Сказка для Сказочника

11.

- Оксанка! Оксанка, подожди!

Ну, кому это не спится в два часа ночи?

Оборачиваюсь, хотя можно было и так догадаться. Только у Светки хватило ума стоять посреди коридора и орать во все горло. А то, что за каждой дверью мамочка с новорожденным спит, про это она не думает. «Чего не вижу, про то не думаю!» - страсть какая удобная позиция.

- Оксанка, а ты куда?

Умнее вопроса, конечно, не нашлось.

Стою это я перед дверью туалета, уже взялась за ручку… и куда я могу идти?

Пальцем подзываю Светку и шепотом говорю:

- В бар я иду. Захотелось, знаешь ли, выпить и стриптиз посмотреть.

- Ой, и я на стриптиз хочу! Можно с тобой?

- Нельзя. Туда тех, кому нет двадцати одного, не пускают.

- А тебе тоже нет. Тебя тоже не пустят! радуется эта пустоголовая.

- Уже есть, - разочаровываю ее. Вчера исполнилось.

- Да?.. Обидно-то как!

И такую вселенскую скорбь на мордашке изобразила, словно я обидела ее в лучших чувствах. До слез обидела!

- Короче, Светка, чего тебе от меня надо? Я в туалет иду, а ты меня задерживаешь.

- А как же бар?

Слезы и скорбь уже позабыты.

- Бар это мечты и грезы, а туалет это страшная действительность. Так какого рожна тебе надо от меня?! шепотом рычу на нее.

- А почему ты на меня кричишь?..

И опять губки дрожат, глазки на мокром месте.

А я как подумаю, что мне предстоит в туалете, так не то что кричать, матом покрыть хочется, и отполировать. Садиться на унитаз или на мягкую постель через три дня после родов это в кайф только для законченной мазохистки. Только забудешься и сядешь, как обычно, а прострел от промежности до самых мозгов. Еще и запор у меня случился. Никогда со мной такого не было и вот… Трое суток уже как безотходное производство работаю. Ольга сказала, что после родов такое часто бывает, что она тоже без клизмы в туалет сходить не смогла. Но мне-то от этого не легче. А тут еще Светка со своими закидонами.

- Не хочешь говорить я пошла, - и открываю дверь, с изображением стильной мадамы, похожей на песочные часы.

- Скажу, скажу! тараторит Светка. Я хочу посмотреть на твоего негритенка, вот!

И эта знает! Ну, не больница, а большая деревня, где все про всех знают. Задолбали уже с этим «хочу посмотреть!», то врачи, то медсестры, теперь вот Светка.

- А чего еще ты хочешь? От Бога дулю, а от меня пендюлю? Могу устроить.

Фифа задумчиво моргает.

- Значит, не покажешь? А почему? Я своего показывала…

Закрываю дверь у нее перед носом и для надежности запираюсь. С этой станется зайти вместе со мной и продолжить общение. А оно мне надо в два часа ночи?

Про то, как Светка «показывала», я, как вспомню, так вздрогну. Притащилась вечером столовую, в одной руке ворох пеленок, а в другой пачка «Памперсов». Запечатанная. Подошла к нашему столу и положила все свое добро среди ложек и тарелок. А мы с Ольгой только-только ужинать закончили. В пеленках ребеночек оказался. Как Светка не потеряла его по дороге, только Бог знает. Она и несла малыша вниз головой. «…а чтоб не кричал!» Ольга как услышала это, так в лице изменилась. Уж на что спокойная женщина, но и она не выдержала, сказала пару ласковых. Сначала мамашке бестолковой, потом нянечке, что не научила эту мамашку «Памперсы» на ребенке менять. Еще и к завотделением зашла, предупредила, чтобы присматривали за пациентами из третьей палаты.

Эта Ольга, ну прям как моя баба Уля все ей надо, обо всех позаботится, кто сам о себе позаботиться не может.

Лет пять назад, в начале лета, я к бабке часто ездила, почти каждый день. Вот и увидела на станции собаку. Вроде бы овчарка, но без ошейника, худющая и с отвисшим брюхом. Стоит эта шкапа, в глаза пассажирам заглядывает. На нее наорут псина-то здоровенная, страшная она отойдет к кустам, а потом опять к людям тянется. Я пока автобус ждала, булку решила сжевать, так пришлось отдать эта собака возле меня крутилась и скулила. Я потом бабке о ней рассказала, а баба Уля собрала в сумку еды и на станцию! Собаку покормить ей приспичило, мол, щенки-сосунки у нее голодают! Ну, и чего добилась своей добротой?.. Эта хитрая тварь перетаскала щенков поближе к бабкиной хате. Чтоб бабке не пришлось далеко ходить. А из трех голодных сосунков выросли такие волкодралы, что на них глянешь, и рука сама тянется к дрыну, потолще. Такому, чтобы перекусить сразу не смогли. Бабка говорит, что хороших людей собаки не трогают, но откуда мне знать, кого они считают хорошим, а кого так себе.

Бабе Уле за шестьдесят, а рассуждает иногда как дите малое. Сколько раз отец предлагал ей переехать к нам, а она: «Я в лесу родилась, в лесу и помру». А от того леса две березы, один дуб остались. Да разве ж бабку переупрямишь? Ходит по лесу, порядок наводит. «Я лес берегу, - говорит, - а лес меня и накормит, и согреет, и силой поделится». Бабка у меня, конечно, сильная и здоровая, ни разу в больнице не была. Все зубы целые и читает без очков. Я когда рассказываю про нее, мне не верят. Мыслимое ли дело, всю жизнь в лесу прожить, с белками и елками разговаривать! Может, из-за этого ее Лешихой и прозвали. Или за то, что травами-корешками лечить умеет. И денег за лечение не берет. «Сколько сможете, столько и дайте», говорит. А с такими разговорами, если голодной не останешься, и то хорошо. Отец как-то сказал, что если б к бабкиным рукам да его мозги деньги лопатой можно бы грести. Меня бабка учить не стала, хоть отец и просил, а Мамирьяна сама не захотела. «Боюсь я бабы Ули, - говорит. Она еще ненормальнее бабы Фени будет!»

Вторая наша бабка тоже большая оригиналка. Вроде бы в Бога верит, посты соблюдает, ругается, когда при ней матом разговаривают, а котят живыми закапывает. Соберет их в мешок, вынесет в поле, выроет ямку и туда их! Из мешка. Ямку засыпала, а пустой мешок домой принесла. Котята уже большие, в мешке пищат, шевелятся, и кошка на чердаке вопит, запертая. Я тогда в первый раз у бабы Фени гостила, не поняла из-за чего кошка кричит, полезла, выпустила. Так она по мне, по лестнице и бегом за бабой! Я у Маринки спросила тогда она еще Маринкой была «Чего это с кошкой?» А Маринка мне ответила: «Так баба котят унесла». Я не поняла: куда она их унесла? отдавать? так почему сразу всех? Но мне быстро объяснили: куда, зачем и какая я дура, если думаю, что эти котята кому-то нужны. Еще и рукой пренебрежительно махнули, мол, городская дура она и в деревне дура.

Мамирьяна совсем не в деревне живет. Большие Лужки давно уже окраиной города стали, многоэтажками и богатыми домами застраиваться начали. Мы тоже дом не в центре купили, а всего лишь в Малых Лужках они чуть дальше от окраины. Но мы сразу стали городскими, а Мамирьяна со своими дерёвней остались.

Я не поверила, чего она наболтала про бабу Феню, и побежала смотреть. Ну, и посмотрела, убедилась, дура недоверчивая. Когда баба ушла, мы с кошкой на пару ту яму разгребали. И плакали в два голоса. Одного только котенка живым и выкопали. Как баба Феня меня потом ругала! Тихим, спокойным голосом, но от этого еще страшнее делалось. И дядька Павел ругаться начал. Кричал, что слепыми котят топить надо, когда они только родились, а эти уже смотрят и ходят, этих поздно, что такое зверство на детей плохо влияет. Баба Феня тогда тоже кричать стала, и дядьку Павла по-всякому обзывать. И тютей, и слизняком, и еще как-то. Кричала, что топить это грех на душу брать, а она брать не хочет и не будет. Вот если котята сами в яму свалились, а сыра земля их прикрыла, то в этом никакого греха нет. А если дядьке что-то не нравится, то пусть сам и топит. А если у него рука не поднимается, то нечего указывать. Пока она хозяйка в доме, лишних ртов в нем кормить не будут.

Я тогда сказала, что котенка заберу, и забрала. И бабе Уле про все это рассказала, когда в гостях у нее была. Та только головой покачала, так ей не понравился мой рассказ. Но говорить с бабой Феней не поехала, хоть я и просила. Сказала, что уже ездила и говорила, но баба Феня ее не послушалась. Потому что баба Уля молодая еще, чтобы ее учить. Почти на двадцать лет моложе. Баба Феня не моя с Маринкой бабушка, а дяди Павлика и моего отца.

Больше я у бабы Фени не гостила. Только раз с отцом заезжали на полдня. Мне тогда тринадцать было, и я уже не рыдала, как девятилетняя соплюшка. Но когда увидела кошку, что ходит по двору и зовет котят, а они не отзываются, то вернулась в машину и просидела в ней до отъезда. Отец потом еще ругался, что я не стала обедать, когда предлагали, а уехали сразу же проголодалась. Еще через год баба Феня умерла. На поле, возле вырытой ямы. В тот же год Маринка стала называть себя Марианной. Потом она была Марией, Марутэллой, потом еще кем-то. Каждому ухажеру она представлялась под другим именем. И смеялась, что я, непонятно для кого, берегу себя, обзывала Ксюхой-соплюхой. Язык у Мамирьяны всегда был кусючим, но и мозгов у нее хватало знала, на кого можно рычать, а перед кем хвостиком вилять. Это я кусала всех подряд, и до двадцати лет берегла себя.

Для Артема. Для Темочки.

Но кто ж знал, что так мало времени нам отпущено!

Только подумала про Темку, и слезы навернулись. Последние дни я часто плачу или злюсь. Обычно из меня слезинки не выдавишь, да и разозлить не так просто, а тут…

Посмотрела на себя в зеркало, и размазала слезы по щекам. Из-за чего это я сопрель-мокрель развела? Светка увидит, подумает еще, что из-за нее и загордится. А мне рыдать нечего!

Вон, в той палате, что напротив, малышу так плохо было, что его сразу в реанимацию направили. А его мамочка то плачет, то к нему бегает.

Я перестала шмыгать носом и постаралась улыбнуться.

«Я не плачу, я радуюсь, у меня все хорошо! У меня все в порядке!»

А ведь действительно все в порядке. Живая, здоровая и с ребенком все хорошо.

Постучала по деревянному подоконнику, чтобы не сглазить.

Олежка поел и спит, темненький тоже наелся и заснул. А я его в переноску положила, шарфом замаскировала и пошла в туалет. Вот только зря я сюда пришла. Ничего не получается. Придется завтра на клизму проситься. Хоть и стыдно о таком просить, а придется.

Помыла руки, высушила, но в зеркало смотреть больше не стала. Не хочу я смотреться в больничные зеркала! Они во всех туалетных комнатах треснувшие и пятнистые. Глянешь в него, и кажешься себе такой больной и старой, что хоть ложись и помирай. Лучше я на маленького лишний раз посмотрю, на темненького. Негритенком я его называть перестала. Рассмотрела, что ничего негритянского в нем нет. Только кожа смуглая, как сильно загорелая.

Вот посмотрела на малыша и сразу же заулыбалась. По-настоящему, без притворства. Вспомнила, как Кисоньку чуть до инфаркта не довела. А потом, как он ругаться начал, когда отдышался! Сейчас это смешно вспоминать, а тогда я разозлилась не на шутку и тоже зарычала. Я что ли виновата, что в их больнице такой бардак? Бросают ребенка, где попало, а потом два дня найти не могут!

- Дубинина, его бы еще вчера нашли, если бы ты сказала!

- Кому бы я сказала? Вас не было, а этой… Жанне Игоревне я даже «здрасте» говорить не хочу!

И не говорю. Делаю вид, что не замечаю, или киваю, если не замечать не получается. Я, когда ложилась в роддом, как раз на ее смену попала. Так она мне такой осмотр с изнасилованием устроила, что я не выдержала и вскрикнула. А она меня неженкой обозвала, еще и спросила, с ехидной такой улыбочкой, как же я рожать собираюсь, если потерпеть немножко не могу. Ничего себе «немножко потерпеть»… она же меня чуть до пупа не разодрала! Ну, я и сказала этой коновалихе все, что про нее думаю. А вчера Кисоньке повторила, днем, когда он на меня орать вздумал.

- Ну, Дубинина, ты даешь, - сказал он, сбавив обороты.

А потом улыбнулся и головой покачал. И так это у него забавно получилось, что я тоже улыбнулась.

Кисонька мне собачку напомнил, что стояла у мамы на телевизоре. Смешная такая собачка «мопс» называется. А еще она глиняная и старинная. И голова у нее двигается, если тронешь. Вверх-вниз, влево-вправо качается. Сначала быстро, потом медленнее, пока совсем не остановится. Когда я маленькой была, очень мне нравилось смотреть, как собачка кивает. Я тыкала на нее пальцем и просила: «Качи, качи!» Тогда мама трогала голову мопса, она начинала качаться, а я смотрела и смеялась. Сама я этого не помню, но мама говорит, что так было. А вот, когда я стала дотягиваться до смешной собачки это я помню. Стану на цыпочки перед телевизором, упрусь ладошкой в экран и тянусь, тянусь… Даже кнопки на телевизоре меня меньше интересовали. А сколько счастья было, когда я дотягивалась! Удивляюсь, как я не разбила этого мопса. И кот потом не свалил. А для Васьки спать на телевизоре было самое то. Сколько его гоняли, наказывали, а он, чуть только отец отвернется, уже устроился на своем любимом месте. В конце концов, отцу это надоело, и гонять Ваську он перестал.

Вот подумала о какой-то ерунде, и злиться совсем перехотелось. А чего злиться кому сейчас легко?

- Извините, что я на вас накричала, но если бы вы спросили Марину…

- Дубинина, - застонал Кисонька, - хоть ты мне не напоминай про эту… Марину.

Интересно, какое слово он хотел сказать и не сказал.

- А что с ней не так?

- Да загуляла она где-то, а меня вздрючили из-за нее. «Совсем она у тебя распустилась…» - процитировал он кого-то, поджав губы и грозно нахмурившись. Получилось смешно. Можно подумать, я ей папа или начальник.

- Как… «загуляла»?

- А вот так, - Юрий Андреевич развел руками. С работы раньше ушла, домой не появилась. Все, как всегда. Да никто ее и не искал особенно. Зачем? Нагуляется, сама вернется. Не в первый раз. Потом глазками похлопает, слезу пустит и…

Кажется, эта Марина или чья-то дочка или совсем даже не дочка, но тоже чья-то. А Кисоньку она уже до самых печенок достала.

- Как это «зачем»? Вы же ей ребенка поручили! А она мне его сунула и умчалась.

- Ей поручил? вид у Кисоньки сделался как у человека, которого разбудили в три часа ночи, и спросили дорогу в библиотеку. А я думал, что Галине. И утром накричал на нее.

- Ну, зачем же вы так? мне стало обидно за ни в чем не повинную медсестру. Ведь Галина негритянку из родзала увозила…

- Вот и она мне что-то такое говорила… Ладно, я перед ней извинюсь, и все будет в порядке. А вот почему Марина к тебе в палату пошла, ребенка отдавать это мне не понятно.

- Да в какую палату?! Она еще в родзале мне его подложила! На разделочный стол! Минуты через две, после вашего ухода! А сама к Игорёнчику своему убежала. Откуда я знала…

- Вот ведь поблядушка! Извини, Дубинина, это я не тебе.

Так я и заложила эту Марину, заодно пар выпустила, и мозги работать начали.

- Юрий Андреевич, а почему вы на мобильный ей не позвонили? У нее есть, я видела.

- Почему, почему… отключила она свой мобильный! Наверно, чтоб не мешали. Или забыла где-нибудь. В первый раз, что ли?

Не знаю, как можно забыть такую дорогую вещь. Или она не покупала его? Деньги не платила потерять не жалко, так что ли? Мне вот Темка тоже мобильный купил. Еще в апреле. Сама бы я на телефон в этом году не собрала. Да и не нужен он мне, если честно. Перед Мамирьяной хвастаться? Так не люблю я этого. А знакомых с мобильными у меня почти нет.

- Ладно, Дубинина, ну эту Марину куда подальше! Ты лучше мне о ребенке расскажи.

- О каком? притворяюсь дурочкой. У меня их два пока.

- О том, что спит у тебя под сиськой! рявкнул Кисонька и тут же покачал головой. Прости, Дубинина, нервы совсем ни к черту. С самого утра то ребенка этого ищу морги уже обзванивать стал - то с папашей его общаюсь. А знаешь, кто у него папаша?

- Знаю. Иностранец, - буркнула я, поправляя шарф.

А то стою перед мужчиной в таком виде, что так и напрашиваюсь на комплимент. Вот и напросилась.

- Все-то ты знаешь. Тогда вот что, пойдем сейчас в детское отделение, а по пути ты мне все расскажешь.

- Да что рассказывать-то? Ест, спит, писает, какает! Чем еще такой маленький может заниматься? По бабам ему рано ходить!

- Ест? Сам? Кисонька взял меня под руку и повел по коридору. Хорошо, что ест. Очень хорошо! Плачет много?

- Почти не плачет. Только, если грязный или голодный, - доложила я, гордясь успехами малыша.

Вот из соседней палаты постоянно плач доносится. То один ребенок плачет, то сразу двое. А у меня почти все время тихо.

- Так это замечательно! Только почему ты его с собой таскаешь?

- Так я же в переноске. Ему удобно.

- Дубинина, - Кисонька даже остановился и посмотрел на меня снизу вверх. В роддоме ребенок должен лежать в кроватке. Это дома будешь держать его хоть в корзине для грибов. Да и тебе было бы удобнее без этой переноски. Оставила бы в палате и…

- Так я не могу оставить! С ним судороги начинаются, как только я отхожу от него.

- Как «судороги»?!

Кисонька так вцепился в мою руку, что пришлось ударить его по пальцам.

- Больно! Черт! Синяки останутся!

- Извини, - пальцы разжались. Что ты там говорила насчет судорог?..

- Ну, что-что… Оставила я его на кровати, а сама к умывальнику пошла, тому, что в моей палате. Руки помыла, воду закрыла, слышу хрипит что-то. Оборачиваюсь, а этот дрожит весь и серого цвета уже.

- О, Господи! Дубинина, ты мне такие страсти рассказываешь…

- А я-то как испугалась! Чужой ребенок, воскресенье, на этаже только эта… Жанна-живодерка, а с малышом непонятно что творится. Я его на руки и к двери! Выскочила в коридор там пусто, в комнату дежурного закрыто. А малыш уже и дрожать перестал. Смотрю, он нормального цвета, моргает, губами шевелит. Я в палату вернулась, покормила его, он и заснул.

Вот рассказала все, как было, и на душе легче стало. А то вспомню этот кошмар, и среди ночи просыпаюсь. Тут и так спишь в полглаза, да и тот сон дерганный.

- Дубинина, а может, тебе показалось? жалобно спросил Кисонька. Всякое бывает от переутомления.

Мы уже дошли до детского отделения и стояли перед дверью.

- Я тоже так подумала. Но потом, когда мне надо было выйти, я опять положила его на кровати и пошла к двери. Но все время оглядывалась! Только до соседней кровати дошла, малыш опять стал хрипеть и дрожать, потом выгнулся, как «мостик» сделать хотел. Я испугалась и вернулась. А на руках он опять успокоился.

Рассказывать, что уписалась из-за малыша, я не стала. Было бы чем хвастаться. Вытерла пол в палате, а полотенце потом заполоскала и на батарее высушила.

- Ладно, сейчас Зинаида Сергеевна посмотрит… Кстати, эти приступы у него часто бывают?

- Вчера два раза были. А сегодня вообще не было.

- Даже, когда ты его оставляешь?

- Так я его не оставляю!

Кисонька вздохнул и покачал головой.

- Дубинина, твоя супер ответственность меня просто умиляет. Ладно, заходи, - он открыл дверь и пропустил меня вперед. Попробуем разобраться, что у него за припадки.

Зинаидой Сергеевной оказалась та врачиха, что была у меня на родах. Она еще Олежку предлагала забрать, чтобы я могла отдохнуть. Ага, в бар сходить, стриптиз посмотреть. А чего ж она мне денег не дала на вино и домино?

Осмотр никакой патологии не выявил. Хоть врачиха вертела ребеночка со спинки на животик, потом обратно, гладила спинку и голову, щупала ручки и ножки. Зачем-то еще раз обмеряла его и взвесила. Сказала, что малыш вес не сбросил и это хорошо. Пока она возилась с ребеночком, я повторяла всю эпопею с припадками. Второй раз рассказывать было легче. Но когда я закончила, врачиха недоверчиво посмотрела на меня. Будто сказать хотела: «Мамочка, какую чушь вы тут несете!»

Вот тогда-то Кисонька и уболтал нас на эксперимент.

Мы оставили ребенка на пеленальном столике, и отошли на несколько шагов.

Приступ начался внезапно, и был страшнее тех, первых. Когда голенький ребенок выгибается и хрипит на это нельзя смотреть спокойно!

Я первой добежала до стола, сгребла малыша вместе с пеленками, и прижала к себе. Кисоньку я готова была убить в тот момент.

Через минуту-другую ребеночек успокоился. Зинаида Сергеевна быстро запеленала его и оставила на столике. Кажется, приступ ее совсем не испугал. А я схватила пеленочный сверток, словно в нем был мой Олежка.

- Странный какой-то припадок. Пока я его не видела, могла бы сказать, что ребенок вполне здоров. Ну, ничего, возьмем анализы, исследуем…

Голос у врачихи был бодрый и деловитый. А мне почему-то вспомнились слова: «В лабораторию его надо, для опытов!» И само собой вырвалось:

- Нет!

Оказалось, мы с Кисонькой сказали это одновременно.

Мое «нет» врачиха не услышала, а к Юрию Андреевичу повернулась.

- Почему? Надо же выяснить…

- Никаких анализов и выяснений без разрешения родителей! Подумал немного и добавил: - Письменного. И заверенного у нотариуса.

Когда врачиха узнала, кто отец ребенка, с исследованиями она решила повременить.

Такое вот свидание у меня с Кисонькой получилось. Про грязную посуду я даже не вспомнила. Так она и простояла до ужина на столе. Пришлось срочно ее отскребать во время ужина. Тетя Шура смотрела на меня, как на последнюю грязнулю.

А ведь Кисонька на Темку похож! Не внешностью, конечно. Просто рядом с ним тоже спокойно, надежно и не скучно. Правда, Кисонька уже не молодой Ольга помнит его еще по институту. Она на год или два раньше поступила. Но такого приколиста трудно не заметить или забыть. Говорит, замуж чуть за него не вышла. Так может, мне познакомиться с ним поближе? Вдруг у Олежки хороший папа появится… А то, что старый, так нам же не варить его! Мамирьяна часто так говорила, когда я спрашивала, почему она со старшими мужчинами встречается. Получается, и я как Мамирьяна думаю? Вот ведь с кем поведешься…

Не ожидала, что буду улыбаться, когда выйду из туалета.

Ночь прошла спокойно Олежка просыпался два раза, а темненький три. Подкормила, и малыши заснули.

Утром, как обычно, был обход. Моим палатным врачом оказалась горячо любимая Жанна Игоревна. На этот раз смотрела она меня без кресла и без инструментов я лежала в кровати, а она давила мой живот. Сказала, что матка сокращается удовлетворительно, можно обойтись без уколов, ну, а если я не в состоянии сходить в туалет, то мне, так уж и быть, сделают клизму. И таким тоном она это сказала, будто сама ее ставить должна, а не хочется. И откуда она про туалет узнала? Я ведь ни о чем ее не просила. После ее осмотра у меня заныло внизу живота. Хотела сказать что-нибудь доброе и ласковое этой коновалихе, но пришла Зинаида Сергеевна с медсестрой и я промолчала. Зачем им слушать то, что их не касается?

Олежку они посмотрели быстро. Смазали пупочек и за ушками, запеленали и отдали мне. С темненьким возились намного дольше. Вроде бы делали то же самое, что и Олежке, но так медленно и осторожно, словно малыш мог рассыпаться или сломаться. Еще и допрос учинили: как дышит? как спит? сколько кушает-какает? Мне уже и надоедать начало. Напоследок посоветовали поменьше таскать ребенка с собой и приучать его к самостоятельности. А как его приучать? С ним припадок начинается, когда он один остается. Можно, конечно, попробовать с Олежкой его уложить…

Из коридора закричали: «завтрак!» и я решила поэкспериментировать после еды.

В столовой меня ждал обычный больничный завтрак: жидкая молочная каша, кусочек масла, сладкий чай и булка. Немного, конечно, но с голоду не умру. Да и выписываться скоро. Дома отъедаться буду.

Сказала всем «Доброе утро!» и села за наш с Ольгой стол. Ну, и пускай он возле окна, зато занимают его самым последним, когда мест других уже не осталось. Сегодня за нашим столом сидела Наталья. Светки в столовой не было. И это радовало. Не будет канючить: «дай посмотреть!» Она мне так ночью надоела, что я не выдержала и сказала: «Сто баксов!» А эта дуреха улыбается и кивает: сейчас принесу. Пришлось послать ее по известному адресу. Коротко и без всяких намеков. Как она обиделась! В туалет плакать пошла. И плакала там громко и вдохновенно. Еще и дверь открытой оставила, чтобы мне слышно было и стыдно. А я слушать не стала, пошла себе в палату, и спать легла. Ко мне ведь так никого и не подселили. Когда надо свет включаю-выключаю, когда надо открываю кран в умывальнике, и не боюсь кого-то разбудить или обрызгать. Мы из-за этих брызг сильно поцапались со Светкой. Давно, перед родами еще.

Ну вот, только подумала про нее и Светка появилась. Счастливая по самую макушку.

- Девочки, а я узнала, зачем нужны волосики на лобке! кричит она от самой двери.

- Ну, и зачем?

Я отодвигаю пустую тарелку и тянусь за чашкой чая.

- Чтобы не текло на живот, когда писаешь стоя!

И радости столько, будто Нобелевская премия у нее уже в кармане. Интересно, Светка руки хоть помыла после туалета или так и прибежала, делиться с нами своим открытием. Вот из-за таких дурех я иногда и жалею, что родилась не парнем.

- Ты что, первый раз пописала после родов, что только сейчас узнала?

Отпиваю полчашки, доливаю ее молоком, сахарю. Ольга пьет точно такой же чай.

- Нет, не первый. Но я все время забывала сказать, теперь вот стояла, писала и вспомнила!

Из-за таких, как Светка, про всех женщин и стали говорить: «Волос длинный ум короткий». А послушать, что Светка болтает, так волосы у нее трехметровой длинны должны быть, не меньше!

- А почему стоя? У нас же в туалете унитазы сидячие, - мрачно сказала Наталья.

У нее малыш всю ночь кричал, а тут еще Светка со своим «открытием». Похоже, Наташка тоже дур терпит с большим трудом.

- А мне пиздиотомию сделали садиться больно!

И, чтобы показать, как ей больно, Светка садится на стул боком, как в дамское седло, еще и ногу за ногу закидывает. Полы халата расползаются, и я пытаюсь понять, кому тут демонстрируются коленки и короткая черная ночнушка.

- Не холодно? - спрашивает Наталья, намазывая на булку масло.

- Нет. А что? Светка делает удивленное лицо.

- Ни дня без секса? Чтоб не заросла народная тропа? Это уже я спрашиваю. Тоже мрачно. Чтобы подыграть Наталье. Представила, что все знакомые, кто мне деньги должен, вдруг одновременно и скоропостижно скончались, и у меня еще мрачнее голос получился. Или ты меня соблазнить пытаешься?

- Нет! Ой, я и не заметила! Я такая задумчивая…

Светка поправляет халат и делает столько ненужных телодвижений, что я начинаю высматривать мужика, для которого она устроила это представление. Или она тетю Шуру за мужика приняла? Та как раз тележку с едой увозила. Возле двери еще раз глянула на Светку и головой покачала. Даже свое обычное «будьте здоровы, девоньки!» забыла сказать.

- Так что там тебе сделали? Лоботомию? спросила Наталья, когда дверь за тетей Шурой закрылась.

- Нет, - говорю я прежде, чем Светка выдаст очередной перл. Лоботомия тут невозможна, из-за отсутствия объекта ампутации.

- Ты всегда такая добрая или только сегодня? Наталья так и не донесла до рта свою булку с маслом. И почему это ты афоризмами вдруг заговорила?

Светка старательно и с удовольствием повторила заумное слово, и помешала нашему содержательному разговору. И мне не пришлось отвечать, что после общения с Жанной, меня не только на афоризмы, но и на поругаться растаскивает.

- Оля, хоть вы скажите, что за матюкомию ей сделали! И откуда она взяла это слово?

Не поверю, чтобы Светка сама его придумала. Пока я спрашивала, Наталья окончательно определилась, что кашу она есть не будет.

- А мне Юрий Андреевич сказал, - выдала страшную тайну Светка.

Вид у нее был такой загадочный и счастливый, словно ее приобщили к чему-то высокому и прекрасному, а нас послали подальше.

- Ну, от Кисоньки и не такую похабщину можно услышать, - улыбнулась Ольга. В этом он виртуоз. Добавит или уберет одну букву и, вместо медицинского термина получается матюкальщина.

- А это был медицинский термин? удивилась Наталья.

Я тоже удивилась, только озвучить свое удивление не успела.

- Конечно. Пизиотомия это рассечение промежности, с целью предотвращения разрывов при родах и скорейшего извлечения ребенка из…

- Спасибо, Оля, мы поняли. Да, Оксана?

- Точно, - кивнула я. Весь учебник по акушерству цитировать не надо.

- Как хотите, девочки, - Ольга допила свой чай и отставила пустую чашку. Извините, но сборник анекдотов процитировать не могу.

- Обойдемся.

- Спасибо, Оля. Не надо напрягаться. Нам тут Светланы хватит.

Ответили мы с Наташкой одновременно, но она вежливее и пространней. Издержки профессии, что тут поделаешь?

- Интересная девушка, - согласилась Ольга и улыбнулась. Моих пациентов она мне напоминает.

- А ты и психиатром работала?

- Ну, что ты, Оксана. Просто ты мало общалась с детьми. Они могут такое сказануть, куда там нашей Светочке!

- Я как-то слабо себе это представляю. У меня всякие знакомые есть. Была и такая, что просто умница и красавица… пока сидит и молчит. А как начнет хромать и матом всех поливать, то мало никому не покажется. Но и она до такого не додумалась: «я узнала, для чего нужны волосики…» Иногда мне кажется, что кое у кого не только не все дома, но и крыша у этого дома протекает.

Я покосилась на Светку. Она сидела за соседним столом и не завтракала, а вкушала пищу. На разговоры она не отвлекалась. Словно позировала для журнала «Благовоспитанная леди».

- Сочувствую, - совершенно серьезно сказала Наталья. Мне тоже приходится общаться с не очень приятными людьми.

И больше ни звука. Профессиональная этика и банальная осторожность. Это я могу понять и принять.

- А вот мне повезло я общаюсь с очень забавными человечками, - и Ольгино лицо стало задумчиво-мечтательным. Вот представьте: прихожу это я по вызову к трехлетнему ребенку. У него сыпь и расстройство желудка. Ничего страшного, просто добрая бабушка обкормила внука клубникой. Бабушка уехала, а последствия остались на лице и в горшке. Даю мамочке рекомендации и в пол-уха слушаю, о чем говорит ребенок. Он уже выяснил, что и для чего нужно, и спешит рассказать об этом мне. «Глазки нужны, чтобы смотреть, ушки чтобы слушать…» - процитировала Ольга своего пациента. Все это величайшие открытия для маленького человечка. Как назначение волосиков для некоторых из нас, - сказала вдруг Ольга, и мы дружно фыркнули. Я оглянулась Светка добралась до булки и чашки. Когда малыш стал рассказывать, для чего ему нужен животик, мама занервничала, а когда заговорил, из чего он какает и писает, мама попыталась отвлечь его игрушкой. Но мальчик оказался настойчивым. Он закончил рассказ и спросил: «Тетя-доктор, а ты знаешь, зачем мне нужны яйца?» Я-то, конечно, знаю, но демонстрировать свои познания перед маленьким человечком… Понятно, что я немного растерялась, а мамочка то краснеет, то бледнеет. И тогда малыш гордо заявляет: «А я знаю! Яйца нужны для красоты!» Мне смешно история почти анекдотная, а на мамочку смотреть жалко было. Она потом долго извинялась, говорила, что они с мужем не учили ребенка такому, что это он сам додумался, и теперь всем гостям рассказывает… хоть в дом никого не впускай!..

- А весело у вас бывает, - посочувствовала Наталья.

- Бывает, - согласилась Ольга.

- Не хотела бы я на месте этой мамочки оказаться.

- А я, Оксана, на твоем месте оказаться не хотела бы. И что ты делать будешь с ребенком?

О каком ребенке Ольга спросила, я не стала уточнять. И так понятно. Вчера Кисонька сводил меня на первый этаж. А там, через щелочку в окошке показал отцу темненького. Я и не разглядела этого папашку. Сплошные спины и головы перед окном, а из-под двери дует. Каждую минуту кто-то входит-выходит, а нянечка, что передачи принимает, рявкает на всех: «Дверь закрывайте, мороз на улице!» Как можно общаться через малюсенькое окошко в двери, когда три-четыре пациентки с одной стороны и толпа проведывающих с другой, не представляю. Ничего же не слышно и не понятно. Раньше для проведывания специальная комната была, со стульями и диванчиком, но на днях там разбилось стекло, и комнату закрыли. Обещали открыть, как только, так и сразу. Не знаю, о чем Кисонька говорил с отцом темненького, но малыша у меня не забрали. Наоборот, попросили кормить и ухаживать, как за своим, если мне не трудно, конечно, и в любое время обращаться в детское отделение, если у ребенка вдруг начнется приступ. Отказать Кисоньке я не смогла.

- Оксана, если тебе понадобится консультация юриста… Вот, - Наталья протянула мне визитку.

- Спасибо. Доживем до выписки, тогда и решать буду.

Я не стала говорить, что в четверг жду Мамирьяну. Может, она что-то дельное посоветует. Конечно, язык у сестрички, как крапива, но мозги в голове имеются. Она таки дожала своего Сереженьку, и наслаждается сейчас медовым месяцем. Там, где много моря и солнца и совсем нет холода и снега.

- Девочки, а как Юрий Андреевич на меня смотрел, когда делал операцию! послышался восторженный Светкин голос. Сказал, что это очень сложная и…

Мы с Натальей переглянулись и дружно поморщились. Кажется, Светка позавтракала и начала общаться с соседками по столу. Разговаривать тихо она не умела или не хотела.

- Ладно, пойду я.

Наталья стала выбираться из-за стола и тихо застонала.

- Чего это ты? Словно и тебе «сложную» операцию делали.

- Почему «словно»? Делали.

Наталья поднялась, оперлась о стол.

- Тебе тоже?! Я-то думала, что мне одной так не повезло, ну, двум… но три «резаные» мамочки в одной комнате это, по-моему, слишком много. Оля, скажите, это рассечение всем теперь делают или как?

- Не всем, но часто. Людмила перестраховывается. Мне не делали.

- Повезло.

- При чем тут везение? Я предупредила Кисоньку, что если он не присмотрит за этой перестраховщицей, то я сама ему рассечение сделаю. Всех выступающих частей.

Мы с Наташкой засмеялись. Она уже собрала посуду, но отходить от стола не спешила.

- Ольга, скажите, а… сколько это будет заживать?

Мне показалось, что Наташка хотела еще что-то спросить, но постеснялась. Тогда я спросила, хоть мне это совсем и не нужно:

- И когда можно будет сексом заняться?

Ольга задумалась. Я даже посуду собирать не стала, чтобы не мешать.

- Трудно сказать, девочки. Заживает у каждой по-разному. Но где-то месяц-два на это уходит. С сексом тоже самое. Я бы посоветовала не спешить. Дождаться, когда весь нижний этаж полностью заживет… А то ни удовольствия от такого секса, ни безопасности.

- Подзалететь можно? проявляю догадливость.

- Можно. Или инфекцию подхватить, с которой в обычное время организм бы легко справился.

- Ольга, а правда, что после родов у женщины сексуальность повышается?

- Ага, - поддержала я Наташку. Все эти супер и мульти оргазмы…

- Оксана, ты как скажешь, - Ольга улыбнулась, а Наталья почему-то покраснела. А насчет сексуальности… тут тоже все индивидуально. Да, у кого-то повышается, а у кого-то наоборот.

- Как «наоборот»?!

Кажется, Наташка чего-то испугалась.

- А вот так. До родов был повышенный сексуальный аппетит, а после притупился. Есть секс хорошо, нет тоже неплохо.

- И что с этим делать?

Это уже Ирочка подключилась к разговору.

Когда она подошла к нашему столу, и сколько слышала, не знаю.

- Ничего не делать! Главное, не переживать и не волноваться. Больше отдыхать и ждать, когда само восстановится и ребенок подрастет.

- А оно восстановится?

Спросила я, будто мне нужнее всех.

Ответить Ольга не успела, темненький вдруг зашевелился в переноске и заплакал.

Я резко поднялась и свалила стул. Он загрохотал на всю комнату.

- Ой! низ живота сразу же отозвался болью. Ну, Жанна, ну, живодерка…

- У тебя Жанна Игоревна палатный врач?

Я молча кивнула. Боль, вроде бы начала утихать, но, разгибаться и отпускать стол, я пока боялась.

- Вообще-то она нормальная баба… была, но жизнь так сложилась, что…

Пока Ольга подыскивала нужные слова, я сумела разогнуться.

- …что теперь она отыгрывается на молодых и беременных?

«Нет» Ольга не сказала, только тяжело вздохнула. Я с ненавистью посмотрела на стул.

- Оставь, - махнула рукой Ирочка. Я подниму. Иди, корми своего голодного.

Малыш развозмущался не на шутку. Даже шарф над переноской задергался.

- Он не голодный, - улыбнулась я ей. Тогда он плачет по-другому.

- Значит, грязный, - определила Ольга. Иди, меняй.

- Сейчас, только посуду помою.

- Иди, иди, я сама помою, - и Ольга придвинула к себе мои тарелку с чашкой.

Никто из девчонок не напрашивался в гости, не просил показать, кто там у меня под шарфом. Только с любопытством посматривали то на меня, то на шарф. Но устраивать смотрины я не рискнула. Может быть, потом… позову Ольгу в палату…