Сильная кровь

Глава 2

В последнее время, он все чаще стоял у карты. Он жил у нее, словно впитывая в себя все эти линии, тусклые коричневые цвета, поневоле запоминая ее наизусть со всеми нарисованными кругами и отметинами. Тут играло его воображение, тут он видел будущее так, как хотел. И тут терзали сомнения.

Он слыл очень уверенным в себе человеком. Разве может тот, кто ведет за собой самую мощную армию и самый сильный народ, сомневаться? Он не мог показать свою слабость, свои сомнения. Да и приходили они крайне редко.

Но тогда, когда тусклые цвета полностью загораживали собой мир, сомнения посещали его все чаще. Даже страхи.

Страх провала того, к чему он так долго шел. Он продумывал все до мелочей. Но всегда оставались нюансы. Что-то могло пойти не так. Хотя, что уж говорить, ему сопутствовала удача. И какая!

Он добился всего, чего хотел на этом этапе. И в гораздо меньшие сроки. Многие из его солдат поплатились за это жизнью, но не так много, как он допускал в своих планах. Меньше, гораздо меньше. А добыча на оставшихся с лихвой покрывала все горести потерь. Много добычи. Гораздо больше, чем планировалось. Его сторона была довольна. Все были довольны.

Он снова взглянул на карту. На ней можно было нарисовать большой ров, путь, где он прошел со своими солдатами. Столько поселений и городов. Ни в одном он не задержался надолго. Ставя наместников и уходя прочь. И ни один из его народа не остался. Все шли дальше. Каким бы богатым не был город, какой бы теплой не была страна. Они знали, зачем идут.

Гордились бы им его предки? Откуда бы они не взирали сейчас, они могут гордиться им.

Его прадед — завоеватель, взявший себе трон силой. Потомок прославил себя много больше. Уже много больше.

Есть ли место для сожаления в сердце завоевателя? Нет и быть не может. Есть ли место сомнениям? Вот для них дорогу не закроешь…

— Дар, последний хранитель установлен. — Смурт появился тихо. Раньше даже король вздрагивал, когда слышал внезапно его хриплый голос, похожий на шипение змеи, у себя за спиной или под боком. Теперь перестал.

Короля часто подмывало спросить, боится ли Смурт? Но он не позволял себе подобных слабостей. У королей нет друзей, способных выслушать и разделить их. Он должен быть уверен, иначе его сомнут. И он уверен: то, что сдерживало ИХ столько времени, удержит и сейчас. Они не перейдут границу хранителей. Как не перешли до сих пор. Тут нечего боятся. Они всего лишь отодвинули забор. Ненамного. И забор принадлежит только им. Захотят — сдвинут обратно. Когда придет время.

Он с широкой улыбкой повернулся к Смурту.

— Так начинаем!

Это безумное утро началось слишком рано. И, после столь одиозной ночи, с воспеванием ее подвигов, как-то слишком приземленно.

Дядя прислал целую орду нянек, которые стащили ее с постели с петухами, отмыли в десяти водах, как будто она в своей жизни на разу не купалась, умаслили, соорудили пъедестал на голове, подтянули грудь к подбородку корсетом и облачили в самое нарядное платье, под конец облив духами так, что дышать стало невмоготу. Даже привели соседского мальчишку, которому едва исполнилось двенадцать.

Мальчишка с недоумением уставился на Тайгу и только после подзатыльника явно одобрительно закивал. После такого вердикта, ее оставили на время в покое, строго настрого приказав не шевелиться, не трясти головой и ничего не есть.

Как только дверь за мучительницами затворилась, в комнату просочилась Ти, аккуратно неся сверток и все время оглядываясь, словно за ней следили.

— Молодец! — Тáйга осторожно развернула тряпицу, в которой показались кожаные ножны небольшого кинжала с несколькими ремнями.

— Вы же не убьете себя. — запричитала Ти, испуганно глядя на оружие. — Вы такая молодая. И все у вас будет хорошо…

— Ты с ума сошла? — Тáйга выругалась. — Я не настолько смелая, чтобы располосовать себе горло на глазах будущего мужа и тестя. Я бы предпочла выпить яд. Это всегда казалось менее болезненным и неприятным. Да шучу я! — Она посмотрела в наполненные слезами глаза своей служанки. — Это для меня… так… на память. Помоги закрепить.

Она задрала юбку, чтобы Ти застегнула ремни кинжала на бедре и животе. Потопала ногой.

— Перестань реветь. Сама же сказала, что меня там ждет лучшая жизнь. С красавцем юным мужем, при дворе. — Тáйга состроила гримасу. — И прочие прелести. Может, тебя потом перетащим. Вернусь-все расскажу, если у меня голова не оторвется раньше. — Она тяжело потрясла уложенными волосами и украшениями на них. — Как в этом ходить можно? Ты мне чего-нибудь с кухни стащи. Я с утра не ела. Эти злобные гарпии решили, что без завтрака я буду худее выглядеть.

Ти кивнула, не прекращая лить слезы.

— Сегодня пирог пекут ваш любимый. Я большой кусок оставлю.

Тáйга сглотнула слюну.

— Оставь. Можно два.

Снаружи послышался голос дяди.

— Удачи мне пожелай. — девушка быстро обняла служанку и шагнула навстречу открывающейся двери. Ти незаметно освятила ее позади защитным жестом. Тáйга уловила поднятую руку, сначала хотела сострить, но потом подумала, что помощь, все равно какая, не помешает.

Они встретились в большой неуютной зале. Упитанный голубоглазый мальчик, насупившись, уставился на свою будущую жену. Окруженный пятью слугами, он являл собой своеобразную крепость.

«Я бы до него все равно не добралась» — почему то подумала про себя Тáйга, исподлобья реверанса разглядывая охрану.

Всю дорогу в присланной за ней карете, она пыталась отрепетировать свое приветствие и самую милую и красивую улыбку, параллельно второй ногой зачем-то поглаживая теплую кожу ножен. Кинжал на бедре вселял чуть больше уверенности.

Когда-то давно, в прошлой жизни, она выпросила его себе у отца. Точнее, украла прямо из оружейной. Ей удавалось какое-то время прятать опасную игрушку в одежде, пока нянька не нашла его и не отнесла находку отцу.

Тогда Тайге здорово досталось. Но кинжал все-таки остался у нее: после хорошей порки первое, что она произнесла — это просьба подарить ей ту вещь, за которую она отдала на растерзание пару мягких мест на своем заду. И обещала впредь предоставить их еще, если понадобится. Отцу ответ понравился. На следующий день ее выпороли еще раз, для закрепления эффекта. То, что воровать — это плохо, она усвоила крепко накрепко. Но кинжал отец подарил, пристроив к нему дополнительный ремень внизу живота, почти на бедрах.

Сейчас, стоя перед этим голубоглазым увальнем, она была благодарна, что с ней частица чего-то родного и знакомого. Для себя она решила, что это должно придавать сил. Пусть отец не рядом с ней, но вещь, знавшая тепло его рук, его пот и усталость, его довольство полученным результатом, такая вещь просто обязана приносить удачу и уверенность.

— И сколько тебе? — парень еще сильнее сморщил нос.

— Девятнадцать, ми… — она запнулась. Почему никто не сказал ей, как обращаться к этой пышке? — …милорд. — она еще раз поклонилась.

— Много. — он закусил губу. И замолчал. Разговор не клеился. И ее внешний вид явно не производил нужного впечатления.

Охрана мальчика, состоящая из высоких дюжих молодцов, дружно осклабилась.

— В «Долгой жизни» говорится, что для двух любящих сердец, бьющихся как одно, годы неважны… — Тáйга почувствовала себя идиоткой. И снова поклонилась.

Уголки губ молодого лорда опустились еще ниже. Вряд ли он был знаком с «Долгой жизнью», которую и Тáйга то прочитала на спор с дядей.

Они еще какое-то время простояли молча, пока в залу не вплыла пышнотелая мамам. Тáйга вновь склонилась, чувствуя, как по спине, и по груди под корсетом текут струйки пота.

Мать мальчика прошествовала прямо к ней, подняла за подбородок и стала разглядывать, близоруко щурясь. Дородная мамаша в годах, от которой несло потом и съеденными пирогами.

— Рот открой, — скомандовала она.

Тáйга чуть языком не подавилась, но послушно разинула рот.

«Словно кобыла на рынке. Может, так оно и вернее будет. Дядя ее удачно кому-то продал…»

— Я не знаю, о чем с ней говорить, — пожаловался матери сын, печально ковыряясь в пухлом носу.

— А тебе с ней не обязательно разговаривать. Уже решено все. — Тетка оставила рот и подбородок Тайги в покое, больно ощупала грудь и отчалила в сторону. — Могло быть и хуже.

— Тогда я пойду, у меня лук новый, не пристреленный. — Мальчишка осмотрел содержимое пальца, только что изъятого из носа, развернулся и быстро вышел наружу, не обращая более внимания на Тайгу, удивленно хлопающую глазами.

Она так и осталась стоять, пока пышная мамаша не подпихнула ее к выходу.

— Иди следом, глупая! И понравиться старайся.

Понравиться. Точно! Именно за этим она и нацепила весь этот безумный наряд для этого наглого пухлого юнца. И от этого зависит ее дальнейшее здесь существование. Неужели она не найдет, как развлечь молокососа?

Она вылетела следом во двор, теряя шпильки из прически, как раз, когда мальчик натягивал тетиву. Стрела чуть слышно пропела и мягко ушла в сенное чучело, стоявшее шагах в пятнадцати от стреляющего. Чучело было огромным и промахнуться удалось бы лишь чудом.

— Милорд, я восхищена… — одна из шпилек скользнула вниз вместе со струйкой пота и зацепилась где-то внизу между корсетом и мокрым телом.

— Ты еще тут? — Мальчишка удивленно оглянулся на нее.

— Мы могли бы подружиться, милорд… — Тáйга пристроилась позади вновь натягивающего тетиву отпрыска знатного рода.

«Почему же так жарко? Тут совсем не жарко. Это все от нервов.»

— Зачем мне с тобой дружить? Ты — моя жена. — еще одна стрела ушла вниз чучела.

Стрелял будущий муж, мягко говоря, не очень.

— Ну… мы могли бы найти общие занятия…

— Ты разбираешься в оружии? Доспехах? Умеешь стрелять или драться? Ездить верхом? — мальчишка смерил ее снисходительным взглядом. Ти была права насчет роста. В свои тринадцать, он уже был выше ее. — о чем мужчина может разговаривать с женщиной?

«Мужчина!»

— Я люблю собак и лошадей. — Тáйга осторожно отодвинулась, боясь как бы горе-лучник не умудрился убить ее до свадьбы.

— У тебя есть лошадь?

Тáйга покачала головой.

— У тебя есть собака?

— Дядя не подпускает больше меня к лошадям. На конюшню мне ход заказан.

— Почему? — парень заинтересованно оглянулся.

— Я натерла белую кобылу дяди смоком. И когда он выехал на ней в город, на солнце она стала ярко синей. Местами. И еще был случай…

— Синей? — парень опустил лук. — Я это видел. Над ним весь город смеялся.

— Я не знала, что он во дворец едет. А то не стала бы делать.

— Это было очень смешно. Тот пунцовый лорд на синей кобыле. Его надолго запомнили. — голубые глаза мальчишки заискрились от удовольствия. А что еще за случай?

— Еще… — И Тáйга рассказала про хмельные ягоды, скормленные лошадям, про чучела кур, висящие у окна соседей, испорченный городской фонтан, и, наконец, про глазодера и выбегающих голых мужчин из бани.

— И ты в девятнадцать лет занимаешься такими вещами? — отсмеявшись как следует, мальчишка снова натянул лук. Этот вопрос был скорее похвальбой. Что-то вроде «ты уже стара, но неплохо держишься», но Тайге он послышался совсем по-другому. Это другое, не дающее покоя. Своими выходками она забивает свою странную никчемную жизнь. Занимается ерундой и вредит окружающим, не принося ни малейшей пользы. Единственная польза — это ее возможный брак. Конечно, мальчишка вовсе не это имел в виду. Но об этом столько думала она сама!

Но главное — мальчишка смеялся, и она уже стала надеяться, что нащупала путь доброжелательности, когда все изменилось.

— Кто это? — мальчишка крикнул двум солдатам, тащившим через двор какого-то человека в лохмотьях.

Солдаты остановились, почтительно склонив головы перед маленьким лордом, а лохмотья, лишенные поддержки, рухнули вниз, как тюфяк.

— В городе нашли. Людей пугал. Неизвестно откуда.

— Как это неизвестно откуда? — мальчишка быстро подошел, заинтересовавшись происходящим и напрочь забыв о своей невесте. — Допросите!

— Так немой он. — один из солдат провел по рту. — Совсем не говорит. И не в себе он, милорд.

Тáйга издалека рассматривала человека в буром тряпье, полувисящего между двумя солдатами. Кроме пугающей и, наверное, воняющей груды лохмотьев, делающей его похожим на упитанный огромный мешок, картину дополняли лохмотья темных длинных, почти до пояса, волос, свисающие с головы и торчащие колом в разных направлениях. Так, что лица почти совсем не было видно. И невозможно было сказать, старик перед тобой или юноша.

— Немой? Или не хочет говорить? — Маленький лорд вынул из ножен небольшой кинжал, сунув его почти под нос бродяге. Тот даже не дернулся, то ли не понимая, что с ним происходит, то ли проявляя верх глупости. — Ставьте его к мишени! — глаза лорда загорелись, когда он шел обратно к Тайге.

— Мой отец может стоящего человека стрелами обшить как ниткой! — мальчишка гордо взялся за лук. — Если может говорить, то сейчас самое время!

Тут Тáйга сообразила, что этот маленький гаденыш собирается сделать. Стрелял он отвратительно и мог попасть куда угодно, кроме нужной цели. Куда была направлена первая стрела, неизвестно, но воткнулась она прямо перед ногами бродяги, чуть не войдя в его ступни. Тот даже не пошевелился. Вторая пролетела далеко мимо головы.

Тайге стало дурно. Она смотрела на своего будущего мужа, с удовольствием расстреливающего человека, словно шкуру животного, и в ней подымалась волна отвращения. К нему, к себе. За то, что ничего не делает. Стоит и смотрит.

— Милорд, а если вы пораните его?

— Ты сомневаешься в моей меткости? — он зло покосился на Тайгу. — Даже если я промажу, и превращу этого полоумного в ежа, ничего особенного не случится. С бродягами у отца разговор короткий. Их даже в тюрьму не забирают. Нечего кормить всякий сброд!

— Но милорд, он же не сделал ничего плохого. Стоит ли за это убивать?

— Я пока не собирался его убивать! — он разозлился. — Ты пытаешься указывать мне? Тут я решаю! Если промахнусь — значит это его судьба. Не будь твой народ столь труслив и мягок на руку, вас не завоевали бы! И ваши лорды продолжали бы сражаться, а не лизать пятки новому королю!

Гнев залил лицо девушки.

— Милосердие часто делало людей великими. Людей, а не мальчишек, стреляющих в немощных бродяг! И мой народ не труслив! Вы поубивали не только мужчин, но даже женщин и детей, которые выходили отстаивать свои земли и честь!

— Ты, видимо, в их число не входила! — он рассмеялся ей в лицо. — Женщины и дети! Поэтому победа осталась за сильнейшими! — он сунул ей в руки лук. — Давай! Защищай свой народ! Одна стрела. Попадешь в солому рядом с ним — отпущу его живым. Улетит мимо — я сделаю из него подушку для иголок.

Тáйга со страхом посмотрела на острие протянутой стрелы. Гнев моментально улетучился. Что она натворила?

Лук оттягивал руки. Бродяга своими лохмотьями закрывал соломенную мишень почти полностью. Да она при всем желании не попадет в эту солому!

Вот он выбор: смеющийся малолетний враг, острие стрелы и две мишени: его горло и незнакомый человек, лица которого она даже не видит. Сумасшедший. Попавший невовремя не в то место. В своих снах она бы стрелой раскромсала горло этому нахаленку, выпустила кишки страже и освободила бродячего безумца. Пожалуй, еще и дом спалила бы на прощание.

Она медленно подняла лук и попыталась натянуть тетиву. Стрела соскочила и свалилась. Опять. Опять.

— Милорд, что я буду рассказывать нашим детям? Что их отец в первую встречу дал мне возможность убить человека? — голос был тихим и дрожал.

— Дал возможность спасти нищего бродягу, — юный лорд снисходительно наблюдал за ее попытками.

— Я не умею стрелять. Я никуда не попаду. И я убью его. Это будет моим клеймом.

— Блах тебя забери! — мальчишка выдрал у нее лук. — Эй, ты, обезьяна! Ты обязан ей жизнью! — закричал он недавней мишени. — А у тебя будет еще уйма возможностей заработать свое клеймо. Проводите мою невесту в ее комнату. — приказал он одному из своих охранников. И отвернулся.

— В какую комнату? Разве я не могу поехать домой? — Тайгу грубо подтолкнул сзади охранник.

— Теперь тут твой дом, — нагло осклабился он. — Привыкай.

В комнате были кровать, стол, стул и большое серебряное зеркало. Большего для невесты маленького лорда не требовалось.

Бросившись на кровать, Тáйга ревела от отвращения к самой себе. Нож взяла! Да надо было себе горло перерезать еще дома! И сейчас еще не поздно. Но не оставаться с этим ублюдком. Нашим детям! Как вообще такое представить можно?

Она достала теплый нож. Прикоснулась лезвием к шее. И заревела еще сильнее. Как жить то хочется! Несмотря ни на что. Какая она жалкая.

Когда стемнело, принесли лампу и ужин.

Тáйга поковырялась нехотя в тарелке.

Затем прибежала тощая женщина, притащив ворох одежды. Усадив девушку на стул, принялась раздирать спутанные волосы. Принесла воды и тонкую ночную сорочку. И все так же молча удалилась.

«Я словно пленница. И даже имени своего лорда не знаю.»

В политические вопросы она не влезала и никогда не интересовалась. Советник короля. А кто был это советник? Для нее — еще один даур, пришедший на ее землю. В городе говорили, что власти у него — почти столько же, сколько у короля. Но и до этого Тайге не было дела. Сейчас она жалела обо всем. Если хочешь привыкнуть и жить в этом новом мире — нужно знать очень много.

Следующий гость вошел без стука. Тáйга тревожно забилась в угол, подальше от высокого человека со звериными повадками.

— Мой сын сказал, что его невесте не очень повезло с характером. — он внимательно ее разглядывал.

— Лорд Смурт, я сожалею, что могла обидеть вашего сына. — Тáйга поняла, кто перед ней. — Я надеюсь, мы поладим в дальнейшем. Я приложу все усилия.

— Не сомневаюсь. Это в твоих интересах. Нам не нужны новые восстания или новые войны. Народ должен понимать, что мы теперь уже не завоеватели. И он должен видеть пример самых достойных своих семей. Мы объединяемся. И только так мы сможем существовать дальше. Ты это понимаешь?

Она кивнула.

«Достойная семья. Как в бреду.»

— Может быть, спустя годы, вы даже будете на равных. Забыв про прошлые обиды. Но сейчас, твое будущее только в твоих руках. Будешь ли ты заключенной в этом доме. Или попытаешься стать хорошей и послушной женой для моего сына. Я говорю послушной, потому что большего от тебя не требуется. У него сильный стержень, у которого хорошее будущее. Так что, послушание — все, что от тебя нужно. Ты поняла? — У королевского советника был тихий, чуть шипящий голос. Но сомнений не оставалось, что он может тут же перерасти в раскаты грома. Он держался очень прямо и двигался быстро и бесшумно, хотя его коротко стриженные волосы слегка покрыла седина.

Хотя она так и не узнала имени его сына, про лорда Смурта знали все в Скаре. Все, кроме нее. Глупая девчонка, убивающая свое время проказами. Почему она не расспросила хотя бы дядю о своих грядущих родственниках?

Равный королю.

Так часто говорили о нем. Будучи правой рукой правителя и самым близким и доверенным его лицом, лорд Смурт знал все обо всем, что творилось в стенах Скара и многое, что происходило за его стенами. Короля такие мелочи не волновали. Он знал, что на своего советника можно положиться. Дар вел страну по одному ему ведомой дороге, предоставляя Смурту подчищать всю грязь в пути, заботиться о выгребных ямах и гниющих мертвецах, не выдержавших дороги.

Она снова кивнула, желая только побыстрее избавиться от этих звериных глаз.

— Вот и славно. Сын скоро придет. Переодевайся. — Он повернулся к двери.

— Придет? — слова вырвались сами собой.

— Я воспитываю настоящего мужчину. Он знает, как обращаться с женщинами. Просто будь послушной, если не знаешь, что делать. — Он вонзил в нее свои глаза.

Мысли закрутились с лихорадочной быстротой. Обо всем и ни о чем.

— Но мы не женаты! — это был почти крик.

— Чтобы спать с женщиной, не нужно на каждой жениться. Незачем тянуть. Чем раньше мы разбудим зверя, тем лучше. Не так ли? Позже ты поймешь. У дара нет времени ждать.

Тáйга ничего не поняла, из последних сказанных Смуртом слов. Ей начало казаться, что она попала в какую-то ловушку, и она медленно сжимается, давя на нее. И выхода не было. Никакого.

Она склонила голову.

— Надеюсь, милорд не посчитает для себя унизительным прикасаться ко мне в лунные дни.

— Пытаешься оттянуть время? Я не верю тебе.

Тáйга подняла голову и встретилась с хищным взглядом. Руки задрожали.

— Я и сам могу проверить. — Он сделал шаг вперед.

Сам!

Она сунула руку под длинное платье и новую юбку, и провела ладонью по острому теплому лезвию, прикусив губу, чтобы не закричать. Выставила вперед руку.

Смурт с отвращением отвернулся.

— Я прикажу, чтобы принесли тряпок. И еще воды. — с этими словами он вышел из комнаты.

Тáйга стояла, стараясь унять рвущийся наружу воздух. Дыхание никак не приходило в норму, заставляя тело лихорадочно дрожать.

Сколько она выгадала? День? Два?

Капли крови стекали вниз по пальцам. Порез оказался сильнее, чем нужно.

Пришла служанка и притащила чистых тряпок. Еще лампу, еще воды. Поклонилась и вышла, заперев дверь.

Тáйга сунула пылающее лицо в воду. Прохладная вода отрезвляла голову. Потом опустила туда порезанную руку. Кровь замутила воду, клубами от раны подымаясь к поверхности.

Ее загнали в угол. Все. Дальше будет только хуже.

Еще вчера она была беспечной девчонкой, бедокурящей соседям назло и для смеха, которую не волновало собственное будущее, а теперь она — пленница своего будущего мужа. Малолетнего мужа, способного просто так убить человека. И ей нужно придумывать и лавировать, чтобы ее не сожрали эти хищники.

Она вынула руку и перетянула чистой тряпицей, глядя как бледными пятнами проступает кровь.

Чего они хотят от нее? Благородных девиц выдавали замуж девственными. Благородства в ней нет. Значит ли это, что ею будут пользоваться как тряпкой? Что значит для лорда взять в жены простолюдинку? Зачем лорду такая жена, как она? Она никогда не будет для мужа чем-то больше, чем щель между ног. Через несколько дней она станет законной женой, и раздвигать ноги превратится для нее в обязанность. Будет ли она ненавидеть его всю жизнь? Или со временем и эта грань сотрется?

А чего хотела она? Рано или поздно дядя нашел бы ей пару. И пусть он не проявил бы желания нашпиговать бродягу стрелами в первый же день знакомства, был бы он лучше юного лорда? Свыкнувшись с мыслью о своей свадьбе, почему она не свыклась с мыслью о муже?

Она прошла вдоль комнаты, остановившись у окна.

«А что если?»

Кому она нужна? Лорду найдут новую жену, благородных кровей, с хорошим характером, способную спокойно переносить его присутствие, а также его отца и мамашу. А она будет далеко отсюда.

Устроится служанкой в другом городе. Она образована, умеет читать и писать, может нянчить детей. Даже может быть подругой для благородной девицы. Она уже думала об этом не раз. Не вечно же сидеть у дяди за пазухой и ждать подходящего мужа. Она сильная и сможет прокормить себя и позаботиться. Говорят, с мозгами человек может пойти гораздо дальше… А ей далеко не надо.

Она вспомнила улыбающегося отца. Дядя говорит, что мозгами она в отца пошла, а он не последний человек был. Четыре стены его бы не удержали. Она вполне сможет пробраться домой. Взять еды, одежду. Грабить дядю неприятно. Но он мог бы выделить ей несколько монеток на дорогу. Ей много не надо. Хватило бы добраться до старого дома за городом. Где прошло ее детство, пока отец с семьей не перебрался в город. Где они жили с бабушкой… Порой Тайге казалось, что это было самое счастливое время в ее жизни: когда еще была жива мама и маленький Эйон, когда бабушка рассказывала ей сказки, а брат громко топал по дому, только — только научившись ходить и размахивая очередным толстым прутом. Город забрал себе всех ее родных. Мертворожденная сестра позвала мать за собой. Оставшаяся одна в доме, бабушка быстро состарилась, а, переехав в город, так и не смогла привыкнуть к каменной мостовой Скара. Темная богиня позвала ее через два года после смерти мамы. Ее дом остался там…

Там, возле западной стены есть маленький тайник. Там есть золото, немного, но хватит, чтобы уйти подальше. Там семейные обереги. Все, что осталось от ее семьи. Она — все, что осталось от ее семьи.

Насколько именно она нужна советнику? Что он там в ней учуял? Незаменимых людей не бывает. Найдут другую.

Девушка вновь подошла к окну. Третий этаж. Высоковато. Еще раз оглядела комнату: даже веревку не к чему привязать. Да и веревки нет.

Даже если она спустится вниз, как выйти за ворота? Там охраны больше двух человек. Может, пожар в комнате устроить? Но тряпки загорятся быстрее, чем она до земли спустится. А на фоне зарева ее будет прекрасно видно. Вокруг дома стена из гладкого камня. Не перелезешь. Этот дом раньше Баратам принадлежал. Она вспомнила их детей, с которыми они частенько играли. Пока они не стали слишком взрослыми, чтобы якшаться с дочерью оружейника. Мужчин из дома убили. А где теперь мать с детьми, она не знала.

По двору прошел один из солдат и пнул какую-то кучу, лежащую недалеко от освещенного факелами прохода.

Бродяга!

А если его развязать? Куда устремится невменяемый нищий? Отвлекутся ли на него охранники? Тáйга вздохнула. Слишком много если. Ей нужна всего минута, чтобы выскользнуть за ворота. Минута. Значит, надо заставить его шевелиться. Отдать нож. Бродяга с ножом наделает больше шума, чем бродяга без ножа.

Отнеся огонь подальше от окна, она потушила лампу. Долго сидела в полной темноте, прислушиваясь ко всем шорохам в доме и за окном. Кому молиться в таком случае? Матери? Чтобы оградила от неудачи и боли падения? Или отцу, чтобы дал силу? Или новому божеству? У него крылья есть. А крылья бы сейчас не помешали.

Все, пора.

— Помогите мне Боги. Все. — и шагнула к окну.

Платье страшно мешало, когда она, повиснув на вытянутых руках из окна, пыталась нащупать хоть какой-то выступ. Земля предательски манила. Казалось, стоит лишь отпустить руки и ты приземлишься внизу. Целая и невредимая. Но, несмотря на всю ту кучу тряпья и тяжеленный набитый матрас, что она выбросила под окно, падение грозило обернуться осложнениями. Кроме того, под окном были посажены колючие кусты роз, так любимых женщинами Баратов. Тряпки повисли аккурат на них. Грохнувшись на такой куст, на метр поднимающийся от земли, Тáйга произведет столько шума, что сюда сбегутся все слуги.

Нога все — таки нащупала выемку. Взмокшая девушка перевела дыхание. Она повисла всем весом на слабом корне, пробивающимся между камнями стены и скользнула еще ниже. Стала ногами на нижнее окно. Стебель не выдержал. Глухо охнув, Тáйга полетела вниз, ободрав о стену плечо и, шмякнувшись прямо на колючий куст, который в свою очередь прогнулся и еще шибанул ее о землю.

Тряпки, одежда и сброшенная вниз постель сделали свое дело.

Лежа среди колючек, девушка зажимала себе рот, чтобы не завыть от боли. Ей казалось, что грохот, произведенный ее падением, уже разбудил весь дом, и сейчас куча солдат сбежится, чтобы поломанную, ее запереть навсегда в какой-нибудь клетке.

Но дом все так же спал.

Она тихонько пошевелила ногами и руками. Попробовала приподняться. Приложилась она, конечно, хорошо. Но, вроде, все целое. В темноте, над головой зиял проем второго окна, откуда она свалилась. Не так уж и высоко. Может, обошлось?

Она привстала. Больно. Но терпимо.

Теперь к стене.

Она долго ходила вдоль стены, замирая при каждом шорохе и ощупывая за что бы уцепиться. Но так ничего и не нашла. Даже слезу пустила от бессилия и злости. Оставались только ворота. И связанный бродяга на пути к ним.

Нищий был привязан к небольшому столбу кучей веревок. От его тряпок шел прелый смрад.

Подобравшись сзади к узнику, Тáйга перешла на громкий шепот.

— Я сейчас тебя освобожу. Ты сможешь отомстить. Помнишь, как тебя хотели убить? Ты можешь войти в этот дом и напугать всех до смерти. Можешь отомстить. Делай, что хочешь. Понимаешь меня? Надеюсь, что понимаешь.

Лица его Тáйга не видела. Но рассчитывала, что он хотя бы какое-то движение устроит. И этим отзовет солдат от ворот.

«Дай мне минуту, одну минуту. И маленькая дверь с торчащим в ней ключом станет путем на свободу.»

Перед тем, как разрезать последние веревки, у нее вдруг мелькнула мысль: «А что, если не все часовые уйдут от ворот?» Но было уже поздно.

Она так и не поняла, как именно ее нож оказался у ее горла, а сама она в подвешенном состоянии от земли.

— Что ты делаешь? — задыхаясь зашипела она. — Я же помогла тебе…

Но воздуха оставалось все меньше, а ворота стали приближаться.

Бродяга не прятался. Он легко тащил девушку перед собой, идя прямо на стражу. Те не заставили себя долго ждать.

— Стой! — трое охранников разом появились перед ними. Тáйга плохо их видела. Они оставались в темноте. Лишь глаза ближайшего, вышедшего под пламя факелов, округлились от удивления.

— Отпусти девушку и бросай нож. Тебе не выйти отсюда. В городе солдат полно. Стража ходит. Даже если за ворота выйдешь. Тебя поймают и кожу живьем сдерут. — тон охранника не обещал ничего хорошего.

Тáйга подумала, что и с нее, пожалуй, сдерут, если узнают, кто все это начал. Если она живая останется после всего этого.

Она неудобно висела под локтем бродяги. Лохмотья давили на шею все сильнее.

— Отпусти девчонку! — голос раздался еще громче и ближе. Сзади подошел еще один страж.

То ли от неожиданности, то ли в качестве тряпичной куклы, ее легче было переносить, бродяга сжал локтем еще сильнее. Настолько, что в глазах у нее поплыло. Она вцепилась в руку, отдирая от себя эти смертоносные тряпки, разодрала их, добралась до кожи и яростно вцепилась ногтями, стараясь разжать хватку. Это было последнее, что она запомнила. Дальше картинка исчезла, покрывшись темным противным туманом.

Она снова была в холодном подвале. На холодном полу, шуршащем крысами и мышами… Где-то над головой слышны шаги, потом снова все затихает и становится немым, словно реальность ушла. И снова она приходила в ужас, думая, что это может быть не сон. Но сейчас это было всего лишь сном, и надо заставить себя проснуться.

Тáйга резко села, оглядываясь вокруг, ожидая чего угодно и откуда угодно.

Действительность оказалась довольно странной: сидя в неглубокой канаве, она созерцала позади себя стены города, укрытые рассветным густым туманом, а вокруг — едва начинающую утреннюю жизнь деревню. Недалеко в тумане послышались удаляющиеся тяжелые шаги. Холодная канава с мутной вонючей водой на дне стала ее пристанищем на несколько часов. Или минут?

Рядом она с удивлением обнаружила свой нож.

Что произошло там, в городе, у ворот дома лорда Смурта? Оставалось только гадать. Ее бросили в канаве, но не убили, или бросили, думая, что она уже мертва? Она подобрала нож и заправила в тонкие ножны у бедра. Грязное, местами подранное платье, тянуло вниз и пропитывалось все больше и больше холодной весенней влагой. Нет, тут она недавно. Иначе ее платье уже давно бы превратилось в набухшую огромную тяжелую тряпку.

Все, что она собиралась сделать: вернуться домой, собрать вещи, еду и деньги, все накрылось рассветом. В город возвращаться нельзя. Если только она не собирается отчитываться перед Смуртом и его сыночком за завтраком. С другой стороны, топать без еды, одежды и воды несколько дней — сомнительное удовольствие.

Рывком девушка поднялась на ноги. Ушибы отозвались болью, и она тихонько охнула. Падение со стены не прошло бесследно. Порез на руке тоже побаливал. Развернув тряпку, Тáйга увидела запекшуюся кровь и начавшие стягиваться края чистой раны. Острый нож помог.

С двух дворов ее прогнали. Попрошайка, в разодранном нарядном платье, просящая хлеба, не внушала доверия и не вызывала сострадания. Молодая хозяйка третьего двора погрозила ей кулаком и взялась было за вилы.

— Да постой ты! Неужели у тебя в жизни не было трудных моментов? Я от мужа сбежала. Он бьет меня! — Тáйга попятилась от выставленных вил. — Я могу купить еду. — Она быстро стала расстегивать крохотную серебрянную сережку, в которой ценности было на флягу дешевого вина. Дядя драгоценностями не баловал.

Женщина посмотрела на сережку, тускло сверкнувшую в руке и молча пошла в дом. Немного погодя, вынесла полбуханки черствого хлеба, завернутого в тряпицу и кружку с молоком.

— Ешь и уходи.

Тáйга выпила молоко и аккуратно завернула хлеб. Спасибо говорить не стала. Злость на жадную крестьянку заставила швырнуть ей кружку обратно.

— Чтоб тебе такой хлеб внуки подавали за деньги! — она в сердцах плюнула и быстрее ретировалась прочь со двора, подбирая тяжелый подол свободной рукой.