След исполина

Глава шестая Смерть

А люди продолжали погибать — одни сворачивали с тропы и вместе с лошадьми тонули в трясине, другие спешивались там, где не надо, думая, что пешком им будет легче пройти, и погибали от укусов змей и болотных пауков, третьи умирали от внезапных приступов лихорадки — человека бил сильный озноб, он чувствовал головокружение, а через какое-то время замертво падал с седла.

И всюду на болотах виднелись обезображенные, полусгнившие, вздувшиеся трупы наемников.

Неужели они оказались настолько глупы, что пытались добраться домой через эти болотистые места? А может, Усхор как-то повлиял на их разум и заставил прийти сюда, на верную погибель — за то, что они помогали Орину? Или они надеялись уничтожить Усхора сами, очевидно, решив, что крепость мага набита сокровищами?

Эти вопросы вертелись в голове у Орина, когда он смотрел на мертвецов, лежавших повсюду на болотистых берегах и на мелководье.

А его люди уже начали переоценивать ситуацию, и с каждой новой находкой и чьей-нибудь смертью все больше подумывали о бунте — хотя пока никто не высказывался об этом вслух. К тому же было слишком поздно; те, кому этот переход через трясины и топи — а их окаймляли густые, мрачные леса, и только Митра знал, какие ужасы там таятся — казался бесконечным, сознавали, что даже если они повернут назад, легкого пути им не будет.

Они слишком далеко углубились в болота, и теперь словно какая-то завеса отрезал их от внешнего мира. Здесь они не могли ни повернуть назад, ни поднять бунт. Многие теперь испытывали не просто уныние и отчаяние, а настоящий ужас; они не выпускали из рук оружия, стискивая его до боли в пальцах, и лишь так чувствовали себя в относительной безопасности.

Иллес испытывал все большее беспокойство. Он держался впереди — ехал рядом с Варганом и Тайс; след в след ступая за Дестаном Болардом. И все чаще и чаще поглядывал на Варгана, как будто поведение этого сурового воина служило ему эталоном для оценки собственных эмоций и сомнений. Бородач и вида не подавал, что думает о каких-то опасностях — реальных или вымышленных.

Он держался в седле уверенно и гордо, одной рукой правя лошадью, другой придерживая рукоять меча. Однажды Варган заметил крупную змею, со злобным шипением свисавшую с дерева с явным намерением напасть — и лишь хмыкнул, пробормотал проклятие и велел твари убираться — иначе той придется отведать доброй стали! В другой раз, когда его лошадь нечаянно оступился и угодила в трясину, воин мягко заговорил с ней и похлопал по шее — напомнил о прошедших днях, когда они с честью выбирались и не из таких переделок, не то что какое-то там болото… и сумел-таки вывести ее на безопасную тропу.

Заметив, что Иллес наблюдает за ним, Варган наклонился к юноше и заговорщицким тоном — так, словно делился секретом, который могли разболтать боги, если бы подслушали, — принялся рассказывать веселые и не очень приличные истории из своей жизни, о пережитых опасностях, когда ему приходилось в тысячу раз хуже, чем сейчас…

Подобные разговоры закаляли сердце Иллеса. Он никогда прежде не принимал участия в войне, никогда не сталкивался с колдовством и никогда не убивал. Ему нужно было взаймы немножко смелости Варгана — и уверенности в том, что Орин точно знает, что делает и куда их ведет. Бородач рад был помочь ему, насколько возможно. Он еще помнил, как и сам был таким же перепуганным юнцом — но видел, что Иллесу не занимать мужества, и если он сумеет пережить все это, то рано или поздно из него получится отличный воин!

Варган говорил ему:

— Все те люди умерли лишь потому, что не управляли своими мыслями. У тебя в голове все должно быть в порядке. А то — что обычно бывает, когда один человек должен сразиться с троими? Большинство пугаются: "Их трое, а я один!" А я обычно говорю себе — их всего лишь трое, значит, я могу с ними драться.

Иллес улыбался. Слушая хвастливее истории Варгана, ему всегда хотелось смеяться.

— То же и с трясиной, — продолжал бородач. — Те бедняги, которые погибли там — они увидели болото и тут же потеряли голову. Они относятся к тому сорту дураков, которые в мирное время жаждут войны. Эти люди думают, что им нравится сражаться. Поэтому они лезут в бой, а затем ударяются в панику и хотят выйти из игры. В драке обычно такие погибают первыми. Они не управляют собой, вот и все… И здесь, в этих болотах — можно, конечно, с самого начала перетрусить, впасть в отчаяние. А ты остановись и подумай — болота же не бесконечные, верно? Взгляни на карту — оставшуюся часть мира занимают вовсе не болота. Чтобы пересечь эти гиблые места, нужен всего день, ну, от силы полтора. А это не так уж плохо. Не паникуй, думай над тем, что делаешь, и с тобой ничего не случится. Точно так же, как если бы тебе пришлось драться с тремя ублюдками.

Иллес задумывался словами приятеля, которые пробуждали в его сердце надежду, — ведь Варган был прав. Но когда он смотрел на Тайс, то настроение снова портилось. Тайс изменилась; эта была уже не та девочка, которую прежде знал Иллес. Он редко разговаривала со своим возлюбленным с тех пор, как они оставили Сафад. Она носила кинжал, который подарил ей Болард, и это почему-то тревожило Иллеса. Почему Тайс приняла подарок от коринфийца? А может, между ними что-нибудь было?

Девушка внимательно следила за дорогой, но Иллес не спускал с нее глаз и замечал, что в мыслях она где-то совсем в других местах. Всякий раз, когда им на пути попадался труп, или от солдат поступало очередное сообщение о том, что кто-то оступился и утонул, Тайс начинала бить дрожь. Но она не смотрела на Иллеса, не поворачивалась к нему и не искала его взгляда в надежде услышать слова утешения; нет, она ровно сидела в седле и только плечи ее содрогались, как будто страх казался ей чем-то постыдным или неприличным, и его нельзя было показывать. Иной раз на лице Тайс появлялось выражение отрешенности, она явно уходила в себя. В такие мгновения Иллес приближалась к возлюбленной и спрашивал, все ли в порядке, улыбался, стараясь ободрить ее, но та лишь пожимала плечами и что-то бормотала, даже не глядя на юношу.

— Со мной все в порядке, Иллес, — сказал она ему однажды. — Во всяком случае, у меня все равно нет выбора, так ведь?

— Все будет хорошо, — заверил ее молодой человек. — Эти болота, они же не бесконечные!

— Да, но каков будет их конец?..

— Не теряй надежды, Тайс. Мы скоро отсюда выберемся!

— Я никогда не считала, что мы обязательно должны ехать вместе со всеми, — напомнила Тайс. — Но теперь, раз уж так все вышло, Иллес, я ни за что не остановлюсь. — Она произнесла эти слова с горечью и гневом, словно это Иллес во всем виноват, а она согласилась па эти страдания лишь из любви к нему. Затем возмущенно продолжила: — Может быть, погибнут и другие, может быть, даже ты умрешь где-нибудь на этих болотах, но я останусь в живых. Я никогда не считала, что важнее всего — оказаться здесь, поэтому я не собираюсь умирать.

Иллес чувствовал себя задетым; он смотрел на девушку, и в глазах его читалась боль. Она была так непохожа на прежнюю Тайс… Иллесу казалось, что Тайс потом всегда раскаивается в своей грубости и резкости, однако она ни разу не извинилась и не взяла свои слова обратно. Подобными разговорами девушка, видимо, поддерживал собственные силы — она сильнее сжимала в руках поводья, смотрела на идущих впереди лошадей и старалась не обращать внимания на жуткие звуки, которые раздавались со всех сторон.

Иллес вздыхал и ехал почти вплотную к Тайс. Впереди двигались Конан и Орин, следом за ними — Дестан Болард. При виде этого загадочного человека Иллес всегда усмехался… отчасти затем, чтобы отогнать страх — ведь коринфиец яв-

лялся прямым напоминанием об Усхоре и таинственных опасностях, которые их поджидали. И еще Иллес думал о Кольце. Он знал, что Болард очень хочет заполучить его, и много времени размышлял над тем, не посмеет ли Дестан, и если да — то когда — выкрасть у Конана Кольцо. Теперь же он ломал голову над тем, почему, если Кольцо считалось столь могущественным, оно не защищало весь отряд от превратностей и опасностей этого похода? А может быть, только колдун мог управлять этим Кольцом? И был ли еще кто-нибудь на этих болотах, кто желал заполучить талисман?

Он внимательно наблюдал за Болардом и за киммерийцем.

Где-то сзади раздался крик — видно, кто-то снова оступился и провалился в топь. Звуки разносились по лесу и дрожащим эхом отражались в тумане, но Иллес уверенно ехал вперед. Варган и Болард, Конан и Орин также упрямо продолжали путь и никогда не оборачивались. А что можно было поделать? Затем раздавался другой крик о помощи — может, это кричал человек, который пытался вытащить первого? И все же колонна двигался только вперед, и никто не оглядывался. Чем они могли помочь? Разве это не колдовские болота? Может, этим людям суждено было погибнуть здесь, умереть в тот миг, когда их крики достигали купола листвы…

Воины Орина смотрели на все со странной обреченностью — растущее, охватывающее всех ощущение неизбежности, которым, казалось, был пропитан даже воздух. Несмотря на то, что изначально целью похода была колдовская крепость, сейчас перед людьми стояла другая задача.

Они думали не об осаде цитадели, но лишь о том, как выбраться из этих болот живыми. Фактически они держались вместе лишь потому, что вместе начали путешествие в этом аду и вместе двигались вперед; и все-таки каждый был сам по себе. Каждый думал только о своей судьбе, о собственном решении участвовать в битве.

Орин чувствовал тревогу и смятение, которые царили в душах его воинов — впрочем, это замечал не только он.

— Боюсь, это заклятие, посланное Усхором, — сказал он как-то своим военачальникам. — Вы заметили, что теперь люди даже не пытаются помогать друг другу? Возможно, скоро они начнут убивать своих товарищей. Мы должны бороться с этим. Поезжайте назад вдоль колонны и поговорите с солдатами — скажите им, что подобное настроение — всего лишь плод колдовских чар, мерзкая иллюзия. Нам ни в коем случае нельзя утратить боевой дух!..

Войско упрямо ползло вперед, но солдат не покидали мысли о неизбежном и мрачном конце. Только одна вещь могла вывести человека из апатии — это мысль о близкой смерти. Если кто-то вдруг обнаруживал, что барахтается в грязи, а его донельзя испуганную лошадь засасывает все сильнее и сильнее, он начинал кричать и убеждать богов, что они совершили ошибку, что умереть должен кто-то другой, но только не он, и эти крики и мольбы стихали, только когда человек полностью исчезал в пузырящейся жиже.

Но живым ничего не было известно о чувствах умирающих, и поэтому каждый в колонне про себя думал о том, что, вот, еще одна душа отправилась на Серые Равнины, и потому его собственные шансы остаться в живых несомненно увеличились…

Наконец путники ступили на твердую землю. Болотистые ядовитые топи остались позади, тропа поднималась вверх, и Конан с Орином вдруг обнаружили, что их лошади ступают по твердой, сухой земле. Они стояли на небольшом холмике; впереди снова темнели лес и болото, а островок со всех сторон окружала мутная стоячая вода. Какое-то время они двигались спокойно, не опасаясь каждый миг, что лошадь может оступиться и вместе со всадником полететь в болотную жижу — навстречу смерти.

— Посмотрите! — Болард указал вперед. — Вон там листва достаточно редкая, и сквозь нее можно увидеть скалу. Видите — вон там, внизу?

Орин и Конан кивнули. Иллес проехал немного вперед, чтобы тоже посмотреть на утес.

— Вон то черное возвышение на вершине, — продолжал Болард, — и есть крепость Усхора.

Иллес увидел цитадель — теперь она была видна совсем четко.

Орин повернулся к коринфийцу.

— Сколько до нее ехать? Мы не останавливались ни чтобы перекусить, ни на отдых, а уже близится вечер. Сможем ли мы перейти эту топь до сумерек?

Болард пожал плечами.

— Ничего не могу сказать.

— То есть как это — "не могу сказать"? — закричал Орин — сказалось постоянное напряжение, усталость и беспокойство. — Ты же знаешь эти земли! — Поймав молчаливый взгляд Конана, Орин резко замолчал, затем проворчал что-то недовольно и повел свое войско ёперед.

Болард держался сзади. Конан воспользовался передышкой и как бы невзначай обернулся, бросив взгляд на коринфийца. Дестан смотрел на него в упор, и Конан понял, что он только и ждет удобного момента, чтобы забрать Кольцо… И вдруг за его спиной раздался чей-то крик.

Ни Конан, ни Орин не обращали внимания на подобные крики. Еще одна смерть — еще одна капля в чашу этого всепоглощающего ада. Но затем раздался новый крик, и еще, и еще. Барон быстро повернулся. Люди кричали, не в силах сдержать невыносимый ужас!

— Они возвращаются!

Орин выругался, взглянул на Конана, развернул лошадь. Колонна солдат шла вниз по склону холма и, извиваясь, скрывалась в туманной дали леса, а потому была видна лишь частично. Барон видел, как солдаты привставали в седлах и смотрели назад. И снова с конца колонны донеслись полные ужаса крики.

— Они возвращаются! Холодный пот прошиб Орина.

— О боги! — воскликнул он и погнал лошадь вниз по склону холма, вдоль колонны, то и дело сворачивая с тропы, словно забыв об опасной топи. С дальнего конца колонны раздавались все новые и новые крики.

Конан развернул свою лошадь и помчался следом за Орином.

Иллес повернулся к Варгану; лицо бородача вспыхнуло, глаза горели огнем. Он тихо, почти неслышно прошептал:

— Наемники.

Сердце юноши похолодело.

— Так они… живы?

— Да, и убивают наших солдат, — раздался низкий металлический голос Боларда.

Тайс всхлипнула.

Орин галопом несся сквозь кустарник и заросли, едва не слетел с лошади, пробираясь через переплетения корней, пускал лошадь по зловонным лужам. Приблизившись к концу колонны, он придержал поводья — дорогу преграждала толпа солдат. Конан, который скакал след в след за Орином, чтобы не врезаться в него, осадил свою лошадь так резко, что чуть не вылетел из седла.

— Что это? — выкрикнул он, обнажая меч. На этот вопрос было нетрудно ответить — прямо перед ними шел бой. Человек двести всадников сражались с каким-то темным войском, явно превосходящим по численности. Часть солдат Орина спешились или были выбиты из седел. Некоторые настолько испугались, что сходили с безопасных участков и проваливались в трясину; они бесцельно размахивали мечами, кричали, пытались выбраться, но от этого их засасывало еще глубже.

Но войско, с которым сражались солдаты… Орин почувствовал в гдрле холодный ком.

Они сражались с мертвыми наемниками, поднявшимися из болот — исковерканными, раздувшимися мертвецами, чьи клинки бьци черны от застывшей грязи, а лица изъедены гнилью. Они шли странной, неверной поступью и держали мечи негнущимися руками. Шаткой походкой они выступали из глубокой тени и клочковатого тумана — неумолимая, бездушная нежить, которая набрасывалась на воинов Орина со слепой и немой злобой. Лошади ржали от страха; люди спрыгивали на ненадежные участки, вздымали щиты и мечи, сражались с мертвой плотью и тут же гибли. Отдельным группам удавалось уничтожить безжалостных мертвецов, оттесняя их к трясине, где те проваливались в болотную жижу.

— К бою! — крикнул Орин трубачу.

И сам ринулся вперед. За ним последовали его воины — перепуганные, озадаченные, встревоженные, — они развернули лошадей и осторожно рассыпались по смертоносным топям.

Мертвецы шагали по грязи, методично размахивая мечами, точно косами, — и это несмотря на то, что от врагов их отделяло значительное расстояние. Вокруг не смолкали дикие крики и вой.

Конан проскакал немного вперед, чуть не увяз в болоте, повернул назад и тут же сразил одного мертвеца. Его лошадь вдруг споткнулся, и Конана вышвырнуло из седла — он упал на мягкую землю, но к счастью, не угодил в трясину. Лошадь понеслась прочь и вскоре скрылась в темной дымке. Воздев меч, Конан поднялся на ноги.

Прямо на него шел один из мертвецов, и Конан отразил удар, пораженный его невидящим взглядом и той слепой яростью, с которой тот кинулся на него. Конан легко ушел в сторону и избежал грубого выпада, взмахнул своим мечом и снес мертвецу голову. Наемник рухнул в тину и больше не шевелился.

Но остальным воинам, казалось, везло меньше; их удары не могли повредить ожившим мертвецам. На глазах у Конана один из солдат точно так же отрубил мертвецу голову — голова отлетела в сторону и шлепнулась в лужу, но труп продолжал идти, орудуя клинком… Вскрикнув от страха, воин отпрыгнул в сторону, со всех сил толкнул покойника и сбил его с ног; тот свалился в трясину, и его начало засасывать, и все же он продолжал размахивать мечом столь неистово, что грязь превращалась в пену.

За спиной Конана раздались крики. Он повернулся и увидел, что на помощь пришли воины из головной части колонны — некоторые ехали на лошадях, другие пробирались пешком. Однако и орда покойников не стояла на месте.

Орин с яростью набросился на мертвецов, все еще восседая на лошади, которая так перепугалась, что была почти неуправляема. Его окружила целая толпа. Орин отрубал руки, ноги, головы, протыкал тела. Лишенные конечностей и голов, трупы падали на землю и корчились, извиваясь, точно черви, и по-прежнему пытаясь убивать. Лошадь Орина была вся в крови — она получила не меньше дюжины ран.

В конце концов барон отпустил бедное животное, спрыгнув на землю, и тут же лицом к лицу столкнулся с тремя мертвецами. Он сделал шаг в сторону, обезглавил одного, второго пронзил мечом в спину. Третий же сделал выпад и едва не рассек Орину горло, но тот увернулся, проткнул грудь мертвеца, вытащил меч и снова рубанул им. Однако покойника это не остановило.

Орин отпрыгнул, ухватил меч обеими руками, а затем, мощно размахнувшись, отрубил мертвяку руку у самого основания. Рука отлетела на землю и забарахталась, все еще жаждая крови, а покойник продолжал идти на Орина, пытаясь ухватить его уцелевшей рукой. Орин отрубил и эту конечность, затем ноги, и наконец мертвец рухнул в грязь и вскоре утонул в трясине.

Войско Орина несло большие потери. Со всех сторон из тумана слышался лязг мечей, всплеск тел, падающих в болотную жижу, крики раненых и умирающих людей. Орин увидел, как от рук мертвяков погибли двое его солдат, видел, как их товарищи отрубали ходячим трупам руки, ноги и головы — а те, лишенные конечностей, продолжали отбиваться — одним окровавленным телом извиваясь в грязи.

Какой-то воин дико закричал — обезрученный мертвец вцепился зубами ему в ногу. Парень яростно прошелся мечом по его шее, но челюсти все еще крепко держали его. Солдат выронил меч и, шатаясь, завертелся на месте, пытаясь оторвать голову мертвеца, в какой-то момент оступился и с криком начал погружаться в трясину.

Орин видел, как трое мертвецов напали на одного из его солдат. Того охватил дикая ярость; он с ревом кинулся на мертвяков и тут же искрошил двоих на куски. Третий поднял оружие, но тут за его спиной прошла темная тень, и меч выпал из его руки. Еще удар — и голова мертвяка полетела прямо в болотную жижу.

Труп зашатался, и Орин увидел Боларда, клинок и шлем которого были заляпаны отвратительной сизой кровью. Затем коринфиец повернулся и прикончил еще одного зомби, а Орин бросился на двух других.

Конан ни на миг не переставал махать мечом; его доспехи, кожа и волосы были заляпаны кровью и болотной грязью. Он без устали вздымал и опускал клинок, одним взмахом убивая одного, а то двух мертвяков. Сейчас ему отнюдь не требовалось отменное владение мечом. Покойники словно вообще были лишены зрения; по всей вероятности, они ориентировались исключительно на слух.

Киммериец обнаружил также, что для них смертельным оказывается простое касание его меча — если же мертвяки дрались с другими воинами, они проявляли нечеловеческую жизнестойкость. Не отличаясь мастерством, они просто нападали, делали простые выпады, и рубили напропалую. Эта бездумная жестокость многих лишала присутствия духа — ведь люди привыкли сражаться с противником, который не только нападает, но и защищается.

Орин быстро понял, как следует сражаться с ожившими трупами — нужно просто увернуться, а затем пообрубать им руки. Если удавалось, он старался обезглавить их — это лишало мертвяков оставшихся органов чувств (если они вообще, конечно, у них были) — а затем сбивал с ног и сваливал в заросли или в топь. Другие воины тоже быстро осознали, как вести бой; и все же многих погубили клинки наемников или жадная пасть трясины. Краем глаза Орин увидел, как один молодой воин с криком барахтался в луже вместе с обезглавленным трупом, пытаясь влезть на него, как на бревно. Но у него ничего не вышло — мертвое тело начало погружаться, и парень провалился вместе с ним…

Орин вступил в драку с очередным мертвецом, и тут за его спиной раздались звуки ударов. Барон пытался уворачиваться, но мертвяк неуклюже наносил удары налево и направо, не давая маневрировать.

Затем послышался чей-то голос:

— Добей его, мой господин — а я возьму этого!

Это был Иллес. Орин взревел и бросился вперед, одним ударом выбивая из рук зомби меч, другим отрубая твари голову. Затем резко развернулся и бросился на помощь своему юному другу. Орин отрубил ходячему трупу руку, которой тот держал оружие, а Иллес добил его. Они кивнули друг другу, а затем бросились на новых врагов.

Бой подходил к концу. У Конана рука ныла от усталости — ведь он прикончил бесчисленное множество мертвецов; но вот наконец киммериец заметил, что большая часть вражеского войска пала: повсюду валялись куски полусгнивших тел и дергающиеся руки, в бурлящих лужах катались головы, клацающие зубами; в болотной жиже дергались изувеченные тела. Но поле боя усеивали и тела воинов — захлебнувшихся в воде и павшие от рук безмозглых ходячих трупов. Раненые лошади были почти втоптаны в грязь — они лежали, судорожно и часто дыша, раздувая побелевшие от пены ноздри. Пахло ужасно — отвратительный запах гниющей плоти, крови и грязного пота смешался со зловонием болотных газов и вонью луж с тухлой водой.

Орин стоял в одиночестве — уставший, залитый грязью с ног до головы. К нему подошел Конан, который тоже едва держался на ногах, и так друзья стояли рядом, тяжело дыша и расслабляя утомленные до боли мышцы, пользуясь кратковременным перерывом, чтобы немного отдышаться.

— Будем считать, нам повезло, если до крепости доберется хотя бы горстка людей, — с трудом проговорил барон. — Мы разбиты. Ни лошадей.

Ни людей. — Это был конец. Орина настолько потрясла эта мысль, что он не слышал даже криков и стонов раненых. — Кольцо все еще у тебя? — шепотом спросил он. Конан кивнул.

— Проклятое Кольцо, — пробурчал Орин, качая головой. — Кольцо, несущее безумие и смерть. Мне кажется, что именно это — наше проклятие, а не Усхор. Сколько времени оно находилось в Сафаде и плело свою дьявольскую сеть? Кольцо принесло моих людей в жертву Энкату — завлекло нас в этот бесконечный кошмар, безумный ужас, чтобы наши страдания утолили аппетит злобного божества. А Энкату — умерил ли он свой голод, насытился ли смертью моих людей — или крики тысяч душ, показались ему лишь скромной закуской?! О Митра — что же еще нужно этому проклятому богу? Наверное, мне стоит привязать кольцо к стреле и пустить его прямо в руки Усхора. Пусть у него будет сила Кольца — в конце концов его гнилую душу также проглотит Энкату.

— Орин! — воскликнул Конан. — Не давай ход таким мыслям — может быть, это очередная уловка колдуна. Кольцо — наш последний шанс!

Орин покачал головой.

— Нет, это — наша погибель.

Конан вдруг обернулся и увидел, как мертвяк бросился на старого воина, который почти по пояс завяз в тине. Содрогаясь от отвращения, северянин кинулся на этот ходячий кусок мяса и отрубил ему половину руки, державшей меч — мертвец тут же хлопнулся в воду. Конан протянул солдату руку, чтобы помочь ему выбраться — и вдруг что-то показалось из воды. Тонкий влажный стебелек с луковицей глаза на верхушке…

Солдат почувствовал движение воды, повернул голову и побелел. Затем открыл рот, дико закричал и тут же начал биться и хвататься за тростник и корни, пытаясь вылезти из трясины. Конан прыгнул вперед — один из древесных корней, извиваясь словно змея, обхватил солдата вокруг груди и потащил вниз. По колено утопая в грязи, киммериец принялся кромсать тварь — щепки полетели во все стороны и брызнул сок. Неожиданно огромный корень, жирный, как питон, резко выпростался вперед, и Конан едва успел выскочить на берег и избежать удара. Растительная тварь обкрутила солдата так плотно, что тот не мог шевельнуть ни рукой ни ногой, а затем утащила под воду… какое-то время на поверхности булькали пузыри, а затем стало тихо.

В это мгновение уцелевшие трупы вдруг остановились, упали на землю, снова превратившись в мертвые, неподвижные тела; люди удивленно оглядывались — на землю опустился полная, сверхъестественная тишина. Стихли не только стоны раненых и умирающих — весь мир как будто застыл. Ни одно животное в лесу не издавало ни звука, замолкли птицы, прекратили жужжать москиты. И что самое ужасное — не шуршали даже травы и листья, и не падало ни одной росинки.

И вдруг бесшумно, медленно, но со все нарастающей силой болото начало приходить в странное пульсирующее движение. Все почувствовали мощное мерное биение — словно билось сердце какого-то бога. Воины Орина, сжимая в руках мечи, оглядывались по сторонам, испытывая неописуемый ужас, по сравнению с которым кошмары недавних дней казались сущим пустяком.

Что-то мощное пульсировало, возрождаясь… Что-то, что несло с собой изуродованные растения и безобразные существа, рожденные из болотной грязи и все порочное, грязное, что только может быть. Что-то огромное, всеведущее, всепоглощающее. Что-то, несущее в себе черные, злобные чувства и мысли. Оно пульсировало, расползалось, росло… И ненавидело.

Оно стало самой трясиной; оно стало каждым растением, каждым комком земли, каждой пушинкой и водорослью; оно проникло в каждое насекомое, в каждую ящерицу и каждого зверя. Оно стало каждой частичкой этого отвратительного пейзажа: проникло в жидкую грязь, лишайник, мох; в паразитов и блох; в пиявок, пауков и змей; в орлов, крыс и ласок. Оно расползалось, оно ненавидело, оно становилось всем.

А затем оно перешло в наступление.

Ни одному безумцу-художнику не изобразить на холсте это сумасшествие; ни одному поэту не схватить и не выразить ритм этого яростного апокалипсиса; ни одному музыканту не напеть сумятицу, какофонию этой последней смертельной схватки. Жуткие травы и корни связали одного из воинов, а кипящая, жгущая болотная слизь волнами захлестнул его ноги; влажные ивовые ветви обхватили другого со всех сторон и швырнули в шипящий клубок болотных гадюк; мох плотным покрывалом набрасывался на людей и душил, а тяжелые древесные корни хлестали и молотили по ногам и телу; орды жаб и лягушек гнали людей прямо в ухмыляющиеся пасти крокодилов, другие были убиты кабанами и хорьками.

Нельзя сказать "кто-то закричал" — все кричали от дикого страха, во всю силу своих глоток и легких. Нельзя сказать "кто-то испугался" — все слепо бежали прочь от неизбежного, неотвратимого кошмара. Все живое двигалось, а все, что двигалось, уничтожалось.

Из тех, кто остался в живых, лишь несколько человек не впали в панику, а с яростным отчаянием пытались выжить. Сила Кольца Энкату защищала уроженца Киммерии от нападения самых отвратительных и свирепых тварей; а его Меч, который уложил несметное количество врагов, снова кружился сверкающим смерчем, убивающим все на своем пути. До ушей Конана долетали хлюпающие звуки сапог, скользящих по грязи; звуки ударов, с которыми мечи яростно пронзали влажную плоть жутких молчаливых врагов; жалобные причитания и хрипы задыхающихся людей; истерические крики насмерть перепуганных воинов.

Среди беспорядочных звуков ударов и борьбы Конан услышал звериный рык и повернулся к Орину. Его глаза горели безумным огнем. Все тело сотрясалось в жуткой, слишком неистовой для человека ярости. Уловив взгляд Конана, Орин замер с напускной храбростью перед шквалом ужаса. На его губах заиграл усмешка; он поднял меч в приветствии — сверкнула окровавленная сталь, дрожащая в его мощных руках; им владел страх за своих, людей и безмерная ненависть к порождению Мрака, пожиравшему души несчастных воинов. Теперь Орин сам был больше похож на демона — он наконец дал волю своей жажде крови и неистовому гневу. И в следующий миг правитель Сафада с криком бросился в самое пекло битвы.

С замиранием сердца северянин следил, как Орин, издав невнятный, безумный крик, с неимоверной жестокостью набросился на адское отродье. Мимо пронесся Болард — черные доспехи заляпаны кровью. Из жуткого переплетения ветвей выбрался огромный, как медведь, человек — Варган. Гигант, не пытаясь удрать и спасти свою жизнь, яростно рубил по стволу; затем раздался громкий треск — это бородач разрубил дерево-людоеда пополам, швырнул его точно копье, а затем вырвал все еще живой пень из земли, обрубив толстые, извивающиеся корни. Размахивая стволом как булавой, Варган одним махом смел десяток колючих ветвей, которые начали было опутывать его, пытаясь насмерть исколоть своими острыми шипами.

И все же Варгана можно было считать счастливчиком — он, по крайней мере, сражался против чего-то осязаемого, материального. Другим повезло меньше — тем, кому приходилось иметь дело с наползающими студенистыми массами грязи; кого окружила огромная туча кровососущих москитов; или того, кто катался по земле, тщетно пытаясь сбросить, с себя тысячи разбухших пиявок и паразитов. Некоторые из солдат даже отдаленно уже не походили на людей, до такой степени их тела были покрыты копошащейся массой черных пауков и червей. Многие отказались от борьбы и пытались покончить с собой, прыгая прямо в трясину — но и там их ждала нелегкая смерть, ибо из луж лезли десятки извивающихся щупалец, которые находили своих жертв по наводке глаз, сидящих на колыхающихся мясистых стебельках. Где-то внизу, в трясине прятались отвратительные голодные существа…

Киммериец, неистово размахивая мечом, который он удерживал двумя руками, ринулся вслед за Орином, в самых хаос. И вдруг кто-то выкрикнул его имя. — Конан!

Он обернулся и увидел Тайс с Иллесом, стоящих на берегу лужи. Толстое щупальце, опутав ногу юноши, тащило его в трясину. Иллес воткнул меч в землю и отчаянно цеплялся за рукоять. Тайс пыталась удержать его, но неумолимые серые, покрытые присосками щупальца тянули несчастного вниз, вырывая клинок из слишком мягкой земли.

Конан бросился на выручку.

— Спаси его! — завопила Тайс.

Иллес ранил тварь; розовая жидкость сочилась из глубоких разрезов на извивающемся щупальце. Конан резким ударом расширил рану. Щупальце отделилось, обрубок скрылся в болотной жиже; во все стороны брызнула розовая сукровица, а остальные щупальца отпали сами собой. Варвар схватил Иллеса под мышки и вытащил на берег. Кусок щупальца, все еще обвивавший ногу юноши, судорожно задергался. Конан отшвырнул его в воду.

— Ты в порядке? — тяжело дыша, спросил он.

— Сильно жжет! — Лицо Иллеса исказилось от боли, когда он стягивал сапог. Вся голень была исполосована и залита ядом.

— Сделай же что-нибудь! — запричитала Тайс; по ее щекам бежали слезы. — Помоги ему!

Конан посмотрел на Тайс — что еще он может сделать? Он опустился на колени рядом с юношей, чтобы получше рассмотреть рану, и вдруг вскочил, услышав дикие вопли солдат.

— Орин! О боги — Орин!

Конан ринулся на крик, убивая каждую тварь, которая попадалась на пути. В какой-то момент он столкнулся с окровавленным солдатом, который слепо брел куда-то; северянин убил его одним ударом — и это убийство можно было считать добрым делом, ведь крысы изгрызли беднягу до костей. Конан споткнулся и чуть не упал на молодого воина — тот был еще жив, но все его тело покрывал толстый слой шершней — и ему варвар обеспечил быстрый и легкий конец.

Прошло всего несколько мгновений — а каза-лось, целая вечность — и Конан уже пробирался вперед в жидкой грязи, туда, где несколько солдат бешено молотили мечами по воде. Киммери-ец рванулся вперед. Все, что он сейчас слышала, ито хриплые крики:

— Орин! О боги, о боги! Орин!

— Где он? — услышал Конан собственный крик. — Где барон?

Он вдруг увидел ладонь, сжавшуюся в кулак и уходившую под воду.

Конан нырнул в темную воду, шаря в том месте, где только что скрылась рука. Всплыв на поверхность, он закричал:

— Орин!

Затем снова нырнул, и еще раз, и еще. Он ничего не видел; все лицо его было в грязи. Но он все равно нырнул еще раз, по-прежнему безрезультатно.

— Орин!

По воде прошла рябь; из воды высунулся кончик щупальца и отвратительно запульсировал. Бормоча проклятия, Конан бросился на него и принялся рубить мечом, поднимая тучи брызг. Затем из воды показался серый слизистый обрубок — он извивался, разбрызгивая розовую кровь, а потом исчез.

С неистовой яростью Конан колотил мечом по грязной воде. Чуть впереди из воды вдруг показался покрытый пеной глаз на стебельке; он замер и холодно посмотрел на киммерийца; вслед за ним на поверхность вылезла трубчатая конечность с отверстием на конце, полным острейших зубов. Северянин с яростным воплем рванулся вперед, чтобы уничтожить тварь…

— Конан! — проревел кто-то у него за спиной. Варвар остановился. Его сердце стучало так гулко и быстро, что он почти ничего не слышал.

— Конан! Назад! Во имя Митры — сейчас же! Варган!..

— Там Орин! — Северянин обернулся к нему. — Мы должны спасти его!

— Он погиб. Все кончено. Мощная длань Варгана потянула его назад.

— Мы ничем не сможем ему помочь. Он погиб, Конан. Его больше нет…

Киммериец тряхнул головой, медленно выбираясь на сушу.

— Он был моим другом, — словно про себя пробормотал он, с трудом преодолевая отчаяние. — А я ничего не сделал, чтобы спасти его!

Бородач стиснул его руку.

— Ты сделал все, что мог, клянусь Митрой! И он был моим другом тоже. Мы отомстим за него!

Северянин слышал звуки капающей воды — капли болотной воды срывались с волос, с лица, с кончика меча, и падали в трясину.

— Да, — произнес он жестким, изменившимся голосом. — Месть — это единственное, что достойно мужчины! Мы отыщем того, кто сделал это с Орином… со всеми нами… И, клянусь Кромом, мы отомстим!