Sindroma unicuma. Finalizi

9. Точки над i

Жива…

Стою, уткнувшись лицом в куртку Мэла, и пытаюсь не задохнуться.

Этому способствовало невообразимое стечение счастливых обстоятельств и как итог — короткое слово из четырех букв.

В драке меня могли изувечить физически и заклинаниями, попадись я под руку. Там не разбирались, кто свой, а кто — чужой.

Невидящие могли оставить меня задыхаться в дыму. Они могли бросить меня в любой момент или прибили сразу же, как заметили в раздевалке.

Вентиляционная шахта могла оказаться размерами с носовой платочек, но вместила четверых упитанных мужиков и меня в придачу, позволив нам выбраться наружу.

Я могла сломать ногу, упав с пирамиды из шкафчиков, или расшиблась бы, прыгая из люка на асфальт.

Могло случиться многое, что лишило бы меня удовольствия попасть в удушающие объятия Мэла, и теперь я стою, сжатая как гармошка, и слушаю, как стучит его сердце — как оно молотит, не в силах успокоиться.

Попробую обождать и пока не вякать недовольно из-за устроенного произвола. Одно неверное слово может стать красной тряпкой для быка, и от меня не останется мокрого места.

Мэл сбивал с толку очередной непредсказуемостью. Он долго не размыкал рук, и я чувствовала его напряжение, похожее на сжатую пружину. Очнувшись через какое-то время, Мэл ослабил объятия и начал ощупывать меня.

— Ты ранена? Пострадала? — спросил озабоченно.

— Цела, — ответила я неуверенно, торопясь надышаться.

Конечно же, он не поверил.

— Что это? — развернул мои ладони вверх. Как знал, где искать.

— Небольшие ссадины, — попробовала вырвать руки.

— Ничего себе, небольшие! — воскликнул он обеспокоенно. — Кожа содрана. Сейчас заштопаю.

— Спасибо, Мэл, не стоит. Они и так заживут.

— Не дергайся! — приказал парень, проигнорировав вежливый отказ, и мне осталось подчиниться.

— Не усердствуй, а то будет отдача.

— Знаю, — ответил Мэл резко.

Пока он с сосредоточенным видом накладывал невидимые стежки, я смотрела на него и опять любовалась каждой черточкой волевого лица. Мазохистка фигова! Мэл выглядел уставшим, с несходящей складкой меж нахмуренных бровей, отчего казался старше своего возраста.

Некоторое время мы молчали, пока он залечивал ссадины на левой руке и взялся за правую. Там, где приложилось и подействовало заклинание ускорения, начиналась регенерация тканей и появлялась розовая кожица.

— Тонковато. Не сдери повторно, иначе будет насмарку, — сказал Мэл, я кивнула, и снова наступила тишина, прерываемая стуком капель из крана о раковину.

Занявшись лечением, Мэл постепенно успокаивался. Дерганность движений помаленьку сгладилась, складка на лбу исчезла. В какой-то момент он слабо улыбнулся, отвлекшись на меня, но тут же вернул себе серьезный деловой вид.

— Расскажешь, как провела ночь? — спросил, закончив со штопаньем ссадин на второй руке.

— А ты?

— Могу. Погоди. — Мэл выудил из кармана телефон и споро выбрал нужный номер. Ответа абонента не пришлось долго ждать. — Это я. Всё в порядке. Она со мной, в институте… Да… Передай остальным… С меня причитается.

Убрав телефон, Мэл опять обнял меня, слава богу, не став сжимать в стальном захвате, и отклонился, рассматривая.

— Из-за тебя, Папена, я погряз в долгах, — сказал спокойно.

— Я тебя не просила, — ответила вызывающе, пытаясь скрыть нервозность. Сейчас начнет требовать встречный долг на покрытие своих новоприобретенных задолженностей.

— Не просила. Я боялся самого худшего.

— Чего же? Как видишь, жива, здорова, и насморк не мучает.

— Это хорошо, — вздохнул он и вдруг воскликнул: — Черт возьми, это прекрасно! Ты понимаешь, что тебе невероятно повезло?

— Понимаю, — буркнула недовольно. — Я сама кузнец своего счастья. Спасибо за помощь.

— Эва… — начал Мэл и уставился в окно, взъерошив рукой волосы. Продолжая обнимать меня, он достал из кармана какую-то баночку, и, откупорив, начал пить. Что это? Напиток, прихваченный впопыхах из клубного подвала? Вроде бы от Мэла не пахло алкоголем, да и за руль он не сел бы, будучи нетрезвым.

Я протянула руку, и Мэл подал баночку. На ней был нарисован юноша в крылатых сандалиях, взмывающий к небесам, а ниже надпись гласила: "Энергетик ультралёгкость". Содержимое пахло кофе и еще чем-то, похожим на миндаль и карамель.

— Зачем? — вернула баночку, и Мэл допил из нее в несколько глотков. Сжав пустую жестянку рукой, он метко забросил лепешку в урну у зеркала.

— Чтобы не спать. Я ведь не спал, Эва, — пояснил, снова обняв меня.

Нечего обвинять других в бессоннице. Так Мэлу и надо! Он заслужил хотя бы толику моих страданий. Пусть на своей шкуре поймет, каково мне было видеть его вместе с замороженной принцесской. С без пяти минут его невестой.

— Я тебя искал.

Вот так новость! А я-то думала, он утешал свою Снегурочку и отпаивал каплями будущего тестя с тещей. Не поздновато ли для поисков? День на дворе, солнце в зените. Мэл искал, а я сама нашлась. Видно, не там искал или врет.

— Интересно, где? По подвалу рыскал?

— Сначала в подвале, — подтвердил он ровно. — Потом Мак искал по первачам[23] и дэпам[19], Дэн — по больницам, а я… по моргам.

Я решила, что ослышалась. Дурацкая шутка и несмешная.

— То есть как по моргам? Неужели и туда…?

Мне не хватило сил договорить. Перед глазами возникла картина драки в клубном подвале. Люди, сошедшие с ума, крики, стоны, ругательства…Ужасно.

— И много?

— Раненых? — усмехнулся Мэл. — Достаточно.

— Нет… тех, которых… — в моих легких вдруг скончался кислород.

— Лучше не спрашивай, — Мэл выпустил меня из объятий и опять отвернулся к окну.

Значит, в массовом побоище не просто наносили увечья друг другу. Там погибли люди, и, судя по посуровевшему лицу Мэла, таковых оказалось немало. Возможно, deformi[18], предназначенное мне и попавшее в другого человека, вывернуло его шею, сломав с хрустом позвонки, или скрутило, согнув натрое, и превратило в тряпичную куклу. В пожизненное растение.

Меня затошнило.

Неисповедимы наши пути. Решил человек воскресным вечером поднять настроение в клубе, а в результате отправился прямиком на каталке в морг. Или пришел в "Вулкано" не развлекаться, а заработать денег, как, к примеру, Кирилл или Джем, или Михалыч.

— А Петя? Что с ним? Он… жив? — вдруг осипла я, не заметив, что приложила руку к груди и затаила дыхание в ожидании ответа. Мэл знает, что стало с чемпионом. Он не может не знать.

— Жив твой Петя. Цел и невредим. Посидит денек-другой в отделении, очухается и поймет, что натворил, — процедил Мэл и вдруг закричал: — Какого черта ты поперлась с ним вниз? Разве трудно было пойти в зал? Я же просил!

Просил он, видите ли! Он приказал, а не просил, и не соизволил поклониться и сказать "пожалуйста".

— Да, трудно! — распалилась я моментально. — Ножки заболели! Расхотелось вдруг!

— Он же бросил тебя! — кипятился Мэл. — Полез на долбанный ринг, сволочь!

— Петя — не сволочь! — закричала из чувства противоречия, хотя Мэл сказал правду.

— Нет, он хуже! — рассвирепел Мэл. — Он должен был защитить тебя!

— Тебе-то какая разница, кто меня защищает? Ты же свою Снегурку прикрывал! Вот и иди к ней, обнимайся! Радуйтесь, что живые и здоровые! Торопись заказать свадебное меню и примерить колечко! — выкрикнула, и почему-то что последние слова получились с надрывом и едва сдерживаемыми рыданиями.

Что со мной? Я ведь сильная и справлюсь со всеми проблемами, — разозлилась на прорвавшуюся слабость.

— Эва, что ты несешь? — встряхнул меня Мэл.

— Я несу?! Это я несу? Отпусти меня!

— Никаких колец! Никакой свадьбы, слышишь? — тряс он меня, а я закрывалась руками. Укроюсь в створках раковины, спрячусь от правды. — Я дал обещание тебе! Тебе, Эва! И отец знает, я сказал ему об этом!

— К-какое обещание? К-какой отец? — от неожиданности я растерялась.

— В клубе. В той комнате. Неужели не помнишь?

Воинственный пыл мгновенно угас, и я ошарашенно смотрела на Мэла.

— Не помню. То есть помню… отрывочно… общий смысл, — смешалась, вспомнив горячие объятия в замызганной кондейке.

— И ты сказала "да", — продолжил Мэл. — Ты согласилась. Приняла обещание.

— Я так сказала?

Наверное, мое "да" прозвучало как "да-а-а" с придыханием, когда Мэл истязал жадной лаской.

— Совершенно верно. Я сказал… — он обхватил мое лицо ладонями и наклонился — дыхание к дыханию: — Что только с тобой… И только о тебе…

— Разве?… Не помню… — выдавила я потрясенно, хватаясь за Мэла.

— Это мне в плюс, — улыбнулся он, покрывая легкими поцелуями мое лицо — нос, щеки, веки, лоб.

— А как же она? А как же ваша… — пролепетала бессвязно, теряя ориентацию в пространстве.

— Тс-с, — Мэл приложил палец к моим губам и обхватил второй рукой, а то бы я точно навернулась. — Никого нет и не будет. Кроме нас с тобой.

— Никого не будет… — повторила как загипнотизированный попугайчик. Я и Мэл — только мы вдвоем. — Погоди! — оттолкнула его. — Ты сказал отцу?

— Да. Поставил перед фактом сегодня утром.

Пол под ногами покачнулся. Вот и сбылись предсказания профессора. Вернее, они скоро сбудутся, потому что война объявлена, и не мной. Мэл, Мэл, что же ты натворил…

— Эва, в чем проблема? — нахмурился он. — Мой отец угрожал тебе? Шантажировал? Скажи!

— Разве ты не видел, на что он способен? Он докопается! Он узнает! — начала я вырываться из его объятий.

— Стой и не вздумай сбежать, — приказал Мэл, и, водя руками вокруг себя, наспех разбросал невидимые узелки в разные углы туалета.

— Что ты делаешь?

— Сrucis[24], чтобы перемешать звуковые волны.

Знакомое заклинание, когда-то лишившее меня половины реденьких волос. Теперь "вертушки", кружа по туалету, будут путать звуки, и наш разговор станет похожим на запись, издаваемую зажеванной магнитофонной лентой. Предусмотрительный ход на случай, если кто-нибудь вздумает подслушать.

— Если мой отец решит воспрепятствовать, ему же будет хуже — я предупредил его.

— Думаешь, он воспринял всерьез твои слова? Ты видел, с какой легкостью все узнали, что я — дочь заместителя министра!

— Во-первых, об этом узнали бы и без его участия. Ты не смогла бы исчезнуть с приема незамеченной, — успокоил Мэл, обняв меня, но моя тревога не убавилась. — А во-вторых, бери выше. Теперь ты дочь министра экономики.

Я уставилась на него в изумлении:

— В каком смысле?

— Рубля понял, что лишь твой отец способен спасти национальную экономику, и назначил его вчера министром, — потерся носом Мэл о мою щеку, но я отклонилась.

— Вот видишь, это не шутки! Посмотри, какие игры идут в верхах! Сегодня кто-то министр, а завтра он сидит на скамье подсудимых за растраты! Семьи объединяются в политические союзы, а ты смешал карты своему отцу. На приеме он показал, с какой легкостью может потопить меня, понимаешь? И утопит без жалости, потому что нашел достаточно информации!

— Эва, не паникуй. — Мэл попытался поцеловать меня, но я уворачивалась. — Если отец сделает что-нибудь, что навредит тебе, я устрою так, что он пожалеет об этом.

— Он передаст те фотографии в газеты и придумает мерзкие заголовки!

— Какого же ты мнения о моем отце, — усмехнулся Мэл.

— Уйди! — отпихнула его. — Тебя всё равно не переубедить. Ничего не было!

— Отчего же? Охотно верю, — сказал Мэл, и я воззрилась на него потрясенно. — А что такого? Ничего особенного, — пожал он плечами. — Ведь могут быть у моей девушки собственные деловые интересы, так?

— Так… — согласилась нерешительно, поскольку в голове всё перепуталось после фразы "у моей девушки".

— Скажи только одно, Эва, — прошептал он, склонившись к моему уху, — это незаконные деловые интересы?

Мы долго смотрели друг другу в глаза, прежде чем я отвела взгляд и кивнула, а Мэл почему-то обрадовался. Неужели он примирился со снимками, на которых я общалась с профессором? Невероятно!

— Зато для всей страны содержимое фотографий преподнесут в совершенно ином ракурсе, — пробурчала, отклоняясь, пока Мэл, впав в игривое настроение, пытался поцеловать меня. До чего же у него просто! Позвонил отцу и сказал: "Папа, не трогай девушку, к которой у меня возник интерес" или сообщил еще прямолинейнее: "Папа, мне хочется с ней, поэтому пришлось дать обещание".

Боже мой! — вдруг осознала сказанное Мэлом. Он же разбудил спящую собаку! Мелёшин-старший давно спланировал объединение двух сильных висоратских семейств и построил дальновидные стратегии, из которых можно извлечь пользу, а тут сынок взял и распоясался, вздумав своевольничать и высказывать свое мнение, что он хочет и что не хочет. И кто же окажется в результате виноватым? Определенно не капризный столичный принц, которому вдруг взбрендило. Вину взвалят на причину, заставившую сына пойти поперек отца! А что в таком случае делают с причиной? Её стирают с лица земли, чтобы и памяти о ней не осталось. И неважно, что у причины отец — министр экономики.

Мой отец — министр! — осознала и эту новость. Теперь он уязвимее вдвойне, втройне! Родитель стал уязвимее многажды, чем раньше. Малейшая инсинуация, и он окажется на дне.

Отец поднялся на ступеньку выше, а новое положение, как говорится, обязывает. Теперь его биографию будут заново трепать на каждом углу, перетряхивая подробности из личной жизни, и простую фразу: "Был разведен" преподнесут обывателям в совершенно ином свете. "Министр экономики был женат на каторжанке с западного побережья, и от первого брака у него есть дочь — уголовное отродье, которое постигает тонкости висорической науки".

Журналисты начнут перетирать эту новость и станут строить гипотезы, а передалась ли по материнской линии дурная наследственность ребенку, то есть мне. Действительно ли дочь министра экономики видит волны? — поставят под сомнение мою принадлежность к висоратам. И тогда меня попросят продемонстрировать умения, чтобы опровергнуть слухи. Сам Рубля поставит на личный контроль выяснение подробностей обо мне.

Выход один — бежать! Так далеко, как получится. Спрячусь, зароюсь, укроюсь. Пока не поздно, заставлю Мэла отказаться от своих слов и запишусь на прием к его отцу, чтобы убедить — я не встану на пути семейного счастья Мелёшина-младшего.

— Эва, куда ты рвешься?

— Неужели ты не понимаешь? — простонала в отчаянии. — Забери свое обещание, я возвращаю его!

Мэл нахмурился, игривость слетела с лица, ставшего надменным.

— Вот как? Значит, ты привыкла с легкостью швыряться обещаниями, данными тебе?

— Мэл… он развернет компанию против отца… будет пилить, подтачивать… Если мой отец рухнет, с ним рухну и я!

— Почему ты так переживаешь? Я же сказал, что он не сделает этого.

— Он сделает, как нужно твоей семье. Мэл, он раскопает… Наверное, он уже нашёл и ждет удобного случая…

— Эва, ты делаешь из моего отца монстра.

— Ты не понимаешь! — выкрикнула я. — Моя мать — с западного побережья!

— Ну и что? — все еще не вникнув, улыбнулся Мэл.

— Она — преступница! Уголовница! Я родилась там! И поэтому слепая!

Улыбка сползла с его лица. Мэл отстранился, и вид у него был обалдевший, как если бы его ударили по голове тяжеленной кувалдой. Нужно убедить Мэла, пока следы горячи и ещё дымятся.

— Ты дал обещание легкомысленно, не узнав толком обо мне. Даже если твой отец промолчит, чтобы скандал не аукнулся вашей семье, каково будет тебе? Рано или поздно журналисты закономерно раскопают этот факт из моей биографии, и пусть о новости узнают без шума и пыли, на твоей репутации появится грязное пятно. Мало того, что я слепая, к тому же во мне течет наполовину плохая кровь. Тебе укажут, что ты попрал чистоту висоратской расы! Перед тобой закроются двери в политику, в большую коммерцию. Тебе перестанут подавать руку, а за спиной будут перешептываться. Подумай о матери! — воззвала я к святому и продолжила горячо уговаривать: — Мэл, не губи прежде всего себя! А я… Я получу аттестат и уеду к маме. Отец обещал дать ее имя и адрес.

Мэл выслушал тираду, уставившись в окно.

— Значит, вот почему ты учишься здесь. Из-за адреса, — сказал задумчиво.

— Да. И ничего не изменится. Я отправлюсь на побережье.

— Твой отец заставляет тебя?

— Нет, я сама этого хочу. Я всю жизнь мечтала об этом, с тех пор, как он увез меня оттуда.

Мэл хмурился и кусал губы, избегая встречаться со мной взглядом.

Оказалось, очень просто развести мосты между нами, а я, глупая, старалась впустую, потратив уйму времени. Следовало всего-навсего сказать о моих корнях. Стыд и позор висорату, чье родословное древо длинно как борода дряхлого старца, спутаться со слепой, к тому же наполовину гнилой. Волшебству и магии, или, по-научному, умению обращаться с вис-волнами, накопленному предками и сосредоточившемуся в родовитом отпрыске, не следует растрачиваться по пустякам. Опыт должен послужить на благо семьи, чтобы усилить ее позиции в обществе, и его нужно передать следующим поколениям — для приумножения и удержания на вершине. К избранности приучают каждого висората с детства, а что говорить о столичном принце, впитавшем свою исключительность с рождения.

Вот и всё, Мэл. Мне не нужно повторять, ты понял сразу. Однажды ты примирился с тем, что я слепая, хотя эта новость поначалу потрясла тебя. Но теперь ты понял, в какую сторону дует ветер. А подул он в лицо и собьет с ног, если не развернешься ко мне спиной. Реальность перевесила эмоции. Рассудив здраво, ты признал, что страсть приходит и уходит, а жизнь длинна, и от сделанного выбора зависит твое будущее, которое запланировано ровным, безветренным и солнечным. Дорога давно проторена твоим отцом, и тебе шагать по ней под руку с замороженной принцесской.

— Поэтому поспеши и срочно извинись перед своей… И объясни отцу, что был пьян и ляпнул чушь, если всё еще желаешь мне добра, — протараторила скороговоркой, завершив речь, надеюсь, убедительную.

— Не учи меня жить, — оборвал Мэл, засунув руки в карманы куртки.

Его резкость покоробила, но она была заслуженной.

— Хорошо. Мне нужно в общагу, — протиснулась мимо него.

— Я провожу.

— Не стоит любезности.

— Я провожу! — повысил он голос, окинув меня взглядом — сумрачным, непонятным. Таким же, как в то утро, когда Мэл появился после двухдневного отсутствия в институте. Словно он изучал меня, открывая новые грани, и выискивал прочие неприятные сюрпризы, которые таились во мне.

Мы вышли из туалета и спустились в холл. Просто шли рядом: я, вцепившись в ремешок сумочки, переброшенной через плечо, и Мэл, не вынимая рук из карманов. Попадавшиеся навстречу студенты расступались и шушукались за спиной.

Стойку у раздевалки оккупировали несколько парней, и среди них мелькнула пестроволосая голова Макеса. Увидев меня с Мэлом, кто-то многозначительно присвистнул, однако отражение Мэла в одном из зеркал ответило мрачным видом и раздраженным взмахом руки, мол, всё пошло совсем не так, как планировалось. Лицо Макеса вытянулось.

И до общежития дошли — рядом и молча.

Знакомые стены встретили привычной обшарпанностью и блеклой лампочкой в закутке. Мне бы почувствовать радость от возвращения в родные пенаты, но не получалось, пока рядом был Мэл. Накатило опустошение, смешанное с отчаянием.

Я постучала в дверь соседок, а Мэл, прислонившись к стене, наблюдал за мной.

Открыла мне Лизбэт. Вот уж с кем я не ожидала встретиться.

— Привет, — поздоровалась, растерявшись, и вместо ответного "здрасте" получила пакет со своими вещами. — А где Аффа?

— В институте, — ответила соседка коротко. — Просила передать, как вернешься.

— Спасибо.

Благодарность ударилась в закрывшуюся дверь.

Порывшись в пакете, я достала ключ. То ли руки тряслись, то ли запамятовала, как нужно открывать, но у меня не получалось провернуть замок.

— Дай, открою.

— Я сама.

— Дай ключ, — потребовал Мэл, и я подчинилась.

Последние мгновения, когда он рядом. Мэл понял свою ошибку и признал свою поспешность. Он поедет к Снегурочке, извинится и в качестве примирения преподнесет сто алых роз. Почему сто и именно алых? Не знаю, просто так пришло в голову.

Я кусала губы, потому что глаза подозрительно часто моргали, а картинка вдруг начала расползаться.

— Не в ту сторону поворачивала, — сказал Мэл, возвращая ключ и открывая дверь.

Подхватив пакет и выдернув ключ, как если бы Мэл был прокаженным, я заскочила в швабровку и прислонилась лбом к захлопнувшейся двери.

Пакет выпал из ослабевших рук, как и ключ, покатившийся по полу и затормозивший у тумбочки.

Мэл стоял с противоположной стороны — удаляющихся шагов я не слышала. Когда он уйдет, чтобы восстанавливать порушенное будущее?

Как же болит сердце — то колет пронзительно, то ноет тупой болью…

В этот момент в голове оформился окончательный диагноз. Сколько бы я не воспитывала в себе силу воли и хладнокровную уверенность, а видеть Мэла — счастливого, успешного, уладившего проблемы, случившиеся из-за меня, — не смогу. Не смогу принять, что он поедет к Снегурочке и, встав на одно колено, попросит ее руки.

Уеду, убегу, спрячусь — от себя. Нужно вылечиться. Ведь я неизлечимо больна, и источник недуга — Мэл. До чего скоротечная болезнь — длится меньше месяца, а уже последняя стадия.

Мэл не уходил, я чувствовала. Наверное, он тоже понял, что пошел отсчет последних минут, когда между нами всего лишь шаг, разделенный тонкой преградой.

В дверь постучали, и я вздрогнула.

Приложила ухо — с той стороны тишина.

Раздался повторный стук — громче и требовательней.

Открою, чтобы увидеть в последний раз. Чтобы запечатлеть его лицо в памяти.

Кому я вру? Оно навечно там.

Мэл, похоже, не ожидал, что дверь отворится, и приготовился стучать повторно.

— Я тут подумал… — взъерошил волосы знакомым до боли жестом и шагнул в швабровку, оттесняя меня. — Ты не сможешь расстегнуть замок… на платье… — сглотнул и замер.

Полосатая шубка полетела на тумбочку, за ней отправились перчатки и сумочка, и я развернулась к Мэлу спиной.

Бегунок медленно, миллиметр за миллиметром, разводил звенья молнии в стороны. Платье упало к ногам, бабочки вспорхнули, а я осталась в сапожках, белье и чулках.

Мэл обошел справа.

— Какая ты… — оглядел меня с восхищением и, недоговорив, замолчал.

Он скинул куртку, содрал галстук, сорвал с себя пиджак, в котором красовался на приеме, и отшвырнул рубашку куда-то в сторону.

Взял меня на руки, донес до кровати и бережно опустил.

— Эва… ты же видишь… я не могу…

… не могу без тебя…