Сказка для Сказочника

6.

Ничего необыкновенного на родильном этаже не было.

Такой же коридор с окном в сад, такие же двери по обе стороны коридора, такой же пол, точно такие же светильники, как и на нашем этаже, и тоже светятся через один. Только коридор немного короче и стеклянной дверью перегорожен. А за этой дверью должно быть то самое необыкновенное место, где женщины становятся мамочками.

Но уже через две минуты я узнала, что и там ничего необыкновенного нет. Стены, пол, светильники, открытые и закрытые двери. Все простое и обыкновенное, только чище, чем на нашем этаже, все совсем не такое, как показывают в иностранных фильмах или как я себе напридумывала.

Может, и не зря меня Мамирьяна романтичной дурой обзывает? А я с ней еще спорила. Практичнее надо быть, практичнее. Романтики все вымерли. Я последняя осталась. Мне все большого и чистого чувства хотелось. Мечтать о любви это глупо, вот чувство это по-современному.

«Хочешь большого и чистого, тогда отмой мужика в ванной и накорми «Виагрой»! Так Мамирьяна всегда шутит. А может, и не шутит. Но мне не того чувства хочется, что после «Виагры», а чтобы нежно обняли и погладили. Даже целовать не обязательно. Мамирьяна меня чуть с дерьмом не смешала, когда услышала такое. «Ты не кошка, чтобы тебя гладили!..» Ну, и пусть не кошка, а нежности все равно хочется. И ласки…

Вместо нежности и ласки мне к унитазу приходится бегать. Или очень быстро ходить. Медленно, после очистительной клизмы, не получается. Я-то думала, что Кисонька пошутил насчет клизмы. И зачем нужно это издевательство? Тут схватки усиливаются, а тут унитаз требуется. Вот рожу в туалете, будете знать!

Там же, возле туалета, я с Юлькой встретилась. Так она тоже грозилась на унитазе родить. Ее на час раньше привезли, и все очистительные процедуры раньше сделали. Даже переодели два раза.

- А я ту рубашку сильно испачкала, вот и дали другую. Марина руга-алась!

Не любит она лишние дела делать, это я еще на нашем этаже заметила.

Но долго болтать я не смогла, опять приспичило в туалет. А когда вышла, Юлька все еще у двери стояла. Может, опять пришла, а может, и не уходила никуда. Юлька плакала.

- Ты чего это? Сильно болит?

- Нет. Страшно мне, - стала размазывать слезы. Я, дура, болтаю всякое, а вдруг и правда… вот упадет ребеночек в унитаз и…

- Замолчи! Никуда он не упадет!

Мне и самой было страшно, и тоже такое опасение мелькало, но озвучивать эти мысли… не надо. Береженного, как говорится, Бог бережет.

Погладила Юльку по голове, а она прижалась ко мне, как к родной.

- Все будет хорошо, Юль. Ты только не бойся. Ольга говорила, что пока схватки, ребеночек никуда не денется, а вот когда потуги начнутся, тогда надо быть осторожнее.

- А как я узнаю, когда они начнутся?

- Когда начнутся, тогда узнаешь. По-другому болеть будет.

Это я так думаю, что будет по-другому. А у самой тоже никакого опыта. Ольге проще, у нее это не первые роды.

Переждала схватку, отдышалась и дальше Юльке шепчу:

- Мне говорили, что тогда раздувать сильно будет. Как будто ты в туалет хочешь. По большому.

- А если я и вправду захочу?

- Тогда позовешь Кисоньку и, если он разрешит, пойдешь.

Юлька кивнула, улыбнулась.

- Конечно, Кисоньку. Не Марину же звать. Она мне и с парашютом прыгнуть разрешит.

- Ага, прыгаешь это ты сама, а приземляешься уже с ребеночком.

- Годовалым.

- Почему с годовалым? не дошло до меня.

- А он сам уже ходит и все ест.

- Круто!

Мы прислонились к двери туалета и засмеялись. Другого места, дурехи, не нашли. А тут Марина появилась, и свои «пять копеек» вставила:

- Мамочки, мамочки! Если нагадите перед туалетом, сами за собой убирать будете!

- А в туалете можно?

Это мне поюморить захотелось, а Юлька захрюкала тихонько и за живот схватилась.

- В унитаз можно, на пол нельзя!

Важно так сказала, и на выход прошествовала.

Я, как смогла, выпрямилась, задвигала плечами и бедрами, передразнивая Маринину походку.

- Оксанка, ты ненормальная, - засмеялась Юлька сквозь слезы. Перестань меня смешить! Я на ногах уже стоять не могу.

- Иди, ложись тогда.

- А ты отнеси меня.

- Ну, и кто кого смешит?

- Ой! Юлька опять схватилась за живот.

- Ладно уж, отнесу. Только ты сама мне на спину влезешь.

Юлька уже не смеялась, она хрюкала и трясла головой. Глаза у Юльки были закрыты, и я не знала, больно ей или смешно.

- Юль, ты как? Может, я за Кисонькой сбегаю?

- Что, вот так все бросишь, и побежишь?

- И побегу. Но сначала в туалет зайду. Дурацкая клизма! Ты постоишь?

- Не-а. Я в палату пойду, - и Юлька стала разворачиваться, держась за стенку.

- Тебя провести?

- Ты же в туалет хотела, - напомнила Юлька, стоя ко мне спиной. Или передумала?

- А я после туалета проведу. Подождешь?

Провести Юльку я не успела. Появился Кисонька, и сам повел ее в палату. Еще и у меня спросил, как дела.

- Да вот, в туалет иду. После вашей клизмы. Если бы я знала, какая это гадость, ни за что бы ни согласилась!

- Во-первых, это необходимая процедура, и никому твое согласие не нужно. Во-вторых, клизма не моя, а твоя.

- Это почему же она моя? Я даже дверь не стала открывать, чтобы не отвлекаться.

- А ее тебе сделали, а не мне, - сказал Кисонька уже возле Юлькиной палаты.

Я тут страдаю, а ему смехуечки. Показала язык, но Кисонька этого не увидел.

Если бы мне утром сказали, что вечером я буду так себя вести, не поверила бы. Ольга говорила, что на роды надо настраиваться, что это не праздник и не пытка, а обыкновенная работа. Может, она и права, но я и на работе любила пошутить. Конечно, не все эти шутки понимали, но это уже их проблемы.

Я еще раз прогулялась до туалета и обратно, но Юльку больше не встретила. Дверь ее палаты была закрыта, из-за двери слышались стоны и какое-то бормотание.

А в моей палате было пусто и темно. Перегорела лампочка. Только в предбаннике, где умывальник, светила какая-то слабоваттная. Абсолютной темноты не было, все-таки окно во всю стену и снег за окном, но читать при таком свете я бы не стала.

Увидела Марину и сказала ей про лампочку, а она: «Ладно, поищу замену». Час уже ищет. Хорошо, что у меня мобильник с собой и подсветка, и часы. Надо же за длительностью схваток следить. А настенные часы теперь фиг разглядишь. На мебель не натыкаюсь, и то хорошо.

Лежать во время схваток это не по мне, а между схватками так и смысла нет. Я бы, может, села отдохнуть, но стула в родзале номер два не было. Зато табличка на двери была. Я посчитала, что это хорошая примета. С намеком вхожу одна, а выйду уже вдвоем. Чем ближе к родам, тем больше хороших примет я себе придумывала.

Ольга говорила, что сидеть роженицам нежелательно лучше ходить или лежать. Еще она рассказывала, что раньше знатные дамочки рожали на стуле. Только стул был особый, с дыркой в сиденье, с удобной спинкой и поручнями. Прям, не стул, а родильное кресло! Наверно, его потом в осмотровое переделали.

Может, и удобно было сидя рожать, но разве теперь проверишь! А в моей комнате вообще удобной мебели не было. Посредине какой-то длинный больничный стол метровой высоты. На такой я сама не рискнула бы влезть. А под другой стенкой древняя кровать, мне по колено. На кровати ни матраса, ни постельного, одна голая сетка, да и та до пола прогибается. Не кровать, а гамак на ножках. В такую ляжешь, и без посторонней помощи уже не выберешься.

Когда схватки стали сильнее и чаще, а от хождения я начала уставать, то попробовала присесть на раму кровати. Боком, как в дамское седло. Так Ольга советовала. Лучше бы я этого не делала! Подниматься мне пришлось с пола. Да и то не сразу поднялась. Две схватки переждала на четвереньках, уткнувшись лбом в ладони. Если бы кто-то заглянул тогда, то подумал бы, что я молюсь. Я, может, и помолилась бы, но меня только на самомассаж и считание вслух хватало. Странно, но те секунды, что я отсчитывала, оказывались длиннее тех, что показывал мобильник.

Еще час я бродила по палате между окном и дверью или стояла, вцепившись в подоконник. В одну из схваток заглянула Марина, спросила: «Как дела?» Я рявкнула: «Нормально!» и поинтересовалась, где лампочка?

- Ой! Меня Сергей Леонидович отвлек. А потом Катерина Петровна о чем-то спросила… Я сейчас пойду, поищу!

Марина убежала, и я опять осталась одна.

Ну и, слава Богу! Никто не мешает, не пристает с дурацкими вопросами. Алка говорила, что ее каждые десять минут таскали на осмотр и каждый раз говорили: «Плохо стараетесь, мамочка. Сколько еще ждать?.. Вы собираетесь рожать сегодня или в следующем году?»

Так что, Боже упаси рожать перед праздником, да еще перед Новым годом!

Мне повезло - до Нового года почти три недели, и праздника, вроде бы, никакого нет, а судя по крикам из других родзалов, все врачи сейчас очень заняты. Даже Кисонька в гости не заходит, хотя обещался. Ну, мне спешить некуда, до утра родить успею. Пока Кисонька дежурит. У другого рожать не хочу! Познакомлю Кисоньку со своим маленьким. Пусть и сыночка узнает, какими нежными бывают руки у врача.

А за окном творилось что-то невообразимое! Снег прекратился, тучи стали расползаться, появилась луна и куски звездного неба. А еще мигал фейерверк. Но где-то далеко и с другой стороны здания. Мне только отсветы видны были. Красиво!

Говорят, беременным женщинам на красивое надо смотреть. Вот я и смотрела. Пока могла. А потом закрывала глаза, прижималась лбом к холодному стеклу и начинала громко и медленно считать, заглатывая побольше воздуха, и сильно растирать немеющие бедра и поясницу. Была от массажа помощь или нет, не знаю, но от боли и глупых мыслей это отвлекало.

Последние двадцать минут я в окно почти и не смотрела. А когда что-то громко грохнуло этажом выше или над больницей, я открыла глаза и направилась к двери. Хватит торчать в темноте, надоело!

Кажется, моему сынику тоже надоело ждать. Я все обещаю: «скоро, скоро!», с самого утра обещаю, а «Германа все нет». Похоже, сыночка решил сам подсуетиться.

Что-то сильно надавило внизу живота, что-то теплое потекло по ногам, захлюпало в тапочках… Я дошла-таки до двери и заорала на весь коридор:

- Юрий Андреевич!

Ляпнуть: «К ноге!» дыхания уже не хватило.

Кисонька выскочил из палаты напротив, и уже на полпути начал говорить:

- Чего орешь, Дубинина? Ночь на дворе, люди спят…

Юморист хренов!

- А я в туалет хочу. По большому!

- А по маленькому?

- А по маленькому я уже! И мокрым тапочком об пол почавкала.

Кисонька внимательно посмотрел на меня, даже за руку зачем-то взял.

- А ты как себя чувствуешь? Вот прямо сейчас?

«Прямо сейчас» меня распирало и опять давило на низ живота.

- Как воздушный шарик, чувствую. Или взлечу, или лопну.

- Так, понятно, - Кисонька отпустил мою руку, взялся за плечо. Давай сейчас обратно в твою палату, я тебя посмотрю…

- Ага, только фонарик взять не забудьте.

- Не понял.

- У меня там лампочка перегорела, - сквозь зубы объяснила этому непонятливому. Еще два часа назад.

- А ты кому-нибудь сказала?

- Марине.

Кисонька поморщился.

- Ладно, Дубинина. Ты на ногах твердо держишься?

- Держусь.

А если учесть, что я с одиннадцати утра на этих ногах, а посидеть или полежать так и не получилось…

- Тогда раздвинь их чуть шире и обопрись спиной о стену.

- Зачем? поинтересовалась я, когда раздвинула и оперлась. Вы что, прямо здесь меня смотреть будете?

- А где же еще? спросил Кисонька таким тоном, будто каждый день смотрел меня на коридоре, а сегодня мне вдруг чего-то другого захотелось.

Пока я в полном обалдении переваривала ответ, Кисонька опустился на колено, поднял подол моей ночнушки, и запустил под нее руку. Что он там нащупал, не знаю, но поднялся очень быстро и скомандовал:

- Людмила Витальевна, готовьте четвертый стол! А с тобой, Дубинина, - улыбнулся он мне, - мы осторожненько пойдем в шестой родзал.

- А это где?

- Близко. Две остановки на метро.

- Угу, - кивнула я, отлепляясь от стены.

- Ты идти-то сможешь? Или каталку подвезти?

Ага, сейчас он пойдет за каталкой и, как Марина, пропадет на два часа. И я вцепилась в кисонькин рукав.

- А как же метро? Экономить будем?

- Будем! радостно подтвердил Кисонька, и обнял меня за талию. И как только нашел ее? Если потуги усилятся, ты говори постоим, переждем. И не бойся опираться на меня выдержу, не сломаюсь.

Вот в это верю. Он хоть и пониже меня будет, но мужчинка крепкий, жилистый. И обнимает он нежно и надежно, совсем как Темка.

Я невольно всхлипнула.

- Ничего, Дубинина, не бойся. Все будет нормально.

- Я не боюсь. Я так…

- И «так» не надо. Ты ногами-то шевелить не забывай. Вот и умница. А твой муж знает, что скоро папкой станет?

- Нет, - я остановилась, пережидая потугу. Нет у меня мужа.

- Не поверю, что нормальный мужик от такой, как ты, куда-то деться может. Вот родишь, и он, как миленький, прибежит.

- Не прибежит. Его убили.

- Давно?

- Почти полгода прошло. Что у вас за коридоры такие бесконечные?

- Нормальные коридоры. Скоро дойдем. Дубинина, а тебе говорили, что ты отважная женщина?

- С чего это вы взяли?

- Многие на твоем месте аборт сделали бы. Срок-то еще позволял.

- Не смогла я…

Мамирьяна мне все уши прожужжала: «Иди, скребись, дура! У меня и врач знакомый есть. Заплатишь и забудешь. Полчаса делов и никаких проблем. Ну, поплачешь, если захочется. Берет он дорого, но делает по высшему разряду. Может опять целочкой тебя сделать. Но учти, девственность сейчас не в моде».

А я не смогла. Это все равно, что самой убить Артемку. Мне казалось, что пока его ребеночек живет, и он тоже, вроде бы, живой. Ну, уехал он далеко, ну, не встретимся мы с ним больше, но живой, Темка, живой!

- Вот и дошли, Дубинина. А ты такси вызывать хотела.

- А вы мне шикануть не дали. Было бы что вспомнить.

- Шиканешь еще. Вот выпишешься и…

- Так я на ваши деньги шикануть хотела!

Кисонька даже споткнулся на ровном месте.

- Мне нравится ход твоих мыслей, Дубинина. Давай продолжим этот разговор перед выпиской.

- Как скажете.

- Так и скажу, - Кисонька подвел меня к самому дальнему столу. Два ближних были заняты. На точно такой же стол я не решилась сама залезть. Осталось нам с тобой совсем немного. Так что соберись с силами…

- Ага, немного, - не поверила я. Начать и кончить!

Боль куда-то подевалась. Страха тоже не было. А состояние такое, будто я немножко выпила. В голове легкий туман, настроение приподнятое, хочется смеяться и говорить всякие глупости. И почему девчонки здесь кричали? Или та самая боль еще впереди?

- Вот мы и начнем с белых бахилок. Галочка…

Как-то очень быстро и просто мне помогли забраться на стол, и в четыре руки натянули мне мешки на ноги. Белые, плотные, с завязками под коленом.

- А зачем?.. спросила я, пока ноги в бахилках устанавливали на специальные упоры.

- А ты думала, я тебя с грязными ногами на разделочный стол пущу?

- Юрий Андреевич, - покачала головой другая врачиха. Невысокая, немного сутулая и в очках. Что женщина о вас подумает?

- Дубинина, а что ты обо мне подумаешь? Кисонька сжал мои пальцы вокруг еще одного упора, с тряпичной петлей. Вот здесь держись. Во время следующей потуги потянешь на себя. Поняла?

С правой стороны я увидела такой же упор с петлей, вцепилась в нее и кивнула.

- Так что ты обо мне подумаешь, а то Людмила Витальевна волнуется.

- О вас ничего. А ноги у меня чистые. Я их вчера мыла.

- Скажи еще, что тебе выдали стерильные тапочки, - фыркнул Кисонька, что-то делая возле окна.

Кажется, там стоял какой-то столик, но я не уверена.

- Выдали, - подтвердила я.

Хотя называть тапочками это убожество… Такие же безразмерные чешки-пинетки выдавали в каком-то музее, когда мы всем классом ездили на экскурсию.

- А ты их записала.

Кисонька вернулся, а к столику у окна отправилась Людмила Витальевна.

- А вот и не записала. Они сами… Ой!

Опять пошла мощная потуга, и болтать сразу перехотелось. Я задышала открытым ртом.

- Дубинина, слушай меня внимательно! Кисонька склонился к моему лицу. Глаза не закрывать! Быть со мной в контакте. Вдох полной грудью. Задержать дыхание. Выдох медленный. Повторяю мед-лен-ный. Выдыхать через низ живота. Представь, что у тебя запор. Представь, что ты очень хочешь в туалет. Ты тужишься, тужишься и выдавливаешь! Понятно?

- Вы хорошо объясняете, - выдохнула я, когда смогла говорить. Образно.

- Кто на что учился. Ну что, готова?

Я кивнула, и началось: «Вдохнула… задержала дыхание… выдавливай… выдавливай…»

- Уф! Больше не могу, - выпустила петли, и откинулась на стол.

- Отлично! Молодчина! Все идет, как надо! Отдыхай, - Кисонька заглянул мне между ног и опять стал слева. Одну руку положил мне на живот, почти под грудью, вторую на колено.

Людмила Витальевна стояла справа, и тоже держала меня за колено.

- Отдыхай, Дубинина. Когда начнется, сразу говори. Помогу.

Я посмотрела на Кисоньку, кивнула, заметила Юльку на соседнем столе. Она отдыхала, укрытая синим байковым одеялом. А возле Юльки стояла маленькая кроватка-колыбелька, в которой лежал ребеночек. И тут мой отдых закончился. И опять:

- Вдох. Задержи дыхание. Медленно выдыхай. Дави! Раз. Два. Три. Отдыхай. Дубинина, смотри на меня. Глаза не закрывай.

- Я не закрываю.

Боли по-прежнему не было. А вот ощущения были очень странные. Мне казалось, что все это происходит не со мной. Хотелось, чтобы все побыстрее закончилось. Чтобы и возле меня стояла кроватка, и в ней лежал мой ребеночек. И чтобы над моей головой перестали болтать. Это почему-то нервировало. А еще хотелось воды.

- Юрий Андреевич, смотрите…

Рука Кисоньки убралась с моего живота. Но смотреть, чем он занят, не хотелось. Гораздо приятнее было лежать, пялиться в потолок и ни о чем не думать.

- Пускай. Лучше уж так, чем на шее.

- А может…

- Время еще терпит. Дубинина, ты как там?

Я не поняла, о чем разговор, и не очень-то хотела понять. Мне было лениво что-то понимать, я отдыхала.

Кисонька опять положил руку мне на живот, чуть выше пупка. Весь горб живота заметно сдвинулся ближе к коленям.

- Отдыхаю.

- Хорошо, Дубинина, отдыхай и слушай меня внимательно. Ты хорошо потрудилась. Остался последний толчок. Разозлись, закричи, сделай, что хочешь, но эта потуга должна стать последней. Поняла? Надо вытужить ребенка полностью.

- А он что, застрял?

Я начала приподниматься.

Кисонька удержал меня.

- Дубинина, ребенок хочет увидеть маму. Ты готова? Где потуга?

- Сейчас. Сейчас будет, - я опять прижалась к столу, посмотрела на огромную зеркальную люстру. Хорошо, что половина ламп была погашена. Может, они тоже отдыхали, как и я? Сейчас. Будет. Вот-вот… Начинается!

Я вдохнула как можно больше, и вцепилась в петли упоров.

- Работаем, Людмила Витальевна! Выдавливай, Дубинина! Выдавливай! Хорошо! Получается. Дави! Еще! Дави! Дави! Последнее усилие. ДАВАЙ!!

Я тянула на себя тряпичные петли, словно хотела их оторвать. Всю силу, весь воздух, что во мне оставался, я направила вниз. К животу, к коленям. К врачихе в белом халате, что стояла у меня между ног. Я уже почти сидела, и продолжала клониться вперед, словно хотела заглянуть за холм живота. Рука Кисоньки лежала у подножия этого холма и слегка вибрировала. Живот под его рукой становился плоским и дрожал, как вода в бассейне. И я изо всех сил потянулась вперед, словно это мне, а не Ларке кричали тогда с трибун «Давай!» И это я, а не Ларка, первой дотронулась до бортика.

- Есть!

- Поздравляю, Дубинина! Ты стала мамой.

Я откинулась на спину, выпустила петли и вдохнула. Изображение было, как сквозь мутное стекло. Потерла глаза кулаком и поняла, что плачу.

Кисонька улыбнулся мне, убрал руку с колена, правое колено отпустила Людмила Витальевна, а какая-то высокая худая врачиха держала моего ребеночка. Одной рукой. Под грудку. Он смешно висел, опустив ручки-ножки. Большая и тяжелая голова тоже свисала. Я смотрела на малыша и улыбалась. На темные волосики, на красноватое тельце, на крохотные пальчики. Кажется, ничего красивее я в жизни не видела.

Ребеночек недовольно захныкал.

- Поплачь, поплачь мой хороший. Мама слышит тебя, - зашептала я, даже не думая, что меня могут посчитать идиоткой.

- Ну вот, хоть одна нормальная мамочка, - сказала высокая врачиха, прикрывая малыша пеленкой. Другие обычно спрашивают, то почему он кричит, то почему молчит…

- Дубинина, а ты кого ждала: мальчика или девочку?

- Мальчика. Сына.

- А если девочка родилась, скажешь, чтобы я запихнул ее обратно и достал мальчика?

- Не скажу. Я не на базаре, чтобы обменивать товар. Что Бог дал, то и мое.

- Молодчина, Дубинина! Я тебя люблю!

- Мне нравится ход ваших мыслей. Поговорим об этом перед выпиской, - громко говорить не получалось, но шептала я вполне разборчиво. Себя, по крайней мере, я слышала хорошо.

Кисонька опять засмеялся.

- Вот, что значит, женщина правильно настроилась на роды. И приемы обезболивания применяла, и родила нормально, и сама после родов в нормальном состоянии…

- А кого я родила?

Бывали случаи, что по прогнозам ожидался мальчик, а рождалась девочка. УЗИ тоже не дает стопроцентной гарантии.

- Сына, как и хотела, - сказала врачиха, и положила ребеночка мне на живот. Придерживай рукой под спинку и лежи, отдыхай. Осталось совсем немного.

- Назвать-то как решила? спросил Кисонька.

Ему я не могла не ответить.

- Олегом. Олег Артемович.

Фамилию говорить не стала. Не будет у сыночки темкиной фамилии.

- Красиво.

Пока мы болтали, Кисонька и Людмила Витальевна копошились у меня между ног. Мне было все равно, что они там делают я смотрела на маленького человечка. Врачиха освободила мою грудь и сунула к его губам. И он взял! Зачмокал! А еще мой сыник смотрел на меня. Смотрел очень внимательно и серьезно. И глаза у него были темные, как грозовое небо.

Минут через пять ребеночка у меня забрали. Взвесили, обмеряли, взяли кровь на анализ. А меня начали зашивать. Я и не заметила, когда меня успели разрезать, даже не почувствовала. А вот когда зашивали это я почувствовала! Но кричать или стонать из-за нескольких стежков, мне показалось глупым. Да и сильной боли не было, вполне терпимая. Да еще Кисанька расхваливал меня изо всех сил. Сказал, что роды я провела по высшему балу, что их надо было снимать, как образцово-показательные, что я молодчина, что мало женщин сейчас рожает так легко и спокойно.

- Ага, гора родила мышь.

- Не прибедняйся, Дубинина хороша мышь, на четыре двести. Не представляю, какая мышеловка ее может удержать. Да и тебе до горы еще кормиться и кормиться. Ты сколько килограммов за беременность набрала?

- Пятнадцать.

- Почти идеально. Наверно, до последнего месяца никто не видел, что ты беременна.

- Может, поэтому мне место в метро не уступали, - пошутила я. Но шутка получилась не очень веселая: место мне действительно уступали крайне редко.

- Вот видишь, а ты гора-гора. Побольше бы таких «гор», и нам меньше проблем было бы.

Я лежала, слушала эти комплименты и улыбалась сыночке. А он лежал и смотрел на меня. Его запеленали в больничные пеленки и положили в маленькую железную кроватку с высокими бортиками. Кроватку поставили справа, между моим столом и стеной.

Мне было радостно, удивительно и как-то непривычно, когда я трогала свой пустой живот. Кажется, он провалился до позвоночника. И вдруг мне захотелось сразу три вещи: поесть, попить и чтобы стало тепло. Во время схваток и потуг мне было жарко, тогда я ходила в одной ночнушке, а теперь меня начало ощутимо трясти. Еще немного и я застучу зубами.

Одеяло и воду мне принесли, а с едой предложили потерпеть до палаты. Я обещала потерпеть а куда деваться?

Худая врачиха оказалась из детского отделения. Она и предложила отвезти туда моего сыночку. Чтобы я смогла ночью отдохнуть. Но я отказалась! Усталости пока не было. Наоборот. Кажется, я могла бы горы свернуть! Да и не насмотрелась я на маленького. Столько ждала и сразу отдать? Пусть остается, решила я.

- Вы первая мамочка за сегодняшний вечер, от кого я это услышала.

«Да я такая, я лучшая! И что тут поделаешь?» Хотела повторить любимые слова Мамирьяны, а потом… постеснялась. Был бы здесь один Кисанька, может, и сказала бы, а остальные… еще не так поймут, подумают, что я хвастаюсь. А мне и без хвастовства было хорошо. Всем остальным, кажется, тоже. Если я ничего не путаю, то я последняя на сегодня. Вот закончат возиться со мной и пойдут отдыхать.

Прибежала Марина и разрушила всю идиллию.

- Юрий Андреевич, скорее на санпропускник! начала кричать она еще от двери.

Дышала Марина так тяжело, будто не на лифте ехала, а бежала по лестнице с самого низу.

- Что там? И говори тише.

- Там такая жуткая авария, прямо «ой!»

Марина подошла ближе, но тише говорить не стала. Может, не услышала, о чем ее Кисанька просил?..

- А я-то тут при чем?

- Там молния в дерево ударила! А дерево на машину… - продолжала тараторить Марина.

- Я не автомеханик! Кисанька начал сердиться.

- Так в машине женщина беременная! Ее к нам занесли!

- Вот с этого и надо было начинать! Иди, скажи, что сейчас спущусь. Только быстро!

- Бегу!

И Марина убежала, шлепая тапочками. Скоро зашумел лифт.

- Людмила Витальевна, я сейчас осмотрю Артемову, и перевозите ее в палату. А еще… - Кисанька вздохнул. Подготовьте шестой стол. На всякий случай.

- А может, обойдется?

- Может быть, но… на всякий случай. С моей удачей, мы вполне можем получить одиннадцатую роженицу за вечер.

- Тогда это будет рекорд.

- Мы к рекордам не стремимся, мы успехов не боимся, - запел Кисанька, подходя к Юлькиному столу. Или как там пели в ваше время?

- Вернетесь, и я вам спою, - пообещала Людмила Витальевна.

И Кисанька поехал вниз. А Юльку вывезли из родзала. Ее ребеночка увезли еще раньше. Та врачиха из детского отделения. Я так и не узнала, как ее зовут. Когда освободился стол возле двери, я не заметила.

Людмила Витальевна заговорила с Галей о чем-то своем, медицинском, и меня, наконец-то, оставили в покое. Честно говоря, я давно об этом мечтала. Послать любопытных врачих мне казалось неудобным: и не чужие, вроде, и помогли спасибо им, а отвечать так, как Мамирьяна, чтобы человек отстал и не обиделся, я не умею.

Сыночка лежал и смотрел с таким серьезным видом, будто делал невероятно сложную работу. И я в который раз удивилась: вот этот маленький человечек, вот это чудо пряталось во мне все девять месяцев!..

Помню, еще полгода назад мы с Темкой пошли на УЗИ, посмотреть, кто там живет во мне. Но ребеночек не захотел признаваться, мальчик он ли девочка. Врач только и сообщил, что развитие идет без патологии, и назначил новый срок осмотра. Он сказал, что к тому времени плод может повернуться.

«Плод» смешное слово. Мы с Темкой дружно захихикали, когда услышали его. А перед уходом я спросила у врача: «Как же ребеночек поместится там, среди всех моих печенок-селезенок?»

Понимаю, что глупый вопрос, но тогда он казался мне очень важным. А врач спокойно ответил: «Найдет местечко». Наверно, ему и не такие еще вопросы задают. Темка потом сказал, что врачу столько платят, чтобы он не только смотрел, но и консультировал, и что я могла хоть целый час консультироваться, если мне надо. Тогда же Темка и на второе УЗИ пообещал со мной сходить. А через два дня Темки уже не было.

Я больше не пошла к тому дядечке-доктору. И не денег мне было жалко нашлись бы деньги! просто идти туда одна я не смогла. Вдруг дядечка нас запомнил, вдруг он спросит: почему сама?.. Объяснять «почему» мне не хотелось. Я пошла в бесплатную больницу, и такого там наслушалась…

Пока я делала ревизию своим воспоминаниям, врачихи куда-то подевались. Бабулечка в белом халате мыла пол. Потихоньку дошла и до меня. Отодвинула кроватку с ребеночком, пошаркала тряпкой, и поставила кроватку ближе ко мне.

- Что ж тебя здесь оставили, маленький? заговорила, как запела.

Старенькая совсем, лицо, как печеное яблоко, а голос приятный.

- Я попросила оставить.

Бабулька подошла ко мне, поправила одеяло.

- Опросталась, девонька? С облегчением тебя.

Я не сразу поняла, к чему это она сказала. И пока я думала, чего бы такого ответить, и надо ли отвечать, бабулька вернула ведро на тележку, и укатила ее из родзала.

Что-то не видела я этой бабульки на нижнем этаже. Наверно, она качественней всех убирает, вот и назначили сюда. Хлоркой, по крайней мере, после уборки не воняло.

Я осталась наедине с сыночкой. Это было приятно. А он все не спал. Интересно, о чем думает этот человечек?

Пол еще не совсем высох, когда появился Кисонька с Людмилой Витальевной. За ними шли две врачихи. Галина и еще одна, незнакомая. А ту женщину, что попала в аварию, везли на каталке. Галина капельницу над ней держала. Пока роженицу перекладывали на разделочный стол, Кисонька ко мне подошел.

- Дубинина, ты еще не спишь?

- Не сплю.

- Вот и не спи. В палате спать будешь.

- А когда меня в палату?

- Где-то через час. Ты как себя чувствуешь?

- Хорошо. Только знобит немного. Еще миска между ногами мешает. Ее можно убрать?

- Это не миска, а кювета для сбора крови. И убирать ее пока нельзя. Сейчас я посмотрю, сколько кровушки из тебя натекло…

Кисонька отвернул одеяло, и ногам сразу стало холодно. Меня всю затрясло.

- Что кровяной колбаски захотелось?

Спрашивать пришлось сквозь зубы, чтобы не прикусить язык.

- С чего ты взяла?

- А зачем вам кровушка?

Кисонька поправил одеяло, и наклонился к моему лицу.

- Дубинина, - интимно зашептал он. Ты иногда как скажешь… я, прям, не знаю, что ответить. Хорошо, что тебя Марина не слышала. Она девушка впечатлительная, в обморок может упасть.

- Интересно, эта «впечатлительная девушка» нашла лампочку или до сих пор ищет?

- Вот черт! Совсем забыл об этой лампочке! Ладно, увижу Маринку спрошу.

- Вы лучше сами найдите и вкрутите. Так оно надежнее будет.

- Дубинина, я что, похож на электрика?

- Ну, как хотите. Значит, ваш родзал «номер два» будет работать только в дневное время.

- Тоже мне, Касандра выискалась! фыркнул Кисонька, и тут его позвали:

- Юрий Андреевич, у нас все готово!

Я только раз глянула на дальний стол, и опять стала смотреть на сыночку. А он все не спал. Лежал себе молча, хмурил бровки и смотрел. Может, с ним что-то не так?

- Юрий Андреевич! громко, на весь родзал позвала я. Ради сыника стеснятся не стала. А у меня ребенок не спит! Это нормально?

- Нормально, Дубинина, нормально! Отозвался Кисонька, не оборачиваясь.

Он стоял справа от роженицы и что-то делал.

- Не спит, значит, не устал, - сказала Людмила Витальевна. Есть новорожденные, что первые пять-семь часов не спят. А есть такие, что засыпают уже через полчаса после рождения. Роды бывают разные, дети тоже. Не беспокойся, заснет.

Подходить ко мне она тоже не стала, прочитала свою лекцию, не сходя с рабочего места.

- Понятно, спасибо.

Будь вместо этой врачихи Сашка, он бы мне ответил намного короче. «ХЗ, сестренка, ХЗ». Если переводить на русский язык и без мата, то получилось бы: «Хто знает, сестренка, хто знает». Всех девушек Сашка делил на сестренок и подруг. «Сестренки» - это те, с кем он еще «нет», а «подруги» - с кем уже «да». Одна девчонка сказала, что Сашка это три «П» в одном флаконе простой, приятный и прикольный. И не красавец, и не богатый, но с ним было легко и уютно, как с плющевой игрушкой. «Подруги» его хвалили, а на «сестренок» он не обижался и их почему-то становилось все меньше на нашем курсе. Может, и я стала бы для Сашки «подругой», если бы не появился Темка. А то Мамирьяна совсем уже задолбала меня. «В наше время неприлично быть целкой в двадцать лет!» Так она говорила при каждой нашей встрече.

Если бы Кисанька был рядом, я бы рассказала ему про Сашку и про его смешное «ХЗ». Но отвлекать занятого человека…

Похоже, у той женщины все шло не так легко и просто, как у меня.

Смотреть-то я не смотрела, и подслушивать не собиралась, но не затыкать же уши, когда при мне говорят. Я старалась не слушать, но отдельные слова иногда улавливала:

- …как она?

- …потуга!

- …работаем!

- …как там?

- …скоро!

- …не приходит в сознание!

- …следить за давлением!

- …потуга!

- …работаем!

- …появилась головка!

- … рассекай!

- …тащи!

- …зажим!

- Ну, вот и все! выдохнул Кисанька.

Я не выдержала и опять посмотрела в ту сторону. Людмила Витальевна держала совсем маленького ребеночка. Ручки-ножки тоненькие, тельце темное, почти фиолетовое. И свисает так, будто в нем нет костей. Еще и пуповина торчит. На новорожденного котенка похож.

- Хорошая работа, девочки! Всем спасибо.

- Это его отец пусть вам спасибо говорит, - сказала Людмила Витальевна, взвешивая малыша. Что жену ему не разрезали. Я думала, что без кесарева не обойдется. Два сто. Маловато.

- Для недоношенного не так уж и мало - возразил Кисонька.

- А с чего вы взяли, что он недоношенный? Отец карту передал? спросила Галина.

- Я и без карты вижу. И ты увидишь, если подойдешь ближе и посмотришь.

- А на что смотреть-то?

Отходить от роженицы акушерка не стала, только головой повертела. Даже на меня зачем-то глянула.

- У ребенка пушок на тельце, - сообщила Людмила Витальевна, запеленывая малыша.

- А-а… тогда точно недоношенный. Бедняжка, - пожалела Галина. И сколько не доносили? Что отец говорит?

- Отец у нас иностранец. И говорит он очень плохо. Если бы я продолжал его расспрашивать, то сейчас на санпропускнике был бы.

- Так у нее и документов никаких нет?! - ахнула Людмила Витальевна. Она и ребеночка на столе оставила, чтобы руками всплеснуть. И вы ее прямо с улицы сюда?!

- Документы у нее есть, но я их не видел. А на первом этаже я работать не люблю сами знаете, какие там условия. Или вы хотите, чтобы я иностранку рядом с бомжихой положил? Чтоб нас потом по судам затаскали? А вы еще про кесарево что-то говорите. Какое кесарево, зачем?

- Так она же без сознания!

- Людмила Витальевна, с каких это пор при родах нужны мозги? Дубинина! позвал Кисонька, подходя к столику, где лежал ребеночек. Тебе вот прямо сейчас мозги нужны?

А я-то думала, что обо мне уже забыли.

- Зачем? Мне что, интегральное уравнение решать надо?

- Вот видите, Людмила Витальевна, мозги нам не очень нужны. Тело и само знает, что надо делать.

- Юрий Андреевич! вскрикнула Галина. У нее давление падает! И кровотечение…

- Срочно в реанимацию!

Кисонька заторопился к своей иностранке. Я только и заметила, что кожа у нее, как молочный шоколад. Еще волосы заметила, длинные, каштановые. Крашеные, наверно. Или бывают негритянки с такими волосами?

Вбежала Марина, как всегда, тяжело дыша.

- Там этот… муж ее… ругается… хочет узнать… как закончились роды… вот!

- А кто ему сказал, что роды закончились?! Ты?

- Не знаю. Не я! Губы у Марины задрожали, и она начала всхлипывать. Он грозится, вы кричите…

- Ладно, успокойся. Отнесешь ребенка в инкубатор, поняла? Марина кивнула, продолжая всхлипывать. - Людмила Витальевна, женщину в реанимацию. И побудьте с ней пока. Подготовьте все к переливанию. Если что, начинайте без меня.

- А вы?

- Попробую поговорить с этим иностранцем. Вдруг у нее аллергия на какие-то препараты.

Все эти разговоры происходили во время перекладывания негритянки на каталку, и по пути к двери.

Людмила Витальевна сунула Марине сверток с ребенком и быстро вышла вместе со всеми, а Марина посмотрела на малыша так, будто не знала, что это такое.

И тут я поняла, что меня скоро оставят наедине с сыночкой. Может, на час, а может, и больше. А мне опять очень хотелось пить. Моя бутылка с водой стояла на подоконнике, но чтобы взять ее, надо слезть с разделочного стола, протиснуться между штативом для капельницы и каким-то шкафчиком… А с другой стороны стояла кроватка с моим Олежкой и еще один штатив.

- Марина, - позвала я медсестричку. Дай мне водички.

Я, может, и сама могла бы взять, но вдруг мне еще нельзя ходить? Да и все тело дрожит, как в ознобе.

- Водички? Марина задумчиво посмотрела на меня, потом вдруг улыбнулась. Пить? Ты хочешь воды? - Она обрадовалась так, словно, и не плакала минуту назад. Сейчас! Сбегаю!

- Стой! Не беги! Вода на окне!

Марина повернулась так резко, что полы халата разлетелись. Будь она на каблуках, не знаю, смогла бы удержаться на ногах или нет. Пока я говорила, Марина успела добраться до двери. Вернулась она тоже очень быстро. Положила сверток мне под бок: «Подержи ребеночка!» и начала протискиваться к окну. Дотянулась до воды, но когда возвращалась, свалила штатив и сдернула какой-то прибор со шкафчика. Приборчик громко бумкнул об пол, зашуршал проводом и брезентовой лентой с присосками.

- Ой! Я сейчас подниму.

Сунула мне бутылку, подняла прибор за провод, а свободной рукой ухватила штатив. Почему-то первым она захотела поставить прибор… Вернее, забросить, раскачав его за провод. Хорошо, что шкафчик был весь железный. Стекло не пережило бы такого обращения. Приборчик стукнулся о дверцу почти в самом верху, а штатив дзинькнул об угол шкафа и упало еще что-то.

- Ой! Я сейчас все исправлю…

Марина опять нагнулась, так и не выпустив штатива. Мне повезло, что она не стояла ко мне спиной. А то бы она мне голову этим штативом разбила. А так я отделалась синяком на ноге. Сказать Марине, чтобы делала что-то одно, я не успела сработал мобильник. Сигнал был громким и резким, я бы на свой такой не поставила.

- Ой! Это меня!

Марина вытащила за шнурок телефон из-под халата и быстро пошлепала к двери. Там же, у двери, она и оставила штатив.

- Да, Игоренчик! радостно защебетала Марина уже из-за двери. - Для тебя всегда свободна! Ты уже подъехал? Сейчас спущусь!

Звякнула стеклянная дверь, зашумел лифт, и стало очень тихо. Я посмотрела на настенные часы почти полночь. Самое время появиться привидению, и сказать, что все это мне снится.

В правой руке у меня была бутылка с водой, а левой я придерживала ребеночка. Чужого. Мой лежал в кроватке и смотрел. Мне показалось, что он насмешливо улыбается. Словно хочет спросить: «И что будешь делать, мамочка?»

Интересный сегодня вечер, Олежка. Такого долгого и насыщенного у меня уже давно не было. И когда я решила, что все закончилось благополучно, мне подвесили еще две проблемки. Наверное, чтобы я не заскучала. Вот и думай, Ксюха, как открыть бутылку одной рукой, и что делать с негритенком. Пока Марина будет ворковать со своим Игоренчиком, малыш тут совсем замерзнет. Он и так уже серо-синий.

- Марина! на всякий случай позвала я. Эй, кто-нибудь!

В родильном отсеке было тихо. Только молния сверкнула за окном. Где-то далеко. Грома я не услышала.

Решать проблемы начала со второй взяла малыша к себе под одеяло, умостила на животе. Так будет теплее, чем на клеенке. И рука у меня освобождается. А малыш такой легкий, кажется, совсем ничего не весит. Потом и первую проблему решила открыла бутылку.

Пока я пила, негритенок понял, для чего нужна грудь, и зачамкал.

Я посмотрела на сыника. Тот не возражал.

- Это не надолго, - пообещала я Олежке. Скоро за ним придут.

Через пять минут, когда я заглянула под одеяло, негритенок спал. Грудь он так и не выпустил. Олежек тоже скоро заснул. Только мне не спалось.

В полпервого в родзал заглянула бабулька-уборщица. Сказала, что все заняты на операции, и перевезла меня в палату. На кровать я переползала сама бабулька ушла за Олежкой. Когда она вернулась, то не поленилась сделать мне чаю и бутерброды. И оставила все на стуле, возле кровати, чтобы мне брать было удобно. И одеяло с соседней кровати дала, пока та пустая стоит. Я отшуршала бабулька денежку такой не жалко. Про негритенка говорить не стала. Не захотела подставлять Марину. И знаю, что она мне никто, а вот не смогла заложить, и все тут. На соседку она нашу похожа, на тетку Настю. Такая же рассеянная: выйдет утром по воду, то с одной знакомой поговорит, то к другой зайдет, а к обеду возвращается домой с пустыми ведрами.

Марине этой я сама все скажу, когда она придет. Да и не мешает мне пока негритенок, сопит тихонько и грудь иногда чамкает. Чамкнет разок-другой и опять затихнет. Пригрелся на мне, как котенок. Васька тоже любил так спать.