Sindroma unicuma. Finalizi

27. Принципы

После расслабленной курортной жизни и велосипедных скоростей столица оглушила спешкой, толчеей и выхлопами. С непривычки у меня пошла кругом голова. Нашей колонне не довелось постоять в автомобильных заторах — машинам дэпов[19] беспрекословно уступали дорогу, освобождая полосу.

Окраины теперь не отличались от центра. Снег стаял, дворники мели тротуары, мойщики окон на лесах облагораживали здания, натирая стекла до зеркального блеска.

Город сбросил оковы зимы и встряхнулся, отогревшись на ласковом солнце. Покрылись нежным пушком газоны, на деревьях набухли почки и высыпали сережки. Тяжеловесное содержимое рекламных плакатов сменилось летними сюжетами: желтыми одуванчиками, ромашками, танцующими девушками в сарафанчиках. Горожане перешли на облегченные одежды — плащи, ветровки, кепки, беретки.

Жаль, я пропустила мартовскую капель и пробуждение природы. Но, с другой стороны, не марала сапожки в грязи, не тонула в лужах и не поскальзывалась на корочке льда, намороженной за ночь.

Стоянка у институтской ограды пустовала, потому что было воскресенье. Машины дэпов[19] эффектно выстроились в ряд у ворот, и до общежития мы дошли в сопровождении десятка телохранителей.

Я оглядывала знакомые окрестности и не узнавала. Месяц назад на аллее лежал снег, и парк тонул в сугробах, а сейчас путь пролегал по дорожкам, выложенным брусчаткой и окаймленным бордюрчиками из кирпичей веселой расцветки. Каменные ангелы иначе склоняли головы, нежели раньше, а их крылья распушились как у воробьев, плещущихся в луже. Или мне казалось, а на самом деле причина была в теплом ветерке, играющем с челкой. Парк тоже смотрелся по-другому. Прошлогодняя пожухлая трава, протоптанная тропинка к дыре в заборе, деревья, вяло качающие ветвями… Скоро они зашелестят листвой.

Телохранители препроводили до четвертого этажа — туда, где теперь обитал Мэл, а вместе с ним и я.

Шаги и голоса отдавались гулко в пустых комнатах. Створка окна присохла за зиму, и Мэлу пришлось поднапрячься, чтобы впустить свежий воздух в помещение. С улицы ворвалось чирканье воробьев, и потянуло едва уловимым запахом дыма. Наверное, в квартале по соседству жгли прошлогодние листья.

Вот мы и дома. И что дальше?

Я растерялась. В первое пребывание здесь, меня опьяняла радость оттого, что Мэл рядом и что все вопросы разрешились. О большем и не думалось. А сейчас, посреди пустой комнаты с пыльным подоконником, вдруг одолела нерешительность. Одно дело сказать: "хочу жить с тобой", а другое дело — жить в квартире, где из мебели лишь кровать и холодильник.

Сперва в стационаре института, а затем в лечебнице для меня готовили завтраки, обеды и ужины, горничные наводили порядок в "Апельсинной", приносили чистую и выглаженную одежду, меняли постельное белье. Но в общежитии не было поваров и горничных. Кто будет убирать и готовить еду?

Кто, кто? Оказывается, к хорошему быстро привыкаешь, как привыкаешь к лености и праздности, забывая, зачем природа наградила хомо сапиенс руками. А именно затем, чтобы трудиться.

Итак, вокруг пусто и голо. Практически ноль. Что напрашивается в первую очередь?

— Нужно сложить куда-нибудь одежду. И на чем-то сидеть. И съедобного бы прикупить, — озвучила я неуверенно.

Мэл не стал спорить и протянул купюру с тремя нулями:

— Я — за стульями, ты — за едой. Хватит или мало? Не разбираюсь в ценах.

Тысяча на продукты?! Это же мизер! В Моццо мы питались в столовой лечебницы, где заказывали меню на любой вкус и цвет. Еще баловались мороженым и ледяным лимонадом во время прогулок, но кафе обходили стороной, при молчаливом обоюдном согласии решив тратить деньги на развлечения, весьма недешевые в курортной зоне. Так что штукаря хватило бы лишь на буханку хлеба без масла.

Внезапно в памяти всплыла горстка монеток из оклада младшего помощника архивариуса, благодаря которой мне удалось выжить, а еще пятьдесят висов в качестве пособия для низших категорий сотрудников, ставшие расчудесным подарком от Стопятнадцатого. И ведь я шиковала на эти деньги и была счастлива. А тут — целая ты-ся-ча! С другой стороны, Мэл не привык грызть сахарные плитки и пить чай на развес с карамельками.

— Это много, — сказала я, помахивая банкнотой. Хватит или нет? Не уверена.

— Это мало, — заверил Мэл. Ну да, если кушать молодую оленину, вымоченную в вине, то и десять штукарей сдует зараз как дым.

А ведь у Мэла есть предпочтения в еде. Он любит горячие бутерброды, многослойные пироги и многокомпонентные блюда, охотно ест морепродукты и рыбу, а также мясо во всех видах. Кроме оленины, разумеется. С неохотой поглощает супы и воротит нос от макарон и каш. Еще приемлет коктейли и соки. Воду как напиток не понимает. В лечебнице Мэл добавлял в стакан дольку лимона и ложку сахарного сиропа. А еще он — сладкоежка, но, в отличие от меня, имеет чувство меры. В общем, мой мужчина — привереда.

Мэл оторвал от раздумий.

— Будь осторожна, Эва. Ты вернулась туда, где тебя хотели убить. И каждый, кто учится или работает в институте — под подозрением. Даже в общежитии небезопасно. Прежде чем выйти из комнаты, вызывай охрану. — Он достал из кармана куртки знакомый браслет. — Если потребуется куда-нибудь съездить, тебя отвезут на машине дэпов[19]. Не шути со своей жизнью.

"И с моей" — не стал он добавлять, но я поняла и без слов. Вот уж не собираюсь рисковать. Счастье досталось дорогой ценой, чтобы запросто порушить всё, чего мы с Мэлом достигли.

— А где охранники?

— Они будут дежурить круглосуточно. Для них выделили комнаты на этом этаже. Напротив.

Наверное, вопросы моей безопасности были заранее оговорены с администрацией института, коли комендантша не перегородила мощным бюстом вход в общежитие, а наоборот, предоставила в распоряжение дэпов[19] студенческие апартаменты. С некоторых пор телохранители стали моими неизменными спутниками. У всех нормальных людей одна тень, а у меня теперь — три или четыре, а иногда и больше, и придется свыкаться с их вечным присутствием.

Вот и сбылись больные фантазии. Охранники, зажимающие меня на лекциях в тисках накаченных мышц… Подслушивание и подглядывание в целях безопасности…Свечка у кровати… Тотальная проверка пищи на наличие ядов… Совместные праздники… Хотя нет, в компании невозмутимых мордоворотов самое веселое мероприятие обречено на провал.

— Получается, я добровольно вернулась туда, где кто-то желает моей смерти. Сама же лезу в пасть к людоеду. Это похоже на безрассудство и глупость.

— Похоже, — согласился Мэл. — Но тебе нужен аттестат. Можно перевестись в другой ВУЗ, но где уверенность, что на севере или на востоке страны преступник не закончит однажды начатое? А здесь столица. Случись что-нибудь непредвиденное, и тебе помогут и защитят. Тут хорошее оснащение, уникальное и сложное оборудование, лучшие специалисты под рукой. Тут твой отец… и мой тоже, — добавил он неохотно.

— И, конечно же, замешана политика?

— И она тоже, — признал Мэл нехотя.

Тут и гадать нечего. Оба родителя выигрывали на моем присутствии в институте, зарабатывая очки к имиджу. Мелёшин-старший демонстрировал четкую и слаженную работу объединенных департаментов, а мой отец демонстрировал стойкость духа и смелость как наследственную черту в семье Влашеков. Да и мне перепало достаточно щедрот. Продолжение учебы гарантировало получение аттестата без пряток и притворства той, кем я никогда не являлась. Хотя вру. Придется изображать висоратку с сильным волевым характером, несломленную слепотой к волнам.

— Жмешь сюда, и загорается зеленый огонек, — объяснил Мэл. — Через десять секунд тебя ждут у двери. Эва, пожалуйста, используй браслет даже в общежитии. Я не смогу быть все время рядом и не услежу.

— Обязательно. Не волнуйся, — обняла его.

Я попросила Мэла составить список любимых продуктов, и он записал свои предпочтения в короткий столбик на тетрадном листке.

— Остальное выбирай сама. И не забывай про очки, — напомнил мне о конспирации.

— Очки не помогут. Машина дэпов[19] как фонарь в ночи. Её трудно не заметить.

— Тем не менее. У дэповских тачек максимальный уровень безопасности. Если машина утонет, она превращается в батискаф с маяком и запасом кислорода, воды и пищи на трое суток. И выдерживает давление в пять атмосфер. И фильтрует зараженный воздух. И не пропускает радиацию…

— Ого! — не удержалась я. — А автопилот есть?

— Нет, — покачал головой Мэл, не поняв шутку. Всё, что касалось моей безопасности, напрочь отбивало у него чувство юмора.

— А где возьмешь стулья и стол?

Он не стал вдаваться в подробности.

— Это моя проблема. Иди уж, добытчица, — шутливо напомнил о продуктовой миссии.

Ладненько. Посмотрим, у кого из нас будет богаче улов.

Неожиданно в голову пришла светлая мысль. Воспользовавшись моментом, когда Мэл ушел на кухню, я прокралась по-шпионски к своей сумке и торопливо отсчитала тысячу висоров. Мэлу необязательно знать потраченную сумму. А если попросит показать чек, оскорблюсь тем, что мне не доверяют.

Задание ясно: купить продукты. Но где? Появление дэпов[19] в квартале невидящих вызовет переполох среди жителей, и охрана упомянет о вояже по сомнительным местам в ежедневном рапорте, который попадет к Мелёшину-старшему. До центра долго добираться, к тому же цены там задирают безбожно. Будем выбирать подходящую торговую точку методом тыка.

Пришлось водителю ехать окраиной на небольшой скорости, прежде чем мой выбор пришелся на продуктовый магазин в спальном районе. Охранники следовали за мной и наполняемой тележкой с привычными каменными лицами. Ох, и пометалась же я с непривычки между стеллажами, возвращаясь обратно по нескольку раз. На будущее составлю полный список продуктов, чтобы не кружить по рядам, соображая, что уже сложено, а что забыто. Покуда же ориентиром и идеалом, к которому нужно стремиться, служил холодильник Мэла, чье богатейшее содержимое отпечаталось в моей памяти. Заодно, поглядывая на ценники, я понемногу избавлялась от интоксикации роскошью и числами с большим количеством нулей.

Воскресным вечером магазин погрузился в сонное болото, и все же кое-то из немногочисленных посетителей узнал дочку министра экономики. Двое парней направили в мою сторону телефоны, решив зафиксировать сумбурное брожение по торговому залу. Охранники отреагировали раньше, чем я. Один из них понесся как носорог к незадачливым папарацци, а потом его широкая спина закрыла обзор. Наверное, телохранитель по-тихому калечил технику наглецов, посмевших запечатлеть хаотичный вояж среди продуктовых стеллажей.

В результате покупательского забега набралось восемь больших пакетов на семьсот висоров, а также выяснилось, что тележка напичкана вис-улучшениями в виде бездонности, позволяющей вмещать безразмерные покупки. Хорошо, что я притомилась бродить по рядам, не то собрала бы половину магазина и не заметила.

Охранники вели себя так же вежливо и предупредительно, как и Мэл, открывая двери и неся к машине объёмистые пакеты с продуктами. Вернее, нес покупки один, а второй в это время бдил. Они разве что не пропускали вперед в целях безопасности, прикрывая мой драгоценный анфас и тыл. Наверное, они учились в той же школе для благовоспитанных мальчиков, что и Мэл.

Теперь я живу вместе с ним. Мы будем есть за одним столом, — размышляла, усевшись на заднее сиденье. Придется готовить, мыть посуду, выносить мусор, стирать грязную одежду, гладить… Ё-моё! — пробил меня озноб. Ладно, допустим, в лечебнице Мэл видел, как сушится мое белье на батарее в ванной. Свое же он бросал в короб и получал от горничных вместе с чистыми и отутюженными рубашками, футболками, брюками, носками. А теперь горничные тю-тю. Остались в Моццо. Но жизнь-то продолжается. На рубашках пачкаются воротники и манжеты, появляются случайные пятна. Как организовать стирку и глажку в пустых комнатах? Прежде я не задумывалась об утюгах, предпочитая немнущиеся вещи, и стирала в тазике. Шоркала чуток и вешала сушиться. Но теперь нужно думать и о Мэле. Доверь он мне погладить рубашку или футболку, и я тут же прожгу в ней дыру.

Что делать? — накатил на меня приступ паники. Нужны рубашки, которые не мнутся и самоочищаются, как скатерть в лечебнице. Под эти запросы подходят разве что доспехи, но и они требуют ухода.

В общежитской квартире надо периодически делать уборку, готовить завтраки, обеды, ужины. Выбрасывать мусор.

Но ведь нет мусорного ведра! И нет ложек и тарелок! И кастрюльки со сковородкой нет. И ножей с поварешками. И салфеток нет, как и стаканов. На окнах нет штор. Нет плиты. Вообще шаром покати.

Ужас! Даже голова закружилась от неожиданного открытия.

Покружилась немножко и перестала. Зато заработали извилины.

Все-таки не зря я прихватила денежки про запас, — похвалила себя за сообразительность. В хозяйственном универсаме, найденном через пару кварталов, остаток наличности ушел на покупку всего того, что успело прийти на ум. Кассир уставился на меня как на седьмое чудо света, пока один из охранников не дернул его за рукав, приводя в чувство. Наверное, служащий потом без продыху рассказывал друзьям и знакомым, что дочка министра экономики купила ведро под мусор как простая смертная.

Чувствую, мою внешность не замаскирует даже противогаз.

По приезду в общежитие телохранители препроводили меня до двери с табличкой "аз есмь", а пакеты с покупками занесли в комнату напротив.

— Стандартная проверка, — пробасил один из соглядатаев.

Как объяснил Мэл, охрана привезла в общежитие аппаратуру для просвечивания подозрительных предметов.

— Просканируют и принесут, — успокоил он.

Мэл еще много чего говорил о мерах, принятых для моей безопасности, но я с обалделым видом наблюдала за метаморфозами, произошедшими с комнатами, и пропустила лекцию мимо ушей. Во-первых, на полах появились паласы — не роскошные, но вполне приличные. Во-вторых, угол занял трехстворчатый шкаф с зеркалом в полный рост. Беглый осмотр выявил пару стульев с мягкими сиденьями, кухонный стол и плиту на кухне, тумбовый стол в дальней комнате, две настольных лампы с пустыми патронами и тумбочку. А при входе были навалены кучей какие-то деревяшки и шурупы.

— Вот это да! — выдавила я восхищенно, отойдя от изумления. — Это же настоящее богатство!

Месяц, проведенный среди элегантной роскоши правительственной лечебницы, заострил мой взгляд на качественные вещи, и тот выявил, что мебель в нашей квартирке — нова-новехонька. Пусть дизайн без изысков, зато функциональность и удобство налицо. Взять тот же шкаф с разнокалиберными, но вместительными полками и пустыми плечиками, покачивающимися на перекладине.

— Ой, Гошик! — повисла я на Мэле. Мой добытчик! — Как тебе удалось?

— Нужно знать места, — ухмыльнулся он. — Завтра принесут гардины. И у нас есть время составить список недостающей мебели.

Я вдруг вообразила, что Мэл истратил на покупку последние деньги или занял у друзей.

— Сколько… всё это… стоит? — от волнения у меня утратилась способность связно говорить.

— Считай, ты не слышала, что в запасниках комендантши пропадает без дела немало полезных вещей, — раскрыл он секрет.

Уф! Можно упасть на стул и, выдохнув облегченно, пригрозить:

— Смотри у меня. Я ревную даже к столбу. Что ты должен тётке-вехотке?

— Парочку пикантных историй из жизни кинозвезд и несколько автографов.

— Неужели среди твоих знакомых есть звезды экрана?

Хотя чему удивляюсь? Правильнее перефразировать вопрос: "Неужели остались люди на этой планете, с которыми Мэл не знаком?"

— Есть, — подтвердил он. — Если хочешь, представлю тебе кого-нибудь при случае.

Вот каково. Не я буду хвастать тем, что пожала руку известному актеру, а он станет рассказывать всем, что имел честь общаться с дочерью министра экономики.

Выяснилось, что Мэл собирал шкаф для верхней одежды и обуви, и довольно ловко. То, что пространственное мышление у него развито на "отлично", я поняла еще при сборке икосаэдра, но чтобы изнеженный столичный принц управлялся с дрелью — казалось диким и не вязалось с Мэлом.

Он посматривал на меня, посмеиваясь. Видимо, его веселило, что мое внимание приклеилось к процессу вкручивания шурупов, а глаза округлились от изумления.

— Эвка, есть хочу.

И я подорвалась на кухню. Разволновавшись, поначалу не смогла сообразить, чем кормить моего работягу и как угодить ему, но продышалась и успокоилась. В пакетах, проверенных дэпами[19], полно полуфабрикатов. Сейчас набьем холодильник, опробуем новую сковородку на новой плите и настругаем салатик.

Ну и пусть огуречные кубики напоминали чурбанчики, а вместе с зеленым луком порезался палец, — наш первый ужин останется в моей памяти навсегда. Во-первых, я забыла купить салатницу, и пришлось приспосабливать кастрюльку. Во-вторых, не вспомнила о разделочной доске, и вообще, не учла множество мелочей, необходимых на кухне. Но Мэл не стал комментировать качество ужина, и его завидный аппетит пролился бальзамом, вселив в меня уверенность.

В мое отсутствие Мэл сделал перестановку на кухне, и стол органично вписался в угол, а холодильник не выпирал как прежде, загромождая помещение. Я умиленно поглядывала по сторонам. Мне ужасно нравилась кухонька, неуловимо напоминавшая жилище Олега и Марты. Если приложить капельку усилий и фантазию, здесь станет по-домашнему уютно.

— Денег хватило? — спросил Мэл, отвлекши от мыслей.

— Хватило, — отмахнулась я беспечно.

— И на это? — повертел он нож в руке. Самозатачивающийся, с автоматическим контролем угла заточки лезвия.

— И на это. И еще двадцать висов осталось, — соврала, не моргнув глазом. — Случайно наткнулась на магазин со скидками.

— Это хорошо. Эва… — Мэл на секунду замялся, но продолжил твердо: — Мы будем жить в общежитии. Это раз.

Я кивнула.

— Деньги, которые лежат в банке, и которые выделяет Рубля, не трать. Это два.

С моей стороны снова последовал кивок, но неохотнее и не сразу.

— Ты уже поняла, что некоторое время "Инновация" обойдется без нас, а мы — без неё, — сказал Мэл, умело поставив меня перед фактом экономии, хотя у нас были разные представления о скромном образе жизни. Для него невозможность бывать в элитном кафе приравнивалась к бедности, а в моем понимании экономией считалась сухарная диета, то есть сухари на завтрак, обед и ужин изо дня в день.

— Тогда твоя "Инновация" разорится, — пошутила я.

Было бы глупо изображать удивление словами Мэла. Мы понимали друг друга в достаточной мере, чтобы огибать скользкую тему его отношений с родителями. Наверняка они выдвинули ультиматум сыну: на первом месте может быть или семья, или чужая девчонка. Во втором случае забудь, что существуют родственники, и выкручивайся, как знаешь.

— И последнее. Я устраиваюсь на работу. Это три.

— На работу?! А как же институт? — опешила я. Слова Мэла повергли в ступор. Почему он поставил перед фактом, не посоветовавшись со мной?

— Неточно выразился, — поправился Мэл. — Буду ходить в институт и подрабатывать.

— Но ведь это большая нагрузка — и учиться, и работать! Давай подождем до окончания четвертого курса. Есть деньги Рубли, и в банке лежит достаточно…

— Нет, — отрезал он. — Мы живем вместе, и я отвечаю за тебя.

— Вот именно, мы живем вместе. Давай складываться пополам, — не отступала я.

Но Мэл уперся — не сдвинешь. Сказал: "Не обсуждается", поцеловал, поблагодарив за ужин, и ушел заканчивать сборку шкафчика, а я на автопилоте мыла новокупленную посуду.

Из перечисленных пунктов меня потряс третий. Мэл будет учиться, работать да еще готовиться к семинарам, писать рефераты, читать факультативную литературу — и всё из-за меня. Он пошел на принцип, отказавшись от родительской поддержки, и это очередной минус мне. Из-за меня Мэл будет возвращаться поздно. Он станет уставать. Появится раздражение, которое перерастет в невроз, а затем в стресс и депрессию.

Фантазия нарисовала Мэла — со впалыми щеками, изможденного, ползущего на последнем издыхании в институт после ночной разгрузки товарняка. О нет, это выше моих сил!

Ко всему прочему, подзуживал внутренний голосок: если Мэл начнет подрабатывать, у него не останется времени на меня. Конечно, когда-нибудь институт будет окончен, нам вручат аттестаты, и начнутся трудовые будни. Но старт намечался на следующий год, а не со дня на день. Я еще не надышалась Мэлом, чтобы делить его с работой.

Даже собранный им шкаф не радовал. Вечер потускнел.

— Ты все-таки расстроилась, — заключил Мэл, сматывая шнур от дрели.

Я обняла его и прижалась.

— Не хочу. Не отпущу.

Пусть эгоистично, но это так.

— Всё будет в лучшем виде, — заверил оптимистично Мэл. — Дед уже договорился. Полдня — в институте, после обеда — подработка, вечером — дома.

"Дома"… Здесь, где мы теперь живем.

— Вдруг отстанешь от курса? И будешь уставать… А наблюдение врачей? — всполошилась я, вспомнив. — Тебе нельзя перенапрягаться!

— Эвка, ты заражаешь меня страхами, — рассмеялся он. — Тысячи людей одновременно учатся и работают, и в этом нет ничего страшного. Завтра после обеда поеду на собеседование в компанию. Они специализируются на вис-улучшениях.

— Так скоро? — совсем скисла я.

Мэлу надоело мое нытье и расстройство.

— Я думал, ты порадуешься.

— Я радуюсь.

— Что-то незаметно.

Он притянул меня к себе:

— А знаешь, что? Давай составим список вещей, которых нам не хватает для нормальной жизни. Ты — свой, а я — свой. И потом сверимся.

Я согласилась — поначалу с неохотой, но потом увлеклась. Мы бродили по комнатам, загадочно поглядывали друг на друга и строчили на листочках. Исписав их вдоль и поперек, улеглись на кровати и начали сверку. Оказалось, что наши мысли совпадали в некоторых вопросах, как-то: насчет плафонов, штор, карнизов и коврика в душевой. Но Мэл мыслил масштабнее, а я скатилась в мелочи. В его списке оказался пылесос, печка для быстрого разогрева, телевизор, стереосистема с акустикой, накопитель дисков с музыкой, полки для того и полки для сего, большое зеркало на входную дверь, турник, вторая тумбочка, вертящийся стул, диван, кресла и трюмо. Как сказал Мэл, оно предназначалось для бесчисленных косметических флакончиков, тюбиков и бутылочек, чем смутил неимоверно. О трюмо следовало упомянуть в моем списке, а я совсем забыла, потому что меня гораздо больше обеспокоило отсутствие крючочков, кухонной утвари и прочих хозяйственных мелочей. А, еще разволновали стиральная машинка с утюгом и гладильной доской.

Под конец, зачитывая пункты, мы хихикали и подтрунивали друг над другом. У меня поднялось настроение.

— Неужели тётка-вехотка отдаст свою заначку? — поинтересовалась я, размахивая листочком. — У нее и стереосистема есть?

Мэл рассмеялся:

— Есть диван и кресла. Это точно. И стулья тоже есть. И плафоны с карнизами. А остальное купим.

Я попробовала еще раз заикнуться о совместном бюджете, но Мэл предупредил с недовольными нотками:

— Не нервируй меня, Эва. Я страшен во злобе. Завтра будешь зевать весь день.

Умеет же товарищ увиливать от темы и сбивать с курса.

— С утра пойдем в институт, — продолжил Мэл. — На занятиях сядем вместе. Дэпы[19] будут ожидать в коридоре. Питаться будем здесь. Ничего не бери в руки, не ешь и не вдыхай, пока не разрешит охрана.

— Какой ты серьезный и строгий… Настоящий секретный агент, — промурлыкала я, поиграв многозначительно бровью.

— Эвка, ты вникла в мои слова? По-моему, витаешь в другом месте.

— Вникла, вникла, — пробурчала, перейдя на серьезную волну Мэла. А нечего было отвлекать. — Вовсе не собираюсь вести себя как ребенок.

С теснотой кровати я свыклась быстро. Мне всегда нравилась возможность забрасывать на Мэла руку или ногу и прижиматься к нему. И вообще, нравилось переплетать наши пальцы в замок или рисовать на спине Мэла узоры, когда он отдыхал на лежаке, уморившись после дальнего заплыва, или гладиться щекой о его небритость, или пересчитывать его родинки, целуя каждую, или легонько обдувать шею у линии волос, будя утром, или "разрисовывать" лицо пальцем. Да разве всё перечислишь? То, что по-научному называется тактильными ощущениями, в моем клиническом случае обострилось в десятки, в сотни раз рядом с Мэлом. Я чувствовала его каждой клеточкой кожи. Я узнала бы его с закрытыми глазами из тысячи похожих мужчин. Если Мэл и считал навязчивой мою потребность в прикосновениях, то ни разу выказал недовольство ущемлением своего личного пространства.

— Я думал, ты никогда не простишь меня из-за пацана, — сказал он вдруг.

— Егор… — начала я и замолчала, придавленная нахлынувшими воспоминаниями. Но сейчас они причиняли не боль, а грусть. Радик изменил нас. Мы стали взрослее, мудрее, и мы учились пониманию и терпению. Я испытывала безмерную радость, что Мэл не воспринял гибель Радика так же равнодушно, как троица, спровоцировавшая парнишку на отчаянный поступок. Страшно, когда душа черствеет.

— Слышал, что у той девчонки отросли крылья?

— Да. И видел. Правда, фотка размытая. Мак переслал. Хочешь взглянуть?

— Спрашиваешь!

Мэл поиграл телефоном, нажимая на кнопки, и протянул мне. Изображение на экране действительно оказалось нечетким: силуэт — то ли мужской, то ли женский, а за спиной — нечто, похожее на большой рюкзак. Куда подевалась красотка, вскружившая голову простодушному первокурснику?

— Как думаешь, она понесла наказание из-за Радика, или её одарили крыльями по чистой случайности?

— Вряд ли вышло непреднамеренно. Похоже, пацан успел проклясть обидчиков перед смертью.

— Радик?! Он не поступил бы так. Не верю! Нет и еще раз нет! — замотала я головой. — Проклятие, поразившее троих за одну ночь… Чтобы перенести человека в иную реальность и заточить в зеркале, нужно иметь немыслимые способности… Нужно быть богом! Это за пределами понимания. А Радик видел волны через раз и учился с трудом.

— Ненависть может послужить достаточным толчком, — пожал плечами Мэл.

— Нет, Радик не мог! — возразила я горячо. — Он винил себя в слабости, но никогда не упрекнул бы тех, троих, в подлости. Его зверь не позволил бы!

— Зверь?

— Ну-у… Радик был "грязным". После аварии у него появились потенциалы, поэтому он и получил дефенсор[20]. А еще видел зверей, живущих в каждом человеке.

— И твоего зверя видел?

— И моего. И твоего. У каждого из нас есть свой зверь.

— Наверное, это своеобразное видение души. Или пацан мог наблюдать ауру, которую его мозг трансформировал в иную форму, — предположил Мэл. — И какой зверь живет в тебе?

— Средненький.

Его не удовлетворило мое отнекивание. Более того, Мэл заинтересовался.

— Ну-ка, ну-ка, рассказывай, — навис надо мной.

— Ничего особенного. Зверь как зверь. Ленивый и неповоротливый, — отшутилась я.

— А обо мне что говорил? — не отставал Мэл. — О моем звере?

— Тоже мало интересного. Что зверь постоянно в движении, — сымпровизировала я, переиначив слова Радика.

— А еще что?

— Теперь уж не упомню, — увильнула от ответа.

Мэл задумчиво накрутил мой локон на палец:

— В движении… Не густо…

Запиликавший телефон отвлек от допроса. Прежде чем ответить, Мэл взглянул на экран.

— Добрый вечер, — поздоровался вежливо, хотя дело подошло к ночи. — Нет… Конечно… Во второй половине дня… Спасибо, хорошо… Понимаю… В среду в семь… Договорились. До свидания. Со всем уважением к супруге и детям.

Каков дипломат! "Со всем уважением к супруге"…

— Эва, звонил твой отец…

Я замерла. Что нужно папеньке? Лучше бы не слышать о нем до вручения аттестата.

— Ты вернулась в столицу. Нужно показать обществу, что ты жива и здорова. Несколько официальных снимков в кругу семьи. Фотосессия.

О какой семье речь? Мама и Мэл — вот и вся моя семья.

Заметив мой оторопелый вид, он разъяснил:

— Ты, твой отец и его жена.

— Не хочу! — выдала первое, что пришло в голову, и села на кровати, нервно грызя ноготь. Мэл оказался рядом, обняв.

— Нужно, Эва. По-другому никак. Привыкай.

Понятно, что за всё хорошее нужно платить, но мне ужасно не хотелось встречаться с родителем и мачехой. Настроение скакнуло в минус.

— Я боюсь… О чем нам говорить? Как правильно себя вести?… И нужно одеться подходяще! И прилично выглядеть! — вскочила и заходила туда-сюда.

— Поэтому фотосессия переносится с понедельника на среду. У тебя будет время, чтобы подготовиться.

— Где пройдут съемки? — разнервничалась я.

— В доме твоего отца.

— Ты же не бросишь меня? — кинулась к Мэлу.

— Поедем вместе. Ты справишься.

— А если журналисты начнут задавать вопросы? Вдруг поинтересуются о нас с тобой? Что отвечать?

— Успокойся. Это обычное фотографирование. Интервью не будет. О нем договариваются задолго до назначенного времени. Заранее составляют вопросы, заранее готовят ответы, которые проверяют цензоры и шлифуют специалисты по разговорной речи и дикции. Тебе останется заучить и повторить с репетитором.

Ничего не скажешь, основательный подход. Никаких экспромтов и отсебятины. Наверное, и шутки разбирают по буковкам, чтобы звучали смешно и непринужденно.

— А нас с тобой будут фотографировать? И почему журналисты не писали о нас?

— Не так давно ты говорила, что не хочешь публичности. Что-то изменилось? — улыбнулся Мэл.

Может быть. С одной стороны, не хочу, чтобы в нашу жизнь лезли репортеры и рылись в грязном белье, а с другой стороны, пусть все узнают, что Мэл — мой. Пусть знает вся страна — и Эльзушка, и Снегурочка, и прочие сливки светского общества.

Я опять вскочила и забегала перед Мэлом:

— Так… Пересмотреть гардероб… Обсудить с Вивой стиль и прическу… Съездить в переулок…

Ему надоело мое мельтешение.

— Иди сюда, — притянул и усадил на колени. — Теперь тебе не спрятаться от чужих глаз. Твоя жизнь изменилась. Ты не видишь волны, но не боишься смотреть людям в глаза. И пусть у вас с отцом натянутые отношения, согласись, он выжал из покушения максимальную пользу, не забыв о тебе.

Соглашусь, — отвела я взгляд. Но отец сделал это, прежде всего, преследуя собственную выгоду.

— Предупреждаю сразу: готовься морально. Тебе придется бывать на мероприятиях разного уровня и сталкиваться со своим отцом… и с моим тоже… и с Рублей. В следующее воскресенье запланирован концерт по случаю открытия Академии культуры. Не сегодня-завтра на твое имя придет приглашение.

— Поеду только с тобой. Вместе. И сидеть будем рядом! — схватилась за Мэла как утопающий за соломинку. — Тебя ведь тоже пригласят, да?

— Пригласят. Эва… — замялся он. — Здесь столица, а не курорт. Не успеешь чихнуть, а тебе уже приписывают янтарную чуму в последней стадии. Наверняка сплетни долетели и сюда. Зачем давать повод для слухов?

— Ну и что? — заупрямилась я. — Пусть летают. Теперь неважно. Придумай что-нибудь, — прижалась к Мэлу и добавила жалобно: — Пожалуйста!

— Ладно, — хмыкнул он. — Все равно скоро узнают.

Я вздохнула с облегчением. Без своего мужчины — никуда.

— Почему отец позвонил тебе, а не мне?

— Потому что, — сказал Мэл со смешком. — Наверху не приветствуется, чтобы женщины принимали решения самостоятельно. За них решают родственники по мужской линии — отец, братья или муж. Конечно, в единичных случаях встречаются деловые дамы. Эти леди имеют бульдожью хватку и зарабатывают имя, шагая по трупам. Вообще-то за тебя отвечает отец, но он передал права мне, потому что мы с тобой теперь живем вместе.

— Делитесь правами, а мне знать необязательно? — ощетинилась я. — Передаете из рук в руки как вещь?

— Как сокровище, Эвочка, — уточнил он, заправив прядку волос за мое ухо.

— Хорошо! — вспылила я. — Предупреждаю, что не стану молчать о заначках тётки-вехотки и расскажу Стопятнадцатому. И не буду спрашивать твоего разрешения!

— Бунт на корабле? — усмехнулся Мэл. — Назло моим словам?

— Не назло. Так совпало.

И ведь нисколечко не вру. Точнее, не хочу признавать, что второе проистекло из первого. Каждый раз, когда взгляд падал на новую мебель, на душе скребли кошки, а заявление Мэла о женском бесправии, считающемся нормой в высшем свете, послужило катализатором, воспламенившим революционный настрой.

— Жаль… — отозвался задумчиво Мэл. — Бесплатную лавочку прикроют, и тогда плакал наш диван с креслами. И плафоны. И стулья. Нас выпрут с четвертого этажа.

Я закусила губу. Искушение было слишком велико, чтобы отказываться от общежитской квартирки, которая успела полюбиться мне, и от обещанного Мэлом комфорта. Комендантша, как всякий человек при казенной должности, держала нос по ветру и вела двойную бухгалтерию. Почему бы не воспользоваться её запасами, предложив взаимовыгодный обмен? Как говорится, ты — мне, я — тебе, и все довольны.

А если бы я по-прежнему жила в швабровке? Там остался колченогий стул без спинки, трехногий стол, обшарпанная тумбочка — и всё. Как жить лопушкам вроде меня, которым нечего предложить тётке-вехотке? Как попасть на верхние этажи, и по какому принципу выделяют лучшие комнаты?

Уверена, что комендантша экономит на студентах. Экономит на ремонте, воруя стройматериалы, экономит на мебели, экономит на постельном белье, выдавая реже сменные простыни и пододеяльники, или заменяет новые комплекты изношенными. Дербанит подушки, деля их на плоские блинчики, а излишки пера и пуха откладывает себе на перину. Сдает комнаты людям, не имеющим отношения к ВУЗу, и нанимает знакомых подрядчиков на ремонт крыши и сантехники, чтобы получать мзду с завышенных расценок.

Я не открыла новый вид человека хитрющего в лице тётки-вехотки. В интернате мне довелось насмотреться всякого, и там масштабы воровства были значительней, чем в институтском общежитии, а махинации — изощреннее.

Заныли искусанные губы. Мэл наблюдал за моими терзаниями, ожидая окончательного решения.

— Все равно расскажу Стопятнадцатому. Пусть выгоняют хоть к черту на кулички. Извини.

— Вот теперь узнаю свою Эву, — ухмыльнулся он. — Я уж думал, тебя подменили. Как понимаю, переубедить не удастся?

— Нет. Прости.

— За что? Уже поздно. Давай спать. И еще… Маська хотела заглянуть завтра в гости, — голос Мэла неуловимо дрогнул.

— Конечно, — подхватила я с энтузиазмом. — Пусть непременно приезжает. А родители? Ты поедешь к ним? — спросила гораздо тише и менее уверенно.

— Обсудим потом. Спи.

Утро понедельника понеслось в авральном режиме. Во-первых, перед началом занятий полагалось сказать вежливое "здрасте" проректрисе и Стопятнадцатому и получить от них инструкции о правилах пребывания в институте. Во-вторых, неожиданно выяснилось, что мне нечего надеть. Конечно же, одежда, купленная в переулке и в Моццо, никуда не делась, но легкие вещи предназначались для жаркого лета, а платья и кофточки вдруг показались легкомысленными и неподходящими для учебы, впрочем, как и шубка. По улицам шагает весна, а я вынуждена кутаться в меха.

В действительности дела обстояли не столь плачевно — платье смотрелось идеально, и фасон шубки-разлетайки вписывался в межсезонье — но я испугалась, что не смогу соответствовать Мэлу, который, будучи одетым как подобает столичному принцу, попивал кофе, опершись о косяк кухни, и наблюдал за моей суетой. Он вообще любил смотреть, как я в полуголом виде бегаю туда-сюда, собираясь в спешке.

— Твой завтрак остывает, — заметил, отхлебнув из кружки.

— Некогда, — убежала в ванную. — Почему не разбудил пораньше?

— Пожалел. Ночь вышла короткой.

Что поделаешь, если я "сова", и в понимании Мэла слово "спать" имеет несколько иное значение, отбросившее физиологический сон на час позже. И ведь Мэл тоже любит поваляться в постели с утра, но, когда требуется, встает точно в назначенное время.

— Иди, допивай там, — вытолкала его на кухню. Не собираюсь румянить при нем внешность и подкрашивать ресницы с бровями. В женщине должна быть загадка, хотя трудно поддерживать таинственность, живя на нескольких квадратах с мужчиной. Иногда складывается впечатление, что Мэл видит меня насквозь.

При взгляде на наспех заправленную кровать память живо восстановила вчерашний вечер, раскрасив щеки не хуже румян. Надо признать, теснота койки нравилась мне больше, чем постельный плацдарм в Моццо. Поначалу я вела себя зажато, смущаясь из-за прекрасной слышимости, но Мэл успокоил:

— Расслабься и получай удовольствие. На этаже недавно сделан ремонт. Здесь полная звукоизоляция плюс защита от вис-подслушивания и подглядывания. Всё, как ты любишь, милая.

— Спасибо, милый, — ответила я в том же тоне. — Теперь могу читать тебе сказочки на ночь, не беспокоя соседей.

— Сказки в твоем исполнении я готов слушать хоть до утра, милая.

Такие булавочки, которыми мы поддевали и укалывали друг друга, с некоторых пор стали нашим обоюдным развлечением.

Уверенность, начавшая таять с момента, как открылись глаза, окончательно испарилась на институтском крыльце. Месяц назад я была гораздо решительнее, отправляясь в крестовый поход за своим мужчиной: сбежала в столицу и в одиночку добралась до лекционной аудитории. Что же мешает теперь? Мэл держит за руку и ободряюще улыбается. Впереди — шкафообразный охранник и сзади аналогичный робот с непроницаемым лицом. Никто не посмеет смеяться надо мной или обидеть словом. Так почему вдруг накатила робость?

Успела ли я соскучиться по институту? Не знаю. От ностальгии по ВУЗу отвлекали предстоящая фотосессия в доме отца, предстоящий караван вечеринок в высшем обществе, предстоящая работа Мэла и необходимость держаться настороже, подозревая всех и вся. Опасность могла исходить от кого угодно — от любого студента или преподавателя. Даже бабульку-вахтёршу лишили доверия, не говоря о ректоре.

Удачно, что мы пришли рано, когда холл пустовал. Монтеморт растекся тушей по полу, не шевельнувшись при нашем появлении. Светодиоды люстры испускали холодный голубоватый свет, святой Списуил замер в вечной позе вверх тормашками, поблескивая голыми пятками, а зеркалах отражалось множество Мэлов и мужчин в черных костюмах, между которыми затерялись одинаковые девушки в одинаковых платьях с яркими ромбовидными ставками.

— Твои рубашки с улучшениями? — поинтересовалась я, чтобы отвлечься, пока мы поднимались на полуторный административный этаж. Похоже, чистота рубашек Мэла превратилась в идею фикс, а точнее, в одержимость. Они стали одним из пунктиков, лишивших меня спокойствия.

Мэл взглянул недоумевающе. Чему удивляться? Между прочим, актуальный и своевременный вопрос.

— Рубашки? — переспросил. — Нет. Предпочитаю одежду без вис-добавок.

Спасибо за искренний ответ, — упала я духом. После месяца совместного проживания вдруг выяснилось, что Мэл терпеть не может улучшения, призванные облегчать жизнь людей. А то, что кому-то придется стирать и гладить ворохи рубашек, его не заботит, — взглянула на Мэла с раздражением. Впрочем, сегодня он надел футболку и джемпер поверх, а многочисленные рубашки остались висеть в шкафу, заняв все вешалки.

В отличие от привередливого Мэла мне всегда нравились вещи, напичканные улучшениями. Будучи на содержании у отца, я привыкла к минимализму и отсутствию изысков в гардеробе. Чем меньше тряпья, тем проще при переезде на новое место. Теперь же ноские, самоочищающиеся, немнущиеся, ароматизированные, меняющие цвет и подстраивающиеся в размер вещи приводили меня в детский восторг от факта обладания ими.

Кстати, об обновках. Похоже, в довесок к полиморфности кое-кто необратимо превращается в шмоточницу.

— Гошик, в среду предстоит фотосессия, а мне нечего надеть. Ни одной приличной вещи, — начала я издалека.

— Извечная женская беда, — заметил философски Мэл.

— Помнишь, мы договорились, что буду покупать одежду на свои деньги?

— Когда мы договаривались, то не жили вместе. Это во-первых, — прервал он. — А во-вторых, не паникуй. Успеешь подготовиться. Вечером всё обсудим.

Чует мое сердце, вечером предстоит новый раунд боев под названием "совместный бюджет". Судя по безапелляционному тону Мэл настроился на пересмотр былой договоренности.

Секретарша, поливавшая цветочки в приемной ректората, взглянула на нас с любопытством и по громкоговорящей связи доложила Царице о посетителях. Евстигнева Ромельевна встретила в дверях как радушная хозяйка:

— Доброе утро. Рада видеть вас в полном здравии.

Когда охранники осмотрели её кабинет и вышли в приемную, женщина указала на кресла.

— Прошу, присаживайтесь. Неужели Департамент правопорядка оказал мне доверие? — осведомилась у Мэла с налетом мягкой иронии. — Меня исключили из списка подозреваемых?

— Нет. Но в некоторых случаях Департамент снимает с себя полномочия. Я подписал бумаги о личной ответственности, когда Эва со мной, — пояснил он.

Вот так, между прочим, в непринужденной беседе проректрисы и Мэла выяснилось, что он подписал за моей спиной какой-то документ, не удосужившись рассказать о сути. Ох, и схлопочет кто-то за недоговорки и тайны!

— Думаю, мы быстро свыкнемся с присутствием специалистов Департамента, — объявила Евстигнева Ромельевна, лучась оптимизмом. Уж не охранников ли она посчитала специалистами? — Поскольку пропущено полтора месяца учебы, перед нами стоит задача по наверстыванию упущенного. С расписанием весеннего семестра вас ознакомят в деканате. Наш институт совместно с Департаментом образования подготовил программу дополнительных занятий с учетом пересдач по задолженностям зимней сессии. Для вас, Егор, проблемным предметом осталась символистика, а у вас, Эва, не сдана теория снадобий. Если потребуется, мы охватим часть летних каникул и, соответственно, отодвинем сессию ближе к осени. Я рассчитываю на удачный весенний семестр.

Да, удача потребуется всем нам. Царица надеется, что новые ЧП не повалят институт навзничь. Для меня этот семестр пройдет под знаком индивидуальных встреч с преподавателями, означающих, что придется штудировать конспекты от корки до корки, не рассчитывая на авось, — тоска! Для Мэла этот семестр будет напряженней, чем предыдущие: ему нужно успевать и учиться, и работать.

— Для вас, Эва, помимо теоретических занятий разработана практическая часть, — продолжила проректриса. — От Департамента образования выделены педагоги, которые продолжат занятия, начатые во время реабилитации.

Собрались три лгуна: я, Мэл и Царица. Мы прекрасно знаем, что у меня никогда не было вис-способностей, но старательно делаем вид, что причиной трагедии стало отравление сильнейшим ядом. Если проректриса пожелает успехов в освоении волн, это станет верхом лицемерия.

Евстигнева Ромельевна не пожелала. Стоило сказать ей спасибо за сохранение тайны. Пусть она не питала ко мне особой симпатии, но и не чинила препятствий в учебе. Зато к Мэлу отнеслась иначе, чем ко мне, и вовсе не потому, что его отец заведовал двумя влиятельными департаментами. Я бы сказала, между проректрисой и Мэлом установились доверительные отношения, основанные на взаимном уважении. Царица чаще посматривала на него, нежели на меня, улыбалась ему мягче, чем мне, и внимательно приглядывалась к нам обоим, словно выискивала подтверждение правоты своего поступка: а не напрасно ли она вмешалась месяц назад и пролила свет на события, происходившие в медицинском стационаре? Счастлив ли Мэл? Воздалось ли ему по заслугам за бесценный дар жизни?

Беспокойство проректрисы за Мэла вызвало у меня толику ревности, потому как Царица оказалась причастна к его делам в большей степени, чем я. Не удивлюсь, если Мэл обращался к ней за советами.

— Что за документы о личной ответственности? — набросилась я на Мэла, когда мы вышли в приемную. — Почему узнаю о них последней, и почему меня считают маленькой, чтобы посвящать в свои дела?

— Если бы я не подписал, то медведи, что вышагивают впереди и позади, прописались бы в наших комнатах, — ответил вполголоса Мэл. — Я взял на себя ответственность за твою безопасность, когда мы вместе.

Вот оно что! Рискованный шаг с его стороны.

— И когда успел? — поразилась я. — Не припомню, чтобы ты занимался бумагами.

— В Моццо. Ты была на занятиях. Теперь буду отвечать лично, если в моем присутствии с тобой что-нибудь случится. Поэтому будь хорошей девочкой, Эва. Не подведи меня.

— Ты принимаешь решения единолично, не посоветовавшись со мной! — вспыхнула я. — Неужели трудно предупредить?

— Ну, хорошо. Ты узнала. Разве что-то изменилось? — начал раздражаться Мэл. — Зачем забивать голову незначительными мелочами?

Хороша мелочь! Из-за неё у родителей Мэла появится еще один повод возненавидеть меня. Если я пострадаю из-за преднамеренного злодейства, а преступника не найдут, то за его неимением обвинят Мэла со всеми вытекающими последствиями.

— Почему незначительными? — закипела я. — Считаешь мелочишкой, когда тебя призовут к ответу как недоглядевшего?

— Не накручивай, Эва. Представь, что тебе послышалось. Забудь о моих словах и живи спокойно, как раньше. Однако… твое возмущение наводит на мысль, что ты собираешься выкинуть очередной фортель, — прищурился Мэл.

— Не собираюсь ничего выбрасывать, — надулась я. — И вообще, стану куклой. Дергай за веревочки на здоровье. Можешь не предупреждать, в какую сторону идти. Я и так выгляжу дурой перед посторонними.

— Эва… — он попытался приобнять меня, но я сбросила руку с талии и ускорила шаг. Обижена, обижена. Молчком подписал какие-то бумажки. Наверное, привык, что женщин его круга ставят перед фактом или не считают нужным сообщать, не говоря о том, чтобы советоваться. Или знал заранее, что советоваться со мной — гиблое дело. Я бы довела Мэла до белого каления, но заставила отказаться от идеи с личной ответственностью.

Путь до деканата прошел во взаимном раздражении. Охранники оглядели кабинет Стопятнадцатого на предмет подозрительностей, после чего вышли в устойчиво безжизненную приемную.

Декан предложил мне кресло для посетителей, а Мэлу — стул, который самолично занес из приемной.

— Рад, рад, — прогудел Генрих Генрихович, пожав руку Мэлу и кивнув мне. — Безмерно рад, что наш факультет не потерял студентов. Вот, возьмите, — он раздал отпечатанные на машинке толстые брошюрки. "Папена Э.К. Весенний семестр" — значилось на титульном листе. Моя книжица оказалась потолще, чем у Мэла. — Их можно выносить из института. Разработчик — Департамент образования. Помимо расписания и программы обучения, на последних страницах прилагаются бланки, которые необходимо заполнить. Укажите время и дни недели, предпочтительные для дополнительных занятий, чтобы преподаватели могли сориентироваться. Постарайтесь вернуть бланки в деканат в течение двух ближайших дней.

— Генрих Генрихович, я не смогу бывать на занятиях во второй половине дня, — вставил Мэл.

— Меня предупредили. Что ж, есть вечера и субботы. Кроме того, институт пойдет навстречу, предложив вам сдать часть предметов экстерном, как было оговорено ранее.

— Спасибо.

Опять кто-то с кем-то договорился, и кто-то кого-то предупредил. Лишь я не имею представления, о чем речь, и оттого выгляжу глупо.

— Есть вопросы? Хотя, думаю, они появятся после ознакомления с программами обучения.

— Есть, — сказал Мэл. — Эва до сих пор числится младшим помощником архивариуса?

От удивления я забыла, что секунду назад купалась в нахлынувшем недовольстве, а уж о своей должности и подавно не вспоминала, решив, что за многочисленные прогулы меня давно уволили. Невелика беда — потеря десяти еженедельных висоров.

— Пока что Эва Карловна числится, — огорошил декан. — Считается, что до сегодняшнего дня она находилась на больничном по нетрудоспособности. Желаете снова выйти на работу, милочка?

— Нет. Желает уволиться, — ответил за меня Мэл. — Ведь так, Эва?

Наверное, так. И опять он решил за меня, не посоветовавшись. Возьму и из принципа не соглашусь! Назло Мэлу. И кому сделаю хуже? У меня не останется времени на учебу и на любимого мужчину, к тому же глупо сожалеть о потере мизерного оклада. И все же заявление от моего лица выглядело произволом со стороны Мэла.

— Да, хочу, — согласилась с ним, зыркнув недовольно.

Стопятнадцатый, протянув лист бумаги, предложил написать заявление об увольнении по собственному желанию.

— А нового архивариуса приняли? — поинтересовалась я, оторвавшись от каракулей.

— Да. С полмесяца тому назад.

Значит, Швабель Иоаннович уехал на побережье, а мне ни капельки не хочется в подвал, чтобы познакомиться со следующим хозяином архивных дел.

Декан положил заявление в папку и предупредил:

— После того, как ректор наложит визу, в отделе кадров выдадут обходной лист. Его следует заполнить, то есть пройти процедуру увольнения в порядке, аналогичном приему на работу. Я сообщу, когда ваше заявление подпишут.

О, ужас! Мне не выдержать повторную беготню по этажам и кабинетам. Делов-то всего на десять висоров, а из-за бюрократии носишься в мыле как лошадь.

— Нельзя как-нибудь ускорить? — озаботился Мэл.

— Никак, — развел руками Стопятнадцатый. — Мы не можем нарушать кодекс о труде. Нужно соблюдать порядок.

— Может, порвать заявление, а я не выйду на работу? — предложила декану.

— Тогда, милочка, вас уволят по статье. Зачем же начинать трудовую карьеру со злостных прогулов? — пожурил Стопятнадцатый. — Несмотря на незначительную должность, работа младшим помощником архивариуса стала первой ступенькой, научившей вас собранности и ответственности, не говоря о том, что дала основные навыки организации архивного дела. Уверен, с хорошим заделом вы пойдете далеко.

Патетическая речь Генриха Генриховича усовестила меня, зато Мэл нахмурился. Чем недоволен? Сам же хотел, чтобы я уволилась, а теперь супится.

— И выпишите меня из программы помощи малооплачиваемым категориям служащих, — вспомнила я.

Декан перевел взгляд на Мэла, но тот отвернулся, изучая корешки книг.

— Конечно, милочка, я подумаю, как исключить вашу фамилию из списков без ущерба для ведомостей. Уверены, что хотите отказаться? Вам причитаются деньги за первое полугодие включительно, с учетом возможного увольнения.

— Отказываюсь, — уверила твердо. — Они пригодятся кому-нибудь другому.

Мэл хмыкнул.

— Поскольку мы взялись за материальности, хочу добавить, что вам, Эва Карловна, как пострадавшей в стенах института, положена компенсация на питание до окончания четвертого курса. Для начала примите талоны на завтраки и обеды на весенний семестр, — сказал декан и вынул из ящика стола два плотных огненно-красных рулончика с единичками в черных завитушках. Самые лучшие, со стоимостью каждого талона в пятнадцать условных висоров.

Невиданная роскошь! Наверное, по шкале институтских компенсаций отравление ядом приближалось к верхней планке, коли мне предложили бесплатное питание на ближайшие полтора года.

Прекрасный подарок, но вкусности столовой находились теперь в запретной зоне. Мэл предупредил, что об общепите нужно забыть. "Если в бокал с шампанским сумели подлить яд, то не составит труда добавить толченое стекло в котлету или в запеканку". Ужасы, которыми он стращал, я выслушала с округлившимися глазами.

— Мне… нельзя, — взглянула растерянно на Мэла, но он молчал, глядя в окно-иллюминатор. — У меня режим питания…

— Берите, милочка, не стесняйтесь. Администрация института несет ответственность за вашу безопасность и жизнь, поэтому в бюджете заложена статья расходов на студентов, пострадавших в результате неосмотрительности преподавательского и руководящего состава. Распишитесь вот здесь и здесь. — Стопятнадцатый протянул ведомость.

— Если я утеряю талоны, с меня опять вычтут их стоимость?

По быстрым прикидкам огненные рулончики с талонами оценились тысячи в три висоров, не меньше.

— Увы, да, — посетовал декан. — Круговорот денежных единиц в природе.

Я посмотрела на Мэла: подскажи, отказаться или принять неожиданный презент? Но он разве что не насвистывал, изучая потолок. Мол, можешь принять самостоятельное решение, коли высказала возмущение тем, что тебя игнорируют. Но как можно сравнивать? Я прошу совета, а Мэл не удосужился поставить перед свершившимся фактом.

Возьму и назло ему не откажусь от талончиков. Не хочу, чтобы наша жизнь прошла на общежитской кухне среди продуктов, просканированных охранниками. В конце концов, правосудие когда-нибудь свершится, и убийцу поймают.

— Летом студенческая столовая закрывается на плановый ремонт. По талонам можно питаться в столовой для персонала, — добавил Стопятнадцатый, убрав в ящик стола ведомость с моей закорючкой. — Неиспользованные талоны имеют значительный срок давности. Можете сдать их в первый день осеннего семестра. Еще вопросы?

— Вопросов нет, есть предположение, — ответила я, кинув взгляд на Мэла, и задрала подбородок. Так тебе! Из принципа. Не хочешь помогать, буду сама по себе.

Однако Мэла не расстроило мое бунтарство, хотя он догадался, о ком пойдет речь. Наоборот, он, посмеиваясь, развалился на стуле, как у себя дома. Видите ли, ему весело. В отместку я поведала Стопятнадцатому всё, что узнала об особенностях деятельности тётки-вехотки в пределах отдельно взятого казенного учреждения. Получилось мало и сумбурно, но Генрих Генрихович внимательно выслушал сбивчивый монолог.

— Хорошо, милочка, что вы сообщили. Своевременно. Слухи циркулировали давно, но студенты, проживающие в общежитии, не подтверждали их.

Конечно, никто не будет рыть себе яму. Кто пользуется блатом, тот молчит, а прочие овечки и барашки не догадываются.

— Вы согласны с предположениями Эвы Карловны? — обратился декан к Мэлу.

— Согласен, — ответил тот коротко, взглянув на меня с ухмылкой. Что смешного в моем рассказе? Наоборот, надо плакать. Комендантша успеет замести следы перед ревизией, а затем вышвырнет из общежития мою принципиальную особу и лишит Мэла крыши над головой. А это… возможно, к лучшему! Я воспользуюсь бонусом от премьер-министра о выборе жилья, и волей-неволей Мэл согласится, что нам нужно где-то жить.

— Сигнал принят. Мы проведем проверку и обязательно сообщим о результатах, — сказал Стопятнадцатый, огладив бородку. Видно, разоблачение комендантши вызвало у него тревогу, и неспроста. Вдобавок ко всему прочему, администрацию могли обвинить в том, что в общежитии устроен рассадник воровства, а руководство института потворствует махинациям.

— Думал, не скажу? — спросила у Мэла, когда мы вышли в приемную.

— Наоборот, не сомневался, — ответил он.

— Ты решаешь и договариваешься за моей спиной, не считая нужным обсуждать со мной! — выпалила я.

— Эва, все принимаемые решения — для твоего же блага.

— Большое спасибо, но я должна знать о них или, по-твоему, нет?

— Ты переживаешь из-за съемок, из-за того, что до сих пор не нашли преступника, из-за того, как окружающие будут относиться к тебе в свете новых обстоятельств. Как видишь, достаточно причин, чтобы мучиться бессонницей. Зачем добавлять новые? Я хотел, чтобы ты сосредоточилась на учебе.

— Я тоже переживаю за тебя и хочу, чтобы ты сосредоточился на занятиях. Ты и так лишился многого из-за меня…

— Эвка, не начинай, — ответил Мэл, раздражаясь. — Мы, кажется, обговорили…

— Ничего мы не обговаривали! Ты, как всегда, решил в одиночку или с кем-то, и мне это не нравится! — вспылила я. — На! — сунула ему талоны.

— Зачем?

— Затем! Вдруг потеряю? У меня короткая память и дырявые руки!

— Предлагаешь стать личным сейфом? Зря взяла. Всё равно не пригодятся.

Больно надо упрашивать. Обойдусь и без него!

— Отдай! — потянулась я за рулончиками, но Мэл спрятал талоны в сумку.

Препирательство стихло в коридоре, потому что на нас и на телохранителей смотрели во все глаза. До аудитории мы дошли молча, полыхая взаимным раздражением, отвлекшим меня от нервозности и страхов. Массовое любопытство студентов прошло мимо внимания.

— Через неделю привыкнут, — сказал Мэл, беря меня за руку.

— Знаю, — отрезала я, но не стала вырываться.

Охранники остались в коридоре, а мы зашли аудиторию. Наше появление встретили гулом голосов и повышенным интересом.

Накануне Мэл предупредил, что теперь мое место — возле него, но не уточнил, что дислокация сместится на верхний ряд.

— Почему здесь? — спросила я, усаживаясь на верхотуре. Впереди — головы однокурсников, оборачивающиеся в нашу сторону.

— Потому что защищена спина.

Логично. Пусть во время семестра количество студентов уменьшилось в разы по сравнению с сессионным периодом, с задних рядов запросто могли бросить в меня заклинание, и Мэл не нашел бы обидчика, а ведь он несет ответственность за мою безопасность.

По соседству рухнули на облюбованные сиденья заспанные Капа и Сима Чеманцевы, послав приветственные кивки. Приятели Мэла, с которыми он раньше активно общался, сегодня предпочли посматривать на нас и переговариваться между собой, не приближаясь. Мэл оказался в вакууме, и опять по моей вине.

Лютик вообще не заметил нашего появления на лекции и не обратил внимания на взбудораженность третьекурсников, гуляющую по аудитории. Он бегал от трибуны к доске и потрясал указкой, тыча в развешенные плакаты со схемами. С непривычки я уморилась записывать лекцию и периодически встряхивала кистью, прогоняя онемение.

Случайный взгляд, брошенный на соседа, отвлек внимание от лектора и от темы занятия. Я залюбовалась профилем Мэла и аккуратными буковками, появляющимися в его тетради. Смотря на его пальцы, сжимающие перо, вспомнила дни и ночи, проведенные в Моццо; вспомнила, как мы сидели на берегу озера, глядя на красный шар заката, и Мэл обнимал меня; вспомнила, как он плыл рядом и поддерживал, потому что я до ужаса боялась глубины; как подшучивал над утенком, выпиленным мною с помощью лобзика, потому что фигурка птенчика напоминала чудовище из ночных кошмаров. И вдруг монополистическое поведение Мэла перестало быть таковым, а мои претензии к нему, наоборот, показались истеричными и мелочными. Он умолчал о принятых им решениях ради меня, чтобы не добавлять к имеющимся беспокойствам новые тревоги.

Я порывисто накрыла ладонь Мэла своею и сжала. Люблю его. Люблю.

Мэл оторвался от писанины и улыбнулся, ответно сжав мои пальцы. Он написал что-то на тетрадном листке и, оторвав клочок, подвинул мне.

"Не отвлекайся" — было выведено каллиграфическим почерком.

Я и не отвлекаюсь. Разве что самую чуточку.