаясь к ее шее. Он, казалось, понимал, что она нервничала и стыдилась того, что собиралась сделать.

— Пошли.

Он летел быстро и изящно. Тело Эврики расслабилось и согрелось, пока она бежала вниз по улице, чтобы успеть за ним. Единственным человеком, мимо которого она пробежала, был сонный доставщик газет в красном низком мотоцикле, он не заметил девушку, следующей за птичкой.

Когда Поларис долетел до конца Теневого Круга, он перерезал путь через лужайку Гильо и полетел прямо к не ограждённому входу к реке. Эврика накренилась на восток так, как сделал он, двигаясь вдоль течения реки и слушая ее шум, пока она течет по правой стороне, и чувствуя маленькие мирки вдали от спящего ряда огороженных домов по своей левой стороне.

Она никогда не бегала по этой узкой дорожке, неравномерной земле. В темные часы перед рассветом она наполнялась странной, неуловимой привлекательностью. Ей нравилось то, как все еще держался мрак ночи и пытался затмить туманное утро. Ей нравилось то, как Поларис сиял, словно зеленая свеча в облачном небе. Если даже ее операция окажется бессмысленным, если даже она придумала себе призывы птички за своим окном, Эврика убедила себя в том, что бег был намного лучше для нее, чем лежать в постели, злиться на Брукса и жалеть себя.

Она преодолела дикие папоротники, лозы камелии и побеги лиловой глицинии, которые ползли вниз от живописных дворов, словно притоки, устремленные к реке. Ее кроссовки стучали по сырой земле, а пальцы дрожали от холода. Она потеряла Полариса возле резкого поворота у реки и ускорила бег, чтобы догнать его. Ее легкие горели, и она запаниковала. А затем вдали, сквозь едва заметные ветки ивы, она заметила, как он сел на плечо пожилой женщине в большой лоскутной накидке.

Мадам Блаватская стояла, слегка прислонившись к стволу ивы, ее копна рыжеватых волос сияла во влажности воздуха. Она стояла лицом к реке и курила длинную, скрученную вручную сигарету. Ее красные губы сморщились на птичку. — Браво, Поларис.

Добежав до ивы, Эврика ослабила темп и опустилась под крону дерева. Тень покачивающихся веток укутывала ее, как неожиданные объятия. Она не подготовилась к радости, которая появилась в ее сердце при виде Мадам Блаватской. Она почувствовала необъяснимое желание подбежать к этой женщине и обнять ее.

Ей не послышались эти призывы. Мадам Блаватская и правда хотела ее видеть — и, Эврика поняла, она тоже хотела видеть Мадам Блаватскую.

Она подумала о Диане, насколько близко к жизни казалось ее мама в этом сне. Эта пожилая женщина была ключом к единственной двери, которая осталась у Эврики, ведущей к Диане. Она хотела, чтобы Блаватская воплотила в жизнь невозможное желание, но что женщина хотела от нее?

— Ситуация поменялась. — Мадам Блаватская похлопала по земле около нее, где она разложила коричневый одеяло. Лютики и люпины, растущие здесь, окружали покрывало. — Прошу, присаживайся.

Эврика села скрестив ноги рядом с Мадам Блаватской. Она не знала, как ей сесть, то ли лицом к ней, то ли к воде. Мгновение они наблюдали, как белый журавль взлетает вверх с песчаной отмели и скользит по реке.

— Это насчет книги?

— Дело не в самой книге, а скорее в ее хронике, которую она содержит. Она стала — Блаватская медленно затянула свою сигарету — слишком опасной, чтобы посылать ее через почту. Никто не должен знать о нашей находке, ты поняла? Ни один неосторожный интернет хакер, ни тот твой друг. Никто.

Эврика подумала о Бруксе, который уже не был ее другом, но еще был, когда проявлял желание помочь в переводе книги.

— Вы имеете в виду Брукса?

Мадам Блаватская взглянула на Полариса, который устроился на лоскутном одеяле, покрывающим ее колени. Он что-то прощебетал.

— Та девочка, с которой ты приходила ко мне в мастерскую, — проговорила Мадам Блаватская.

Кэт.

— Но Кэт никогда бы —

— Меньше всего, чего мы ожидаем от других, — это именно то, что они делают перед тем, как мы понимаем, что не можем больше им доверять. Если ты желаешь получить информацию из этих страниц, — сказала Блаватская, — ты должна поклясться, что ее секреты останутся между мной и тобой. И птиц, конечно же.

Еще одно чириканье Полариса заставило ее снова помассировать левое ухо. Она была не уверена, что ей делать с ее новым избирательным слухом.

— Клянусь.

— Разумеется. — Мадам Блаватская потянулась к кожаному ранцу за древним блокнотом в черном переплете с тонкими, грубыми страницами. Пока пожилая женщина переворачивала страницы, Эврика заметила, что они были забрызганы совершенно переменным почерком в огромном количестве цветных чернил. — Эта моя рабочая копия. Когда я закончу мое задание, я верну тебе «Книгу любви», и также два экземпляра моего перевода. А теперь — она пальцем открыла страницу — ты готова?

— Да.

Блаватская вытерла глаза ситцевым носовым платком и нахмурив брови улыбнулась.

— Почему я должна тебе верить? А ты хоть веришь в себя? Ты действительно готова к тому, что тебе предстоит услышать?

Эврика выпрямилась, пытаясь выглядеть более подготовленной. Она закрыла глаза и подумала о Диане. Нет никого, чьи бы слова изменили ее любовь к маме, и это самое главное.

— Я готова.

Блаватская потушила сигарету о траву и вытащила из кармана рюкзака маленький, круглый, жестяной контейнер. Она положила почерневший окурок внутрь к дюжине других.

— Тогда скажи мне, где мы остановились.

Эврика вспомнила историю Селены, то, как она нашла любовь в объятьях Лиандера. Она сказала:

— Единственное, что стояло между ними.

— Верно, — сказала Мадам Блаватская. — Между ними и вселенной любви.

— Король, — предположила Эврика. — Селена же должна была выйти замуж за Атласа.

— Кто-то действительно может подумать, что это и в самом деле препятствие. Однако, Блаватская уткнулась носом в книгу, по-видимому, это сюжетный поворот. — Она выпрямила плечи, постучала по горлу и начала читать историю Селены:

«Ее звали Дельфина. Она всем сердцем любила Лиандера.

Я хорошо знала Дельфину. Она родилась в грозу, ее мать умерла, и она воспитывалась дождем. Когда она научилась ползать, она спустилась из своей одиночной пещеры и пришла жить к нам в горы. Моя семья приняла ее в наш дом. По мере того, как она становилась взрослее, она начала соблюдать некоторые наши традиций, а некоторые отвергать. Она была одной из нас, но одновременно и порознь. Она пугала меня.

Годами ранее я случайно наткнулась на то, как Дельфина, прислонившись к дереву, обнимается с возлюбленным под луной. Пусть я и не разглядела лица парня, сплетники хихикали, что она держит в плену загадочного молодого принца.

Лиандер. Принц мой. Мое сердце.

— Я видел тебя в лунном свете, — признается он мне позже. — Я видел тебя до этого много раз. Дельфина очаровала меня, но я клянусь, что никогда не любил ее. Я уехал из королевства, чтобы освободиться от ее чар; я вернулся домой в надежде отыскать тебя.

По мере того, как наша любовь становиться глубже, мы боимся, что гнев Дельфины будет куда опаснее, чем действия короля Атласа. Я видела, как она разрушает жизнь в лесу, превращает маленьких зверюшек в чудовища; я не хочу, чтобы ее магия касалась меня.

Накануне моей свадьбы с королем, Лиандер вывел меня из замках через ряд потайных туннелей, по которым он бегал, когда был маленьким. Пока мы в спешке под лунным светом бежали к его ожидающему кораблю, я умоляла его:

— Дельфина никогда не должна узнать об этом.

Мы взобрались на борт корабля, оживленного обещанной волнами свободой. Мы не знали, куда плывем; мы знали только, что были вместе. Пока Лиандер поднимал якорь, я обернулась, чтобы попрощаться с моими горами. Мне бы хотелось никогда этого не делать.

Ибо я не увидела бы страшного зрелища: сотня сплетниц — мои тети и двоюродные сестры — собрались на утесе, чтобы посмотреть, как я ухожу. Луна освещала их невеселые лица.

Они были достаточно старые, чтобы потерять разум, но не силу.

— Бегите, проклятые влюбленные, — крикнула одна из старых ведьм. — Вы не сможете убежать от своей судьбы. Смерть окутает ваши сердца на веки вечные.

Я помню испуганное лицо Лиандера. Он не привык к тому, как разговаривают ведьмы, хотя для меня это было так же естественно, как и любить его.

— Какая тьма сможет разрушить настолько светлую любовь? — спросил он.

— Бойся разбить ей сердце, — зашипели ведьмы.

Лиандер обнял меня за плечи.

— Я никогда не разобью ей сердце.

С эскарпа раздался смех.

— Бойся разбить сердце в девичьих слезах, которые заставят океаны обрушиться на землю! — крикнула одна из моих тетушек.

— Бойся слез, которые отрежут миры от пространства и времени, — добавила другая.

— Бойся размеров воды, известной как Горе, в котором будет ждать до времени восхождения потерянный мир, — пропела третья.

— После чего бойся его возвращения, — пропели они в унисон. — И все из-за слез.

Я повернулась к Лиандеру, чтобы расшифровать их проклятие.

— Дельфина.

— Я пойду к ней и заглажу свою вину, пока мы еще не отплыли, — проговорил Лиандер. — Наша жизнь не должна быть наполнена преследованиями.

— Нет, — сказала я. — Она не должна узнать. Пусть она думает, что ты утонул. Мое предательство еще сильнее разобьет ей сердце. — Я поцеловала его, как будто мне было не страшно, хотя я знала, что ничто не может остановить сплетников распространить нашу историю в горах.

Лиандер наблюдал, как ведьмы начинают свою охоту на эскарпе.

— Это единственный способ, когда я смогу чувствовать себя свободно, чтобы любить тебя именно так, как я хочу. Я только попрощаюсь с ней и сразу вернусь.

С этими словами моя любовь ушла, и я осталась один на один со сплетниками. Они смотрели на меня с берега. Теперь я была изгоем. Я не могла еще разглядеть очертаний апокалипсиса, но знала, что он находится прямо за горизонтом. Я не забуду их слова перед тем, как они исчезли в ночи…»

Мадам Блаватская подняла взгляд с блокнота и осторожными движениями провела носовым платком по своим бледным бровям. Ее пальцы дрожали, когда она закрывала книгу.

Все время, пока Мадам Блаватская читала, Эврика сидела неподвижно, затаив дыхание. Текст просто завораживал. Но теперь глава была закончена, книга закрыта, это было лишь историей. Как она могла быть настолько опасной? В то время, пока туманное оранжевое солнце подкрадывалось из-за реки, она изучала неравномерное дыхание Мадам Блаватской.

— Вы думаете, она реальна? — спросила Эврика.

— Ничто не реально. Есть только то, во что мы верим и что мы отрицаем.

— И Вы верите в это?

— Я верю в то, что у меня есть понимание о происхождении этого текста, — объяснила Блаватская. — Эта книга была написана атлантийской колдуньей, женщина родилась на потерянном острове Атлантиды тысячу лет назад.

— Атлантида. — Эврика обратила внимание на слово. — Вы имеете в виду подводный остров с русалками, утонувшим сокровищем и парнями вроде тритонов?

— Тебе представляется неправильная картинка, — сказала Мадам Блаватская. — Все знают об Атлантиде только из диалогов Платона.

— И почему Вы думаете, что эта история про Атлантиду? — спросила Эврика.

— Не просто про Атлантиду, и из Атлантиды. Я верю в то, что Селена была одной из жительниц острова. Помнишь ее описание в начале — ее остров находился «за Геркулесовыми столбами в Атлантическом океане»? Именно так его описывал Платон.

— Но это же фантастика, разве не так? Атлантида не совсем —

— Согласно «Тимею» и «Критию» Платона, в древнем мире Атлантида была прекрасной цивилизацией. До тех пор, пока —

— У девушки разбили сердце, и она затопила своими слезами целый остров, превратив его в море. — Эврика выгнула бровь. — Видите? Фантастика?

— И они еще говорят, что у них нет новых идей, — мягко подметила Блаватская. — Это очень опасная информация. Мне кажется мне не следует продолжать —

— Вы должны продолжить! — отрезала Эврика, напугав водного щитомордника, свернувшегося на низкой ветке ивы. Она наблюдала, как он пополз в темную реку. Ей необязательно было верить в то, что Селена жила в Атлантиде — но теперь она верила, что Мадам Блаватская верила в это. — Мне нужно знать, что произойдет дальше.

— Зачем? Тебе нравятся хорошие истории? — спросила Мадам Блаватская. — Простой абонемент в библиотеку может удовлетворить твою нужду и уберечь нас обоих от рисков.

— Нет. — Было что-то большее, но Эврика не была уверена, как это сказать. — Эта история важна. Я не знаю почему, но она ведь связана с моем мамой, или…

Она затихла, боясь, что Мадам Блаватская посмотрит на ее так же с осуждением, как и доктор Лэндри, когда Эврика рассказала ей о книге.

— Или она как-то связана с тобой, — сказала Блаватская.

— Со мной?

Конечно, в начале она заметила сходство с тем, как быстро Селена влюбилась в парня, в которого ей не следовало бы — но Эврика даже не видела Эндера с того случая на дороге. Она не понимала, как ее авария связана с затонувшим континентом.

Блаватская молчала, как будто хотела, чтобы Эврика сложила части воедино. Здесь было еще что-то? Что-то о Дельфине, брошенной возлюбленной, чьи слезы, как было сказано, затопили остров? У Эврики не было ничего общего с Дельфиной. Она даже не плакала. После прошлой ночи, целый класс узнал об этом — еще больше причин думать, что она чокнутая. И что имела в виду Блаватская?

— Любопытство — коварный любовник, — проговорила женщина. — Меня он тоже иногда соблазняет.

Эврика коснулась медальона с лазуритом Дианы.

— Как Вы думаете, моя мама знала эту историю?

— Думаю, да.

— Почему же она тогда мне не рассказала? Если она была настолько важной, почему же она не объяснила мне?

Мадам Блаватская потеребила корону Полариса.

— Все что ты сейчас можешь сделать — это усвоить историю. И помнить совет нашего рассказчика: «Все может поменяться на последнем слове».

В кармане ветровки Эврики зазвенел телефон. Она вытащила его, надеясь, что Рода не обнаружила ее пустую кровать и поняла, что она сбежала после комендантского часа.

Это был Брукс. Синий экран засверкал одним длинным блоком текста, затем еще один, и еще один, и еще один, пока Брукс присылал быструю череду текстов. После шести таких сообщений, на экране высветилось последнее из них:

Не могу уснуть. Вина гложет меня. Позволь мне загладить ее — в следующие выходные, ты и я, прогулка на катере.

— Черта с два. — Эврика засунула свой телефон, оставив без внимания другие его тексты.

Мадам Блаватская закурила другую сигарету и протяжно выдула тонким дым по реке.

— Ты должна принять его приглашение.

— Что? Я никуда не пойду с… Стоп, а откуда Вы знаете?

Поларис поднялся с колена Мадам Блаватской и сел на левое плечо Эврики. Он мягко защебетал в ее ухо, которое слегка защекотало, и она поняла.

— Птицы Вам сказали.

Блаватская сложила губы, чтобы поцеловать Полариса.

— У моих питомцев есть свои увлечения.

— И они считают, что я должна сесть на лодку с парней, который предал меня, который выставил меня чокнутой, который неожиданно стал вести себя как мой заклятый враг, а не как мой лучший друг?

— Мы считаем, что это твоя судьбы, и тебе нужно идти, — проговорила Мадам Блаватская. — А что произойдет, если ты пойдешь, зависит только от тебя.

Глава 22

Гипотеза

В понедельник утром Эврика надела свою форму, собрала сумку, несчастно догрызла печенье и начала заводить Магду перед тем, как поняла, что не может идти в школу.

Причина скорее даже была не в унижении на игре «Я никогда не…». Она заключалась в переводе «Книги любви» — о которой она пообещала никому не рассказывать, даже Кэт. В ее сне об утонувшей машине, к которой были причастны как Диана, так и Эндер. В Бруксе, к которому она, бывало, обращалась за поддержкой — но после поцелуя их дружба перешла из стабильного состояния в тяжело раненое. Возможно, самое пугающее из них — вид светящейся четверки, окружившей ее машину на темной улице так, словно антитела сражаются с болезнью. Всякий раз, когда она закрывала глаза, то видела зеленый свет, который освещал лицо Эндера, предполагающего что-то мощное и опасное. Если даже кто-то и остался, к кому она могла обратиться, Эврика никогда не смогла бы подобрать слов, чтобы правдоподобно описать эту историю.

И как она сможет спокойно просидеть класс латинского и притворяться будто у нее все под контролем? У нее не было выхода из этой ситуации, только преграды. Существовала только одна терапия, которая могла ее успокоить.

Она достигла поворота на Евангелию и продолжила путь, направляясь на запад, в сторону зеленой привлекательности суглинистых пастбищ вблизи моста Бро Бридж. Она проехала двадцать миль на запад и несколько на юг. Она не остановилась, пока не поняла, что больше не знает, где находится. Здесь было по-деревенски тихо, и никто ее не узнает. Это все, чего она просила. Он припарковалась под дубовым деревом, которое служило укрытием для голубиного гнезда. В машине она переоделась в запасную форму для бега, которую всегда держала на заднем сиденье.

Она не размялась, когда проскользнула в приглушенный лес позади дороги. Она застегнула свою спортивную кофту и начала легкую пробежку. Поначалу ее ноги чувствовались так, будто она бежит по болоту. Без мотивации команды, ее конкурентом было лишь ее собственное воображение. И поэтому она представила, что грузовой самолет размером с Ноев ковчег приземляется прямо позади нее. Его двигатели размером с дом засасывают деревья и тракторы в крутящиеся лезвия, пока она одна бежит по каждому кусочку уменьшающегося мира.

Она всегда ненавидела прогнозы погоды, а предпочитала находить стихийность в атмосфере. Раннее утром было ярким, с гущей былых облаков в небе. Теперь эти высокие облака стали золотыми в тонком свете солнца, похожие на волосы пучки тумана просачивались сквозь дубы, придавая лесу ощущение будто он находился под освещением тусклой лампочки. Эврика любила туман в лесу, то, как ветер заставлял папоротники, расположенные вдоль дубовых веток, хвататься за туман. Папоротники были жадными до влаги, которая, если пойдет дождь, поменяет их листья от рыжевато-красного до изумрудного.

Диана была единственным человеком, которого Эврика когда-либо знала, который тоже лучше пробежит под дождем, чем под солнцем. Годы пробежек с мамой научили Эврику ценить насколько «плохая» погода может приукрасить обычный бег: дождь постукивает по листьям, шторм очищает кору деревьев, крошечные радуги накидываются на изогнутые ветки. Если это была плохая погода, Диана с Эврикой точно бы согласились, им не хотелось знать хорошую. И поэтому, когда туман скатился по ее плечам, Эврика подумала об этом, как о своего рода пелене, которую Диана бы с удовольствием надела, если бы ей пришлось самой выбирать свои похороны.

Через некоторое время, Эврика достигла белого деревянного знака, который должно быть пригвоздили к дубу другие бегуны, чтобы отметить свой прогресс. Она хлопнула по дереву так, как это делал бегун, когда она достигла отметки на половине пути. Но продолжила бежать дальше.

Ее ноги стучали по истоптанной дороге. Руки сильнее качались. В лесу стало темнее, по мере того как начал идти дождь. Эврика продолжала бежать. Она не думала ни об уроках, которые пропускала, ни о перешептываниях, которые крутятся вокруг ее пустого места на математике и английском. Она была в лесу. И не было ни одного места на земле, где бы она хотела находиться больше.

Ее очищенный разум был словно океан, вдоль которого развевались в невесомости волосы Дианы, проплывал мимо Эндер, пытаясь дотянуться до той странной цепи, у которой казалось нет ни начала, ни конца. Она хотела спросить его, зачем он спас ее той ночью — и от чего конкретно. Он хотела больше знать о серебряном футляре и зеленом свете внутри него.

Жизнь стала такой запутанной. Эврика всегда думала, что любила бег, потому что это был побег. Теперь она осознала, что каждый раз, когда она бегала в лесу, она отчаянно желала найти кого-нибудь или что-нибудь. Сегодня она ни за кем и ни за чем не гонялась, потому что у нее никого не осталось.

Старая блюзовая песня, которую она раньше слушала по радио, проникла в ее голову.

Дитя без матери испытывает тяжелые времена, когда мать умерла.

Она пробежала уже несколько миль. Когда ее икры начали гореть, она поняла, что отчаянно хочет пить. Дождь усилился, поэтому она замедлила темп и открыла рот к небу. Мир наверху был густым, влажно-зеленым.

— Твое время улучшается.

Позади раздался голос. Эврика развернулась.

Эндер был одет в выцветшие серые джинсы, рубашку и темно-синий жилет, который по какой-то причине выглядел впечатляюще. Он смотрел на нее с такой наглой уверенностью, которая быстро испарилась, когда он нервно провел пальцами по волосам.

Он обладал своеобразным талантом растворяться позади, пока он сам не захочет, чтобы его увидели. Она должно быть пробежала мимо него, хотя и гордилась своей бдительностью, пока бежала. Ее сердце и так бешено колотилось из-за тренировки — а теперь оно еще больше разогналось, когда она поняла, что они с Эндером опять находятся одни. Ветер зашуршал листьями на деревьях, чем вызвал падение дождевых капель на землю. Они принесли с собой самый мягкий аромат океана. Запах Эндера.

— Твое время начинает становиться абсурдным. — Эврика сделала несколько шагов назад. Он был либо психопатом, либо спасителем, и нет абсолютно никакой вероятности получить от него конкретный ответ на этот вопрос. Она помнила последнее, что он ей сказал тогда: «Ты должна выжить» — как будто ее буквальное спасение находилось под вопросом.

Он оглядел лес в поисках признаков тех странных людей, зеленого света или любой другой опасности — или признаков кого-то, кто мог помочь ей, если окажется так, что Эндер был опасен для нее. Ведь они были одни.

Она потянулась за телефоном, представляя, что набирает 911 в случае, если ей что-нибудь покажется странным. Затем она подумала о Билле и других полицейских, которых она знала, и поняла, что все было бесполезно. Кроме того, Эндер просто стоял здесь.

Выражение его лица пробудило у нее желание бежать и прямо к нему, чтобы увидеть, насколько насыщенными могут быть эти голубые глаза.

— Не звони своему другу из полицейского участка, — сказал Эндер. — Я просто пришел поговорить. Но, между прочим, у меня нет ее.

— Чего?

— Судимости. Криминального прошлого.

— Рекорды принято сбивать.

Эндер подошел ближе. Эврика отступила назад. Дождевые капли осыпали ее кофту, тем самым посылая глубокий холод по телу.

— И перед тем, как ты спросишь, я не шпионил за тобой, когда ты ходила в полицейский участок. Но те люди, которых ты видела в вестибюле, и затем на дороге —

— Кто они? — спросила Эврика. — И что в том серебряном футляре?

Эндер вытащил из кармана бежевую кепку от дождя и низко нацепил ее над глазами, на волосы, которые, как успела заметить Эврика, казались сухими. Эта кепка делала его похожим на детектива из старого черно-белого фильма.

— Это мои проблемы, — сказал он. — Не твои.

— Мне так не показалось прошлой ночью.

— Как насчет этого? — Он снова подошел ближе и не остановился пока их не отделяли несколько сантиметров, и она могла чувствовать его дыхание. — Я на твоей стороне.

— А я на чьей стороне? — Поток дождя заставил Эврику под сенью листьев сделать шаг назад.

Эндер нахмурился.

— Ты такая нервная.

Он указал на ее локти, выступающие из карманов, в которых она утопила свои кулаки. Она тряслась.

— Если я нервная, то твои внезапные появления не помогают.

— Как мне убедить тебя, что я не собираюсь обидеть тебя, а пытаюсь помочь?

— Я никогда не просила мне помогать.

— Если ты не можешь заметить, что я вхожу в число хороших парней, то ты никогда не поверишь…

— Поверю во что? — Она туго скрестила руки на груди, чтобы сжать свои дрожащие локти. Вокруг них в воздухе висел туман, придавая всему легкую размытость.

Очень нежно Эндер положил руку на ее предплечье. Его прикосновение было теплым, а кожа сухой. Касание его руки послало волну мурашек по ее влажному телу.

— В остальную часть истории.

Слово «история» заставило Эврику подумать о «Книге любви». Древняя легенда об Атлантиде никак не связана с тем, о чем говорит Эндер, но в ее голове звучал перевод Мадам Блаватской: «Все может поменяться на последнем слове».

— У нее счастливый конец? — поинтересовалась она.

Эндер печально улыбнулся.

— Ты ведь хорошо разбираешься в науке, не так ли?

— Нет. — Если посмотреть на последний табель успеваемости Эврики, можно подумать, что она во всем плохо разбирается. Но затем она вспомнила лицо Дианы — то, как в любое время она ездила с ней на места раскопок. Ее мама хвасталась свои друзьям о позорных вещах, например таких как аналитический склад ума Эврики и продвинутый уровень чтения. Если бы Диана была здесь, она высказала бы насколько неоспоримо хорошо Эврика разбиралась в науке. — По-моему, у меня с ней все в порядке.

— Что, если я поручу тебе провести эксперимент? — проговорил Эндер.

Эврика подумала об уроках, которые она сегодня пропускает, о проблемах, в которые она себя впутала. Она не была уверена, что готова для еще одного эксперимента.

— Что, если это казалось невозможным доказать? — добавил он.

— А что, если ты мне скажешь куда ты клонишь?

— Если у тебя получиться доказать эту невозможную гипотезу, — сказал он, — тогда ты начнешь мне доверять?

— Какую гипотезу?

— Камень, который тебе оставила твоя мама, когда умерла —

Она шире открыла глаза и попыталась найти его взгляд. На фоне зеленого леса бирюзовые зрачки Эндера обрамлялись зеленым цветом.

— Откуда ты знаешь об этом?

— Попробуй намочить его.

— Намочить?

Эндер кивнул.

— Моя гипотеза — ты не сможешь сделать этого.

— Любой предмет можно намочить, — сказала она, даже когда она подумала о его сухой коже, которой он прикоснулся к ней несколько мгновений назад.

— Но не этот камень, — заметил он. — Если окажется, что я прав, обещаешь, что начнешь доверять мне?

— Я не понимаю, зачем бы мама оставила мне водоотталкивающий камень.

— Слушай, я добавлю стимула — если я не прав о камне, если это лишь обычный старый камень, я исчезну, и ты никогда больше меня не увидишь. — Он наклонил голову, чтобы увидеть ее реакцию, без единого намека на игривость, которую она ожидала. — Я обещаю.

Эврика не была готова никогда его не видеть снова, если даже камень нельзя было намочить. Но его взгляд давил на нее словно мешки с песком, утрамбовывающие затапливаемую зону вдоль реки. Его глаза не позволят ей вырваться на свободу.

— Хорошо. Я попробую сделать это.

— Сделай это. — Эндер сделал паузу, — одна. Никто не должен знать, что он у тебя. Ни твои друзья. Ни семья. И особенно Брукс.

— Знаешь, ты и Брукс должны встретиться, — сказала Эврика. — Кажется вы думаете только друг о друге.

— Ты не можешь доверять ему. Надеюсь, теперь ты в этом убедилась.

Эврика хотела толкнуть Эндера. Ему не нужно было упоминать Брукса так, будто он знал что-то, чего не знала она. Но она боялась, что если толкнет его, это будет не толчок. Это будет объятие, и она потеряет себя. Она не будет знать, как вырваться из них.

Она незаметно подпрыгнула на пятках в грязи. Она могла думать только о побеге. Она хотела пойти домой, быть в безопасном месте, хотя и не знала как или где ей найти эти две вещи. Они ускользали от нее уже несколько месяцев.

Дождь усилился. Эврика обернулась на дорогу, по которой прибежала, глубоко в зеленое небытие, пытаясь сквозь несколько миль разглядеть Магду. Границы леса растворились в ее видении в чистую форму и цвет.

— Такое ощущение, что я никому не могу доверять. — Она начала бежать обратно сквозь проливной дождь. С каждым шагом отдаляясь от Эндера она все больше хотела обернуться и побежать навстречу к нему. Ее тело боролось с ее инстинктами до такой степени, что ей хотелось кричать. Она ускорила бег.

— Скоро ты поймешь, насколько ты неправа! — крикнул Эндер, стоя неподвижно на том же месте, где Эврика оставила его. Она думала он, может быть, последует за ней, но нет.

Она остановилась. Его слова лишили ее воздуха. Медленно она начала оборачиваться. Но когда она посмотрела сквозь дождь, туман, ветер и листья, Эндера уже не было.

Глава 23

Громовой камень

— Как только закончишь делать свою домашнюю работу, — сказала Рода с противоположного конца стола за ужином той ночью, — ты отправишь доктору Лэндри извинения по почте, а также копию мне. И скажешь ей, что придешь на следующей неделе.

Эврика сильно потрясла соус Табаско на свое этуфе (прим. рагу из морепродуктов). Приказания Роды даже не заслуживали взгляда.

— Я и твой отец, вместе с доктором Лэндри, — продолжила она. — считаем, что ты недостаточно серьезно относишься к терапии, если только тебя не привлечь к ответственности. Поэтому мы решили, что ты сама будешь оплачивать свои походы. — Рода глотнула немного розового вина. — Из своего кармана. Семьдесят пять долларов в неделю.

Эврика сжала челюсть, чтобы удержать ее от падения. А, и теперь они уже окончательно определились с наказанием за произвол на прошлой неделе.

— Но у меня нет работы, — проговорила она.

— В химчистке тебе вернут твою старую работу, — сказала Рода, — они предполагают, что ты стала более ответственной с момента твоего увольнения.

Эврика не стала более ответственной. Она была в самоубийственной депрессии. Она посмотрела на отца в надежде, что он поможет ей.

— Я поговорил с Рути, — выговорил он, устремив взгляд вниз, будто разговаривал со своим этуфе, а не со своей дочерью. — Ты можешь осилить две смены в неделю, не так ли? — он взял вилку. — Теперь ешь, еда остывает.

Эврика не могла есть. Она думала о предложениях, появляющихся в ее голове: Вы двое знаете, как справиться с попытками суицида. Как ты вообще можешь ухудшить уже плохую ситуацию? Секретарь из Евангелии звонила сегодня и спрашивала почему меня не было сегодня в школе, но я уже удалила голосовую почту. Я сказала, что я ушла из команды по бегу и не планирую возвращаться обратно в школу? Я ухожу и никогда не собираюсь возвращаться.

Но Рода была глуха к неудобной честности. А отец? Эврика едва узнавала его. Казалось, что он создал новую личность и не мог перечить своей жене. Может быть, потому что он никогда не мог провернуть это с Дианой.

Ничего, что могла сказать Эврика, не изменит жестокие правила этого дома, которые применялись только к ней. Ее мозг полыхал, но глаза смотрели вниз. У нее есть дела и получше, чем борьба, которые она может сотворить с монстрами напротив ее за столом.

Фантастические планы назревали в пределах ее ума. Может ей устроиться на работу на рыбачью лодку, которая проплывает вблизи Атлантиды, которая описана в «Книге любви». Мадам Блаватская, кажется, думала, что остров существует. Может пожилая женщина даже захочет присоединиться к ней. Они могут накопить деньги, купить старую лодку и плыть по безжалостному океану, который держал в себе все, что она когда-либо любила. Они могут найти Геркулесовые столбы и продолжить путь. Может потом она наконец почувствует себя дома — а не пришельцем за этим столом. Вилкой она подвигала несколько горошин на тарелке. Она вставила нож в этуфе, чтобы посмотреть будет ли он стоять сам, без ее помощи.

— Если ты и дальше продолжишь проявлять неуважение к еде, которая стоит на столе, — сказала Рода, — я думаю, ты свободна.

Отец добавил мягким голосом:

— Ты наелась?

Эврике понадобилась вся ее сила, чтобы не закатить глаза. Она встала, задвинула стул и попыталась представить, насколько другой была бы эта ситуация, если бы это были только Эврика и ее отец, если бы она все еще уважала его, если бы он никогда не женился на Роде.

Как только в голове у Эврики сформировалась эта мысль, ее глаза отыскали брата и сестру, и она пожалела о своем желании. Близнецы глубоко хмурились. Они молчали, как будто готовились к тому, что Эврика закатит истерику. Их лица, их маленькие сгорбленные плечи вызвали в ней желание подхватить их и взять с собой туда, куда бы она сбежала. Она поцеловала их макушки перед тем, как подняться по лестнице в свою комнату.

Она закрыла дверь и упала на кровать. После пробежки она приняла душ и теперь ее влажные волосы касались воротника ее фланелевой пижамы, тем самым делая его мокрым. Эту пижаму она любила надевать во время дождя. Она лежала неподвижно, пытаясь расшифровать код, который ей посылал дождь на крыше.

Подожди, говорил он, просто подожди.

Она гадала, что сейчас делал Эндер, в какой комнате он мог лежать и смотреть в потолок. Она знала, что он хоть изредка думал о ней; для этого же требуется предусмотрительность, чтобы ожидать кого-то в лесу и во всех других местах, в которых он ее ждал. Но что именно он думал о ней?

Что она на самом деле думала она о нем? Она боялась его, ее тянуло к нему, он провоцировал ее, удивлял. Мысли о нем выводили ее из депрессии — и угрожали отправить еще глубже. В нем была какая-то энергия, которая уводила ее от горя.

Она подумала о громовом камне и гипотезе Эндера. Это было глупо. Доверие — это не то, что приходит с опытом. Она подумала о дружбе с Кэт. Они завоевывали доверие друг друга в течение долгого времени, медленно укрепляли словно мышцу, пока она самостоятельно не могла работать. Но иногда доверие ударяет по интуиции, как молния, быстро и глубоко, так как это случилось между Эврикой и Мадам Блаватской. Одно можно сказать наверняка: Доверие было взаимным, и именно в этом заключалась проблема Эврики и Эндера. В его руках были все козыри. Роль Эврики в этих взаимоотношениях была несущественной, ее только предупреждали об изменениях.

Но… она не обязана доверять Эндеру, чтобы узнать больше о громовом камне.

Она открыла ящик стола и положила маленькую синюю шкатулку на центр кровати. Ей было стыдно вообще думать о том, чтобы проверить его гипотезу, даже находясь одна в комнате с закрытой дверью и шторами.

Внизу звякали ложки и вилки на своем пути в раковину. Это была ее очередь мыть посуду, но никто не придирался к ней. Такое ощущение, как будто ее уже здесь не было.

Шаги на лестнице заставили Эврику броситься к рюкзаку. Если войдет отец, ей нужно создать видимость, что она занимается. У нее была куча домашней работы по математике, тест по латинскому в пятницу, и неописуемое количество отработок по классам, которые она сегодня прогуляла. Она заполнила кровать учебниками и папками, чтобы скрыть ящик с громовым камнем. Она положила книгу по математике на колени прямо перед тем, как раздался стук в дверь.

— Да?

Отец просунул голову. С его плеча свисало кухонное полотенце, а руки были красными от горячей воды. Эврика глядела на случайную страницу в книге и надеялась, что ее абстрактность отвлечет ее от вины за то, что он выполнял ее обязанности.

Обычно он вставал над ее кроватью и давал умные, неожиданные советы касательно ее домашней работы. Но сейчас он даже не зашел в ее комнату.

Он кивнул в сторону книги.

— Принцип неопределенности? Сложный вопрос. Чем больше ты знаешь о том, как изменяется одна переменная, тем меньше ты знаешь о другой. И все постоянно меняется.

Эврика посмотрела в потолок.

— Я больше не понимаю разницу между переменными и постоянными.

— Мы лишь стараемся сделать лучше для тебя, Рика.

Она не ответила. Ей было нечего сказать к этому, и именно ему.

Когда он закрыл дверь, она прочитала параграф о введении в принцип неопределенности. Титульную страницу главы украшал огромный треугольник, греческий символ изменения, дельта. Он был такой же формы, что и завернутый в марлю громовой камень.

Она убрала книгу в сторону и открыла ящик. Громовой камень, все еще замотанный в странную белую марлю, выглядел маленьким и непритязательным. Она взяла его в руки, вспоминая с какой осторожность с ним обращался Брукс. Она пыталась достичь того же уровня благоговения. Она подумала о предупреждении Эндера, что должна проверить камень одна, что Брукс не должен никогда узнать о том, что у нее есть. А что именно у нее есть? Она даже никогда не видела, как выглядит камень. Она вспомнила постскриптум Дианы:

Не разворачивай марлю, пока не появиться необходимость. Ты узнаешь, когда придет время.

В жизни Эврики творился хаос. Она была на грани того, что ее вышвырнут из дома, в котором она ненавидела жить. Она не собиралась идти в школу. Она отдалялась от всех своих друзей и следовала за птицами сквозь предрассветную реку, чтобы встретиться с пожилым экстрасенсом. Откуда она должна была знать, является ли «сейчас» мистическим «когда» Дианы?

Когда она потянулась к стакану на тумбочке, она держала камень в марле. Она положила его на папку по латинскому. Очень осторожно вылила вчерашнюю воду прямо на камень. Она наблюдала, как вода просачивается сквозь марлю. Это был лишь камень.

Она положила камень и вытянула ноги на кровати. Мечтательница, сидевшая внутри нее, была разочарована.

Затем периферическим зрением она заметила легкое движение. Марля с одного конца камня слегка поднялась, будто смягчилась от воды. Ты узнаешь, когда придет время. Она услышала голос Дианы так, будто она лежала рядом с Эврикой. Она задрожала.

Она отогнула еще больше марли с конца. Это заставило камень крутиться, сбрасывать слой за слоем белую обмотку. Эврика просунула пальцы сквозь ослабленную ткань, в то время пока камень треугольной формы уменьшился и оказался в ее руках.

Наконец-то спал последний слой марли. Она держала в руках равнобедренный камень с размером медальона с лазуритом, но в несколько раз тяжелее. Она изучала его поверхность — гладкий, с некоторыми выступами и недостатками, как любой другой камень. Кое-где с него свисали зернистые сине-серые кристаллы. Для Эндера это был бы хороший камень, чтобы пустить его блинчиком.

На тумбочке у Эврики зазвенел телефон. Она ринулась к нему, необъяснимо уверенной в том, что это он. Но на экране появилась фотография кокетливой, полураздетой Кэт. Эврика отправила ее на голосовую почту. Кэт писала и звонила каждые несколько часов с момента первого урока этим утром. Эврика не знала, что ей сказать. Они слишком хорошо знали друг друга, чтобы врать и говорить, что ничего не происходит.

Когда ее телефон потух, и спальня снова потускнела, Эврика обнаружила, что от камня исходит бледно-синее мерцание. Вдоль его поверхности светились крошечные сине-серые прожилки. Она смотрела на них, пока они не стали походить на абстракции языка. Она перевернула камень и наблюдала, как на его задней стороне образуется знакомая фигура. Прожилки образовали круг. В ушах зазвенело. Мурашки покрыли ее кожу. Картинка на громовом камне была точной копией шрама на лбу Брукса.

В небе прозвучал едва слышимый звук грома. Это было лишь совпадение, но оно напугало ее. Камень выскользнул из ее рук и упал в углубление одеяла. Она снова потянулась к стакану и вылила его содержимое на голый громовой камень, будто только что вытащила его из огня, будто тушила свою дружбу с Бруксом.

Вода брызнула обратно от камня и ударила ее по лицу.

Она плюнула, вытерла брови и взглянула на камень. Плед был мокрым, тетради и учебники тоже. Она вытерла их подушкой и затем отложила в сторону. Она взяла камень. Он был сухим, как череп коровы на стене в баре.

— Да ладно, — пробормотала она.

Она слезла с кровати, держа камень в руках, и приоткрыла дверь. Телевизор внизу транслировал местные новости. Через открытую дверь комнаты близнецов отливали слабые лучи ночника. Она на цыпочках прошла в ванную и закрыла дверь на замок. Она стояла, прислонившись к стене и смотрела на себя в зеркале как держит камень.

Ее пижама была забрызгана водой. Концы волос, обрамляющие лицо, тоже были мокрыми. Она подставила камень под кран и включила воду на полную мощность.

Когда поток воды хлынул на камень, он мгновенно отразил ее. Нет, дело было не в этом — Эврика ближе поднесла камень и увидела, что вода никогда не касалась камня. Она отражалась в воздухе, вокруг него.

Она закрыла кран и села на край медной ванны, которая была заполнена игрушками близнецов для купания. Раковина, зеркало, ковер — все было мокрым. А громовой камень был абсолютно сухим.

— Мам, — прошептала она, — куда ты меня впутала?

Она поднесла камень ближе к лицу и начала изучать его, поворачивая в разные стороны. На вершине самого широкого угла треугольника находилась маленькая дырочка, но она была достаточно широкой, чтобы продеть через нее цепочку. Громовой камень можно было носить на шее.

Тогда зачем его держать в марле? Может она защищала камень от герметика, который был на его поверхности, для того чтобы отражать воду. Эврика выглянула в окно в ванной комнате и заметила, что на темные ветки падает дождь. У нее появилась идея.

Она провела полотенцем по раковине и полу, пытаясь вытереть как можно больше воды. Она просунула камень в карман пижамы и тихонько вышла в коридор. С верхней площадки лестницы Эврика посмотрела вниз и увидела, что отец уснул на диване, свет от телевизора освещал его тело. На его груди находилась тарелка попкорна. Она услышала лихорадочное печатание на кухне, что означало только одно — Рода мучает свой ноутбук.

Эврика прокралась вниз по лестнице и аккуратно открыла заднюю дверь. Единственным, кто видел ее, был Сквот, который подбежал к ней, потому что любил играть в грязи под дождем. Эврика потрепала его макушку и позволила ему подпрыгнуть к ее лицу для поцелуя, привычка, от которой Рода годами пытается отучить его. Он пошел за Эврикой, пока она спускалась по крыльцу и направлялась к задним воротам, ведущим к реке.

Еще один удар грома заставил Эврику вспомнить, что уже весь вечер идет дождь и она только что слышала, как Коки Фашё что-то говорил по телевизору о шторме. Она подняла защелку на воротах и вышла на причал, где в воде их соседи привязали свою рыбацкую лодку. Она села на край, закатала пижаму на ногах и утопила свои пятки в реке. Она была настолько холодной, что ее тело напряглось. Но она не вытащила ледяные ноги из воды, даже когда они начали сжечь.

Левой рукой она вытащила камень из кармана и наблюдала, как тонкие капли дождя отталкиваются от его поверхности. Они привлекли изумленное внимание Сквота, когда он обнюхивал камень и вода брызгала ему на его нос.

Она крепко сжала руку вокруг камня и, наклонившись вперед и вытянув руку в воду, окунула его в реку, резко вдыхая холодный воздух. Вода содрогнулась; затем уровень реки поднялся и Эврика заметила, что вокруг ее руки, в которой она держала камень, образовался большой пузырь. Пузырь заканчивался прямо над поверхностью воды, где находился ее локоть.

Правой рукой Эврика под водой изучала пузырь, ожидая, что он скоро лопнет. Но нет. Он был пластичным и крепким, словно нерушимый воздушный шар. Когда она вытащила мокрую правую руку из воды, она могла почувствовать разницу. Ее левая рука, все еще находившаяся под водой, была заключена в мешочек воздуха и совсем не была мокрой. Наконец она вытащила громовой камень из воды и увидела, что да, он был абсолютно сухим.

— Хорошо, Эндер, — проговорила она. — Ты выиграл.

Глава 24

Исчезновение

Тук. Тук. Тук.

Когда до рассвета во вторник утром на ее окно прилетел Поларис, Эврика вылезла из кровати к третьему стуку по стеклу. Она раздвинула шторы и подняла холодную раму вверх, чтобы поприветствовать лимонно-зеленую птичку.

Птичка означала Блаватскую, а она означала ответы. Перевод «Книги любви» стал самым благородным делом Эврики с момента смерти Дианы. Тем или иным образом, по мере того как легенда становилась более безумной и фантастической, связь Эврики к ней укреплялась. Она чувствовала в себе детское любопытство узнать детали пророчества ведьм, как будто оно имело непосредственное отношение к ее жизни. Она едва могла дождаться встречи с пожилой женщиной у ивы.

Она спала в обнимку с громовым камнем на той же цепочке что и медальон с лазуритом. Она не выдержала, чтобы снова замотать его в марлю и уложить в ящик. Он был тяжелым вокруг ее шеи и теплым, от того, что лежал всю ночь рядом с ней. Она решила спросить мнение Мадам Блаватской о камне. Это означало впустить пожилую женщину еще глубже в ее частную жизнь, но Эврика доверяла своим инстинктам. Может быть, Блаватская знает что-то, что может помочь Эврике лучше понять камень — может быть она даже объяснит интерес Эндера к нему.

Эврика протянула руку навстречу Поларису, но птичка пролетела мимо нее. Она ворвалась в ее комнату, поднялась в воздух, возбужденно покрутилась около потолка, и затем бросилась обратно в окно, в угольное небо. Она похлопала крылышками, посылая хвойный запах в сторону Эврики и выставляя на показ пестрые перья в том месте, где его внутренние крылья встречались с грудиной. Ее клюв открылся в сторону неба в пронзительном крике.

— Теперь ты петух? — проговорила она.

Поларис снова издал крик. Звук был жалким и совсем непохожим на мелодичные ноты и трель, которые она слышала до этого.

— Я иду. — Эврика взглянула на свою пижаму и голые ноги. Снаружи было холодно, воздух сырой и солнце очень далеко. Она схватила первую вещь, на которую наткнулась в шкафу: выцветший зеленый спортивный костюм Евангелии, который она раньше надевала на выездные соревнования по бегу. Нейлоновый костюм был теплым, и она могла в нем бегать, не было никаких оснований быть сентиментальным о команде, из которой ей пришлось умолять, чтобы уйти. Она почистила зубы и собрала волосы в косичку. Она встретила Полариса у куста с розмарином на краю крыльца.

Утро было влажным, наполненным пересудам сверчков и отчетливым шепотом розмарина, покачивающего на ветру. В этот раз Поларис не ждал пока Эврика зашнурует кроссовки. Он полетел в том же направлении, что и в тот день, но быстрее. Эврика начала бежать. Ее взгляд находился между сонным и настороженным состоянием. Ее икры горели от вчерашней пробежки.

Птичий крик был настойчивым, режущим ухо, на фоне спящей улицы в пять часов утра. Эврика хотела бы знать, как утихомирить его. С его настроением сегодня было что-то не так, но она не говорила на его языке. Все, что она могла сделать — это поспевать за ним.

Она начала бежать со всех ног, когда прошла мимо красной машины разносчика газет на конце Теневого круга. Она помахала ему, будто была дружелюбной, после этого повернула вправо, чтобы срезать путь через лужайку семьи Гийо. Она добежала до реки с ее таким насыщенным зеленым утренним светом. Она потеряла Полариса, но знала, где находилась ива.

Эврика могла бежать к ней закрытыми глазами и почти казалось, что она так и делает. Прошло много дней с того времени, когда она полностью высыпалась. Ее силы были почти на исходе. Она смотрела, как отражение луны блестело на поверхности воды и представила, что она породила дюжину маленьких лун. Детские полумесяцы плыли вверх по течению, выпрыгивая словно летучая рыба, которая пытается обогнать Эврику. Она быстрее перебирала ногами, чтобы победить, пока не споткнулась о древесные корни папоротника и упала в грязь. Она приземлилась на больное запястье, вздрогнула, пока возвращала себе равновесие и прежнюю скорость.

Крик!

Поларис пролетел над ее плечом, пока она бежала двадцать ярдов к иве. Птичка отставала, но все еще издавала крики, которые причиняли боль ушам Эврики. Она не понимала причину его шума, пока не добежала до дерева. Она прислонилась к гладкому, светлому стволу дерева и положил руки на колени, чтобы перевести дыхание. Мадам Блаватской здесь не было.

Теперь в щебетании Полариса появился сердитый подтекст. Он двигался широкими кругами над деревом. Эврика посмотрела на него в недоумении и исчерпав все силы — и затем она поняла.

— Ты с самого начала не хотел, чтобы я сюда приходила?

Крик!

— Ну, как я должна узнать, где она находится?

Крик!

Он полетел в ту сторону, откуда только что пришла Эврика, один раз обернулся, что явно, если абсурдно, было взглядом. С тяжестью на груди, с уходящей выносливостью Эврика последовала за ним.

***

Небо все еще было темным, когда Эврика припарковала Магду на ухабистой парковке перед мастерской Блаватской. Ветер разбрасывал дубовые листья по неровному тротуару. На перекрестке горел уличный фонарь, но свет не попадал на торговый центр, что заставляло казаться его устрашающе темным.

Эврика нацарапала записку, в которой говорилось, что она ушла в школу пораньше для научной лаборатории, и оставила ее на кухонном столе. Она знала, что должно быть абсурдным, казалось то, что она открыла дверь машины для Полариса, но в последнее время все действия Эврики были такими. Птичка была отличным навигатором, как только Эврика поняла, что два прыжка на одной и другой стороне приборной панели означали в какую сторону ей следовало поворачивать. Со включенным обогревателем в машине, с опущенными окнами и люком в крыше, она приближались к магазинчику переводчика в другой части Лафайетта.

На парковке была лишь еще одна машина. Выглядело так, будто она припаркована перед кожевенным салоном рядом с магазинчиком уже целое десятилетие, что заставило Эврику задуматься о том, каким образом передвигается пожилая женщина.

Поларис вылетел через открытое окно и вверх по лестнице, перед тем как Эврика успела заглушить двигатель. Когда она его догнала, ее рука с тревогой зависла над старинной колотушкой в виде львиной головы.

— Она сказала не беспокоить ее дома, — сказала Эврика Поларису. — Ты был там, помнишь?

Частота, с которой крикнул Поларис, заставило ее подпрыгнуть. Казалось неправильным стучать дверь так рано, поэтому Эврика слегка ударила дверь бедром. Она распахнулась в прихожую с низким потолком. Эврика и Поларис вошли внутрь. В прихожей было тихо, влажно и пахло прокисшим молоком. Здесь все еще находились два складных стула, так же как красная лампа и пустая газетница. Но что-то было не так. Дверь в мастерскую Мадам Блаватской была приоткрыта.

Эврика взглянула на Полариса. Он молчал, крылья были почти прижаты к туловищу, пока он перелетал через двойной проем. Мгновение спустя Эврика последовала за ним.

Каждый сантиметр кабинета Мадам Блаватской был разгромлен; все, что можно было сломать, было сломано. Все четыре птичьи клетки были изувечены кусачками. Одна из клеток деформировано свисала с потолка; остальные валялись на полу. Несколько птиц нервно болтали на подоконнике у открытого окна. Остальные должно быть улетели — или того хуже. Повсюду были разбросаны зеленые перья.

Нахмуренные портреты валялись разбитыми на мутном персидском ковре. Подушки на диване были перерезаны. Их наполнение выбивалось из них словно гной из раны. У задней стены бурлил увлажнитель воздуха, что, как знала Эврика, когда ухаживала за близнецами во время их аллергии, означало, что в нем почти заканчивалась вода. На полу в щепках лежал книжный шкаф. Одна из черепах исследовала неровную гору бумаг.

Эврика прошла по комнате, аккуратно обходя книги и разрушенные фоторамки. Она заметила небольшую масленку, наполненную крыльями, украшенными драгоценными камнями. Это не выглядело как ограбление.

Где была Блаватская? И где была книга Эврики?

Она начала просматривать на столе некоторые скомканные бумаги, но она не хотела копаться в личных вещах Мадам Блаватской, даже если кто-то уже это делал. Позади стола она заметила пепельницу, куда переводчица клала свои сигареты. Четыре окурка содержали следы неповторимой красной помады Блаватской. Два других были белыми.

Эврика коснулась кулонов вокруг шеи, едва понимая, что у нее развивается привычка призывать к ним за помощью. Она закрыла глаза и села на рабочее кресло Блаватской. Казалось, что темные стены и потолок сжимаются.

Белые сигареты заставили ее подумать о белых лицах, достаточно спокойных, чтобы курить до… или после, или во время, разрушения офиса Мадам Блаватской. Что искали незваные гости?

Где была ее книга?

Она знала, что была необъективна, но не могла не представить, что виновниками были никто иные, как призрачные люди из темной дороги. Мысль о том, что их белые пальцы держали в руках книгу Дианы, заставила Эврику резко подняться на ноги.

В задней части кабинета, у открытого окна, она обнаружила крошечную нишу, которую не видела, когда была здесь в первый раз. Дверной проем был натянут фиолетовой бисерной занавеской, которая зазвенела, когда Эврика прошла через нее. В нише находились маленькая двухрядная кухня с маленькой раковиной, заросшим горшком укропа, трехножным деревянным стулом и, позади маленького холодильника, удивительным лестничным пролетом.

Квартира Мадам Блаватской была этажом выше ее кабинета. Эврика перешагивала сразу три ступеньки за один раз. Поларис одобрительно чирикнул, как будто это было именно тем самым направлением, по которому он хотел ее с собой взять.

Лестница была темной, поэтому она включила телефон, чтобы посветить дорогу. На верхушке лестницы находилась закрытая дверь с шестью огромными засовами. Каждым замок был уникальным и старинным — и выглядел абсолютно непробиваемым. Эврика вздохнула с облегчением, думая, что по крайней мере тот, кто разгромил мастерскую внизу, не смог вломиться в квартиру Мадам Блаватской.

Поларис сердито крикнул, как будто ждал, что у Эврики были ключи. Он полетел вниз и поклевал рваный ковер у подножия двери, словно курица, отчаянно нуждающаяся в еде. Эврика посветила вниз, что посмотреть, что он делал.

Она хотела бы этого не делать.

Через трещину между дверью и площадкой просачивалась лужа крови. Она заливала многие верхние ступени и теперь распространялась вниз. В бесшумной темноте лестницы, Эврика услышала звук капель, стекающих с верхней ступеньки на ту, где она стояла. В страхе она отступила.

У нее закружилась голова. Она наклонилась вперед, чтобы на секунду положить руку на дверь и вновь обрести равновесие — но она махнула руками назад, когда дверь открылась под незначительным давлением ее прикосновения. Дверь рухнула, словно срубленное дерево, в квартиру. Ее тяжелый грохот сопровождался влажным шлепком на ковер, который Эврика поняла связан с кровью, накопившейся за дверью. Ее падение разбрызгало кровь по запачканным дымом стенам.

Тот, кто здесь был, аккуратно снял дверь с петель и перед уходом подпер ее, так чтобы казалось будто снаружи она держится на болтах.

Ей нужно уходить. Ей нужно немедленно повернуться, быстро спуститься по лестнице, и выбираться отсюда, пока она не увидела чего-то, чего ей не хотелось бы видеть. Во рту появился тошнотворный привкус. Ей нужно позвонить в полицию. Ей нужно выбираться отсюда и никогда больше не возвращаться.

Но она не могла. С человеком, который ей был дорог, что-то случилось. Ее инстинкты, как только громче кричали ей: Бежать! Эврика не могла отвернуться от Мадам Блаватской.

Она перешагнула через кровавую площадку на упавшую дверь, и последовала за Поларисом в квартиру. Она пахла кровью, потом и сигаретами. Вдоль камина мерцали десятки почти потушенных свечей. Они были единственным источником света в комнате. Снаружи единственного, маленького окна в постоянном ритме ударяло током электрическое средство для уничтожения насекомых. В центре комнаты растянувшись поперек синего ковра, первое место, которое Эврика заподозрила и последнее, куда она хотела смотреть, лежала Мадам Блаватская, такая же мертвая, как и Диана.

Рука Эврики потянулась к горлу, чтобы заглушить вдох. Из-за плеча лестница к выходу казалась бесконечной, как будто она никогда не могла подняться по ней, не потеряв сознание. Инстинктивно она почувствовала телефон в кармане. Она набрала 911, но не могла заставить себя нажать на кнопку вызова. У нее не было голоса, она не знала, как разговаривать с незнакомым человеком на другом конце провода, как сказать ему, что женщина, которая стала самым близким звеном для Эврики к ее матери, умерла.

Телефон упал обратно внутрь кармана. Она подошла ближе к Мадам Блаватской, но осторожно остановилась, не заходя за пределы крови.

На полу лежали сгустки рыжеватых волос, которые окружали голову пожилой женщины словно корона. На тех местах, откуда были вырваны волосы, виднелись лысые участки розоватой кожи. Ее глаза были открыты. Один рассеянно смотрел в потолок, другой был полностью вырван из глазницы. Он болтался около ее виска на тонкой розовой артерии. Щеки были изранены, как будто острые ногти тащили ее за них. Ноги и руки растянулись по сторонам, заставляя казаться ее искалеченным снежным ангелом. Одна рука хватала четки. Ее лоскутная накидка была мокрая от крови. Ее неоднократно били, драли на куски, резали в грудь чем-то намного большим, чем нож, и оставили истекать на полу.

Эврика пошатнулась о стену. Ей было интересно, какая была последняя мысль Мадам Блаватской перед смертью. Она попыталась представить, кому женщина молилась на пути из этого мира, но в ее голове было пусто от пережитого шока. Она упала на колени. Диана всегда говорила, что все в мире связано. Почему Эврика не переставала думать, что «Книга любви» как-то связана с громовым камнем, о котором столько знал Эндер — или с людьми, от которых он защищал ее на дороге? Если это они сотворили с Мадам Блаватской, то она была уверена, они приходили в поисках «Книги любви». Из-за нее они убили кого-то.

И если это правда, в смерти Мадам Блаватской была виновата она. Ее мысли вернулись к кабинке для исповеди, куда она ходила в субботу днем вместе с отцом. Она понятия не имела скольким святым Девам Мариям ей молиться и сколько раз прочитать «Отче наш», чтобы отчистить с себя этот грех.

Ей никогда не следовало настаивать на продолжении перевода книги. Мадам Блаватская ведь предупреждала ее о рисках. Эврика должна была связать сомнение пожилой женщины с опасностью, в которой, как говорил Эндер, находилась Эврика. Но она не смогла. Может она не хотела. Может она хотела, чтобы в ее жизни было что-то милое и магическое. И теперь это милое и магическое умерло.

Она подумала, что ее сейчас вырвет, но нет, она сдержалась. Она подумала, что может крикнуть, но не сделала этого. Напротив, она опустилась рядом с грудью Мадам Блаватской и подавила желание ее коснуться. В течение месяцев она жаждала невозможного — прижать к груди Диану после ее смерти. И теперь Эврика хотела коснуться Мадам Блаватской, но ее открытые раны не позволили ей этого сделать. Не потому что Эврика испытывала отвращение — хотя женщина была в ужасной форме — а потому что она знала, что так будет лучше, чем вовлекать себя в это убийство. Она сдержалась, понимая, что неважно насколько она заботилась о ней, она больше ничем не могла помочь Блаватской.

Она представила, как другие наткнулись бы на это зрелище: кожа Роды приняла бы оттенок серой бледности во время того, как ее подташнивало, заставляя ее оранжевую помаду выглядеть по-клоунски; молитвы, которые выйдут с уст самой набожной одноклассницы Эврики, Белль Пог; отрицающие ругательства, которые выплеснула бы Кэт. Эврика представила, что может видеть себя со стороны. Она выглядела такой же безжизненной и неподвижной, как и валун, который застрял в квартире уже на протяжении тысячелетия. Она выглядела мужественной и недосягаемой.

Смерть Дианы убила тайны смерти для Эврики. Она знала, что смерть ждала ее, как это случилось с Мадам Блаватской, как будто она поджидала всех, кого она любила и ненавидела. Она знала, что человек был рожден, чтобы умереть. Она вспомнила последнюю строчку поэмы Дилана Томаса, которую она однажды прочитала на одном онлайн форуме, где люди выражали скорбь по своим ушедшим родственникам. Эта строчка была единственной, которая для нее имела смысл, когда она лежала в больнице:

«После первой смерти, другой не будет».

Диана была первой смертью Эврики. Тогда получалось, что смерть Мадам Блаватской была «другой». Даже смерть самой Эврики была «другой».

Ее скорбь была могущественной; она просто отличалась от того, к чему привыкли люди.

Она боялась, но не мертвого тела перед собой — она видела еще хуже в своих многочисленных кошмарах. Она боялась того, что означала смерть Мадам Блаватской для близких ее людей, число который начнет убывать после этого случая. Она не могла отделаться от ощущения, будто ее ограбили, зная, что она никогда не поймет оставшуюся часть «Книги любви».

Это убийцы забрали ее книгу? Мысль о том, что она находится в чьих-то руках и он знает больше о ней, чем она, разозлила ее. Она поднялась и направилась к барной стойке, затем к прикроватному столику в поисках книги, осторожно наступая на места, которые, как она знала, считаются местом преступления.

Она не нашла ничего, кроме головной боли. Она чувствовала себя настолько жалкой, что едва могла видеть. Поларис издал крик и клевал края мантии Мадам Блаватской.

Все может поменяться на последнем слове, подумала Эврика. Но это не могло быть последним словом Мадам Блаватской. Она заслуживала намного большего, чем это.

И снова Эврика опустилась на пол. Интуитивно она коснулась пальцами груди и перекрестила себя. Она сложила руки вместе и склонила в голову в безмолвной молитве к Святому Франциску, прося умиротворения от имени пожилой женщины. Она стояла со склоненной головой и закрытыми глазами пока не почувствовала, что ее молитва покинула комнату и была на своем пути в атмосферу. Она надеялась, что она достигнет места своего назначения.

Что стало бы с Мадам Блаватской? Эврика понятия не имела кто следующий найдет женщину, непонятно были ли у нее рядом друзья или семья. Пока ее мысли крутились вокруг простейших возможностей оказания помощи Мадам Блаватской, она представила ужасающие разговоры с шерифом. Ее грудь сжалась. Блаватская не вернется обратно к жизни, если Эврика втянется в уголовное расследование. Но все равно ей нужно было найти способ сообщить в полицию.

В унынии она оглядела комнату — и у нее появилась идея.

На площадке, мимо которой она ранее прошла, находилась пожарная сигнализация, скорее всего установленная в этом здании перед тем, как оно стало жилым. Эврика встала и обошла лужу крови, которая слегка растеклась, пока она выходила за дверь. Она снова обрела баланс и натянула рукав спортивного костюма на руку, чтобы нигде не оставлять своих отпечатков пальцев. Она дотянулась до красного люка и дернула вниз металлическую ручку.

Сигнализация сработала почти мгновенно, она разрывала слух и была до смешного громкой. Эврика спрятала голову между плечами и начала продвигаться к выходу. Перед тем как уйти, она еще раз взглянула на Мадам Блаватскую. Ей хотелось извиниться.

Поларис сидел на измельченной груди женщины, слегка поклевывая место, где раньше билось сердце. Он казался фосфоресцентным (прим. Это особый тип фотолюминесценции. В отличие от флуоресцентного, фосфоресцентное вещество излучает поглощённую энергию не сразу) в свете свеч. Когда он заметил, что за ним наблюдает Эврика, он поднял голову. Его черные глаза дьявольски сверкнули. Он зашипел на нее, потом крикнул настолько пронзительно, что звук преодолел даже пожарную сигнализацию.

Эврика подпрыгнула, и затем развернулась. Оставшийся путь по лестнице она бежала. Она не остановилась, пока не прошла мастерскую Мадам Блаватской, через прихожую с красным светом, пока не добралась до парковки, где жадно хватала воздух, и где золотое солнце как раз начинало гореть в небе.

Глава 25

Потерянный в море

Ранним субботним утром близнецы ворвались в комнату Эврики.

— Просыпайся! — Клэр прыгнула на кровать. — Мы собираемся провести целый день вместе с тобой.

— Отлично. — Эврика потерла глаза и проверила телефон, чтобы узнать время. Браузер еще был открыт на гугл поисковике «Юки Блаватская», который она беспрерывно обновляла в надежде наткнуться на сообщение об убийстве.

Ничего не появлялось. Все, что выходило Эврике, было старые пожелтевшие страницы для бизнеса Блаватской, которая, как ей казалось, была единственной кто знала, что вышла из бизнеса. Во вторник, после невыносимо длинного дня в школе она проезжала мимо торгового центра, но поворачивая на пустую парковку, у нее сдали нервы, и она увеличила скорость, пока неосвещенный вид неоновый пальмы не исчез их ее зеркала заднего вида.

Эврика, одержимая отсутствием очевидного присутствия полиции и мыслями о том, что Мадам Блаватская разлагается в студии одна, поехала в университет. Включить пожарную сигнализацию явно было недостаточно, поэтому она села за один из свободных компьютеров студенческого профсоюза и заполнила онлайн анонимную форму заявления о преступлении. Здесь было безопаснее это сделать, посреди оживленного студенческого профсоюза, чем открыть сайт полиции в своем браузере дома.

Она написала заявление простым текстом, написав имя и адрес умершей женщины. Эврика оставила пустыми поля, касающиеся информации о подозреваемых, хотя она была необъяснима уверена, что сможет выбрать убийцу Мадам Блаватской, если провести опознание.

Когда она снова в среду проезжала мимо магазинчика Блаватской, входная дверь была огорожена желтой лентой, а парковка была забита полицейскими машинами. Шок и печаль, которую она отказывалась чувствовать в присутствии тела Мадам Блаватской, сменились у Эврики блуждающей волной сокрушительной вины. С того момента прошло три дня, но ни по радио, ни по телевизору, ни в газетах ничего не говорилось о происшествии. Безмолвие сводило ее с ума.

Она подавила желание довериться Эндеру, потому что она не могла поделиться с тем, что случилось ни с кем, и даже если бы она могла, она не знала, как найти его. Эврика была сама за себя.

— Зачем ты надел нарукавники? — Она сжала надувную оранжевую мускулу Уильяма, пока он ползал под ее покрывалами.

— Мама сказала, что ты поведешь нас в бассейн!

Стоп. Сегодня был именно тот день, на который она согласилась поплавать вместе с Бруксом.

Это твоя судьба, говорила Мадам Блаватская, тем самым возбуждая любопытство Эврики. Она не стремилась проводить время с Бруксом, но по крайней мере она была готова увидеться с ним. Она хотела сделать хотя бы то немногое, чтобы почтить память пожилой женщины.

— Мы пойдем в бассейн в другой раз. — Эврика подвинула Уильяма в сторону, чтобы выбраться из кровати. — Я забыла мне нужно —

— Только не говори мне, что ты забыла, что тебе нужно присматривать за близнецами? — В дверном проходе в красном платье появилась Рода. Она зацепила заколку в туго уложенные волосы. — Твой отец на работе, а мне нужно предоставить доклад на обеде с деканом.

— У меня были планы встретиться с Бруксом.

— Перенеси их. — Рода наклонила голову и нахмурилась. — У нас было все так хорошо.

Она имела в виду, что Эврика ходила в школу, пережила час ада с доктором Лэндри во вторник днем. Эврика раскошелилась на последние три двадцать, которые у нее были, а затем выбросила на журнальный столик Лэндри мешочек пятицентовых, десятицентовых монет и еще несколько копеек, на сумму дополнительных пятнадцати долларов, необходимых для оплаты сеанса. Она понятия не имела, как она позволит себе просидеть снова на следующей неделе, но учитывая скорость, с которой ползут прошедшие несколько дней, до вторника оставалась целая вечность.

— Хорошо. Я присмотрю за близнецами.

Ей не нужно говорить Роде, чем именно они будут заниматься, пока она будет присматривать за ними. Она написала Бруксу, тем самым начав с ним первый разговор после игры «Я никогда»: Не возражаешь, если я возьму близнецов?

Абсолютно нет! Его ответ был почти мгновенным. Хотел сам тебе это предложить.

— Эврика, — позвала Рода. — Этим утром звонил шериф. Ты знаешь женщину по имени миссис Блаватская?

— Что? — Голос Эврики умер где-то в горле. — Почему?

Она представила, что ее отпечатки пальцев нашли на листочках на столе Мадам Блаватской. Незаметно ее ботинки залезли в лужу крови женщины, выкрикивая доказательства ее визита.

— Очевидно, она… пропала. — Неубедительно соврала Рода. Полиция скорее всего сказала, что Мадам Блаватская умерла. Рода должно быть не думала, что Эврика сможет справиться с еще одной смертью. Она не знала и одно процента того, с чем Эврика справилась. — По какой-то причине полиция считает, ты была знакома с ней.

В голосе Роды не было никакого намека на осуждение, что означало полицейские не считают Эврику подозреваемой — пока.

— Однажды, я и Кэт заходили в ее магазинчик. — Эврика старалась говорить только правду. — Она была предсказательницей.

— Это барахло — пустая трата денег, ты ведь знаешь это? Шериф позже позвонит. Я сказала, что ты ответишь на несколько вопросов. — Рода наклонилась и поцеловала близнецов на кровати. — Я чуть опаздываю. Не испытывай сегодня судьбу, Эврика.

Эврика кивнула, когда ее телефон завибрировал в ее ладони со входящим сообщением от Кэт. Ко мне домой позвонил долбаный шериф по поводу Блаватской. ЧТО СЛУЧИЛОСЬ?

Без понятия, ответила Эврика, чувствуя головокружение. Они тоже сюда звонили.

Что с твоей книгой? Написала Кэт в ответ, но у Эврики не было ответа, а только тяжелый груз в груди.

***

Солнечный свет блестел на воде, пока Эврика и близнецы шли по длинным кедровым доскам к краю причала Брукса, Сайпреморт Пойнт. Его худой силуэт наклонился вперед, проверяя фалы, которые поднимут паруса, когда лодка окажется в заливе.

Семейный шлюп был окрещен «Ариэль». Он представлял собой красивую, 40-футовую парусную лодку с долгим сроком действия, пережившей различные погодные явления, с глубоким корпусом и квадратной кормой. Она находилась в его семье уже несколько десятилетий. Сегодня ее голая мачта натянуто возвышалась над водой, обрезая купол неба, словно нож. На черту, которая привязывала лодку к пристани, сел пеликан.

Брукс был босиком, в джинсовых шортах и зеленой футболке Тулейнского университета. Он носил старую армейскую бейсболку своего отца. На мгновение Эврика забыла о скорби и Мадам Блаватской. Она даже забыла, что злилась на Брукса. Пока она вместе с близнецами подходила к лодке, она наслаждалась простыми его движениями — насколько знакомо он был с каждым сантиметром лодки, сила, которую он излучал, когда натягивал паруса. И затем она услышала его голос.