Наконец, Персефона выглядела удовлетворённой. Она приложила к женщине свитер.

— Я сделала тебе это. Примерь... ох! Почему они всё ещё не развязали тебя?

— Мы думали, она может быть... опасна? — запинаясь, ответил Гэнси.

Персефона подняла голову.

— И вы думали, связанные руки это бы изменили?

— Я... — Он повернулся за помощью к Блу.

— Она не идущий на контакт свидетель, — постановила Блу.

— Мы не так обращаемся с гостями, — слегка ругалась Персефона.

Кайла возразила:

— Я не подозревала, что она гость.

— Ну, я её ждала, — сказала Персефона. Она помолчала. — Я так думаю. Мы увидим, подойдет ли свитер.

Гэнси перевёл взгляд на Блу; та покачала головой.

— Ты должна развязать меня, маленькая лилия, — обратилась женщина к Блу. — Своим маленьким лиловым ножом. Это было бы очень уместно и циклично.

— Почему это было бы уместно и циклично? — осторожно поинтересовалась Блу.

— Потому что твой отец – тот, кто изначально связал меня. Ох, мужчины.

Блу резко проснулась. Она и до этого бодрствовала, но сейчас намного больше, чем секунду назад, когда ощущала, будто спала.

Её отец.

Женщина внезапно оказалась прямо у её лица со всё ещё связанными руками.

— О, да. Подходящее наказание, как он сказал. Артемуссссссссс. — Она посмеялась над шокированными лицами в комнате. — Ох, то, что я знаю! Взирай на путь, на котором оно блистает внутри кольца воды, во рву, на озере, всё в кольце воды!

Ранее в этом году, когда Блу первый раз встретила мальчишек, был момент, когда она вдруг была поражена тем, как её втянуло в их запутанные жизни. Теперь она осознала, что никогда в них не втягивалась. Она там была всё это время, вместе с этой женщиной, другими женщинами Фокс Вей и, может, даже с Мэлори и его Псиной. Они не создавали беспорядка. Они просто медленно освещали его очертание.

Нахмурившись, Блу вынула свой складной нож. Заботясь, чтобы не порезать себя или бледную белую кожу женщины, она перерезала потёртые ремешки на её запястьях.

— Ладно, говори.

Женщина с восторженным лицом вытянула руки вверх и вперёд. Она крутилась и крутилась, сбивая стаканы со стола и круша руками мудрёный светильник, висящий над кухонным столом. Она споткнулась о туфли и продолжила, хохоча и хохоча, даже более истерически.

Когда она остановилась, её глаза были возбуждёнными и неуравновешенными.

— Моё имя — сказала она, — Гвенллиан.

— Ох, — выдохнул Гэнси очень тихо.

— Да, юный рыцарь, я думала, ты знал.

— Знал что? — с подозрением спросила Кайла.

Выражение его лица было беспокойным.

— Вы дочь Оуэна Глендовера.


Глава 29


— Я даже не знаю, что брать. Конуру? — спросил Ронан.

Адам не ответил. Они находились в крупном, пылающем огнями гипермаркете, таращась на туалетные принадлежности. Он взял бутылку шампуня и поставил её на место. Его одежда была всё ещё заляпана кровью апокалиптического дождя, а душа страдала от комментария по поводу полукровки. Гвенллиан (Гэнси прислал сообщением Ронану, кто она такая) пролежала в пещере шесть сотен лет и сразу же вычислила его принадлежность. Как?

Ронан взял бутылку шампуня и бросил её в тележку, которую толкал Адам.

— Он стоит четырнадцать баксов, — сказал Адам. Он обнаружил, что невозможно отключить часть мозга, которая отвечала за суммирование расходов за покупки. Может, именно это Гвенллиан увидела в глубокой морщинке между его бровями.

Другой парень даже не обернулся.

— Что еще? Блошеловку[33]?

— Собачья острота уже прозвучала. Было слово «конура».

— Ну и что, Пэрриш. — Он пошёл дальше по проходу, плечи расправлены, подбородок высокомерно вздёрнут. Он не был похож на того, кто совершал покупки. Он был похож на того, кто предавался воровству. Он смёл в корзину несколько зубных паст. — Которая зубная щётка? Вот эта вроде быстрая. — Он отправил её падать к остальным принадлежностям.

Обнаружение Гвенллиан творило такие странные вещи с мозгом Адама. Не могло быть никакого неверия после того, что случилось с энергетической линией и Энергетическим пузырем, но Адам однако осознавал, что с трудом верил, будто Глендовер может спать где-то там, под горой. А ещё здесь оказалась Гвенллиан, захороненная на том же легендарном пути. У него отобрали остатки скептицизма.

— Что нам теперь делать? — спросил Адам.

— Раздобудем собачью будку. Чёрт. Ты прав. Я, и правда, не могу придумать другой шутки.

— Я имею в виду теперь, когда у нас есть Гвенллиан.

Ронан воспроизвёл такой звук, который заявил, что он не нашёл эту мысль интересной.

— Делать то, что мы делали раньше. Она не имеет значения.

— Всё имеет значение, — возразил Адам, вспоминая свои занятия с Персефоной. Он обдумывал, не добавить ли в корзину дезодорант, но не был уверен ни по одному пункту покупок, предназначенных для человека, рождённого ещё до их изобретения.

— Гэнси нужен Глендовер. Она не Глендовер. — Ронан начал говорить что-то, а потом перестал. Он метнул в тележку крем для бритья, но не бритву. Возможно, тот предназначался ему, а не Гвенллиан. — Не думаю, что мы должны останавливаться, во всяком случае, пока продвигаемся вперёд. У нас есть Энергетический пузырь. Зачем нам нужен Глендовер?

Адам вспомнил видение умирающего Гэнси, лежащего на земле. Он сказал:

— Я хочу милость.

Ронан остановился так резко в середине прохода, что Адам почти врезался тележкой ему в ноги. Шесть предметов, лежащих внизу, поползли вперед.

— Да ладно, Пэрриш. Ты всё ещё считаешь, что тебе это нужно?

— Я не подвергаю сомнению то, что моти...

— Бла-бла-бла. Ага, знаю я. Эй, взгляни-ка, - сказал Ронан.

Они оба уставились на красивую женщину, стоящую в отделе для садоводства, где ей уделяли внимание три продавца мужского пола. Её корзинка была полна брезентом, секаторами и различными вещами, которые выглядели так, будто могли быть легко использованы в качестве оружия. Мужчины держали совки и флагштоки, которые не помещались в телегу. Они, казалось, очень стремились помочь.

Это была Пайпер Гринмантл. Адам с иронией заметил:

— Мне кажется, это не твой типаж.

Ронан прошипел:

— Это жена Гринмантла.

— Откуда ты знаешь, что это она?

— О, я тебя умоляю. Вот о чём мы должны сейчас думать. Ты уже исследовал его?

— Нет, — сказал Адам, но это была ложь. Ему сложно было игнорировать вопрос, когда тот был поставлен, а Гринмантл был самым важным вопросом среди прочих. Он признался: — Кое-что мне известно.

— Многое, — перевёл Ронан, и он был прав, потому что, как ни странно, Ронан хорошо представлял, как работал Адам. Возможно, и Адам всегда был в курсе этого, но предпочёл считать себя – особенно более неприглядные свои части – непроницаемым.

Бросив последний взгляд на блондинку Гринмантл, они отправились к кассе. Ронан оплатил картой, даже не глядя на сумму (один день, один день, один день), затем они направились назад в яркий полдень. У обочины Адам понял, что он по-прежнему толкает тележку с единственным мешком в углу. Он задавался вопросом, что если они, как предполагалось, должны принести больше, но не мог себе представить, что же ещё.

Ронан ткнул пальцем в тележку:

— Забирайся.

— Чего?

Он продолжал тыкать пальцем.

Адам сказал:

— Дай передохнуть, это же общественная парковка.

— Пэрриш, не веди себя по-уродски.

Когда мимо них прошла старушка, Адам вздохнул и забрался в тележку. Он подтянул колени так, чтобы уместиться внутри. Его переполняло знание, что, скорее всего, всё это закончится царапинами.

Ронан схватился за ручку с упрямой сосредоточенностью гонщика-мотоциклиста и прочертил взглядом линию между ними и БМВ, припаркованным на противоположной стороне стоянки.

— Как думаешь, какой наклон у этой стоянки?

— C+, может B. Не знаю. Десять градусов? — Адам держался за бока тележки, а потом передумал. Вместо этого, он решил держаться за себя.

Ронан с хищной улыбкой столкнул тележку с обочины и погнал к БМВ. Когда они набрали скорость, Ронан издал радостный клич и ужасно выругался, а потом сам запрыгнул в тележку. Они уже на всех парах мчались к машине, и Адам понял, что у Ронана, как обычно, нет намерения останавливаться, пока не случилось чего-нибудь скверного. Он прикрыл ладонью нос, когда они отскочили от боковой дверцы БМВ. Столкнувшаяся с машиной тележка качнулась раз, другой, а потом завалилась на бок. Она продолжала скользить в таком положении, мальчики скользили вместе с ней.

Потом все трое остановились.

— О, Боже, — произнёс Адам, прикасаясь к горящей дорожке на локте. На самом деле, всё было не так плохо. — Боже, Боже. Я чувствую свои зубы.

Ронан лежал на спине в нескольких метрах далее. На его груди примостилась коробка зубной пасты, а перевёрнутая тележка – рядом. Выглядел он неимоверно счастливым.

— Ты должен мне сказать, что нарыл на Гринмантла, — сказал Ронан, — тогда я смогу начать грезить.

Адам поднялся, пока его не переехали машиной.

— Когда?


Глава 30


— Этот дом прекрасен. Так много стен. Много-много стен, — сказал Мэлори, когда Блу вошла чуть позже в гостиную. Подушки на диване с благодарностью поглотили его. Псина лежала неподвижно на полу возле дивана, скрестив лапы и выглядя в общем-то скептически.

За закрытой дверью гадальной голос Гэнси ненадолго поднялся, но был заглушён Кайлой. Они ссорились с Персефоной или разговаривали, пока она была с ними в одной комнате. Трудно было назвать различия.

— Спасибо, — произнесла Блу.

— Где эта сумасшедшая женщина?

Блу только закончила переносить все вещи Нив с матраца на чердаке, так что Гвенллиан могла бы остаться там. Её руки всё ещё пахли травами Нив, которые она использовала для предсказаний, и травами Джими, которые та использовала, чтобы победить травы Нив, которые она использовала для предсказаний.

— Думаю, она наверху, на чердаке. Вы, правда, считаете, что она дочь Глендовера?

— Не вижу причин не верить, — сказал Мэлори. — Она, кажется, одета в одежду соответствующей эпохи. Достаточно много, чтобы такое принять. Жаль, никто не сможет опубликовать это в журнале. Ну, думаю, кто-нибудь бы мог, если этот кто-то хотел бы закончить свою карьеру окончательно.

— Я хочу, чтобы она просто говорила прямо, — пожаловалась Блу. — Она говорит, мой отец был тем, кто связал её и оставил спать, только она же говорила, что никогда не спала. Но такое ведь невозможно, правда?

Как можно просто быть живой и бодрствующей на протяжении шестисот лет?

Псина одарила Блу полупустым, насмешливым взглядом, который указывал, что он думает, Гвенллиан оказалась тут именно таким способом.

— Кажется вероятным, что этот Артемус также был той личностью, кто отправил в сон и Глендовера, — заметил Мэлори. — Не хочу быть грубым, но мысль о том, что он ещё и породил тебя, скорее напрягает доверчивость.

— Скорее, — эхом повторила Блу. Так или иначе, у неё не было эмоциональной заинтересованности в этом. Её отец всегда для неё был незнакомцем, и, независимо от того, окажется ли он ещё и шестисотлетним сумасшедшим, это не изменится. Интересно, что Гвенллиан была связана и отправлена в сон кем-то, носящим имя Артемус, интересно, что этот Артемус, видимо, очень похож на Блу, и интересно, что Мора тоже говорила, будто отца Блу звали Артемус, но интерес не нашёл бы Мору.

— Хотя кто-то обсуждает ту драпировку, — произнёс Мэлори.

Старая драпировка из затопленного сарая. Блу снова увидела её – три своих лица, свои красные руки.

— Что о ней обсуждают?

— Кто-то не знает. Она останется здесь? — спросил Мэлори.

— Предполагаю, что да. Сейчас? Возможно, она убьёт нас в кроватях, и неважно, что говорит Персефона.

— Думаю, мудро оставить её здесь, — сообщил Мэлори. — Она принадлежит этому месту.

Блу моргнула. Хотя причудливый профессор вырос в её глазах с тех пор, как они впервые встретились, она бы, конечно, не определила его, как кого-то, кто достаточно считается с другими людьми, чтобы предложить в нём межличностную проницательность.

— Ты бы хотела знать, какую услугу оказывает Псина? — поинтересовался он.

Казалось, этот вопрос не имел отношения к его предыдущему заявлению, но любопытство Блу её пожирало. Сдержанно она ответила:

— О, ну. Я не хочу, чтобы вам было неудобно.

— Мне неудобно всё время, Джейн, — сказал Мэлори. — Вот для чего Псина. Псина – психиатрическая собака. Он обучен так, что, если чувствует, будто я встревожен, то делает что-нибудь, чтобы улучшить ситуацию. Например, садится рядом, ложится мне на грудь или кладёт мою руку себе в пасть.

— Вы сильно встревожены?

— Это ужасное слово, тревога. Оно заставляет кого-то думать о заламывании рук, истерике или корсажах. Скорее, я просто не люблю людей, потому что они люди... боже, они ведь не набросятся друг на друга, да?

Это потому что Кайла орала в другой комнате:

— НЕ НАДО ТУТ МНЕ ЭТОГО ОТСУТСТВУЮЩЕГО ПОДГОТОВЛЕННОГО МАЛЬЧИШЕСКОГО ВЗГЛЯДА.

Блу ранее была рада не находиться в петле серьёзной дискуссии в гадальной, но сейчас она передумала.

Мэлори продолжил:

— Нас поставили в пару с Псиной прямо перед поездкой, и, должен сказать, я не представлял, что так сложно путешествовать с собакой. Мало того, что это было нечто, чтобы найти Псине самой место, где бы ему было легко, Псина постоянно пыталась лечь мне на грудь, пока я стоял в этой ужасной очереди на досмотр службы безопасности.

Псина не выглядела так, будто сожалеет.

Мэлори заговорил дальше:

— Меня беспокоит не то, что у людей снаружи, а то, что внутри. С тех пор, как я был ребёнком, я был способен видеть ауры и всё такое. Индивидуальность. И если человек...

— Подождите, вы сказали, что можете видеть ауры?

— Джейн, я не ожидал, что как раз ты будешь судить.

Блу была хорошо знакома с идеей об аурах – энергетических полях, которые окружали все живые объекты. Орла проходила через подростковый период, рассказывая каждому, что говорят о них ауры. Она сообщила Блу, что её аура говорила о её росте. Она была довольно ужасным подростком.

— Я не судила! — заверила она Мэлори. — Я уточнила. Это относится к Псине, потому что...?

— Потому что когда люди слишком близко ко мне, их ауры дотрагиваются до меня, а если слишком много аур дотрагиваются до меня, это меня запутывает и заставляет чувствовать, как по-дурацки называют врачи, тревогу. Врачи! Дураки. Я не знаю, рассказывал ли тебе когда-нибудь Гэнси о том, как мою мать убила британския система здравоохранения...

— О, да, — быстро солгала Блу. Ей было очень любопытно послушать о том, как Мэлори видит ауры, что точно в её интересах, и нелюбопытно слушать о смертях матерей, которые были решительно вне круга её интересов.

— Это шокирующая история, — сказал Мэлори с каким-то удовольствием. Затем то ли из-за лица Блу, то ли из-за её телосложения, он поведал ей историю. И закончил со словами: — И я мог наблюдать, как её аура медленно исчезала. Так что видишь, вот как я знаю, что Гвенллиан принадлежит такому месту, как это.

Блу вернула своему лицу выражение.

— Погодите-ка. Что? Я что-то пропустила.

— Её аура как твоя... она синяя, — сообщил он. — Ясновидящая аура!

— Правда? — Она собиралась быть чрезвычайно раздражённой, если именно так она получила своё имя... как будто назвали щенка Пушистиком.

— Такой цвет ауры у тех людей, кто может прорывать завесу.

Она решила, что сообщение о том, что фактически она не могла прорвать завесу, только продлило бы беседу.

— Вот почему меня первоначально тянуло к Гэнси, — продолжил Мэлори. — Несмотря на его подвижную индивидуальность, у него очень приятная и нейтральная аура. Я не ощущаю, что я с другим человеком, когда я с ним. Он не забирает у меня силы. Теперь он немного громче, но не сильно.

У Блу было очень ограниченное понимание того, что значило «подвижный», и из-за этого ограниченного понимания ей пришлось нелегко в попытках применить это слово к Гэнси. Она спросила:

— Какой он был тогда?

— Это были прекрасные дни, — ответил Мэлори. Затем, после паузы, добавил: — Кроме тех дней, которые такими не были. Он тогда был меньше.

Способ, которым он произнёс «меньше», заставлял думать, будто он говорил не о росте, и Блу показалось, она знала, что он имел в виду.

Мэлори продолжил:

— Он всё ещё пытался доказать, что у него были не просто галлюцинации. Он был всё ещё довольно одержим самим событием. К его счастью, кажется, он вырос из этого.

— Событие... укусы? Я имею в виду, смерть?

— Да, Джейн, смерть. Он озадачивал её всё время. Он всегда привлекал пчёл, ос и всякое такое. Кричал от ночных кошмаров... Он должен был иметь собственный дом, потому что я не мог так спать, как ты можешь себе представить. Иногда эти припадки случались и в течение дня. Мы только бродили по тропе в Лестершире, и следующее, что я знал, он на земле царапал своё лицо, словно психически больной. Тем не менее, я ему дал время, и он двигался своим чередом и был в порядке, будто ничего не случилось.

— Как ужасно, — прошептала Блу. Она представила эту лёгкую улыбку, которую Гэнси научился набрасывать на своё истинное лицо. Она со стыдом вспомнила, как однажды задалась вопросом, что заставило парня, как он, парня, у которого было всё, обучиться этому навыку. Как несправедливо она полагала, что любовь и деньги исключают боль и страдания. Она подумала об их ссоре в машине прошлой ночью с некоторой виной.

Мэлори, казалось, не слышал её.

— Хотя такой исследователь. Такой острый нюх на скрытые вещи. Ты не можешь такой натренировать! С таким надо родиться.

Она слышала голос Гэнси в пещере, глухой и испуганный:

— Осы.

Её затрясло.

— Конечно, потом однажды он исчез, — задумался Мэлори.

— Что? — Блу резко сфокусировалась.

— Мне не следовало быть удивлённым, — ненавязчиво сказал профессор. — Я знал, он был великим путешественником. Но я думал, мы до конца не закончили исследования. У нас были равные шансы исправить это. Но тут одним утром он просо исчез.

— Как исчез?

Псина забралась на грудь Мэлори и теперь лизала его подбородок. Мэлори его не прогонял.

— Ох, исчез. Вещи, сумки. Он многое оставил, то, что ему не было нужно. Но он так и не вернулся. Прошли месяцы, прежде чем он позвонил мне снова, будто ничего не произошло.

Было трудно представить Гэнси, оставляющим что-либо таким способом. Вокруг него были все вещи, за которые он яростно цеплялся.

— Он не оставил записки или чего-то такого?

— Просто исчез, — пояснил Мэлори. — После этого мне иногда звонила его семья, пытаясь выяснить, куда он исчез.

— Его семья? — Она чувствовала себя так, будто ей поведали историю про другого человека.

— Да, я, конечно, рассказал им, что мог. Но я, правда, не знал. Перед тем, как он пришёл ко мне, это была Мексика, после, думаю, Исландия, перед Штатами. Сомневаюсь, что всё ещё знаю и половину. Он собирался и двигался так легко, так быстро. Он так делал много раз до Англии, Джейн, она для него была как старая шляпа.

Прошлые беседы медленно перестраивались в голове Блу, приобретая новые смысловые оттенки. Она припомнила одну напряжённую ночь на склоне горы, проведённую в наблюдении за тем, как Генриетта сверкает, будто волшебная деревня. Он тогда сказал «дом», будто это причиняло ему боль. Будто он не мог в это поверить.

Не то чтобы история, рассказанная Мэлори, противоречила Гэнси, которого она знала. Скорее Гэнси, которого она видела, был частично истинным.

— Это была трусость и глупость, — раздался голос Гэнси из дверного проёма. Он облокотился на косяк, убрав руки в карманы, как часто делал. — Мне не нравились прощания, так что я просто воздержался, и я не думал о последствиях.

Блу и Мэлори уставились на него. Было невозможно сказать, как долго он там стоял.

— Очень славно с вашей стороны, — продолжил он, — не говорить ничего этого мне. Это больше, чем я заслуживаю. Но зная всё, я сожалею. Сильно.

— Ну, — сказал Мэлори. Казалось, ему было жутко неудобно. Псина смотрела в сторону. — Ну. Каков вердикт вашей пещерной женщине?

Гэнси положил лист мяты в рот. Было невозможно не думать о прошлой ночи, когда он положил один и ей.

— Она останется здесь. Сейчас. Это не я, это Персефона. Я предложил обустроить первый этаж Монмаута. Это, может, прекратит то, что происходит.

— Кто она? — спросила Блу. Она попыталась назвать имя: — Гвенллиан.

Она произнесла его неверно – двойная «л» не звучала так, как выглядела.

— У Глендовера было десять детей с его женой, Маргарет. И, по крайней мере, четыре... не с ней. — Гэнси сообщил эту часть с отвращением; было ясно, что он не находил такое подходящим для своего героя. — Гвенллиан – одна из четырёх незаконнорожденных по записям. Существовали две другие очень известные Гвенллиан, которые были связаны с валлийской свободой.

Было что-то ещё, что он хотел сказать, но не стал. Это означало, что оно было неприятным или скверным. Блу произнесла:

— Говори начистоту, Гэнси. Что?

Он продолжил:

— Тот способ, которым она была похоронена – дверь гробницы с Глендовером на ней, как и крышка гроба. Не с её изображением. Мы можем спросить её, хотя вытащить реальную информацию из неё довольно сложно, но мне кажется, скорее всего, она была похоронена в фиктивной могиле.

— Как это?

— Иногда, когда есть очень богатая могила или очень важная, то где-то рядом находится могила-двойник, которую легче отыскать, чтобы позволить расхитителям гробниц найти что-нибудь.

Блу была возмущена:

— Его собственную дочь?

— Незаконнорожденную, — уточнил Гэнси, но не испытывая по этому поводу удовольствия. — Ты слышала её. В наказание за что-то. Это всё так противно. Я умираю от голода. Куда Пэр... ушли Адам и Ронан?

— Купить припасов для Гвенллиан.

Он посмотрел на свои грандиозные красивые часы своим грандиозным озадаченно-нахмуренным взглядом.

— Давно?

Она скорчила рожицу.

— Вроде того.

— Что мы сейчас делаем? — спросил Гэнси.

Из другой комнаты Кайла проорала:

— ИДИ КУПИ НАМ ПИЦЦУ С ЭКСТРА СЫРОМ, БОГАТЕНЬКИЙ РИЧ.

Блу заметила:

— По-моему, ты начинаешь ей нравиться.


Глава 31


Ронан поехал обратно к Святой Агнесс. Адам подумал, что тот собирается подняться в квартиру Адама над офисом, но, когда они оказались на улице, Ронан повернул и направился ко входу в саму церковь.

Хотя Адам и жил над церковью, внутри неё он ни разу не был с тех пор, как переехал сюда. Пэрриши никогда не были чьми-либо прихожанами, и, хотя, Адам подозревал, что Бог, возможно, существует, он также подозревал, что это неважно.

— Линч, — сказал он, когда Ронан открыл дверь в мрачное святилище. — Я думал, мы собираемся поговорить.

Ронан обмакнул палец в святую воду и прикоснулся им ко лбу.

— Пусто.

Но церковь не чувствовалась пустой. Казалось, она заставляла ощущать клаустрофобию ароматом ладана, вазами заморских лилий, стопками белой ткани, сломанным, пристальным взглядом скорбящего Христа. Она кровоточила историями, которых Адам не знал, обрядами, которые Адам никогда не узнает, связями, которые никогда не разделит. Она была заполнена напевами истории, которые заставляли его почувствовать лёгкое головокружение.

Ронан ударил Адама по руке тыльной стороной ладони.

— Пошли.

Он прошёл вдоль задней стороны сумрачной церкви и открыл дверь на крутую лестницу. Наверху Адам обнаружил себя на укромном балконе, заставленном двумя скамейками и органной трубой. Статуя Девы Марии (наверное, Девы Марии?) протягивала к нему свои руки, но это было потому, что она не знала его. А затем вновь она умоляла уже Ронана, и, скорее всего, его она знала. У её ног горело несколько свечей.

— Здесь сидит хор, — сказал Ронан, садясь за орган. Без предупреждения он заиграл ужасно громкий и отвратительно звонкий фрагмент.

— Ронан! — прошипел Адам. Он взглянул на Марию, но её, похоже, ничего не беспокоило.

— Да я же тебе сказал, нет тут никого. — Когда Ронан понял, что Адам ему не верит, то объяснил: — Сегодня день исповеди в Вудвилле, и они отправили принять участие в нём нашего преподобного. Именно в такие дни обычно Меттью упражнялся в игре на органе, потому что никого не было в округе, чтобы оценить, насколько отстойно он играл.

Адам, наконец, сел на одну из церковных скамей. Прислонившись щекой к гладкой спинке, он смотрел на Ронана. Как ни странно, Ронан принадлежал и этому месту, как он принадлежал Барнс. Эта шумная, пьянящая религия создала его точно так же, как мир грёз его отца. Казалось, столько всего, сколько было намешано в Ронане, в одном человеке существовать не может. Адам начал осознавать, что Ронана он совсем не знал. Или точнее, ему была известна его часть, а он принял её за Ронана целиком.

Мимо Адама проплыл аромат Энергетического пузыря – запах деревьев после дождя, и он понял, что пока он смотрел на Ронана, Ронан смотрел на него.

— Итак, Гринмантл, — озвучил он, и Ронан отвел взгляд.

— Урод. Ага.

— В первую ночь я просмотрел все доступные публикации. — Ронану ничего не стоило сделать это и самому, но, возможно, он хорошо знал, что Адаму нравятся головоломки. — Дважды доктор, дом у Бостоне, за последние восемнадцать месяцев три штрафа за превышение скорости, бла-бла-бла.

— А что по поводу его паутины?

— Не имеет значения, — ответил Адам. Ему потребовалось лишь немного времени, чтобы получить легко доступную версию жизни Колина Гринмантла. И чуть больше времени, чтобы понять, что это, на самом деле, была не та жизнь, которая ему была нужна. Ему не нужно было тратить силы на уничтожение паутины... возможно, с ней и ничего нельзя было сделать. Ему нужно было сплести новую паутину.

— Ну разумеется, это важно. Здесь всё важно.

— Нет, Ронан, слушай... иди сюда.

Адам начал писать в пыли на скамейке рядом. Ронан присоединился к нему, пригнувшись, чтобы прочитать написанное.

— Что это?

— То, что мы бы хотели прояснить, — сказал Адам. Он проработал всё мысленно. Хотя легче было бы написать это всё на бумаге, ему было бы проще. Но лучше не оставлять никакого бумажного следа или электронных записей. Только Энергетический пузырь может проникнуть в разум Адама. — Это все доказательства, которые тебе нужно нагрезить, и то, как нам нужно их похоронить.

Некоторые вещи должны были быть буквально похоронены. План был аккуратен в своей концепции, но не в исполнении; это был бы грязный бизнес в чьём-то обрамлении, а убийствам требуются тела. Или, по крайней мере, части тел.

— Кажется, много всего, — заметил Адам, потому что так оно и оказалось, когда он всё расписал в пыли. — Я предполагаю, что это, своего рода, всё. Но это, главным образом, мелочи.

Ронан закончил читать план Адама. Он слегка отвернул лицо от этого ужаса, точно так же, как он отворачивал лицо от нагреженного предмета. Он сказал:

— Но... это не то. Это не то, что сделал Гринмантл.

Ронану не нужно было говорить: это была ложь.

Адам должен был бы догадаться, что для него это будет проблемой. Он изо всех сил пытался объяснить.

— Я знаю, что это не то. Но слишком сложно выставить его в качестве убийцы твоего отца. Для этого требуется тонкость, и здесь так много мелочей. Я не знаю. Он мог бы опровергнуть одну из наших деталей любой настоящей или чем-то настоящим, как в реальной шкале времени, тем, что он на самом деле сделал, и это может разрушить то, что мы бы придумали. Но если я создам вымышленное преступление, то смогу контролировать все его части.

Ронан просто таращился на него.

— Слушай, и это должно быть что-то поистине ужасное, что-то, из-за чего он не захочет пойти в тюрьму, — сказал Адам. Сейчас он чувствовал себя слегка мерзко. Он не мог понять: выражение отвращения на лице Ронана было то ли из-за характера преступления, то ли из-за Адама, способного вообще замыслить такое преступление. Но он настаивал, потому что было слишком поздно, чтобы теперь отступить. — Мы хотим, чтобы он слишком боялся даже думать о том, чтобы открыть рот в возражении. Если его даже обвинят, то ему придёт конец, и он будет знать об этом. Если мы загоним его в угол, с людьми, которые совершают преступления против детей, очень плохо обращаются в тюрьме, и об этом он тоже узнает.

Адам мог видеть две стороны воюющего Ронана. Мог видеть, как невероятно ложь капитулировала.

— Только раз, — быстро добавил Адам. — Это просто один раз. Я мог бы план переделать, чтобы он фактически был о твоём отце, но это было бы не безошибочно. А потом тебе бы пришлось иметь дело судебными разбирательствами. Как и Меттью.

Он почувствовал себя плохо из-за последнего, даже несмотря на то, что это была правда. Потому что он знал, это бы склонило Ронана, и так и произошло.

— Ладно, — грустно согласился Ронан. Он посмотрел на план, написанный по пыли, и нахмурился. — Гэнси бы это не понравилось.

Потому что это был худший вид грязи. Королям не следовало волочить по ней свои подолы.

— Вот почему мы ему ничего не расскажем.

Он ожидал, что Ронан тут заартачится, но тот только кивнул. Они пришли к согласию по двум аспектам: защитить осыпающиеся чувства Гэнси и врать по умолчанию.

— Думаешь, ты сможешь? — поинтересовался Адам. — Тут много специфичного.

Это должно бы стать невозможным. Никто не должен быть способным пригрезить любую из этих штуковин, тем более их все. Но Адам видел, что мог Ронан. Он читал нагреженное завещание, водил нагреженный Камаро и был в ужасе от нагреженного ночного кошмара.

Вполне возможно, что в этой церкви было два бога.

Ронан снова присел на скамью, изучая список, его пальцы лениво пробегались по щетине, пока он думал. Когда он не старался выглядеть как придурок, его лицо было совсем иным, и на какой-то момент Адам ощутил поразительное неравенство их отношений: Ронан знал Адама, но Адам не был уверен в том, что знал-таки Ронана.

— Я сделаю это сейчас, — наконец, выдал Ронан.

— Сейчас? — недоверчиво спросил Адам. — Здесь? Сейчас?

Ронан сверкнул самоуверенной усмешкой, довольный полученной реакцией.

— Не откладывай на завтра то, что можешь сделать сегодня, Пэрриш. Сейчас. Всё, кроме телефона. Мне нужно увидеть, что у него за модель, прежде чем я смогу её нагрезить.

Адам оглядел безмолвную церковь. Она по-прежнему ощущалась такой населённой. Даже несмотря на то, что он умом верил Ронану, будто церковь пуста, в его сердце она была переполнена... возможностями. Но лицо Ронана излучало вызов, и Адам не собирался отступать. Он сказал:

— Я знаю, какая у него модель телефона.

— Рассказать мне о модели будет недостаточно. Мне нужно её увидеть, — ответил Ронан.

Адам колебался, а затем предложил:

— А что если я попрошу Энергетический пузырь показать тебе этот телефон во сне? Я знаю, какой он модели.

Он ждал, что Ронан запнётся или поинтересуется странностью Адама, но Ронан только выпрямился и потёр руки.

— Ага, хорошо. Хорошо. Слушай, может, тебе всё же стоит уйти. К себе, и встретимся после того, как я всё сделаю.

— Почему?

Ронан объяснил:

— Веришь или нет, не всё в моей голове отлично, Пэрриш. Я говорил тебе. И когда я тащу что-нибудь из сна, иногда не получается притащить только что-то одно.

— Я рискну.

— По крайней мере, дай мне некоторое пространство.

Адам отступил и сел около Девы Марии, пока Ронан растянулся на скамье, стерев сомнительный план джинсами. Что-то в его неподвижности на скамье и в траурном характере освещения напомнило Адаму об изображении Глендовера, которое они видели в гробнице. Спящий король. Хотя Адам не мог представить странное, дикое королевство, которым мог бы управлять Ронан.

— Прекрати наблюдать за мной, — произнёс Ронан, хотя его глаза были закрыты.

— Как угодно. Я собираюсь попросить у Энергетического пузыря телефон.

— Увидимся на той стороне.

Пока Ронан ёрзал, Адам перевёл глаза на свечи у ног Девы Марии. Было труднее смотреть на пламя, чем в чашу с чёрной водой, но цель была та же самая. Его зрение расплывалось, он чувствовал, как его разум ослабевал и отделялся от тела, и прямо перед тем, как он вылетел из себя, он попросил Энергетический пузырь дать Ронану телефон. «Попросил» было не совсем правильным словом.

«Показал» - лучше, потому что он показал Энергетическому пузырю, что ему нужно: изображение телефона, являющегося Ронану.

О времени судить было невозможно, когда он занимался ясновидением.

Неподалёку – что было неподалёку? – он услышал резкий звук, похожий на каркание, и внезапно осознал, что не был уверен, смотрел ли он на огонь минуту, час или день. Его собственное тело ощущалось, как пламя, мерцающее и хрупкое; он слишком глубоко сунулся.

Время вернуться.

Он кинулся назад, отступая в собственные кости. Он почувствовал тот момент, когда его разум прильнул к телу. Глаза, моргнув, открылись.

Ронан корчился напротив него.

Адам резко притянул ноги к телу, вне досягаемости катастрофы, разыгрывающейся перед ним. Плечи Ронана были исполосованы кровью, а его руки исколоты беспощадными, колоритными ранами. Джинсы промокли до черноты. От этого церковный ковёр блестел.

Но ужасом была его спина, выгнутая назад. Его рука, прижатая к горлу. Его дыхание... выдох, выдох, приглушённое слово. Его пальцы, что тряслись, когда он подносил их ко рту. Его глаза, распахнутые слишком широко, слишком яркие, вскинутые к потолку. Видящие только боль.

Адам не хотел двигаться. Он не мог двигаться. Он не смог бы этого сделать. Такого не происходило.

Но происходило, и он смог.

Он пополз вперёд.

— Ронан... О Боже.

Потому что теперь, когда он был ближе, он видел, насколько изломано было тело Ронана. Не подлежало восстановлению. Он умирал.

«Я это сделал... Это была моя идея... Он, на самом деле, даже не хотел...»

— Теперь ты счастлив? — спросил Ронан. — Это то, чего ты хотел?

Адам резко вздрогнул. Голос шёл откуда-то ещё. Он поднял глаза и обнаружил Ронана, сидящего, скрестив ноги, на скамье над ними, выражение его лица было бдительным. Одна из рук этого Ронана тоже была в крови, но это точно была не его собственная кровь. Что-то тёмное мелькнуло на его лице, когда он опустил глаза на своего умирающего двойника. Другой Ронан простонал. Отвратительный звук.

— Что... Что происходит? — спросил Адам. У него кружилась голова. Он бодрствовал; он грезил.

— Ты сказал, что хочешь остаться и понаблюдать, — огрызнулся Ронан со скамьи. — Наслаждайся шоу.

Теперь Адам понял. Настоящий Ронан не перемещался, он пробудился точно там, где уснул. Умирающий Ронан был копией.

— Зачем ты нагрезил это? — потребовал Адам. Он хотел, чтобы его мозг поверил, что этот умирающий Ронан был не настоящим, но копия была слишком идеальной. Он одновременно видел Ронана Линча, насильственно умирающего, и Ронана Линча, наблюдающего с холодной отстранённостью. Оба были настоящими, хотя оба должны были бы быть невозможными

— Я попытался получить слишком много за раз, — со скамьи заявил Ронан. Его слова были короткими, отрывистыми. Он старался не выглядеть, будто лицезрение умирающего себя его волновало. Может, и не волновало. Может, такое происходило всё время. Каким же дураком был Адам, чтобы думать, будто он знал всё о Ронане Линче. — Это были не такие... не такие вещи, о которых я обычно грежу, и всё взбаломутилось. Пришли ночные кошмары. Потом осы. Могу сказать, что я бы притащил их с собой. И тогда я проснулся бы вот таким. Так что я нагрезил другого себя для них и затем... я проснулся. И вот он я. А вот снова я. Какой крутой трюк. Какой чертовски крутой трюк.

Другой Ронан умер.

Адам почувствовал то же самое, что и тогда, когда он увидел мир грёз. Реальность вывернулась. Вот был Ронан, мёртвый и нежалующийся, потому что вот был Ронан, живой и неморгающий.

— Вот... — сказал Ронан. — Вот твоё дерьмо. Брехня, которую ты хотел.

Он толкнул выпуклый громадный конверт из манильской бумаги к Адаму, заполненный, по-видимому, доказательствами, чтобы подставить Гринмантла. У Адама ушло много времени, чтобы понять, что Ронан ждал, когда он возьмёт конверт, а затем на секунду больше, чтобы переключить разум на механическое действие и забрать его. Адам велел руке дотянуться, и она неохотно подчинилась.

Соберись, Адам.

На конверте была кровь, а теперь и на руке Адама. Он поинтересовался:

— Ты достал всё?

— Всё там.

— Даже...

— Всё там.

Как это всё было невозможно, сверхъестественно и отвратительно. Скверный план, задуманный скверным парнем, теперь нагреженный в скверную жизнь. Из сна в реальность. Как закономерно было то, что Ронан, предоставленный сам себе, претворял в жизнь красивые автомобили, красивых птиц и добросердечных братьев, тогда как Адам, когда наделён силой, претворял в жизнь мерзкую цепь извращённых убийств. Адам спросил:

— Что теперь? Что мы делаем с...

— Ничего, — прорычал Ронан. — Ты ничего не делаешь. Нет, ты делаешь то, о чём я просил раньше. Уходишь.

— Что?

Ронан дрожал. Не от яда, как другой Ронан, а он некой цепной эмоции:

— Я говорил, что не хочу, чтобы ты тут был, если такое случится, а оно случилось, и посмотри на себя.

Адам, поразмыслив, решил, что воспринял всё в целом неплохо. Гэнси бы потерял сознание к этому моменту. И он, конечно, не понимал, как его присутствие делало ситуацию хуже.

Как бы то ни было, он видел, что Ронан Линч злился, потому что он хотел злиться.

— Выбираешь быть придурком. Это была не моя ошибка.

— Я и не говорил, что это была твоя ошибка, - сообщил Ронан. - Я сказал, убирайся отсюда к чертям.

Оба парня уставились друг на друга. Невероятно, но это ощущалось похожим на любой другой спор, который они когда-либо имели, даже несмотря на то, что на этот раз тело в форме Ронана лежало между ними, искривлённое и покрытое запекшейся кровью. Это просто Ронан, желающий на кого-нибудь наорать, когда его услышат. Адам ощущал, как это сводит на нет его раздражительность, не потому что он верил, будто Ронан злится на него, а потому что он устал от Ронана, думающего, что это единственный способ показать, как он расстроен.

Он сказал:

— О, да ладно. Что теперь?

Ронан ответил:

— Пока. Вот что.

— Как угодно, — отозвался Адам, направляясь к лестнице. — В следующий раз можешь умирать в одиночестве.


Глава 32


Вернувшись к себе, Адам долго стоял под душем. На этот раз часть его мозга, которая подсчитывала, сколько мог стоить долгий горячий душ, помалкивала. Он стоял в воде, пока она не стала прохладной. После того, как он вышел и оделся, ему запоздало пришло в голову, что Ронан, наверное, расстроился из-за самого сна, а не из-за того, что смотрел на умирающего себя. Он заснул, намереваясь получить доказательства убийства, и проснулся с кровью на своих руках. Адам знал, что ночные ужасы приходили к Ронану только в кошмарах. Должно быть, Ронан знал, что его ждало, но всё же добровольно пошёл на это, когда Адам попросил.

Наверное, Адаму следовало посмотреть, всё ли с ним в порядке. Конечно, он всё ещё был бы там.

Но Адам остался там, где был, думая о другом Ронане. О мёртвом. Самая странная часть была в том, что тот момент был видением Адама в дереве Энергетического пузыря, но вывернутым наизнанку. Умирал не Гэнси, а Ронан. Так то видение было неверным? Он уже изменил будущее? Или было что-то ещё?

Раздался стук в дверь.

Вероятно, Ронан. Хотя для него было бы необычно первым признать свою вину.

Стук раздался снова, более настойчиво.

Адам проверил, что руки больше не в крови, а затем открыл дверь.

Это был его отец.

Он открыл дверь.

Это был его отец.

Он открыл дверь.

Это был его отец.

— Ты не собираешься попросить меня войти? — говорил его отец.

Тело Адама ему не принадлежало, так что, немного удивляясь, он наблюдал, как отступил назад, позволяя Роберту Пэрришу войти в комнату.

Насколько узким в плечах он был рядом с этим человеком. Было трудно понять, откуда он явился, без внимательного взгляда на их лица. Тогда любой мог заметить, что у Роберта Пэрриша были тонкие, красивые губы Адама. Тогда было не сложно увидеть те же светлые волосы, закрученные от пыли, и морщинку между бровями, образованную настороженностью. Фактически, было совсем не трудно разглядеть, что один произвёл на свет другого.

Адам не мог вспомнить, о чём он думал перед тем, как открыть дверь.

— Так вот где ты себя содержишь, — сказал Роберт Пэрриш. Он покосился на полку из секонд-хенда, импровизированную тумбочку, матрац на полу. Адам был чем-то, стоящим на пути.

— Кажется, у нас с тобой свидание скоро, - добавил его отец. Он остановился и встал прямо напротив Адама. — Ты собираешься смотреть мне в лицо, когда я говорю с тобой, или ты продолжишь смотреть на эту полку?

Адам собирался продолжать смотреть на эту полку.

— Тогда ладно. Слушай, я знаю, у нас была кое-какая размолвка, но, думаю, ты мог бы лучше отозвать ту штуку. Твоя мать действительно расстроена, и всё будет выглядеть довольно смехотворно в тот день.

Адам был вполне уверен, что его отцу не дозволено находиться здесь. Он не помнил всего, что случилось после возбуждения дела, но, кажется, туда включался судебный приказ о временном запрете. На тот момент, как он помнил, он считал это успокаивающим, теперь это воспоминание выглядело глупым. Отец избивал его годами до того, как был пойман, и удар был больше действием, чем прегрешением. Конечно, он бы мог позвонить в полицию после и сообщить о применении силы его отцом; он не был уверен, что они наказали бы отца, но взрослая сторона Адама думала, что это казалось хорошим материалом для записи. Однако всё это было бы после тех минут, которые ему всё ещё предстояло пережить.

Он не хотел получить удар.

Это было странное осознание. Не то чтобы Адам когда-либо привыкал быть избитым. Боль была удивительной штукой, она всегда срабатывала. Но когда он жил дома, он привык к мысли своего рода близкого насилия. Теперь же прошло достаточно дней, чтобы он перестал её ожидать, что делало внезапную возможность боли более невыносимой.

Он не хотел получить удар.

Он бы сделал всё, что нужно, чтобы не получить удар.

Предчувствие дрожало в его руках.

«Энергетический пузырь тебе не начальник», — сказал голос Персефоны.

— Адам, я здесь веду себя действительно порядочно, а ты крайне испытываешь моё терпение, — добавил его отец. — По крайней мере, притворись, что ты слышал, что я сказал.

— Я слышал, — ответил Адам.

— Дерзко. Мило.

Только поэтому вспышка гнева не означала, что это более правильно.

Адам обратился к полке:

— Думаю, тебе следует уйти.

Он чувствовал себя бесхребетным трусом.

— Так вот как это будет?

Вот как это будет.

— Тогда ты должен знать, что ты собираешься выглядеть в зале суда дураком, Адам, — сказал Роберт Пэрриш. — Люди знают меня и знают, что я за человек. Ты и я, мы оба понимаем, что это всего лишь жалкий вопль ради внимания, и все тоже поймут. Очень легко посмотреть на тебя и увидеть, каким дерьмом ты стал. Не думай, что я не знаю, откуда это всё. Ты выделываешься с теми наглыми сукиными детьми.

Часть Адама была всё ещё там, с его отцом, но большая его часть удалилась. Лучшая его часть. Того Адама, мага, больше не было в комнате. Тот Адам гулял среди деревьев, проводил рукой по покрытым мхом камням.

— Суд насквозь всё увидит. И знаешь, что с тобой будет потом? В газетах ты будешь ребёнком, который хотел отправить своего трудолюбивого папочку в тюрьму.

Листья хрустели близко и покровительственно, прижимаясь к его ушам, сворачиваясь в его кулаках. Они не хотели пугать. Они только пытались говорить на его языке и привлечь его внимание. Не ошибкой внушающего страх Энергетического пузыря было то, что Адам уже оказался переполненным страхом мальчиком, когда заключал с ним сделку.

— Думаешь, они действительно посмотрят на тебя и увидят оскорблённого ребёнка? Ты хоть знаешь что такое оскорбление? Этот судья услышит достаточно историй, чтобы узнать наглую брехню. Он не моргнёт и глазом.

Ветви склонились к Адаму, сворачиваясь вокруг него, защищая, поросль направляла шипы наружу. Они пытались раньше зацепиться за его разум, но теперь сумели окружить его тело. Он попросил быть по отдельности, и Энергетический пузырь послушал. «Я знаю, ты не такой, как он, — сказал Адам. — Но в моей голове всё всегда так запутано. Я такой дефектный».

— Итак, вернёмся туда, откуда начали, ты и я, когда я пришёл. Ты можешь отменить слушание так быстро, как тебе угодно, и всё пройдёт.

Дождь брызнул вниз по листьям, переворачивая их вверх тормашками, просачиваясь на Адама.

— И посмотри на себя, я с тобой разговариваю. Практикуешься для суда? По крайней мере, притворись, будто я не к стене обращаюсь. Что за чёрт...?

Ревущее замечание отца быстро возвратило Адама в себя. Одна рука висела в воздухе, как будто хотела тронуть Адама или уже тронула и отодвигалась.

В мякоти его ладони торчал небольшой шип. Ниточка крови трепетала от раны, яркая, как чудо.

Выдернув шип, его отец рассматривал Адама, то, что он создал. Долгую минуту он был тих, а потом что-то запечатлелось на его лице. Не совсем страх, но неуверенность. Его сын был перед ним, а он его не знал.

«Я непознанный».

Роберт Пэрриш начал говорить, но остановился. Сейчас он заметил что-то в лице Адама или в глазах или почувствовал что-то в этом шипе, который его уколол, или, может, как Адам, он теперь ощущал запах влажной лесной почвы в комнате.

— Ты будешь дураком в зале суда, — наконец, произнёс его отец. — Ты собираешься что-нибудь говорить?

Адам не собирался ничего говорить.

Его отец захлопнул за собой дверь, когда уходил.

Адам долго стоял там. Он вытер ладонью правый глаз и щеку, затем провел ею по штанам.

Он забрался в кровать и закрыл глаза, сжав руки у груди, с ароматом тумана и мха.

Когда он закрыл глаза, Энергетический пузырь всё ещё ждал его.


Глава 33


— Вот что меня поражает, — вслух размышлял Гринмантл, — что есть люди, которые, на самом деле, воспринимают это как форму досуга. Люди, которые тратят свои отпуска на такой опыт. Это, правда, поражает. Я абсолютно без понятия, где мы. Предполагаю, ты бы сказала что-нибудь, если бы мы заблудились и/или собирались здесь умереть.

Гринмантлы были в пещере: жена, муж, собака – американская пещерная семья. Пайпер обнаружила, что Отон, когда оставался один, грыз двери в ванную их арендованного дома, так что сейчас он семенил впереди неё. Пещера была тёмной и отвратительно пахла. Гринмантл провёл поверхностные исследования спелеологии, перед тем как приступить сегодня после обеда. Он узнал, что пещеры должны быть сосудами натуральной, нетронутой красоты.

А оказалось, что они просто дыры в земле. Он чувствовал, что пещеры были чрезвычайно переоценены.

— Мы не собираемся здесь умирать, — заявила Пайпер. — У меня книжный клуб во вторник.

— Книжный клуб! Ты здесь всего две недели, а уже в книжном клубе.

— Чем ещё мне заниматься, пока ты отсутствуешь в поисках самого себя? Полагаю, просто болтаться по дому, становясь жирной? Только не говори: «болтай по телефону со своими маленькими друзьями». Потому что тогда я воткну эту кирку в твой правый глаз.

— Какая книга?

Пайпер посветила фонарём на потолок, а затем на влажный пол. И луч фонаря, и губы Пайпер скривились от отвращения.

— Я не помню названия. Что-то о цитрусовых. Это авторские мемуары молодой женщины, взрослеющей на плантации апельсинов на фоне войны, разрушительной классовой борьбы с возможными религиозными оттенками или что-то подобное. Только не говори: «Я скорее умру».

— Я ничего и не сказал, — ответил Гринмантл, хотя он действительно рассматривал вариант «я скорее умру» в качестве продолжения разговора. Он предпочитал шпионские триллеры, которые включали бы в себя лихих мужчин чуть старше тридцати, вырывающихся из тени высоких технологий, по пути управляя быстрыми автомобилями и совершая важные телефонные звонки. Он поднял в руке датчик электромагнитных полей, чтобы определить, можно ли поменять уровень моргания на экране. Нельзя.

Отон остановился, чтобы облегчиться; Пайпер вытащила пластиковый пакетик.

— Это бессмысленно. Ты просто убрала дерьмо в сумку?

— Я смотрела репортаж по АВС о том, как экотуризм обнажает пещеры, — сообщила ему она. — Это лицо? То, которое ты состроил сейчас? Это часть проблемы. Ты часть проблемы.

Дыры в земле, по мнению Гринмантла, были лучшим местом для собачьего дерьма. Он провёл датчиком электромагнитных полей вдоль стены в одной руке и сейсмографом в другой. Он получил бы то же представление обо всём, если бы держал факел и гавайскую гитару.

— Что я собираюсь сделать, так это нанять биллион миллионов миньонов, которые обыщут пещеры в поисках этой женщины, и, если не сработает, я просто распотрошу её дочь перед Серым Человеком.

— Миньоны! Я не хочу миллион миньонов, топчущихся здесь. Я хочу исследовать свои экстрасенсорные связи без хрюканья вокруг.

— Твои экстрасенсорные связи! — Он почувствовал, как она впилась в него взглядом; кожа на шее плавилась. — Отлично, я велю им быть тактичными.

— Знаешь что? Ты должен дать мне двух из них в помощь в моих жизненных целях.

— Что?

— Я могла бы звонить им и притворяться тобой. Привет, бандит, это Колин, не мог бы ты мне оказать услугу? — Она проделала хорошую работу своим голосом, только слишком гнусаво и самовлюблённо.

Она остановилась, расставив ноги, светлые волосы вздымались вокруг неё, как во время пещерной фотосессии. На какой-то странный, скользкий момент Гринмантл подумал, что нашёл её в пещере и вернул на свет, а потом он вспомнил мешочек собачьего дерьма, и как они оказались тут. Он решил, что в пещере, вероятно, полно угарного газа. Возможно, он при смерти.

Пайпер спросила:

— Ты слышал?

— То, как ты насмехаешься надо мной?

Она не ответила. Она нахмурилась, глядя вниз в тоннель, подбородок приподнялся, брови сошлись вместе, будто она слушала. Он подумал о ком-то спящем. Он думал о том, как их разбудить.

— Звук моей любви? — попытался он ещё раз.

Она не ответила. Она всё ещё прислушивалась.

— Звук того, как ты наводишь на меня чёртову жуть?

Но в действительности он сам на себя наводил жути.

Наконец, она обернулась к нему. Она не выглядела так, будто слышала звук его любви. Она сказала:

— Мне определённо требуются два миньона. Давай вернёмся туда, где есть сигнал мобильного.

Он был очень счастлив ей угодить. Он никогда не хотел снова видеть эту пещеру.


Глава 34


Гэнси, может, и нашёл Гвенллиан, но Блу должна была с нею жить. Фактически, как и все женщины на Фокс Вей 300. Это было похоже на стихийное бедствие или на дикого ребёнка, или на дикое стихийное детское бедствие.

Для начала, она не спала. Она накричала на Кайлу, что уже достаточно выспалась для тысячи жизней и намеревалась провести остаток этой своей жизни, бодрствуя, чем дальше и занялась. Ранним утром Блу проснулась и услышала, как она металась по чердаку над комнатой Блу.

Затем её манера одеваться. Её сверхъестественная осведомлённость в гробнице дала ей достаточно представления об изменениях в мире снаружи, чтобы не быть шокированной существованием автомобилей или сбитой с толку английским языком, но недостаточно, чтобы наградить её социальными навыками. Так что она надевала то, что хотела надеть (Блу, по крайней мере, могла бы уважать мотив, если бы не результат), что всегда было платьем, иногда двумя или тремя друг на друга, иногда наоборот. Это часто влекло за собой воровство одежды из шкафов других людей. Блу была от этого избавлена только благодаря большой разнице в росте.

Ещё были проблемы с приёмами пищи: для Гвенллиан каждое время было временем приёма пищи. У неё, казалось, не было ни чувства насыщения, ни вкуса, из-за чего часто она комбинировала продукты и манеры таким образом, который Блу считала проблематичным. Она не верила в беседы с людьми на темы, как им проживать их жизни (ну, может, чуть-чуть), но было тяжело стоять и наблюдать, как Гвенллиан намазывает арахисовое масло на холодный хот-дог.

И ещё сумасшедшая часть. Сорок процентов того, что выходило из её рта, было песнями, а остальное – различной помесью пения, криков, насмешек и жуткого шёпота. Она поднималась на крышу, она разговаривала с деревом на заднем дворе, и она вставала на мебель. Она часто убирала вещи себе в волосы для того, чтобы достать попозже, а потом, казалось, забывала. За очень короткий промежуток времени её огромный клубок волос превратился в вертикальное хранилище карандашей, листьев, обёрток и спичек.

— Мы могли бы их обрезать, — однажды предложила Орла.

Персефона сказала:

— Я не думаю, что один человек может принимать решение за другого.

Орла спросила:

— Даже если этот другой человек похож на бомжа?

В этом аспекте Блу и Орла были единодушны.

Худшим было то, что Гэнси предложил её забрать – продолжал предлагать её забрать – а Персефона настаивала, что Гвенллиан останется с ними.

— Потребуется больше, чем выходные, чтобы исправить вековые повреждения, — отвечала Персефона.

— Вековые повреждения наносятся за одни выходные, — парировала Кайла.

— Она очень одарённый экстрасенс, — мягко произнесла Персефона. — В конце концов, она заработает себе на пропитание.

— И на моё лечение, — добавила Блу.

— Хорошо бы, — сказала Орла. Чтобы отплатить Блу за её остроумную реплику, она раскрасила ей ногти лаком, соответствующим Свинье, и сообщила Блу, что этот цвет назывался Воинственным Леденцом.

Гэнси продолжал попытки поговорить с Гвенллиан, но она всегда становилась дерзко почтительной, когда он приходил в дом.

Вдобавок ко всему, у Гэнси были какие-то школьные обязательства, от вопросов про которые он уклонялся, Ронан и Адам продолжали куда-то исчезать вместе, а Ноа не мог приходить или просто не приходил на Фокс Вей 300.

Блу чувствовала себя немного запертой в сумасшедшем доме.

«Мам, пора тебе возвращаться домой».


***


К её величайшей признательности, Серый Человек приехал в середине недели.

— Это я, — объявил он, заходя в гостиную. Блу увидела его, делая домашнюю работу за кухонным столом; он выглядел опрятным и опасным в серых рубашке и брюках. Он выглядел более оптимистичным, чем при прошлой их встрече.

Гвенллиан, которая исследовала ревущий пылесос, но не пылесосила, тоже его заметила.

— Привет, красавчик-меч! Ты убил сегодня кого-нибудь?

— Один меч знает другого, — мягко сказал он ей, убирая ключи от машины в карман. — Ты убила кого-нибудь?

Она была так очарована, что выключила пылесос, так что её сумасшедшая улыбка стала самой громкой штукой в гостиной.

— Мистер Грей, оставьте её и пойдёмте, я налью вам чаю, — позвала его Блу из-за кухонного стола. — А то заставите её снова начать петь.

Серый Человек оглядывался через плечо на Гвенллиан, пока шёл на кухню, и делал так, как его проинструктировала Блу, затратив несколько минут на поиски чая, способного больше спровоцировать жизнерадостность, чем жидкий стул.

— Меня наняли твои друзья, мистер Пэрриш и мистер Линч, — сказал он, когда сел напротив Блу. Так вот где пропадали эти двое! Он ткнул в одну из её проблем по алгебре, она вернулась к ней и исправила. — У них есть план на Гринмантла, и он кажется многообещающим.

— Что там?

— Я скорее бы не стал тебе рассказывать, так как лучше, чтобы меньше людей обо всём знали. Кроме того, это не вежливая застольная беседа, — сообщил мистер Грей. — У меня есть к тебе вопрос. Ваша проклятая пещера. Как думаешь, это подходящее место, где бы ты могла спрятать тело? Или, по крайней мере, часть от него?

Блу сощурилась.

— Там много закоулков для множества вещей. Чьё тело? Какую часть?

Гвенллиан тот час появилась на кухне, таща за собой пылесос, словно не желающую гулять собаку.

— Что насчёт проклятья, Лилия?

— Я думала, ты была проклятьем, — ответила Блу.

— Возможно, — небрежно сказала Гвенллиан. — Что там ещё, кроме меня? Я известна валлийцам свободной, прекрасной Гвен, прекрасная Гвен из Гоуэра в Англси, прекрасная Гвен, ох, Гвен мертва!

Блу вздохнула:

— Я же говорила, она начнёт петь.

Но Серый Человек только поднял брови.

— Оружие и поэзия всегда идут рука об руку.

Гвенллиан выпрямилась.

— Какое ты коварное оружие. Поэт – то, как я закончила в этой пещере.

— Это хорошая история? — поинтересовался Серый Человек.

— О, она непревзойдённая.

Блу наблюдала за беседой с трепетом. Где-то в этом был урок.

Серый Человек отхлебнул чая.

— Тебе стоит спеть её для нас.

И, невероятно, она спела.

Она спела гневную песню о поэте Глендовера Иоло Гохе[34], как он нашептал войну в ухо её отца (эту часть она шептала в ухо Блу), и ещё как кровь впитывалась в землю Уэльса, Гвенллиан приложила все силы, чтобы заколоть его.

— Он спал? — проявил Серый Человек профессиональный интерес.

Гвенллиан смеялась около минуты. Затем сказала:

— Это был ужин. Каким прекрасным блюдом он был!

Тут она плюнула в чай мистера Грея, но, казалось, это больше предназначалось Иоло Гоху, чем мистеру Грею.

Он вздохнул и отодвинул чашку.

— Итак, они приговорили тебя к пещере.

— Это или повешение! И я выбрала повешение, так что они, вместо этого, дали мне фальшивую могилу.

Блу покосилась на Гвенллиан, пытаясь представить, какой она была шесть столетий назад. Молодая женщина возраста Орлы, дочь аристократа, ведьма в эпоху, когда быть ведьмой – не лучшая участь. Окружённая войной и старающаяся изо всех сил её остановить.

Блу задалась вопросом, нашла бы она в себе мужество заколоть кого-нибудь, если бы думала, что это спасёт много жизней.

Гвенллиан потащила пылесос назад в гостиную без какого-либо прощания.

— Гвенллиан и пылесос – занавес, — объявила Блу.

Серый Человек отодвинул свой чай ещё дальше.

— Как думаешь, у тебя может быть время показать мне ту пещеру, из которой вы её вытащили? Просто, чтобы я знал, где это, как вариант?

Идея покинуть дом была невероятно привлекательной. Также было бы неплохо снова увидеть Джесси. И хоть она и была расстроена, что Адам и Ронан не доверили ей их план по Гринмантлу, она в любом случае хотела быть полезной.

— Возможно. Вы меня накормите?

— И даже не стану туда плевать.

Блу предупредила Кайлу, что уезжает из дома с наёмником, потом мистер Грей повёз её в центр в аптеку за сендвичем с тунцом (ЛУЧШИЙ ТУНЕЦ В ГОРОДЕ!), а дальше они выехали из Генриетты. Автомобиль гудел и мчался сквозь темноту так, что, казалось, он слегка выбивается из-под контроля Серого Человека.

— Эта машина, и правда, ужасна, — заметила Блу.

Такое позволялось, потому что автомобиль на самом деле не принадлежал мистеру Грею. Это была подержанная белая Митсубиши, из тех, которые обычно водят молодые люди с большими мечтами и эго. На ней была табличка с номером, на которой читалось ВОР.

— Она прорастает в тебя, — сказал мистер Грей. Он помолчал. — Как рак.

— Бум дум па.

И Блу, и мистер Грей наслаждались смехом, а потом ненадолго замолчали, когда осознали, что уже довольно долго они не были в компании кого-то с тонким чувством юмора, то есть Моры Сарджент. На заднем плане тихо играли The Kinks, звук души мистера Грея.

— Я продолжаю ждать, что всё вернётся к нормальному, — призналась Блу. — Но сейчас я знаю, что такого не случится, даже когда мама вернётся.

Она имела в виду «если», но сказала «когда».

— Я бы не определил тебя как поклонницу нормального, — произнёс Серый Человек. Он слегка замедлился, когда фары осветили глаза трёх оленей, стоящих на обочине.

Согревало, когда тебя настолько знали. Она сказала:

— Я не такая, правда, но, думаю, я привыкла. Это скучно, но, по крайней мере, не страшно. Вам когда-нибудь было страшно? Или вы слишком крутой для этого?

Он выглядел весёлым, но в то же время крутым, сидя тихо и рационально за рулём автомобиля.

— По моему опыту, — сообщил мистер Грей, — крутым больше всего страшно. Я просто избегаю неуместного испуга.

Блу подумала, что это казалось разумной целью. После паузы она сказала:

— Знаете, вы мне нравитесь.

Он взглянул на неё.

— Мне тоже.

— Вам нравлюсь я или нравитесь вы? Грамматика неконкретная.

Они ещё раз насладились смехом и присутствием кого-то ещё с тонким чувством юмора.

— О, вот тут, — указала Блу. — Не проедьте.

Ферма Диттли была по большей части тёмной, когда они к ней свернули, свет горел только на кухне. На какой-то момент Блу подумала, что, наверное, Джесси уехал, чтобы вернуть жену, сына и собаку. Но потом она увидела, как его большой силуэт отодвинул занавеску, чтобы посмотреть, как их фары приближались к дому.

Он сразу же подошёл к двери.

— Привет, — поздоровалась Блу. — Я пришла, чтобы подокучать вам и, может быть, показать мистеру Грею вашу пещеру, если это нормально.

Он позволил им войти.

— ТВОЁ ДЫХАНИЕ ОТДАЁТ ТУНЦОМ.

— Мне следовало принести его и вам? — поинтересовалась она.

— Я ТОЛЬКО ЧТО ПОЕЛ СПАГЕТТИ.

Он пожал руку Серому Человеку, который представился как мистер Грей. Потом Джесси наклонился, а Блу встала на носочки, и они обнялись, потому что это казалось правильным.

— Я ДОСТАЛ КАКИЕ-ТО ДЕВЧАЧЬИ СКАУТОВСКИЕ ПЕЧЕНЬЯ ИЗ МОРОЗИЛКИ.

— Ой, всё нормально, — сказала Блу. — Как вы унюхали, мы только что поели.

— Я возьму одну, — вставил Серый Человек. — Если они шоколадно-мятные.

Джесси сходил за ними.

— НИЧЕГО ДЛЯ ТЕБЯ, МУРАВЕЙ?

Она ответила:

— Как насчет стакана воды и захватывающего рассказа о том, насколько замечательна ваша жизнь теперь, когда мы забрали сумасшедшую из вашей пещеры?

— ЖИЗНЬ ЗАМЕЧАТЕЛЬНА, — признал Джесси. — НО ПЕЩЕРА... ТЫ ОБУЛА БОТИНКИ? ПОТОМУ ЧТО СЛЯКОТНО.

Блу и мистер Грей заверили его, что с их обувью всё в порядке. Достав фонарик для Блу и прожектор и ружьё для себя, Джесси повёл их по тёмному полю к сооружению, которое приютило пещеру. Когда они подобрались ближе, Блу подумала, что пахнет чем-то знакомым. Но не земляным ароматом мокрого поля или дымным запахом осенней ночи. Чем-то металлическим и спёртым, сырым и застоявшимся. Это был аромат пещеры воронов, как поняла Блу.

— СМОТРИТЕ ПОД НОГИ.

— На что смотреть? — поинтересовался мистер Грей.

— ПРАВИЛЬНЫЙ ВОПРОС.

Джесси засеменил, как только мог засеменить Диттли, к двери. Он вручил прожектор Блу, пока сам открывал навесной замок.

— ДЕРЖИТЕСЬ ПОЗАДИ.

Она держалась позади.

— БОЛЬШЕ ПОЗАДИ.

Она отступила дальше назад. Серый Человек встал перед ней. Достаточно, только чтобы блокировать нападение, но не её обзор.

Джесси Диттли пнул дверь. Это было словно в замедленной съёмке, потому что его нога была такой длинной... Между тем, как он начал размах, и тем, как его нога фактически ударила дверь, возникло приличное отставание. Блу задалась вопросом, как это называется. Ножной удар наотмашь или ещё как.

Дверь открылась.

— Оп, — произнёс Джесси, когда что-то бросилось в его сторону.

Что-то ужасное.

Блу была человеком довольно широких взглядов, она думала, что готова признать, будто существовала хорошая частица мира, которая была неподвластна пониманию и изучению. Она теоретически знала: только если нечто выглядит страшным, это не значит, будто оно хочет навредить тебе.

Но это нечто хотело им навредить.

Это была даже не злоба. Бывает, что-то временами на твоей стороне, а временами нет, вот это было не на их стороне. Где бы ни были люди, оно было напротив.


Ощущение, что с ними не закончили бороться, а потом что-то заполнило дверной проём.

Серый Человек достал огромный чёрный пистолет из пиджака и выстрелил в нечто три раза, в каждую из его голов. Оно упало на землю. От голов осталось немного.

— ЭТО ПОКАЗАЛОСЬ ЛИШНИМ, — произнёс Джесси.

— Да, — согласился Серый Человек.

Блу была рада, что оно мертво, и ещё она чувствовала себя плохо из-за того, что была рада, что оно мертво. Легче быть великодушной сейчас, когда оно не пыталось раскрыть суть её существования.

Джесси закрыл дверь и снова её запер.

— ВОТ ТАК ПРОШЛА МОЯ НЕДЕЛЯ.

Она смотрела на странное, неподвижное тело, смутно похожее на червя, на блестящие радугой чешуйки в луче её фонаря. Она не могла решить, уродливым оно было или прекрасным, или просто непохожим ни на что, что она видела раньше.

— Там их много?

— ДОСТАТОЧНО.

— Вы видели таких раньше? — спросил мистер Грей.

— ДО СИХ ПОР НЕТ. И ТАК ТОЖЕ НЕ ВСЕГДА ВЫГЛЯДЯТ. НЕКОТОРЫЕ ИЗ НИХ НЕ ХОТЯТ ТЕБЯ УБИТЬ. НЕКОТОРЫЕ ИЗ НИХ ПРОСТО СТАРЫЕ СОЗДАНИЯ. ХОТЯ ОНИ ВСЁ-ТАКИ ДОМА.

— Почему они выходят? — задала вопрос Блу.

— ГОВОРИЛ ВАМ, ПЕЩЕРА ПРОКЛЯТА.

— Но мы её забрали!

— ДУМАЮ, ОНА БЫЛА ТОЙ, КТО ДЕРЖАЛ ИХ ВНИЗУ. ПЕЩЕРА ЛЮБИТ ЖЕРТВЫ.

Они все оценивали тело в течение нескольких долгих минут.

Мистер Грей сказал:

— Должны ли мы избавиться от него?

— НЕА. ВОРОНЫ СЪЕДЯТ ЧТО ОСТАНЕТСЯ.

Блу произнесла:

— Всё, кажется, довольно плохо.

Ей хотелось предложить помощь, но что они могли сделать? Положить Гвенллиан назад?

Серый Человек убрал пистолет. Он выглядел недовольным таким поворотом событий. Блу задалась вопросом, думал ли он об укрывании частей тел в пещере, которая уже казалась заполненной телами, и потом её заинтересовало, думал ли он о Море в пещере со всеми этими созданиями, и как только она об этом подумала сама, её выражение лица зеркально отразило выражение лица Серого Человека.

— ТАМ, ТАМ, МАЛЕНЬКИЙ МУРАВЕЙ, — сказал Джесси. — ДУМАЮ, ОНА ОХРАНЯЛА ПЕЩЕРУ В СВОЁ ВРЕМЯ. ТЕПЕРЬ МОЯ ОЧЕРЕДЬ.


Глава 35


В эту ночь смех Гвенллиан объявил о её присутствии в дверном проеме спальни Блу. Это было не самое лучшее время, Блу была в плохом расположении духа из-за того, что Море уже было пора вернуться домой, или ей было пора идти искать Мору, или вроде того. Она сама собиралась отправиться в пещеру воронов. Она сама разобралась бы с монстрами в пещере Диттли и перевернула бы всё вверх дном в поисках мамы. Она составила план и отбросила его, а потом вновь составила, начисто.

Гвенллиан вновь рассмеялась. Многозначительно. Это был её вариант прочистить горло. Блу со вздохом перевернулась. Она обнаружила другую женщину держащей ложку с чем-то ужасным на вид. Это мог быть майонез.

— Бежишь прочь, маленькая синяя лилия?

— Пока нет, — ответила Блу, прищурившись на Гвенллиан, чтобы рассмотреть, был ли в этой фразе более глубокий смысл. Она фоном слышала, как в комнате Персефоны ругались Кайла и Персефона. Ну, вообще-то, это Кайла ругалась, а Персефона ничего не говорила. Блу продолжила: — Слушай, не очень хорошо спрашивать о таком, поэтому спрошу как есть: думаешь, как скоро ты перестанешь себя вести, как чокнутая, потому что у меня куча вопросов о моем отце и о пропаже моей мамы, а попытка описать преступление хоровым пением выводит меня из себя?

— Ты начинаешь говорить, как твой князёк, маленькая лилия, — сказала Гвенллиан. — А я не уверена, что тебе это к лицу. Что тут скажешь, продолжай. Я готова вступить в ряды захваченных женщин.

Блу оставила это без внимания. Гвенллиан уже зарекомендовала себя как чрезвычайно одаренная особа, способная найти любую слабость у кого бы то ни было, а затем, как бы между прочим, давить на неё.

— Я просто хочу вернуть маму. И, пожалуйста, прекрати меня так звать. Моё имя Блу.

— Лилия, — добавила Гвенллиан.

— Пожалуйста...

— Лилия.

—...прекрати.

— Блу, — закончила Гвенллиан с некоторой торжественностью. Она прикончила всё, что осталось на ложке. Не исключено, что это был кондиционер для волос. — Пойдём ко мне в комнату, и я покажу тебе, как мы похожи, ты и я, я и ты.

Со вздохом Блу скатилась со своей кровати и последовала за Гвенллиан наверх, на сумрачный чердак. Даже сейчас, после захода солнца, здесь было на несколько градусов жарче, чем в остальном доме, что заставляло чувствовать себя в чём-то маленьком и застегнутом на все пуговицы, как пиджак.

Блу убрала почти все доказательства, оставшиеся после Нив, а Персефона с Кайлой взяли на себя оставшиеся. Единственным значительным напоминанием остались два больших зеркала, которые стояли лицом друг к другу в окошках.

Гвенллиан повела Блу непосредственно к ним, но так, чтобы не оказаться между ними. Она пригладила волосы Блу, словно поправила парик, а затем её руки повернули голову Блу к зеркалу слева.

— Это я, — сказала она. Она повернула голову Блу к зеркалу справа. — А это – vous[35].

— Объясни.

— Я была мечом и раскатом грома была, была я и сгоревшей кометой, и словом, была я и зерррррркалом!

Блу ждала, пока песня не закончилась.

— Значит, говоришь, что ты зеркало.

— Насыщенной синевы, — прошептала Гвенллиан Блу на ухо. Она отскочила назад так, что смогла обвести пальцами в воздухе фигуру Блу. — Синий. Синий. Синий. Синий. Повсюду. И я. Это то, что мы создаем.

— О. Наши ауры? Ладно, понятно. Но Персефона говорит, что ты экстрасенс, а я, определенно, нет.

С очень скучающим видом Гвенллиан театрально раскинула руки. Обе руки одновременно указывали на зеркала.

— Зеркала! Говорю тебе, вот, что мы создаем.

Что-то кольнуло Блу, от чего ей стало неуютно. Она заглянула в зеркала; Нив использовали их для гадания, как сказала Кайла. Она стояла между ними и видела бесконечные возможности для себя, разбегающиеся в обе стороны.

Мора всегда тасовала колоду карт таро и показывала её Блу: «Смотри, это ты! Посмотри, а это весь потенциал, что ты содержишь!»

— Да, — сказала пронзительно Гвенллиан. — Ты поняла. Они тебя используют, синяя лилия? Они просят тебя подержать их за руки, чтобы они могли лучше увидеть своё будущее? Помогаешь ли ты им видеть мёртвых? Отсылают ли они тебя из комнаты, когда вещи становятся слишком громкими для них?

Блу тупо кивнула.

— Зеркала, — проворковала Гвенллиан. — Вот что мы есть. Когда держишь свечу перед стеклом, это не означает, что в комнате станет в два раза светлее? Вот что мы делаем, синяя лилия, лиловая Блу.

Она запрыгнула на свой матрац.

— Как полезно! Прекрасное дополнение к стойлу. Словно скакуны Гвитур, Свиддур, Канин и Лиу. — Она перестала петь, потрясла головой и заговорила куда более нормальным голосом: — Нет, не Лиу. Но другие.

Блу не могла поверить, что наконец-то встретила кого-то, похожего на неё. Она и не представляла себе такое возможным.

— Тогда что значит синяя лилия? Откуда это название?

Гвенллиан бросилась к зеркалам, остановившись едва-едва не между ними. Она бросилась вокруг них, чтобы остановиться прямо в дюйме от Блу.

— Ведьмы, моя цветочная подушечка. Вот кто мы есть.

От этого слова Блу охватил очаровывающий и злой азарт. Не то чтобы она стремилась стать ведьмой; просто она так долго была безымянным аксессуаром, что мысль о появлении названия или становлении чем-то определённым была очаровательной.

Но ошибочной.

— Возможно, ты, — сказала Блу. — Но лучшее, что я могу делать, это не помогать людям. Иногда. - Она подумала о том, как перекрыла кислород Ноа на Монмаут, но была неспособна сделать то же самое на ферме Джесси Диттли. Это, поняла она, была Гвенллиан.

— Людям! — Гвенллиан торжественно рассмеялась. — Люди! Мужчины? Что заставляет тебя думать, что ты друг мужчинам?

«С этим можно поспорить», - подумала Блу, которая была только другом для мужчин, но не могла почувствовать полезность этого.

— Кто хочет разговаривать с людьми! — Гвенллиан величественно махнула на два зеркала. — Вперед! Встань там! Между!

Кайла уже ясно давала понять, что она не хочет становиться между двумя зеркалами Нив. И она также предполагает, что это действие как-то связано с исчезновением Нив.

Блу не хотелось становиться между ними.

Гвенллиан толкнула её.

Блу оказалась между зеркалами, размахивая руками. Она могла видеть вспышки света, отражающегося от их поверхности. Она балансировала. Она резко замерла.

— Ладно, я... — начала она.

Гвенллиан вновь её толкнула.

Блу сделала всего лишь один шаг назад, но этого хватило, чтобы оказаться между двумя зеркалами.

Она ждала, что вот-вот испарится.

Она ждала появления монстров.

Ничего не произошло.

Вместо этого она медленно всмотрелась в левое зеркало, а потом в правое, а после взглянула на свои руки. Они были всё ещё видимыми, что было примечательно, потому что она не отражалась ни в одном из зеркал. Зеркала отражали только друг друга, снова и снова. Внутри их отображений было что-то тёмное и тревожное, но не более.

— Где я? — спросила она у Гвенллиан.

Гвенллиан рассмеялась и запрыгала, радостно аплодируя.

— Не огорчайся из-за своего тупоумия! Зеркальная магия не имеет ничего общего с зеркалами.

Блу воспользовалась возможностью, чтобы быстро выйти вновь на середину комнаты.

— Я не понимаю.

— Как и я, — сказала небрежно Гвенллиан. — И я проголодалась благодаря этой пустой болтовне.

Женщина начала спускаться по лестнице с чердака.

— Постой! — окрикнула Блу. — Ты расскажешь мне о моем отце?

— Нет, — ответила Гвенллиан. — Я лучше раздобуду майонез.


Глава 36


Самым первым сверхъестественным артефактом, который приобрёл Гринмантл, была заколдованная кукла. Он купил её на eBay за 500 долларов (цена включала двухдневную доставку). Перечень аукциона обещал, что кукла провела последние две недели в подвале продавца, рыча и вращая глазами. Иногда, как было отмечено в перечне, из ушей куклы выползал скорпион. Перечень предупреждал, что это не детская игрушка, и, более того, предлагалось ею усилить сатанинские или левые патологические ритуалы.

Гринмантл купил её в равной степени со скептицизмом и с надеждой. К его досаде, но не к удивлению, кукла оказалась ничем не примечательной по прибытию. Она не рычала. Её глаза закрывались и открывались, только когда куклу опрокидывали. Не было никакого признака какого-либо мира насекомых.

Пайпер – на тот момент его девушка – и он проводили вечер, поедая доставленные на дом суши и бросая зелёные соевые бобы в куклу в попытке вызвать хоть какую-то демоническую активность.

Позже Пайпер сказала:

— Если бы у нас был щенок, он мог бы подбирать для нас эти бобы.

Гринмантл ответил:

— А затем мы могли бы принести его в жертву и использовать его кровь, чтобы активировать куклу.

— Ты женишься на мне? — спросила она.

Он подумал над этим.

— Я больше всего люблю себя. Для тебя нормально всегда быть второй?

— Аналогично, — заявила она. Потом порезалась и помазала своей кровью лоб куклы, уровень персонального участия, которого ещё предстояло достигнуть Гринмантлу.

Кукла так и не зарычала и никого не укусила, но той ночью Гринмантл положил её в коробку в запасной спальне, а с утра она лежала лицом вниз у входной двери. Он ощутил соответствующий уровень острых ощущений, страх и восторг.

— Отстой, — сказала Пайпер, переступая через куклу, направляясь на урок фехтования или курсы обнажённой выпечки. — Найди мне что-нибудь получше.

И он нашёл.

Вернее, он нанял людей, чтобы найти что-нибудь получше. Теперь, спустя годы, у него было множество сверхъестественных артефактов, почти все из них более интересные, чем иногда двигающаяся кукла. Он по-прежнему предпочитал, чтобы его артефакты были мягко атмосферными. Пайпер нравилась её тьма.

Что-то происходило с ней здесь, в Генриетте, и это были не просто уроки йоги.

Он не должен был брать её.

Гринмантл зашёл в арендованный дом.

— Пайпер, — позвал он. Ответа не последовало. Он остановился на кухне, чтобы захватить кусочек сыра и виноград. — Пайпер, если тебя удерживает мистер Грей, гавкни один раз.

Её не удерживал никто, кроме зеркала. Она стояла в большой ванной, разглядывая себя, и не отвечала, когда он её звал. В том, что Пайпер была слегка очарована своим отражением, не было ничего необычного. Он вернулся на кухню налить себе стакан вина. Пайпер использовала все стаканы и не помыла их, так что он налил немного ужасного Пугнителло в кружку Академии Аглионбай.

Затем вернулся в ванную. Она всё ещё тщательно вглядывалась в зеркало.

— Прервись, — сказал он, оттягивая её в сторону. Он заметил карту таро, три меча, на краю раковины. — Сейчас время пялиться на меня.

Она всё ещё смотрела в никуда, так что он грубо щёлкал пальцами перед ней несколько минут, а потом, когда он начал уже немного пугаться, опустил её пальцы в кружку с вином, а затем ей в рот.

Пайпер пришла в себя.

— Что ты хочешь? Почему мои пальцы у меня во рту? Ты такой извращенец.

— Я просто здоровался. Привет, милая. Я дома.

— Здорово. Ты дома. Я занята. — И она захлопнула дверь ванной у его лица. Изнутри он слышал мурлыканье. Не похоже на Пайпер, хоть это и должна была быть она.

Гринмантл подумал, что, возможно, пришло время закончить работу и свалить из этого места.

Или, может быть, просто свалить из этого места.


Глава 37


Иногда Гэнси забывал, насколько ему нравилась школа, и как ему там было хорошо. Но он не мог об этом забыть таким утром, как сегодня: осенний туман поднимался над полями и рассеивался напротив гор, Свинья работала дерзко и громко, Ронан вылезал с пассажирского сидения и стучал костяшками пальцев по крыше, сверкнув зубами, покрытая росой трава намочила носы его ботинок, сумка была перекинута через плечо, сощуренный Адам стукнул по их кулакам, когда они встретились на тротуаре, мальчишки вокруг смеялись и обращались друг к другу, создавая пространство для них троих, потому что это давно факт – Гэнси-Линч-Пэрриш. Утро, как это, было создано для воспоминаний.

Ничего бы не разрушило его бодрящего совершенства, если бы не присутствие где-то Гринмантла и отсутствие Моры. Если бы не Гвенллиан, руки Блу и маячащие пещеры, полные обещаний и угроз. Если бы не всё это. Этим двум мирам было так трудно сосуществовать.

Утренние вороны и рабочие на строительных лесах кричали друг другу по всему учебному комплексу, пока парни вместе направлялись через школьную лужайку. Звук молотков эхом отражался от зданий; рабочие меняли часть крыши. Строительные леса нагромождали шиферной плиткой.

— Гляньте на это, — произнёс Ронан. Кивком подбородка он указал на Генри Ченга, который стоял с плакатом на углу лужайки.

— «Принеси пользу после окончания школы», - прочитал Гэнси, когда они подошли к нему. — Господи, ты торчишь здесь всю ночь?

Туфли Генри лоснились от росы, а его плечи подрагивали от холода. Его нос был чрезвычайно розовым. Обычно великолепные и стоящие торчком волосы каким-то образом всё ещё были великолепными и стояли торчком; он чётко расставлял приоритеты. Он посадил другой плакат в горшок позади него, на том читалось: «ХОРОШО ПОДУМАЙ... но не про Аглонбай».

— Ни за что. Только с шести. Я хотел, чтобы они думали, будто я тут всю ночь.

Адам приподнял другую бровь на эту сцену.

— Кто это «они»?

— Очевидно, преподаватели, — ответил Генри.

Гэнси достал ручку из сумки и осторожно добавил «и» к Аглонбаю.

— Это всё ещё про студенческий совет?

— Они абсолютно проигнорировали мою петицию, — сказал Генри. — Фашисты. Я должен что-нибудь сделать. Я стою тут, пока они не согласятся запустить её.

— Похоже, ты на правильном пути к отчислению, — заметил Ронан.

— Тебе лучше знать.

Адам прищурил глаза. Что-то в нём изменилось. Или, может быть, просто что-то изменилось между ним и Генри. Генри был парнем. Адам был...

Гэнси не знал.

Адам поинтересовался:

— На каком основании они проигнорировали петицию?

Генри остановился и закричал через всю лужайку:

— Ченг-два... Если этот кофе не для меня, принеси мне другой! Пожалуйста! Спасибо! Пожалуйста!

Другой Ченг в отдалении поднял чашку кофе в приветствии и проорал:

— Извини! Извини! — после чего исчез в одном из учебных зданий.

— Нет чести, — пробормотал Генри. А Адаму он ответил: — Говорят, потребуется слишком большая утечка административных ресурсов, чтобы организовать совет и контролировать его.

— Звучит, как разумная причина, — сказал Адам, его глаза уже были на учебных корпусах. — А что будет обсуждать совет? Обеденное меню?

Ронан неприятно ухмыльнулся.

Ченг вздрогнул и заметил:

— Ты, Пэрриш, часть проблемы.

— Я принесу тебе кофе. — Гэнси посмотрел на часы. — У меня есть время.

— Гэнси, — выразил недовольство Ронан.

— Встретимся там.

Ченг сказал:

— Ты принц среди мужчин, Дик Гэнси.

— Скорее уж мужчина среди принцев, — проворчал Адам. — У тебя семь минут, Гэнси.

Гэнси оставил их разговаривать с Ченгом и направился в преподавательскую. Если не вдаваться в детали, студентам не разрешалось свободно ходить туда-сюда по преподавательской, но, если вдаваться, то Гэнси от этого был освобождён благодаря грубой благосклонности. Он пошаркал ботинками на коврике у входа, оставив там влажную оборванную траву, и закрыл за собой дверь. Старый пол у двери прогнулся под весом традиций и требовал мощного осведомлённого толчка, чтобы закрыть дверь; Гэнси сделал это, не задумываясь.

Внутри комната была свободной и продуваемой сквозняками и пахла древесным дымом и рогаликами. Здесь были все удобства для причудливой тюрьмы: деревянные скамейки у стен, исторические фрески по штукатурке, паукообразные люстры над головой, длинная россыпь овсяных хлопьев на искривлённом старом столе. Гэнси стоял перед кофейником. Его посетило то необычное чувство ускользающего времени, которое часто дарил ему кампус: ощущение, будто бы он всегда стоял в этой старой комнате этого старого здания, или кто-то стоял, а все времена и люди были теми же. В этом бесформенном месте он обнаружил, что чрезвычайно благодарен за Ронана и Адама, ждущих его снаружи, за Блу и её семью, за Ноа и за Мэлори. Он был так благодарен за то, что, наконец, они все у него есть.

Он размышлял о той яме в пещере воронов.

На долю секунды он думал, что знает... что-то. Ответ.

Но он не задал вопроса, а потом всё, в любом случае, прошло, и тут он осознал, что что-то слышит. Крик, грохот, имя Адама...

Он не помнил, как принял решение двигаться, только ноги уже бежали к двери.

Снаружи внутренний двор выглядел как заготовка для игры: две дюжины студентов усеяли лужайку, но никто из них не двигался. Неторопливое светлое облако медленно оседало на них.

Внимание всех было приковано к углу лужайки, где стоял Генри.

Но Гэнси слышал имя Адама.

Он отметил, что верхняя площадка лесов висела криво, рабочие внимательно смотрели вниз с их позиции на крыше. Пыль. Вот что за облако было. Что-то упало со строительных лесов. Шиферная плитка.

Адам.

Гэнси проталкивался сквозь студентов. Первым он увидел Генри, потом Ронана, невредимого, но усыпанного пылью, как трупы Помпеи. Он встретился взглядом с Ронаном – всё в порядке? – и не понял выражение лица Ронана.

Там был Адам.

Он стоял очень неподвижно, руки по сторонам. Подбородок был осторожно, уязвимо приподнят, глаза прищурены. В отличие от Ронана и Генри, на нём не было пыли. Гэнси заметил резкий рывок его груди, как будто она поднялась и упала.

Вокруг него лежали сотни разбитых шиферных плит. Кусочки разлетелись на десятки метров, зарылись в траву, как ракеты.

Но земля вокруг Адама была пустой идеальным кругом.

Вот на этот круг, этот невозможный круг, и пялились остальные студенты. Некоторые делали фото на телефоны.

Никто не разговаривал с Адамом. Это было нетрудно понять: прямо тогда Адам не выглядел кем-то, с кем бы ты мог поговорить. Было в нём что-то более пугающее, чем в круге. Как в голой земле, не было ничего по сути необычного в его внешности. Но в условиях окружения этими кирпичными зданиями он... не сочетался.

— Пэрриш, — сказал Гэнси, когда подошёл ближе. — Адам. Что произошло?

Глаза Адама скользнули к нему, но голова при этом не повернулась. Вот эта неподвижность заставляла его казаться таким другим

Позади Гэнси услышал, как Ронан сказал:

— Мне нравится, что вы, лузеры, подумали об инстаграмме раньше, чем о первой помощи. Отвалите.

— Нет, не отвалите, — поправил Генри. — Сообщите учителю, что некоторым людям на крыше будет предъявлен иск.

— Леса обвалились, — тихо произнёс Адам. На его лице теперь появилось выражение, но оно тоже было незнакомо: изумление. — Всё упало.

— Ты самый удачливый парень в этой школе, — заявил Генри. — Как ты не погиб, Пэрриш?

— Это твои говённые плакаты, — предположил Ронан, выглядя куда менее заинтересованным, чем ощущал себя Гэнси. — Они создали хреново силовое поле.

Гэнси наклонился, и Адам притянул его ещё ближе, крепко сжимая его плечо. Прямо Гэнси в ухо он прошептал с оттенком недоумения в голосе:

— Я не... Я просто попросил... Я только подумал...

— Подумал что? — спросил Гэнси.

Адам отпустил его. Глазами проследил круг вокруг себя.

— Я подумал об этом. И оно случилось.

Круг был абсолютно идеальным: без пыли, без единой пылинки.

— Ты удивительное создание, — сказал Гэнси, потому что ничего другого он не мог сказать. Потому что он только что думал, что эти два мира не могут сосуществовать, а тут был Адам – два мира в одном.

Живой благодаря этому.

Вот что они делали. Вот что. Сердце Гэнси было зияющей пропастью возможностей, страшных, захватывающих дыхание и приводящих в ужас.

Улыбка Ронана была хитрой. Теперь Гэнси понял выражение лица Ронана: высокомерие. Он не боялся за Адама. Он знал, что Энергетический пузырь спасёт его. Был в этом уверен.

Гэнси подумал о том, как странно так хорошо знать этих двух парней и всё ещё совсем не знать их. Оба намного сложнее и намного лучше, чем были, когда они впервые встретились.

Вот это жизнь делала со всеми ними? Вытачивала из них более жёсткие, истинные версии их самих.

— Я говорил тебе, — сказал Ронан. — Маг.


Глава 38


Вот он, наконец, и наступил.

После всех отсрочек, после месяцев ожидания наступил день рассмотрения дела в суде.

Адам встал, как он обычно вставал в школу, только вместо того, чтобы надеть школьную форму, он надел хороший костюм, который купил по совету Гэнси в прошлом году. Тогда он не разрешил Гэнси заплатить за него. Хотя за галстук, который он сейчас повязывал (галстук был рождественским подарком от Гэнси), Адам заплатить разрешил, потому что у Адама уже был один галстук, когда Гэнси покупал этот, так что это не считалось благотворительностью.

Сейчас это казалось глупой крупицей принципиальности, совершенно оторванной от какого-либо смысла. Он задался вопросом, собирается ли он проживать каждый год своей жизни, думая о том, насколько глупым он был год назад.

Он размышлял о том, чтобы подождать и одеться после завтрака, чтобы не пролить чего-нибудь на костюм, но это было нелепо. Он был не способен ничего есть.

Его дело рассматривали в десять утра, когда школа уже начиналась, но Адам отпросился на весь день. Он знал, что было бы невозможно укрыть от Гэнси и Ронана причину своего отсутствия, если бы ему пришлось уехать из школы перед судом, и точно так же трудно было бы скрыть, где он был, если бы он возвратился прямо после суда.

Часть его хотела, чтобы он не делал этого без остальных – шокирующее желание в свете того факта, что всего несколько недель назад одна мысль о том, что Гэнси может даже узнать о суде, расстраивала Адама.

А теперь – нет. Он всё ещё не хотел, чтобы они помнили эту его часть. Он только хотел, чтобы они видели нового Адама. Персефона говорила ему, что никто не должен знать о его прошлом, если он сам не захочет.

А он не хотел.

Так что он ждал, пока Гэнси, Ронан и Блу пойдут в школу и у них начнётся обычный день. Он сидел на краю матраца и работал над планом шантажа Гринмантла, когда начался первый урок. Он смотрел на свою тетрадь по биологии и думал о круге без пыли у себя в ногах во время второго урока. А потом он поехал в здание суда.

Энергетический пузырь поманил его, но он не мог отступить. Для этого ему нужно было быть тут.

Каждый шаг до здания суда был событием, которое забывается сразу же, как только происходит. Парковка, металлодетектор, служащий, запасная лестница вместо лифта, другой служащий, промелькнувшая комната с низким потолком со скамейками по обеим сторонам от прохода, как в церкви, приземлённая часовня, услуга для тех, кто признан невиновными.

Адам пытался успокоить себя, говоря, что люди работали здесь каждый день, и для них тут не было ничего выдающегося, ничего особенного в этом здании. Но старый запах плесени и клея, ощущение потёртого ковра под ногами, блёклый, колеблющийся свет от флуоресцентных ламп над головой – всё это чувствовалось чуждым. Всё отягощало его ощущения того, насколько этот день отличался от других. Его вырвет. Или он потеряет сознание.

Его отец уже был в здании?

Это был закрытый зал суда для дел о несовершеннолетних, так что единственными людьми в комнате был персонал: служащие, адвокаты, судебные приставы.

Адам провернул различные результаты в голове. Если он проиграет, он знал в теории, что суд не мог бы заставить его вернуться домой. Ему было восемнадцать, и он свободен пойти и провалиться или добиться успеха в жизни отдельно от своей семьи. Но тогда это надолго останется в его деле: мальчик, который сомнительно затащил своего отца в суд? Как скверно это бы выглядело. Как низко. Он представил толкование отца Гэнси: семейная ссора низких классов. Он бы сказал, что таким образом низшие остаются низшими. Драки, выпивка, телевизор в дневное время и ежедневные низкие цены в Волмарте.

Он также не вполне бы смог почувствовать победу, потому что не был уверен, на что это похоже. Вероятно, его отец вернулся бы в тюрьму. А если так, как его мать смогла бы оплачивать счета?

Его не должно это заботить. Но он не мог заставить себя прекратить.

Адам чувствовал, будто играет в притворство в своём хорошем костюме.

Но ты только один из них, белый мусор в алмазах.

Там был его отец.

Он был в пиджаке с логотипом какой-то местной компании на спине и в рубашке поло с логотипом его компании. Адам молился о своего рода ясности, чтобы увидеть своего отца так, как его видели другие, а не как папу. Это Адам...

— У тебя всё ещё есть время, чтобы рассказать правду, — сказал Роберт Пэрриш.

Мать Адама не пришла.

Пальцы Адама онемели.

«Даже если я проиграю, — болезненно подумал он, — он не сможет меня вернуть, так что это не будет иметь значения. Будет только час унижения, а потом всё закончится».

Он пожалел, что не сделал этого раньше.

— Ну, что ж, — вступил судья. Его лицо было воспоминанием, которое пропало в ту минуту, как Адам моргнул.

Энергетический пузырь умыкнул его на блаженную секунду, листья свернулись на его шее, а затем отпустил. Как отчаянно Адам желал прильнуть к Энергетическому пузырю. Тот был знакомым и был на его стороне.

Он ошибся, придя сюда в одиночестве. Почему его беспокоило, что Гэнси и Ронан увидели бы это? Они уже знали. Они знали о нём всё. Какой непостижимой была ложь. Единственным человеком, не знающим Адама, был он сам.

Каким гордым идиотом ты был, Адам Пэрриш.

— Есть какие-либо свидетели по делу? — спросил судья.

Их не было.

Адам не смотрел на своего отца.

— Тогда, думаю, можно начинать.

Шипящий звук раздался от судебного пристава рядом с судьёй – голос по рации. Пристав склонил свою голову, слушая, затем пробормотал что-то в рацию. Приблизившись к судье, он сообщил:

— Ваша честь, судебный пристав Майли говорит, что снаружи есть свидетели по делу, если ещё не слишком поздно, чтобы они вошли.

— Двери ведь уже закрыты?

— Закрыты.

Судья поглядел на часы.

— Они точно по делу Пэрриша?

— Судебный пристав Майли полагает, что точно.

Судья улыбнулся какому-то личному юмору; это была какая-то долгоиграющая шутка, в которую остальные не были посвящены.

— Я далёк от того, чтобы в нём сомневаться. Отправьте их сюда, и я решу, допустить ли их.

Адам несчастно заинтересовался, кто из соседей пришёл встать на защиту отца.

Через час всё закончится. Тебе не придётся делать это снова. Всё, что нужно, это выжить.

Дверь приоткрылась. Адам не хотел смотреть, но, всё равно, посмотрел.

В холле стоял Ричард Кемпбел Гэнси III в школьной форме, пальто, шарфе и перчатках, выглядя, как кто-то из иного мира. За ним был Ронан Линч, Его дьявольский галстук в этот раз был завязан ровно, а рубашка заправлена.

Унижение и радость яростно боролись в Адаме.

Гэнси прошествовал между скамейками, пока отец Адама разглядывал его. Он подошёл прямо к месту перед судьёй. Сейчас, когда он стоял прямо возле Адама, не глядя на него, Адам заметил, что он немного запыхался. Ронан позади него тоже. Они бежали.

Ради него.

Сняв правую перчатку, Гэнси пожал руку судье.

— Судья Харрис, — сердечно сказал он.

— Мистер Гэнси, — обратился к нему судья Харрис. — Вы уже нашли вашего короля?

— Нет, ещё нет. А вы уже закончили веранду?

— Нет, ещё нет, — ответил Харрис. — Что вас связывает с этим делом?

— Ронан Линч присутствовал во время инцидента, — сообщил Гэнси. — Я подумал, его взгляд на эту историю заслуживает внимания. А я был другом Адама с первого дня в Генриетте, и я рад видеть, что это ужасное дело заканчивается. Я бы хотел быть свидетелем, дающим показания о репутации, если можно.

— Звучит разумно, — согласился Харрис.

— Я протестую, — воскликнул Роберт Пэрриш.

Наконец, Гэнси повернулся к Адаму. Он всё ещё держал великолепное королевское лицо Ричарда Кемпбела Гэнси III, белого рыцаря, но глаза выражали неуверенность. Это нормально?

Было ли это нормально? Адам отклонил столько предложений помощи от Гэнси. Деньги на школу, деньги на еду, деньги на жильё. Жалость и благотворительность, как думал Адам. Он так долго хотел, чтобы Гэнси рассматривал его как равного себе, но, возможно, всё это время единственным, кому нужно было так себя рассматривать, был сам Адам.

Сейчас он смог увидеть, что Гэнси предлагал не жалость. А правду.

И что-то ещё: дружбу в её непоколебимом виде. Дружбу, на которой можно поклясться. Которая может сломаться почти до основания и возвратиться сильнее, чем раньше.

Адам вытянул правую руку, и Гэнси пожал её, будто они были мужчинами, потому что они были мужчинами.

— Хорошо, — сделал заявление Харрис. — Давайте начнём.


Глава 39


Обычно, Адам не брал никого с собой, когда работал с Энергетическим пузырем. Он доверял только себе и полагался только на себя. Он уповал на свои собственные ощущения. В пустой комнате он никому не мог навредить. И никто не мог навредить ему.

Он был непостижим.

За исключением того, что одновременно и не был.

Поэтому он попросил пойти с ним Блу Сарджент, когда, наконец, собрался сделать то, о чём его просил Энергетический пузырь несколько недель назад. Он не рассказал ей, опасаясь, что тогда может ничего не выйти, но он подумал, что, если захватит её с собой, тогда Энергетический пузырь, возможно, поможет им найти Мору.

И вот он ждал, сидя в машине на захудалой заправке за пределами Генриетты, и не мог разобрать, то ли пульс стучит в его ладонях, то ли энергетическая линия.

— Понимаю, что ты имеешь в виду, — сказал Ноа с заднего сидения. Он висел на пассажирском подголовнике, словно свитер с телом, всё ещё оставшимся в нём. Адам уже почти и забыл, что Ноа был здесь, потому что того не приглашали. Не потому что он был нежеланным, а потому что был мёртв, а мёртвые не могут показываться, когда им вздумается.

— Ты сейчас ответил на мои мысли?

— Не думаю.

Адам не мог вспомнить, произносил ли он что-то вслух, но ему казалось, что нет.

Машина закачалась, когда фермерский грузовик промчался по трассе. Всё здесь казалось потрёпанным. Заправка, похоже, старалась выжить не одно десятилетие с этими оловянными знаками в окне и курами на продажу за ним. Ферма через дорогу была пустынна, но очаровательна, как пожелтевшая газета.

Он мысленно проигрывал шантаж Гринмантла. Всё должно быть железобетонным. Он не рассказал об этом Гэнси, он не рассказал об этом Блу. Он убедил в нём Ронана и посвятил Серого Человека, но в конце, если Гринмантл узнает, то ответственность ляжет на него.

— Думаю, всё готово, — заметил Ноа.

— Перестань. Прекрати. От этого в дрожь бросает.

Он бросил взгляд на Ноа в зеркало заднего вида и пожалел об этом; отражение мёртвого мальчика стало куда более пугающим. Куда менее живым.

Ноа знал об этом; он отклонился, чтобы не попадаться в поле зрения зеркала.

Снаружи машины раздался голос Блу.

— Как бы вы себя чувствовали, если бы я уменьшила вас до размера ваших ног?

Адам с Ноа отклонились, чтобы выглянуть в заднее окно.

Вновь послышался голос Блу.

— Нет, нет. Как насчет того, чтобы посмотреть на это с моей стороны? Как насчет того, чтобы не уменьшать меня до продукта массового спроса, а потом, когда я вас попрошу этого не делать, вы не станете утверждать, что это комплимент, и я должна этому радоваться?

Ноа сложил губы в форме «оооо».

— Ага, — согласился Адам, выбираясь наружу.

Блу стояла в нескольких футах поодаль. Она была одета в большую квадратную футболку, бирюзовые шорты, военные ботинки и носки, которые доставали ей до колен. Видны были только четыре дюйма обнаженной кожи, но это были поистине милые четыре дюйма.

Старик в молодежной кепке сказал:

— Барышня, когда-нибудь вы вспомните дни, когда люди говорили вам комплименты по поводу ваших ног, и это будут приятные воспоминания.

Адам приготовился к взрыву.

Это были гвозди и динамит.

— Приятные... воспоминания? О, как бы мне хотелось быть такой же невежественной, как и вы! Какое счастье! Есть девушки, которые убивают себя из-за того, каким некрасивым получилось их тело на фото, а вы...

— Какие-то проблемы? — вмешался Адам.

Мужчина, казалось, вздохнул с облегчением. Люди всегда были рады видеть опрятного, сдержанного Адама, почтительный южный голос разума.

— Твоя девушка довольно взрывоопасна.

Адам уставился на мужчину. Блу уставилась на Адама.

Он хотел сказать ей, что оно того не стоит, что он рос с такими людьми и знал, жизнь их ничему не учит, но тогда бы она бросила термос в голову Адама и скорее всего съездила бы мужчине по губам. Было удивительно, что они не ладили с Ронаном лучше, потому что были представителями разных классов одинаково невозможных вещей.

— Сэр, — начал Адам... брови Блу приподнялись... — Мне кажется, ваша мама так и не научила вас общаться с женщинами.

Старик покачал головой, будто жалея Адама.

Адам добавил:

— И она не моя девушка.

Блу сверкнула на него взглядом одобрения, а потом она забралась в машину и с резким ударом, который понравился бы Ронану, захлопнула дверь.

— Послушай, мальчик, — заговорил старик.

Адам прервал его:

— Кстати, у вас бензобак открыт.

Он забрался в свой маленький поганенький автомобильчик, который Ронан назвал «Хондаёта». Он беспричинно почувствовал себя героем. Блу медленно кипела от праведного гнева, когда они выезжали с заправки. В течение нескольких мгновений слышно было лишь трудовое пыхтение его автомобильчика.

А потом Ноа не выдержал:

— И всё же у тебя красивые ноги.

Блу замахнулась на него. Из Адама вырвался беспомощный смех, она ударила по плечу и его.

— Ну, воду-то ты, по крайней мере, взяла? — поинтересовался он.

Она потрясла термосом, чтобы продемонстрировать плеск.

— Я даже пульверизатор прихватила. Это будет неплохой защитой, пока ты будешь смотреть будущее.

— Мы будем смотреть будущее? — Ноа сел прямо.

Адам попытался объяснить:

— Энергетический пузырь говорит на одном языке, а я – на другом. Я могу получить полное представление от гадания на картах. Но более детальную информацию о том, как выровнять линии, получить сложнее. Поэтому мне нужно заглянуть в шар. Я постоянно так делаю. Так просто эффективнее, Ноа.

— Скорее эффективнее силам зла украсть твою обнажённую душу, — прокомментировала Ноа.

Блу обменялась с Адамом взглядом.

— Я не верю в силы зла.

На что Ноа ответил:

— Неважно, веришь ты в них или нет.

Она развернулась на своем месте лицом к нему.

— Я обычно не люблю тебе указывать на то, когда ты ведешь себя так, что от тебя в дрожь бросает. Но сейчас ты именно такой.

Мёртвый мальчик отсел подальше; когда он это сделал, воздух в машине стал чуть теплее.

— Он уже сегодня говорил, что от меня в дрожь бросает.

— Расскажи мне больше про выравнивание, — попросила Блу Адама. — Расскажи, что ты будешь делать.

— Не понимаю, чем это так важно.

Она издала звук, означающий сильное раздражение.

— Даже если оставить в стороне часть, связанную с духами, или, или мифологию, или нечто, что на самом деле может означать что угодно, ты управляешь этим огромным источником энергии, который, похоже, общается с тобой мысленно, напрямую, на другом языке, и, как по мне, то у меня бы возникло дофига вопросов, будь я тобою!

— Я не хочу об этом говорить.

— А я хочу. Ты просто едешь и даже не задаешь вопросов зачем?

Адам не ответил, потому что его ответ был бы нецензурным.

Однако его молчание, похоже, было ещё хуже. Она огрызнулась:

— Если ты не хочешь говорить, то не понимаю, зачем ты позвал меня с собой.

— Может, и не стоило.

— Зашибись, кто же хочет кого-то, кто думает вместе с ним.

Он с усилием осадил себя. С едва уловимой колкостью в голосе он сказал:

— Я просто хочу всё сделать.

— Просто выпусти меня. Я пешком вернусь.

Он ударил по тормозам.

— Не думай, что не выпущу.

— Тогда вперёд! — Она уже потянула руку к двери.

— Ребята, — запричитал Ноа.

Лучшим и худшим в Блу Сарджент было то, что она делала именно то, что озвучивала; она, и правда, собралась прошагать обратно пешком до Генриетты, если бы он сейчас остановился. Он скривил лицо, глядя на неё. Она скривилась в ответ.

Не ссорься с Блу. Не ссорься с Гэнси.

Вздохнув, он поехал дальше.

Блу собралась, а потом включила радио.

Адам даже и не знал, что эта древняя магнитола была в рабочем состоянии, но после нескольких секунд шипения кассета внутри громко заиграла мелодию. Ноа сразу же стал подпевать.

— Шлёп раз, шлёп два...

Адам одновременно с Блу вцепились в радио. Кассета вылетела с такой силой, что Ноа выбросил руку, чтобы поймать её.

— Та песня. Что она делала в твоем проигрывателе? - напористо спросила Блу. - Ты слушаешь её развлечения ради? Как этой песне удалось сбежать из интернета?

Ноа хохотнул и показал им кассету, на которой рукой Ронана было написано: «В ЛЮБОЕ ВРЕМЯ ДЛЯ ХОНДАЁТЫ ПЭРРИША». Другая сторона гласила: «ДЕРЬМОКАССЕТА «ПОЙ СО МНОЙ».

— Включи! Включи! — весело сказал Ноа, размахивая кассетой.

— Ноа. Ноа! Забери её у него, — требовал Адам.

Впереди замаячил Скайлайн Драйв. На этот раз Адам был готов; он открыл свой бумажник, когда они подъехали ближе. Внутри лежало ровно пятнадцать долларов.

Блу протянула пятерку.

— Мой вклад.

Повисла пауза.

Он взял деньги.

В окошке он обменял общие средства на карту, которую вручил Блу. Когда он направился на наклонную стоянку, находящуюся сразу же за входом, он неуверенно исследовал свою гордость на предмет нанесённого ущерба и был удивлён, не обнаружив его.

— Это то самое место? — спросила она. — Тебе нужна пятнадцатидолларовая карта?

Адам сказал:

— Я вмиг узнаю. Мы можем выбираться.

Земля перед ними резко упала в бездонное ущелье; горы за ними мрачно восстали. Воздух заволокло приятным и опасным ароматом древесного дыма: где-то полыхала огнём одна из этих осенних гор. Адам внимательно вглядывался вдаль в поисках источника, дым окутывал дальний пик. И, будучи далеким, это казалось скорее волшебным, чем угрожающим.

Блу с Ноа валяли дурака, пока Адам раскладывал свои карты таро. Расставив ноги, чтобы лучше чувствовать пульс линии, он положил случайно выбранную карту на тёплый капот. Его несфокусированные глаза прыгали по размытым картинкам – чёрно-нечёткое изображение рыцаря на коне с посохом, обернутым виноградной лозой – и начал переделывать его во что-то бессловесное и мечтательное. Вид был заменён ощущением. Головокружительным чувством путешествия, восхождения, справедливости.

Он прикрыл картинку рукой, пока вновь не обрёл зрение, а потом убрал карту.

— Рыцарь жезлов? — спросила его Блу.

А Адам уже и не мог вспомнить, что это была за карта.

— Разве?

— Ну, и от кого теперь бросает в дрожь? — поинтересовался Ноа.

Адам вскинул на плечо свой рюкзак и направился в сторону тропинки.

— Пошли. Нам сюда.

Каменистая узкая тропинка была усыпана крошевом листьев. Земля резко обрывалась с одной стороны и уходила круто ввысь с другой. Адам был до невозможности хорошо осведомлён о массивных валунах, которые торчали на дороге. Под пушистым мятно-зелёным лишаём камни казались прохладными и живыми, истовыми проводниками энергетической линии. Он вёл Ноа и Блу вверх, пока они не пришли к как попало стоящим валунам. Ступив с дорожки, Адам забрался на них, найдя точки опоры на выступающих камнях, и выставил вперёд три веточки. Большие синие камни были свалены друг на друга, словно гигантский игрушечный детский городок-конструктор.

Да, оно.

Он всмотрелся в расщелину размером с человека.

Блу предположила:

— Змеи? Гнёзда? Медведи?

— Защищённый национальный парк, — сказал Ноа с мрачно веселым юмором. А потом, с неожиданной отвагой: — Я пойду туда первым. Они не смогут мне навредить.

Он казался размытым и нереальным, когда скользнул внутрь. И тишина, тишина.

Блу всмотрелась в пещеру.

— Ноа?

Из расщелины раздался громкий шорох. Внезапно большой клуб дубовых листьев разорвался у входа, поразив Блу и Адама.

Ноа вновь появился. Он вытащил четыре с половиной дубовых листа из торчащих волос Блу и убрал несколько крошек листьев с переносицы Адама.

— Безопасно.

Адам был рад, что он с ними.

Внутри было тускло, но не темно; свет шёл от входа и ещё снизу, где скалы не идеально громоздились друг на друга. В центре небольшого пространства располагался большой валун размером с письменный стол или алтарь. Поверхность была потёртая и в форме чаши.

Он помнил или осознавал это после озарения в мастерской.

Он ощущал небольшое потряхивание нервов или предчувствие. Было странно делать такое на публике. Он не знал, как выглядит со стороны.

— Налей воды вот сюда, Блу.

Блу провела рукой по камню, убирая мусор.

— Ох! — достав чёрный камень из кармана, она расположила его в углублении. Затем медленно заполнила водой.

Неглубокий прудик отражал тёмный потолок.

Ноа держался достаточно далеко от него, чтобы быть уверенным, что он не отражается. Его страх высосал всё тепло из окружающего пространства. Блу протянула ему руку, но он покачал головой.

Так что она осталась около Адама, прижавшись к его плечу, и Адам обнаружил, что этому тоже рад. Он не мог припомнить, когда последний раз его кто-нибудь касался, и это странным образом его заземляло. Спустя секунду он понял, что отчасти это, возможно, тоже способность Блу усиливать ту часть Энергетического пузыря, с которой он был связан.

Они наблюдали за водой. Он делал такое раньше, но никогда так, в окружении скал. Было ощущение, что кто-то ещё находился с ними в помещении. Он не хотел признавать, что уже был запуган тёмным прудом, хотя ничего сверхъестественного ещё не происходило. Ни один из них не говорил ничего в течение нескольких минут.

Загрузка...