Скрепы нового мира (Анизотропное шоссе, Iii)

Осенью 1930-го мне показалось, что смахнув с доски истории Сталина, я сделал непоправимую, страшную ошибку: освободил дорогу еще большему младобольшевисткому злу. В этом есть немалая толика правды, СССР нового мира далеко не dream country. Всякая оппозиция разгромлена, этапы без вины виноватых контриков, троцкистов, фашистов и прочих болтунов за народное счастье по-прежнему тянутся на Соловки. Однако люди в городах и селах, по крайней мере, не умирают от голода. Есть и по-настоящему позитивные подвижки, например, нынче самая модная, муссируемая в немецкой прессе тема - сырцовские концессии.* Заголовки пестрят - "политбюро готово к конструктивному диалогу с серьезным иностранным бизнесом". Ответного скепсиса с лихвой - счет обманутым советами предпринимателям идет на многие сотни. Пусть, авантюристы все равно не переводятся, ведь против очередного большевистского плутовства стоит прибыль в три-четыре сотни процентов.**

Важнее что теперь, без малого два года спустя, ко мне пришло понимание: убийством вождя невозможно сменить идеологию и привычки масс. Зато так легче всего уничтожить загнавшего страну в голодомор экс-налетчика, горе-экономиста, а чуть позже, к 37-му, серийного киллера-параноика. Сгодится взрывчатка и против маньяка-юдофоба, зачинщика величайшей в истории мира бойни.

Все три стрелки уперлись в двенадцать.

Пора.

Моему плану не требуется особая точность, начать на четверть часа раньше или получасом позже - ничего не изменится. Просто так проще подняться с дивана.

Глаза привыкли к темноте летней ночи. Темно-коричневый костюм делает меня невидимкой на фоне тяжелых дубовых панелей. Мягкие мокасины едва слышно шуршат по историческому паркету. Путь недалек и знаком - из уютного лобби, мимо ресторана, к лестнице.

Брикеты с аммоналом, детонатор, фонарь, веревка, картон и все необходимые инструменты спрятаны в переходе второго этажа. Можно сказать экспромт, устроенный без длинной подготовки: сегодня, уже ближе к вечеру, я засунул портфель за портьеру выходящего во внутренний дворик окна. Смешной тайник, но судя по пыли, руки уборщиков не добирались до туда как минимум с зимы.

Точка невозврата пройдена. Против желания моя ладонь скользнула в карман, к холодному металлу талисмана. Дамский браунинг совершенно негодное оружие, тем не менее, заменить дважды спасший жизнь пистолет на другой... нет, такую насмешку над суевериями я себе позволить не могу.

Дело за малым - проникнуть под купол, в святая святы - пленарный зал Рейхстага.

Не самая простая задача - доступ к депутатским телам в Веймарской республике обставлен по самым строгим нормам безопасности. Посетителей-просителей пускают исключительно с северного, выходящего на набережную Шпрее портала. Прямо в холле огорожена канатом приемная, стоит высока конторка, из-за которой клерки со всех трясут аусвайсы, педантично регистрируют, заполняют бланк с именем депутата и перечнем вопросов; при согласии народного избранника на разговор - вызывают специального курьера-охранника, который провожает посетителя до кабинета. Ordnung muss sein!

Хвала демократии - противоположный вход, он же южный портал, открыт свободно. Через него любой желающий может подняться на гостевую ложу и послушать, что обсуждают парламентарии. Заодно - встретиться с нужным человеком неформально, в ресторане, в баре, или в лобби, а то и просто, у приглянувшейся колонны в коридоре. Полезная опция, которую широко используют богатые и влиятельные, те, к кому депутаты выходят сами, по звонку или переданной через клерка записочке.

Части огромного здания неплохо изолированы друг от друга, на ночь все проходы запираются.*** Отдельной охраны в публичном крыле нет, нет совсем и полностью. Просто потому, что тут нечего охранять, кроме, разве что, барменского хозяйства - шкафа со спиртным и холодильников с закусками. При этом всего лишь три метра высоты отделяют гостевые ложи от партера, сущий пустяк. Думаю, ответственные товарищи это прекрасно понимают, да только и в пленарном зале воришкам или вредителям делать положительно нечего. Выходы же в богатое ценными документами депутатское крыло закрыты резными дубовыми дверями, чтобы из проломить - потребуется если не танк, то по крайней мере бронеавтомобиль.

Теория сулила мне абсолютную безопасность. Практика шевелила волосы на голове шорохами, скрипами и бряками. Кто мог подумать, что кроме тараканов и мышей тут обитают здоровенные крысы? А проезжающий по соседней улице тяжелый грузовик способен заставить стекла тихонечко позванивать? Полбеды коридоры, в них кое-как проступают контуры окон и стены, зал - вот где меня встретила по-настоящему пугающая, тонущая в черноте пустота. Малейший звук отзывался звенящим в ушах эхом, самые аккуратные шаги заставляли содрогаться пол и стены.

Сторожась всего на свете, я каким-то образом умудрился спихнуть с широкого перила ложи раскрытый для поиска веревки портфель; он рухнул с высоты прямо на депутатский стол. От страшного грохота содрогнулся весь Рейхстаг! С матом, бросив на месте преступления злосчастную веревку, я выбежал в коридор, пытаясь определиться, в которую сторону лучше драпать. Да так и замер в нерешительности, боясь лишний раз вздохнуть. Но минута тянулась за минутой, никто и не думал поднимать тревогу.

Сердце вернулось из пяток через четверть часа; панику сменила эйфория, уже совсем ничего не таясь, я вернулся на ложу. Тихонько напевая "whatever happens, I'll leave it all to chance", навязал на веревке узлов, закрепил ее конец на балясине ограждения и соскользнул вниз. Как раз на крайнюю правую сторону, в проклятый сектор, оккупированный сотней мордастых сволочей в коричневых рубашках.

Пришло время вырезать раковую опухоль, пока метастазы не отравили организм. Заложить под задницу депутата Гитлера аммонал... дешево, сердито, качественно.

И вместе с тем - совершенно нереально. Гитлер - не депутат.

Редкий оксюморон - глава второй по величине парламентской фракции обходит Рейхстаг десятой дорогой, как символ ненавистной демократической заразы. По крайней мере, именно так пишут в "Фёлькишер беобахтер". Настоящая причина куда проще и обиднее: во время выборов 30-го года у фюрера нации отсутствовало германское гражданство.

Поэтому нужно признаться - вся затея с Рейхстагом суть спешная импровизация.

Первоначально мы хотели по-простому заминировать Хофбройхаус**** перед митингом НСДАП. Взяли семейный подряд - Александра под личиной активной нацистки искала бреши в системе охраны, я собирал из кислоты, стеклянной трубки и натянутой проволочки надежный замедлитель к детонатору. Точности срабатывания в пределах плюс-минус часа я добился, а вот с доступом до тушки клиента просчет вышел буквально по всем направлениям.

Во-первых, Гитлера теперь***** качественно охраняют, восемь телохранителей стоят кольцом вокруг фюрера на всех публичных мероприятиях. Ребята здоровые, таких не всякий осколок пробьет. Во-вторых, место выступления - тщательно и профессионально осматривают на предмет минирования, а то и вообще, держат под круглосуточной охраной. Людей в СС для этого хватает. Во-третьих, точное время и маршруты скрываются, подловить нужный автомобиль все еще реально - но лишь с помощью радиовзрывателя.

Можно было бы решить большую часть проблем мощностью взрывного устройства и количеством поражающих элементов, в конце концов, грузовик с тонной взрывчатки в кузове никто не отменял. Да только хладнокровно уничтожить сотню или две людей я не готов. Саша, уж на что радикальнее меня настроена, и то отказалась от подобного решения после того, как побывала в первых рядах митингов. Там, оказывается, все плотно забито не суровыми штурмовиками, а восторженными дамочками-фанатками. Тусовка у них такая - вяжут, штопают, вышивают, моют кости мужья и судачат за цены в бакалее, а при виде любимого фюрера - прыгают выпучив от обожания глаза и кричат во всю глотку партийные лозунги.

\\\*В реальной истории конец иностранным концессиям положило постановление СНК от 27 декабря 1930 г., согласно которому все прежние договоры о концессиях были аннулированы.\\\

\\\**В 1927 году Главконцеском жаловался: "Рентабельность концессий, работающих на внутренний рынок, выходит за всякие пределы и достигает в некоторых случаях до 400% на инвестированный из-за границы капитал"\\\

\\\***Если верить официальной версии поджога Рейхстага в 1933 году, для полуслепого одиночки ван дер Люббе вообще не существовало ни закрытых дверей, ни охраны. Поверить в такое все же сложновато, поэтому в сюжет пошла более "консервативная" версия.\\\

\\\****Огромный ресторан в Мюнхене, место "учреждения" и регулярных собраний-митингов НСДАП.\\\

\\\*****Постоянная личная охрана А. Гитлера учреждена в феврале 1932 года.\\\

В отчаянии я приволок из Австрии винтовку - чудесный Savage 99 с оптическим прицелом, но тут случилось удивительное, никак не вписывающееся в историю старого мира событие. Свежеизбранный Гинденбург обозлился на грубые подтасовки в ходе голосования и санкционировал порку нацистов.

По штабам и редакциям СА прокатилась волна пугающе результативных обысков - планы будущего путча пришлось вывозить грузовиками. Скрывать документы полицейские не стали, напротив, прусский министр внутренних дел Зеверинг* вывалил в прессу маршруты вывода штурмовиков из казарм, схему окружения Берлина, список приоритетных целей захвата, фамилии нуждающихся в нейтрализации врагов, способы конспиративной связи и перечень условных телеграфных сигналов.

Геббельс и его команда оправдывались с искренностью опоздавших на урок первоклашек: "мы замышляли восстание не против республики, а на случай коммунистической революции". Им... верили. Вернее, сказать - делали вид, что верят. Как практически бороться со столь многочисленным, инфильтрованным во все структуры заговором - силовики просто не понимали.

Не остались в стороне и Социал-демократы - внесли свою лепту, точнее сказать, принялись доказывать противозаконность частной армии Гитлера в судах. Основанием стали боксгеймские документы,** согласно которым власть на местах должна была перейти штурмовикам, все частные доходы и продукты подлежали конфискации, население переводилось на общественное питание, а все сопротивляющиеся - подлежали немедленному расстрелу. С юридической стороны правоту эсдэков никто не оспаривал. Коричневые рубашки их просто напросто игнорировали.

В конце концов, не выдержал даже старый генерал Людендорф, соратник Гитлера по временам "Пивного путча" - он публично назвал Германию "оккупированной страной" и призвал к освобождению.

Тут рейхсканцлер Брюнинг и рейхсминистр обороны и внутренних дел Гренер поставили жирную точку: объявили о роспуске СА и СС на всей территории Германии. Такого в истории старого мира не было!*** Жаль, воли осуществить запрет не нашлось. Подобру штурмовики расходиться "почему-то" отказались, Гинденбург же никак не решался прибегнуть к силе оружия.

Ситуация замерла в шатком равновесии.

С одной стороны, самое время обезглавить НСДАП. Пусть политики и журналисты обвиняют кого угодно, пусть ищут правых и виноватых среди агентов Коминтерна, SШretИ и Secret Service. Рейхсвер и полиция успеют сделать свое дело - разгонят путчистов по дальним норам как нашкодивших щенков. С другой... на прошлой неделе, под вечер, в стопятьсотый раз штудируя пленки с учебниками истории, Александра сорвалась на вскрик:

- Встречный пал!

На закрепленном под фотоувеличителем листе ватмана красовалась фотография пылающего Рейхстага.

- Какие же дураки мы с тобой, - добавила она, видя мое недоумение. - Вот ты мне скажи, что лучше для России? Взорвать Сталина, или остановить большевистский путч в октябре семнадцатого года?

- Конечно остановить путч...

- Вот подстрелишь ты Гитлера, и что, штурмовики сразу по домам разбегутся?

- Боюсь, отсутствие "члена партии N7"**** идеологию нацизма не остановит, - этот момент мы с женой обсуждали уже сто тысяч раз. - Не до хорошего, в лучшем случае дело сведется к среднему уровню зверства эпохи...

- ... как со Сталиным и сырцовскими младобольшевиками, - закончила мысль Саша.

- Лучше так, чем никак!

- Теперь на минуточку представь, что получится, если Рейхстаг завтра подожжет ярый нацист? - вкрадчиво поинтересовалась Саша.

- Где же мы такого полезного идиота найдем?

- Зато у нас есть бомба.

- Так опять всех собак навесят на Тельмана!

- Вот его-то мы и взорвем!

Авантюра неожиданно начала обретать вполне реальное содержание. Понятно всякому немецкому киндеру - эсдеки, народники, фермеры и прочие католики никогда не опустятся до минирования парламента. Обвинителям придется выбирать из двух зол: коммунистов или нацистов. В случае жертв среди левых, виновными, без всяких сомнений, объявят правых, то есть штурмовиков; отмороженных на всю голову экстремистов там более чем достаточно. А до конспирологии уровня "они сами себя подорвали" сознание масс тридцатых годов еще не добралось.

- Если коммунисты не растеряются, и раскрутят инфоповод по-полной, - осторожно предположил я, - особого успеха на выборах НДСАП не добьется.

- Да их вообще из Рейхстага выпрут! - энергично рубанула рукой воздух Саша.

- Отбрехаются, - скептически хмыкнул я. - Хотя на сей раз Геббельсу придется прыгнуть выше головы.

- Завтра едем в Берлин, - тон Александры не предусматривал возражений. - С утра. Нельзя упустить такой выгодный момент.

... Я затряс головой, отгоняя воспоминания. Не время расслабляться, работа еще не закончена.

С сожалением перебрался с правой стороны зала на левую, коммунистическую. Под тусклым светом фонарика с закопченным стеклом высчитал место - "ничего личного, товарищ Тельман, всего лишь небольшая корректировка истории".

В мине нет шрапнели, пяти килограммов аммонала достаточно с лихвой. Нам нужна глубокая воронка в полу, выбитые стекла, щепа и разруха, а никак не трупы. В конце концов, 21-й век богат на легальные и в чем-то даже полезные компартии, пускай они плодятся и множатся на радость передовому пролетариату. Да и сам Тельман пусть живет долго и счастливо - завтра у депутатов короткая утренняя сессия, взрыватель должен сработать в уже пустом зале.

Над местом закладки мы с Сашей медитировали два дня. Не такой и простой вопрос - депутатские столы-парты стоят на длинных изящных ногах, сиденья стульев откидываются. Все сделано из прочного массива дуба, аскетично, открыто. Есть лишь одна уязвимая деталь - выдвижные ящики. Они стандартные, на всех местах - одинаковые по ширине. А вот сами столы разные, они ряд за рядом расширяются по секторам, от двух мест до четырех. Таким образом, между ящиками, под столешницами, есть приличное по объему пустое пространство.

Закладывать туда мину не очень-то удобно, тем более в перчатках. Еще и точных размеров нет, мне пришлось подгонять каркас из толстого картона по месту, затем крепить его на шурупы так, чтобы он ни в коем случае не мешал выдвигать и задвигать ящики. Затем - частично разбирать каркас и пристраивать в него обернутый в кучу слоев "Фёлькишер беобахтер" аммонал. Взрывчатка шуток не любит, поэтому я не торопился, провозился целый час. Проверил на три раза всю схему, задержал дыхание и резким движением выдернул штифт предохранителя.

- Уф! Вроде живой!

Осталось только уйти.

Налегке - портфель со инструментами и крошками взрывчатки я засунул под скамью в последнем ряду нацистского сектора. Найдут с утра, до взрыва - без затей сдадут в гардероб, удивления это ни у кого не вызовет. Не найдут - тоже хорошо. В любом случае, следователи рано или поздно доберутся до всех подозрительных предметов. Моих отпечатков пальцев на ручке и коже нет, а вот маркировка берлинского продавца имеется. И этот продавец, надеюсь, прекрасно запомнил странного, забинтованного от подбородка до самых глаз громилу-покупателя в коричневой форме штурмовика.

Покинуть Рейхстаг удалось на удивление просто. Хвала сдвигающимся вверх еврорамам - на втором этаже их закрывают на обычный шпингалет. С широкого, украшенного лепниной и колоннами карниза до земли метра четыре, прыгать страшновато, но у меня есть веревка. Спуск в тени угловой башни прошел без помех - напротив южного, выходящего в парк портала нет ни души. Сложно ожидать иного: жизнь в дворцово-официальной части Берлина замирает еще до заката, ни жилых домов, ни ресторанов в округе нет.

Из-под стены Рейхстага под тусклый свет далеких фонарей я вывалился в стиле нагруженного шнапсом матроса, по замысловатой траектории поперек мостовой, едва не валясь с ног на каждом шаге. Каждую секунду ждал криков, топота окованных сапог, тревожных свистков - и ничего, только за углом, по Саммер-штрассе, простучал в сторону Шпрее какой-то рыван.

Опасное приключение, можно сказать, завершилось. В зачет пойдет любой результат: даже если бомбу вовремя обнаружат и обезвредят - нацистам никак не увернуться от обвинений. Место, газеты, портфель, все играет против Гитлера и его команды.

А вот риск - остался. Тривиальная проверка документов полицейским патрулем, и завтра, сразу после взрыва, я попаду под удар следствия. Придется все бросать, бежать за океан, менять личность... куда как проще свернуть под густые кроны деревьев, на заранее разведанную тропинку Тиргартена. Бравые стражи закона стараются ночью сюда не заходить - огромный лесопарк на время экономического кризиса стал прибежищем асоциальных элементов - гопников, проституток, нищих, бездомных и прочих наркоманов. Каждое утро начинается со сбора свежих жмуров, толкование причин и обстоятельств их смерти - любимая тема берлинских таблоидов.

С первых же шагов ясно - газетчики не врут, жизнь в парке и правда бьет ключом. Ветер то и дело доносит до меня обрывки смеха, крики, слова пьяных песен, дым костров и запах горелого мяса. Однако желающих напасть на крадущегося по аллеям здоровенного парня так и не нашлось, или, что куда вернее, свободная продажа огнестрела давно отучила местных совать нос в чужие дела.

Минут через двадцать, сотню раз помянув недобрым словом ландшафтного дизайнера кривых дорожек и ленивых до обрезки ветвей садовников, я качающейся алкогольной походкой пересек упирающееся в Бранденбургские ворота Шарлоттенбургское шоссе, а еще через полчаса - выбрался за границу Тиргартена, на Ленне-штрассе. Тут, рядом с Лейпцигской площадью и Потсдамским вокзалом, ночная жизнь уже не прячется, наоборот, она выставляется напоказ. Улицы освещены яркими электрическими фонарями, снуют прохожие, открыты двери лавчонок и магазинчиков. Тротуары облеплены множеством машин, кто-то ждет знакомых с поезда, кто-то пытается подхалтурить, выхватить клиента из рук таксистов, кто-то приехал купить сигарет, травки, или снять шлюху.

Как я ни старался сойти за кого-нибудь другого, тихий рокот запускаемого двигателя показал - Саша меня заметила. Освещение приборной панели подсветило ее бледное лицо.

Я пригнулся к опущенному стеклу машины, бодро отрапортовал:

- Сделал все, что мог; кто может, пусть сделает лучше.

Саша обхватила руками мою голову, осторожно, словно боясь сломать, потянула к себе. Слова не нужны. Глаза, полные боли и слез, красноречивее любых слов.

\\\*Разоблачение Зверинга имело место в реальной истории.\\\

\\\**В реальной истории документы попали в руки эсдеков в имении Боксгейм, в конце ноября 1931 года.\\\

\\\***ГГ ошибается - событие имело место в реальной истории. Роспуск был объявлен 14 апреля 1932 года. Однако после триумфа НСДАП на выборах - все пришлось отыгрывать назад. Брюнинг был снят Гинденбургом, Гренер отправлен в отставку. Возглавивший 1 июня 1932 г. правительство Франц фон Папен отменил запрет.\\\

\\\****Членский билет НСДАП N7 принадлежал А. Гитлеру.\\\

* * *

Снопы света от шести фар мчатся по асфальту стаей серых борзых, чудесный рык спущенного с привязи семилитрового исполина разгоняет кровь в жилах пуще старого французского вина. Пятиметровая двухтонная туша семьсот десятого Мерседеса послушна рукам Александры, идет легко, по-женски плавно, как будто забавляясь в учтивом вальсе. Только подозрительно быстро мелькают тополя по обе стороны от дороги.

- Не гони, - кладу я ладонь на колено жены. - Или давай я поведу.

- Сам же говорил, для надежного алиби нужно позавтракать в Мюнхене, - ворчит она в ответ. - Отпустила тебя одного, обещал ненадолго, а провозился до трех ночи!

Но я знаю, ей просто нравится лететь сквозь ночь по пустому шоссе.

- Спидометра на тебя нет!

- Перестраховщик! - улыбается в ответ Саша.

Тут она опять права. Я не только поставил чужие номера, но и сам, своими руками выкрутил тросик одометра из коробки передач. Так наш механик не увидит лишнюю тысячу километров пробега. Так что теперь остается только гадать, насколько быстрее сотни мы едем.

- До Мюнхена осталось всего-то километров четыреста! - делаю я еще одну попытку. - Вот начнет светать, тогда и прибавишь.

- Не забывай, машину нужно помыть, тент сложить, масло и бензин залить.

- Придумала сложность, пыль стереть, - притворно фыркаю я.

Шоссе плавным поворотом скользит к железной дороге. В высоком луче прожектор-искателя поблескивают рельсы, где-то далеко впереди, чуть пониже звезд, колеблются хвостовые огни поезда. Саша плавно дожимает педаль газа, и вот уже ярко освещенный вагон-ресторан катятся рядом с нами. Спят там не все, кто-то, все еще достаточно трезвый, отрывается от стола и вяло машет нам рукой. Еще минута, и брызгающий искрами паровоз остается позади.

- Они, те кто в поезде, едут в свое будущее, - вдруг замечает Саша. - Они ничего не знают.

- Теперь все немцы ничего не знают, - отшучиваюсь я. - Мы их обогнали совсем на чуть-чуть.

- Думаешь, завтра все закончится?

- Сегодня, - поправляю я. - Уже сегодня.

Мне не надо уточнять, что имеет в виду Саша. Ответственность за судьбу целого мира - не шутка. Мы не атланты. Мы устали, мы хотим жить как все, не зная будущих кошмаров. Вернее сказать, мы до ужаса боимся стать их соучастниками.

- Поверить не могу!

- К хорошему быстро привыкнешь.

- Как к бананам?

- Фу! Что за плебейский вкус?!

- Сам дурак!

Бью я себя по лбу ладонью, тянусь назад, за спинку сидения. Кроме прочего, там заныкана огромная гроздь бананов. Выламываю самые толстые и спелые плоды, сдираю шкурку, затем принимаюсь по-свински отрывать маленькие кусочки и отправлять их в Сашин рот, то и дело облизывая свои измазанные в сладкой мякоти пальцы.

- Ведь правда, - интересуется Саша, - если бы мы ехали из Берлина в Мюнхен в твоем мире, то могли прямо сейчас позвонить Бабелю в Москву, и не только поговорить, но еще и показать ему, чем мы тут занимаемся?

- Запросто, - чуть-чуть преувеличиваю я возможности мобильной связи. - Набираешь в вотсапе, будто решился скинуть на карточку прошлогодний долг, а сам бананом в камеру на! А ну подавись, жирная сволочь!

- Ха-ха-ха, - заливается смехом Саша. - Подавись! Подавись!

Банан для берлинцев - признак голода, точнее, способ чуть-чуть этот самый голод облагородить. Добавить к пустой похлебке и бутерброду с котлетой дешевый, продающийся на каждом углу банан* - вот тебе и десерт, как в положено в доброе время, и сытость. За пятнадцать лет немцы успели выкинуть из своей памяти клубни Гинденбурга,** забыли, что настоящий голод - это когда хлеб строго по карточкам, а бананы - на картинках в старых книгах.

- Надо бы собрать товарищам посылку...

- ...голодающим советским пролетариям от бедных детей Африки!

В нашем беззаботном веселье есть глубокий смысл: мы играем и, невольно, чуть-чуть переигрываем. Играем прежде всего для самих себя, в глубине души мы прекрасно знаем, что еще ничего не решено, что новый мир может оказаться не лучше старого, и вообще, у судьбы в запасе стопятьсот коварных трюков, которые сведут все наши усилия к нулю.

Знание будущего научило нас не оглядываться вперед.

Покачиваясь в лучах фар, навстречу нам несутся невысокие дома. Грохот мотора разрывает тесную улицу. Саша недовольно закусывает губу, умеряя мощь Мерседеса до масштаба безвестного городка. Лают собаки, белым взъерошенным комком выворачивается из под колеса чья-то глупая курица.

- К утру съедят, - констатирует Саша.

- Попала в неправильное место, - паясничаю я. - В неправильное время.

- Нехороший знак...

- А ты не гони!

Удивительно, на сей раз Саша не спорит, а послушно приотпускает акселератор. Наш разговор сворачивает с Бабеля и новостей из СССР на обсуждение чудовищной скупости пани Залевски, хозяйки арендованного шале. Дорога пуста, бананы сладки, и Саша все так же заливисто хохочет над моими шутками. Однако где-то глубоко-глубоко в моем подсознании затаилась неуютная клякса червоточины.

График гонки мы, конечно, безнадежно сорвали - к знаменитому Хофбройхаусу подкатили не к завтраку, а ближе к обеду. Зато все остальные декорации на месте. Кожаный верх Мерседеса сложен, стекла и панели тщательно отмыты и натерты. Никелированные детали трехметрового, по-спортивному обтянутого кожаными ремнями капота кидают в прохожих ослепительные солнечные блики. Александра на пассажирском кресле, разряжена как леди. На мне новый костюм, темные очки, а в зубах, на показ всему свету, тлеет трехдолларовая сигара. Мы выглядим в точности так, как положено выглядеть богатой немецкой семье, выбравшейся в город с дачи.

Да еще не просто богатой, а сочувствующей делу партии Гитлера. Не от большого желания, конечно, а из-за нелепого стечения обстоятельств. Подготовка к взрыву фюрера требовала присутствия на митингах и собраниях, то есть - членства в НСДАП, а теперь, когда нас знают в Мюнхене как нацистов, поздно менять личину для алиби. Поэтому мой костюм слегка стилизован под униформу СА, на грудь приколот новенький "бычий глаз". В конце концов, почему бы и нет? Сам принц Август-Вильгельм Прусский, знатнейший из знатных, сын экс-кайзера, считает не зазорным выступать под флагом со свастикой. Даже как-то позволил полиции себя избить на демонстрации, за что был удостоен похвалы отца: "ты должен гордиться тем, что стал одним из мучеников этого великого народного движения".

У входа в ресторан молодежь из СА предлагает брошюры. Саша строит ребятам глазки, берет протянутые листки и закатывает пять серебрянных марок в щель копилки для пожертвований. Очень щедро, слишком щедро. В местечке попроще за эти деньги можно пообедать.

- Марта! - укоряю я жену.

- Им нужнее, - отвечает она под широкие улыбки ребят в коричневых рубашках.

Теперь нас точно не забудут.

Хофбройхаус встретил нас несмолкающим ни на секунду гулом голосов. Как всегда, слишком много людей, слишком хорошая акустика залов, слишком много пива и закуски. Хоть заведение и считается "штабом" нацистов, тут можно встретить за одним столом католиков, социал-демократов, коммунистов, даже евреев, тех кто посмелее, да поздоровее. Das gute Bier im HofbrДuhaus verwischt alle Klassenunterschiede,*** то есть, прекрасное пиво стирает все классовые различия. Пьют в три горла, жрут до отрыжки, стучат кружками по столам под немудреные песни, упражняются в остроумии, хлопают по друг-другу плечам. Разница во взглядах "как обустроить Дойчланд" пока что не мешает им оставаться старыми добрыми друзьями.

Мы с Сашей в Хофбройхаусе свои. Прикормленный чаевыми кельнер без проволочек устроил нас на лучшие места неподалеку от импровизированной сцены. Митинг с растяжкой "Arbeit und Brot!" особенно хорош под жирного зайца, добросовестно нашпигованного красной капустой и яблоками.

Пропагандист старался на совесть. Чуть горбатый, худой как кощей, показательно бедно одетый, еще и голосище не без искры божьего гнева - сильный, тонкий, пронзительный. Пробивается сквозь сонм досужих разговоров до самых дальних углов зала, как высокочастотная помеха - через обмотки силового трансформатора. Пока мы разминались салатом, он травил простые житейские истории, но все изменилось, едва мы добрались до горячего.

Внезапно подойдя к краю, он резким тычком выставил в зал палец и измененным, резким голосом бросил в уши жующим людям:

- Немцы, покупайте только у евреев!**** Пускай ваши сограждане голодают! Ходите в еврейские универмаги. Еврей будет жиреть от монет, которые вы ему даёте, немец же будет умирать от голода. Чем несправедливее вы будете к своему собственному народу, тем скорее наступит день, когда придёт один человек, возьмёт кнут и выгонит менял из храма нашей отчизны!*****

Где уместнее всего говорить про голод? Правильно! В дорогой, да еще и до отказа переполненной пивнушке. Между тем голос нарастал все сильнее, увлекая за собой слушателей; оратор остервенело швырял в аудиторию слово за словом:

- Десять лет Германия распродаётся оптом и в розницу!

- Миллионы немцев во власти голода и нищеты!

- Наш святой долг все изменить!

Публика сорвалась на аплодисменты, крик и топот, словно благодаря словам их жизнь уже изменилась. Оратор ждал. Его бледное лицо светилось вдохновением и верой. А затем, убедительно и неудержимо, со сцены на в уши людей полились обещания. В дымном, вонючем воздухе пивнушки наливался сиянием серебра и золота купол рая, под которым каждый обретал счастье, богатство и право на святую месть.

Бессонная, полная опасностей ночь обострила мои чувства, я совсем по-новому посмотрел на сидящих за длинными столами людей. Лавочники, рабочие, продавцы, пекари, механики, счетоводы, машинистки и клерки; они все как один подались к оратору, ряд за рядом, голова к голове.

- Бандерлоги, хорошо ли вам слышно?! - прошептал я.

- Ближе! Ближе! - без тени улыбки подыграла мне Саша.

Мне стало страшно; совершенно разные лица приобрели удивительную похожесть. Бессмысленные, устремленные в туманную даль взгляды; зияющая пустота в удивительном сочетании с ожиданием великого подвига. В этом ожидании без остатка растворялось всё: критика, сомнения, правда и реальность. Оратор давал простой ответ на каждый вопрос, мог помочь любой, самой страшной беде.

Легко не только падать, верить тоже легко.

- Поедем отсюда? - засобиралась Саша. - Залезем в кровать, включим радио...

- Да, пожалуй, - полез в бумажник я. Поднял руку, подзывая кельнера: - Уважаемый, рассчитайте!

Словно в ответ, где-то совсем рядом захлопали выстрелы.

- Scheisse! - скрипнул зубами я.

- Думаешь нашли?

- Надеюсь, нет!

Еще вчера невзорвавшаяся мина казалась мне вполне достаточным поводом для перевода стрелок истории на новый путь. Минимально допустимое воздействие, или МНВ, точно по "Концу вечности" герра Азимова. Депутаты целы, газетчики в профите, зипо, шупо****** и рейхсвер при работе. Какая обывателям разница, заложили нацисты мину под тельмановский стол, или все же взорвали ее, по ошибке попав в нерабочее время? Теперь же, после риска, страха и хлопот, мне хотелось выжать из ситуации как можно больше; фотографии разнесенной на куски депутатской мебели выглядят куда убедительнее строчек из полицейских протоколов.

\\\*В нацистской Германии бананы были объявлены "непатриотичными", немецкие доктора выступали с "предупреждениями о вредности" банана. Фруктовые магазины обязали вывешивать плакаты с надписью "Настоящий патриот ест немецкие яблоки".\\\

\\\**Брюква. Едва ли не основной продукт питания голодной зимой 1916-1917 годов.\\\

\\\***Немного измененная запись из дневника Н.К. Крупской (апрель 1901 года).\\\

\\\****Интересно, что в 1932-1933 году массовая агитация против покупок в еврейских магазинах вызвала обратный эффект - люди не верили пропаганде и назло покупали товары в еврейских магазинах.\\\

\\\*****Цитата из речи И. Геббельса.\\\

\\\******Зипо - "полиция безопасности", Sicherheitspolizei, SiPo. Шупо - охранная полиция, Schutzpolizei, Schupo.\\\

- Так мы идем? - поторопила меня Саша.

- Кельнер... ведь специально тянет с расчетом! Ааа! - я бросил на стол бумажку в двадцать марок. - Да пусть подавится, прощелыга!

До выхода мы добраться не успели. Дверь распахнулась от удара: в зал не вошел, а скорее кубарем вкатился совсем юный парень шортах в разорванной, густо залитой кровью коричневой рубашке. С трудом поднявшись на колено, от прохрипел:

- В Рейхстаге взрыв! Тельман убит!

Увидели и услышали вестника немногие, однако его крик, повторенный сотнями голосов, пролетел через огромные залы за мгновение. Если бы не жужжание вездесущих мух, мне бы показалось, что я оглох - такая небывалой тишины в Хофбройхаусе не было со времен сотворения мира.

- Tot!!! - вдруг крикнул кто-то. - Сдох!

- Tot! - стукнула по столу чья-то кружка, - Tot! Tot! - подхватили ритм соседи, волной, все убыстряя и убыстряя темп в едином порыве. - Tot! Tot! Tot!

- Das ist eine Provokation... - недоуменно продолжил свою прерванную речь оратор.

Зал заглушил его слова победным ревом:

- Tot! Tot! Tot!

Оратор отшатнулся в глубину сцены, стушевался, разом потеряв в силе и росте, как видно, пытаясь привести новейшую картину мира в соответствие с партийной доктриной. Я уж думал, уйдет, но он справился. Выскочил обратно на край и завопил, перекрывая стук кружек:

- Kameraden! Kameraden! Zu den Waffen, Kameraden!

- Hurra!!! - заорала в ответ сотня натренированных пивом глоток.

- Ой, что сейчас будет! - изобразила фейспалм Саша.

- Уходим?

- Нет уж, давай досмотрим!

Зрелище того стоило. После призыва к оружию оратор отбросил сложные фразы. Под мерную дробь "tot! tot! tot!" он принялся один за другим выкрикивать нескольких простейших лозунгов с рефреном "muss sterben" - должны умереть - евреи, коммунисты, либералы. Все более и более истеричным голосом и, к моему немалому удивлению, это сработало! Публика, те самые сотни самых разных людей, которые пришли в Хофбройхаус за вкусным обедом с кружкой доброго немецкого пива, заединились в безумную толпу.

Кульминация не заставила себя ждать. Оратор выкинул вперед ладонь, выдержал короткую паузу, и отдал приказ:

- VorwДrts!!!

Спущенная с цепи свирепая свора кинулась к выходу, я едва успел оттянуть Сашу в сторону от дверей. В глазах бегущих мимо нас мужчин и женщин не осталось ничего человеческого. Догнать! Убить! Растерзать! Любого, кто окажется на дороге. Несколько минут - и только заставленные тарелками столы напоминали о сидевших тут людях.

Оратор же... аккуратно спустился по приставленной к трибуне лесенке и уселся за ближайший стол. Подтянул к себе чью-то полную кружку, с видимым удовольствием отпил крупный глоток. Воровато огляделся, вооружился вилкой и подцепил ей из чье-то тарелки сочащееся жиром кольцо колбасы.

- Schweinehund! - не удержалась Саша.

- Чудовище, - согласился я. - Да и с Тельманом как-то неудобно получилось.

- Все что ни делается, делается к лучшему, - кровожадно улыбнулась жена.

- Как, ну как?!

- Провидение...

- Я прогонял взрыватели из этой серии десяток раз!

- Похоже, у нас есть проблема побольше, - вдруг прервала мое самобичевание Саша. - Ты только послушай, что в городе творится!

Будто специально, подтверждая ее слова, улица отозвалась завыванием полицейской сирены.

Не препираясь более, мы рванулись вон из Хофбройхауса. Двери открылись как портал в соседнее измерение. Мюнхен, всего пару часов назад домашний, тихий и спокойный, теперь напоминал застигнутый наводнением муравейник. Напротив, у дверей булочной, истерили домохозяйки, кричали, что не уйдут, "пока осталась хоть одна булка". Лавочник не спорил, угрюмо и торопливо запирал ставни витрин. За углом, наискосок около грузовичка, нервно толкались мужчины в форме СА. А совсем близко, прямо рядом с нашим мерседесом, хищно водил из стороны в сторону жалами пулеметов двухбашенный полицейский броневик.

- Это что, все из-за Тельмана?! - ужаснулась Саша.

- Драка началась после слов "семантика этюдности в прозе Пушкина неоднозначна", - мрачно повторил я старую институтскую шутку.

Забрать машину полицейские не помешали. А вот выбраться из города оказалось не самой простой задачей: время словесных баталий прошло. Улицы быстро покрывались постами, вооруженными патрулями и всяким старым хламом, предвестником баррикад. Как и с кем kameraden собираются сражаться - представлялось полнейшей загадкой. Едва ли не каждый квартал выставлял свою версию красного флага, с серпом и молотом, со свастикой с белом круге, буквами SPD, черным сжатым кулаком, тремя стрелками, орлом или уж совсем дикими кракозябрами. На пути сквозь этот парад суверенитетов я крутил баранку, газовал, сигналил, продирался по тротуарам и задворкам, каждую секунду слыша в ответ все более и более страшные угрозы.

И если бы только угрозы!

Отметки от дубинок и железных прутьев испятнали капот и борта машины. Булыжниками вдребезги разнесены фары и лобовое стекло. На некстати подвернувшейся газетной тумбе осталось висеть вырванное с мясом левое крыло. В довершение всего, удирая задним ходом от агрессивной толпы, я всмятку разворотил багажник. Сверкающий краской и хромом шедевр автопрома превратился в хлюпающую кусками железа развалину, зато мы с Сашей отделались легким испугом. Успели проскочить по той самой зыбкой грани, на которой путчисты уже вполне способны громить лавки и жечь автомобили, но совершенно не готовы убивать лавочников, автовладельцев и всех прочих недругов отечества.

К загородному шоссе мы выбрались в совершенно непонятном месте, проскочив через коровий выпас, длинные ряды луковых грядок и проломив, как минимум, полдюжины оград.

- Куда мы сейчас? - задал я Саше вопрос.

- Домой в шале пани Залевски, или в Берлин?

- Налево или направо! - расстроенно хмыкнул я. - Карты нет, шале черт знает где, а до Берлина, пожалуй, нам без ремонта вообще не добраться. И вообще, впору не в столицу ехать, а в Австрию или Францию валить.

- Леш, а почему мы не остались в Мюнхене?!

Она издевается, или... я со всей дури врезал ладонями по баранке:

- Б...ть!

- Солидный капиталист, миллионер, этакий ба-а-арин, - слово "барин" Саша вставила по-русски, хихикнув. - А ведешь себя как нашкодивший мальчишка!

- Сама-то не лучше!

Как же так просто! В самом деле, какой черт понес нас через бунтующий город?! Что нам стоило заявиться в ближайший отель, снять номер и залечь там на день, неделю или месяц, в общем, до того замечательного момента, когда нацисты и коммунисты окончательно определятся, кто из них самый главный в Германском рейхе?

Ни слова более не говоря, я повернул налево и погнал мерседес по шоссе. Германия не Россия, между городами всего лишь десятки километров, а никак не сотни. Так что уже через полчаса мы въехали в Starnberg, тихий, патриархальный, очень уютный городок на берегу большого озера. Нашелся и отель, со странным для глубинки названием London, очень приличный, прямо около центральной городской площади. Тут было все - ванна с горячей водой, махровые халаты, широкая мягкая кровать, вино, фрукты и пирожные. Не было только радио и свежих газет. К лучшему - как резонно заметила Александра: вместо попыток понять, что же случилось в Рейхстаге на самом деле, мы завалились спать.

Разбудили нас выстрелы. Редкие, размеренные, в гостинице, сложенной из камня веке этак в шестнадцатом, они казались совсем неопасными. Я позвонил на ресепшен, заказал в номер завтрак и свежие газеты, заодно поинтересовался, кто, собственно, додумался стрелять таким чудесным утром?

- Революционеры заняли ратушу, - ответил портье. - Теперь никого внутрь не пускают... даже полицейских прогнали!

- Куда катится этот мир, - вежливо посочувствовал я.

Разборки местечковых боевиков меня интересовали чуть менее, чем погода в Чили. Другое дело завтрак. Его мы с Сашей ждали с нетерпением, и он того определенно стоил: настоящий английский, в полном соответствии с названием отеля.

Саша первым же делом выхватила с фарфорового блюда веганский сэндвич, впилась в него зубами, смакуя вкус и структуру охлажденного огурца, окруженного мягким хлебом без корочки. Я предпочел вариант с рыбным паштетом, откусил, прожевал с глубокомысленным видом, и только после, выдержав нешуточную борьбу с самим собой, потянулся к чудом залетевшей в местное захолустье "The Times". Супруга вытянула из пачки консервативную "Deutsche Allgemeine Zeitung".

К тому времени, когда мы пробралась через салат с зелёной фасолью, яйца Бенедикт, кофе и круассаны, ситуация более-менее прояснилась.

- Предусмотрел все, предусмотрел все, - поддразнила меня Саша. - А рабочие кулачища Тельмана предусмотрел?! Вот, читай, - она отчеркнула ногтем строчку в газете, - некий господин из гостевой ложи заметил, только главный коммунист в сердцах врезал кулаком по своему столу, так сразу последовал взрыв.

- Саш, ну кто мог подумать, что проволочка лопнет от сотрясения раньше времени?

- А говорил, что инженер!

- Электрик, и то недоучившийся...

- Вот был бы жив товарищ Блюмкин, он бы все сделал правильно.

- Скажешь тоже, - притворно обиделся я.

В глазах Саши проблескивают веселые искорки; я точно знаю, она рада гибели Тельмана, да и четыре последовавших за вождем соседа-коммуниста ее ни капельки не беспокоят. Смерть родителей и брата в коммунистических концлагерях никому не добавит гуманизма и толерантности.

Однако играть это не мешает.

- А что я? - мило округлила глазки Саша. Хлопнула несколько раз ресницами: - Мое дело женское, борщ варить, да мужа кормить.

- Кто обещал, что кроме коммунистов никто в зале не пострадает?

- Да я же все с твоих слов!

Она права, безусловно, но я не хочу быть единственным крайним. Даже в шутливой пикировке.

- А как насчет дать мудрый совет?

- Зачем? Никого же не убило, кроме Тельмана и его дружков!

- Чудом! Чудом никого не убило! Порезало-то каждого второго!

Это второй мой промах - забыл про остекление потолка.* Осколками засыпало весь пленарный зал, с порезами больше сотни депутатов, а Гинденбурга, как стоящего у трибуны, распластало аж двумя кусками - лоб до кости и плечо. Как только глаза уцелели. Плюс ко всему, сердце старика дало сбой - от неожиданности или страха. Вроде бы ничего опасного для жизни, врачи клянутся поставить президента на ноги, да только сроки называют не маленькие - от трех месяцев до полугода. Не уверен, что Веймарская республика просуществует так долго.

Пока я прикидывал, успеет ли Гинденбург выкарабкаться с больничной койки, Саша успела покончить с десертом из нарезанных фруктов - сперва своим, затем - моим. В ответ же на мой укоризненный взгляд - снова перевела фокус на политику:

- Что ты переживаешь за порезы? На них синяков больше, чем порезов!

- Ну подрались депутаты, с кем не бывает...

- Подрались? - возмутилась Саша. - Да они там насмерть по всей площади Революции хлестались, прямо под носом своего любимого бронзового Бисмарка! Ты на фотографии-то взгляни еще раз! Коммунисты и эсдеки против нацистов, в кои-то веки, единым фронтом.

- Фотограф озолотился, факт.

- На него уж в суд подали. Мало того, что тайком, из кустов, заснял полную пленку, так еще и продал в семь изданий как эксклюзив, по два-три кадра в одни руки.

- Зато прикинь, как легко школьники смогут оправдывать свои шалости!

- Герр наставник! - фальшиво хлюпнула носом Саша. - Почему геррам депутатам Рейхстага драться мо-о-о-жно, а нам на переменке не-е-е-льзя?!

- А знаешь, пусть и правда, берут с депутатов пример.

- В смысле?

- Они настоящие боги от политики! Сумели как-то обойтись одними кулаками, без оружия...

Вырвавшаяся невзначай аллегория стерла Сашину веселость как мокрая тряпка мел со школьной доски. Она помрачнела, отложила в сторону салфетку, поднялась и подошла к выходящему во двор окну. Не поворачиваясь ко мне лицом, медленно, через силу произнесла:

- В Мюнхене вчера погибло восемнадцать человек.** Ради чего?!

- Надеюсь, все они были ярые нацисты.

- Нельзя так шутить!

- Прости. Просто я ожидал худшего. Судя по тому, что творилось вчера на улицах... кстати, если верить газетам, в прямом отношении НСДАП к взрыву Тельмана никто не сомневается. Спорят лишь в том, была ли санкция руководства, или теракт исполнил фанатик-одиночка. Так что поздравляю, твой план встречного пала сработал на все сто.

- Ты предупреждал, что ответственность тяжелая ноша, - обернулась Саша. Глаза все еще на мокром месте, однако сомнения в голосе изрядно поубавилось. - Я не думала, что настолько.

- Тяжело первые пять лет, потом привыкаешь.

- Все тебе шуточки, а Гитлер, между тем, объявил поход коричневых рубашек на Берлин именно из Мюнхена.

- Идея сильная, хоть и с душком,*** - недовольно скривился я.

Третья ошибка, уже точно, совместная наша с Сашей. Фюрер сделал совершенно очевидный, воспетый живым классиком фашизма ход, а мы его в своих расчетах никак не предусмотрели. Зашорили себя неизбежным легальным назначением Гитлера на президентский пост, торопливо загнали в цугцванг что правительство, что нацистов - получили в ответ путч. Тот самый, из-за которого Гитлера и его карманных боевиков никто так и не посмел тронуть в истории старого мира.

- От Мюнхена до Берлина те же шестьсот километров, что от Милана до Рима, - посыпала солью раны Саша. - Десять лет назад у Муссолини получилось.

- Неистовый оратор из Браунау**** объявил вне закона не только СА, но и НСДАП целиком, - возразил я. - Партийные газеты закрыты, счета арестованы.

- Лейтенант***** против ефрейтора, - задумалась Саша.

- У рейхканцлера Брюнинга прекрасные шансы на победу. Революционеров он разгонять умеет еще с восемнадцатого года, с военными в ладах. И наоборот, Гитлера кадровые офицеры терпеть не могут.****** И кстати, в Берлине полиция и рейхсвер уверенно удерживают ситуацию под контролем.

- Только в Берлине, заметь, и то, если верить газетам.

- Столица за правительством, остальных как-нибудь угомонят.

- Если бы! Бавария и Пруссия вечно себе на уме.

- По мне пусть хоть обратно на королевства распадаются!*******

- Отдельные королевства, это хорошо, - вдруг резко сменила тему Саша. - Мы останемся тут на недельку, или выберемся в Австрию?

И правда, какой смысл загонять себя в тупик бессмысленной руганью? На политическую ситуацию мы не можем повлиять никак. Так или иначе, придется надеяться и ждать, причем ждать долго, недели, а то и месяцы. Сперва - кто победит в Мюнхене, затем, если Гитлеру и СА все же удастся взять под свой контроль Баварию, - чем закончится поход на Берлин. Количество неизвестных в этой истории столь велико, что лучше не пытаться строить долгосрочные планы.

- Nichts geht mehr,******** - подвел я итог. - Если уж путчисты добрались до такой сонной дыры как Starnberg, в городах крупнее лучше не появляться.

- Значит в Австрию?

- Да, до Инсбурга чуть меньше трехсот километров. Помнишь дорогу?

- Бр-р-р! - поежилась Саша. - Там же сплошные серпантины, надо успевать, пока не стемнело.

- К ужину доберемся, если не до самого Инсбурга, так хоть до равнины, - обнадежил я жену. - Сейчас в горах сухо, а мотор не поврежден. Только радиатор камнем промяли до течи, не беда, возьмем пару жестянок с водой и, в принципе, можно ехать.

\\\*Кроме остекленного купола в пленарном зале Рейхстага был сделан плоский стеклянный потолок.\\\

\\\**Именно столько погибло 17 июля 1932 г. в Гамбурге, во время "Кровавого воскресенья". Там схлестнулись боевики нацистов, коммунистов и социал-демократов.\\\

\\\***Имеется в виду "Поход на Рим" итальянских фашистов от 1922 года, который закончился назначением Муссолини на пост премьер-министра Италии.\\\

\\\****Так называли Генриха Брюнинга.\\\

\\\*****Г.Брюнинг закончил ПМВ в звании лейтенанта, поэтому пользовался поддержкой многих военных. Ранен, награжден Железным крестом.\\\

\\\******В январе 1933 года произошел (вернее, сорвался, из-за отвратительной организации) "Потсдамский путч" - заговор военных, недовольных назначением Гитлера рейхсканцлером.\\\

\\\*******Королевства Бавария и Пруссия существовали до 1918 года.\\\

\\\********Ставок больше нет.\\\

10. После бала

Старнберг, лето 1932 (год и девять месяца с р.н.м.)

Из отеля мы выбрались ближе к полудню, в самую жару. На улице - ни души, только на противоположном углу перекрестка, как раз рядом с нашей машиной, о чем-то громко ругались полдюжины зеленых* полицейских. По моей душе скребанули кошки, почему-то вспомнилась белая всполошная курица, едва успевшая вывернуться из-под колеса нашего Мерседеса прошлой ночью.

Я плотнее подхватил под руку Сашу, буркнул недовольно:

- Что они тут забыли?

Ответить она не успела; стук наших каблуков о булыжники уходящей к центральной площади улицы привлек внимание главного из полицейских. Он повернулся к нам, сделал насколько шагов навстречу, как видно, стесняясь своей неуставной перебранки с подчиненными. На удивление молодой, лет двадцати пяти, погон по виду офицерский, но при этом пустой, без ромбиков. Как же его называть?

- Лейтенант Клюгхейм, - представился полицейский, рассеяв мои сомнения по поводу звания. - Прошу вас соблюдать осторожность.

- Простите, герр Клюгхейм, - начал я, пытаясь понять, о чем вообще идет речь.

Недалеко стукнул очередной выстрел, в это утро совсем уже знакомый и привычный, я не обратил на него внимания, зато лейтенант резко отпрыгнул назад:

- Donnerwetter!

В первый момент я остолбенел, а затем... Саша со стоном повалилась на мостовую, я едва успел подхватить на руки ее падающее тело. Прямо перед моими глазами, под ключицей, багровела страшная рана, по блузке стремительно расплывалось кровавое пятно.

- Нет, Саша, нет!!!

В голове распахнулась гулкая пустота. Мир вокруг растворился в хмари. Осталось лишь стремительно сереющее лицо любимой.

- Пусти! - седоусый полицейский буквально вырвал Сашу из моих рук.

Возмутиться я не успел; аккуратно усадив бесчувственную Сашу на тротуар, спиной к стене дома, седоусый сразу же принялся ее перевязывать. Посыпались короткие команды: "режьте блузку, голову набок, следите за языком". Я бросился помогать, но одетые в зеленую форму парни оттеснили меня в сторону:

- Справимся без вас, Густав служил санитаром на Западном фронте.

- Она жива?

- Да, - на секунду оторвался от ваты и бинтов седоусый. - Навылет, через легкое.

- Это страшно?

Глупый вопрос повис без ответа.

- Простите, ради бога, - воспользовался заминкой лейтенант. - Верно, они целились в меня.

- Кто?! Кто стрелял?

- Пруссаки,** из ратуши, - лейтенант упер взгляд в приколотый к моей груди значок НДСАП, недобро дернул щекой, хмыкнул, затем махнул рукой в строну угла: - Полюбуйтесь сами.

Я выглянул за угол; улица, через которую мы с Сашей переходили перед злосчастным выстрелом, упиралась в центральную городскую площадь. На противоположной ее стороне, как раз напротив, метрах в полтораста, красовалась свежевыбеленным фасадом местная гордость - четырехэтажная ратуша. Над ней, на высоко вздернутом в небо флагштоке, развивался красный флаг с черной свастикой в белом круге.

- Verflucht noch mal!!!

Я ухватился рукой за бычий глаз, рванул, вместе с клоком пиджака бросил значок на камни. Ударил каблуком, раз, второй, третий, десятый, пока нарядный металл и эмаль не превратились в бурую мерзкую дрянь.

Бил бы и дальше, да вмешался седоусый Густав:

- Рана тяжелая, нужно в больницу.

- Куда?

- В Мюнхен, - то ли выдохнул, то ли простонал лейтенант.

- Да, - подтвердил Густав.

Холодно, без чувств, как будто... я подскочил к седоусому, схватил его за плечи, пятная кровью с ладоней форменный френч, заглянул в глаза:

- Довезти успею?

- Нет.

- Неужели в этой дыре нет ни одного дельного врача?! - вызверился я. Подождал, не услышав ответа, выдавил уже без всякой надежды: - Хоть дантист, лишь бы помог! Отдам любые деньги!

- За деньги? - задумался лейтенант. - Может старый Йозеф возьмется?

- Еврей, - хмыкнул Густав. - Этот за что хочешь возьмется, знай только плати.

- Далеко? - ухватился я за шанс.

- За речку перебрался...

- Тут и километра не будет!

- Где-то так и есть, - согласился лейтенант. - Михель, Ганс, ищите транспорт... бегом!

- Постойте!

Зачем искать, когда Мерседес стоит рядом? Совместными усилиями мы устроили Сашу на заднем диване. Лейтенант, похоже единственный, кто среди полицейских сохранил хоть какие то отношения с врачом, вызвался показывать дорогу.

Уже через десяток минут мы стучались в неприметную дверь:

- Йозеф, отворяй скорее!

Врач оказался отнюдь не стариком. Невысокий, толстенький, с круглыми линзами очков на круглом лице, он здорового напоминал Бабеля, только не привычного мне улыбающегося, а все время хмурящегося и презрительно кривящего губы. Несмотря на видимое недовольство, распоряжался он быстро, четко и по делу: свою супругу отправил кипятить воду и готовить инструменты, дочь, девчонку лет двенадцати, послал за чистым халатом, лекарствами и спиртовкой. Сам же закатал рукава сорочки и помог уложить Сашу на высокую, зашитую в дерматин койку.

Пощупал пульс, поморщился:

- Где же ее так угораздило?

- Из ратуши стреляли, - неохотно пояснил лейтенант.

- Кретины в коричневых рубашка таки съехали с глуза?!

- Они случайно, полагаю, целились в меня.

- Еще не легче!

- У них свой приказ, у нас свой...

- Звери, как есть звери!

Саша умирает, а они... мне захотелось наброситься на болтливого врача и лейтенанта с кулаками, заставить их, наконец, отбросить глупые разговоры и поскорее действовать, пока еще не поздно, пока бьется пульс, пока есть надежда.

- Герр Йозеф, вы... - начал я с мыслью обвинить врача во всех смертных и обыденных грехах, однако в самый последний момент каким-то чудом сумел сдержать ярость: - ...вы сможете ее спасти?

- Все в руках Божьих, - возвел очи горе врач.

- А... меня уже предупредили! - я торопливо вытащил из кармана бумажник, вытряхнул из него все деньги, что там были, верно, около тысячи марок. - Смотрите, у меня есть, чем заплатить! Если будет мало, я принесу еще, столько, сколько попросите. Только умоляю, спасите мою жену!

- О-о-о, сразу чувствуется рука Густава.

- То есть? - удивился я.

- Вы не местный, - злобно фыркнул врач. - Иначе бы знали, что на Пасху я имел наглость отложить операцию его друга, шарфюрера СА, когда ему проломили голову в драке. Мне показалось невежливым отказывать за то, что он нацист и антисемит, и я потребовал деньги вперед. Пока их собирали, друг Густава помер. Таки нужно сказать, он бы все равно помер... зато теперь меня недолюбливает половина города.

- А вторая половина мечтает убить, - вставил лейтенант.

- Пусть так, - пожал плечами врач. - Если человек ненавидит евреев, он таки должен лечится у немцев.

- Вы видите во мне нациста! - догадался я.

Врач многозначительно посмотрел поверх очков на мой коричневый костюм:

- Вашу жену, молодой человек, я прооперирую без всяких условий!

- Бесплатно? - поддразнил лейтенант.

- От денег я не откажусь, - смутился врач. - Как вы знаете, из муниципального госпиталя меня выгнали, они считают, что лучше жить совсем без хирурга, чем с хирургом-евреем.

О! Да он же не дантист, а настоящий хирург! Неужели у моей Саши есть шанс?!

Я вынул из кармана пиджака ручку и чековую книжку, проставил сумму, имя Марты Кирхмайер, на обороте сделал приписку - "выплатить герру Йозефу в случае успешного лечения". Пусть не банковская гарантия, но очень, очень весомый повод постараться.

Протянул врачу результат:

- Тут сто тысяч марок. Они ваши, если моя Марта будет жить.

- Ого, - округлил глаза лейтенант. - Целое состояние!

- Благодарю вас, герр Кирхмайер, - склонил голову в поклоне врач. - Вы необыкновенно щедры. Хотя я сделал бы все возможное для вашей жены в любом случае.

- Спасибо, - поблагодарил врача я.

Простые, спокойные, в чем-то даже обязательные для ситуации слова Йозефа подарили мне надежду. А следующая фраза Йозефа еще более ее укрепила:

- Только одно условие: вы не будете мне мешать. Уходите и приходите завтра. Да смотрите, не вздумайте будить меня на рассвете. Жду вас часов эдак в десять, ни одной минутой раньше.

- Можно мне...

- Нет! Если хотите, я сделаю вам укол морфия. Проспите до завтра, как младенец.

- Как-нибудь обойдусь!

- Вот и чудесно, - герр Йозеф указал мне на дверь. - Прошу вас, герр Кирхмайер!

Грубый металлический скрежет задвигаемого за моей спиной запора как будто перевернул страницу жизни. Вот только что, всего мгновение назад, все мои мысли и мечты вращались исключительно вокруг спасения Александры. Теперь же в моей голове багровой яростью пульсировало одно простое желание: нацист, сделавший роковой выстрел, должен умереть.

Втыкая ключ в зажигания Мерседеса, я пристал к лейтенанту с давно волнующим меня вопросом:

- Выходит, полиция всерьез воюет с засевшими в ратуше путчистами?

- У нас есть приказ. Восстановить порядок... срочно, любой ценой.

- То есть, ваша задача уничтожить этих бандитов?

Лейтенант покосился на клок материи, болтающийся на моей груди вместо вырванного значка НДСАП, но все же кивнул, соглашаясь:

- Мы с утра пытаемся выбить нацистов из ратуши... ничего не получается!

- Их настолько много?

- Не думаю, что там засело более двух-трех пруссаков, - не стал скрывать великую военную тайну лейтенант. - Да уж больно хорошая у них позиция. Пока пробежишь через площадь, наверняка кого-нибудь, да подстрелят. Крышами тоже не обойти, ратуша выше соседних домов. Так и сидим, они то и дело стреляют в нас, мы стреляем в них.

Понятно. Умирать во имя закона и порядка полицейские не планируют. Им гораздо проще изображать бурную деятельность и ждать подкрепления. Штурмовики СА, со своей стороны, занимаются примерно тем же самым - ждут, чем кончится дело в Мюнхене. Победит Гитлер - они станут героями, выдержавшими жестокую многодневную осаду превосходящих антиреволюционных сил. Возьмет верх берлинское правительство - разбегутся по домам, попробуй найди. Вернее, их и искать никто не станет, хоть они и сукины дети, да все одно свои.

Ни первый, ни второй вариант меня категорически не устраивает:

- Почему бы вам не атаковать ночью?

- Так полнолуние же! - голос лейтенанта чуть заметно дрогнул.

"Воевать в темноте непривычно, страшно, да и было бы ради чего рисковать шкурой", - перевел я для себя его слова.

- В окнах первого этажа решетки, двери дубовые. - Продолжил сетовать на жизнь лейтенант. - Пока выломаем, нас сверху расстреляют как фигурки в тире...

"Взрывчаткой выносить двери нас в училище не научили".

- ... без броневика с пулеметом никак.

- Как без броневика? - удивленно переспросил я.

- Хотя бы без пулемета, - снизил запросы лейтенант. - Для успешного штурма обязательно нужно задавить пруссаков огнем, чтоб головы высунуть боялись!

Сермяжная правда в его словах имеется. Четыре века назад в защите домов толк знали. Стены ратуши скорее всего сложены из дикого камня на извести, решетки не иначе как кованные, двери, насколько я успел рассмотреть, мощные, настоящие крепостные ворота с отдельной калиткой, в такие хоть на танке заезжай. Тот, что из 21-го века, наверное, не пролезет, а вот современный полицейский броневичок, типа того, что стоял в Мюнхене рядом с Хофбройхаусом... или обычный автомобиль!!!

- Affenkopf!*** - ударил я ладонями по рулю, да так, что едва не спихнул Мерседес с дороги в стену ближайшего дома. - Если надо броневик - мы его сделаем!

- Да неужели, - скептически поморщился лейтенант. - Конечно, можно найти грузовичок, обшить железом...

- Есть вариант попроще.

- Поджечь?

Предложил и смотрит, как будто проверяет. Или в самом деле прикидывает, не пойду ли я ночью жечь ратушу? Ведь была, была у меня такая идея! И пошел бы с бутылками бензина наперевес, и сжег все вокруг дотла, да вот незадача - нацисты от этого не пострадают. Спать, не оставив караула, они не станут, а посему - всегда успеют удрать. А вот ответная благодарность горожан - за организацию пожара в центре тихого курортного городка - наверняка примет крайне неприятную для нас с Сашей форму.

- Играть с огнем в городе? Ну уж нет! - успокоил я лейтенанта. - Обойдемся матрасами. Вы же наверно слышали, что вата и перо из-за своей волокнистой природы прекрасно задерживают пули?

- Возможно, - неуверенно кивнул лейтенант.

- Конечно, один матрас не поможет... но посмотрите сами, - я показал рукой на длинный, аж трехметровый капот мерседеса, - тут можно привязать целую стопку. Еще и на крышу накидать слоя в три или четыре. Получится настоящий броневик!

- Хм... но как открыть двери ратуши?!

Ура! Он поверил**** в матрасы! Осталось разобраться с дверями.

- В этой машине без малого три тонны! Чем не таран?

Лейтенант задумался. На лице - вся гамма чувств: воевать не хочется, однако приказ есть приказ. За срыв сроков, а тем более саботаж, командиры по головке не погладят. Опять же долг, то самое, пресловутое "служить и защищать", тут не пустые слова. Бюргеры уже недовольны, что за полиция, которая неспособна взять к ногтю пару отморозков с винтовками?

- Проехать-то всего ничего, полторы сотни метров! - усилил соблазн я. - Десяток секунд,***** они там и сообразить ничего не успеют. А уж когда вы окажетесь внутри... да этот сброд просто напросто разбежится!

Колебался лейтенант недолго - наверно, очень хотел получить первый ромбик на погоны. Его бойцы тоже не сильно возражали - уровень риска выглядел вполне разумным. Куда хуже попасть под внимание командиров званием повыше, те уже не будут считаться с потерями, а без лишних сантиментов потребуют "выполнить долг или сдохнуть".

Зато покупка у жителей городка мягкой утвари и превращение Мерседеса в потешную перину на колесах вылилась в целую историю. Пока полицейские пустили слух про "платим дорого", пока перекусили тем, что сердобольные хозяйки выделили в нагрузку к матрасам, пока все разложили под советы местных "экспертов", пока увязали... долгожданную команду "поехали!" я получил только когда солнце склонилось далеко за полдень.

Разгон лейтенант посоветовал начать без спешки, за несколько кварталов, чтобы я успел приноровиться к новому балансу и никакому обзору через вырезанную в матрасах смотровую щель. Репетиция помогла слабо - из проулка на прямой боевой курс я вылетел едва не завалив машину на бок. Скорее на удаче, чем расчете, удержал Мерседес на мостовой, проскочил до площади и понесся к ратуше, вихляя матрасами из стороны в сторону - в промахи стрелков по верткой и быстрой мишени я верил гораздо больше, чем в импровизированную защиту.

Перед дверями затормозил, почти остановился, воткнул первую передачу и прокричал набившимся в салон полицейским:

- Festhalten!!!

Упер покрепче ладони в руль, дал полный газ и бросил сцепление.

Ожидал удара, вязкого хруста ломаемого дерева... трехтонная туша высоко подпрыгнула на низком крыльце и вынесла двери из стен целиком, а затем повалила их, как поставленную на торец костяшку домино. Пока я судорожно ловил ногой педаль тормоза, Мерседес вломился в холл, сшиб статую какого-то исторического старикана, долетел до парадной лестницы, ударился в ступеньки и, снося колеса и трансмиссию, проскочил вверх чуть не до половины марша. Да так там и застрял посреди кусков камня и разбросанных по сторонам матрасов.

Скрежет и грохот сменило тяжелое дыхание экипажа, да тонкий свист пара, вырывающегося из разбитого радиатора.

Первым пришел в себя лейтенант:

- VorwДrts! Schnell! Schnell!

Полицейские с матом полезли из вставшего на дыбы Мерседеса. Мятые, в синяках, царапинах, в порванной форме, зато без лишних дырок в организмах. Я постарался не отставать - оторвал руки от выгнувшегося дугой руля, стряхнул с себя осколки перехваленного триплекса. Лицо в крови, на лбу гематома, мышцы ватные, зато все кости вроде как целы.

- Он шевелится! - один из полицейских вдруг принялся нервно тыкать стволом винтовки в сторону высаженных дверей.

Там, до груди накрытый поваленной дубовой створкой, лежал навзничь парень в коричневой рубашке. Из-под его затылка по белоснежному мрамору пола расплывалось густое кровавое пятно.

- Михель, Питер, - тут же принялся командовать лейтенант. - Живо на второй этаж, займите позицию в центральном зале. Ганс! Проверь гардероб и возьми под контроль коридор. А ты, Густав, погляди, что случилось с этим пруссаком!

Густав присел рядом лежащим под дверями парнем, приложился ладонью к его горлу, замер, как будто читая слова молитвы.

- Отмучался...

- Проклятье! Ему бы жить и жить! - осуждающе зыркнул на меня лейтенант, затем, развернувшись к лестнице, громко проорал: - Эй, вы! Там, наверху! А ну сдавайтесь, покуда живы! Работает полиция!

Где-то далеко наверху щелкнул выстрел.

- Уйдут по крышам, - заметил Густав.

- Пусть, - ответил ему лейтенант. - Так даже лучше. Пойдем, пошумим, пусть поторопятся. А вы, герр Кирхмайер, - лейтенант повернулся в мою сторону, - постарайтесь поскорее вернуться в отель!

Полицейские, то и дело крича про "почетную сдачу и вкусные тюремные печеньки", гуськом двинулись куда-то наверх. Я же, как завороженный, смотрел на цепочку кровавых следов, оставленных сапогами Густава.

Могу ли я считать Сашу отомщенной?

Или лежащий на холодном граните парень - очередная невинная жертва устроенного нами встречного пала?

Осторожно, стараясь не заляпать туфли кровью, я заглянул под злосчастную створку дверей. Поймал тусклый отсвет вороненного металла и после минутной возни вытянул винтовку, на вид совершенно такую же, как когда-то, на чердаке питерского дома. Как вживую повеяло шорохом голубиных крыльев, под подошвой хрустнул шлак. Я мотнул головой, скидывая наваждение, жадно втянул воздух.

Нет, тут совсем не Питер. В воздухе висит густой запах крови и сгоревшего пороха. Ни малейших сомнений: я только что убил врага. Настоящего, неподдельного, того самого, кто только что старательно стрелял в меня, а несколькими часами ранее мог, а возможно и выпустил поразившую Сашу пулю.

- Хотел через прямо сквозь двери палить, да не успел увернуться? - не удержался я от комментария в адрес мертвого парня. - Или... твоя неловкость есть знак провидения?! Неужели именно ты ранил Сашу? А может, ты просто помог мне найти годное оружие?!

Я по-новому взглянул на попавшую мне в руки винтовку. Провернул вверх рукоятку затвора, оттянул назад, убедился, что кроме патрона в стволе есть как минимум два в магазине.

- А знаешь, комрад, одного тебя мало. Моя Саша стоит как минимум троих!

Перехватил смертоубийственный аппарат поудобнее и похромал вверх по лестнице.

\\\*В отличие от германской полиции шупо, обмундированной в синюю форму, полиция безопасности, она же зипо, носила зеленую форму армейского образца (и потому именовалась в народе "зеленой полицией"). По функциям она была ближе к современной российской Росгвардии.\\\

\\\**В Баварии насаждение нацизма (а особенно силами СА) очень многими воспринимался именно как пруссинизация - покушение на независимость и самоуправление.\\\

\\\***Ругательство - "Обезьянья плешь!"\\\

\\\****Защитные свойства ваты сильно преувеличены в армейском фольклоре, хотя, на самом деле, вата вполне способна "развернуть" старую тупоконечную или экспансивную пулю. Поэтому обвешенные матрасами грузовики широко использовались во время гражданской войны в Испании.\\\

\\\*****Реально потребуется почти полминуты, но ГГ надеется, что лейтенант полиции не так быстро считает в уме.\\\

За экономным фасадом скрывалось внушительное сооружение; то есть, ратуша изнутри оказалась намного больше, чем снаружи. Более всего она напоминала средневековый, много раз перестроенный лабиринт. На каждом шагу мне попадались странные галереи, неожиданные переходы, узкие лестницы. При этом крики и спорадическая пальба слышались то справа, то слева, то сверху, я сполошно метался туда и сюда и никак не мог приблизиться к месту действий. Казалось, шесть полицейских и неизвестное количество нацистов бесследно растворились в бермудском треугольнике комнат и коридоров.

Потеря осторожности не осталась безнаказанной - в один далеко не прекрасный момент я буквально уперся в выскочившего из-за поворота толстощекого, хорошо упитанного парня-штурмовика. Воспринимай я винтовку предназначенным для стрельбы механизмом, тут бы и погиб в попытке нашарить спуск. Однако рефлексы распорядились оружием как дубиной - я просто пырнул вражину стволом куда-то в район живота. Сильно, со всего размаха, так что не только снес заверещавшего от боли парня с ног, но и выпустил из рук саму винтовку.

Хотел добить, подскочил к скорчившемуся на паркете нацику, примериваясь половчее к его толстой шее... ба-бах! - ударил в уши оглушительный звук близкого выстрела.

Инстинкт сработал быстрее головы - я отшатнулся обратно за угол, оставив позади чьи-то бухающие по полу сапоги. Бежать прочь? До следующего поворота метров двадцать, никак не успеть. Сигануть в окно? Полное безумие - высокий четвертый этаж, открытая, мощеная булыжником торговая площадь... даже если каким-то чудом не сверну шею, скрыться негде. Драться?

Ладонь сама собой легла на забытый, но все еще лежащий в кармане талисман - браунинг. Только успел передернуть раму, закидывая в ствол патрон, преследователь выскочил из-за поворота, грамотно, не прямо с угла, как я рассчитывал, а вдоль дальней стены, вдобавок, с уже прижатой к плечу винтовкой. Низенький и худой, в потешных кожаных шортах, с глазами, вытаращенными на половину рябой, перекошенной от страха морды... хорошим бы покойником я стал со своими кулаками. Бах, бах, бах, бах! Короткий пистолетик доказал преимущество перед длинным стволом винтовки - с пяти метров я без труда засадил большую половину магазина в тушку штурмовика, ответный же кусочек свинца всего лишь разбил стекло в соседнем окне.

- Третий фраг, - выдал вердикт и устало сполз по стенке на пол. Прислушался к ругани и жалобным стонам, доносящимся из-за угла. - Или все еще второй.

Обещание довести счет до трех подталкивало дострелить толстощекого... я не смог: его правая рука оказалась перебитой, поспешная повязка на бицепсе насквозь пропиталась кровью, и это несмотря на наложенный выше тугой жгут. Я собрал с пола и вышвырнул в открытое окно все винтовки, добавил скулящему нацику пару пинков в живот, выругался - мягкие туфли не слишком удобная обувь для подобного удальства.

Желание убивать выгорело дотла, осталась одна лишь дикая, нечеловеческая усталость. Самое время воспользоваться добрым советом полицейского лейтенанта: отправиться в отель, накатить грамм двести шнапса, да забыться до утра следующего дня. Разыскать бы еще выход из лабиринта...

Благие намерения оборвало тарахтение лихо зарулившего на площадь грузовичка. Под команды офицера из крытого выцветшим брезентом кузова на брусчатку посыпались бойцы в стальных шлемах и сине-зеленых мундирах. Здорово смахивают на рейхсвер, по крайней мере на первый взгляд, однако грузовичок явно гражданский, с черной кабиной, флага нет, знаки различия из окна четвертого этажа не рассмотреть. Радует, что не коричневые штурмовики СА, да только велика ли для меня разница?

Кто бы там ни приехал - если меня поймают, в самом лучшем случае, закроют в кутузке "до выяснения". Подержат недельку за решеткой, на казенных харчах, дальше разбирательство, а то и суд, ведь знаменитый немецкий ордунг никто не отменял. А ну как лейтенант не заступится? Повесят на меня превышение самообороны? Или предумышленное убийство? Хотя без суда может выйти еще хуже - времена лихие, мертвой тушкой больше, меньше... мне еще Сашу выхаживать!

- Последний бой, он трудный самый, - сфальшивил я по-русски.

Хочешь, не хочешь, а придется двигаться наверх, на крышу. Соседние дома пристроены вплотную, обязаны найтись проходы. Тем более, собирались же нацисты как-то улизнуть? Чем я хуже?

Поиск выхода на чердак не занял много времени, судя по всему, именно от него двигались встретившиеся мне штурмовики. Не слишком обрадовавшее меня открытие; удесятерив осторожность, я вскарабкался по узкой спирали лестницы к гостеприимно распахнутой двери. Взгляду открылся засиженный голубями частокол стропил, перекрещивающиеся шпаги тонких световых лучей в пыльной полутьме, хрустящий шлак под ногами... все как тогда, в далеком и холодном Питере, и одновременно - совсем как в холле ратуши - висящий в воздухе смрад, дикий и страшный коктейль из пороха, дерьма и крови!

- Густав, - не удержался я от вскрика.

Седоусый ветеран Великой войны раскинулся изломанной куклой прямо у входа, опознать его мне удалось только по залитым кровью усам; пуля попала прямо в переносицу. Второй полицейский, кажется, лейтенант звал его Гансом, скрючился под слуховым окном. Судя по редким судорожным всхрипам, еще живой. Я огляделся, прислушался, держа наготове браунинг, двинулся на помощь раненому. Правый бок весь в яркой текущей крови, я, говоря какую-то успокаивающую бессмыслицу, принялся задирать вверх китель и рубашку, чтобы осмотреть, а затем и перевязать рану, но тут полицейский судорожно задергался, я было попытался его удержать, но он замер сам. Хриплое натужное дыхание прекратилось, на чердаке, как и во всей ратуше, установилась удивительная тишина.

Первой моей мыслью было спуститься и таки добить толстощекого нацика. Я даже дернулся в сторону лестницы, однако остановился на полпути. Стрелять нельзя, звук привлечет внимание и ощутимо ускорит появление непонятных солдат. А хладнокровно душить раненого парня, или как-то сворачивать ему шею... четверть часа назад я был готов на подобное зверство. Теперь нет. Густав и Ганс не Саша, они пришли сюда драться, а не играть в ладушки. За них и без меня есть кому отомстить.

Засунув в карман мешающийся в руках браунинг, я закрыл и припер винтовкой Густава дверь. Затем полез через слуховое окно на крышу - к небу, солнцу и морю разнофасонных грязно-рыжих черепичных крыш. К свежему, не отравленному миазмами воздуху. К далеким, проглядывающих кое-где улицам, муравьиному шевелению зевак.

Чуть передохнул, дождался, пока глаза привыкнут к яркому свету и аккуратно, бочком вдоль ограждения, двинулся в дальнюю от площади сторону. Ушел недалеко - сразу за коробкой окна я наткнулся сразу на двух нацистов. К счастью - совершенно мертвых, лежащих чуть ли не в обнимку на крутом скате у печной трубы. Судя по многочисленным дыркам в коричневых рубашках - кто-то профессионально и жестоко расстрелял их практически в упор из пистолета.

Кажется, на этом зрелище я окончательно перегорел - ни радости, ни сожаления, ни нового страха. Главной и, пожалуй, единственной моей эмоцией стала досада: хлипкое ограждение снесено, без него двигаться по залитой кровью черепице слишком опасно. Придется искать обход, скорее всего, перебираться на противоположный скат. Логичнее всего это было сделать напрямую через чердак. Но я живо представил возвращение в пыль и вонь, поэтому развернулся, и направился обратно, к фасадной стене, вдоль которой, как я уже успел заметить, строители устроили специальную лестницу.

Без нового сюрприза не обошлось. На небольшой стальной платформе у самого конька, рядом с флагштоком, навзничь лежал хорошо знакомый мне лейтенант. Голова без шлема, ежик волос залит кровью, пистолет в прижатой к груди руке.

- Как же тебя угораздило! - бросился я к нему... и остановился.

В застывших мертвых глазах плескалось красное полотнище полуспущенного флага.

Жалость? Злость? Желание отомстить? Как бы не так! Удовлетворение - вот наиболее точное название чувства, которое я испытал при виде убитого полицейского. Ведь именно его глупая неосторожность стала поводом для выстрела по Саше.

"Судьба закрыла еще один контракт", - подумал я. И сразу же устыдился собственной неблагодарности. Для выправления последствий собственной оплошности герр Клюгхейм сделал все, что мог. Помог найти врача, помог отомстить нацистам. А вот самому лейтенанту иначе как молитвой помочь я уже не в силах.

Разве что закончить дело, которое он начал...

Я шагнул к флагштоку и потянул за тросик. Поддался он не вдруг, пришлось навалиться всерьез. Со скрипом, сопротивляясь, огромная тряпка поползла вниз. Метр, второй, третий... вот он край. Сорвал зубами узел шнуровки, торопливо, ломая ногти, вытянул веревку из заботливо обметанных петель.

Выругался, не сдерживая голоса:

- Fahr zur HЖlle!!!*

Перевалил через фасадную стену мерзкий красно-бело-черный комок. Смачно плюнул в середку тряпки, столкнул ее вниз. Невидимые из-за фасадной стены зеваки ответили криками. Вроде как радостными, все равно, желания сдаваться они мне не прибавили.

Осталось главное: вовремя смыться. В поисках пути отступления я дернулся в одну сторону, метнулся в другую, обрадовался, разглядев доски, брошенные для удобного перехода через излом крыш между домами. Принялся прикидывать маршрут, как половчее до них пробраться, по коньку или по краю, вдоль ограждения, ниже мешающих труб и растяжек, когда разглядел вывалившийся из ближайшего слухового окна клок отливающей золотом материи. Отбросив к черту осторожность, я быстро, наискосок по черепице, сбежал, а вернее съехал вниз, к окну. Потянул... да, это флаг! Старый добрый флаг Веймарской республики.

"Лейтенант пошел до конца", - напомнил я сам себе.

И уже через несколько минут пожалел о сделанном выборе. Непослушное полотнище рвалось из рук. Обрямканный кончик шнура упорно не лез в петли. Ржавый ролик блока клинил так, что временами мне приходилось повисать на тросике всем своим весом. Однако результат того стоил. Поднятый триколор широко развернулся над моей головой, загудел, затрепетал на ветру. Древняя, первобытная мощь, заключенная в самой сути знамени, прокатилась по телу жаркой волной, ударила в голову.

Ухватившись руками за флагшток, я вскарабкался на парапет фасадной стены. Выпрямился, расправил плечи, вскинул вверх сжатый кулак - совсем как парень на агитплакате "Железного фронта".**

Заорал в прозрачное закатное небо детское, глупое, и вместе с тем по-настоящему актуальное:

- Гитлер капут!!!

\\\*Отправляйся в ад!\\\

\\\**Да, такой символ-приветствие использовали не только коммунисты, но и эсдеки, в том числе - "Железный фронт", который выступал за республику против монархистов, коммунистов и фашистов.\\\

Под ногами шуршат желтые листья: осень 1932 года выдалась ранней.

- Шестая, - устало говорит Саша.

Не знаю, откуда она взяла правило считать шаги дюжинами, меня волнует только прогресс. На прошлой неделе мы начинали прогулки всего лишь с двух дюжин. Теперь... теперь можно и больше, Саша не против, да я не даю. После трех месяцев в кровати, на тонкой грани между жизнью и смертью, не стоит спешить. Поэтому я подставляю стул и усаживаю супругу отдыхать - сколько дюжин, столько и минут.

Местные уже привыкли, улыбаются, многие здороваются, а сильно поредевшие за время беспорядков туристы косятся: ну что за куршлюз - посередь тротуара сидит девушка на заимствованном из отеля венском стуле. И правда, несуразица, да что делать? Безвылазно торчать в комнате уже нет сил, использовать же инвалидное кресло с колесами на средневековой, мощеной булыжником мостовой - не слишком удачная затея.

- Устала? - интересуюсь я. - Пойдем обратно домой?

- В отель, - упрямо поправляет меня Саша.

Ей категорически не нравится, когда я называю отель домом; она видит в отеле прежде всего больничную палату, каждодневную боль и массу неприятных процедур. А я привык. Даже хотел выкупить "London", но хозяйка воспротивилась. Чуть не со слезами на глазах расписала четыре века бессменного ведения семейного бизнеса, так что мне стало неудобно склонять ее к продаже по-настоящему большими деньгами. Ограничился арендой. Поселил рядом врача и сиделок, выписал гору газет, поставил радио. Для себя, когда у Саши миновал острый кризис, оборудовал кабинет с прямыми телефонами и биржевым телеграфом. Перевез из Берлина двух брокеров и секретаря. Хочешь, не хочешь, а компанию надолго бросить нельзя.

- Ты слышишь? - вдруг прервала повисшую паузу Саша. - Музыка!

Я покрутил по сторонам головой, и верно, разобрал медные такты, доносящиеся откуда-то со стороны ратуши.

- Давай посмотрим? - нетерпеливо заерзала по стулу Саша.

Еще бы! Она отчаянно скучает, да и мне, признаться, тоже интересно. Месяц назад, на неожиданный в горном краю праздник рыбака, местные устроили качественный перфоманс - что-то типа костюмированной монстрации с чучелами рыб на палках. Саша тогда была слишком слаба для выхода на улицу, поэтому ее не взяли, и она две недели дулась на меня, врача и сиделок.

- Сейчас отдохнешь и пойдем, - легко согласился я.

- Ох, как же далеко мы сегодня забрались!

Я улыбнулся скрытому подтексту: последнее время жена полюбила кататься у меня на руках. Мне не в тягость, сейчас в Саше весу как в подростке, немногим более двух пудов. Ношу прямо со стулом, лишний раз тревожить грудь все еще крайне не рекомендуется, тем более, так проще, удобнее и, кажется, приличнее. А что прохожие оборачиваются, так это их личные проблемы - Дойчланд, во многом благодаря нашему "обратному палу", все еще совершенно свободная демократическая страна.

- Держись крепче, - предупредил я.

- Под ноги смотри! - ухватилась за край сиденья Саша.

- Поехали!

Добраться до ратуши быстрым шагом - совсем несложная задача. Можно сказать, мы даже не опоздали, самое интересное еще не началось.

Прямо в центре площади высилась примерно на два моих роста какая-то заботливо укрытая белым полотном штуковина. Вокруг нее, в парадном строе, выстроились несколько десятков полицейских чинов, мэр, чиновники и почетные граждане. За их спинами - поблескивали трубы местного оркестра, а вокруг, от края до края, густо толпились горожане. Чего-то ждут, а заодно - слушают речь про патриотизм, верность долгу, мужество, отвагу, и прочие непреложные ценности развитого европейского государства.

- Памятник поставили, - донес я до Саши обрывки услышанных фраз.

- Бисмарку?

- А кому же еще?!

Не виноват я, что бронзовый, гранитный или гипсовый Бисмарк в Германском рейхе едва не дотягивает до Ленина во времена СССР. Стоит, сидит, бежит, лежит - во всех мыслимых позах и перед каждым вторым сараем.

- Смотри, вроде покрывало снимать собрались!

И верно, под частый барабанный стук холстина поползла вниз...

- Wahnsinn! - опередила меня Саша.

На бронзовом осколке стены стоял, чуть наклонившись веред, бронзовый же полицейский. Широкоплечий, при полном параде, то есть в форме и шлеме, он одной рукой придерживался за стилизованный флагшток, вторую - выбросил кулаком вверх. Мужественное лицо как будто спрашивало: "а что ты сделал для разгрома нацизма?!"

- Лейтенант Клюгхейм! - узнал я лицо.

Надо же было мне три месяца назад, на крыше ратуши, попасть под объектив фотоаппарата! Да не простого обывателя, а самого Джонса Гаррета.* Фото, надо заметить, получилось весьма так себе, силуэт с минимумом деталей на фоне заходящего солнца, однако авторитет популярного журналиста сделал свое дело. Кадр просочился на страницы газет, а чуть позже - попался на глаза политиканам. Собирающим силы для отпора "походу на Берлин" Брюнингу и Гренеру позарез требовался символ - героически погибший "лейтенант под республиканским флагом" идеально подошел на эту роль.

- Он был без шлема, - проворчал я.

- А ты откуда знаешь? - как-то очень подозрительно насторожилась Саша.

- Тут полгорода его без шлема на стене видело, - я кивнул головой в сторону ратуши. - Хотя я скульптора понимаю. Так, то есть со шлемом, сразу понятно - полицейский подвиг совершил, а не какой-нибудь левый проходимец вылез.

- "Гитлер капут" тоже полицейский кричал?

- Наверное, - как можно более беззаботно пожал плечами я. - Хотя мне кажется, лейтенант вопил про что-то совсем иное, да только зеваки неверно разобрали слова.

- И Мерседес наш сам собой в ратушу залетел?

- Лейтенант попросил прокатиться, - с легкой совестью повторил я вошедшую в полицейские протоколы историю. - Не мог же я отказать представителю законной власти в помощи?

- И чек на сотню тысяч ты вдове лейтенанта выписал за разбитую машину?

- Ты же сама все знаешь, - в попытке сменить тему я склонился к Сашиным губам для коварного, совсем недружеского поцелуя. - История с подвигом лейтенанта сильно на меня подействовала. Настолько, что я тогда не удержался, и все же сделал предложение одному важному господину... да-да, тому самому, который из Кельна.

- Ох, Хорст, лучше признайся, сколько миллионов ты ему пожертвовал на создание новой парти!

- Если без продыху копить, кубышка треснет, - невинно пожал плечами я. - Последний нырок Доу вниз, впрочем как и быстрый отскок, позволили нашему Quantum Fund заработать неприлично много. С таким капиталом без политической крыши работать уже нельзя, да и в рамках биржи нам стало тесно... а политику Брюнинга по сокращению расходов, если смотреть на нее с позиции макроэкономики 21-го века, назвать иначе как безумием язык не повернется.

- Dummkopf! Канцлер голод!** Да его программа и без знаний будущего неадекватна, - возмутилась Саша. - Зарплаты срезал. Пенсии срезал. Пособия по безработице - и те срезал. Как специально*** избирателей в объятья коммунистов да нацистов загнал!

- Герой, остановивший тремя ротами рейхсвера марш нацистов под Лейпцигом, политик, вынудивший Гитлера с дружками свалить в Швейцарию, - поддразнил я негодующую жену. - Аскет, живущий исключительно ради счастья германского народа. Депутат, отдающий большую часть зарплаты бедным рабочим... еще и в пиаре толк знает, вот не верю я, что местные бюргеры раскошелились на памятник лейтенанту без подачки из Берлина.

- Что же ты тогда в партию Центра не вступил?!

Провокация с недружеским поцелуем повернулась неожиданной стороной. Да и тема пикировки ушла слишком далеко от шуток. Поэтому продолжил я серьезно, тщательно подбирая слова:

- Когда у тебя миновал кризис, я всерьез думал поддержать партию Центра. Ведь кого еще?! Коммунисты переобулись на лету в паинек и лучших друзей эсдеков,**** чума на оба этих дома. Народники подобрали к себе недобитых наци. Остаются местечковые фермеры да баварцы, простые честные парни, у которых нет ни идей, ни перспектив. А Брюнинг... на первый взгляд он всем хорош. Решительный антикоммунист и антифашист, по реальным полномочиям теперь едва ли не диктатор. Вдобавок, рисков доиграться до нового фюрера с ним нет; фюреры, по крайней мере поначалу, опираются на популярность в народе, а ты сама назвала Брюнинга "канцлером голод". И это еще одно из самых мягких его прозвищ.

- Рейхсвер... и Рейхстаг, - прервала меня Саша. - Вот его реальная опора.

- Именно! - обрадовался я пониманию сути. - Брюнинг как мог старался тянуть эту ниточку, отложил выборы аж до самого декабря, но отменить совсем их не мог; а после выборов, без резкого изменения экономического курса, он кресло ни за что не сохранит.

- Он за него и не держится, - заметила Саша.

- Не держится, - согласился я. - Куда хуже, считает, что только он один может спасти Германию. Фанатика нельзя убедить в необходимости перемен, особенно если он мыслит как твердолобый бухгалтер, исключительно двумя действиями арифметики в масштабе оборотно-сальдовой ведомости. Не получилось поднять государственные доходы - значит, надо урезать социальные расходы и увеличить налоги. А то, что такие действия тут же отзовутся падением производства, дикой безработицей и еще большим снижением этих самых госдоходов - понять не способен. Еще и радуется, как дурак, что инфляция не растет.*****

- Ох, опять! Ты мне уже все уши своим Кейнсом прожужжал!

- Да! Жаль только, до взрослого монетаризма местные экономисты еще не доросли.

- Одного поля ягоды, - поморщилась Саша. - Специалисты по заливу кризисов бюджетными деньгами.

- Но ведь это так просто и логично!

\\\*Гаррет Джонс - с 1930 года внешнеполитический советник премьер-министра Ллойд-Джорджа. Неоднократно посещал Германию и СССР, сделал репортаж о Гитлере, написал серию статей о голоде в СССР. Погиб в 1935 году в Монголии, вероятно - убит сотрудниками НКВД.\\\

\\\**Прозвище канцлер Брюнинга, данное за политику урезания социальных расходов.\\\

\\\***Есть подозрение, что на самом деле специально - в попытках отсрочить, а то и отменить совсем выплаты контрибуции. Причем в деле отсрочки платежей Брюнинг действительно преуспел (а это на 1930 год аж 47,5% бюджета Германии), а вот внутриполитическую ситуацию - безнадежно упустил.\\\

\\\****Данный процесс едва не произошел в реальной истории (перед лицом угрозы со стороны НДСАП), помешали лишь энергичные действия Тельмана, поддержанные с И. Сталиным.\\\

\\\*****Обратная зависимость между инфляцией и уровнем безработицы была предложена в 1958 году Уильямом Филлипсом и хорошо ложилась на идеи кейнсианства. Однако в 1970-х годах выяснилось, что данная связь несколько сложнее, чем казалось.\\\

Продолжить возражения я не сумел, Саша притянула меня за шею к себе, быстро поцеловала в губы, чуть отстранила и ласково взъерошила рукой мне волосы:

- Может хватит? Ты уже достаточно изменил историю.

- Сильно, да недостаточно!

- Вспомни, что ты мне обещал?

- Свалить за океан?!

- На Кубу! - в глазах Саши зажегся огонек мечты. - Белые пляжи, пальмы, бананы и пиратский ром, - она покачала в руке воображаемый стакан. - Будем нежиться в теплом океане и смотреть на восток, не плывет ли к нам белый пароход.

- Искусительница, - притворно шмыгнул носом я, однако тему экономики не оставил: - Ведь на самом деле, нужно всего лишь вовремя залить кризис деньгами, а затем аккуратно собрать лишнюю ликвидность через налоги. Главное не бояться инфляции, в разумных размерах она даже полезна, а гиперинфляция, при упоминании которой все местные приходят в мистический ужас, - суть пустое пугало, точнее, банальная неспособность государства вытряхивать положенные налоги с трудящихся и капиталистов.*

- Можно подумать, историю экономики будущего я меньше тебя штудировала, - недовольно фыркнула Саша. - Залить получается хорошо, а вот собрать - как-то не очень. В результате бесконечный и повсеместный рост госдолга. Мне кажется, это путь в тупик, и тебе совсем не обязательно толкать на него новый мир.

- Пусть так! Все равно то это очень, очень длинный путь!

- Как знаешь... партнера ты выбрал "достойного". Однопартиец Брюнинга чуть ли не с прошлого века, но при этом его полный антагонист. Полубанкрот, биржевой игрок-неудачник, хитрый махинатор, нет банка, в который бы он не обратился за кредитом.

- Зато семьянин хороший. Настрогал семерых детей!

- И кстати, - не поддалась на мою новую уловку жена. - Не про его ли долг в сорок миллионов марок недавно писали в газетах?!

- Долги не личные, а муниципальные. Тем более, реально срочных там и десяти миллионов не набиралось, - как можно небрежнее отмахнулся я. - Если вылезет в рейхсканцлеры, погасит шутя.

- Если...

- А лучше варианты у тебя есть? - начал закипать я. - Кроме Кубы? Сама ведь знаешь, мы с точки зрения местного истеблишмента никто, пустое место, только неподъемные долги заставили этого надутого сноба общаться хоть формально на равных.

- За деньги... да, ради денег Конрад с самим дьяволом за стол переговоров сядет, да не просто так, а в надежде обвести того вокруг пальца.

- И сел, с Гитлером в истории старого мира. Не обхитрил.

- За тобой не стоит ни широких народных масс, ни СА, ни СС.

- Обманет и ладно, - не стал упираться я. - Собственно, вернуть деньги я и не рассчитываю.

- Вот и прекрасно! - взорвалась Саша. - Пусть чертовы боши сами решают свои проблемы, а с нас хватит. Пусть не Куба с теплое море, а Майями, океан, рыбалка и крокодилы. Ты же сам мне тысячу раз говорил, что в штатах с хорошими деньгами есть где развернуться.

Я посмотрел на бледную, все еще нездорово худую Александру. Может и в самом деле, плюнуть на политические заморочки, да махнуть на докастровскую Кубу? Пока нельзя на выходные слетать в Тайланд или на Мальдивы, это лучший и фактически единственный в мире тропический курорт. Янки не зря вливают в кубинские гостиницы, казино и бордели десятки и сотни миллионов долларов. Безопасность и роскошь в сочетании с прекрасным теплым морем, чего еще может пожелать уставший от жестокой деловой суеты миллионер?

- Встречный пал твой план, и он сработал, - озвучил я свои мысли. - Ты права, нам больше незачем вмешиваться в историю.

Да, поездка на Кубу и обратно займет три или четыре месяца. Да, она обойдется в десятки тысяч долларов. Не страшно. Мы легко можем позволить себе такое путешествие.

- Спасибо таким парням, как лейтенант Клюгхейм, - Саша кивнула головой в сторону памятника. - Вирус нацизма, слава Богу, Германия поборола. Без товарища Гитлера, фанатика и авантюриста, общеевропейская бойня крайне маловероятна.

- Зато в колониях великие державы будут сражаться до последнего туземца, - хмыкнул я в ответ.

- Фу!

- Слишком цинично?

- Нельзя так... туземцы тоже люди.

- Извини уж, как есть.

- Ладно, - Саша стерла с лица недовольную гримасу. - Главное, чтобы в Европе не передрались.

- Вроде как не должны, это же просто невыгодно. Да и не успеют, совсем скоро яйцеголовые изобретут ядерное оружие,** испытают и примут концепцию неприемлемых потерь. А без большой войны крах империализма затянется лет эдак на пятьдесят. Глобализма в стиле Pax Americana, возможно, и вовсе не случится.

- Для мира в целом... разве это так плохо?

- Технический прогресс очень уж сильно замедлится... хотя ты права, для отставшего СССР это скорее позитивный вариант. Да и в колониализме, если подумать, есть свои прелести. Вдруг у Сырцова и его дружков, в отличии от Сталина, хватит мозгов помочь великим державам устроить на месте единого коммунистического Китая пять-шесть зон влияния...

- Вот именно! - с неожиданным воодушевлением развила мою мысль Саша. - СССР может хотя бы Манчжурию в свою пользу отделить, она того стоит.

- И ты туземцев не жалеешь, - укоризненно покачал головой я. - Хотя русская Маньчжурия, действительно, стоит свеч. Да вот незадача, у большевиков пупок развяжется оттуда японцев выгонять. Им бы Монголию с Синьцзяном за собой удержать,*** и то ладно.

- Все лучше, чем "Культурная революция" Мао, - для порядка попробовала поспорить Саша. - И еще, не забывай, Японию в Китае не хотят видеть ни американцы, ни британцы, ни французы. Глядишь, какой-нибудь интересный альянс и сложится.

- Вот и пусть меряются органами подальше от Европы, - закруглил тему я. - Чем ожесточеннее воюют в колониях - тем больше у Советов времени на трансформацию.

- Надеюсь, они не зависнут на транзите из феодализма в демократию!

- Ты имеешь в виду в фашизме? Почему нет? - усмехнулся я. - Фашизм здоровому колониализму совсем не помеха. Но если говорить серьезно, то при демократической Германии шансов так неудачно зависнуть мало. Пусть большевики своими собственными идеями не блещут, а все же им хватит ума не перенимать к себе проигравшую идеологию.

Саша задумалась, а я огляделся вокруг. Праздник заканчивался: монумент открыт, награды вручены, торжественные речи сказаны. Горожане начали потихоньку расходиться - вечернее пиво само себя не выпьет. Пора и нам возвращаться в "London".

- Может быть, пойдем домой... в отель? - резко сменил я тему.

- Пожалуй, - Саша поднялась со стула, придерживаясь за спинку. - Не надо меня нести, я хорошо отдохнула, и тут совсем недалеко.

Дорога, и правда, много времени у нас не отняла. А вот попасть в "London" оказалось непросто. Прямо рядом со входом красовался деревянный стенд, на котором висело несколько карикатурных карт звездного неба и выведенная крупными готическими буквами реклама: "Астрология, хиромантия, предсказание будущего! Гороскоп за 50 пфеннигов!" Рядом, на небольшом возвышении, стоял длинноносый старикан в пестром тюрбане. Вокруг него, загораживая нам проход, выстроилась целая толпа.

В отличии от той, что на площади - совсем не праздничная. Молча, без привычных шуток или смеха, люди смотрели на несущего околесицу астролога. В потерянных взглядах светилось желание увидеть чудо.

- Хорст, - обратила мое внимание Саша. - Я знаю, что они хотят. Им вовсе не нужна демократия. Им нужно что-то вместо религии.

Вместо ответа я фыркнул, и принялся энергично проталкиваться к дверям отеля. Не слишком удачная идея; длинноносый астролог, наконец-то приметив платежеспособных клиентов, немедленно насел на нас с предложением:

- Угодно господам получить гороскоп? Или узнать будущее по линиям рук?

- Verdammtes RДuberpack!**** - грубо оборвал я попрошайку.

Саша, однако, послушно протянула астрологу руку. Он склонился над ладонью, зачем-то поводил по линиям желтым от никотина ногтем.

- У вас порок сердца, - заявил он категорически. - Однако линия жизни длинная, вы доживете до восьмидесяти лет. Ваши чувства развиты сильно, линия разума очень коротка, зато вы музыкальны и любите помечтать. А еще я вижу здесь троих детей.

- Так и будет, - с грустной улыбкой подтвердила чепуху Саша. - Спасибо вам.

Она отдала астрологу марку, и потащила меня к дверям. Толпа, прежде злая и неподатливая, теперь расступалось перед ней как перед мессией.

Я думал, мы сразу пройдем внутрь, но у самого входа в отель Саша вдруг приостановилась:

- Знаешь, а ведь твой разлюбезный Конрад - еще тот диктатор по натуре.

- Диктатор, но с сильным демократическим уклоном, - возразил я. - И хорошо. В нищей, униженной и озлобленной стране умеренного политика не выберут. А этот... у него есть шанс.

- А потом? - перебила меня Саша. - Что будет дальше?

- Он даст экономике минимум три-четыре года роста. Когда у избирателей появится работа и еда, они перестанут слушать сказки Гитлера, Реммеле,***** или Штрассера.

- Ты правда в это веришь?! - Саша обернулась к толпе. - Недовзрослые любители астрологов и кликуш непременно посадят на свою шею нового "спасителя отечества".

- Пока общество здорово, - я проследил взгляд жены, - оно не нуждается в шарлатанах, великих вождях и фюрерах.

- Твои любимые политики ничем не лучше!

- Настоящие политики, в отличии от идейных фюреров и генсеков, честно берут деньги у капиталистов, а уж эти-то циничные денежные мешки знают толк в конкуренции. Демократическая драка за места в Рейхстаге для них не дешевые тараканьи бега, а мощное кадровое сито, способ выбрать из толпы менеджеров сильнейшего. То есть, ставя сегодня на Конрада, они не забудут заодно, на будущее, поддержать его противника из эсдеков и коллегу-конкурента из центристов. И пусть побеждает тот, кто лучше справляется с управлением страной.

- Разделение владения и управления...****** ладно, раз ты считаешь этот метод правильным, - Саша вдруг развернулась ко мне ко мне, обняла, доверительно прижавшись головой к моей груди: - Собираешься в Кельн? Езжай. Пусть эти люди больны, но даже больные не заслужили фюрера.

- Сердце мое полно жалости, - медленно повторил я старую, местами уже избитую цитату. - Не сомневайся. Дурь Руматы из меня вытрясли давно, еще на Соловках.

- Знаю. И ты знай - я не спутаю кровь с соком земляники.

\\\*В данном утверждении ГГ уже использует постулат Modern Monetary Theory, которая, впрочем, во много является развитием уже известного с начала 20-го века хартализма и идей Джана Кейнса.\\\

\\\** Германский ядерный проект стартовал в 1939 году, через несколько месяцев после открытия деления ядер. Вскоре после этого начались работы в и США. Первый ядерный реактор (Чикагская поленница) был запущен в 1942 году.\\\

\\\***Захватывать Синьцзян не надо, он в 1932 году и без того сателлит СССР.\\\

\\\****Чертово грабительское отродье!\\\

\\\*****Герман Реммеле - один из лидеров германского КПГ, выступал за ослабление борьбы против социал-демократов и за тактический союз сними против фашизма. В ноябре 1932 года был исключен из ЦК КПГ по инициативе Э. Тельмана, расстрелян в 1939 году в СССР.\\\

\\\******В Конгресс США нет или очень мало людей, чье состояние превышает $500 миллионов. Для сравнения, в парламенте Китая заседает 31 долларовый миллиардер, почти 10% от общего числа супербогачей в стране.\\\

До открытия второго, особого предвыборного съезда Христианско-демократического союза Германии остались минуты, припозднившиеся участники торопятся занять места. А я все мешкаю в проходе, пытаюсь определиться - искать ли свободное кресло, или все же плюнуть на особое приглашение, и провести ли пару-тройку часов с куда большим толком - в ближайшем биргартене.

Ради чего оставаться? Партийные собрания всех конфессий похожи друг на друга как однояйцевые близнецы; зайди к нацистам, коммунистам или агрокультуристам, везде под тусклым, едва пробивающимся сквозь табачный смог светом ламп увидишь ровно одно и тоже: увешанные лозунгами стены, сцену с очередным оратором у кафедры и скучающих чуть позади членов президиума. В самом же зале - воняющих чесноком, табаком и пивом статистов-депутатов, большая часть которых знает друг друга хотя бы шапочно, а посему - не стесняется делиться мнением через десятки голов соседей, порождая тем самым гул, более всего напоминающий рев идущего на взлет реактивного лайнера.

Послушать, о чем говорят? Зачем?! Прочитать стенограмму можно втрое быстрее.

Окончательно решившись на вариант с пивом и острыми колбасками, я развернулся к выходу и тут же расстроенно выругался:

- Mist!

Сбегать поздно.

Навстречу уже спешит Конрад Аденауэр, собственной персоной. Еще тот красавец - задранные к самым глазам скулы, неестественно худые, морщинистые, сползающие в узкий подбородок щеки, почти лысый череп. Похожая на оскал улыбка - последствие старой автомобильной аварии. Ходячая иллюстрация к расхожему ругательству: Dein Gesicht auf einer Briefmarke und die Post geht Pleite - твою рожу на марку-почта разорится.*

Летом, рассматривая фотографии старого мира, я никак не мог понять - как человек с подобной внешностью сумел не только попасть на почтовые марки, но превзойти по своей популярности Бисмарка. Теперь знаю секрет - у него удивительные глаза. Детские, ясные и при этом удивительно живые. Они говорят за все лицо.

- Рад, очень рад приветствовать вас в этом зале, - протянул мне руку герр Аденауэр.

- Удивительный успех, - отвечая на рукопожатие, я кивнул в сторону битком забитого зала. - Вашей партии нет и полугода, а уже есть полторы тысячи выбранных на местах депутатов. Полагаю, вы без труда возьмете сотню мест в Рейхстаге!

- Ох, хорошо если выбьем половину от вашего прогноза, - попытался скорчить унылую мину Конрад. - Нас давят по всем фронтам. Однако пойдемте, ваше место в президиуме!

- Зачем? - опешил я. - У меня нет никакого поста в ХДС!

- Есть, и самый важный, - отмел мои возражения Конрад. - Пойдемте же, мне давно пора выступать!

"Обдерет как липку", - тяжело вздохнул я.

Противиться, однако, не стал. Герра Аденауэра можно понять - большая политика, как и война, требует всего лишь трех вещей. Денег, денег и еще раз денег. Вывести ради них за руку на сцену и посадить в президиум неприлично молодого, вдобавок скандального биржевого спекулянта? Нет ничего проще. Толика лести, да еще и бесплатной, никогда не вредила делу выпрашивания денег.

Свою речь герр Аденауэр начал раньше, чем я успел удобно устроиться на стуле.

- Возблагодарим от всего сердца Господа нашего всемогущего! Нам, как и всему народу Германии, нелегко дались прошлые годы. Мы страдали все вместе, мы пережили и вынесли все это вместе. Так давайте поклянемся, что сохраним это единство и в будущем, сохраним ту же верность нашей нации, ту же любовь к нашему отечеству! А теперь все вместе: "Германия, дорогая Германия! Ура! Ура! Ура!"**

Забившие зал депутаты в ответ на немудреный призыв вскочили с мест, и принялись раз за разом скандировать "Германия! Ура!" Поднял свои задницы со стульев и президиум, мне пришлось изображать энтузиазм вместе со всеми. Хоть и выкрикивал я вместо "Hurra!" куда более ребяческое "Bier!" - смысл действа менялся мало.

Дождавшись, когда все вдосталь наорутся, герр Аденауэр оборвал последние вскрики резким взмахом ладони и принялся обстоятельно перечислять достижения партии за прошедшее с прошлого съезда время. Я заскучал, тяжелый рейнский диалект Конрада мешал сосредоточиться на сути событий; должно быть, я даже задремал с открытыми на призрак острых колбасок глазами.

Ровно до того момента, когда услышал знакомое по учебникам старого мира:

- Капиталистическая система не соответствует жизненным политическим и социальным интересам немецкого народа. Новая структура немецкой экономики должна основываться на учёте того факта, что время безграничного господства капитализма ушло.***

Лукавство. Громкое, рассчитанное на кричащие заголовки газет предвыборное лукавство. Я точно знал, предложенная Аденауэром альтернатива осталась все той же, целиком и полностью капиталистической. Однако сами слова! Зал провалился в мертвую тишину. Кажется, я услышал, как лопаются пузырьки в стакане минеральной воды.

- Мы считаем нужным социальное жилищное строительство за счет бюджета, - ударил по залу следующим тяжелым тезисом Аденауэр. - ХДС установит динамичную пенсию, которая будет зависеть не только от пенсионного вклада, а возрастать пропорционально увеличению государственных доходов. Следующим нашим шагом станут налоговые льготы на вклады в банках и специальные государственные премии на сбережения...

Дальше я не слушал.

Посеянные в Аденауэра зерна "общей теории занятости, процента и денег"**** дали отличные всходы. Меня захлестнул водоворот воспоминаний истории старого мира: Немецкое экономическое чудо,***** Итальянский расцвет, Японский взлет, Азиатские тигры, феномен Сингапура, все они, ранее перемешанные в малопонятную и несвязную кучу, вдруг начали выстраиваться в пронизанную стальной логикой картину.

Послевоенный расцвет экономик старого мира стоял на заложенном Конрадом Аденауэром социальном фундаменте!

- Кажется, наша поездка на Кубу откладывается, - прошептал я сам себе, подтягивая поближе карандаш и выданный организаторами съезда блокнот. - Причем надолго, очень надолго.

Маркс и его самозванный апостол Ульянов с ордой ортодоксального коммунистического клира никак не могли учесть, что развитый капитализм, в отличии от случившегося в СССР отраслевого феодализма, общество принципиально договорное и полное свободно действующих социальных связей. В его рамках можно договориться даже о такой сложной штуке как межклассовый мир, достаточно лишь осознания жизненной необходимости в сотрудничестве. Тем более, что границы этих самых классов неприлично быстро стираются, а на горизонте всерьез маячит призрак резкого повышения уровня жизни и потребительского насыщения.

Что такого исключительного сможет позволить себе мультимиллионер через двадцать-тридцать лет? Домик с десятком акров земли и теплым сортиром? Гардероб, полный пиджаков, штанов и шляп? Автомобиль премиальной марки? Лишний кусок мяса за обедом? Отпуск на Кубе? Так ведь это все примерно тоже самое, что будет доступно квалифицированному инженеру или дантисту.

Конечно, недобитая "аристократия" все равно найдет способы выделиться из "серой массы". Напялить бриллиант в десять карат на палец любовницы, себе на запястье подвесить коллекционный роллекс, выстроить в заповедном лесу гламурный дворец на сотню или две дворовых слуг, заказать стометровую океанскую яхту... Ха! Да только кому из действительно богатых людей моего старого мира нужно все перечисленное иначе как в качестве экзотического хобби? Брину? Цукенбергу? Ришару? Блумбергу? Мюррею? Дурову? Баффету?

Нет! Богачи и аристо, тащившие на своем кошельке искусства и ремесла все прошлое тысячелетие, более не локомотив экономики. Потребительский спрос эпохи массового производства придется тащить... самим массам. Более того, Великая Депрессия, во многом, есть следствие неготовности спроса к дешевому фабричному производству. Высший и средний класс мгновенно "наелся", а у рабочих и фермеров нет ни денег, ни привычки потреблять в кредит. Технический прогресс обогнал финансовый. Проще говоря, для массовой продажи телевизоров и автомобилей надо... дать возможность массам заработать стоимость этих самых телевизоров и автомобилей!

Аденауэр теперь - один из тех, кто понимает: каждый лишний пфенниг в кармане рабочего влечет за собой рост спроса, а значит и рост экономики в целом. Так же опытный политик прекрасно осознает, что сами по себе капиталисты на повышение зарплат или социальных отчислений в обозримой перспективе не пойдут. И будут, кстати заметить, абсолютно правы: увеличить свои издержки по сравнению с конкурентами - значит проиграть в конкурентной борьбе. Поэтому Аденауэр и берется - ради общего блага самих капиталистов - устанавливать новые правила игры сразу для всего рынка. Упирая при этом на масштабную раздачу необходимых для оживления производства финансов, проталкивание их мимо всех сословных и классовых барьеров до самых бедных, а затем изъятие налогами - с получивших свой профит бизнесменов и банкиров.

Избиратели, впрочем, услышат с высоких трибун совсем иное.

И слава Тесле!

Дотации на здравоохранение, пенсии старикам, льготы молодым, ипотеки семейным, пособия безработным, доступные всем и каждому потребкредиты, счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдет обиженны... столько не обещают даже самые оголтелые коммунисты. С таким мощным заходом в социальную тему товарищ Конрад станет рейхсканцлером не через пару-тройку лет, как мы с Сашей прикидывали, а гораздо раньше, как бы не сразу после выборов. А значит, пришла пора в него инвестировать - отдаст сполна, не деньгами так покровительством.

Для начала - взять хотя бы полупроводники, телевидение и селекцию пшеницы.****** Сколько удивительных и перспективных направлений нам открывает защита от вмешательства в бизнес докучливых государственных мужей! Где сейчас Зворыкин? Нельзя ли вернуть поближе к родине Юлиуса Лилинфельда? На кого работает Норман Борлоуг?*******

... В пустом зале уборщик задержал руку, прежде чем смахнуть со стола в корзину вырванный из блокнота лист. Его смутила крупная, много раз обведенная надпись - "Das Internet wird 1960 erscheinen. Ich werde es sehen!!"******** Несколько секунд он пытался понять смысл странных слов, затем хмыкнул - и со спокойной совестью отправил непонятный кусок бумаги в мусор.

\\\*В 1932 году Конраду Аденауэру уже 56 лет; в реальной истории канцлером ФРГ он стал в 72 года.\\\

\\\**Немного измененное начало одной из реальных речей К. Аденауэра середины 20-х годов.\\\

\\\***Эти принципы были изложены Аденауэром в Дюссельдорфских тезисах ХДС в 1949 году.\\\

\\\****Основополагающая работа Д. Кейнса, в реальной истории опубликована в 1936 году.\\\

\\\*****За пять первых лет правления Аденауэра ВВП увеличился на 48%, реальная зарплата -- на 80%. К концу 1950 гг. Германия обладала самой мощной и динамичной экономикой в Западной Европе.\\\

\\\******Начало Зелёной революции было положено в Мексике в 1943 году сельскохозяйственной программой мексиканского правительства и Фонда Рокфеллера.\\\

\\\*******Зворыкин - один из создателей современного телевидения, Лилинфельд - первым запатентовал транзисторный эффект и электролитический конденсатор, Борлоуг - отец "Зеленой революции".\\\

\\\********Интернет появится в 1960. Я его увижу!\\\

11. Эпилог

Москва, 22 июня 1941 года (11 лет с р.н.м)

Неспешная, человек в полтораста, очередь подтащила нас к часовым, застывших у отделанного черным гранитом прохода.