Блу не нужно было быть экстрасенсом, чтобы почувствовать угрозу, сочившуюся из карты.

Экстрасенсы уставились на мужчину. У Блу скрутило желудок, она поняла, что подобного поведения от него они никак не ожидали.

Кайла прорычала:

— Что за игра?

Он продолжал улыбаться своей радостной, благоприятной улыбкой.

— Вот вопрос: здесь есть кто-нибудь ещё? Кто-нибудь больше похожий на неё? - Он ткнул пальцем в Блу, желудок которой скрутило ещё сильнее.

Мама.

— Проваливай к черту, — взорвалась Кайла.

Он кивнул.

— Я так и думал. Вы ожидаете её вскоре? Я бы с удовольствием с ней поболтал с глазу на глаз.

— Черт, — вступила Персефона. — Вообще-то, в этом случае я целиком и полностью соглашусь. Поскольку всё к тому идет.

Что этот человек хочет от мамы?

Блу лихорадочно запоминала в нём всё, чтобы позже суметь его описать.

Мужчина поднялся, подхватив три меча.

— Знаете что? Я возьму это. Спасибо за информацию.

Когда он развернулся, чтобы уйти, Кайла двинулась за ним, но Персефона положила палец Кайле на руку, останавливая её.

— Нет, — тихонько сказала Персефона. Входная дверь закрылась. — Его нельзя трогать.


Глава 9


Адам читал и перечитывал свое расписание на первую четверть, когда на стол рядом с ним навалился Ронан.

Они были только вдвоем в классе, застеленном тёмно-синими коврами. Адам прибыл очень рано в Борден Хауз. Казалось неправильным, что первый день школы должен нести тот же самый эмоциональный вес, что и тревожный день в пещере воронов, но невозможно было отрицать, что ликующее и упреждающее колебание в его венах теперь было столь же очевидным, как те бездыханные минуты, когда птицы пели вокруг них.

Ещё один год, и он с этим покончит.

Ну, разумеется, первый день был самым лёгким. До того, как всё по-настоящему начнется: домашка и спорт, столовка и консультации по колледжу, экзамены и дополнительные расходы. До начала ночной работы Адама и учёбы до трёх ночи тайком, которые, сговорясь, его и погубят.

Он снова прочел свое расписание. Оно изобиловало предметами и факультативами. Оно казалось невозможным. В Аглионбае было сложно учиться: хотя для Адама ещё сложнее, потому что ему нужно было быть лучшим.

В прошлом году Беррингтон Велк стоял перед ним в этом классе и преподавал латынь. Теперь он был мёртв. Адам знал, что он видел смерть Велка, но, похоже, не мог вспомнить, как выглядело на самом деле это событие — хотя он мог, если бы хорошенько постарался, представил бы, как это должно выглядеть. Адам на мгновение закрыл глаза. В тихом пустом классе он мог слышать шелест листьев и ещё шелест листьев.

— Я этого не вынесу, — сказал Ронан.

Адам открыл глаза.

— Чего?

Видимо, просиживания штанов. Ронан пошёл к доске и начал писать. Почерк у него был взбешённый.

— Мэлори. Он всегда жалуется то на бедра, то на глаза, то на правительство... о, и эта его псина. Он же не слепой, не калека или типа того.

— А почему у него не может иметься нечто нормальное типа ворона?

Ронан проигнорировал вопрос.

— И он по три раза за ночь встаёт, чтобы поссать. Мне кажется, у него бластома.

На что Адам сказал:

— Ты ж всё равно не спишь.

— Больше нет.

Маркер Ронана скрипел в знак протеста, когда он корябал латинские слова. Хоть Ронан и не улыбался, а Адам не знал некоторую лексику, Адам был уверен, что это грязная шутка. На мгновение, наблюдая за Ронаном, он попытался представить, что тот был преподавателем, а не Ронаном. Такое было невозможно. Адам не мог решить, от того ли это, как Ронан засучивал рукава, или дело было в апокалиптическом способе, которым он завязывал галстук.

— Он всё знает, — сказал Ронан как бы между прочим.

Адам не ответил сразу, хотя понял, что имел в виду Ронан, потому что он тоже находил всезнание профессора неприятным. Когда он думал об источнике неприятностей больше — об идее, что Мэлори проводил год с пятнадцатилетним Гэнси — ему приходилось признать, что это была не паранойя, а ревность.

— Он старше, чем я думал, — сказал Адам.

— О Господи, да он ископаемое, — тут же ответил Ронан, будто ждал, что Адам так скажет. — Его пасть, когда он жует, не закрывается.

Половица скрипнула. Тут же Ронан положил маркер. Никто не мог открыть парадную дверь Борден Хауза, не заставив скрипнуть пол в двух комнатах. Так что оба парня уже знали, что означал шум: школа началась.

— Ну, — произнёс Ронан, прозвучало это злобно и печально, — вот и мы, ковбой.

Вернувшись к парте, он забросил на неё ноги. Конечно, это было запрещено. Он скрестил руки на груди, отклонил назад подбородок и закрыл глаза. Мгновенная дерзость. Такую версию себя он готовил для Аглионбая, для старшего брата, Деклана, и иногда для Гэнси.

Ронан всегда говорил, что никогда не лжет, но у него было лицо лжеца.

Студенты прибыли. Такой знакомый звук — ножки парт, царапающие пол; пиджаки, оборачивающиеся вокруг спинок стульев; тетради, шлёпающиеся на столы — что Адам мог бы закрыть глаза и всё ещё видеть эту сцену с идеальной ясностью. Студенты были вибрирующими, ненавистными и забывчивыми. Где ты был на каникулах, чувак? На Мысе, как всегда, где же ещё? Так скучно. Склон. Мама сломала лодыжку. О, знаешь, мы сделали Европу, как бомжей. Дед сказал, что мне нужны мускулы, потому что в наше время я выгляжу как гей. Нет, он реально не говорил такого. Кстати об этом, вот и Пэрриш.

Кто-то шлёпнул Адама по затылку. Он моргнул. В одну сторону, в другую. Его обидчик подкрался к Адаму с глухой стороны.

— О, — сказал Адам. Это был Тэд Каррутэрс, худшая ошибка которого заключалась в том, что Адам ему не нравился, и Тэд сам не знал почему.

— О, — доброжелательно передразнил Тэд, как будто сдержанность Адама его очаровала. Адам отчаянно и из чувства мазохизма хотел, чтобы Тэд спросил, где он провёл лето. Но Тэд повернулся туда, где всё ещё, откинувшись назад, с закрытыми глазами сидел Ронан. Он поднял руку, чтобы шлёпнуть Ронана по голове, но на середине жеста потерял самообладание. Вместо этого просто стукнул по парте Ронана и отошёл.

Адам чувствовал пульс энергетической линии в венах своих рук.

Студенты продолжали заходить в класс, а Адам продолжал наблюдать. Он был хорош в этом, в наблюдении за остальными. Это себя он, казалось, не мог изучить или понять. Как он презирал их, как хотел оказаться на их месте. Насколько бессмысленное лето в штате Мэн, как сильно он хотел его провести. Какой притворной он находил их речь, как он жаждал их ленивой монотонности. Он не мог сказать, как все эти вещи могут быть истинными в равной степени.

В дверном проёме появился Гэнси. Он разговаривал в коридоре с учителем, большой палец на нижней губе, слегка сведённые брови, непринуждённо сидящая на плечах школьная форма. Он шагнул в класс, расправив плечи, и буквально через секунду будто вновь незнакомец, опять статный, непостижимый верджинийский князек.

Это ударило по Адаму, словно пощечиной. Словно они перестали быть друзьями с Гэнси, и он забыл об этом до сего момента. Словно Гэнси сядет по другую сторону от Ронана, а не от Адама. Словно прошлого года не было, и Адам вновь один против всех этих перекормленных хищников.

А затем Гэнси сел со вздохом перед Адамом. Тот обернулся.

— Господи Иисусе, я не спал ни секунды. — Он вспомнил о своих манерах и протянул кулак. Когда Адам стукнулся с ним своим, то почувствовал необычайный прилив облегчения, нежности. — Ронан, опусти ноги.

Ронан сложил ноги вниз.

Гэнси вновь повернулся к Адаму.

— Значит, Ронан рассказал тебе про Свинью.

— Ронан ничего мне не рассказал.

— Я же рассказал тебе про беготню в сортир, — сказал Ронан.

Адам проигнорировал его.

— Что с машиной?

Гэнси оглядел Борден Хауз, как будто ожидал увидеть какие-то перемены, случившиеся за лето. Разумеется, он ничего не нашёл: тёмно-синий ковер по всему полу, экран, нагревающийся в самом начале года, книжные полки, переполненные изящно изодранными книгами на латинском, греческом и французском языках. Это был аромат твоей любимой тётушки, который ты вдыхал, когда обнимал её.

— Прошлым вечером мы поехали за хлебом, джемом и ещё чаем на Свинье, и гидроусилитель руля вышел из строя. А потом радио, а потом фары. Господи. Ронан пел ту ужасную убийственную шлёп-песенку всё это чертово время и пропел всего полстрофы, когда у меня ничего абсолютно не осталось. Пришлось убраться с дороги.

— Снова генератор, — заметил Адам.

— Верно, да, да, — сказал Гэнси. — Я открыл капот и увидел порванный висящий ремень. Пришлось идти за ещё одним, и это был настоящий зоопарк в магазине из-за беготни с точными размерам. Естественно нацепить новый ремень на обочине дороги оказалось быстрой частью.

Он сказал это так небрежно, будто надеть новый ремень на генератор не составляло ничего особенного, но с не очень далеких пор Ричард Гэнси III имел только один навык в починке автомобилей — вызывать эвакуатор.

Адам отметил:

— Ты сообразил, как в этом разобраться.

— Ох, не знаю, — ответил Гэнси, но было ясно, что он горд. Адам ощутил, будто помог птице вылупиться из яйца.

Слава Богу, мы не ссоримся, слава Богу, мы не ссоримся, слава Богу, мы не ссоримся, как сделать так, чтобы этого не произошло снова...

Ронан заговорил:

— Так держать, и ты сможешь стать механиком после окончания академии. Это поместят в выпускной альбом.

— Ха и... — Гэнси повернулся на стуле посмотреть, как новый преподаватель Латыни пробирался вперед.

Все студенты уставились на него.

В своей коробке для перчаток Адам хранил вырезанную рекламу для вдохновения. На фото изображался гладкий серый автомобиль, сделанный счастливыми немцами. Молодой мужчина облокотился на него в длинном угольно-черном шерстяном пальто с поднятым от ветра воротником. Он был уверен в себе, курнос, как могущественный ребёнок, с копной чёрных волос и белыми зубами. Руки скрещены на груди, словно у боксёра.

Вот как выглядел их новый преподаватель латыни.

Адам был крайне впечатлён.

Новый преподаватель сбросил свой тёмный пиджак, пока рассматривал каракули Ронана на доске. Затем он повернул взгляд на сидящих студентов с той же уверенностью, что и человек в рекламе автомобилей.

— Ну, посмотрим, — начал он. Его глаза ненадолго задержались на Гэнси, на Адаме, на Ронане. — Американская молодёжь. Я не могу решить, вы лучшее или худшее из всего, что я видел на этой неделе. Чья работа?

Все знали, но никто не признался.

Он сцепил руки за спиной и посмотрел тщательнее.

— Словарный запас впечатляет. — Постучал костяшками пальцев по некоторым словам. Он был подвижным. — Но что здесь с грамматикой? А здесь? Следовало бы употребить сослагательное наклонение в этом выражении страха. «Я боюсь, что они могут поверить...» — здесь должен быть звательный падеж. Я знаю, о чём тут речь, потому что мне уже известна эта шутка, но носитель языка просто бы уставился на вас. Это неиспользуемая латынь.

Адам, не поворачивая головы, почувствовал, как Ронан ухмыляется.

Новый учитель латыни повернулся быстро, твердо и резко, и снова Адам ощутил этот прилив робости и трепета.

— Тоже хорошо, иначе я бы остался без работы. Ну, маленькие недоростки. Джентльмены. Я ваш преподаватель латыни на этот год. Я на самом деле не фанат языков ради языков. Меня только интересует, как мы можем их использовать. И я не настоящий преподаватель латыни. Я историк. А это означает, что меня интересует латынь как механизм для... для... обыска в бумагах мёртвых людей. Вопросы?

Студенты пристально его разглядывали. Это был первый урок первого школьного дня, и ничего не могло сделать класс латыни менее латинским. Пылающая энергия мужчины тонула в покрытых мхом камнях.

Адам поднял руку.

Мужчина указал на него.

— Miserere nobis, — сказал Адам. — Timeo nos horrendi esse. Sir.

«Помилуйте нас. Я боюсь, мы ужасны. Сэр».

Улыбка мужчины расширилась на слове «сэр». Но он должен был знать, что студенты обращались к преподавателям «сэр» и «мадам», чтобы выказать уважение.

— Nihil timeo[18], - повторил он. — Solvitur ambulando[19].

Смысл его первой фразы — Я ничего не боюсь! — ускользнул от большей части класса, а вот второе утверждение — пословица, указывающая на важность практики, дошла до остальных.

Ронан лениво улыбнулся. Не поднимая руки, он произнёс:

— Noli prohicere maccaritas ad porcos.

«Не бросайте жемчуг перед свиньями».

Он не стал прибавлять «сэр».

— Так вы свиньи? — спросил мужчина. — Или мужчины?

Адам не стремился смотреть ни как Ронан, ни как их новый преподаватель латыни исчерпают запасы своих приемов. Он быстро поинтересовался:

— Quod nomen est tibi, sir?[20]

— Меня зовут, — мужчина стер большую полосу плохой грамматики Ронана краем губки и использовал пространство, чтобы расположить там свои умелые буквы. — Колин Гринмантл.


Глава 10


— А вот и мы, живём среди провинциалов! — Колин Гринмантл высунулся из окна. Снизу на него смотрело стадо коров. — Пайпер, иди посмотри на этих коров. Вот эта задница смотрит прямо на меня. «Колин, — говорит эта корова, — ты действительно теперь живёшь среди провинциалов».

Пайпер откликнулась:

— Я в ванной.

Однако её голос донёсся из кухни. Его жена (хотя ему не нравилось использовать это слово — жена, потому что это заставляло задумываться над возрастом, что ему за тридцать, а ему было за тридцать, но всё же, ему не было необходимости напоминать об этом, он всё ещё обладал мальчишеской внешностью; на самом деле, только вчера вечером с ним заигрывала кассирша в продуктовом, и даже при том, что, скорее всего, это благодаря тому факту, что он внушал благоговение и был сильно разодет для того, кто просто выбежал за сырными крекерами, он считал причиной свои аквамариновые глаза, в которых она практически купалась) приняла переезд в Генриетту лучше, чем он ожидал. До сих пор единственный акт восстания, который свершила Пайпер — это столкновение арендованного автомобиля с вывеской местного торгового центра посредством агрессивного вождения, чтобы продемонстрировать, как она приспособилась к жизни в этом месте, где она не могла ходить по магазинам. Возможно, она сделала это не нарочно, но совсем немного в этом инциденте было именно от Пайпер.

— Они в основном монстры, — сказал Гринмантл, хотя сейчас он думал меньше о коровах и больше о своих новых учениках. — Принимают подачки весь день, но сожрали бы тебя в секунду, если бы имели добротные зубы.

Они только переехали в «исторический» арендованный дом на скотоводческой ферме. Гринмантл, который неплохо разбирался в истории, сомневался в претензии дома на историческую ценность, но всё же тот был довольно очарователен. Ему нравилась сама идея о земледелии; в самом основном лингвистическом смысле теперь он был фермером.

— Они придут в пятницу за твоей кровью, — откликнулась Пайпер.

Коровы мычали с любопытством. Гринмантл экспериментально показал им средний палец; выражение их морд не изменилось.

— Они уже здесь.

— Не коровы. Я оформляю страхование жизни для тебя, и им нужна твоя кровь. В пятницу. Будь здесь.

Он нырнул обратно в дом и, скрипя полом, прошёл на кухню. Пайпер стояла у стола в розовом бюстгальтере и трусиках, разделывая манго. Её светлые волосы были закручены вокруг головы. Она не подняла взгляд.

— У меня в пятницу лекции, — сказал он. — Подумай о детях. Какая ещё страховка нам понадобилась?

— У меня есть определённые стандарты жизни, и я хочу их сохранить, если с тобой неожиданно посреди ночи что-то случится. - Она ткнула в него ножом, когда он стащил кусочек манго. Он избежал ранения только благодаря своей реакции, а не из-за отсутствия у неё намерения. - Просто приди вовремя после занятий. Не распыляйся на мелочи, как ты это любишь.

— Я не распыляюсь, — возразил Гринмантл. — Я довольно целеустремлённый.

— Да, мне известно, отомстить, имея яйца, и всякое такое.

— Ты можешь помочь, если хочешь. Ты гораздо лучше в направлениях и предметах.

Она не сумела достаточно хорошо скрыть, что её эго было польщено.

— Я не могу до воскресенья. В среду у меня брови. В четверг депиляция зоны бикини. Не приходи домой в субботу. В субботу я худею. И я пригласила людей почистить в доме энергию.

Гринмантл стащил ещё один кусочек манго; на этот раз нож прошел чуть ближе.

— Что это значит?

— Я увидела флаер. Как избавиться от плохой энергии в помещении. Этот дом кишит ею.

— Это всего лишь ты.

Она сунула нож в раковину, где он бы жил, пока бы не умер. Пайпер была не очень-то по части работы по дому. У неё был очень узкий набор навыков. Она поплыла в сторону спальни, по пути в ванную или вздремнуть, или начать войну.

— Не доводи до нашего убийства.

— Никто не собирается нас убивать, — с уверенностью заявил Гринмантл. — Серый Человек знает правила. А остальные...

Он помыл нож и вернул его в подставку для ножей.

— Остальные что?

Он не осознавал, что она всё ещё была в комнате.

— О, я просто подумал о том, как видел сегодня одного из сыновей Найла Линча.

— Он тоже ублюдок? — спросила Пайпер. Найл Линч был в ответе за семь умеренно неприятных и четыре крайне неприятных месяцев их совместной жизни.

— Возможно. Боже, он выглядел просто как подонок. Не могу дождаться, когда завалю его. Интересно, он знает, кто я. И интересно, должен ли я ему это сообщить.

— Ты такой садист, — беспечно сообщила она.

Он постучал костяшками пальцев по столешне.

— Пойду посмотрю, на какой челюсти у этих коров зубы.

— На нижней. Я видела по Энимал Пленет[21].

— Я всё равно схожу посмотрю.

Он попытался вспомнить, которая дверь вела в прихожую, и слышал, как она ему что-то сказала, но не разобрал, что именно. Он уже набрал номер бельгийской контакта, который, как предполагалось, изучал застёжку пояса пятнадцатого века, которую отдал владелец дурных снов. Тому парню понадобилась вечность, чтобы её настигнуть. Паршиво, что он не мог нанять для этого Серого Человека; тот был лучшим.

Вплоть до момента, разумеется, когда он предал Гринмантла.

Гринмантл задавался вопросом, как много времени потребуется Серому Человеку на то, чтобы заявиться к нему.


Глава 11


Когда Гэнси и Ронан прибыли на Фокс Вей 300 после школы, Кайла в гостиной подвергалась нападению мужчины, одетого полностью в серое. Блу, Персефона и мебель притаились у стен. Мужчина стоял в совершенно атакующей позе, ноги расставлены немного шире плеч, одна чуть впереди. Он крепко сжимал одну из ее рук. В другой руке Кайла держала Манхеттен, который старалась не пролить.

Серый Человек деликатно улыбался. У него были удивительные зубы.

Парни вошли без стука, фамильярно, и теперь Гэнси опустил свою сумку, которую носил через плечо, на старые изогнутые половицы и стоял в дверном проёме гостиной. Он не был уверен, что ситуация требует вмешательства. Серый Человек был (возможно, в отставке) наемным убийцей. Не повод для шуток.

Но, тем не менее, если бы Кайла хотела, чтобы ей помогли, она бы, безусловно, поставила свой напиток. И конечно, Блу бы не просто ела йогурт.

— Покажи снова, — сказала Кайла. — Я не видела. Не думаю.

— Я сделаю немного сильнее, — ответил мистер Грей, — но я не хочу фактически сломать тебе руку.

— Ты даже не близко, — заверила она. — Привлеки спину.

Она отхлебнула свой Манхеттен. Он снова сжал её запястье, его кожа бледнела против её, и быстро провернул всю её руку. Её плечо резко наклонилось вниз, она ухватилась за напиток и хихикнула:

— Вот это я почувствовала.

— Теперь сделай так мне, — велел мистер Грей. — Я подержу твой коктейль.

Убрав руки в карманы, Гэнси облокотился на дверной косяк и наблюдал. Он инстинктивно знал, что ужасные новости, которые он принес, были своего рода бременем, ставшим бы только тяжелее, если им поделиться. Он дал себе мгновение перед бурей, позволив атмосфере дома привычно себя окутать. В отличие от Фабрики Монмаут, Фокс Вей 300 был связан с посторонними людьми и причудливыми объектами. Дом гудел от разговоров, музыки, телефонов, старых устройств. Было невозможно забыть, что все эти женщины были вовлечены в прошлое и присоединены к будущему, связаны со всем в мире и друг с другом.

Гэнси не так много наносил визиты, как впитывал.

Ему нравилось. Он хотел быть частью этого мира, даже если и понимал, что есть множество причин, почему ему этой частью не быть. Блу была естественным результатом такого дома, как этот: смелая, странная, доверчивая, любопытная. И был он: нервный, запутанный, результат чего-то совершенно иного.

— Что ещё? — спросила Кайла.

— Могу показать, как выбить мне челюсть, если хочешь, — любезно предложил мистер Грей.

— О, да, это... ну, вот Ричард Гэнси III, — сказала Кайла, заметив гостей. — И змея. Где Кока-Кола?

— Работает, — произнёс Гэнси. — Он не смог уйти.

Персефона махнула из-за большого светло-розового напитка. Блу не махнула. Она видела выражение лица Гэнси.

— Имя Колин Гринмантл что-нибудь значит для вас? — поинтересовался Гэнси у мистера Грея, хотя он уже и так знал ответ.

Вручив Кайле её коктейль. Серый Человек вытер ладони о брюки. Потрясающие зубы исчезли.

— Колин Гринмантл был моим нанимателем.

— Он наш новый преподаватель латыни.

— О Боже, — сказала Персефона. — Хотите пить?

Гэнси осознал, что она обращалась к нему.

— О, нет, спасибо.

— А мне надо ещё, — сообщила она. — Я сделаю ещё один и для вас, мистер Грей.

Серый Человек прошагал к окну. Его автомобиль, далеко не утончённый белый Митсубиси с громадным спойлером, был припаркован снаружи, и они вдвоем с Ронаном задумчиво его изучали. После очень долгой паузы Серый Человек произнёс:

— Он тот, кто просил меня убить отца Ронана.

Гэнси знал, что небрежность заявления не могла ему причинить боль – мистер Грей был наемником, Найл Линч был его мишенью, он тогда не знал Ронана, и, с этической точки зрения, профессия мистера Грея, возможно, была не хуже, чем профессиональный военный — но это не меняло факта, что отец Ронана мёртв. Он напомнил себе, что Серый Человек был просто равнодушным оружием. Гринмантл был рукой, которая им владела.

Ронан, молчавший до этого момента, сказал:

— Я его убью.

Гэнси внезапно посетило ужасное видение: руки Ронана в крови, глаза пустые и непознаваемые, труп у его ног. Это было дикое и непоколебимое изображение, ставшее только хуже из-за того, что Гэнси видел достаточно кусочков по отдельности, чтобы точно знать, как бы они выглядели вместе.

Серый Человек быстро повернулся.

— Не убьешь, — выдал он с такой мощью, какую Гэнси едва от него когда-либо слышал. — Слышишь меня? Не сможешь.

— Ах, не смогу? — спросил Ронан. Его голос был низким и опасным, бесконечно более угрожающим, чем если бы он это прорычал.

— Колин Гринмантл неприкосновенен, — продолжил Серый Человек. Он широко растопырил пальцы, держа руки в воздухе. — Он паук, цепляющийся за паутину. Каждая нога касается нити, и, если что-то случится с пауком, ад прольётся дождём.

Ронан произнёс:

— Я уже пережил ад.

— Ты понятия не имеешь, что такое ад, — сказал Серый Человек, но не зло. — Думаешь, ты первый сын, жаждущий мести? Думаешь, твой отец был первым, кого убили? А Гринмантл всё ещё живой и неприкосновенный. Потому что мы все знаем, как это работает. Прежде чем явиться сюда из Бостона, он протянул шестнадцать маленьких нитей к таким людям, как я, к компьютерным программам, к банковским счетам. Паук умирает, паутина дёргается, и внезапно твои счета обнуляются, твоему младшему брату ампутируют конечность, твой старший брат умирает за рулём автомобиля в Вашингтоне, предвыборная кампания миссис Гэнси уничтожается фальшивыми скандальными фотографиями, эрудиция Адама исчезает, Блу теряет глаз...

— Стоп, — вмешался Гэнси. Он подумал, что его вот-вот вырвет. — Господи, пожалуйста, прекратите.

— Я просто хочу, чтобы Ронан понял, он не может совершить что-нибудь глупое, — добавил Серый Человек. — Убить Гринмантла значит закончить ваши жизни, и вы знаете это. И что хорошего тебе даст месть?

— Говорит наёмный убийца, — ответил Ронан. Теперь вернулось его рычание, что означало, ему больно.

— Говорит наёмный убийца, да, но я в этом хорош, — возразил мистер Грей. — Даже если бы он не был пауком в замаскированной паутине, ты был бы готов отправиться в тюрьму за удовлетворение от его убийства?

Не сказав ни слова, Ронан вышел в парадную дверь, хлопнув ею. Гэнси не направился следом. Он разрывался между порывом облегчить боль Ронана и тем, чтобы позволить ему остаться с болью, но бдительно. Насилие — болезнь, и Гэнси не думал, что может заразиться. Но все вокруг него, его друзья были медленно инфицированы.

Персефона принесла Серому Человеку напиток; ещё один был для неё самой. Они залпом синхронно их выпили.

— Хочешь? — Блу спросила Гэнси. Она протянула ему контейнер йогурта, чтобы он мог видеть, что там остались только фрукты на дне. Он не кивнул, но она в любом случае принесла йогурт ему, отдавая и свою ложку. Это имело заземляющий эффект — шокирующе скользкая черника, сахарный удар по желудку, пустому со школы, знание того, что её рот был последним, чего касалась эта ложка.

Блу пронаблюдала, как он съел первый кусочек, а затем быстро повернулась к мистеру Грею.

— Он был тем, кто приходил на гадание прошлым вечером, ведь так?

— Да, — сказал мистер Грей. — Как я думал. А теперь он ещё и преподаватель латыни у мальчиков.

— Почему? — спросил Гэнси. — Почему мы?

— Не вы, — возразил мистер Грей. — Я. Очевидно, он не поверил в мой рассказ о бегстве с Грейвореном. Он приходил в этот дом в поисках Моры, потому что думает, что она важна для меня. Он проник в школу, потому что обнаружил, что вы и я знакомы. Он хочет, чтобы я знал, что он в курсе того, что я всё ещё здесь, и хочет, чтобы я знал, как много он знает о моей жизни.

— Что мы делаем? — поинтересовался Гэнси. Он начинал чувствовать, будто бы этот день был ошибкой; это был не настоящий первый день школы; он должен был остаться в кровати до завтра и попытаться снова.

— Он не ваша проблема, а моя, — кратко сообщил мистер Грей.

— Он в моей школе каждый день. Ронан вынужден смотреть в его лицо каждый день. Как это не моя проблема?

Мистер Грей сказал:

— Потому что он хочет не тебя. Я приму меры. Твоя проблема — позволить мне принять меры.

Гэнси сел на корточки. Он верил в намерения мистера Грея, но не в формулировку. Если он чему и научился за прошедший год, то тому, что всё в этом городе запутано.

Кайла взяла запястье мистера Грея и медленно притворилась, что ломает ему руку. Немного покачав головой, он поменялся с ней, беря её ладонь в одну руку и запястье - в другую. И повернул их медленно и аккуратно. Несколько раз, чтобы она могла рассмотреть, как он это делает. Было что-то удовлетворяющее в наблюдении этой грамотной демонстрации акта притворной жестокости, что-то управляемое и красивое, как танец. Всё в его опрятном, мускулистом внешнем виде и искусных, намеренных движениях говорило:

«Я держу это под контролем. И под «это» имеется в виду всё».

Как ужасно Гэнси хотел позволить Гринмантлу быть проблемой Серого Человека. Но снова он видел сужающийся чёрный тоннель и яму, а на дне — могилу.

Кайла выругалась и схватилась за плечо.

— Извини, — обратился мистер Грей. К Гэнси. — Я выясню, что он хочет.

— Не доводите до вашего убийства, — тотчас произнесла Блу.

— Не собираюсь.

Персефона, наконец, громко заговорила своим тоненьким голоском.

— Я думаю, хорошо, что ты почти нашёл того короля.

Гэнси понял, что она обращалась к нему.

— Почти нашёл?

— Конечно, — сказала Кайла. — Это заняло у тебя достаточно много времени.


Глава 12


В тот вечер, вскоре после возвращения Адама с работы, он услышал стук в дверь своей церковной обители. Когда он открыл, то был поначалу удивлен тому, что человек, стоящий по другую сторону двери, настоящий, а потом он удивился, что это был Гэнси, а не Ронан.

— О, — сказал он. — Уже поздно.

— Знаю. — Гэнси был в пальто и в очках; он явно пытался заснуть и потерпел неудачу. — Извини. Ты закончил с математикой? У меня не получается номер четыре.

Он ни слова не сказал о Гринмантле. Нечего было говорить, пока они не услышат больше от мистера Грея.

— Закончил, ты можешь взглянуть. — Адам дал Гэнси войти, схватив письмо — письмо — с маленькой полки на двери, когда Гэнси вошёл. В отличие от Ронана, Гэнси казался неуместным в квартире. Унылый потолок больше его ограничивал; трещины в штукатурке казались ещё нарочитие, практичные пластиковые контейнеры, содержащие вещи Адама, казалось, потеряли эстетический шарм. Гэнси сочетался со старыми вещами, а это место было не столько старым, сколько дешёвым.

А письмо было спрятано, да? Именно. Адам ощутил неявную радость из-за полки. Гэнси мог пожалеть его и нанять адвоката, а Адам почувствовал бы себя грязью, и после они бы поссорились...

Мы не будем ссориться.

Гэнси сбросил пальто - под ним он был в футболке и пижамных штанах, которые, возможно, были самым метафоричным костюмом, что Адам мог представить на своём друге, только если тому бы удалось надеть другое пальто под футболку и другую пижаму под второе пальто, и так далее, и так далее, как бесконечная матрёшка Гэнси — и сам опустился на край кровати.

— Мама звонила, — сказал Гэнси. — Хочу ли я увидеть гувернёра через одни выходные, потому что было бы здорово, если бы я приехал, и не хотел бы я взять с собой друзей? Нет, мама, я в действительности не такой. Хелен будет там! Да, мама, я так и предполагал, но вряд ли считал это плюсом, так как волнуюсь, что она похитит Адама. Хорошо, хорошо, я не должен, я знаю, что ты занята, но ох, точка, точка, точка и так далее, и тому подобное. О, я забыл, я принёс плату за свое вторжение.

Он притянул своё пальто ближе к руке и достал две конфеты из кармана. Кинул одну Адаму на колени, а вторую развернул для себя.

Адам ужасно хотел её съесть, но отложил в сторону, чтобы перекусить завтра вечером в течение перерыва на работе.

— Она не даст мне заснуть.

Ему нравилась точка зрения элегантной старшей сестры Гэнси, которая находила Адама симпатичным. Невозможность это толковать просто приятно ласкала самолюбие.

— Ты туда собираешься?

— Не знаю. Если соберусь, ты поедешь со мной?

Адам почувствовал инстинктивную боль в нервах. Мышечная память о его последнем путешествии на политическое событие Гэнси.

— Лучше пригласи Блу тоже. Она устроила мне разгон за то, что не взял её в прошлый раз.

Гэнси моргнул испуганными глазами за очками.

— Потому что я не пригласил её?

— Нет, я. А она хотела поехать. Поверь. Она была чем-то страшным.

— Я верю. О Господи, я так и представляю, как она встречается с моим гувернёром. Слайд-шоу из её вопросов проигрывается в голове.

Адам усмехнулся

— Он заслуживает их все.

Гэнси пробежался карандашом по своей домашке, сверяя её с домашней работой Адама, хотя Адам заметил, что он сносно справился с номером четыре ещё до своего появления здесь. Адам взглянул на конфету и потер руки. Каждую зиму кожа на них ужасно растрескивалась, несмотря на все его усилия, и руки уже начали сохнуть. Он осознал, что разговор замер, и, когда поднял глаза, увидел, что Гэнси хмурится, глядя в никуда.

— Все говорят: «Просто найди Глендовера», — внезапно сказал Гэнси. — Но вокруг меня только разрушающиеся стены пещеры.

Разрушались не стены пещеры. Теперь, когда Адам слышал тревогу Гэнси в пещере, он чётко настроился на её повторное появление сейчас. Он посмотрел в сторону, чтобы дать Гэнси шанс собраться, а затем спросил:

— Что Мэлори говорит делать дальше?

— Кажется, он пришел в восторг от Могилы Гигантов без причин, которые я бы мог понять. - У Гэнси заняло какое-то время, которое Адам предоставил ему, чтобы аккуратно обуздать свой тон; тревога превратилась в искажённое неодобрение при помощи часто осуществляемого ритуала. - Он рассуждает о визуальных сигналах, энергетических данных и о том, как они все указывают туда. Говорит, как он обожает нашу энергетическую линию. Он с блеском в глазах ушёл в эту тему.

— Мы все такими были однажды, — напомнил ему Адам. Они оба такими были. Насколько неблагодарными они стали, какими алчными до лучших чудес.

Гэнси покрутил карандашом в молчаливом согласии.

В тишине Адам услышал шёпот со стороны ванной. Из опыта он знал, что шёпот шёл от воды, капающей из крана, и что язык был для него тарабарщиной. Ронан, наверное, был бы способен разобрать слово или два; у него была коробка-пазл, которая переводила любой старый язык. Но Адам всё ещё слушал, ожидая услышать, будут ли голоса повышаться или ослабевать, ожидая услышать, взволновалась ли энергетическая линия, или пытался ли Энергетический пузырь общаться.

Он осознал, что Гэнси, нахмурившись, смотрел на него. Адам не был уверен, что за выражение лица у него было, или как долго он был сконцентрирован на чём-то, что не мог слышать Гэнси. Судя по лицу Гэнси, некоторое время.

— Мэлори заперт весь день в Монмаут? — быстро спросил Адам.

Лицо Гэнси прояснилось.

— Я отдал ему внедорожник, чтобы поездить вокруг. Господи, помоги нам, он водит так же, как и ходит. Ох, но могу сказать, ему не нравится Монмаут.

— Измена, - сказал Адам, потому что знал, это понравится Гэнси, и увидел, что понравилось. - А Ронан где?

— Сказал, что в Барнс.

— Ты ему веришь?

— Вероятно. Он взял Чейнсо, — ответил Гэнси. — Не думаю, что он свяжется с Гринмантлом... Мистер Грей был очень убедителен. А во что ещё он может ввязаться? Кавински мёртв, так что... Господи, послушай меня. Господи.

Стены пещеры рушились сильнее, предыдущий ритуал оказался несовершенен. Гэнси откинулся к стене и закрыл глаза. Адам наблюдал, как он сглотнул.

И снова он слышал голос Гэнси в пещере.

— Всё в порядке, — сказал Адам. Ему не было безразлично, что Джозеф Кавински мёртв, но ему нравилось, что Гэнси всё равно. — Я знаю, что ты имел в виду.

— Нет, не в порядке. Всё отвратительно. — Гэнси не открывал глаз. — Всё стало настолько уродливо. Не предполагалось, что будет так.

Для Адама всё с начала было уродливо, но он знал, что имел в виду Гэнси. Его благородный, рассеянный, оптимистичный друг медленно открывал глаза и видел мир таким, каким тот был – развращённым, жестоким, вульгарным и несправедливым. Адам всегда думал, это именно то, чего он хотел – чтобы Гэнси знал. Но теперь он не был уверен. Гэнси был не таким, как кто-либо другой, и внезапно Адам стал не уверен, что он действительно хотел, чтобы Гэнси был таким, как другие.

— Вот, — сказал Адам, вставая и доставая их учебник истории. — Читай. Вслух. Я буду делать заметки.

За этим занятием они провели час. Гэнси читал своим чудесным прежним голосом, а Адам записывал своей сверхчистолюбивой рукой, и, когда Гэнси подошёл к концу задания, он аккуратно закончил текст и поместил его на пластиковый короб, который Адам использовал вместо прикроватного столика.

Гэнси встал и надел пальто.

— Я думаю, — начал он. — Что если... когда... мы найдем Глендовера, я попрошу его за жизнь Ноа. Как думаешь, сработает?

Это было такое нелогичное заключение от предыдущей темы разговора, что Адам не сразу ответил. Он просто смотрел на Гэнси. Что-то в нём было иначе; он изменился, пока Адам поворачивался спиной. Складка между бровями? То, как он опустил подбородок? Крепче сжатые губы, может, словно ответственность оттягивала уголки губ вниз.


Адам не мог припомнить, как им удавалось постоянно ссориться на протяжении всего лета. Гэнси, его лучший друг, его глупый, добрый и непостижимый лучший друг.

Он ответил:

— Нет. Но, думаю, это стоит того, чтобы просить.

Гэнси кивнул один раз. Два раза.

— Извини, что так долго не давал тебе спать. Увидимся завтра?

— В первую очередь.

После того, как Гэнси ушёл, Адам достал спрятанное письмо. В нём была перенесённая дата суда над отцом. Отдалённая часть Адама восхитилась, что всего лишь вид слов «Роберт Пэрриш» мог скручивать его живот неясным, тоскующим по дому способом.

Глаза вперёд, Адам. Скоро это будет позади. Скоро этот школьный год тоже будет позади. Скоро они найдут Глендовера, скоро они все будут королями. Скоро, скоро.


Глава 13


На следующий день, после школы Блу сидела за столом с ложкой в одной руке и Лисистратой[22] в другой, пьесой, которую она выбрала для анализа по английскому. (Женщине, знаете ли, не просто, удрать. Женщина постоянно занята убиванием по своему мужу; недаванием сна служанке; укладыванием детей спать, мытьём невоспитанного ребёнка или кормлением.) За окном загромождённой вещами кухни стеной стояла серая морось.

Блу не думала о Лисистрате. Она думала о Гэнси и о Сером Человеке, и о Море, и о пещерных воронах.

Неожиданно на стол упала тень точно такого же размера и формы, как тело её двоюродной сестры Орлы.

— Я, конечно, понимаю, что Мора ушла, но это не повод слоняться здесь и вести себя как имбицилка, — сказала Орла в качестве приветствия. — Кроме того, когда ты ела что-нибудь, кроме йогурта?

Порой Блу не понимала Орлу. Этот раз был из таких. Она не подняла глаз.

— Не будь противной.

— Чарити сказала мне, что ТиДжей звал тебя сегодня погулять, а ты просто пялилась на него.

— Что?

— ТиДжей звал тебя на свидание. А ты просто пялилась на него. Вспомнила? — Орла уже давно окончила школу Маунтин Вью, но у неё всё ещё остались друзья, бывшие подружки из выпускного класса и коллективная власть над всеми младшими братьями и сестрами, которых она обслуживала, чтобы те обеспечивали Орлу неполным представлением текущей школьной жизни Блу.

Блу подняла глаза (выше и ещё выше) на свою высоченную кузину.

— За обедом. ТиДжей сел за мой столик и нарисовал пенис у единорога на моей папке. Чарити это имела в виду?

— Не разыгрывай передо мной Ричарда Гэнси Третьего, — ответила Орла.

— Потому что, если ты подразумеваешь этот случай, тогда да. Я просто уставилась на него. Из-за пениса я не поняла, что это была содержательная беседа.

Орла великолепно раздула ноздри.

— Вот тебе совет: иногда люди просто хотят быть дружелюбными. Ты не можешь ожидать от всех, что будешь проводить с ними время очень содержательно. Можно просто поболтать.

— Я болтаю, — возразила Блу. Инцидент с ТиДжеем не задел её, хотя она бы предпочла единорога без гендерного признака. Этот случай просто заставил её почувствовать себя старше и зануднее всех в школе. - Ты не против? Я хочу разделаться с этим до прихода Гэнси.

(О Зевс, за что такие муки?!)

— Знаешь, ты можешь просто дружить с людьми, — не унималась Орла. — Мне кажется ненормальным то, как ты влюблена во всех этих воронят.

Конечно, Орла не ошибалась. Но чего она не понимала про Блу и её мальчишек, так это что они все были влюблены друг в друга. Она была одержима ими не меньше, чем они ею или друг другом, если проанализировать каждый разговор или жест, превратить каждую шутку в длинную-предлинную фирменную остроту, проводить каждую секунду вместе или думать о том, когда они в следующий раз будут вместе. Блу прекрасно понимала, что, возможно, эта была не всеобъемлющая, ослепляющая, оглушающая, сводящая с ума, будоражащая дружба. Но у неё сейчас была именно такая, и ей не хотелось другой.

Орла щелкнула пальцами между Блу и её книгой.

— Блу. Вот о чём я сейчас говорила.

Блу сложила пальцы на странице, чтобы не потерять нужное место.

— Я не просила совета.

— Нет, но должна была бы, — сказала Орла. — Как думаешь, что произойдет в этом году? Все твои мальчики поступят в модные учебные заведения, а где будешь ты? Здесь, в Гинриетте, ты останешься с теми людьми, с которыми даже парой слов перекинуться не хочешь.

Блу открыла и закрыла рот, и глаза Орлы вспыхнули победой. Она знала, что докопалась до сути.

Снаружи раздалось знакомое урчание старого Камаро, и Блу подскочила. Она бросила ложку в раковину.

— За мной приехали.

— Всё это временно.

Блу взорвалась и швырнула упаковку из-под йогурта в мусорное ведро.

— В чём дело, Орла? Завидуешь? Ты просто не хочешь, чтобы я нравилась им, как они мне, потому что... ты пытаешься меня уберечь от боли? Ты знаешь, что ещё временно? Жизнь.

— О, прошу тебя, тебе не кажется, что ты принимаешь всё слегка близко...

— Значит, наверное, я должна была разделять свою любовь и на других матерей! — Блу схватила свою кофту и опрометью бросилась в коридор к двери. — Если бы я её не любила, то не чувствовала бы себя так плохо после её исчезновения! Если бы у меня были запасные родители, в каждом из которых содержался бы крошечный кусочек моей любви, то, когда из них кто-нибудь бы уходил, я едва ли обращала на это внимание! Или, может, я вообще не должна никого и ничего любить! Тогда станет проще некуда, потому что тогда меня никто никогда не подведёт! Я выстрою башню для своего сердца!

— О, остуди свою задницу, — сказала Орла, топая за Блу на своих платформах. — Это не то, что я имела в виду.

— Знаешь, что я думаю, Орла? Я думаю, ты большая, толстая хамка... — Блу врезалась прямо в Гэнси, который шагнул в прихожую. Через секунду она услышала мяту, почувствовала твердость его груди, а затем отпрянула.

Гэнси выпутал свои часы из вязаной кофты Блу.

— Привет. О, Орла.

— О, Орла, — эхом повторила Орла, невежливо. Не из-за него, но он-то этого не знал, он вздрогнул.

Сверху раздался крик Кайлы:

— ЗАТКНИТЕСЬ!

— Позже ты вспомнишь наш разговор и извинишься передо мной, — сказала Орла Блу. - Ты забыла, кто ты есть. - Она развернулась с таким изяществом, на которое были способны её длинные ноги и массивная обувь.

Гэнси был слишком добр, чтобы справляться об источнике спора.

— Увези меня отсюда, — попросила Блу.


***


На дворе стоял скверный день, сырой и холодный, поздняя осень пришла слишком рано. Мэлори уже устроился на переднем сидении в Свинье; Блу одновременно была рада и не рада его присутствию. Он удержит её от совершения какого-нибудь дурацкого поступка.

Теперь она сидела рядом с Псиной на заднем сидении, глядя в окно, когда они проезжали мимо Мол Хилл по дороге к горе Куперс, чувствуя, как её плохое настроение замещается серостью. Это была совершенно иная часть мира Генриетты. Сельская местность, но менее дикая. Здесь больше коров, меньше леса. И природа очень скудная. Дома, которые выстроились вдоль шоссе, были меньше домика на колесах.

— Я бы не испытывал надежд по этому поводу, — говорил Гэнси Мэлори. Он дёрнул плечом, через окно попадал дождь, хотя стекло и было поднято. Вода также капала на приборную панель под зеркалом заднего вида. Мэлори стряхнул воду с карты в руках. — Год назад я исползал эту гору вдоль и поперёк и не нашел ни одной пещеры. Если пещера там и есть, это чей-то секрет.

Блу подалась вперед; Псина за ней. Девушка вмешалась:

— В сельской местности есть супер хитроумный способ узнать чужую тайну. Мы поспрашиваем народ.

Гэнси встретился с ней взглядом в зеркале заднего вида, а потом с Псиной.

— Адам очень хорошо хранит свои секреты.

— О, ну Адам не из сельских.

Блу обнаружила, что существовало два стереотипного вида сельского населения в её части Вирджинии: соседи, которые одалживали друг у друга стаканчик сахара и знали всё друг о друге, и быдло, которое стояло на своём крыльце с ружьями и выкрикивало расистские лозунги, будучи пьяными. В связи с тем, что она выросла в первой группе таких людей, которая основательно закрепилась в её подсознании, то не верила во вторую, пока не стала подростком. Школа научила её, что два вида почти никогда не рождаются в одном помёте.

— Слушай, — сказала она. - Когда мы приедем, я покажу дома, у которых нужно будет остановиться.

Гора Куперс оказалась ещё гористее, чем надлежало быть горе, которая производила впечатление главным образом своим неожиданным появлением посреди малонаселённой местности. Небольшие поселения располагались по одну сторону. Отдалённые друг от друга поместья усеяли остальную часть окружающего пространства. Бду направила Гэнси мимо давних построек прямиком к последним.

— Только здешние знают здешних, — сказала она. — В поселках нет пещер. Вот, вот сюда, самое то! Тебе с твоей симпатичной мордашкой лучше подождать в машине.

Гэнси был слишком хорошо осведомлён про симпатичность своей мордашки, чтобы высказать протест. Он спокойно повёл Камаро по длинной закруглённой дорожке, которая заканчивалась белым сельским домом. Лохматый беспородный, а может, всех пород сразу пёс разразился на Блу лаем, когда та выбралась из машины под дождь.

— Привет тебе, — поздоровалась Блу с собакой, и собака немедленно спряталась под крыльцо. На её стук в дверь ответила пожилая женщина, держащая журнал. Она выглядела дружелюбной. По опыту Блу, все, живущие на отдалённых фермах, в основном выглядели дружелюбными, пока не становились не дружелюбными.

— Чем могу помочь?

Блу постаралась, насколько это возможно, сделать свой акцент таким же тягучим, как местный

— Я ничего не продаю, уверяю вас. Меня зовут Блу Сарджент, и я живу в Генриетте и веду геологический проект. Я слышала, что здесь поблизости где-то есть пещера. Вы не могли бы мне подсказать, где именно?

Потом она улыбнулась, будто женщина уже помогла ей. Если Блу чему-то и научилась, будучи официанткой, выгульщицей собак и дочерью Моры Сарджент, то тому, что люди в массе своей такие, какими вы их ожидаете увидеть.

Женщина задумалась

— Гмм, что-то вертится на языке, но не могу вспомнить... А ты не спрашивала у Вейна? Бауэра? Он хорошо знает эту местность.

— А где он?

Женщина указала по диагонали через шоссе.

Блу подняла большие пальцы вверх. Женщина пожелала ей удачи.

Оказалось, что Вейна Бауэра нет дома, зато дома была его жена, и она не знала ничего о пещере, но они спросили Джимми вниз по дороге, потому что тот всегда рыл канавы, а, как известно, чего только не найдешь, когда роешь. И Джимми не знал, но он вспомнил, что Глория Митчелл о чём-то таком упоминала в прошлом году. Они обнаружили, что и Глории не было дома, но дома была её старшая сестра, и она спросила:

— Вы говорите о пещере Джесси Диттли?

— Ты не должна выглядеть такой самодовольной, - сказал Гэнси Блу, когда она пристегнулась ремнем безопасности.

— Конечно, должна, — ответила Блу.

Ферма Диттли стояла прямо у основания горы Куперс. Деревянный дом с крышей в виде седла был окружён неполными автомобилями и целыми диванами, расставленными по заросшей травой территории. Брошенные шины и сломанные кондиционеры зародили в Блу то же чувство, что и загромождённые кухня-ванная-прачечная на Монмаут: привести в порядок и использовать по назначению.

Когда она выбралась наружу, то снова и снова мысленно прокручивала имя Джесси Диттли. Что-то в его имени не давало покоя её подсознанию, но она не могла понять, что именно? Старинный друг семьи? Сексуальный маньяк из какой-то газетной статьи? Персонаж из комиксов?

На случай, окажись он чем-то средним, она была уверена, что у неё при себе был в кармане розовый складной нож. На самом деле, она не считала, что способна кого-нибудь заколоть им, но ей нравилось быть готовой ко всему.

Она поднялась на покатое крыльцо, на котором стояло четырнадцать пустых молочных бидонов, и сидело десять кошек, и постучала. Прошло довольно много времени, прежде чем дверь открыли, и, когда это произошло, её встретило облако сигаретного дыма.

— ТЫ КТО, ЧЕРТ ТЕБЯ ПОДЕРИ, ТАКАЯ?

Она снизу вверх уставилась на мужчину. Он сверху вниз уставился на неё. В нём должно было быть где-то около семи футов роста, и на нём была самая большая майка-алкоголичка, которую она когда-либо видела (а она их повидала немало). Его лицо было кротким, может, от удивления; рокочущий голос, решила для себя Блу, был результатом мощности груди, а не злобы. Он уставился на её рубаху, которая была сделана из ленточек и множества язычков от баночек содовой, а потом на её лицо.

— Я та, кто очень рад знакомству. — Она посмотрела мимо него в дом. Блу увидела больше лежаков, чем видела за всю свою жизнь (а она их повидала немало). Но ничего ей не намекнуло, где она могла слышать это имя раньше. — А вы Джесси Диттли?

— Я ДЖЕССИ ДИТТЛИ. НЕУЖЕЛИ ТЫ ВООБЩЕ НЕ ЕШЬ ЗЕЛЕНЬ?

Это правда, что Блу была ростом каких-то скромных пять футов, и также правда, что она не ела зелень, но она не проводила на сей счет никаких исследований и не считала, что здесь есть какая-та связь. Она сказала:

— Я проиграла в генетической игре бросания костей.

— ЧЕРТОВСКИ ВЕРНО.

— Я здесь потому, что народ говорит, у вас есть пещера.

Он обдумал её слова. Почесал грудь. Наконец, взглянул туда, где на дороге в рытвинах стоял вымокший Камаро.

— А ЭТО КТО?

— Мои друзья, — ответила Блу, — которые также интересуются пещерой. Если она существует.

— О, ОНА СУЩЕСТВУЕТ. — Он издал ураганоподобный вздох. — ПОЧЕМУ БЫ ИМ НЕ ВОЙТИ, ЧТОБЫ НЕ МОКНУТЬ ПОД ДОЖДЁМ.

Камаро, в принципе, уже не мок под дождем (ну, разве что за исключением левого плеча Гэнси), но Блу не стала вступать в спор по данному вопросу. Она махнула рукой остальным, чтобы те присоединились к ней.

Внутри дом оказался таким же, как и снаружи. Наполовину разобранные механизмы, мёртвые растения в высохших горшках, пыльные покрывала, скомканные в углах, кошки, таращащиеся из раковин. Из-за дождя здесь было серо, бесцветно и темно. Со стороны казалось, будто коридоры слегка узковаты или немного искажены, или, в каком-то смысле, неправильны.

Джесси Диттли. Его дружелюбный настрой сводил её с ума.

В гостиной Мэлори, не моргнув глазом, уселся в коричневое глубокое кресло. Гэнси остался стоять. Он выглядел немного ослабевшим.

Блу села на пуфик. Джесси Диттли встал рядом с карточным столом, уставленным пустыми стаканами. Выпить он им не предложил.

— ЧТО ВЫ ХОТИТЕ ЗНАТЬ О ПЕЩЕРЕ? — Прежде чем они успели ответить, он мрачно добавил: — ОНА ПРОКЛЯТА.

— О Боже, — промолвил Мэлори.

— Я не возражаю против проклятий, — сказал Гэнси, его акцент старых денег Вирджинии звучал изящно и неестественно рядом с акцентом Джесси. — Она недалеко отсюда?

— НЕДАЛЕЧЕ, — сообщил Джесси.

— О! Вам известно, где она? — спросил Гэнси одновременно с Блу в той же дружелюбной манере. — И что за проклятье?

— МОЙ ПАПАША ОТДАЛ В НЕЙ КОНЦЫ. И ПАПАША МОЕГО ПАПАШИ. И ПАПАША ПАПАШИ МОЕГО ПАПАШИ, — заключил Джесси, возможно, ошибочно. — СКОРЕЕ ВСЕГО, НА ЭТОМ НЕ ВСЁ. А ТЫ ОДИН ИЗ АГЛИОНБАЙСКИХ ПАЦАНОВ, А?

— Да, — педантично ответил Гэнси.

— МОЖЕТ, ВАША СОБАКА ПИТЬ ХОЧЕТ?

Они все посмотрели на Псину. Псина выглядела немного слабой.

— О, если вам несложно, — сказал Мэлори.

Джесси вышел за водой. Гэнси обменялся взглядом с Блу.

— Это обернулось неожиданно зловеще.

— Считаешь, проклятье существует? — спросила она.

— Ну, разумеется, существует, — вмешался Мэлори. — Пещера находится на энергетической линии. Видения и бури с грозами, чёрные звери и временные провалы.

— Для нас просто энергетическая линия, для всех остальных – проклятье, — с удивлением заключил Гэнси. — Разумеется.

Джесси вернулся с облупившейся стеклянной миской, полной воды. Псина жадно бросилась пить. У Камаро плохо работала выхлопная система, тем самым, оказывая обезвоживающие воздействие на всех её обитателей.

— А ЗАЧЕМ ВАМ ПЕЩЕРА? МНЕ КАЖЕТСЯ, В ОКРУГЕ МНОГО ПЕЩЕР И БЕЗ ПРОКЛЯТИЙ.

Гэнси ответил:

— Мы исследуем ещё одну систему пещер и зашли в район, который оказался заблокирован. Мы пытаемся найти другой путь в неё, и думаем, что ваша пещера могла бы нам помочь.

Как аккуратно была подана правда.

Джесси вывел их через заднюю дверь, через другое дощатое крыльцо в туман.

На улице он стал даже больше, чем Блу его себе представляла. Или, скорее всего, теперь его было проще сопоставить с размерами дома и обнаружить, что дом был не таким уж и большим. Когда он повел их через большое пастбище для коров, то не склонил голову под дождем. Такое отсутствие беспокойства сразило Блу, она сочла его поведение благородным, но сама не могла убедить собственную голову последовать его примеру, когда дождь стекал с мочек ушей.

— Такая погода напоминает мне о том ужасном восхождении, в которое я пошёл с этим парнем, Пеламом, — пробормотал Мэлори, доставая зонт из своей сумки и раскрывая его и над Блу. — Четырнадцать километров туда-сюда, и всё ради стоящих камней, которые при определённом свете похожи на собаку. Тот парень всю дорогу только и говорил, что о футболе да о своей девушке – это был просто какой-то кошмар.

Большими наклонными шагами Джесси вёл их к забору с колючей поволокой. С другой стороны разрушенного каменного строения неопределённого возраста, выросшего из скалистого склона холма. У строения площадью где-то двадцать квадратных футов не было крыши. Хотя остался всего лишь одинокий полуразрушенный этаж, что-то было в нём такое, что давало ощущение высоты, будто когда-то строение было значительно выше. Блу пыталась представить изначальный замысел. Кое-что во внешнем виде крошечных окошек казалось неправильным для жилого помещения. Если бы строение стояло не в Вирджинии, если бы оно было где-нибудь в более старом месте, то она бы подумала, что оно похоже на руины каменной башни.

— ВОТ ОНА.

Блу с Гэнси обменялись взглядами. Взгляд Гэнси говорил: «Мы же говорили ему «пещера», да?» Блу отвечала: «Определенно».

Джесси использовал палку, сдвинув вниз верхнюю полоску колючей проволоки, чтобы они могли перешагнуть — все, кроме Псины, которая осталась помочиться где-то позади. Затем ноги поскользили по влажным листьям, они поднялись на гору. На обратной стороне здания была установлена значительно более новая дверь в старой дверной раме. Замок держал её закрытой. Джесси достал ключ и протянул его Блу.

— Я? — спросила она.

— Я ВНУТРЬ НЕ ПОЙДУ.

— Какая галантность, — заметила Блу. Она не то чтобы нервничала, просто не настроена была говорить этим утром о проклятье.

— МРУТ ТОЛЬКО ДИТТЛИ, — успокоил её Джесси. — ИЛИ В ТЕБЕ ТЕЧЁТ КРОВЬ ДИТТЛИ?

Блу сказала:

— Не думаю.

Она вставила ключ в замочную скважину и позволила двери распахнуться.

Внутри росли молодые деревья, лежали обвалившиеся камни, а затем, дальше, после обломков виднелось отверстие. Это было не что иное, как приглашение войти в пещеру, вход в которую предусмотрел для них Энергетический пузырь. Пещера была меньше, темнее, ещё более неправильной формы и круче с самого входа. Она была похожа на место, где хранят тайны.

— Посмотри на ту пещеру, Гэнси, — сказала Мэлори. — Интересно, кто сказал, что здесь была пещера.

— Оставьте самодовольство для Джейн, — ответил ему Гэнси.

— Не входи, — предупредила его Блу, пробираясь через завалы. — На случай, если здесь есть гнезда или типа того.

— ВЫГЛЯДИТ ПЛОХО, КОГДА ЗАГЛЯДЫВАЕШЬ ВНУТРЬ, — сказал Джесси, когда она всмотрелась в дыру. Внутри было черным-черно, потому что там не было солнца. — НО ПРОПАСТИ ТАМ НЕТ. ТОЛЬКО ПРОКЛЯТЬЕ.

— Откуда вам знать, что там нет пропасти? — спросила она.

— А Я УЖЕ НАВЕДЫВАЛСЯ ТУДА ЗА КОСТЯМИ ПАПАШИ. ПРОКЛЯТЬЕ НЕ ЗАБИРАЕТ ТЕБЯ, ПОКА ОНО НЕ ГОТОВО.

С подобной логикой спорить было сложно.

— Как думаете, мы можем войти? — спросил Гэнси. — Не сейчас, а когда вернёмся с нужным оборудованием?

Джесси уставился на него, а потом на Мэлори и после на Блу.

— ВЫ МНЕ НРАВИТЕСЬ, ТАК ЧТО...

Он помотал головой.

— НЕТ.

— Прошу прощения, вы сказали «нет»? — переспросил Гэнси.

— ХОЧУ, ЧТОБЫ СОВЕСТЬ МОЯ БЫЛА ЧИСТА. А ТЕПЕРЬ ДАВАЙ ВЫХОДИ. ЗАПРЕМ-КА ВСЕ ОПЯТЬ.

Он принял ключ из шокированных пальцев Блу.

— О, но мы будем очень осторожны, — заверила она его.

Джесси снова запер дверь, будто она ничего и не сказала.

— Мы могли бы оплатить ваши расходы? — аккуратно предложил Гэнси, и Блу пнула его достаточно сильно, чтобы оставить размытый след на его штанах. — Господи, Джейн!

— НЕ УПОМИНАЙТЕ ИМЯ БОГА ВСУЕ, — сказал Джесси. — ПРОВЕДИТЕ-КА, РЕБЯТКИ, ВРЕМЯ ХОРОШО, ИССЛЕДУЯ ГДЕ-НИБУДЬ В ДРУГОМ МЕСТЕ.

— О, но...

— КОРОТКИЙ ПУТЬ – ЧЕРЕЗ ПОЛЕ. ВСЕГО ХОРОШЕГО.

Их прогнали. Невероятно, им отказали.

— Тем лучше, — решил Мэлори, когда они возвращались через сырое поле, понурив плечи. — Пещеры – ужасное место, чтобы там умереть.

— Что теперь? — спросила Блу.

— По-видимому, нам нужно поспешить. Быстрей, быстрей, — сказал Гэнси. — Думаю, мы найдем способ убедить его. Или нарушим границу частной собственности.

После того, как он сел в машину, Блу осознала, что он был одет в форму Аглионбая, плечи забрызганы дождём, именно так, как у духа, которого она видела на энергетической линии. Он мог умереть в этом поле, а она была бы предупреждена. Но она даже не думала о таком, пока не стало поздно.

Невозможно перемотать жизнь назад.


Глава 14


— Здесь утверждается: «Новозеландский сыр чеддер, произведенный из молока коров, вскормленных на подножном корме», — сказал Гринмантл, закрывая за собой дверь. Пустой зал немедленно погрузился во тьму без вечернего света снаружи.

Держа сверток у лица, чтобы разглядеть надпись, и говоря громко, чтобы его было слышно на весь дом, он продолжил:

— «Мягкий сыр чеддер произведён из свежего, органически чистого молока. Состав: коровье молоко, соль, закваска» — значит, типа Дейв Брубек[23], Уорхол[24] — «ферменты-коагулянты», о, это основные СМИ.

Он бросил пальто на стул у входной двери, а затем, минуту подумав, и штаны. Похоть Пайпер была сродни единственному медведю, угодившему в ловушку, в глуши. Его было невозможно найти, начав поиски, но это было чем-то, к чему вы хотели быть готовым, если нарывались на медведя случайно.

— Надеюсь, эта тишина означает, что ты распаковываешь крекеры. — Гринмантл зашёл на кухню. На самом же деле, причина молчания Пайпер заключалась не в распаковывании крекеров. Она стояла посреди обеденной зоны со злым выражением лица, в розовых штанах для йоги и с приставленным к её голове пистолетом.

Пистолет держал Серый Человек, бывший наёмник Гринмантла. За его с Пайпер силуэтами находилось окно, которое выходило на коровье пастбище. Серый Человек выглядел хорошо, здоровым, загорелым, словно Генриетта и бунт очень подходили ему. Пайпер выглядела злой, но злилась она не на Серого Человека, а на Гринмантла.

У Серого человека ушло больше времени на то, чтобы явиться, чем думал Гринмантл.

Что ж, сейчас, по крайней мере, он здесь.

— Полагаю, в таком случае, мне самому придётся распаковать крекеры, — сказал Гринмантл, бросая сыр на стол. — Извините, я не одет для приёма гостей.

— Не шевелись, — Серый Человек махнул подбородком в сторону оружия в его руке. Пистолет был чёрным и по виду напоминал пневматик, хотя Гринмантл понятия не имел, что за марка. Серебристые ему казались менее опасными, но он полагал, что это заблуждение могло довести его до беды. — Не двигайся.

— Ой, да ладно тебе, — сказал с раздражением Гринмантл, поворачиваясь, чтобы взять со стола разделочную доску. — Ты не застрелишь Пайпер.

— Уверен?

— Ага, уверен. — Гринмантл достал крекеры, тарелку и нож из держателей для ножей и разложил их разумным образом. Сощурив глаз, он поднял кусочек сыра. — Как думаешь, подходящий размер? Или надо порезать тоньше? Эти крекеры должны отлично подойти к нему.

— Этот кусок размером с целое вымя, — вставила Пайпер.

— Мне жаль, но нож недостаточно острый. Мистер Грей. Серьёзно. Пистолет? Не кажется ли вам это слегка наигранным?

Серый Человек не опустил оружие. Оно продолжало внушать опасность, как и сам Серый Человек. Он был очень хорош в том, чтобы выглядеть устрашающим, но его должностные обязанности были в комнате наиболее пугающими в любое время.

Мистер Грей спросил:

— Зачем вы здесь?

Ах, и начались танцы.

— Зачем я здесь? — спросил Гринмантл. — Меня больше удивляет, зачем ты здесь, в особенности, если учесть, что ты заверил меня, что украл мою вещь и сбежал в Вест Палм Спрингс.

Что за день, в котором Ламоньер был Ламоньером, и чертов перуанский текстиль застрял на таможне, прежде чем он успел взглянуть на него, а потом Серый Человек лажает.

— Сначала я сказал вам правду. И её оказалось недостаточно.

Гринмантл безжалостно разделался с кусочком сыра.

— А, верно... «правда». Какая на этот раз? Ну конечно. Та самая, в которой ты сообщил мне, что артефакт, который был, по слухам, в этой области более десяти лет, который удалось отследить, что привело к этому неудачнику Найлу Линчу, даже не существует. Насколько я помню, эту правду я отверг. Я пытаюсь припомнить почему. Ты не припомнишь, золотко, почему я счел это ложью?

Пайпер щёлкнула языком.

— Потому что ты не законченный идиот?

Гринмантл махнул ножом в направлении жены. Супруги. Партнёра. Любовницы.

— Да, именно поэтому. Теперь я припоминаю.

Серый Человек произнёс:

— Я же объяснил вам, это не артефакт, и придерживаюсь этого мнения. Это феномен, не вещь.

— Мистер Грей, не держите меня за грёбанного идиота, — любезно сказал Гринмантл. Он положил сырный крекер себе в рот и продолжил говорить. — Откуда, вы думаете, я знаю, как он называется? Найл Линч мне сказал. Хренов хвастун. Он думал, он был непобедим. Может, я налью вам вина? Я прихватил с собой непристойно красное. Произведение искусства.

Серый Человек наградил его холодным взглядом. Профессиональным взглядом убийцы. Гринмантлу всегда нравилась идея о том, чтобы стать загадочным наёмником, но эта карьерная цель неизменно бледнела по сравнению с удовольствием выходить в город и наличием людей, восхищающихся его репутацией, умением водить Ауди с номером ГРНМНТЛ и празднованием дней сыра в странах, где над гласными ставят маленькие домики, вроде: ê.

— Чего вы хотите от меня? — спросил мистер Грей.

Гринмантл ответил:

— Если бы у нас была машина времени, я бы сказал, что вернуться назад и сделать то, о чём я тогда попросил, но, полагаю, этот корабль уплыл в море катастроф. Не хочешь ли открыть вино? У меня всегда проблемы с пробкой. Нет? Ну, ладно. Полагаю, ты понимаешь, что оказываешься перед необходимостью быть примерно наказанным.

Он пересёк кухню и положил сыр с крекером Пайпер на язык. Он предложил крекер с сыром Серому Человеку, который не принял крекер и не опустил пистолет. Он продолжил:

— Я хочу сказать, что подумают другие, если я позволю тебе так уйти? Наверное, ничего хорошего. Значит, несмотря на то, что я наслаждался временем, проведённым вместе с тобой, полагаю, это означает, что ты, скорее всего, должен быть уничтожен.

— Тогда пристрелите меня, — сказал Серый Человек без страха.

Серый Человек действительно был произведением искусства. Воплощение героя, наёмного убийцы. Всё его благородство не требовало доказательств, это Гринмантл уже знал: есть вещи в этом городе, которые Серый Человек считал важнее собственной жизни.

— О, мистер Грей. Дин. Тебе видней. Никто не вспомнит о трупе. Я знаю, ты осведомлён, как это работает. — Гринмантл отрезал ещё один кусочек сыра. — Сначала я собираюсь поболтаться здесь, наблюдая. Просто осмотрюсь. Выясню, где здесь лучшие завтраки, посмотрю туристические достопримечательности, понаблюдаю, как ты спишь, узнаю про всё, что для тебя важно, найду женщину, в которую ты влюблен, спланирую лучший способ публичного мучительного уничтожения всего выше перечисленного. И так далее и тому подобное.

— Дай ещё, только не такой сырный, — попросила Пайпер.

Он подал.

Серый Человек заметил:

— Если вы всё равно собираетесь уничтожать мою жизнь, тогда мне ничего не остается, как убить вас с Пайпер прямо сейчас.

— Угрожаешь, — сказал Гринмантл. — Как в старые времена. Вообще-то, мистер Грей, есть ещё один вариант. Ты можешь отдать мне Грейворен, как я и просил, и после мы запишем короткометражку, когда ты снимаешь свой палец с собственного спускового крючка, а мы обо всём забываем.

Он поднял руки, как Богиня Правосудия, держа сыр в одной руке и нож в другой.

— Или/или.

— А если нет никакого Грейворена?

Гринмантл ответил:

— Тогда всегда существует публичное уничтожение всего, что тебе дорого. Выбор: Американская мечта[25].

Серый Человек, похоже, задумался. Как правило, все остальные пугались в этом месте разговора, но, скорее всего, у Серого Человека совсем отсутствовали эмоции.

— Мне нужно подумать.

— Конечно, нужно, — согласился Гринмантл. — Давай я дам тебе неделю? Нет, девять дней. Девять — это три плюс три плюс три. Я просто побуду поблизости, пока ты решаешь. Спасибо, что зашёл.

Серый Человек отошёл от Пайпер, всё ещё нацеливая на неё пистолет, а затем исчез за дверью позади. Комната погрузилась в тишину.

— Разве это не шкаф? — поинтересовался Гринмантл.

— Это дверь в гараж, ты, кусок дерьма, — сообщила Пайпер с характерной душевностью. — Ну вот, я пропустила занятия по йоге, и что мне теперь им сказать? О, мне к голове приставили пушку. Кроме того, ещё несколько месяцев назад я велела тебе выкинуть эти боксеры. Они все вытянулись.

— Это был я, — сказал он. — Я их вытянул. Понятно?

Голос Пайпер остался, тогда как сама она уже ушла.

— Я устала от твоих хобби. Это худший отпуск, который у меня был.


Глава 15


Адам находился в мастерской один.

Вечер был всё ещё дождлив, благодаря чему внутри преждевременно потемнело, углы гаража поглотил мрак, до которого не мог дотянуться свет от флуоресцентных ламп. Однако он провёл несчётные часы здесь за работой, поэтому его руки знали, где что лежит, даже когда глаза не видели.

Сейчас он растянулся над двигателем старого Понтиака, компанию ему составляло чумазое радио, стоящее на полке мастерской. Бойд поставил перед ним задачу: поменять прокладку головки до закрытия мастерской. Ужин, по его словам, был для стариков, таких, как он. Монотонность смены прокладок была для молодых, таких, как Адам.

Несложная работа в каком-то смысле хуже, потому что его незанятый разум трещал. Даже когда он мысленно прошёлся для проверочного теста по деталям главных событий истории Соединенных Штатов Америки 1920х годов, ему всё равно требовалось чем-то ещё занять голову, чтобы отвлечься от того, что спина болела от нависания над двигателем, что ухо было измазано в масле, от разочарования, что проржавела шпилька головки, от приближения дня суда и от присутствия других на энергетической линии.

Он гадал: неужели Гэнси с остальными, и правда, отправились под дождём исследовать гору Куперс. Часть его надеялась, что нет, хотя он старался изо всех сил убить самые низменные эмоции по поводу своих друзей – если он выпустит их на свободу, то будет ревновать Ронана, ревновать Блу, ревновать Гэнси, любого к другим двоим. Любая комбинация, не связанная с Адамом, спровоцировала бы повышение степени дискомфорта, если бы он позволил.

Но он не позволил.

Не ссорься с Гэнси. Не ссорься с Блу. Не ссорься с Гэнси. Не ссорься с Блу.

Не было смысла говорить себе не ссориться с Ронаном. Они вновь поссорятся, потому что Ронан всё ещё дышит.

Снаружи мастерской дул ветер, а на маленькие с прожилками окна дверей гаража сыпал дождь. Сухие листья шуршали о стены и отползали прочь. Это было время, когда могло быть и жарко, и холодно, день на день не приходился; уже было не лето, но и не осень. Едва уловимое межсезонье. Граница.

Когда он выпрямился, чтобы получше добраться до блока двигателя, то почувствовал прохладный ветерок вокруг лодыжек, играющий только внутри манжет его брюк. Его руки болели, они ещё сильнее потрескались. Когда он был ребёнком, то, бывало, облизывал их тыльную сторону, не понимая сначала, что от этого они только ещё сильнее растрескаются. От этой привычки было тяжело избавиться. Даже сейчас, когда руки щипало, он сопротивлялся импульсу, чтобы уменьшить дискомфорт хотя бы на секунду.

Снаружи снова подул ветер, листья ещё сильнее застучали в окна. Внутри что-то сдвинулось и щёлкнуло. Возможно, что-то поселилось в мусорном ящике. Адам потёр рукой по щеке, и только после того, как сделал это, понял, что рука была перепачкана в смазке. Однако не было смысла вытирать лицо, пока он всё здесь не закончит.

Внутри мастерской раздался ещё один щелчок. Он сделал паузу в своей работе, гаечный ключ завис над двигателем, к верхней части его черепа прикасалась крышка открытого капота. Что-то, казалось, изменилось, но он не мог понять, что именно.

Радио больше не играло.

Адам с опаской взглянул на старый приёмник. Он мог просто видеть его через два каркаса, на другой стороне Понтиака, пикапа и маленькой Тойоты. Сигнальная лампочка погасла, скорее всего, он, наконец-то, сдох.

Но всё-таки Адам спросил пустой гараж:

— Ноа?

Это было, в отличие от Ноа, нарочито страшно, но Ноа в последнее время был меньше Ноа, чем обычно. Меньше Ноа – больше мертвец.

Раздался треск.

У Адама ушла секунда, чтобы осознать, что это портативный фонарик для работы, висевший на краю капота. Он погас.

— Ноа? Это ты?

Адам неожиданно почувствовал ужас, будто что-то надвигается на него сзади, наблюдая. Что-то настолько близкое, что его лодыжки вновь обдуло холодком.

Что-то достаточно большое, чтобы закрыть свет от лампы накаливания у боковой двери.

Это был не Ноа.

На улице вдруг разразился гром. Адам сломался. Он вылез из-под капота, вертясь, вжался спиной в машину.

Но не было ничего, кроме бетонных блоков, календарей, инструментов на стенах и постеров. Один из ключей на стене с инструментами, задёргался. Другая сторона гаража была в полумраке, и Адам не мог вспомнить, что там находится.

Уходи, уходи...

Что-то задело заднюю часть его шеи.

Адам закрыл глаза.

И тут же всё понял. Это был Энергетический пузырь, который пытался быть услышанным. Персефона тренировала его, чтобы улучшить их взаимопонимание. Обычно он спрашивал Пузырь утром, что тому нужно, пока раскладывал карты таро или гадал по кристаллу в раковине ванной. Но он не интересовался с самого начала занятий в школе.

Значит, теперь тот заставлял его выслушать себя.

«Энергетический пузырь, — как-то сказала Персефона, тихо и сурово, — тебе не указчик».

Что-то щёлкнуло на столе у противоположной стены.

Адам сказал:

— Постой!

Он нырнул за своей курьерской сумкой, когда в помещении потемнело ещё больше. Его пальцы нащупали тетради, учебники, конверты, ручки, забытую конфету. Что-то ещё упало, ближе. На какую-то минуту, в которой совсем не было воздуха, он подумал, что забыл свои карты таро дома.

Он не причинит мне боль. Это будет страшно, но он меня не обидит...

Но страх тоже причинял боль.

«Только то, что он не в духе, — добавила тогда Персефона, — не даёт ему прав больше, чем тебе».

Карты. Сидя на корточках рядом с сумкой, Адам вытряхнул бархатный мешочек, и ему в руки упала колода. Персефона учила его всем видам медитации, но сейчас он не будет медитировать. Дрожа, он зашелестел колодой, как масло на сковороде, под Понтиаком, начиная слегка касаться разбушевавшегося океана.

Он бросил три карты на бетонный пол. Смерть, Императрица, Дьявол.

«Думай, Адам, думай, проникни внутрь пузыря...»

Ближайшая флуоресцентная лампа резко загудела, неожиданно весь свет зажёгся, а потом точно так же погас.

Подсознание Адама бежало через сознание Энергетического пузыря, они оба запутались в этой странной заключенной ими сделке.

Смерть, Императрица, Дьявол. Трое спящих, да, он так и знал, но им нужен только один, и, как бы там ни было, что волновало Энергетический пузырь, кто спит на энергетической линии, что Пузырю нужно от Адама?

Его разум, сосредоточенный на разветвленной мысли, пустился в путешествие по ветвям к стволу, вниз к корням, в землю. Во мрак, в грязь и камни, где он увидел энергетическую линию. Наконец, он увидел связь и место, где линия прерывалась, и понял, о чём его просил Энергетический пузырь – о восстановлении. Его накрыло чувство облегчения.

— Я всё понял, — сказал он громко, заваливаясь назад и обнаруживая себя на холодном бетоне. — Я всё сделаю на этой неделе.

Мастерская сразу же стала такой, как обычно. Радио вновь заиграло; Адам не уловил момент, когда это случилось. Хотя средства связи Энергетического пузыря могли пугать до чертиков – приведения, чёрные псы, завывающие ветра, лица в зеркалах – по существу, цель была не такая. Он это знал. Но об этом сложно было помнить, когда стены двигались, и вода бисером стекала внутри окон, а в ухо рыдала несуществующая женщина.

Такое всегда прекращалось, как только Адам осознавал. Энергетический пузырь только хотел, чтобы он понял.

Он тяжело вздохнул рядом со своими картами таро. Пора вернуться к работе.

Но.

Он что-то услышал. Больше ничего не должно было быть.

Но что-то скреблось в дверь мастерской. Сухой, слабый шум, словно рвалась бумага. Лапа. Коготь.

Но ведь он понял. Он пообещал заняться работой.

Он хотел сказать себе, что это только лист или ветка. Что-то обыкновенное.

Но Генриетта больше не была обыкновенным местом. Он больше не был кем-то обыкновенным.

— Я же сказал, что понял, — произнёс Адам. — Понял. Эта неделя. Нужно раньше?

Никакого ответа из гаража, но снаружи что-то светлое и мутное двигалось мимо одного из окон высоко над землей. Света хватило, только чтобы разглядеть его чешую.


Чешую.

Пульс Адама подскочил, его сердце билось так тяжело, что это причиняло боль.

Конечно, Энергетический пузырь поверил ему, он никогда не подводил раньше. Не было правил, но было доверие.

Шум пришёл снаружи: ткк-ткк-ткк-ткк.

Дверь гаража с треском открылась. Звучало, словно товарный поезд, когда она прогрохотала по колеям на потолке.

Мрачным вечером в глубине тёмно-синего дождя возвышался бледный монстр. У него были игольчатые когти и свирепые клювы, изорванные крылья и засаленная чешуя. Он был настолько противоестественен всему реальному, что тяжело было даже по-настоящему его видеть.

Ужас охватил Адама. Старый ужас, в котором было так же много замешательства и предательства, как и самого страха.

Он всё сделал верно. Почему это всё ещё происходило, если он всё сделал верно?

Животный кошмар сделал скребущий, скользящий шаг к Адаму.

— Кыш, ты, уродливый ублюдок, — произнёс Ронан Линч.

Он ступил в мастерскую из дождя; его прятали в темноте тёмный пиджак и тёмные джинсы. Чейнсо впилась в его плечо. Ронан поднял руку к белому чудовищу, будто отдавая швартовые. Существо повернуло голову, одновременно разинув клювы.

— Проваливай, — сказал Ронан без страха.

Оно взлетело.

Потому что это был не какой-то там монстр, это был монстр Ронана Линча. Ночной кошмар, приведённый в порочную жизнь. Он поплыл в темноту странно грациозно, как только лицо его скрылось из поля зрения.

— Чёрт, Ронан, чёрт, — выдохнул Адам, наклоняя голову. — О Боже. Ты напугал меня до усрачки.

Ронан усмехался. Он не понимал, что сердце Адама практически взорвалось. Адам потёр затылок, свернувшись на бетоне в ожидании чувства, будто он собирается умереть.

Он слышал, как снова с грохотом закрылась гаражная дверь. Температура сразу выросла, как только ветер был заблокирован.

Ботинок пихнул Адама по колену.

— Вставай.

— Ты засранец, — пробормотал Адам, всё ещё не поднимая головы.

— Вставай. Он не собирался причинить тебе вреда. Я не знаю, почему ты обоссался.

Адам выпрямился. Медленно возвращалась способность быть больше раздражённым, чем напуганным. Он вскочил на ноги.

— В мире происходит больше, чем только ты, Линч.

Ронан повернул голову в сторону, просматривая карты.

— Что это?

— Энергетический пузырь.

— Что за хрень с твоим лицом?

Адам на это не ответил.

— Почему оно было с тобой?

— Я был в Барнс. Оно последовало за машиной.

Ронан слонялся вокруг Понтиака, вглядываясь в процесс внутри с безразличным непониманием. Чейнсо перелетела вниз на блок двигателя, наклонив голову.

— Не надо, — предупредил Ронан. — Ядовито.

Адам хотел спросить, что Ронан делал все эти дни и вечера в Барнс, но не давил. Барнс был делом семьи Ронана, а семья – это личное.

— Я увидел твою развалюху на парковке на обратном пути, — пояснил Ронан. — И подумал: что угодно, чтобы избежать Мэлори на несколько минут больше.

— Трогательно.

— Что ты думаешь об идее поисков супер паутины Гринмантла? Возможно? Невозможно?

— Всё возможно.

— Тогда сделай это для меня, — сказал Ронан.

Адам в неверии засмеялся.

— Сделать это для тебя! Знаешь ли, у кого-то из нас есть домашняя работа.

— Домашняя работа! В чём смысл?

— Проходные баллы? Получение диплома?

Ронан выругался тем способом, который указывал на дальнейшую незаинтересованность.

— Ты пытаешься просто вывести меня из себя? — поинтересовался Адам.

Ронан поднял штепсель с рабочего стола с другой стороны Пантиака. Изучал его, словно предполагая рассмотрение ценности предмета в качестве оружия.

— Аглионбай отчасти бессмыслен для людей вроде нас.

— Что за люди вроде нас?

— Я не собираюсь использовать его, — сказал Ронан, — чтобы проделать что-нибудь с галстуком... — Он сделал подвешиваемое движение над своей шеей, склонив голову. — А ты мог бы найти способ заставить энергетическую линию работать на тебя, раз уж ты уже заключил в ней сделку.

Адам возразил:

— Что, как ты видишь, я сейчас делаю? И где это мы сейчас?

— Оскорбительно близко вон к той Тойоте, вот где я.

— Я на работе. Ещё два часа, затем я собираюсь на мою следующую работу ещё на четыре часа. Если ты пытаешься убедить меня, что мне не нужен Аглионбай после того, как я убивал себя ради него целый год, то зря сотрясаешь воздух. Будь лузером, если хочешь, но не делай меня частью этого, чтобы заставить чувствовать себя лучше.

Выражение лица Ронана было невозмутимым поверх крыши Понтиака.

— Ну, — произнёс он, — пошёл ты, Пэрриш.

Адам только опустошённо глядел на него.

— Делай свою домашку.

— Плевать. Я убираюсь отсюда.

К тому моменту, как Адам наклонился за тряпкой, чтобы вытереть смазку с уха, второй парень уже ушёл. И как будто он забрал весь шум гаража с собой; ветер стих, листья больше не грохотали, и настройки радио сместились так, что станция стала едва размыта. Стало безопаснее, но ещё и одиноко.

Позже Адам шёл сквозь прохладную влажную ночь к своей маленькой говённой машине. Когда он сел на водительское сидение, то обнаружил, что что-то уже на его месте расположилось.

Он вытащил объект и поднял его на слабый внутренний свет в салоне. Маленький пластиковый контейнер. Адам открутил крышку. Внутри был бесцветный крем, пахнущий туманом и мхом. Заменив крышку хмурым взглядом, он перевернул контейнер в поисках идентификационных признаков. На дне почерком Ронана было едва помечено: «manibus».

«Для твоих рук».


Глава 16


— Я имею в виду, самым добрым из возможных способов, — произнёс Мэлори, полулежа в кресле у стола Гэнси, — но ты не можешь сделать чаю за любовь или за деньги.

Ночь за окнами была чёрной и сырой; огни Генриетты, казалось, двигались, как и тёмные деревья шатались от ветра вперёд и назад перед ними. Гэнси сидел на полу рядом с моделью Генриетты, медленно работая над нею. У него не было времени, чтобы добавить что-нибудь новое, вместо этого, он урывал минуты то тут, то там, чтобы восстановить ущерб, нанесённый за это лето. Отчётливо меньше удовлетворяло восстанавливать что-либо, чем то же самое создавать.

— Я не уверен, что делаю неправильно, — признался Гэнси. — Выглядит как прямолинейный процесс.

— Если бы меня не ужасала возможность проводить время в ванной, которую вы называете кухней, я бы дал тебе совет, — сказал Мэлори. — Но я боюсь, что однажды зайду в ту комнату и уже никогда не выйду.

Гэнси зафиксировал крошечную картонную лестницу каплей клея и поднял глаза на Псину, наблюдающую за ним сощуренными глазами. Псина не ошиблась; он установил ступени немного криво. Гэнси их выпрямил.

— Лучше? — поинтересовался он.

— Не обращай на него внимания, — ответил Мэлори. — Он легковозбудимый. Я поражён, Гэнси, недостаточности мыслей, которые ты уделяешь отправке Глендовера в сон на шестьсот лет.

— Я уделяю этому процессу мысль, — возразил Гэнси. — Ну. Гипотезу. У меня нет возможности доказать или опровергнуть теории. И даже если они интересны, они, в конечном счёте, не имеют значения.

— Я не согласен с точки зрения учёного, как должен быть и ты.

— Ох, я должен быть не согласен?

— По твоему собственному предположению, Глендовер перемещался сюда по энергетической линии. Идеально ровной линии через море. Не простая штука для выполнения. Приличное количество суеты для того, чтобы спрятать принца. Почему не спрятать его на Уэльской линии?

— Англичане бы не успокоились, пока не нашли бы его, — сказал Гэнси. — Уэльс слишком мал для таких секретов.

— Правда? Ты и я прошли весь Уэльс. Скажи мне, что в тех горах нет мест, которые бы его не скрыли.

Гэнси такого сказать не мог.

— Так зачем плыть три тысячи миль в один конец к Новому Свету, где никто не может сделать приличную чашку чая? — Мэлори перекатился к картам на бильярдном столе. Когда Гэнси присоединился к нему, он провел пальцем через разлившийся океан из Уэльса в крохотную Генриетту. — Зачем брать на себя почти невыполнимую задачу проплыть по идеально прямой линии через океан?

Гэнси ничего не ответил. Эта карта была без пометок, но он не мог не видеть все места, которые на ней отмечал. Снаружи ветер дул резкими порывами, приклеивая влажные, мёртвые листья на окна.

— Энергетические линии, дороги мёртвых, дороги смерти, Doodwegen[26] (если ты веришь голландцам, но кто им верит) – вот как мы привыкли переносить наших мёртвых, - сказал Мэлори. - Носильщики гробов передвигались вдоль пути похорон, чтобы сохранить души в целости. Взять изогнутый путь означало выбить из седла души и создать преследование или хуже. Так что, когда они направлялись по прямой линии с Глендовером, они это делали потому, что с ним нужно было обращаться, как с мёртвым.

— Итак, он уже спал, когда они ушли, — сделал вывод Гэнси, хотя сейчас слово «спящий» казалось слишком лёгким для этой ситуации. Перед ним вспыхнуло воспоминание, хотя это было не настоящее воспоминание, это было видение, которое посетило его в Энергетическом пузыре. Глендовер на спине лежит в своем гробу, руки скрещены на груди, меч в одной руке, кубок – в другой. Гэнси проводит рукой над шлемом, испуганный и восторженный, и, наконец, смотрит в лицо своему королю спустя шестьсот лет. — Они удерживали его душу с телом.

— Точно. И теперь, когда я здесь, когда я видел твою линию... Я верю, что они проплыли весь этот путь, потому что искали это место. — Мэлори провел по карте.

— Вирджинию?

— Энергетический пузырь.

Слова повисли в комнате.

— Если и не сам Энергетический пузырь, то точно место типа этого, — продолжил Мэлори. — Они, может быть, просто следовали показаниям энергии, пока не смогли найти место с достаточной силой, чтобы поддерживать душу в бездействии сотни лет. Или, по крайней мере, дольше, чем, как думала его свита, они сами проживут.

Гэнси обдумывал всё это.

— Экстрасенсы говорили, что есть трое спящих. Не только Глендовер, но и ещё двое. Полагаю, ваши слова объяснили бы, почему здесь могут быть и другие. Не обязательно потому, что никто не пытался усыпить кого-то другого в другом месте, а потому что такое было невозможно нигде, только здесь.

Это пробудило робкую неприятную мысль представить, как вас отправили спать, а вместо этого — к доверительной, случайной смерти.

Они вдвоём пристально смотрели на карту в течение нескольких минут. Затем Мэлори произнёс:

— Я в кровать. Мы завтра исследуем, или я могу снова съездить в другую Вирджинию, чтобы взять больше карт?

— Другую?... Западную. Западную Вирджинию. Думаю, нам нужно поехать с вами после уроков.

— Превосходно.

Мэлори оставил свою нестандартную чашку чая на бильярдном столе и удалился с Псиной.

Гэнси стоял, не двигаясь, в холле после того, как дверь закрылась. Он стоял так долго, что почувствовал себя дезориентированным; может, стоял там минуту, может, стоял час. Это могло быть сейчас, это могло быть год назад. Он был такой же частью комнаты, как и его телескоп, и его стопки книг. Неизменно. Невозможно изменить.

Он не мог решить, устал ли он или устал от ожидания.

Он задавался вопросом, где Ронан.

Он не позвонил Блу.

— Смотри, я вот что нашел.

Гэнси подпрыгнул точно в тот момент, как распознал голос Ноа. Мёртвый мальчик сидел, скрестив ноги, на конце матраца Гэнси в центре комнаты. Гэнси с облегчением заметил, что Ноа выглядел более чётким, чем тогда, когда они виделись в последний раз. В руках он держал ком тёмно-серой глины, который смял в маленького негативного снеговика.

— Ледяной глиняный чувак, — произнёс Ноа, развлекая сам себя. — Я взял его в комнате Ронана. Смотри, он тает.

Гэнси рассматривал глину поближе, когда сам сел, скрестив ноги, зеркально отражая позу Ноа.

— Он вытащил это из сна?

— Думаю, с заправки. В глине есть металлические чешуйки или что-то такое, — сказал Ноа. — Видишь, он держится на магните. А спустя время заглатывает и съедает магнит.

Они наблюдали. Наблюдали долго. Глина двигалась так медленно, что у Гэнси заняло целую минуту поверить, что, в конечном итоге, воск с металлическими вкраплениями, вероятно, охватит магнит.

— Предполагается, что это игрушка? — спросил Гэнси.

— Для детей шести лет и старше.

— Это худшая игрушка, что я когда-либо видел.

Ноа усмехнулся и сказал:

— Как ссать против ветра.

Оба захохотали от слов Ронана, вышедших из уст Ноа.

Низу глиняной фигурки удалось спрятать магнит, а Гэнси даже не заметил движения.

— Что за фраза про поспешишь? — спросил Ноа. — Поспешишь – людей...

— ...людей насмешишь, — закончил Гэнси. — Ноа, не уходи. Я собираюсь спросить тебя кое о чём и не хочу, чтобы ты ушёл, как делаешь это обычно.

Мёртвый мальчик поднял голову, чтобы встретить взгляд Гэнси. Хоть он и не выглядел прозрачным или неправильным, он был неумышленно тревожащим при таком освещении. Что-то было в его неморгающих глазах.

«Это мог быть я. Это должен был быть я».

— Ты слышал его? Когда ты... когда ты умирал? — Гэнси пожалел, что уже спросил, но надавил: — Ты тоже слышал голос?

Пальцы Ноа коснулись его размытой щеки, хотя он, казалось, не заметил. Он покачал головой.

Если Гэнси и Ноа умирали на энергетической линии в одно время, почему Гэнси выбрали, чтобы он жил, а Ноа выбрали, чтобы он умер? По всем правилам, смерть Ноа была более несправедливой: его убили ни за что. Гэнси ужалила смерть, которая преследовала его шаг за шагом больше десятилетия.

— Я думаю... Энергетический пузырь хотел быть пробуждённым, — сказал Ноа. — Он знал, что я не сделал бы того, что должно было быть сделано, а ты сделал бы.

— Он не мог этого знать.

Ноа снова покачал головой.

— Легко знать множество вещей, когда время движется вокруг вместо того, чтобы двигаться прямо.

— Но... — начал Гэнси, но не знал, чем мог возразить. В действительности был просто факт медленной смерти Ноа, и, казалось, не было никого, на кого он мог бы направить свое возражение. Он коснулся одного из своих ушей, мог почувствовать призраки тех ос, что ползали вокруг. — Когда мы найдем Глендовера, я попрошу его вернуть тебя. В качестве милости.

Ему не нравилось произносить это вслух, не потому что он не имел в виду то, что говорил, а потому, что им не было ясно, как эта милость работала, или работала ли она вообще, а он не любил давать фальшивых обещаний.

Ноа тыкнул глиняного человечка. Это больше не был человечек; только потому что Гэнси видел его раньше, он всё ещё мог определить очертания фигуры в безликой куче.

— Я знаю. Это... это мило.

— Но?...

— Не бойся, — неожиданно произнёс Ноа. Дотянувшись, он убрал руку друга от уха. Гэнси даже не понимал, что всё ещё мягко его касался. Наклонившись вперед, Ноа дунул своим прохладным мёртвым дыханием по уху Гэнси. — Здесь ничего нет. Ты просто устал.

Гэнси немного задрожал.

Потому что это был Ноа, а не кто-либо ещё, Гэнси смог признаться:

— Я не знаю, что буду делать, если я его найду, Ноа. Я не знаю, кем я буду, если не буду его искать. Я совершенно не знаю, как быть снова тем человеком.

Ноа положил глину в руки Гэнси.

— Вот именно так я чувствую себя относительно идеи снова быть живым.


Глава 17


— Расскажи мое будущее, — сказала Блу той ночью, кинувшись на место напротив Кайлы, которая покрывала стол в гадальной счетами. Весь дом на Фокс Вей 300 был колоссально громким; у Орлы была ещё одна группа, как и у её матери, Джими. Плюс, Тринити – сестра Джими, кузина или подруга – привела с собой около тысячи маленьких кузин или кого-то в этом духе, чтобы готовить мыло. Гадальная была самым тихим местом. — Скажи, сирота ли я в нём.

— Уходи, — отмахнулась Кайла, нажимая на кнопки калькулятора. Она и Мора обычно работали над бюджетом дома вместе, Кайла обращалась с калькулятором, как взрослая, а Мора, скрестив ноги, сидела рядом в центре стола. Но сейчас не было Моры. — Я занята.

— Я думаю, ты на самом деле не знаешь, — продолжила Блу. – Думаю, вот так. Ты и Персефона делаете вид, будто осведомлены об этом и «ох, она должна найти собственный путь в мире» бла-бла-бла, но на самом деле, вы просто говорите так, потому что понятия не имеете ни о чем.

— Это бумажная работа, — сказала Кайла. — А ты язва. Уходи.

Блу собрала горсть счетов и бросила их Кайле в лицо.

Кайла смотрела на неё сквозь порхающие страницы, не двигаясь.

Они осели на стол.

Блу и Кайла пялились друг на друга.

— Мне жаль, — произнесла Блу, втянув голову в плечи. — Правда, жаль.

Она стала поднимать один из счетов, и Кайла схватила её запястье.

— Не надо, — сказала она.

Плечи Блу ещё сильнее поникли.

Кайла выдала:

— Слушай. Это нелегко для всех нас. Ты права. Мы никогда не можем видеть внутри Энергетического пузыря, и сложнее увидеть что-либо ещё сейчас, когда нас только двое. Тяжелее согласиться, когда нет миротворца, особенно, когда речь о миротворце... — Её лицо изменилось. — Вот что я тебе скажу: есть трое спящих.

— Ты уже говорила мне это. Все мне это уже говорили.

— Ну, думаю, твоя задача – разбудить одного из них, и думаю, задача Моры – не разбудить другого.

— Только две задачи и трое спящих.

— Персефона и я немного не сходимся во мнении относительно существования третьей задачи.

Блу спросила:

— О задаче какого рода мы вообще здесь говорим? Типа задания, где мы получаем зарплату, а в конце наши лица размещают на стене магического леса в качестве «Самого ценного работника эпохи»?

— Задание, в конце которого всё приходит в равновесие, и все мы с тех пор живем чертовски счастливо.

— Ну, звучит здорово, кроме: а) что с тем спящим в середине? и б) ты не можешь фактически выполнить негативную задачу, то есть, когда мама узнает, что она успешно не разбудила кого-то. И в) это всё ещё включает смерть Гэнси? Потому что г) я не так представляю себе счастливый конец.

— Я жалею об этой беседе, — созналась Кайла и начала складывать счета.

— Также д) я не хочу больше ходить в школу.

— Ну, ты не освобождена, так что я сожалею о твоей потере.

— Я не сказала, что я освобождена. Просто у меня сейчас очень низкий уровень удовлетворенности работой. Моральный дух низок. Войска не хотят идти в государственный колледж.

Кайла нажала на другую кнопку калькулятора. Её рот принял очень невосторженную форму.

— Войска не должны ныть тому, кто рвал её жопу, чтобы быть способной пойти в государственный колледж.

— Это будет что-то типа: «Я ходила пешком и в школу, и обратно»? Потому что если так...

— Это будет ты-должна-пойти-подумать-о-своих-правах-Блу-Сарджент.

Блу пристыженно фыркнула и встала.

— Без разницы. Где список с церковных наблюдений?

— Это не заставит Гэнси меньше умереть.

— Кайла.

— Думаю, в коробке на холодильнике.

Блу вылетела из комнаты глубоко неудовлетворённая и потащила стул через полчища детей, делающих мыло, к холодильнику. Конечно, она нашла блокноты церковных наблюдений в коробке наверху. Взяв всю коллекцию, она направилась назад сквозь трудолюбивых детей, а затем в раздвижные двери на тёмный задний двор.

Стало мгновенно тише. Двор был пуст, за исключением нескольких хризантем, ожидающих пересадки, массивного бука с большим жёлтым навесом и Серого Человека.

Он так тихо сидел на одном из шезлонгов, что Блу не замечала его, пока не повернулась, чтобы сесть на другой.

— Ой! Извините. У вас момент? Я могу вернуться внутрь.

Выражение его лица было задумчивым. Он переставил свое почти полное пиво на другой шезлонг.

— Нет, это я незваный гость. Я должен спрашивать, хочешь ли ты это пространство для себя.

Она скромно махнула рукой в его направлении и села. Ночь пахла кисло и сыро, дождём и опавшими пожарами из листьев. На какой-то момент они сидели в тишине, Блу зарылась в бумаги, а Серый Человек посасывал пиво созерцательным образом. Ветерок был прохладным, Серый Человек снял пиджак и без каких-то церемоний вручил его Блу.

Когда она накинула его на плечи, он спросил:

— Так что там у тебя? Надеюсь, сонеты?

Блу барабанила пальцами по страницам, думая, как это резюмировать.

— Каждый май мы ведём дежурство и видим духов тех людей, которые умрут в течение года. Мы спрашиваем их имена, и, если они наши клиенты, мы даём живым людям знать, что видели их духи, так что они могут привести в порядок свои дела. Это список имён.

— Ты в порядке?

— А, да, у меня просто... это... веко в глаз попало или типа того, — сказала Блу, вытирая правый глаз. - Для чего нужно лицо?

— Этические и духовные результаты ослепления.

— Правда? — Блу держала самый последний лист над головой, так что свет из кухни освещал её почерк. - Ох, ладно.

— Что?

Она только что нашла то, что искала: ДЖЕССИ ДИТТЛИ.

Написано неправильно, но тем не менее.

Блу откинулась на спинку шезлонга.

— Гэнси и я встретили кое-кого, и я думала, я помню его имя.

— И он там.

— Ага. Дело в том, что я не знаю, умрёт ли он из-за нас в его жизни или умрёт, потому что нас там нет, или он умрёт в любом случае.

Серый Человек положил шею на спинку шезлонга и смотрел на низкие облака, отражающие огни Генриетты.

— Судьба против прогнозирования? Я полагаю, ты знаешь больше о том, как работает экстрасенсорный бизнес.

Блу глубже зарылась в его пиджак, пока ветер трепал листья бука.

— Я знаю только то, что мне говорили.

— И что тебе говорили?

Ей нравилось, как он задавал вопросы. Будто бы ему меньше нужна информация и больше, будто он наслаждался её компанией. Казалось странным, что она чувствовала себя наименее одинокой и беспокойной здесь с ним, а не с Кайлой или Персефоной.

Она ощутила, как веко ещё больше закололо глаз.

— Мама говорит, это как воспоминание, — сообщила Блу. — Вместо того, чтобы посмотреть назад, ты смотришь вперёд. Вспоминая будущее. Потому что время не такое... — Она нарисовала линию. — Оно такое... — Она нарисовала окружность. — Поэтому я предполагаю, если ты думаешь о нём таким образом, то мы не можем менять будущее. То есть если вы видите будущее, оно уже отражает изменения, которые вы могли сделать на основе увиденного будущего. Я не знаю. Не знаю! Потому что мама всегда говорит людям, что её предсказания – это обещания, не гарантия. Так что ты можешь нарушить обещание.

— Некоторые гарантии тоже, — заметил Серый Человек иронично. А затем внезапно: — В списке есть Мора?

Блу покачала головой.

— Она родилась в Западной Вирджинии. Наблюдения в церкви, кажется, показывают нам людей, рождённых здесь.

Или, в случае с Ричардом Гэнси III, перерождённых.

Мистер Грей попросил

— Могу я взглянуть?

Она передала записи и наблюдала за медленным движением листьев над головой, пока он пробирался через имена. Как же она любила это буковое дерево. Так же часто, как и будучи маленькой девочкой, она выходила прислонить руки к прохладной, гладкой коре или усесться в витиеватых оголенных корнях. Однажды, она помнила, она написала письмо буку и положила его в пенал, который втиснула в корни. Они давно проросли вокруг коробочки, совершенно её спрятав. Сейчас же она хотела бы прочитать то письмо, так как помнила только о его существовании, но не о его содержании.

Мистер Грей стал тих. Осторожным голосом он уточнил:

— Гэнси?

Самое последнее имя на самой последней странице.

Она только пожевала нижнюю губу.

— Он знает?

Она качнула головой, лишь чуть-чуть.

— Ты знаешь, сколько ему осталось?

Она снова покачала головой.

Его глаза тяжело смотрели на неё, а затем он просто вздохнул и кивнул, солидарность тех, кого оставили позади, тех, кто не в списке.

Наконец, он сказал:

— Множество обещаний нарушаются, Блу.

Он отхлебнул пива. Она свернула кусок бумаги, чтобы спрятать Джесси Диттли, а потом открыть снова. В темноте она спросила:

— Вы любите мою мать?

Он уставился наверх сквозь тёмное кружево листьев. Затем кивнул.

— Я тоже.

Он мрачно согнул указательный палец. Нахмурившись, произнёс:

— Я не хотел подвергать твою семью опасности.

— Я знаю, что вы не хотели. Не думаю, что кто-нибудь так считает.

— Я должен принять решение, — сказал он. — Или план. Полагаю, я решу к воскресенью.

— Что магического в воскресеньи?

— Это дата, которая раньше была очень важна для меня, — пояснил Серый Человек. — И кажется, уместно сделать её днем, когда я стану человеком, каким, как думает твоя мама, я мог бы стать.

— Надеюсь, человек, каким, как думала мама, вы могли бы стать, это человек, который находит матерей, — отозвалась Блу.

Он встал и потянулся.

— Helm sceal cenum, ond a þæs heanan hyge hord unginnost.

— Значит ли это: «Я собираюсь быть героем»?

Он улыбнулся и перевел:

— Сердце труса – это не приз, но отважный человек заслуживает своего сияющего шлема.

— Так я и сказала, — ответила Блу.

— В основном.


Глава 18


Гэнси не спал.

Так как у Блу не было сотового, у него не было способа нарушить правила и позвонить ей. Вместо этого он начал лежать в кровати каждую ночь с закрытыми глазами, держа руку на телефоне, ожидая увидеть, собиралась ли она позвонить ему из телефонной\швейной\кошачьей комнаты своего дома.

«Прекрати, — твердил он себе. — Прекрати желать этого...»

Его телефон зажужжал.

Он приложил трубку к уху.

— Вижу, ты всё ещё не Конгресс.

Сна не было ни в одном глазу.

Взглянув в сторону закрытой двери спальни Ронана, Гэнси взял очки, журнал и вылез из постели. Он закрылся в кухне-ванной-прачечной и сел напротив холодильника.

— Гэнси?

— Я тут, — отозвался он тихо. — Что ты знаешь о голубокрылом чирке?

Пауза.

— Вот что вы обсуждаете в Конгрессе за закрытыми дверями?

— Да.

— Это утка?

— Дзынь! Очко на Фокс Вей. Банковский праздник, толпа сходит с ума! Ты знала, что они неспособны летать один месяц за лето, когда линяют одновременно все их перья?

Блу поинтересовалась:

— А так разве не у всех уток?

— Разве?

— Это проблема с Конгрессом.

— Не будь со мной забавной, Сарджент, — сказал Гэнси. — Джейн. Ты знала, что голубокрылый чирок должен съедать сто грамм белков, чтобы восстановить шестьдесят грамм нательных и хвостовых перьев, потерянных за это время?

— Не знала.

— Это около тридцати одной тысячи беспозвоночных, которых они должны съесть.

— Ты зачитываешь конспект?

— Нет. — Гэнси закрыл журнал.

— Ну, это было очень познавательно.

— Всегда.

— Тогда ладно.

Возникла другая пауза, и Гэнси понял, что она повесила трубку. Он прислонился к холодильнику с закрытыми глазами, виновный, успокоенный, сумасбродный, сдержанный. Через двадцать четыре часа он бы ждал этого снова.

Ты благоразумен. Ты благоразумен. Ты благоразумен.

— Что за чёрт, чувак? — раздался голос Ронана.

Глаза Гэнси распахнулись, как только Ронан включил свет. Тот стоял в дверном проёме, закрутив наушники на шее, Чейнсо, словно неповоротливая сиделка гангстера, сидела на плече. Глаза Ронана отыскали телефон у ног Гэнси, но он не спросил, а Гэнси ничего не сказал. Ронан бы услышал ложь за секунду, а правда была не вариантом. Ревность разрушала Ронана в течение первых нескольких месяцев внедрения Адама в их группу; теперь бы ему было ещё больнее.

— Я не мог уснуть, — правдиво сказал Гэнси. Затем, после паузы: — Ты ведь не собираешься пытаться убить Гринмантла?

Подбородок Ронана приподнялся. Его улыбка была крутой и невеселой.

— Нет. Я придумал вариант получше.

— Я хочу знать какой? Это принятие бессмысленности мести?

Улыбка расширилась и стала даже более едкой.

— Это не твоя проблема, Гэнси.

Он был куда более опасен, когда не злился.

И он был прав: Гэнси не хотел знать.

Ронан потянулся открыть дверь холодильника, отпихнув Гэнси на несколько дюймов. Он достал содовую и протянул Чейнсо холодный хот-дог. Потом снова взглянул на Гэнси.

— Эй, я слушаю ту клёвую песню, — сказал он. Гэнси пытался игнорировать звуки фыркающего ворона, поедающего хот-дог. — Хочешь послушать?

Гэнси и Ронан редко сходились в музыкальных вкусах, но Гэнси пожал плечами, соглашаясь.

Сняв наушники с шеи, Ронан надел их на уши Генси – они пахли немного пылью и птицами из-за близости Чейнсо.

Из наушников послышались звуки: «Шлёп раз, шлёп дв...»

Гэнси сорвал их, и Ронан разразился маниакальным смехом, которому вторила Чейнсо, хлопая крыльями, оба жуткие и весёлые.

— Ублюдок, — грубо сказал Гэнси. — Ублюдок. Ты предал мое доверие.

— Это лучшая из созданных песен, — сказал ему Ронан, задыхаясь от хохота. Он заставил себя собраться. — Пошли, птичка, давай дадим парню побыть наедине с едой.

Уходя, он выключил свет, вернув Гэнси в темноту. Гэнси слышал, как он насвистывал оставшуюся часть убийственной шлёп-песни по пути к себе в комнату.

Гэнси поднялся на ноги, забирая телефон и журнал, и отправился в кровать. Вина и тревога к моменту, когда его голова коснулась подушки, уже развеялись, и осталось только счастье.


Глава 19


Гэнси позабыл, как много времени занимает школа. Может быть, потому что теперь у него было больше дел за её пределами, или, может быть, потому что теперь он мог, не переставая, думать о школе, даже когда был не там.

Гринмантл.

— Дик! Гэнси! Гэнси, чувак! Ричард Кемпбел Гэнси Третий.

Гэнси, к которому обращались, шагал вниз по колоннаде с Ронаном и Адамом после школы, направляясь к офису. Хотя он смутно распознал крик, в его мозгу было слишком шумно, чтобы разобрать слова. Часть шума была посвящена Гринмантлу, часть – исчезновению Моры, часть – исследованиям Мэлори перпендикулярной энергетической линии, часть – пещере с воронами, часть – знанию, что через семь часов Блу может ему позвонить. И заключительная, тревожная часть – постоянно растущая часть – была занята цветом осеннего неба, листьями на земле, чувством, что время уходит безвозвратно, что оно утекает и сматывается в катушку до конца.

Это был день свободы от школьной формы в честь победы школы в региональной викторине по метанию мяча, и отсутствие школьной формы каким-то образом сделало тревогу Гэнси только хуже. Его одноклассники растянулись по историческому корпусу в пуховых жилетах, клетчатых брюках и брэндовых свитерах. Это напомнило ему, что он существовал сейчас, а не в другое время. Остальные ученики характеризовали себя как безошибочных жителей этого века, этого десятилетия, этого года, этого сезона, этой группы населения. Человеческие часы. Такого не было, когда они все возвращались к идентичным тёмно-синим свитерам с треугольным воротником, в которых Аглионбай выскальзывал из времени, и все периоды ощущались тогда, как будто фактически были одним промежутком времени.

Иногда Гэнси казалось, что последние семь лет своей жизни он провел в погоне за местами, которые заставляли его чувствовать себя именно так.

Гринмантл.

Каждое утро на этой неделе начиналось с вечно улыбающегося Гринмантла, стоящего напротив них на уроке латинского. Ронан прекратил приходить на первых урок. Не было способа закончить школу, если он провалит латынь, но мог ли Гэнси его обвинять?

Стены обваливались.

Адам спрашивал, зачем Гэнси нужно идти в офис. Гэнси солгал. Он завязал со ссорами с Адамом Пэрришем.

— Гэнсииииии!

Прошлой ночью мистер Грей сказал Ронану:

— Пригрезь мне Грейворена, чтобы отдать его Гринмантлу.

И Ронан ответил:

— Ты хочешь, чтобы я отдал ублюдку ключи от Энергетического пузыря? Вот о чём ты просишь?

Итак, они были в безвыходном положении.

— Гэнси, чувак! ДИК.

Ронан повернулся и зашагал навстречу кричащему. Он широко развел руки.

— Не сейчас, Ченг. Король немного занят.

— Я не говорю с тобой, Линч. Мне нужен кто-нибудь с душой.

Глаз Гэнси уловил огонёк, который вспыхнул в злобном выражении лица Ронана, это вернуло его в настоящее. Он проверил свой шаг и часы, прежде чем вернуться к Генри, который сидел за карточным столом, расположенным между колоннами. Его волосы выглядели как чёрный, словно смоль, огонь.

Оба парня обменялись товарищеским рукопожатием над столом. У них было кое-что общее: перед тем, как Гэнси прошлой осень покинул школьную команду гребли, где был капитаном, Генри однажды записался туда на завтраке и вычеркнул свое имя к ужину. Гэнси был в Эквадоре, Генри однажды сделал фотосессию со скаковой лошадью по имени Эквадор-в-Любви. Гэнси однажды убили осы, бизнес семьи Генри стоял на краю разработки беспилотных роботопчёл.

Оба парня были дружелюбны, но не были друзьями. Генри тусовался с ванкуверской толпой, а Гэнси тусовался с мёртвыми уэльскими королями.

— Что я могу сделать для вас, мистер Ченг? — любезно поинтересовался Гэнси.

Генри набросил на него руку.

— Видишь, Ронан? Вот как ты говоришь с человеком. Я. Рад. Что. Ты. Спросил. Гэнси. Слушай, мне нужна твоя помощь. Подпиши это.

Гэнси изучил документ. Формулировка была довольно официальной, но это, казалось, была петиция о создании выбранного студентами студенческого совета.

— Ты хочешь, чтобы я голосовал за право голосовать?

— Ты уловил тихий смысл моей позиции намного быстрее остальных наших сверстников. Я вижу, почему ты всегда в информационном бюллетене.


Генри предложил ему ручку, а когда Гэнси сразу же её не взял, маркер, а затем и карандаш.

Вместо того чтобы принять инструмент для письма, Гэнси пытался решить, обещало ли подписание петиции какую-то часть его времени.

Rex Corvus, parate Regis Corvi[27].

— Гэнси, давай, — сказал Генри. — Они тебя послушают. Твой голос считается за два, потому что ты кавказец с прекрасными волосами. Ты аглионбайский золотой мальчик. Ты можешь набрать больше очков, только если твоя мама получит место.

Ронан ухмыльнулся Адаму. Гэнси потер большим пальцем нижнюю губу, неприятно осознавать, что Генри не сказал никакой неправды. Он бы никогда не узнал, сколько его место здесь стоил,о и сколько было завещано его позолоченной родословной. Обычно это беспокоило его, немного.

Теперь это сильно беспокоило его.

— Я подпишу, но хочу быть свободным от номинаций. — Гэнси взял ручку. — Я сыт по горло.

Загрузка...