Синдром Вильямса

Глава 6. В лесу

В первый день нового года я решила поехать в лес. Выбрала станцию, которая называлась «Сто первый километр», собрала термос, бутерброды, яблоко и апельсин, с вечера бросила в рюкзак запасные варежки и носки. Я собиралась весь день бродить среди деревьев, валяться в снегу, слушать скрипы сухих веток под ветром и сухого снега под ногами. В этот день страна спит почти до вечера, компенсируя бессонную ночь. Единственный день, когда я чувствую себя спокойно.

Сначала все так и было. Я выехала на ранней электричке, до рассвета. В вагоне было тепло и пусто. Я приготовилась смотреть в окно, но видела в нем только свое отражение. За всю дорогу так никто и не вошел в вагон. Забавно, если во всем составе окажется один пассажир — я.

Рассвет я встретила в лесу. Я специально не уходила далеко от платформы. Лес, настоящий густой еловый лес начинался справа от нее, а слева была только узкая полоса деревьев, за которыми тянулся холмистый берег реки. Река замерзла и, засыпанная снегом, угадывалась с трудом. Я стояла на вершине холма и смотрела на восток. Низкое зимнее небо светлело, делалось словно бы стеклянным, подсвеченным изнутри. Потом синий цвет стал уходить вверх, а снизу потек желтый, прозрачный, как лимонный сок свет. Он продвигался вперед медленно, но все движение было заметно. У холмов сначала появились огромные неясные тени, а потом они начали сужаться, приобретать очертания. И, наконец, из-за горизонта показалось оно — зимнее солнце. Неяркое, с розоватыми, словно румяными щеками от облаков вдалеке. И на снег легли желтые яркие блики, а в глазах заплясали солнечные зайчики. Я смотрела на солнце не щурясь. Оно не дарило тепла, но оно несло свет и настоящий, хоть и такой далекий? огонь. Когда нижний край оторвался от горизонта, я взяла пригоршню снега с того места, где солнечное пятно было особенно ярким и умыла им лицо.

Я перешла через рельсы и двинулась по дороге в лес. Дорога была наезженной и вела в деревню, поэтому я прошла по ней совсем немного, метров сто, а потом свернула прямо в снег. Идти было легко, снег еще не покрылся коркой льда, не свалялся в плотную массу, а был пушистым, невесомым, как в начале зимы. Я слушала треск неизвестных мне птиц, теньканье синиц, крики ворон. Один раз забралась под огромную еловую лапу, где снега было меньше и не задувал ветер и выпила горячего кофе. Есть не хотелось, я посидела немного и пошла дальше. Впереди у меня был целый день.

Я вдоволь налюбовалась белым снегом, чистым зеленым цветом еловой хвои и начала развлекаться. Сначала нашла след мышек, видимо, выбегали из-под снега за шишками, вынула из кармана немного семечек и бросила возле их возле входа в норку. Потом мне на глаза попался размашистый смешной след зайца и я немного прошлась по нему, вдруг захотелось увидеть этих смешных зверьков с большими ушами и мощными лапами. Может, я бы даже вышла к их гнезду, но вдруг услышала тихое дыхание совсем в другой стороне. И это был не человек. Я остановилась и прислушалась еще раз. Кто-то дышал с присвистом, редко и неглубоко и словно бы тихо подскуливал на вдохе. Мне стало любопытно. Лисица? Волчонок? Одичавшая собака? Я медленно пошла на звук. Минут через десять вышла на небольшую поляну. Звук стал громче, ближе. Но я все равно не понимала, кому он принадлежит. Нет, это был не большой зверь. Надеюсь, я его не спугну. От меня все-таки слишком сильно пахнет городом.

Я осмотрелась и увидела, как едва заметно покачиваются ветки на одной ели. Тихо и осторожно подошла и заглянула сквозь занавесу зеленых лап. У ствола, на снегу лежала собака и отчаянно дрожала. Рыжая, с короткой шерстью. Ей явно было холодно, и кажется, она была в коме. Глаза, во всяком случае, у собаки были закрыты. И я только несколько секунд спустя поняла, что с ней не так. Ее пасть была туго перетянута обрывком веревки. Вот почему она так странно дышала и даже не могла скулить! Бедная!

Я проломилась сквозь ветки и подхватила собаку на руки. Вытащить на поляну, развязать веревку, посмотреть, что у нее с глазами… Я сделала два шага и чуть не упала. От шеи собаки к стволу тянулась веревка. И только тогда я заплакала. Кем бы ни был этот человек, охотники по сравнению с ним — верх милосердия. Они по крайней мере убивали сразу, а не вот так — бросая привязанными в лесу, да еще завязывая пасть… смерть от жажды и холода. Я не представляла, что бывает такая жестокость.

Собаку пришлось снова положить на землю. Она не открыла глаза, но только чуть вздохнула и дернулась боком, словно смирилась со своей судьбой — быть оставленной зимой на снегу.

— Тихо, маленькая, не дергайся, я не брошу тебя. — прошептала я. От звуков голоса собака неожиданно приподняла хвост сделала попытку свернуть его колечком и вильнула из стороны в сторону. Я снова заплакала.

Отвязать веревку от дерева не удалось. Вернее, собака была привязана не веревкой, а широкой брезентовой лентой, которая намертво примерзла к стволу. Или ее облили водой… Я надеялась, что из веревки можно будет сделать петлю, чтобы удобнее нести собаку. Все-таки она была не совсем уж маленькой, ее вес оказался вполне ощутимым для меня. Ну, ладно, донесу до электрички так, не умру. К ошейнику лента крепилась за металлическое кольцо, его снять оказалось не сложно.

Я присела рядом с собакой и осмотрела узел на веревке, которой была замотана собачья пасть. Развязывать нужно было быстро и не дергая в разные стороны. Морда уже вспухла, веревка врезалась глубоко и собаке наверняка было очень и очень больно. Вот где пригодился бы стилет!

Увы, у меня с собой был только маленький ножик, и пилить веревку им я опасалась — можно порезать собаку. Я положила ладонь на широкий собачий лоб и попросила:

— Потерпи немного, сейчас будет больно.

Собака снова обессилено дернула кончиком хвоста. Бедный лучший друг человека.

Я развязала узел довольно быстро и осторожно размотала веревку. По крайней мере, я надеялась, что осторожно, потому что собака не дергалась под моими руками и не издавала больше своих странных скулящих звуков. Но зато, кажется, она выпала из своей бесчувственной комы, из того состояния, которое бывает, когда ты еще жив, но понимаешь, что это скоро закончится. Она не делала попыток подняться на ноги или даже открыть глаза, едва ли она пришла в сознание. Но она поняла, что с ней что-то происходит, а это главное.

Я подняла ее на руки, прошла несколько шагов и остановилась. Я забыла об одном важном деле. Вчера была новогодняя ночь, едва ли собаку привели в лес прямо перед праздником. Значит, она в таком состоянии находится больше суток. И ей очень хочется пить. И кофе в моем термосе наверняка не тот напиток, который ей нужен. К тому же я не знаю, как местные животные относятся к кофеину. Поэтому я утоптала небольшой кусочек снега, размотала свой шарф и постелила на эту площадку. А потом переложила туда собаку, прикрыв концами шарфа. Собака продолжала дрожать и, вероятно, будет дрожать еще долго. Не это сейчас самое страшное. Я достала термос, налила полный стаканчик кофе, дождалась, пока стакан не согреется настолько, что начнет обжигать мне пальцы и выплеснула кофе. А в стакан набрала немного снега. Он начал таять, я болтала в нем горячими пальцами, чтобы снег побыстрее превратился в воду.

У меня получилось примерно полстакана воды. И тут обнаружилась проблема. Чтобы собака пила, она должна быть в сознании, чтобы прийти в сознание, ей нужно попить. Ваши предложения, Крепис? Я мысленно еще раз извинилась перед собакой, поддела рукой ее морду и нащупала большим пальцем уголок губ. Я еще не встречала животных, которые не открывали рот после того, как им надавливали в это место. Да, немного болезненно, но выхода у меня нет. Напоить собаку нужно обязательно, хотя бы немного. Я вздохнула, нажала пальцем на десну, собака приоткрыла рот. Язык, сухой, распухший и лиловатый, вывалился наружу. Я капнула на него немного воды. И еще немного. Прошла целая вечность, прежде чем собака втянула язык обратно, а потом уже открыла пасть сама и сделала лакающее движение языком в воздухе. Я снова плеснула воды на язык. После второго или третьего раза собака открыла глаза, и хотя взгляд еще был малоосмысленный, она потянула носом воздух. Видимо, искала стакан. Я поднесла его к ее пасти и она сама вылакала остаток воды. Попыталась встать и не смогла.

— Лежи, лежи, — успокоила я ее.

Я вылила из термоса весь кофе и положила туда немного снега. Да, конечно, термос потому и термос, чтобы сохранять температуру, неважно какой она будет. Но если холодный снег положить в горячую емкость, то они придут к компромиссу — горячее остынет, а холодное нагреется.

После этого я снова взяла собаку на руки, замотала шарф, чтобы он проходил между лапами, по брюху — там, где она лежала на снегу и там, где у нее совсем не было шерсти. Конечно, лучше всего было бы сунуть ее под куртку, но собака была слишком большой. И я сама бы замерзла, и собаку бы не согрела.

На дорогу мы вышли довольно быстро и на мгновенье у меня мелькнула мысль идти в деревню, проситься согреть собаку… Но вдруг это будут те самые люди, которые ее привязали в лесу? И даже если нет — пустят ли меня в тепло? Это ведь не на полчаса и даже не на час. Я повернула к платформе.

Мне повезло, электричка загудела в тот момент, когда я только стояла у расписания и пыталась понять, сколько мне придется ждать. В вагоне мне повезло второй раз — он оказался очень теплым и пустым. Я выбрала сиденье над самой печкой и положила на него шарф, а сверху собаку. Руки ныли. Ничего, пройдут. Я же понимала, что собака тяжелая, хотя и не выглядела очень крупной. Мы проехали две станции и я поняла, что уже согрелась. Я сняла куртку и укутала сверху собаку. И спустя четверть часа она перестала, наконец, дрожать. Ну вот, теперь можно выдохнуть. Собака выживет. Если бы она не согрелась за все два часа дороги, было бы уже сложнее. Я порылась в рюкзаке, но конечно же, не нашла ничего, чем можно было бы обработать ее пораненную морду. Ладно, это может потерпеть до дома. Я гладила ее большой лоб, трогала маленькие уши и надеялась, что она не отморозила их. На лапы и живот я пока предпочитала не смотреть. Конечно, они будут обморожены. Конечно, их придется лечить, и мне еще предстоит понять, как.

Дома мы оказались чуть позднее полудня. Я удивилась, когда это поняла. Мне казалось, что прошел целый день и что мое чувство времени снова подвело меня. Но часы подтвердили, что я не ошиблась.

В доме, в котором ты не прожил сотню лет и в который ты покупал только самое необходимое, трудно найти подходящую вещь, из которой можно сделать гнездо. Так что я просто взяла подушку, обернула ее своим огромным свитером и положила все это рядом с батареей. Рядом поставила тарелку с водой. Еда сейчас для нее не главное, я знала по себе. Мне приходилось замерзать в лесу, правда не связанной и не с завязанным ртом, но свое состояние я помню очень хорошо.

Я положила собаку на подушку. Подумала, не укрыть ли бедного зверя и решила, что пока не нужно. Она снова попыталась подняться, но только слегка изменила свою позу. Из скрюченного колобка она превратилась просто в лежащую собаку.

Я присела рядом с ней. Ее взгляд все еще был мутным. Что ж, если бы она начала лизать мне руки, я бы удивилась больше. Но вот то, что она не может встать, может быть совсем плохим знаком. Я медленно, позвонок за позвонком ощупала позвоночник. Вроде бы все в порядке. Конечно, у моих пальцев пока еще нет нужной врачу чувствительности, я пока не способна понимать происходящее глубоко внутри организма, но повреждения позвоночника вполне могу распознать. Могла бы распознать, если бы они были. Их не было. Я перешла к лапам. У нее были странные лапы — очень аккуратные и в то же время мощные. Красивые, ровные, в меру мускулистые. Видно, она знала лучшие времена и лучших хозяев. Наконец, я рискнула и развернула их подушечками. Да, там все оказалось плохо. Сбитые, в ранах, на когтях почерневшая кровь и комки земли. Земли? Там все было в снегу, а он выпал два дня назад. Значит, собаку привязали так давно? Люди, люди, я не хочу быть вашим другом.

Я вымыла ей лапы в теплой воде, вытерла, снова ощупала подушечки. Нет, кажется, больших обморожений нет. Настолько больших, чтобы прибегать к помощи хирурга. С остальным я справлюсь своими силами. Даже с этими страшными на первый взгляд ранами на морде.

Пользуясь тем, что собака спит и будет спать еще долго, я ушла в аптеку. Аптекарша, пожилая женщина с добрыми измученными глазами (ну, правильно, кто еще согласиться работать в круглосуточной аптеке первого января) с участием посмотрела меня и на мой набор — глюкоза и раствор Рингера, система капельниц, бинты, вата и жидкости для промывания ран. И я отважилась спросить у нее совета.

— Вы не подскажете, чем можно обработать обмороженные раны, чтобы быстрее заживали? — и не зная, зачем, я добавила. — Я собаку нашла… привязанную в лесу.

— С обмороженными лапами?

— И с перевязанной мордой. Там тоже раны.

— Вот смотри, — она сняла с полки флакон. — Пантенол. Пена. Брызгаешь прямо на обмороженные участки. На лапы. А для морды — вот это. — Она положила рядом другой тюбик, — на морду. Если нет инфекции. — Рядом лег третий тюбик. — А это, если инфекция есть… Подожди.

Она вышла куда-то в свою подсобку, благо других посетителей в аптеке не было, и вернулась через пару минут. К моим покупкам добавился еще один тюбик.

— Это норковый вазелин, я тебе просто так отдам, он у нас просроченный, продавать нельзя. Смазывай собаке лапы перед прогулкой. А то они в собачьей обуви не любят обычно гулять. — Она вздохнула. — Я пару лет назад сама с дачи привезла своего… Он к автобусной остановке примерз, бедный. Все хозяев ждал…

Я поняла, что плачу, и еле выговорила:

— Спасибо.

Она вздохнула.

— Это тебе спасибо, дочка. Все больше привязывают, чем спасают.

Я расплатилась, она сложила мои покупки в пакет. Пантенол и что-то еще оказались действительно дорогими, но я отнеслась к этому спокойно. Заживление ран никогда не было дешевым делом.

— И вот еще что… Первое время корми понемногу. Лучше всего детским питанием, мясное пюре с овощами… Оно и усваивается лучше, и точно качественное.

— Спасибо за подсказку, я бы не догадалась. — Я смогла улыбнуться. — Пойду куплю заодно.

— Как назвала своего найденыша?

— Пока не знаю. А вашего как зовут?

— Эрик. Он пахнет вересковым медом. Эрика — вереск по латыни.

— Хорошее имя, — согласилась я.