Синдром Вильямса

Глава 5. Пикник

Я встала посмотреть, что вызвало недовольство собаки. Мышцы болели — это было естественно. Дрожали руки, подгибались колени. Это тоже было понятно. Но еще у меня кружилась голова, к горлу подступал комок тошноты, а перед глазами прыгали черные мошки. Это было совсем неправильно. Это значило, что я потратила больше энергии, чем могла себе позволить. Это значило, что мне нужно срочно съесть сахара или каких-нибудь быстрых углеводов или я грохнусь в голодный обморок.

Так, разборки с внешним врагом подождут. Или нет? Я все-таки подошла к собаке. В кустах сидел еж. В общем, даже не очень прятался от собаки и не сворачивался в колючий шар. Просто сидел и смотрел на Метель, а она стояла и рычала на него, не приближаясь. Я присела на корточки. Ну, как у нас здесь обстоят дела с разумными ежами? Еж смотрел на меня бусинками глаза и тихонько похрюкивал. Подвижный носик ходил влево-вправо, маленькие ушки шевелились. Вообще, странно, конечно, что он выполз сюда днем. Ежи — ночные животные. Что его заставило сюда прийти? Тропа к воде проходит явно ниже, ягод пока еще на поляне нет, солнца особенного тоже.

Я осмотрелась еще раз, перевела взгляд выше — на кусты и деревья. Ну надо же! А ведь мы на поляне были не одни, далеко не одни. На верхушках деревьев сидели несколько белок — еще не до конца вылинявших после зимы, с клочками длинной шерсти на ровненькой летней шубке, остатками ярких рыжих волос в хвосте. В развилке старой березы сидела маленькая болотная сова и удивленно пялилась на нас с Метелью. Разнообразная птичья мелочь качалась на тоненьких веточках, порхала с дерева на дерева, но явно не удаляясь слишком далеко. Из-за ствола выглянул дятел в красном берете и тут же спрятался. Наглый дубонос, северный попугай, сидел на ветке прямо надо мной — я видела его мощный клюв и любопытные глаза. Я улыбнулась. Я скучала по всем им вместе и по каждому отдельно. Это был живой мир, настоящий, понятный.

Нет, я не знала языка зверей и птиц. Я не могла ничего им приказывать. Я не умела превращаться в них. Все эти чудеса нам приписывают совершенно напрасно. Но птицы, звери и растения нужны мне, чтобы жить. Мой мир неполон без них. И я подозревала, что и их мир без нас тоже неполон. Я не настолько хорошо знаю природу, чтобы судить о связях между мной и травой, между мной и этим ежиком, и даже между мной и моей рыжей Метелью. Это не связь хищник-пища, хотя я ем растения. Это не похоже на симбиоз — они не умрут без меня, а я — без них. Но я думаю, что когда мы рядом — что-то меняется в самой природе. Что-то неизвестное мне приближается на один шаг к гармонии и совершенству. Ведь листья клена могли бы становиться бурыми или опадать сразу, а не желтеть таким ослепительным золотом на фоне голубого неба, что глазам становилось больно. А липы могли бы пахнуть скромнее и неуловимее, а не пьянить своим запахом, плывущим в сумерках, все живое попавшее в их медовые сети… Я не знаю, почему у клена листья расплавленного золота, а у цветов липы пьянящий запах. Могло бы быть и иначе. Если бы у природы были другие критерии… Может быть, эти птицы и звери, что пришли сейчас на поляну, оказались здесь по той же причине, что мы стоим под цветущими липами или замираем надолго под кленом, подняв голову вверх…

Я почувствовала, что совсем расслабилась и скоро усну и тут же поняла, что не засыпаю, а медленно скатываюсь в обморок. Пришлось подниматься.

Метель, словно обрадовавшись, что я снова взяла командование нашей маленькой стаей в свои руки, радостно побежала к пледу, на ходу оглядываясь на меня, словно призывала идти быстрее.

Матвей лежал на пледе и смотрел на меня.

— И что там было?

— Еж. Обыкновенный еж.

— И ты способна разглядывать ежа двадцать минут?

— Я способна делать это намного дольше, но мне вдруг захотелось есть.

— О! — Матвей оживился. — А у меня есть набор юного туриста.

Он открыл свой рюкзак, извлек из него термос, упаковку помидоров, половину круглого хлеба, картонную коробку с сыром и другой сыр, треугольный ломоть из большой сырной головки.

— До меня дошли слухи, что ты вегетарианка.

— Слухи оказались самой что ни на есть правдой, — подтвердила я. — Я же тебе говорила. Мы не можем убивать.

Матвей промолчал, но я видела, что он мне не верит.

— Кстати, — добавила я, — если ты прихватил для себя упаковку ветчины, то можешь доставать и смело есть.

Он рассмеялся.

— Нет, я подумал, что тебе будет неприятно. Да мне и сыра хватит.

Все-таки он подозрительно заботливый и внимательный для охотника!

Я вскрыла пластиковый пакет с хлебом, потом сыр. Но дальше моя помощь в подготовке пикника закончилась.

— Нужен нож, — сообщила я Матвею.

Он озадаченно посмотрел на меня.

— Ну, мы можем, конечно, ломать сыр и хлеб руками, но это не совсем удобно.

— А вот про нож я и не подумал…

И тут я вспомнила. Черный стилет в моем рюкзаке. Что ж, почему бы и нет.

— Зато у меня, по-моему, есть.

Я открыла свой рюкзачок, нашарила сумку и осторожно вытащила стилет.

— Какой странный нож.

— Все лучше, чем никакого. — Я протянула стилет Матвею.

Он взял его осторожно, сразу двумя руками и поднял на уровень глаз. Черный металл поглощал свет, не бликовал, не отражал. Просто выглядел, как кусок ночи. Матвей удивленно присвистнул.

— Из чего такой ножик?

Я пожала плечами.

— Не знаю. Никогда не интересовалась сплавами и металлами.

— Дорогой? — с уважением спросил Матвей.

— Вообще да, он мне дорого достался, — кивнула я. — Давай что ли, бутерброды сделаем.

Матвей нарезал хлеб, потом так же легко и привычно — оба куска сыра, раскроил помидоры на четыре части каждый. Снова посмотрел на нож и восхищенно поцокал языком.

— И все-таки, где ты его купила?

— Я его не покупала. Можешь считать, что это мой трофей.

Матвей рассмеялся, рассматривая нож.

— Скован гномами в подземной кузнице? Выменян на плащ из лунного света?

— Не знаю, кто такие гномы, если честно. — Я протянула руку к стилету, намереваясь отобрать его у Матвея. Не та тема, которую мне хотелось бы с ним обсуждать. Ох, не та.

И в этот момент Метель с лаем бросилась к зарослям кустом. Краем глаза я увидела взмахнувшие уши и сверкание серо-коричневых пяток. Заяц.

— Метель, ко мне! — закричала я. — Возвращайся!

Метель, разумеется, не вернулась, а добежала до кустов, и поскуливая, начала их обнюхивать, поднимая голову то кверху, то оборачиваясь на меня. Пришлось подойти, взять ее за ошейник и вернуть на место, к нашему импровизированному столу на траве. Метель недовольно поворчала, но за кусочек сыра согласилась забыть, что видела зайца. Разобравшись с собакой, я заметила угрюмость Матвея.

— Что случилось?

— Ничего, — буркнул он, всем своим видом давая понять, что его кусочком сыра не успокоишь. — Порезался.

Нож лежал на скатерти, рядом со мной, явно протертый, но на нем блестели две капли крови — совсем крохотные, но я их видела. Отлично. Теперь у меня есть и биологический материал. Лучше не придумаешь.

Я подошла к Матвею, присела на корточки рядом с ним.

— Покажи.

Он протянул руку. Порез был глубоким, но небольшим. В неопасном месте. Я взяла его ладонь в свою и несколько раз резко согнула. Матвей молчал.

— Сухожилие не задето, — объяснила я. — Все нормально. У тебя есть платок или бинт? Перетяну и не двигай пока рукой.

— Больно, — сказал Матвей. — Очень больно. А платка нет.

Платок был у меня. И бинт. Я оторвала немного бинта и крепко прижала к ране. Подождала, пока на нем перестанут появляться свежие капли крови, и тогда уже перебинтовала. А лоскуток с кровью Матвея спрятала в карман.

— Теперь легче?

— Что это было? — сквозь зубы спросил Матвей.

— А что ты чувствуешь? Жар? Холод? Жжение?

— Просто боль. Как будто меня укололи. Глубоко.

Неужели яд? Неужели есть яды, которые могут храниться так долго? Но тогда… тогда мы оба смертники, потому что все продукты порезаны этим ножом. Да нет, ерунда, любой яд уже смылся бы кислотой зелени и жиром из маслянистых сыров. Да и вкуса яда не было. Тогда что?

Я смотрела на Матвея. А какая, в конце концов, мне разница, что это? Нож охотника порезал охотника. Что я знаю об оружии охотников? Ничего, кроме того, что они им убивают. Если мне не хочется немедленно отсасывать яд из раны или промывать ее спиртом или искать кору ивы — значит, смерть Матвею не грозит. Что я так ношусь с ним, в конце-то концов!

Я завернула нож в пакет, бросила в рюкзак.

— Кристина, что происходит?

— Ничего. Ты порезался, я тебе перевязала рану. Скоро заживет.

— А почему так больно, если это просто порез?

— Глубокие порезы всегда болят сильнее, — ответила я и посмотрела на него в упор. — Ты же все равно мне не веришь. Не поверил ни единому слову.

— Теперь я готов поверить.

Я посмотрела на него в упор.

— Зато я не готова ничего доказывать.

Я не знаю, что сказала бы ему еще. Может быть, если бы разозлилась еще больше, я бы даже сказала правду — что этот нож я вытащила из своего мертвого кузена, совсем мальчика по нашим меркам. И мальчик этот не был ни в чем виноват, когда кто-то такой же как Матвей метнул в него нож. И если бы я не вытащила нож, то потом этот нож оказался бы во мне… Но это была слишком ценная информация для охотника, чтобы ее сообщать даже спящему, даже слепому.

И вдруг зазвонил телефон Матвея — у меня своего не было. Я не знала, кому могу звонить здесь, а меня и подавно никто не знал. Матвей даже не подумал отойти, и я отлично слышала их разговор с Людочкой. Она спрашивала, где он, говорила, что скоро освободится и они могут поехать к ней домой, потому что ее родители уехали открывать дачный сезон, а она дома совсем одна… А девушке так страшно оставаться ночью дома одной… Тем более весной. Матвей отвечал ей скудно и невпопад, но она ничего не замечала.

— Я приеду, как только смогу, — сказал он и нажал отбой.

К этому моменту я уже сложила всю еду в пакет, свернула плед и скатерть, и забросила свой рюкзак на плечи.

— Я думаю, на этом нам стоит попрощаться, — сказала я, как только Матвей закончил разговор. — Спасибо, что показал это место.

Он был не готов к моим словам. Вообще. Обида, растерянность, снова обида и недоумение поочередно отражались в его глазах.

— Это… Слушай, что я должен был сказать по телефону своей девушке, по-твоему? Ты же сама сказала, что не… не хочешь быть со мной.

Я кивнула. Он думает, что дело в ревности? Пусть думает дальше.

— Я помню дорогу на станцию, — сказала я и пристегнула поводок к ошейнику собаки. Карабин звонко щелкнул в натянутой тишине. — Доеду на электричке.

Матвей поднялся.

— Я не отпущу тебя.

Я отступила на шаг назад и обернулась. Если придется бежать, нужно хотя бы понять приблизительное направление. Видимо, мой испуг тоже читался у меня на лице слишком отчетливо, потому что Матвей поднял руки вверх и тоже отступил назад.

— Кристин, я не понимаю, что с тобой. Послушай, я не собираюсь тебя держать. Довезу до города и высажу, где скажешь, хоть у первого метро. Но здесь до платформы километров пятнадцать.

— Ничего, я дойду.

— Я даже не знаю, останавливаются ли там поезда.

— Останавливаются, мы же видели, когда ехали.

— Кристина. Я обещаю, что ничего тебе не сделаю. Не скажу никому про тебя. Вообще ничего. Не знаю, почему ты так меня боишься. Не знаю, кто тебе промыл мозги этой историей охотников и эльфов, ты не похожа на ролевиков. Но я точно знаю, что если мужчина привозит девушку в лес, то он обязан увезти ее обратно. Я понимаю, ты не хочешь, чтобы я знал, где ты живешь. Хорошо, я не буду пытаться это узнать. Но оставить в лесу одну я тебя не могу, понимаешь? Это неправильно. Для меня неправильно. Вот ты говоришь, что не можешь убивать. А я не могу бросать девушек в лесу.

— В лесу я себя чувствую лучше, чем в городе, — перебила я его. — И я не одна. Я с собакой. Я могу жить в лесу годами.

— Если тебе захочется жить в лесу годами, — твердо сказал Матвей, — собирайся и живи. Но отправляйся в этот лес сама, без моего участия. — Он помолчал и добавил. — Кристина, я тебя очень прошу. Пожалуйста, сделай мне одолжение. Позволь отвезти тебя в город. Обещаю, больше я тебя никогда не увижу.

— Хорошее обещание, — сказала я. — А можешь пообещать, что никогда ни при каких условиях не станешь меня убивать?

— Кристина, ты мне спасла жизнь, как я могу тебя убить?

По-всякому, вздохнула я про себя, но вслух ничего не сказала. Матвей истолковал мое молчание по-своему.

— Хорошо. Я обещаю, что никогда ни при каких условиях не причиню тебе вреда и не убью тебя. Клянусь.

У него перехватило горло на последнем слове и голос стал совсем низким. Что ж, по крайней мере, это настоящая клятва.

— Договорились, — сказала я. — Бери вещи, поедем. Тебя Люда ждет…

Он мгновенно покраснел.

— Эээ… Я…

— Не оправдывайся. Она влюблена в тебя, а ты в нее. Я — флуктуация. Неконтролируемая реакция организма. Мне нет дела до твоей личной жизни, по большому счету… — Я улыбнулась. — Пойдем к машине.