Si vis pacem parabellum

Глава 11

Последний относительно мирный 1940-й год, Ольга встретила в отдельном полку специальных средств воздушной разведки. Перед самым Новым Годом ее вызвали в Москву и Артузов, в торжественной обстановке, под пластинку исполняющую гимн Советского Союза вручил ей ее третий орден — Трудового Красного Знамени, уже второй такой в ее наградном листе. За заслуги в деле создания новых лекарственных препаратов и становления советской фармакологической индустрии.

— Служу трудовому народу! — звонко ответила Ольга на поздравительную речь, и гордо выпятила свою грудь навстречу рукам комиссара госбезопасности первого ранга. Но он ограничился тем, что сунул ей коробочку с орденом в руки и целомудренно поцеловал в щеку.

После того, как они быстро выпили по рюмке коньяка и за высокую награду, и за 60-летие товарища Сталина, за достижения внешней разведки в уходящем году, за еще один орден врученный ее руководителю, Ольга заявила:

— А у меня для вас тоже есть небольшой подарок. На орден не тянет, но в общую копилку пойдет. Как вы знаете, Гитлер маниакально боится англо-французского удара по Рурскому индустриальному региону, жизненно важному для германской экономики, и расположенному в непосредственной близости от границ с Голландией и Бельгией. Поэтому, сразу же после польского похода и заключения с нами соглашения о новых границах, начал требовать у своих военачальников немедленного превентивного удара по этим странам и северной Франции. Собственно, поэтому я и рекомендовала затягивать переговоры о границах насколько можно. Но в немецком генштабе очень сильна оппозиция планам фюрера, которые откровенно саботируются, а сроки начала кампании постоянно сдвигаются. Так вот, очередной срок назначен на середину января. Но буквально за несколько дней до начала операции, план «Гельб» попадет в руки к бельгийцам, соответственно, и к французам, и к англичанам. Это совершенно темная история, в которой будет участвовать самолет, сбившийся с пути, тупой штабной офицер, не сумевший в течение часа сжечь сверхсекретные документы и много других странностей. По суммарному идиотизму в разряд случайностей не вписывается никак. Нам это выгодно, поскольку в очередной раз отложит операцию, поэтому детали сообщать нашим «союзникам» не стоит, но намекнуть, что британская разведка разрабатывает операцию по похищению плана «Гельб», стоит. Пусть боятся нашей осведомленности. Самая страшная угроза — та, которую ты не понимаешь.

— Когда ж им намекать, если ты дат не помнишь. Слишком опасно. Раньше скажешь — дров можно наломать, позже — курам на смех.

— Чего же так сразу — не помнишь. Абидна, панимаешь. То ли девятого января, то ли десятого. Если утром десятого января передать немцам инфу — «Британская разведка сегодня или завтра проведет операцию по похищению плана Гельб», то ничего не изменится, а наша осведомленность не только о плане Гельб, но и о том, когда его украдут, ни у кого не вызовет сомнения.

— Это уже выглядит, как издевательство. Дураку понятно, что таких совпадений не бывает, и мы нарочно задержали информацию.

— А на этот случай есть одна идея…

Выслушав очередную «гениальную» идею своей подопечной, Артузов скептически заметил:

— Я, конечно, изложу твой план товарищу Сталину, но вряд ли… а информация о срывах сроков поставок заказанного оборудования достоверная, или ты ее придумала?

— Я, Артур Христианович, все придумываю, но как вы успели в этом убедиться, делаю это весьма достоверно. Поэтому ваш вопрос удивляет и обижает. А ответ на него вам дадут сами немцы. Дайте запрос, а в зависимости от ответа на него можно будет принимать решение, как действовать дальше, промолчать или грубо намекнуть.

Сразу после Нового Года правительство Советского Союза уведомило немецкую сторону, что по имеющимся у него данным выполнение советских заказов идет со значительным отставанием от графика. Если ситуация коренным образом не изменится, это приведет к срыву графика поставок Германией, заказанного советской стороной оборудования. Правительство Советского Союза просит правительство Германии принять незамедлительные меры и уведомить советскую сторону о предпринимаемых шагах направленных на исправление сложившейся ситуации.

Буквально через несколько дней последовал ответ, что, поскольку, Германия находится в состоянии войны с Францией и Англией, то форс-мажорные обстоятельства не исключены, высший приоритет будут иметь заказы вермахта, а советской стороне в своих планах следует учесть это обстоятельство.

Утром десятого января, Артузов лично встретился с представителем Абвера, передал ему информацию о готовящемся похищении плана Гельб и попросил передать послу официальное обращение советского правительства. В нем выражалось беспокойство в связи с возможными задержками выполнения советских заказов, и была высказана убедительная просьба к германскому правительству еще раз рассмотреть поднятый вопрос и незамедлительно решить возникшую проблему.

— Но это же явное нарушение протокола, посол может не взять у меня этот документ…

— Мы же не формалисты. Уверен, когда он узнает, кто вам вручил это обращение, никаких проблем не будет, а будут… пусть обратится в наркомат иностранных дел, ему все объяснят. Поторопитесь. Полученная нами информация очень срочная. Нам, к сожалению, не удалось узнать точной даты. Возможно, операция начнется уже сегодня, возможно — завтра, а может, уже началась. Не стоит тратить время на пустые формальности. До свидания.

Гестапо среагировало мгновенно, взяв под контроль всех носителей секретной информации и напечатанные экземпляры плана. Но было уже поздно. Самолет, со штабным офицером и полным комплектом документов плана «Гельб» на борту, к тому времени уже совершил вынужденную посадку на бельгийской территории.

Рейхсканцлер Германии, Адольф Гитлер пришел в ярость, когда ему сообщили о пропаже секретных документов касающихся плана «Гельб» и всех обстоятельств произошедшего.

— Мой фюрер, совершенно очевидно, что русские специально придержали эту информацию до того момента, чтоб мы уже ничего не могли сделать!

— Причем здесь русские, рейхсфюрер! Для чего мы создавали гестапо? Чтоб получать от русских информацию, которую должно обеспечивать ваше ведомство? Вы можете объяснить, как может быть такое, что о наших секретных планах знают все кому не лень? Нас предупреждают о том, что секретные планы будут украдены, а наше гестапо не только ничего не знает, но и не может вовремя воспользоваться полученной информацией. У вас под носом действуют английские агенты, а вы бездействуете! Даю вам три месяца, чтоб исправить положение! Если подобная ситуация повторится, никакие прежние заслуги не будут приниматься во внимание! Что касается русских. Уведомьте посла, что дополнительное торговое соглашение разрывается нами в одностороннем порядке в связи с невыполнением их стороной взятых на себя обязательств! Вы что-то хотите сказать адмирал?

— Мой фюрер, прошу вас отложить это решение на неделю. Разрешите мне съездить в Москву, и лично встретиться с господином Артузовым. Я подозреваю, что подтекст его действий выходит далеко за рамки беспокойства советской стороны о сроках выполнения заказов. Насколько я могу судить, он не тот человек, чтоб действовать столь прямолинейно. Но это можно выяснить только в личном разговоре.

— Какой еще подтекст, адмирал? Вы можете выражаться яснее?

— Самый очевидный из них, это намек на то, что англичане и без этого имели достаточную информацию о наших планах. Но возможных других подтекстов очень много, мой фюрер. Для прояснения сложившейся ситуации и нужна личная встреча.

— Хорошо. Отправляйтесь в Москву. А вы, Гиммлер, немедленно займитесь реорганизацией работы гестапо. О результатах докладывайте мне еженедельно.

Через несколько дней, в одном из московских ресторанов, Артузов встретился с адмиралом Канарисом, по его просьбе. Начальник управления внешней разведки свободно владел немецким, и нужды в переводчике не было.

— Вы, безусловно, правы, господин адмирал, подозревая скрытый подтекст во всем произошедшем. И он достаточно очевиден. Мы полагали, что исполнители, получившие от нас документы и информацию, доведут свои интерпретации этого подтекста к сведению руководству рейха.

— Вы правы, господин Артузов, подтекст действительно очевиден, но, к сожалению, некоторые люди, занимающие весьма высокие позиции, не хотят замечать очевидного. Именно поэтому в Москву приехал я, а не господин Мюллер. Я хочу услышать это из ваших уст и докладывать фюреру не как собственные предположения, а как официальный ответ на официальный запрос. Естественно, все это в кавычках, ибо такие термины не уместны в беседе, которую мы ведем.

— Я вас понял. Безусловно, причиной очевидной задержки переданной нами информации не являются проблемы с выполнением заказов. Это беспокоит наше правительство, но поверьте, в нем работают достаточно разумные люди, чтоб понимать недопустимость столь грубого давления на партнера, с которым ты выстраиваешь долгосрочные отношения. На самом деле это было сделано только потому, что у нас есть точные данные о том, что основные положения плана «Гельб» уже известны британской разведке. Полученные документы лишь дополнят общую картину. С другой стороны, мы сомневались, что Генштаб вермахта серьезно обеспокоится, получив от нас информацию о том, что его планы известны противнику. С нашей точки зрения, ясность в этом вопросе была для Германии более ценной информацией, чем арест агентов нижнего звена и ложная уверенность в секретности разрабатываемых планов.

— На вашем месте, я бы все-таки попытался убедить партнеров, что их планы стали известны врагу…

— По вполне очевидным причинам, суть плана «Гельб» нас не интересует, и рисковать своими агентами, добывая не нужную ни нам, ни вам информацию, я никогда бы не стал. Поэтому, никаких доказательств и подробностей того, что известно британцам мы бы сообщить не смогли. Предложенного вами варианта у нас не было. Мы бы никого не смогли убедить, а утверждать что-то голословно — не в моих принципах. Могу вас заверить в одном, господин адмирал. Пока мы союзники, двойной игры с моей стороны не будет. Это все, что я могу вам пообещать. Но хотел бы, чтоб вы донесли до своего руководства простую истину. Информация — вещь очень дорогая. В данном случае, Германия ее получает в качестве бонуса, за исполнение заказов оплаченных отдельно и твердой валютой. С нашей точки зрения, наименьшее, на что мы можем рассчитывать, так это на понимание нашими партнерами этого факта и своевременное выполнение ими наших заказов. Не хочу хвастаться, но наши возможности в Великобритании несравнимы с вашими, адмирал. Те сведения, которые мы можем добыть сегодня, вы сможете получать лет через десять-пятнадцать, если будете упорно работать, и вкладывать деньги в агентурную сеть. Вам решать, продолжать ли наше сотрудничество, но мы хотим иметь четкий ответ и уверенность, что наши партнеры выполнят взятые на себя обязательства, а не будут ссылаться на форс-мажорные обстоятельства.

— Я передам моему руководству, все, о чем мы говорили, и вы незамедлительно получите ответ. Не знаю, каким он будет, но со своей стороны я сделаю все возможное, чтоб он был положительным. Еще один вопрос. Вы так сказали фразу, — «Пока мы союзники», будто не верите, что это состояние продлится долго. У вас есть для этого какие-то основания?

— Ничего, кроме умозрительных рассуждений. Предваряя ваш вопрос, вынужден отказать. У нас есть весьма умная поговорка, — «Не буди лихо, пока тихо», поэтому, не буду портить нашу беседу рассуждениями, на которые найдутся сотни аргументов их опровергающих. Я надеюсь, что наше сотрудничество будет долгим и плодотворным.

— Рад был нашему знакомству, господин Артузов и уверен, что ваши опасения беспочвенны. Хотя, я вас понимаю. Это бич нашей профессии. Разведчик должен подозревать предателя даже в старом и проверенном друге, не говоря уже о новом союзнике.

— Давайте выпьем, господин адмирал. За то, чтоб факты всегда опровергали такие подозрения…

Через неделю советский посол в Германии получил официальный ответ, в котором говорилось, что предприятия, выбившиеся из графика и создававшие узкие места в выполнении советских заказов, перешли на трехсменную работу и никаких задержек в сроках выполнения не ожидается.

Свежий воздух, утренняя зарядка, регулярное питание и отсутствие задач требующих чрезмерного напряжения ума, быстро вылечили расшатанную нервную систему, и Ольгина деятельная натура, вышедшая из внутреннего наркоза, начала осознавать окружающую действительность. Первое, на что она с удивлением обратила внимание, что вот уже две недели они с Галкой выбегали утром на пробежку, либо в гордом одиночестве, либо в компании с редкими энтузиастами, поднимающими свое тело на подвиг три-четыре раза в неделю. Все остальные военнослужащие и прикомандированные лица, сонными выползали на спортплощадку, десять минут махали руками (в лучшем случае), и, умывшись, с веселой песней отправлялись в столовую.

Такое состояние дел было для Ольги совершенно неприемлемым. И здесь физическая подготовка бойцов и командиров играла не самую главную роль. Чтоб сдать требуемые нормативы по различным показателям физического состояния своего организма, человек со средними данными, должен был вести здоровый образ жизни, и регулярно, желательно ежедневно, тренировать свое тело. А это в первую очередь вырабатывало характер, тренировало умение совершить волевое усилие, заставить себя делать не то, что хочется, а то, что нужно. Это был своего рода общий тест на профпригодность. Сумеешь заставить себя преодолеть собственную лень и слабости, значит, есть обоснованная надежда, что и других заставишь выполнять отданные тобой приказы.

Идеальных решений не бывает, Ольга это прекрасно понимала. Но это было правильное решение, пользы от которого было несравнимо больше, чем эфемерных потерь худосочных гениев стратегии и тактики. В народном хозяйстве чувствуется острая нехватка людей с мозгами, и если с армии, вместе с потоком пьяниц, разгильдяев и тунеядцев, вынесет пару тройку слабосильных умников, достойное место в жизни им всегда найдется.

Принимать очередную зимнюю сдачу нормативов по физподготовке в отдельный полк радиоразведки неожиданно приехала уполномоченная комиссия, и обычная шара не прошла, когда, пользуясь секретностью своей части, командир полка назначал проверяющих из числа командиров, служащих под его руководством.

Две третьих личного состава, во главе с комполка, не вложились в нормативы. Стараясь не светиться, Ольге все же удалось продавить немедленные оргвыводы. Комполка понизили в должности до комбата, а единственного из комбатов, уложившегося в нормативы, поставили на его место. На общем собрании командного состава, после того как новый комполка выступил с программной речью, несколько слов сказала и Революция Ивановна:

— Товарищи командиры. Все вы тут люди умные, многих из вас призвали на командирские курсы прямо с институтов и университетов, где вы изучали радиофизику. Я читаю на лицах многих из вас недоумение, раздражение и обиду на тупых солдафонов, требующих от вас сдачи каких-то дурацких нормативов по физподготовке. Солдафонов, не понимающих, что ум, интеллект — вот главная сила в современной войне. Я не буду говорить вам, что бороться с РЛС противник будет, используя все возможности: бомбовыми ударами, засылкой диверсантов, парашютным десантом. И не исключено, что вам, таким умным и знающим радиофизику, придется взять в руки автомат. Придется стрелять, бежать, чтоб защитить свою жизнь, чтоб не попасть в руки к врагу. Считайте, что я вам этого не говорила. Вы умные, все это знаете сами. Чего вы не знаете, и, скорее всего, не догадываетесь, так это того, что живыми попасть в руки врага вы не имеете права. Секретов много знаете. В случае войны, перед отправкой на фронт, вам об этом сообщат, и бумагу вы соответствующую подпишете. А это значит, что если вы не сможете бежать, в силу своего большого ума и слабого здоровья, то вам придется застрелиться. Если вы это сделать не сможете, застрелить вас придется вашим товарищам. Но поверьте, это не самое страшное. Представьте, что вы тащите своего раненого друга. В силу собственного слабосилия вы вынуждены его бросить, чтоб не попасть в плен вдвоем. Но оставить его живого вы не имеете права, а самостоятельно застрелиться, и хоть немного облегчить вашу участь, он не может. Вы умные ребята, надеюсь, вам не составит труда представить себя с пистолетом в руке и раненого друга возле ваших ног. Посмотрите ему в глаза и попробуйте нажать на курок. Наяву это будет намного страшнее и тяжелее. И последняя иллюзия, которую я обязана развеять. Мол, и без армии прекрасно проживу. В силу вышеназванных причин, вылетев из армии, вы окажетесь в спецпоселении где-то за Уралом. Там вы проведете от трех до пяти лет без права переписки, пока ваши знания не устареют и перестанут составлять государственную тайну. Не знаю, чем вы там будете заниматься: лес валить, землю пахать, но физическую форму вам там подтянут. Такая вот ирония судьбы, очень удачно описываемая народной мудростью — «за что боролись, на то и напоролись». Касательно хорошего могу сказать только одно, я, как и товарищ комполка, приложу все силы, использую все полномочия, предоставленные мне партией и правительством, чтоб в течение ближайших месяцев сделать из вас настоящих командиров Красной Армии.

Действовала Ольга проверенным методом кнута и пряника. Отличившихся награждала. Подходила в столовой, чтоб все видели, и торжественно награждала.

— Товарищ (лейтенант, ст. лейтенант, капитан, майор), за проявленные успехи в (физической подготовке, стрельбе, профессиональной подготовке), разрешите вручить вам этот подарок. От меня лично.

Дарила всем отличившимся нож разведчика с именным разрешением. Холодное оружие. Без разрешения иметь не положено. И целовала в щечку. Сачков и разгильдяев отлавливала в укромных местах и била. Без следов, но очень больно и обидно. В качестве бесплатной добавки к дисциплинарным наказаниям, предусмотренным уставом. Эти незамысловатые методы оказались очень действенными. Хотя многие ее втайне ненавидели, но сказать об этом вслух боялись, ибо большая часть командиров была готова ее буквально носить на руках. Особенно, после того, как побывали вместе с ней в госпиталях развернутых вдоль советско-финской границы.

Ольга просилась на фронт, хоть на недельку, но начальство сказало ясно и определенно: тот, кто дает советы высшему руководству страны и армии, должен понимать и принимать неизбежные последствия, которые привносит этот факт в его работу и личную жизнь. Крыть было нечем, но изредка посещать госпитали и общаться с ранеными, этого ей запретить не мог никто. Начальство кривилось, но разрешило, в составе делегации. Так сказать, будем прятать лист в лесу.

С делегацией дело долго не стало. Возглавил ее замполит полка (только потому, что об этом просила Галка, уже успевшая положить на него глаз), а кроме Светловой и Колядко в состав вошли еще четыре молодых командира, принимавших участие в самодеятельности и любящих это дело. Один из них, молодой лейтенант, по комсомольской путевке пришедший в армию из института радиофизики, смотрел на Ольгу такими восторженными, детскими, влюбленными глазами, что она просто не могла не обратить на него внимания.

Владислав вырос в семье учителей преподававших в гимназии еще до революции. После гражданской войны мать устроилась работать в школе, а отец преподавал курс общей физики в университете. В голове Владислава картина мира соткалась из причудливой смеси русской классической литературы, сонетов Шекспира, комсомольских лозунгов и музыки скрипки. Оба его родителя обожали скрипку, не умели на ней играть, остро чувствовали свою неполноценность и приложили все силы, чтоб оградить свои чада от подобной участи. То, что вместе с ним семь кругов ада обучения игры на этом непростом инструменте проходил его старший брат и младшая сестра, мирило Владика с окружающей действительностью.

Психологи давно заметили: чувство удовлетворения от своей жизни практически не зависит от абсолютной величины благосостояния человека и испытываемой им нагрузки. Ему достаточно видеть, что он живет так же, как и большинство окружающих. Значительные отклонения от средины, как в одну, так и в другую сторону вызывают значительный психологический дискомфорт, уродуя личность, лишая ее того неуловимого состояния, которое мы называем счастьем. Но то, что богатые не просто плачут, а делают это значительно чаще обычных людей, тема закрытая. Ибо способна поколебать устои современной цивилизации безуспешно пытающейся провести знак равенства между счастьем и безграничной алчностью.

В школе его в комсомол не приняли, происхождение у него было не пролетарское, а в общественной жизни он инициативой не блистал, пламенных речей не произносил. Перед выпускными экзаменами, его вызвали в школьный комитет комсомола. Комсорг был немногословен:

— Комсомольцем стать хочешь?

— Конечно!

— После школы подавай документы в институт радиофизики. Заводу «Радиолампа», во Фрязино специалистов не хватает. Специальный институт открыли. Объявлен комсомольский набор в новый институт. Мы тебе путевку дадим. Поступишь — примут в комсомол. Понял?

— Понял…

— Тогда держи путевку. В ней все написано: адрес, какие документы с собой иметь.

Так попал Владислав на радиофизику. В институте пообещали, что в комсомол примут после двух сессий сданных на «отлично». Оценка — «хорошо» по любому из предметов была достаточным поводом, чтоб отложить прием в комсомол до выполнения очередного комсомольского задания, на которые комсорг не скупился. Дескать, хочешь в ряды коммунистической молодежи — докажи делом, что достоин. Так продолжалось до третьего курса, когда его на очередном собрании таки приняли в ряды ВЛКСМ без предупреждения. Не успел он получить билет, как ему выписали комсомольскую путевку на командирские курсы.

— Комсомолец должен жертвовать личным ради общественного, — сказал на прощание комсорг его курса.

Вскоре молодой лейтенант оказался за колючей проволокой, в списках командного состава отдельного полка специальных средств воздушной разведки.

Любовь ударила Владислава, как бьет разбойник в темном переулке. Внезапно и насмерть. Если бы у него была практика общения с девушками, может быть, это не было бы так оглушающе и у него были бы шансы сохранить остатки здравого рассудка. Но до института все свободное время занимала скрипка, а в институте больше восьмидесяти процентов однокурсников — пацаны, да и учеба требовала полной самоотдачи…

Впервые Владислав увидел ее возле столовой. В тот день он с самого утра уехал на станцию, встречать пополнение прибывающее пригородным поездом. Из части на станцию готовили еще одну машину.

— А эта зачем?

— Приезжают к нам проверяющие, из внешней разведки, велено на станции встретить.

— Так и пополнение бы забрали, чего две машины гонять…

— Ну ты даешь… проверяющих с пополнением в одну машину. Самому не смешно?

После того как он привез и разместил вновь прибывших бойцов и командиров, они дружно двинулись в столовую, наверстать, так сказать, упущенное. Перед входом стояли две девушки в военной форме и с иронией наблюдали за их «организованным шествием».

— Работы непочатый край, — не заботясь, что будет услышана, констатировала симпатичная светловолосая девушка со шпалами старшего лейтенанта НКВД. Ее большие синие глаза придирчиво осматривали каждого.

— Ничего, Революция Ивановна, справимся, глаза боятся, а руки делают, — ее напарница в чине сержанта НКВД оценивала увиденное не так строго, и в ее черных глазах перебегавших с одного объекта на другой, иногда мелькал легкий интерес к увиденному.

Почему наш взгляд спокойно, с большим или меньшим интересом, скользит по тысячам, сотням тысяч лиц, а на сто тысяч первом замирает, рождая в душе ураган новых, доселе неведомых чувств? Этого, не знает никто, и видимо навсегда останется одной из тайн, на которые так богата наша жизнь.

Яркое зимнее солнце пламенело в ее светлых волосах, и Владислав не мог оторвать глаз от холодной голубизны ее очей. Все уже зашли, а он стоял и смотрел, не в силах совладать с нахлынувшим потоком, накрывшим его с головой…

— Вы хотели мне что-то сказать, товарищ лейтенант?

— Так точно… хотел…

— Сказать хотел, но не сумел. Говорите, я вас слушаю.

— Э… вы надолго к нам, товарищ старший лейтенант НКВД?

— Надолго… еще надоесть успею.

— Никогда…

Льдинки ее глаз оттаяли, их заполнила легкая грусть. Она вдруг подошла совсем близко и тихо сказала, схватив его за пуговицу шинели:

— Не смотри на меня так, красивый мальчик, не лети на огонь, сгоришь…

— Поздно… уже горю…

— Беда… не на ту ты посмотрел… глупый красавчик… теперь терпи… шагом марш в столовую, лейтенант!

— Есть!

Если бы у него было время, он бы смотрел на нее часами, как смотрят на огонь. Если бы он знал индийскую мифологию, он сравнил бы ее с богиней Агни, обжигающей своей лаской и сжигающей своим гневом. Каждую свободную минуту он старался быть рядом, даже если они были заняты. Ему повезло, его избранница была очень чуткой и бережной. Несмотря на то, что испытывала она к нему скорей дружеские чувства, как к младшему брату, Ольга терпеливо сносила все его ухаживания и оказываемые знаки внимания. Но порой ее мысли куда-то улетали, и она начинала пропускать мимо ушей то, что он ей взволновано вещал. Когда он, заметив это, обижено замолкал, Ольга его своеобразно утешала.

— Ты не молчи, говори. Когда ты мне что-то рассказываешь, вокруг создается положительный эмоциональный фон, и мне в голову разные идеи приходят, имеющие большое значение для всего народного хозяйства. Так что ты не сачкуй, удерживай фон, а то он начинает рассеиваться.

Если это не помогало, заходила с другой стороны.

— Ничего, Владик, терпи… все пройдет, пройдет и это. Я тебе сразу говорила, посмотри внимательно. Лучшее средство от любви с первого взгляда, это внимательно посмотреть второй раз. Так что смотри в оба, комсомолец. Вместо того, чтоб уделять столько времени не заслуживающей того девушке, удели его военной и профессиональной подготовке. А сейчас проведем тренировочный поединок.

Пользуясь тем, что Владислав напросился к ней в ученики, Ольга переводила его негативные эмоции в конструктивное русло, давая им самый естественный выход в виде мордобоя. Тем более, что в связи с невысоким уровнем подготовки ученика это ей ничем не угрожало. А ученик, уже после нескольких минут, забыв все прежние обиды, ждал окончания очередной экзекуции.

Многие наблюдали, как каждое утро, разведчицы, после пробежки и разминки, одевали на руки, что-то напоминающее маленькие боксерские рукавицы, но с обрезанными пальцами позволяющие выполнять захваты и броски. После этого начинали молотить друг друга руками и ногами, а при случае и валять по снегу. Один из командиров, увлекающийся самбо сразу же захотел поучаствовать в увиденном.

— Девушки, а можно и мне с вами побороться? — игриво предложил он, демонстрируя свои широкие плечи и руки схожие с малой саперной лопаткой.

Поскольку на спортплощадке все были в тренировочных костюмах, без знаков различия, Ольга решила не заострять внимание на неуставной форме обращения к старшей по званию.

— А мы не боремся, юноша. Это бой без правил.

— Без правил, мы тоже могем.

— Если ты такой смелый… выходи тогда красный молодец на нечестный бой. Только не говори потом, что тебя не предупреждали…

— Только не надо пугать, разведка. Мы тоже не пальцем деланные.

Бой продлился недолго. Как только противник вышел в круг, предусмотрительно опустив вниз левую руку, прикрывая самое дорогое, так сразу же получил болезненный удар по мышцам бедра выставленной вперед правой ноги.

— Британские империалисты называют этот удар — лоукик, что в переводе означает — низкий удар ногой.

Мгновенно сократив дистанцию, она влепила ему удар ногой в ухо, пошатнувший противника. Его заметно повело в сторону, а глаза затуманились. Понимая, что надо сокращать дистанцию и проводить захват, он с вытянутыми руками резко рванул вперед. Девушка ушла в сторону, одновременно нанося ему удар левой ногой в печень. Острая боль скрутила парня, а разведчица продолжала свои пояснения.

— По аналогии с предыдущим, мой второй удар называется — хайкик, думаю, все догадались, что это значит — высокий удар ногой, а завершили мы наш поединок мидлкиком. Переводить не буду.

Надо сказать, что такая молниеносная расправа с явным лидером мало чему научила остальных, и Ольге, и Галине, еще долго пришлось доказывать противникам эмансипации, что грубая физическая сила всегда проигрывает, ибо ее легко использовать и обернуть против нападающего. Многие просились к ним в ученики, но учила Ольга только Владислава. Всем остальным, она со вздохом объясняла, что занимается только с одним учеником, а почему именно с ним, так это потому, что ученик должен полностью доверять учителю и только у Владислава она видит нужную степень доверия. Впрочем, она никому не запрещает наблюдать за их тренировками и, разбившись на пары, повторять все упражнения.

Естественно, Владислав записался и в самодеятельность, смущенно признавшись, что умеет играть на скрипке. Кроме этого у него оказался, несильный, но чистый и приятный слуху баритон. Ольга тут же заставила его разучить песню, которую она услышала в испанском госпитале и самостоятельно перевела на русский.

Сначала шел проигрыш основной темы на скрипке, затем он начинал петь, а Ольга подыгрывала ему на гитаре.

А вдвоем с Галкой они исполняли более жизнерадостную песню — «Мальчишки, мальчишки», которую Ольга случайно услышала в поезде и запомнила.

После маленького концерта, они долго разговаривали с ранеными, расспрашивали о боевых действиях на границе. Настрой у всех был единодушный, мол, панькаемся долго мы с финнами, надо ударить всей мощью Красной Армии и прихлопнуть их, как тараканов. А то, сволочи, прячутся больно хорошо и стреляют метко. Ольга не сомневалась, что похожие мысли бродят и в головах высоких военачальников. А значит, будут добиваться, чтоб им разрешили рубануть со всего размаху. Единственная надежда, что Сталин отнесется серьезно к угрозе торгового эмбарго с Америкой и отложит полномасштабное вторжение до момента, когда поставки с Америки будут замещены аналогичными поставками из Германии и Японии. А это за день не делается. Не меньше пяти-шести месяцев нужно, чтоб подготовиться.

Вечером они с Владиславом гуляли, разговаривали и целовались. Все поползновения Ольги сделать их отношения более тесными и перевести их в теплое закрытое помещение с удобной мебелью натыкались на непреклонную стойкость молодого комсомольца, твердо заявившего, что все остальное только после свадьбы. Но Ольга не оставляла попыток расшатать моральные устои молодого строителя коммунизма и лишить его невинности значительно раньше.

— А ты знаешь, все уверенны и меня убеждают, что ты дочь товарища Сталина… внебрачная…

— Ну, ни хрена себе… Владик, ты смотри, не ляпни эту дурь кому-нибудь другому. А то даже я тебе не помогу, загремишь под фанфары и будешь долго лес валить… пока не поумнеешь.

— Я им говорил, что это не может быть, а они говорят, что ты и сама можешь этого не знать…

— А теперь послушай меня внимательно. Я тебе расскажу, как разведчики добывают секретные сведения… есть объект, обладающий нужной информацией. Как правило, это мужчина возрастом до пятидесяти пяти. Меня внедряют в окружение объекта. Это может быть домашняя прислуга, продавщица в магазине, где объект регулярно бывает, либо что-то еще. Главное условие — попасться объекту на глаза. Дальше, я, не вызывая подозрений, должна объект соблазнить, причем не просто соблазнить, а заставить его потерять голову. Совсем. Только не делай такую рожу, мол, со мной это никогда бы не прошло. Проходит почти со всеми. Как писал поэт, — «Но притворитесь, этот взгляд все может выразить так чудно. Ах, обмануть меня не трудно! Я сам обманываться рад!». Ты даже не подозреваешь, Владик, насколько Пушкин хорошо разбирался в людях. Если объект на женщин не реагирует, значит, он педераст, явный или скрытый. Тогда ним занимаются советские разведчики. Такая вот проза нашей профессии, романтики там нет ни грамма. А дальше ты собираешь компромат. Лучше всего если объект, придя к тебе на очередное свидание, прихватит с работы секретные материалы, а ты их скопируешь. Но если он педант, все равно, рано или поздно он о чем-то проболтается, что может послужить основой для шантажа и последующей вербовки. Вербовка, это кульминация всего спектакля. К ней готовятся очень обстоятельно. Несколько раз мы с вербовщиком обсуждаем нюансы психологии объекта, его сильные и слабые стороны, разрабатываем приблизительный сценарий, пытаясь предугадать реакцию объекта. И в один прекрасный день, объект, придя ко мне, встречает моего «дядю» неожиданно зашедшего в гости. Дядя рассказывает ему как все плохо, я плачу, заламываю руки, кричу, — «Курт, прости, я не виновата, меня заставили, у них мой ребенок, я люблю тебя! Сделай, что он просит, и мы будем свободны!». И разное другое… пока Курт не согласится и не подпишет бумагу. Чтоб все было достаточно убедительно, Владик, я действительно должна верить в то, что говорю. Люди очень чувствительны к фальши… знаешь, что остается на душе после удачной вербовки? Пустыня… выжженная пустыня, засыпанная пеплом… а теперь подумай и скажи, ты ведь умный парень. Мог бы товарищ Сталин обречь свою, пусть незаконнорожденную дочь, на такую судьбу? Но это только один из аргументов. Если подумаешь, найдешь еще десяток, почему внешняя разведка и дочь Сталина вещи несовместны…

Он долго молчал, а затем спросил:

— Ты после нас снова поедешь на вербовку?

— Будем считать, что ты меня ни о чем не спрашивал, — жестко ответила она, а ее взгляд заледенел. — Холодно. Пора баиньки.

— Стой. Не уходи. Прости меня. Забудь. Считай, что не было последнего вопроса.

— Слово не воробей, Владик…

— «Но притворитесь, этот взгляд все может выразить так чудно. Ах, обмануть меня не трудно! Я сам обманываться рад!».

Она рассмеялась и прильнула к его губам.

— Целуй меня так нежно, целуй меня так сладко, целуй, чтоб сердцу стало жарко. Целуй моя ты радость, чтоб сердцу стало легче… целуй меня мой комсомолец крепче…

В конце марта она напросилась на прием к начальству, чтоб поделиться информацией, которая ей вспомнилась.

— Проходи, Оля, присаживайся. Давненько ты к нам не заходила. Хорошо выглядишь. Похудела, румяная, кровь с молоком.

— Артур Христианович, я вас не узнаю. Столько комплиментов… я за четыре года от вас столько не слышала. Вспомнила некоторые детали, касающиеся скорого нападения Германии на Данию и Норвегию.

— Излагай, это очень кстати, давненько мы наших «друзей» не навещали…

— Как вы знаете, в начале весны Германия вторгнется в Данию и Норвегию. Чисел я не помню, но точно знаю, что возле Нарвика будет крутиться британская эскадра и в тот же день, ночью, вернее, на рассвете следующего дня, в 5-00 по берлинскому времени пять или шесть британских эсминцев атакуют немецкие корабли прямо в порту, потопят и повредят большинство из них.

— Пять или шесть… время хоть точно помнишь?

— Точно… неточно… раньше пяти не нападут, там рассвет в начале апреле в пол шестого… вы им информацию ночью выдайте, чтоб времени много не оставалось. Не могли мы это заранее знать…

Часы, тикающие на стене, начали отсчет секунд и минут нового дня — 10-го апреля 1940 года. Вчера, информационные агентства Британии и САСШ весь день сообщали о вероломном нападении Германии на Данию и Норвегию. Было уже заполночь, когда двух работников посольства Германии в СССР подняли с постели поздние звонки. Один из них был представителем Абвера, а второй представителем ведомства Шелленберга. Им позвонили сотрудники внешней разведки СССР, которые поддерживали с ними рабочие контакты в рамках обмена информацией. Оба услышали одинаковое сообщение:

— Очень срочно. Встречаемся через пятнадцать минут возле посольства.

Когда работники посольства сели в подъехавшие машины, каждый из них услышал одну и ту же фразу:

— Извините, но срочно нужно одно немецкое лекарство. Прочитайте название.

В тусклом свете карманного фонарика с трудом можно было разобрать следующий текст.

«10 апреля, в 5-00 по берлинскому времени, шесть британских эсминцев предпримут атаку немецких кораблей находящихся в порту Нарвик».

Комиссар госбезопасности 1-го ранга Артузов, строго требовал у своих подчиненных полной идентичности передаваемых сообщений, как по форме, так и по содержанию.

То, что информация передавалась сразу двум конкурирующим секретным службам Германии, не только не скрывалось, но и ненавязчиво афишировалось. Чтоб даже мысль, манипулировать полученной информацией, не приходила в голову исполнителям и их руководству.

— Запомнили название?

— Запомнил…

— Поспешите. Остается мало времени, чтоб помочь больному. До свидания.

— До свидания…

Машина уехала, а через полчаса из посольства были переданы в Берлин две шифрованные телефонограммы.

Коммодора Бонте, смертельно уставшего от невероятно трудного многодневного перехода по Северному морю в условиях семибального шторма, подняли с постели в 2-41 по берлинскому времени, не дав ему поспать и двух часов.

— Что случилось?

— Срочная шифровка из Берлина!

— Читайте.

— «По данным разведки, 10 апреля в 5-00, весьма вероятна атака порта Нарвик шестью британскими эсминцами».

— И что тут такого срочного? Сегодня ведь девятое…

— Уже десятое, мой коммодор, два часа сорок две минуты. До предполагаемой атаки остается два часа восемнадцать минут.

— Гром и молнии! Тревога! Всем кораблям собраться на основном фарватере возле ответвления на залив Белланген. Там и встретим бриттов. Связаться с дежурным эсминцем. Если он никого не видит, пусть немедленно отходит вглубь фьорда и присоединяется к основным силам.

— Мой коммодор, с «Редера» ответили, что они уже снялись с якоря и идут в порт, поскольку им по графику в 4-30 нужно стать на заправку.

— Кто отправлен им на замену?

— Дело в том, что заправка затянулась и корабли, которые заправлялись, освободят место не раньше семи…

— Почему об этом не было сообщено на «Редер»?

— Не могу знать мой коммодор…

— Найти виновного и взять под арест. Его ждет трибунал.

Коммодор Бонте с ужасом представил, что незамеченные никем английские эсминцы подходят к порту, и как в тире расстреливают неподвижно стоящие на рейде боевые корабли и торговые суда. Он поклялся, что добьется высшей награды для разведчика спасшего его эскадру от неминуемого разгрома.

В этот момент корабли коммодора Бонте находились в четырех различных точках. Четыре эсминца в порту Нарвика, два — в глубине залива Белланген, в одноименном порту, три в Херьянгсфьорде, в порту Бьерквик (залив Белланген и Херьянгсфьорд являются ответвлениями от главного, Уфутфьорда), а десятый должен был караулить на выходе Уфутфьорда в Северное море, но, как оказалось, уже двигался по направлению порта.

За два часа коммодору удалось собрать все десять своих кораблей в семи милях от порта и разместить двумя основными группами. Первая группа из шести эсминцев стояла в засаде. Корабли разместились попарно вдоль основного фарватера с интервалом в девять-десять кабельтовых между парами, сместившись северней основного фарватера на шесть-семь кабельтовых. Вторая группа из четырех эсминцев прикрывала порт, на случай, если кому-то из бриттов удастся прорваться. Они расположились на основном фарватере в трех с половиной милях от порта, и на расстоянии в полторы мили от последней пары стоящей в засаде. Половина кораблей еще были не заправлены, и потеря единственного танкера, стоящего в порту, была бы катастрофой.

Шел сильный снег, над морем висел утренний туман, видимость составляла порядка двух кабельтовых. И хотя услышать и заметить идущий корабль намного легче, чем неподвижный с неработающим мотором, каждой паре кораблей, стоящих в засаде, был выделен один из трофейных патрульных катеров. Их поставили на якорь в трех кабельтовых к северу от фарватера, на расстоянии девяти-десяти кабельтовых друг от друга, каждый в тени выступающей из воды скалы (таковых, как и не выступающих, на которые напороться еще легче, во фьорде, за пределами основного фарватера, имевшего ширину полтора-два кабельтовых, было предостаточно). На каждом патрульном катере был оборудован дальномерный пост и узел связи с кораблями своей группы.

Каждая группа из двух кораблей должна была дать торпедный залп по английским эсминцам, которые окажутся в ее зоне ответственности. Коммодор Бонте довел до лидеров групп следующий план атаки: каждый эсминец группы выпускает четыре торпеды, самостоятельно распределяя их по всем кораблям противника находящихся в зоне залпа, после чего перезаряжает аппараты. По результатам стрельбы лидер группы принимает решение, кто и по какой цели производит второй торпедный пуск. Учитывая, что за время хода торпеды больше одного торпедного аппарата не перезарядишь, согласование целей было обязательным.

Категорически запрещалось открывать огонь своей артиллерией или отвечать на огонь противника. Вспышки от выстрелов демаскировали бы позицию, а невозможность свободного маневра среди скал фьорда, сделали бы обнаруженный корабль легкой добычей артиллерии или торпедной атаки выжившего противника.

На большем своем протяжении, ширина Уфутфьорда не превышает 15–20 кабельтовых. И хотя в месте засады она уже была значительно больше, из двух часов подготовки, не менее сорока минут было потрачено на маневрирование, чтоб увести корабли засады на семь-восемь кабельтовых в сторону от основного фарватера.

Преследование подранков и дальнейший бой целиком ложился на плечи четверки эсминцев стоящих на чистой воде. После первого торпедного удара они открывали артиллерийский огонь по противнику, отвлекая его внимание от повторной торпедной атаки.

Ждать долго не пришлось. Британские корабли прибыли, как по расписанию. Флагман капитана Уорбертона-Ли, эсминец «Харди», в 4 часа 54 минуты по берлинскому времени, был обнаружен наблюдательным постом третьей, самой дальней группы. Ордер шел колонной друг за другом со скоростью около десяти узлов. Большую часть пути корабли шли по счислению, ощупывая эхолотом пространство впереди себя, но здесь уже были хорошо видны огни порта. Три корабля, «Харди», «Хантер» и «Хэвок» шли тесной группой, расстояние между кораблями не превышало двух кабельтовых. За ними в пределах видимости и слышимости ничего замечено не было.

Коммодор Бонте приказал выждать, пока вражеские корабли не выйдут на прицел первой группы, а наблюдателям третьей группы, приказал смотреть и слушать. Сплывали минуты ожидания, тягучие и вязкие, как капли смолы. Прошло двенадцать минут, корабли противника вошли в зону поражения торпед первой группы. Наблюдатели третьей группы молчали.

«Три не шесть, но тоже добыча», — подумал коммодор, выждав еще две минуты.

Получив подтверждение от лидера первой группы, что данные введены, торпедные аппараты готовы к пуску, в 5-08 он дал команду выпустить торпеды. Уже после пуска торпед, наблюдатели третьей группы доложили, что слышат шум винтов еще двух кораблей. Это, отстав от лидера больше чем на две мили, догоняли ордер «Хостайл» и «Хотспер». Дав команду третьей группе самостоятельно пускать торпеды, как только два последних корабля войдут в зону поражения, коммодор стал ждать результата первой атаки.

Парогазовая торпеда установленная на максимальную скорость в сорок четыре узла проходит расстояние в восемь кабельтовых за шестьдесят пять секунд. Учитывая, что мгновенно набрать максимальную скорость она не может, можно смело добавлять к полученной цифре еще секунд пять.

Большая стрелка медленно завершала свой круг, равнодушно отсчитывая секунды. Напряженное ожидание и волнение смертных, создавших ее, никак не могли повлиять на ее монотонный бег. Коммодор Бонте и офицеры его штаба припав к окулярам биноклей, вглядывались в снег и серый горизонт. Где-то там, еще неразличимые во мгле, были корабли противника.

Они ничего не заметили и еще не услышали, когда радист громко закричал:

«Zweites getroffen!», — (Второй поражен!), через секунду еще громче, — «Dritter zweimal getroffen!» — (Третий поражен дважды!) и лишь тогда до офицеров флагмана донеслись звуки разрывов, сперва первый, через секунду еще два, один за другим. На несколько секунд застыла напряженная пауза и лишь после сообщения радиста, что и флагман противника получил свою торпеду, пришедшего звука четвертого разрыва, рубку охватила радостная суета.

Коммодор приказал с помощью наблюдателей первой группы провести пристрелку по подбитому флагману, и сосредоточить на нем огонь всей артиллерии. Сам связался с лидером первой группы корветтен-капитаном Холторфом.

— Как вы объясните то, что все четыре торпеды «Тиле» поразили цели, а ваши все прошли мимо?

— Мой коммодор, мы уже сверили данные. Разница в том, что корветтен капитан Вольф установил показатели глубины хода торпед на два метра меньше, чем положено по боевому предписанию. Он аргументировал это тем…

— Черт побери, капитан! Он ничего не должен аргументировать и будет представлен к награде! Надеюсь, вы уже внесли поправки в свои установки!?

— Так точно, мой коммодор! Торпеда уже пущена!

— Молитесь, чтоб она попала.

Коммодор Бонте тут же связался с третей группой и приказал уменьшить установку глубины хода торпеды на два метра. Он успел вовремя, два отстающих корабля спешили на помощь своим товарищам. Они уже вошли в зону поражения третей группы, и расчеты торпедных аппаратов как раз заканчивали подготовку к залпу.

«Всю зиму возились, а рули глубины дальше барахлят», — раздраженно подумал коммодор и поставил себе зарубку обязательно доложить об этом начальству. Он был в курсе, что с взрывателями к торпедам и рулями глубины были проблемы, которые решали всю зиму. Ходили слухи, что среди разработчиков гестапо нашло и арестовало несколько английских агентов.

Прошло сорок пять секунд с момента, как четыре немецких эсминца открыли огонь по потерявшему ход британскому флагману. Двигаясь со скоростью девять узлов, они медленно сокращали первоначальное расстояние в двенадцать кабельтовых лежавшее между ними. Время еще было, но, справедливо решив, что лучше раньше, чем позже, коммодор отдал приказ всем кораблям выполнить противоторпедный маневр — развернуться на сто восемьдесят градусов и дать полный вперед в направлении порта, сбивая британские торпеды в сторону от корабля потоком воды из-под винта.

На эсминце «Шмидт» к тому времени радиорубка была разбита прямым попаданием британского 120мм снаряда и связи с ним не было. Пока пытались наладить связь с кораблем при помощи светосигнальных приборов и других вспомогательных средств, уплывали драгоценные секунды. Когда на эсминце сообразили, приняли сообщение, и корветтен капитан Беме телеграфировал о выполнении, было уже поздно. Эсминец не успевал выполнить маневр и лишь увеличивал вероятность попадания торпеды во время циркуляции. Коммодор передал команду отменить маневр, прекратить огонь и продолжать движение в направлении немецкого флагмана.

Радист как раз доложил, что британский флагман и второй корабль ордера повторно поражены торпедами, как сильнейший взрыв потряс «Шмидт». Подрыв британской торпеды в носовой части корабля вызвал детонацию собственных торпед эсминца, полностью оторвавших ему нос. Со стороны казалось, что корабль, на ходу нырнул под воду. Все происходило на глазах моряков и офицеров немецкого флагмана, находившихся на расстоянии трех кабельтовых от тонущего корабля. Сила взрыва была такой, что отдельные обломки падали буквально возле их борта. Вот показались винты, корабль встал свечкой и стремительно нырнул вниз…

Часы коммодора Бонте показывали пять часов и двенадцать минут по берлинскому времени…

— Мой коммодор, наблюдатели видели следы пузырьков прошедших мимо торпед, разрешите выполнить поворот и пойти на помощь выжившим камрадам?

— Состояние противника?

— Критическое. Третий корабль затонул, первые два вскоре последуют вслед за ним. Вторым залпом каждый получил еще по одной торпеде. Последние два корабля буквально разнесло на части. В них попали пять торпед из восьми.

— Продолжать противоторпедный маневр. Поворот через две минуты после того, как британские корабли исчезнут под водой.

— Слушаюсь.

Флагман капитана Уорбертона-Ли, эсминец «Харди» умирал. Вместе с ним умирал и его капитан. После попадания второй торпеды, он, мгновенно оценив повреждения, отдал приказ команде покинуть гибнущий корабль, а сам продолжал вглядываться в сторону пущенных им торпед. Он молил об отмщении и Бога, и дьявола. Кто-то из них услышал его молитвы. Яркая вспышка взрыва на расстоянии одной мили многое сказала опытному взгляду. Взрыв его торпеды вызвал детонацию боеприпасов вражеского корабля, а это значит, что противник уйдет на дно даже раньше, чем его «Харди».

Радист успел передать сообщение, — «Попали в подготовленную засаду». Это все что он смог сделать. Пытался спасти «Хостайл» и «Хотспер», отдав приказ немедленно возвращаться, но звуки многочисленных подрывов, которые донеслись до него, красноречиво сказали, что немцы успели подготовиться основательно.

«Все должно было быть по-другому… откуда они могли узнать о нашем нападении?», — думал капитан, погружаясь в ледяную воду фьорда, равнодушно сомкнувшуюся над его головой…

Советский Союз объявил войну Финляндии в пятницу, 3 мая 1940 года, в пять часов утра.

В тот же день премьер-министр Финляндии дал пресс-конференцию для финских и зарубежных журналистов, где сообщил о нападении Советского Союза на маленькую, но гордую Финляндию и призвал все страны мира стать на защиту свободы и независимости финского народа. К тому времени слухи о десанте в порт Котка, уничтоженных финских береговых батареях, гибели одного из двух броненосцев, уже просочились и стали известны журналистам. Естественно, большинство вопросов задаваемых премьеру касались этих животрепещущих тем.

Премьер-министр не стал ничего скрывать, а все неудачи финской армии объяснил применением русскими нового бесчеловечного оружия. Он живописал собравшимся огромные бронированные самолеты, начиненные взрывчаткой, которые ведут на самоубийственный таран финских кораблей и укреплений большевистские фанатики, закованные цепями в кабинах летающих бомб.

Премьер-министр также заявил, что свержение бесчеловечного режима, способного на применение такого оружия, это задача стоящая перед всеми цивилизованными странами. Он призвал все европейские страны забыть о своих разногласиях и выступить единым фронтом на защиту независимой Финляндии, на борьбу с коммунистами, этим воплощением Зла в человеческом обличии.

Затем, перед отбытием на родину, пресс-конференцию дал посол Советского Союза в Финляндии. В своем выступлении он еще раз подчеркнул, что Финляндия, как независимое государство, образовалось лишь благодаря доброй воле партии большевиков, пришедшей к власти в Российской империи. Минимум, на что (обосновано) надеялся Советский Союз, так это на добрососедские отношения с новым государством и отсутствие угрозы военного нападения исходящей со стороны Финляндии.

Но недалекие правители этой страны, подстрекаемые международным империализмом, заняли откровенно враждебную позицию, ищут возможность присоединиться к любому альянсу государств нацеленных на войну с СССР, и открыто готовятся принять участие в интервенции, предъявляя территориальные претензии к нашей стране.

Поскольку надежды на добрую волю правительства Финляндии не оправдались, Советский Союз был вынужден выдвинуть ряд требований, ничем не угрожающих суверенитету соседнего государства. Как только эти законные требования будут выполнены, все основания для продолжения военного конфликта будут сняты.

После выступления посла на него посыпался град вопросов касающихся применения РККА нового оружия.

— Господин посол, как вы можете прокомментировать информацию премьер-министра о том, что береговые батареи возле порта Котка были уничтожены с помощью самолетов-бомб со смертниками за штурвалом?

— Полная чушь, придуманная несостоятельными правителями, чтоб оправдать неготовность своей страны к ведению современной войны.

— Не кажется ли вам неэтичным вести боевые действия со страной настолько уступающей вашей в военном отношении?

— Странно слышать рассуждения об этичности от представителя страны расстреливающей из пулеметов сотни тысяч чернокожих борцов за независимость, вооруженных копьями и дубинками. Ответ на ваш вопрос был дан в моем выступлении.

— Как вы думаете, сколько продлится этот конфликт?

— Здесь не нужно быть военным экспертом, достаточно взглянуть на карту. Город Котка, который по сообщениям финского радио уже захвачен советскими войсками, находится в восьмидесяти километрах от Хельсинки. У финской армии отсутствуют возможности и средства прервать снабжение десанта и отвоевать захваченный плацдарм. Поэтому, с военной точки зрения, война уже проиграна. Чем скорее эта простая истина дойдет до умов правительства, тем раньше можно будет остановить это бессмысленное кровопролитие.

— Чем, по-вашему, отличаются требования к моей стране, выдвинутые Советским Союзом, от полной капитуляции?

— У вас большие пробелы в образовании, молодой человек, если вы сами не видите этих отличий. Любой юрист вам объяснит, что капитуляция предполагает отстранение от власти действующего правительства и назначение выигравшей стороной своей администрации. Видите ли вы что-то похожее в выдвинутых условиях прекращения военных действий?

— Господин посол, тем не менее, большая просьба к вам, дать свои комментарии требованиям, выдвинутым вашей страной.

— Это очень просто. Все требования направлены на то, чтоб превратить Финляндию в нейтральную страну и сделать этот статус постоянным и проверяемым.

— А как же территориальные претензии, фактическое разоружение армии, демонтаж предприятий, русские гарнизоны на нашей земле?

— Карельский перешеек усилиями финских властей превращен в сплошную стену дзотов и дотов, из-за которой, вот уже четыре месяца, совершаются постоянные нападения на советские приграничные территории. Этому будет положен конец. Избыток вооружений, ненужный Финляндии в ее новом статусе, Советский Союз выкупит, хотя мог бы просто отобрать. Точно так же выкупаются предприятия военно-промышленного комплекса. Гарнизоны появятся лишь на некоторых островах береговой обороны Финского залива, артиллерия которых угрожает судоходству в нейтральных и в советских территориальных водах, чем она сегодня и занимается. Финское радио не перестает сообщать, что батареи полуострова Ханко ведут огонь на максимальную дальность, по всем судам выходящим из порта города Таллин.

— Как вы считаете, намного ли отличается оплата за отбираемое вооружение и производственные мощности в виде — «беспроцентной рассрочки на двадцать лет с отсрочкой первого взноса на пять лет», от понятия, — «просто отобрать»?

— Отличается ровно на общую сумму будущих платежей. На этом разрешите попрощаться. У меня весьма ограниченное время, чтоб покинуть территорию Финляндии, а шансы, что оно будет продлено, ничтожны.

Но никакие опровержения не могли остановить бойкое перо журналиста свободной (от остатков совести и попыток сохранять объективность) прессы. Жуткие страшилки о фанатиках, сидящих за штурвалами тысяч самолетов начиненных тоннами тротила и ждущих приказа превратить города процветающей Европы в руины, пошли гулять по страницам желтой прессы. Ничто не могло остановить их шествие, кроме новых громких событий, которые не заставили себя долго ждать…

Из доклада артиллерийского офицера броненосца «Вяйнамуйнен» высаженного с дальномерным постом на остров Кауниссаари:

«… В 7-25 был произведен первый пристрелочный выстрел по транспортным судам, стоящим на траверсе порта Котка. За пятнадцать минут ведения огня были серьезно повреждены три русских транспортных судна, которые были вынуждены выброситься на берег острова Кирконмаа. Остальные спешно уходили в море. Доступных целей с этой позиции больше не осталось, и нам поступил приказ сворачиваться и двигаться к западному берегу, где нас подобрал торпедный катер. Именно в этот момент первый подбитый (как мне тогда казалось) русский самолет врезался в палубу броненосца. Раздался взрыв на верхней палубе и одновременно с ним сильный подводный взрыв буквально задрал нос корабля. В первый момент мы все подумали, что корабль напоролся на мину, но буквально через десять секунд ситуация повторилась. Второй дымящийся самолет врезался в верхнюю палубу и подводный взрыв поднял корму корабля. Через минуту броненосец затонул.

После каждого взрыва в двух кабельтовых от кормы броненосца и в ста метрах над уровнем моря раскрывался парашют. Думаю, это русские летчики выпрыгивали из своих самолетов непосредственно перед столкновением и затягивали прыжок до взрыва. Все это мы наблюдали с расстояния в две мыли, догоняя броненосец. Ближе чем мы, в миле за кормой „Вяйнамуйнена“, шли две канонерские лодки, но обе были потоплены на наших глазах бомбовыми ударами. Нас сразу же атаковали русские самолеты и торпедные катера, и мы были вынуждены уйти между островами в западном направлении…»

Свидетельства этого офицера очень скоро стали известны разведкам Великобритании и Германии, а появившиеся сообщения в прессе очень заинтересовали военных атташе Японии в Берлине и в Москве. Они официально обратились к правительствам Германии и СССР предоставить им всю возможную информацию по этому вопросу. Германия передала японской стороне все сведения собранные ее разведкой, а СССР предложил обменять всю техническую информацию по проекту, — «Священный ветер революции» на японские военные технологии, интересующие советскую сторону.

Хотя принципиально вопрос о строительстве, с японской технической помощью, первого советского авианосца в Николаеве, был решен еще на этапе заключения мирного договора, но величина и конкретные объемы этой помощи все еще уточнялись. Данных, полученных от германской разведки, было достаточно, чтоб начать собственную разработку, но японцы решили не жадничать и купить всю доступную информацию.

Во вторник утром, 7-го мая, будущий премьер-министр Англии, 1-й лорд Адмиралтейства, Уинстон Черчилль, встретился с начальником королевской службы Интеллиджент Сервис, адмиралом Хью Синклером. Действующий премьер-министр Невилл Чемберлен, уже долго страдал от тяжелой болезни, да и серьезные неудачи в Норвегии делали его отставку делом недалекого будущего. Адмирал прекрасно понимал, что разговаривает с человеком, который в ближайшие дни примет на свои плечи ответственность не только за британский флот, но и за всю империю, над которой (пока что) не заходит солнце.

Адмирал знал, что правительство взбудоражено очень непростым разговором британского посла в Москве с русским премьер-министром, господином Молотовым, состоявшимся накануне. Хотя подробного отчета он еще не видел, но предполагал, что разговор пойдет о Советском Союзе.

— Здравствуйте, адмирал. Расскажите, вам удалось узнать подробности гибели отряда эсминцев капитана Уорбертона-Ли, и какие последние новости у вас есть из Финляндии?

— Новости из Финляндии неутешительные. Русские расширяют плацдарм возле города Котка, беспрепятственно перебрасывая по морю живую силу и технику. На сегодняшний день они продвинулись, как в западном, в восточном, так и в северо-восточном направлении более чем на двадцать миль. Финские ВВС уничтожены практически полностью, ВМФ — наполовину. Днем атаки финских катеров неэффективны, а ночью русские корабли и транспортные суда уходят далеко в море, либо в свои порта на погрузку. Финские подводные лодки и минно-сетевые заградители ставят ночью мины, но эффективность — нулевая и просто заставляет русских каждое утро тралить фарватер.

Ко всем прочим бедам, местность возле города Котка открытая, равнинная. Лесов немного, что облегчает действия авиации и повышает эффективность бомбово-штурмовых ударов. В силу этого шансы финской армии в короткое время создать линию обороны и не допустить будущего окружения столицы, оцениваются нашими аналитиками, как близкие к нулю. В целом, после прорыва береговой обороны и фактического окружения самой боеспособной армии, защищающей Карельский перешеек, военное положение Финляндии стало критичным. Если в ближайшие дни она не получит военную поддержку, то весьма вероятно принятие правительством Финляндии требований, выдвинутых Советским Союзом.

— Понятно… по поводу этих пилотов-смертников, что-то узнали?

— Да. На основании показаний многочисленных очевидцев полученных от наших финских коллег, можно сделать вывод, что самолеты несущие мощную бомбу действительно наводились русскими летчиками на цель. На расстоянии 600–800 метров до цели, летчик покидает пикирующую машину и дальше она летит неуправляемой. Бомба, видимо, бронебойная, отсоединяется либо отрывается от корпуса самолета в момент удара. Судя по всему, может пробить трехметровую бетонную крышу. Броненосец пробила насквозь и взорвалась ниже киля. В результате попадания двух таких самолетов финский береговой монитор водоизмещением четыре тысячи тонн затонул в течение минуты. Таким же способом были уничтожены финские артиллерийские доты береговой обороны. Выпрыгнувших летчиков подбирали гидросамолеты и катера.

— Неужели они выжили?

— Вчера русские газеты опубликовали списки бойцов награжденных орденами за прорыв финской береговой обороны и захват плацдарма вокруг города Котка. Также, вчера состоялась пресс-конференция для советских и иностранных журналистов о ходе боевых действий в Финляндии. На ней выступил командир штурмового полка особого назначения, летчики которого уничтожили монитор и артиллерийские доты. Он обвинил иностранных журналистов в том, что они распространяют заведомо лживые слухи, не имеющие ничего общего с действительностью, и потребовал немедленно опубликовать опровержение. По его заявлению, из восьми летчиков совершавших атаки, погиб только один. Это подтверждается списком награжденных. Восемь летчиков этого полка получили звезду Героя, один из них посмертно. Очевидцы с финской стороны также подтверждают гибель одного из летчиков и гидросамолета пытавшегося его подобрать.

— Весьма опасное оружие… передайте все материалы в Адмиралтейство. Я распоряжусь, чтоб их сразу же взяли в работу и искали противоядие от атак этих самоубийц. Что вы можете сказать по первому вопросу?

— По данным нашей берлинской агентуры, 10 апреля, около двух часов ночи по берлинскому времени, в штаб ВМФ Германии пришло сообщение от германской разведки о том, что в пять часов утра состоится нападение на порт Нарвик силами шести британских эсминцев. Сообщение было сразу же зашифровано и передано в Норвегию, а германские корабли успели не только подготовиться к бою, но и устроить засаду нашим эсминцам. Из-за сильного снегопада наблюдатели на кораблях не заметили ловушки, и корабли были расстреляны первым же торпедным залпом. Мы приложили все возможные усилия, чтоб узнать источник такой информированности немецкой разведки, и выяснили совершенно неправдоподобный факт. Сообщение пришло из немецкого посольства в России. По неподтвержденным данным их информирует русская разведка, причем делает это уже не в первый раз. Но не это самое странное. В Адмиралтействе меня проинформировали, что решение о немедленной атаке порта капитан Уорбертон-Ли, принял уже ночью, после личного разговора с вами, сэр. Получается, русские сообщили немцам о готовящейся операции еще до того, как капитан принял окончательное решение.

— Разговоры об этой атаке велись весь день девятого мая, как только стало известно о захвате Нарвика. Так что ничего сверхъестественного я не вижу, хотя информированность русской разведки и скорость передачи данных не могут не настораживать. Но просто так это оставлять нельзя. Передайте своему человеку в нашем московском посольстве, пусть встретится с кем-то из русской внешней разведки и расскажет ему о том, что нам известно об их контактах с Абвером. Если они не хотят скандала, который может закончиться войной между нашими странами, то пусть забудут дорогу в немецкое посольство.

— Почему вы не хотите сделать это по официальным каналам, сэр?

— Обязательно пронюхают журналисты и будет скандал. А нам еще рано окончательно ссориться с русскими. Они наши единственные потенциальные союзники на континенте. Какие у вас есть сведения относительно их стратегических планов?

— Я полагаю, по этому вопросу нам следует заслушать руководителя отдела занимающегося Россией. Он даст наиболее полную информацию.

— Согласен… пригласите его, у меня к нему есть еще несколько вопросов…

— Слушаюсь, сэр.

Через минуту в кабинет вошел худощавый господин средних лет, который, поздоровавшись, остановился у двери.

— Здравствуйте, господин Смит, проходите, присаживайтесь. Расскажите нам, что вам известно о стратегических планах вынашиваемых нынешним руководством России.

— После чисток 36-37-го года, сэр, вся наша агентурная сеть, создаваемая на протяжении последних тридцати лет была уничтожена. В течение двух последних лет мы проводим кропотливую работу по вербовке и засылке в Россию наших агентов, но те возможности, которые у нас были еще три года назад воссоздать за столь короткое время невозможно. Поэтому информация по СССР у нас неполная, отрывочная, базируется на аналитической обработке, как открытых источников, так и агентурных данных. Если кратко: начиная с 1937-го года, в Советском Союзе значительно ускорился рост промышленного производства и внутреннего валового продукта. В 1937-м году он составил около 10 %, в 1938-м году рост промышленного производства составил 12 %, а в 1939-м — 15 процентов. В первом полугодии 1940 года наблюдается дальнейшее увеличение темпов роста и вполне возможно, что по итогам года мы будем наблюдать рост превышающий пятнадцать процентов. При этом, в 1939-м году, рост производства военной продукции увеличился по сравнению с 1938 годом на 40 %. В этом году ожидается дальнейшее увеличение производства военной техники и боеприпасов. Коммунисты готовятся к войне, сэр, причем к войне на западных границах. Складывается впечатление, что они не очень доверяют своему новому союзнику и готовятся отразить нападение, если оно вдруг случится. Интенсивно возводятся стационарные укрепления, которые продолжают линию Сталина по территории Литвы и Латвии до Балтийского моря. Западнее этой линии укрепрайонов, также проводятся срочные работы по подготовке большинства крупных населенных пунктов к круговой обороне. В их окрестностях размещаются воинские части, которым предписано обороняться даже в случае окружения. Все пространство от новой западной границы до старой, видимо, будет использоваться русскими как полоса предполья. Это соответствует их новой военной доктрине — измотать противника в обороне, а затем переходить к наступательным действиям. На присоединенных территориях с первых же дней проводится интенсивная вербовка рабочей силы во внутренние, промышленные районы страны. Кроме этого насильно переселяются жители удаленных лесных хуторов и сел, а также все неблагонадежные, с точки зрения коммунистов, лица. Их жилища используются для размещения и расселения военных и гражданских специалистов, прибывающих в эти районы. Также насильно переселяются все, кого НКВД подозревает в нелояльности с новой власти. За эти восемь месяцев, уже несколько миллионов человек призваны в армию, завербованы на работу и переселены в рамках, так называемой, — «мягкой эвакуации».

— Вы называете перемещение части населения из присоединенных областей, — «мягкой эвакуацией». Какие факты заставили вас употребить такой термин?

— Это название своему плану переселения части населения приграничных областей дали сами русские, сэр. Несмотря на договор с Германией, они не скрывают, что продолжают опасаться нападения с ее стороны и усиленно готовятся к обороне. Эти настроения передаются местному населению. С другой стороны, оттоку во внутренние районы страны способствует острая нехватка наличных денег на присоединенных территориях. Старая валюта обесценилась в связи с исчезновением соответствующих государств, ее обмен на советские деньги проводился в весьма ограниченных объемах. Обмен велся по весьма грабительскому курсу, от реального соотношения валют он отличался раз в десять. Таким образом, огромное количество товарной массы осталось без денежного обеспечения, и единственным выходом для большей части населения стал поиск работы оплачиваемой в новой валюте.

— А когда они ожидают этого нападения вам известно?

— Поскольку все планы подготовки новых территорий к обороне должны быть выполнены к концу этого года, то не трудно предположить, что русские ожидают нападения Германии весной следующего года.

— Адмирал, у нас есть данные о том, что Германия разрабатывает планы удара по русским?

— Нет, сэр, такими сведениями мы не располагаем. А поскольку наши возможности в Германии весьма значительны, то смею утверждать, что если бы такие планы существовали, мы бы о них знали.

— Что вы скажите на это, господин Смит? Как, по-вашему, это обычная русская паранойя или нечто иное?

— Если позволите, сэр, перед тем как ответить, я приведу пример, иллюстрирующий мой ответ.

— Слушаем вас внимательно.

— Начну с того, что еще неделю назад все эксперты сходились во мнении, что береговая оборона Финляндии не по зубам русской авиации и их Балтийскому флоту. Никто не подозревал, что у них есть бомбы способные разрушить подобные укрепления и средства их доставки. Отдельно отмечу, что на вооружении нашей авиации, да и в других странах, подобных боеприпасов, пока что, нет. Нет их не потому, что их трудно изготовить, а потому, что это узкоспециализированные изделия, которые пригодны лишь для уничтожения массивных артиллерийских дотов с толщиной бетона превышающей два метра.

— Вы хотите сказать, что финский береговой монитор был потоплен другими бомбами?

— Я лишь повторяю заключение экспертов, сэр.

— Продолжайте.

— Минимальный срок разработки такого боеприпаса и предложенного русскими способа доставки его до цели — один год, а реальный — полтора. Даже если предположить, что проект был задуман, как противокорабельный, остается открытым вопрос со специализированным снарядом, ведь для борьбы с кораблями, по мнению всех экспертов, достаточно обыкновенной мощной фугасной бомбы с замедлением взрыва. Получается, русские начали разработку бетонобойной бомбы в начале 39-го года, именно тогда, когда они прилагали все возможные усилия, чтоб добиться нового соглашения с Францией и Великобританией о совместном противодействии Германии в случае новой агрессии против любой из европейских стран.

— Это могла быть просто перспективная разработка, из разряда — «на всякий случай»…

— Нет, сэр. Такое было возможно при Тухачевском, который раздавал деньги на самые фантастические проекты. После 1936-го года от них осталась треть, зато они все доведены до конца и поступили на вооружение. Они начали эту разработку именно для войны с Финляндией, а раз ее санкционировали, значит, у русских для этого были веские основания, что и подтвердилось. Таким образом, отсутствие планов нападения на Россию в данное время, не означает, что они не могут появиться до следующей весны. Судя по поведению русских, они уверены, что такие планы появятся в ближайшее время.

— Господин Смит, я наслышан о вашей идее, что в русском правительстве консультантом работает провидица, которую вы безуспешно пытались уничтожить. Лучше скажите нам свое мнение, почему русские начали десантную операцию в не самое подходящее время. Эксперты утверждают, что половодье в Финляндии еще не закончилось, и дальнейшее наступление русских будет затруднено.

— При всем уважении, сэр, это не только моя идея, но и бывшего российского министра иностранных дел, господина Литвинова. Именно он, и господин премьер-министр, а не я, настаивали на срочной ликвидации этой девушки, которую господин Литвинов считал провидицей. Я был против, и в настоящее время разработкой этой темы мы не занимаемся. Что касается вашего вопроса, сэр, то русские четко обозначили свою цель с самого начала конфликта. Это устранение угрозы своему северо-западному флангу и второму по величине промышленному центру России. Поэтому, они пытаются не завоевать Финляндию, а добиться принятия выдвинутых ими условий с минимальными затратами сил и средств. С этой точки зрения, время операции не имеет значения. Русские фактически рассекли Финляндию пополам, заблокировав основные пути снабжения самой боеспособной группировки финских войск на Карельском перешейке, а сейчас ждут, пока финское правительство не поймет безнадежность ситуации. Второй целью, как мне кажется, было желание продемонстрировать всем, а особенно нашему правительству, что они способны на неприятные сюрпризы, которые от них никто не ожидает. Наши планы, не мне судить, насколько они реальны, нанести бомбовые удары по бакинским нефтепромыслам, русским хорошо известны, и они торопились продемонстрировать нам свои возможности на море. Надо отметить, что демонстрация была впечатляющей.

— Они могли бы продемонстрировать это и через неделю, и через две…

— Мы же никому не сообщали, что эти планы — блеф, и у них есть достаточно времени. А может они спешили начать до того, как Германия примется за реализацию плана «Гельб».

— Адмирал, какие у вас сведения по этому поводу?

— Очередной по счету термин начала операции назначен германским Генштабом на 10 мая. Но нет никаких гарантий, что он не будет отменен в последнюю минуту, как это уже не раз бывало.

— Хорошо… подготовьте мне все имеющиеся у вас материалы по этой русской провидице, я хочу знать все подробности…

— Означает ли это, сэр, что моему отделу следует снова собирать информацию по этой теме?

— Да. Я хочу, чтоб вы предоставили все имеющиеся и прямые, и косвенные доказательства влияния этой мифической особы на принятие решений руководством Советского Союза.

Утром, 10-го мая Германия вторглась в Нидерланды, Бельгию и Люксембург. Видимо, это событие стало последней соломинкой переломившей спину верблюда. Через три дня, в понедельник, 13-го мая, посол Швейцарии в СССР передал Молотову обращение финского правительства, в котором выражалось согласие принять условия выдвинутые советской стороной. Финская сторона предлагала объявить недельное перемирие и прислать в Москву полномочную делегацию для согласования деталей и подписания мирного договора. Через семь дней, 20-го мая состоялось его торжественное подписание.

Согласно условиям этого документа, Советскому Союзу отходила территория всех трех полос финской обороны, включая город Выборг и западное побережье Ладожского озера. За символическую плату, финская сторона передавала в аренду Советскому Союзу полуостров Ханко, сроком на девяносто девять лет.

Финляндия продавала Советскому Союзу всю артиллерию, минометы, станковые пулеметы, триста тысяч винтовок мобрезерва, все наличные боеприпасы к вышеозначенному вооружению, а также заводы по производству взрывчатых веществ и боеприпасов. Для оценки стоимости этого добра создавалась компетентная комиссия, куда должны были войти эксперты с обеих сторон. Советский Союз получал вышеозначенное имущество на условиях беспроцентного кредита сроком на двадцать лет, с отсрочкой первого платежа на пять лет. Финская сторона брала на себя обязательства, в течение двадцати лет все закупки военной техники и боеприпасов для своей армии производить исключительно в Советском Союзе.

Финляндия объявляла себя нейтральной страной, на территории которой исключалось пребывание военнослужащих и военной техники других стран. Представители посольства Советского Союза в Финляндии получали право проконтролировать любой гражданский и военный объект на предмет соблюдения финской стороной условий данного договора. Доступ к объекту должен был им быть предоставлен незамедлительно, в любое время дня и ночи.

В договоре также было сказано, что любое нарушение финской стороной вышеозначенных условий, будет восприниматься Советским Союзом, как подготовка Финляндии к новому вооруженному конфликту, и может стать причиной объявления войны.

20 мая 1940 года, Гитлер вызвал к себе министра иностранных дел Рибентроппа, и руководителя военной разведки, адмирала Канариса. Речь шла о Финляндии.

Последние дни у фюрера было приподнятое настроение, связанное с успехами продолжающейся военной кампании против Франции. И хотя до ее окончания было еще далеко, но стратегический план заключавшийся в расчленении англо-французских сил на три части уже был осуществлен. Французская группировка, обороняющая линию Мажино, была окружена и прижата тонким блином к линии укреплений. Английские и французские дивизии, спешившие на помощь бельгийцам, были отжаты к побережью и отрезаны от резервов, спешно перебрасываемым с юга. С первых же дней удалось практически полностью разгромить французские ВВС и захватить полное господство в воздухе. Действительность превзошла самые оптимистические сценарии многочисленных штабных игр неоднократно разыгрываемых офицерами Генштаба перед началом французской кампании.

Но это не снижало интереса фюрера к происходящему в Финляндии. Несмотря на то, что приготовления и начало французской кампании занимали большую часть его времени, Гитлер не мог не знать о последних событиях в русско-финском конфликте. Он был неприятно удивлен молниеносным и стремительным десантом советских войск, фактически рассекшим Финляндию пополам и, как следствие, вызвавшим окружение группировки финских войск, оборонявшей Карельский перешеек.

Четыре месяца перестрелок в приграничной полосе и топтания на месте утвердили его в том, что он знал и раньше — РККА неспособна вести современную маневренную войну, а о квалификации ее новоиспеченных малограмотных командиров и говорить не приходится.

Проведенная операция в корне противоречила такому простому и понятному выводу, но ни времени, ни желания вникать в происходящее в далекой Финляндии у фюрера не было. Тем более, что отдельный успех (достигнутый только благодаря применению нового, бесчеловечного по своей сути оружия) не отменял, а скорее подтверждал его вывод. Ведь без помощи этого дьявольского изобретения десант столкнулся бы с огромными проблемами, а то и вообще провалился. Так считал не только он, но и большинство его военачальников.

Тем не менее, его, как человека впечатлительного, с богатым воображением, поразили цветастые небылицы описываемые в прессе, и он дал задание разведке выяснить все детали произошедшего. Доклад начал министр иностранных дел:

— Мой фюрер, Финляндия подписала мирный договор с русскими. Они согласились со всеми выдвинутыми требованиями. В договоре детально описан порядок и детали выполнения обеими сторонами условий подписанного документа. Окруженная группировка уже сегодня начнет покидать карельский перешеек. Все вооружение, боеприпасы и оборонительные сооружения передаются русским. За умышленную порчу предусмотрены штрафы. Кроме этого, остальное тяжелое вооружение и боеприпасы в течение ближайших двух недель должны быть доставлены в порт Котка и переданы представителям советской стороны. После этого начнется эвакуация русских войск и передача города и порта Котка финской стороне.

Финские официальные лица, в том числе руководитель совета обороны, барон Маннергейм, ведут интенсивные переговоры с нашим послом на предмет заключения тайного договора между Германией и Финляндией. Финны согласны поддержать нас, в случае если между нами и Россией возникнет военный конфликт, и вступить в войну. С нашей стороны, мы помогаем вооружить финскую армию, в том числе даем кредит, позволяющий Финляндии выкупить у русских часть своего вооружения…

— Погодите, я что-то не понимаю. По договору это русские выкупают у финнов практически все вооружение. О каком кредите идет речь?

— Дело в том, мой фюрер, что договор составлен очень хитро. В нем указана возможность закупок Финляндией вооружения для своей армии, но в ближайшие двадцать лет — исключительно у Советского Союза. Естественно, на переговорах сразу же возник вопрос, можно ли выкупить хотя бы часть вооружения из списка отправляемого в Советский Союз. К удивлению финнов, русские сразу же на это согласились, как будто бы ждали подобного предложения. Но, следуя букве этого договора, финны должны уже заплатить русским за свое же оружие, а через пять лет им эти деньги начнут отдавать обратно. Сейчас как раз идет процесс оценки вооружения, и русские настаивают на весьма низких ценах. На все возражения финской стороны следует ответ: если вы считаете названную цену низкой — выкупайте свое оружие обратно.

— Эти жидо-большевики продолжают поражать меня своей мелочностью и жадностью…

— При всем уважении, мой фюрер, не стоит приписывать им авторство на этот нехитрый шантаж. Все завоеватели, выбивая дань у поверженных народов, пользовались аналогичными методами.

— Не скажите, адмирал… в этом есть какой-то особый цинизм. Но я считаю нашим долгом помочь финским друзьям быть готовыми к войне с большевизмом. Обсудите с министром финансов размер кредита, и на каких условиях мы сможем его предоставить. Адмирал, вы передали сведения об этом варварском русском оружии в ведомство господина Геринга?

— Так точно, мой фюрер. Насколько мне известно, уже отдан приказ, разработать на основе этой идеи аналогичное оружие способное поражать вражеские корабли, но, конечно же, дающее пилоту большие шансы выжить.

— Хорошо. Адмирал, капитуляция Франции дело ближайших недель. Сосредоточьте все свои силы и средства на России. Нам нужна точная и объективная информация о ее вооруженных силах, дислокации воинских частей и возможностях военной промышленности. Первый отчет по этим вопросам жду от вас уже через месяц.

— Будет исполнено, мой фюрер.

Дайсе (офицерское звание, соответствующее званию капитана 1-го ранга) Такудзиро Ониси, основатель общества по изучению воздушной мощи и автор книги «Боевая этика императорского военно-морского флота» устало отложил в сторону ручку и закрыл папку со своим отчетом адмиралу Ямомото. Последнюю неделю он занимался изучением всех материалов по русскому проекту, — «Священный ветер революции». Материалы были переведены на японский язык еще сотрудниками посольства в Москве.

Документы описывали новый способ атаки самолетами боевых кораблей, схемы и чертежи бомб, методику подготовки летчиков и необходимые изменения, вносимые в конструкцию серийных самолетов. Все это было придумано северными варварами и испытано в боевых условиях во время последнего военного конфликта с Финляндией.

Название проекта — «Священный ветер революции», было переведено на японский, как — «Синсей кадзе какумэи». Но руководительница проекта с русской стороны, нахально заявив японскому переводчику, что это не соответствует заложенному ею смыслу, настояла на втором названии — «Камикадзе хенкаку». Напрасно сотрудник посольства убеждал ее, что данное сочетание иероглифов несет смысл, переводимый на русский, как — «Божественный ветер несущий изменения». Что иероглиф — «камикадзе», является для японцев именем собственным, как для русских, например, понятие — «Судный день». И предложенное сочетание смыслов звучит для японца так же дико, как для русского уха фраза — «Судный день несущий изменения». Руководитель проекта, еще довольно молодая, но уже весьма упрямая особа, соглашалась, что звучит дико, но с ее точки зрения, именно так, как надо. Она настояла, чтоб в документах фигурировал и ее вариант названия.

Рекомендации дайсе Такудзиро Ониси были однозначны — изобретенный русскими способ борьбы самолетов с военными кораблями имеет огромный потенциал, его необходимо широко внедрять и безотлагательно готовить соответствующие самолеты и боеприпасы для ВВС императорского флота.

Единственное, что не давало ему покоя все эти дни, это чувство неправильности происходящего, ломающее привычную картину мира и ставящее вопросы, на которые он не мог ответить. Имея давние связи в японской разведке, он постарался выяснить все возможное об этой загадочной женщине, предполагаемом руководителе русского проекта.

Но полученные сведения были скудны и парадоксальны. Удалось узнать, что эта молодая особа работает в русской внешней разведке, а все русские исполнители, связанные с проектом, свято уверены, что этот проект и его основные идеи похищены их разведкой у японцев. Японская разведка не поленилась проверить эти слухи, но подобных идей никто из известных военачальников не высказывал.

Самым смешным было то, что у дайсе Ониси было глубокая внутренняя убежденность — только настоящему самураю, до конца следующему кодексу бушидо, могла прийти в голову эта идея. Это была его идея! Пусть еще невысказанная, не созревшая, но уже давно живущая в его сознании. Но почему-то сказала вслух и воплотила ее женщина в далекой северной стране. Это было немыслимое противоречие, угнетающее дух самурая и требующее, либо немедленного объяснения, либо обряда сепуки, освобождающего мятежный дух для нового воплощения.

Такудзиро Ониси обратился в московское посольство и попросил организовать ему телефонный разговор с руководителем русского проекта, для выяснения некоторых вопросов, возникших у него во время изучения документов. Посольство достаточно оперативно смогло организовать этот разговор с загадочной русской разведчицей. Выяснив через переводчика все интересовавшие его технические детали, он в конце разговора решился задать мучающий его вопрос:

— Уважаемая госпожа Светлова, позвольте мне выразить свое восхищение тем, что вы придумали и воплотили в металле. Насколько мне известно, именно применение нового оружия помогло вашему флоту столь стремительно и с минимальными потерями высадить десант, решивший в итоге судьбу военного конфликта с Финляндией. Но позвольте спросить, как, вам, женщине, не имеющей прямого отношения ни к флоту, ни к авиации, пришла в голову идея такого применения самолетов?

— Уважаемый дайсе Ониси, для меня большая честь услышать от вас столь высокую оценку моего труда. Что касается вашего вопроса… недаром известная мудрость гласит — «большое видится на расстоянии». Но вы в равной степени можете считаться автором этого изобретения. Признаюсь вам по секрету, видение самолета, пикирующего на палубу боевого корабля, пришло ко мне, когда я изучала вашу книгу — «Боевая этика императорского военно-морского флота». Благодаря этому труду меня посетило состояние, которое вы называете — «сатори», за что я вам безмерно признательна. Хочу первой сообщить вам, что уже принято решение издать вашу книгу на русском языке и скоро с вами свяжутся, чтоб обговорить условия, на которых вы дадите свое согласие. Рада была ответить на ваши вопросы, дайсе и прошу вас без стеснения обращаться, если возникнут новые.

Покой и единение с подлунным миром снизошло на самурая в десятом поколении Такудзиро Ониси. Его невысказанная мечта, прятавшаяся между книжными строками, вернулась к нему. Он поклялся приложить все усилия, чтоб она сослужила добрую службу сыновьям Аматэрасу. А еще у него появился весомый аргумент в долгом споре с адмиралом Ямомото, упорно выступающим против войны с обнаглевшими американцами, пытающимися ограничениями в торговле и угрозой нефтяного эмбарго задушить развитие страны восходящего солнца.

В конце мая Ольгу пригласили в штурмовой полк особого назначения на церемонию торжественного награждения разработчиков нового оружия и летного состава полка высокими правительственными наградами.

Трясясь в прокуренном вагоне, она вновь и вновь вспоминала свой последний разговор с Вождем. Со времени того памятного разговора, прошло почти полгода. За все это время, Сталин в своих разговорах с Артузовым ни разу не упомянул Ольгу, да и с ним стал встречаться значительно реже, предпочитая переписку и телефонные разговоры. Даже успех десантной операции против Финляндии не заставил его упомянуть и наградить одну из авторов, как самого плана операции, бункерных и противокорабельных бомб, так и способа их доставки к цели. Когда возник интерес у союзников, последовал телефонный звонок:

— Товарищ Артузов, японцы проявили большой интерес к нашему новому оружию, с помощью которого были уничтожены береговые батареи и финский броненосец во время десантной операции. Они изъявили желание приобрести всю доступную информацию — конструкцию бомб, самолета, особенности подготовки летчиков, и все остальные подробности, вплоть до отчетов о практическом использовании данного оружия в ходе десантной операции. Возможно, и немцы захотят приобрести эти материалы. Дайте задание вашей сотруднице подготовить все в кратчайшие сроки. Доложите мне о результатах.

Она подбирала аккорды и повторяла слова песни, сплывшей в ее сознании, чтоб подарить ее замечательным летчикам, заложившим первый и самый весомый камень в фундамент победы над финнами.

В ту последнюю встречу, полгода назад, Сталин ей достаточно жестко заявил, что ее рецепты модернизации идеологии, общественного строя и законодательства страны, которые она привела в конце своей рукописи, частью нелепы, а частью безумны. Ольга смиренно выслушала критику и ответила, что умный руководитель найдет использование самым безумным идеям своих подчиненных, и лишь полагаясь на это, она рискнула изложить эти свои соображения. Сталин долго смотрел ей в глаза, а затем сказал:

— Несмотря на отдельные недостатки, вы хорошо потрудились, товарищ Стрельцова. Хочу выразить вам благодарность от имени советского правительства и от себя лично.

— Служу трудовому народу, товарищ Сталин!

— И не нужно расстраиваться или делать вид, что вы расстроены. Независимо от первого моего впечатления, все ваши предложения будут всесторонне обдуманы и обсуждены со специалистами. И хотя вы в своем анализе делаете вывод, что эрозия в партии и выдвижение на руководящие посты людей с откровенно мещанским мировоззрением, это объективный процесс, обусловленный человеческой природой и руководящей ролью партии, я в это не верю. И в ваши сказки, что после смерти мою могилу заплюют ближайшие соратники, я тоже не верю!

«Кто ж в такое поверит… человек своим глазам не поверит, а уж рассказам какой-то малахольной девицы, так и подавно. И все твое влияние, Оля, держится до первой ошибки, которую он ждет с нетерпением. Потому что тогда тебя просто вычеркнут из списка факторов, на которые необходимо обращать внимание. Не дождетесь, товарищ Сталин. По крайней мере, до 41-го года я ошибаться не буду, не имею права. И плюнуть на то, что мной сказано вы не сможете. Не тот вы человек. Ненавидеть меня будете, но сделаете то, что нужно для страны. А любить меня не обязательно… хотя иногда хочется, чтоб любили…»

— Почему вы молчите, товарищ Стрельцова? Вы что, меня не слышите?

— Извините, товарищ Сталин. Отключилась наверное… со мной в последнее время такое случается…

— Если вы больны, товарищ Стрельцова, то нужно лечится. Если перетрудились — возьмите отпуск!

— Как говорил товарищ Карл Маркс, смена рода деятельности — лучший отдых!

— Не встречал я у товарища Маркса такого высказывания.

— Значит, перепутала… тогда это Леонардо да Винчи, тоже человек не глупый, хотя мелкобуржуазный элемент… но работал много.

Сталин внимательно посмотрел в ее безмятежные глаза, смотрящие куда-то в бесконечность и недовольно хмыкнул:

— Да… мне докладывали, что вы сталкивались с большими трудностями выполняя это задание, и я понимаю ваше желание заняться чем-то другим. У меня остался к вам только один вопрос. Насколько вы уверены в том, что написали?

— Товарищ Сталин, в работе мне пришлось рассмотреть несколько вариантов, в зависимости от событий, которые произойдут в некоторых критичных временных точках. В физике их называют точками бифуркации. Их особенность состоит в том, что очень слабое воздействие на систему в этой точке может привести к существенным отличиям в дальнейшем ее поведении. Но, свалившись из точки бифуркации в одно из состояний, дальнейшее развитие системы является прогнозируемым и поддается точному анализу. Как мной отмечалось, правильной политикой является не допустить попадание страны в такую точку, обойти ее и привести страну в нужное состояние, минуя точки бифуркации. По возможности. В некоторых случаях это несложно, в других может быть весьма непросто…

— Товарищ Стрельцова! Не нужно пересказывать то, что я уже прочитал. Отвечайте на вопрос.

— Если в тексте это специально не оговорено, значит, я совершенно уверена в изложенном развитии событий.

— Скромностью вы никогда не отличались…

— Переоценка и недооценка своих сил одинаково пагубны для выполнения заданий партии и правительства, товарищ Сталин!

— Вы, видимо, решили сегодня удивить меня своим остроумием. Вынужден разочаровать вас, товарищ Стрельцова. Серьезный разговор в вашем исполнении производит гораздо более благоприятное впечатление. Вам действительно нужно подобрать другое занятие. Что вы сами думаете по этому поводу?

— Мне кажется, наибольшую пользу стране в настоящий момент, я могу принести, координируя вопросы выпуска радиолокационных станций, обучения персонала РЛС, а также обучения командиров ВВС использованию всех возможностей новой техники при выполнении боевых заданий.

— Я вижу, вы обдумали этот вопрос заранее и выбрали себе весьма непростое занятие. Но, несмотря на свою самоуверенность вы, пока что, весьма успешно справлялись с тем, за что брались, поэтому, я не вижу причин вам отказывать. Соответствующий мандат с достаточно широкими полномочиями вы получите у товарища Артузова. Я вас больше не задерживаю.

Когда она уже подходила к двери ее догнал вопрос:

— А какая из двух временных точек, описанных вами, тревожит вас больше, товарищ Стрельцова?

— Конечно ближайшая, товарищ Сталин.

— Значит, вы считаете, войны избежать не удастся… а ведь три года назад вы говорили совсем другое!

Ольга молча стояла у двери — «Сказать ему, что все написанное и сказанное за эти четыре месяца можно сравнить с протоколами трехлетней давности и убедиться в их идентичности… так у товарища Сталина с памятью все в порядке…»

— Что вы молчите, скажите, о чем вы думаете?

— Хочу поздравить вас с наступающим 60-летием, товарищ Сталин. Хочу пожелать вам сил и здоровья. Как и три года назад, повторяю, что у нас есть хорошие шансы избежать затяжной войны, лживого союза с Англией и Америкой, а также закончить военный конфликт с Германией перемирием еще в 1941 году. Для этого нужно выполнить намеченные и утвержденные планы, не внося в них существенных изменений, а такие попытки после конфликта с Финляндией со стороны высшего руководства армии весьма вероятны.

— И что они будут предлагать?

— Существенно увеличить группировку войск на границе с Германией, подтянуть склады, в том числе и мобилизационные. Это будет ошибочно по двум причинам: во-первых, Германия воспримет такие действия, как подготовку к войне, а во-вторых, времени на такие перемещения не будет и они ничего кроме хаоса и неразберихи вызвать не смогут.

— С этим вопросом все ясно. Но вы сами утверждали, что причины войны со стороны Германии лежат не в области объективного, а скорей субъективны.

— Это так, товарищ Сталин.

— Значит, мы можем этого конфликта избежать.

— Все ваши попытки закончатся провалом, — заявила Ольга, не отводя взгляда. Глаза вождя угрожающе сверкнули. Не скрывая своего раздражения, он произнес:

— Посмотрим, товарищ Стрельцова, время покажет кто из нас прав. Идите!

«Совсем зарвалась наглая девчонка! Делает вид, что она всезнайка, а о неудачном покушении на Гитлера, которое произошло в прошлом месяце — не предупредила. Артузову заявила, что выполняя порученное ей задание ни о чем другом думать не может и не вспомнит даже о конце света, не говоря о уже о неудачном покушении на Гитлера, которые происходят каждые два года. Знал бы, что она напишет о послевоенном времени, то и не давал бы этого задания… хотя нет, много полезного узнал, на многие вещи совсем по другому смотришь… а война нам не нужна, и мы сможем заинтересовать Гитлера в более тесном союзе с СССР. Не дурак же он, в конце концов, повторять ошибки прошлой войны…»

«Не любит товарищ Сталин, когда ему перечат… ох не скоро, Оля, ты увидишь снова эти усы и глаза. Отлучат тебя от тела. И так не часто пред ясны очи вызывали, а теперь вообще. Ничего, будем надеяться, что про вечную дружбу с Германией не начнут кричать и лозунгов в духе — „русский и немец братья навек“ не будет. Хотя у нас как — в Москве ногти стригут, в Самаре пальцы отрезают, а на Дальнем Востоке руки по локоть рубят. Судя по настрою, от маршалов и генералов товарищ Сталин отобьется, утвержденные планы обороны западной границы будут выполняться без изменений. А вдруг действительно удастся Сталину договориться с Алоизиевичем? Вряд ли, но даже если и так, разницы никакой. Через полтора года я уже ничего не буду знать о том, что произойдет завтра. Поезд свернет на другой путь. Лишь бы обратно не вынесло…»

Берия, тонко улавливающий нюансы поведения вождя, в одном из разговоров, предложил переподчинить ему управление внешней разведки, чтоб освободить товарища Сталина от лишних забот, улучшить контроль и руководство управлением, но был достаточно жестко отшит.

А поскольку у товарища Берии оказалось достаточно свободного времени, чтоб возглавить еще одно управление, товарищ Сталин поручил ему к прочим обязанностям взять под свой контроль КБ занимающееся разработкой реактивных двигателей. К концу 1944 года КБ должно было представить опытный образец нового истребителя на реактивной тяге, а к концу 1945 года — управляемую зенитную ракету. На первой стадии полета, локатор на земле, оснащенный специальным ПУАЗО, должен был посылать ракете команды, корректирующие ее курс, а после того, как локаторная головка ракеты нащупывала цель, она перехватывала управление, самостоятельно наводила и подрывала ракету. В случае, если проект самонаводящей головки к тому времени не будет готов, наземный локатор должен был наводить ракету до самой цели и послать команду на подрыв при достижении расстояния, гарантирующее уничтожение самолета.

Насчет рекомендаций Ольги, вождь высказался вполне определенно, но некоторые из них она считала достаточно срочными и попробовала сама, имеющимися в ее распоряжении средствами, инициировать дискуссию в обществе и в партии.

Будучи в командировке, в Минске, по делам производства локаторных станций, она зашла в институт криминалистики и судебной экспертизы созданный в Минске еще в 1929 году. Ольга вручила директору официальный запрос от управления внешней разведки. В нем говорилось о том, что в САСШ, в одной из больниц для малоимущих, финансируемой местной общиной баптистов проводятся эксперименты имеющих своей целью доказать наличие души у человека. Для этого производится точное взвешивание людей, выявляющих явное желание вскоре покинуть этот лучший из миров (имеется в виду — смертельно больных), как непосредственно перед смертью, так и сразу после оной.

В шифрованной записке, которая пришла в Москву от наших агентов из-за океана, побывав в руках многочисленных посредников, был даже указан «вес души», который удалось выявить американским врачам. Но именно это место оказалось основательно затертым, поэтому какую из трех цифр: — 275 гр., 27,5 гр., или 2,75 грамма, хотел сообщить агент, осталось непонятным и это предстоит срочно выяснить сотрудникам института.

Задача срочная и чрезвычайной политической важности. Советская наука должна первой получить подтверждение материальности души человека, если таковая имеется в наличии.

Ольга имела полномочия самостоятельно заключать договора, финансировать научно-исследовательские и конструкторские разработки вплоть до создания опытного образца. Соответственно, в ее прямое распоряжение выделялись достаточные финансовые средства, чем она беззастенчиво воспользовалась, быстренько согласовав с директором техническое задание и бюджет проекта.

Наука должна отображать объективную картину мира. Но тут есть два серьезных аспекта давно подмеченные философами и являющиеся предметом дискуссий по сегодняшний день. Первый аспект — это прибор. Ученый сует свой прибор в изучаемое явление, тем самым бесповоротно изменяя его. Прошу внимательного читателя уловить буквальный смысл последнего предложения, а не нагружать его своими сексуальными фантазиями. Здесь мы подходим ко второму аспекту проблемы — субъективному восприятию ученым результатов проведенного эксперимента, что еще более искажает объективную картину мира, которую, как оказывается, никто не знает…

Именно поэтому нет ничего удивительного в том, что получив задание от представителя внешней разведки доказать материальность души и предоставить этому убедительные доказательства, работники института уже через месяц отчитались о проделанной работе. В результате, в одном из научных медицинских журналов появилась статья, в которой утверждалось, что в момент клинической смерти, или в течение следующей минуты после оной, человеческое тело скачкообразно становится легче на два с половиной — три грамма. Данный факт можно считать установленным, ибо научными работниками института и врачами клиники, на базе которой проводились многочисленные эксперименты, он фиксировался неоднократно, но, что особенно загадочно, не во всех случаях.

На основании полученных материалов, Ольга помогла директору института написать и опубликовать в газете «Правда» развернутую статью о том, что советская наука обнаружила косвенные доказательства наличия у живого человеческого тела сложной квантово-полевой структуры, которая отделяется после клинической смерти. Вполне возможно это то, что во многих религиях называется душой, а советские ученые первыми в мире неопровержимо доказали, что это вполне материальный объект, имеющий конечный вес поддающийся измерению. Кончалась статья заверениями в том, что в недалеком будущем советская наука сможет дать точные ответы на все вопросы, касающиеся этой новой неизученной особенности человеческого организма.

Статья вызвала большой интерес и бурную дискуссию, которая быстро скатилась к теме религия — опиум для народа, а воинственный атеизм — единственный и самый правильный ответ коммунистов на религиозные заблуждения трудящихся. Собственно, все эти исследования и нужны были Ольге именно как повод поднять эту тему. Пользуясь своим положением, она не преминула случая опубликовать собственную статью в центральной газете с несколько иным взглядом на обсуждаемую проблему.

В ней она, не отрицая тезиса, религия — опиум для народа, решительно обвинила руководителей, закрывающих церкви и превращающих эти здания в склады либо в иные подсобные помещения, в том, что они либо дураки, либо скрытые враги советской власти, наносящие ей подобными действиями значительный ущерб. Что партия и правительство, проводя непримиримую борьбу с троцкизмом, давно выкорчевали из своих рядов самых радикальных и последовательных приверженцев мировой революции, любителей все ломать и крушить на своем пути, вместо того, чтоб каждодневным трудом строить новое общество.

Но многое из того, что успели наделать троцкисты, до сих пор не исправлено. Более того, находятся отдельные руководители, продолжающие эту порочную практику, не понимая, что гонения и репрессии против церкви способны лишь придать ореол мученичества этой откровенно прогнившей структуре, давно дискредитировавшей себя в глазах народа.

Если бы эти руководители удосужились хотя бы мельком изучить основные положения и доктрины, которыми руководствуется церковь, они бы поняли, что нужно не закрывать церкви, а достаточно людям раскрыть глаза, обратить их внимание на те несуразности и откровенные глупости, которые им преподносятся как истина. Этим можно добиться несравнимо большего результата, нежели гонениями церковнослужителей и закрытием церквей. Но для этого нужно иметь голову на плечах, каждый день учиться, как нам завещал товарищ Ленин, иметь достаточно знаний, чтоб прямо перед верующими вступить в открытую дискуссию с местным церковнослужителем и на конкретных примерах доказать глупость и абсурдность церковных догм и антинародный характер самой церкви.

Дискуссия разгоралась, Сталин молчал, Ольга готовила новую статью, собирая осколки времени среди своих многочисленных занятий. Она не удивилась, когда непосредственное начальство затребовало ее пред свои ясные очи. Артузов с трудом сдерживал себя, и только его врожденная интеллигентность не давала сорваться на русский командный в разговоре с вздорной подчиненной.

— Ольга! Почему ты не поставила меня в известность? Мне звонит товарищ Сталин, а я ни сном, ни духом!

— Вы о чем, Артур Христианович? Последнее, это я заказала за валюту один специальный станок для свердловского завода, у них проблемы с выпуском механической части радиолокационных станций, но я действовала в пределах своих полномочий и выделенных мне сумм.

— Что ты мне голову морочишь своими станками и улыбаешься, как невинная овечка!? Не догадывается она! Объясни мне, за каким дьяволом тебя потянуло измерять вес души и участвовать в религиозных дискуссиях в партийной прессе? Чем тебе воинственный атеизм так насолил? Ты что, в Бога веришь?

— Сделайте мне одолжение, Артур Христианович, — ее глаза стали холодными и колючими, — не старайтесь выглядеть глупее, чем вы есть на самом деле. Большинство идейных вдохновителей добившихся в свое время того, что воинственный атеизм стал официальной позицией партии, уже почивают в сырой земле. Проверяя, так сказать, верность этой теории — практикой. Пора вслед за ними отправлять эту глупую и антинародную теорию. У меня очень мало времени, а я потеряла целый день ради этого глупого и никому не нужного разговора. Товарищу Сталину передадите, что я заканчиваю следующую статью: «Иисус Христос — народный философ, гуманист, предтеча идей коммунистического общества». В ней я внимательно разберу моральный облик и мотивы отцов-основателей церкви, так называемых апостолов Петра и Павла. Первый из которых, был лицемерным предателем, организовавший церковь лишь для того, чтоб вытряхивать деньги из верующих. Второй, так называемый апостол, которого еще величают апостолом язычников, это отдельный разговор. Савл, Саул, Шауль уж не знаю, как его правильно назвать, потомственный фарисей, ненавидивший христиан и люто их уничтожавший. Потом внезапно прозрел и начал проповедовать христианство. Но делал это крайне странно. Евреев убеждал, что Христос требовал отказаться от обряда обрезания. После нескольких стычек с Петром, который справедливо обвинял его в том, что Павел дескридитирует христианство, он перебрался в Рим. Здесь он развернулся вовсю, навыдумывав кучу нелепиц, включая и то что Христос — сын Божий. Не сомневаюсь, он прекрасно понимал, зная ненависть евреев к своим поработителям — если христианство пустит корни в Риме, евреи его отторгнут, как чужую религию. Не напоминает ли вам все это хорошо спланированную тайную операцию Синода по дискредитации новой религии, подрывающей их власть над еврейским народом? А так называемый апостол Павел, он наш с вами коллега, Артур Христианович. Шпион, засланный Синодом в стан врагов. Не сомневаюсь, он был один из многих, но ему удалось больше других. Фактически он выполнил поставленную задачу, оставив нам в наследство церковь тысячелетие державшую народ в темноте и невежестве, пытавшуюся вытравить учение Христа и низвести его роль к роли жертвенного агнца. И религию полную благоглупостей. Начиная от бога отца, сына, святого духа, богоматерь в придачу и заканчивая образом человека — раба божего, полного скверны и несущего всю жизнь печать первородного греха. Но мы, коммунисты, не должны ставить знак равенства между церковью и учением Христа. Наоборот, мы должны освободить его от всего наносного и показать людям, что идеи Христа это и есть первые несмелые наброски того общественного строя, который мы с вами и создаем.

— Интересно, интересно… а как ты считаешь, Магомет тоже предтеча идей коммунизма?

— За что я вас люблю, Артур Христианович, так это за ум и сообразительность. Вы совершенно верно уловили основную идею.

— Широко мыслите, Ольга Батьковна… только не по рангу вам соваться в такие материи. Каждый сверчок, знай свой шесток. Об этом товарищ Сталин сказал недвусмысленно.

— Передайте товарищу Сталину от меня вот эту записку. Скажите, на шестидесятилетие не успела, надеюсь, ему понравится. Если у вас все, то я побегу, работы много, да и у вас тоже.

Через несколько минут, Артузов позвонил в приемную Сталина и вскоре услышал в трубке знакомый голос:

— Слушаю вас, товарищ Артузов.

— У меня была Ольга, товарищ Сталин, имел я с ней трудный разговор… она оставила вам записку, сказала, к шестидесятилетию не успела, но надеется, что вам понравится.

— Что в записке?

— Стихи, товарищ Сталин…

— Читайте.

Несколько долгих секунд трубка молчала. Товарищ Сталин очень редко позволял эмоциям брать гору над разумом, но, как правило, такие паузы в разговоре не предвещали ничего хорошего. Тем большим было удивление Артузова когда он услышал:

— Несносная девчонка, эта Ольга, как вы только с ней работаете… — тон вождя был неожиданно мирным и теплым.

— Тяжело, но приходится, а если видишь ее не слишком часто, то даже приятно. Умеет она сделать жизнь нескучной…

— Стихи передадите мне… и забудьте о них, товарищ Артузов.

— Так точно, товарищ Сталин!

— Что-то еще?

— Ольга пишет новую статью: «Иисус Христос — народный философ, гуманист, предтеча идей коммунистического общества».

— Пусть пишет. Передайте, пусть не обижается, если столкнется с жесткой критикой товарищей по партии. Верно ви сказали, — умеет сделать жизнь нескучной… придется и мне принять участие в этой дискуссии…

Дни пролетали, как вагоны скорого поезда, несущегося вдоль одинокого путника, стоящего на перроне провинциального вокзала. И что бы он ни делал, даже бросившись под колеса, он не затормозит и не остановит этот поезд жизни проносящийся мимо…

После того, как был налажен учебный процесс, Ольге пришлось заняться производственными вопросами. Предприятия отставали от плана выпуска установок «Редут», не говоря уже о его перевыполнении. За первое полугодие 1940 года, вместо девяти запланированных, было выпущено всего семь установок прошедших военную приемку и поступивших в полк. Основное предприятие жаловалось на смежников, которых в производственном процессе этого сложного изделия было с избытком.

Приходилось мотаться между Москвой и Ленинградом, благо большинство предприятий задействованных в производстве установок «Редут» были расположены в этих городах либо в их окрестностях. Галке приходилось мотаться вместе со своей начальницей. Эти постоянные разъезды мешали плодотворному развитию ее романа с заместителем командира полка по политической и воспитательной работе, а поскольку дел для нее в командировке не было (кроме как следить за целостностью тела Светловой), то настроение у нее было соответствующим. Она весьма болезненно прореагировала на флирт своей начальницы с руководством очередного предприятия-смежника, на которые им приходилось регулярно выезжать.

— Революция Ивановна! Это, конечно, не мое дело, но как вы по приезду будете Владиславу в глаза смотреть?

— Не нуди, Галина. Владика все устраивает, и как ты правильно заметила, это не твое дело.

— Но он же любит вас! Я же вижу, как ему больно!

Ольга устала, продолжать этот разговор не было никакого желания, но Галка уже стала для нее единственной подругой, не чужим человеком, так просто не пошлешь, хоть и подчиненная. А по глазам видно, настроена серьезно. Поэтому, придется объясняться.

— Ты обращала внимание, что хорошим, добрым парням в жены обычно попадаются стервы, и наоборот?

— Конечно…

— Не перебивай, это был риторический вопрос. Владик, ведь тоже парень хороший, добрый… как ты думаешь, какая у него будет жена? Теперь вопрос номер два. Не риторический. Ты знаешь, как действует вакцина?

— В общих чертах…

— На всякий случай напомню. В организм вводят ослабленные микробы, возбудители болезни, с которыми человек может справиться и не заболеть серьезно. Борясь с этими ослабленными микробами, организм учится их побеждать и после вакцинации способен справиться и с неослабленными микробами, если придется.

— Это понятно, а причем здесь ты и Владислав?

— Так я и есть та вакцина, которая должна предохранить Владика от жены-стервы. Фигурально выражаясь, я и есть она самая в ослабленном варианте. В ослабленном, не потому, что считаю себя лучше других представительниц этого класса, а потому, что мое действие будет ограниченно по времени, я, кстати, его об этом сразу предупредила. Если повезет, то выработает Владик на мне определенный иммунитет и не захомутает его очередная стерва, которую он обязательно встретит. Ибо имя нам — легион! — Ольга радостно рассмеялась удачной (по ее мнению) шутке.

— Ты из него сделаешь такого же козла, как и большинство из них!

— Не, не получится, — с видимым сожалением вздохнула Ольга, — родители-интеллигенты, это тяжелый диагноз. Я его даже в койку затащить не могу, это чудо мне сказало, что только после загса. Жалко мне его…

— Ничего, переживешь. С другими у тебя все нормально получается.

— Только не надо завидовать, тем более, что ничего ты, подруга, не понимаешь.

— Все я понимаю, чай не дура… ты их так стимулируешь на перевыполнение плана. Могла бы и в рожу наганом тыкнуть, но знаешь, много их таких, которые директору норовят наганом пригрозить, привыкшие они к этому. Так ты их женским обаянием на ударный труд раззадорить хочешь. Только ты не обижайся, Революция Ивановна, но я тебе так скажу. Ты, конечно, баба приятная во всех отношениях, но ничего особенного. Видали они и покрасившей тебя.

— Ты, Галина Петровна, смотришь на меня как на кобылу, — «видали они и покрасившей тебя», — передразнила она свою телохранительницу. — Я — из внешней разведки, ты, глупая, не понимаешь, что это значит для людей не знакомых с нашим учреждением. Для них это приключения, дальние страны, соленый ветер морей, погони, перестрелки. Сама знаешь, какая сейчас рабочая дисциплина. — (В октябре 1939 года в СССР был принят указ, устанавливающий 6-дневную рабочую неделю при 8-часовом рабочем дне. В нем были серьезно усилены наказания за недобросовестную работу. За прогул без причины можно было загреметь на два месяца исправительных работ, уволиться можно было лишь после согласования с руководством предприятия, а за брак могли отдать под суд всех, по чьей вине это произошло.) — Всех ленивых руководителей поснимали еще в 36-м и 37-м. Те, что сейчас у руля, сутками со своих предприятий не вылезают. Я для них, как свежий ветерок. Может они и подозревают, что те байки, которые я им рассказываю, не совсем совпадают с реальностью, но все равно интересно. Будет что друзьям, начальству и любимым женщинам пересказывать. Наши заклятые друзья японцы, сравнили бы меня с гейшей, а тебе, неграмотной, объясню. Гейша, переводится как, — «женщина для души». Для души, поняла? Женщина для тела это совсем другое.

— Понятно… директору ты до утра в своем номере про погони и засады рассказывала, — не скрывая сарказма заметила Галина, — а я, дура, никак в толк не могла взять, что за странные звуки за стеной мне спать не дают.

— Чтоб ты знала, мы полночи проблемы его предприятия по косточкам разбирали и соображали, как узкие места на производстве расшить.

— Ясное дело, днем то времени не было, ночью оно сподручней все производственные вопросы решать…

— Неуместная ирония, Галина Петровна. Одно дело разговоры в официальной обстановке, а совсем другое, когда человек тебе доверяет свои наболевшие мысли. И давай прекратим этот разговор. Каждая установка «Редут» — это тысячи, а может и десятки тысяч выживших солдат, не погибших от бомбовых ударов только потому, что вражеские бомбардировщики будут своевременно обнаружены и их успеют перехватить наши истребители. Извини, но в сравнении с вышесказанным обиды Владика, а твои тем более, яйца выеденного не стоят. Давай я тебе расскажу то, что уже неоднократно повторяла на многих совещаниях и рассказываю каждому руководителю причастному к выпуску наших установок. Чтоб они осознали меру ответственности, которая лежит на них. Как ты думаешь, когда стало понятно, что немцы выиграют войну с Францией?

— Когда они вышли к океану, обойдя линию Мажино и окружив северо-западную англо-французскую группировку.

— Ошибаешься подруга. Это стало понятно через два часа после начала конфликта, когда люфтваффе уничтожило все аэродромы и самолеты, находящиеся на расстоянии двести километров от границы, а в течение первых суток три четверти аэродромов на глубину до четырехсот километров от границы. Проиграв войну в воздухе, французы очень быстро проиграли и на земле. А теперь скажи, почему при сравнимых количествах самолетов и ТТХ французских ВВС с немецкими, они так и не смогли перехватить инициативу в воздухе?

— Думаю, это потому, что у французов не было локаторов, выпуск которых ты стараешься увеличить, жертвуя собой в буквальном смысле этого слова.

— Язва ты, Галка. Совсем распустилась. Ничего, вернемся в часть, я тебя так загоняю, твой комиссар будет видеть тебя лишь во сне. Но в данном случае ты права, именно отсутствие у французов современных средств воздушной разведки привело к тому, что они пропустили первый сокрушающий удар люфтваффе. В результате этого, они лишились всей инфраструктуры ВВС в районе боевых действий, полностью упустили инициативу, как воздухе, так и на земле, и, как следствие, проиграли войну меньше чем за два месяца. Теперь второй пример — англичане, которые имеют радары, но союзникам не дали. Боялись, что попадут в руки врагу. Для справедливости отмечу, что и своим войскам, как в Европе, так и в Африке английское командование радаров не предоставило по вполне объективным причинам. ПВО метрополии радарами обеспечено не полностью, а защита метрополии, естественно, имеет высший приоритет. Так вот, если в Африке, в боях с опытными английскими летчиками, соотношение потерь было три к одному в пользу немцев, то в воздушных боях над Великобританией, с английскими пилотами не имеющими боевого опыта часто проигрывали уже сами немцы.

— Так ты говорила, у немцев тоже есть радары, не хуже чем у англичан…

— Толку с этого… радары наиболее эффективны в обороне, когда ты заранее обнаружил бомбардировщики противника и сумел перехватить их достаточным количеством истребителей. Так, чтоб они смогли, и нейтрализовать истребители сопровождения, и уничтожить или, как минимум, не допустить бомбардировщики к цели. Если тебя своевременно обнаружили, то нападающий может выиграть лишь если он значительно превосходит противника в количестве и качестве своей авиации. В данном случае Великобритания и Германия обладают ВВС сравнимыми по количеству и качеству, поэтому англичане сумели нанести ощутимые потери противнику и немцы поняли, что имеющихся сил и средств недостаточно, чтоб захватить господство в воздухе над островом. Именно поэтому перед нами поставлена задача — обеспечить ВВС РККА современными средствами радиоразведки и контролировать обучение личного состава грамотному использованию новой техники. Чтоб в случае агрессии со стороны Германии, воздушные бои над Великобританией немцам показались детскими играми.

— Ты считаешь, что Германия осмелится напасть на Советский Союз? А как же Великобритания? Там же война в самом разгаре…

— Открою тебе военную тайну. Гитлер уже отдал приказ своему Генштабу готовить планы военной операции против Советского Союза. Они должны быть полностью подготовлены до конца января 1941 года.

— Будем считать, что я ничего не слышала, а ты мне ничего не говорила. Слушай, я вчера через стену слышала, как ты директору какую-то песню пела. — Галя резко сменила тему разговора. — такая красивая, грустная… никогда раньше не слышала. Спой, пожалуйста…

Ольга криво улыбнулась. Галина Петровна была крайне добросовестным сотрудником с феноменальной памятью. В своих отчетах она не только дословно излагала все Ольгины разговоры, но и записывала слова песен, которые она слышала от своей непосредственной начальницы.

— Революция Ивановна, миленькая, а по-русски можно…

Усмехнувшись еще раз и пожалев подругу, которой до полуночи предстояло крапать очередной доклад, Ольга начала сначала:

Галина скорописью писала отчет за прошедшие сутки и в который раз за последние два года думала над тем, кто такая ее подопечная и почему именно ей поручается уже не первое задание особой государственной важности, причем в самых различных областях не имеющих между собой ничего общего.

Когда осенью 38-го ее бывшего начальника сместили с поста наркома внутренних дел, а начальником могущественного ведомства стал товарищ Берия, она с определенным беспокойством ждала решения касающегося ее дальнейшей судьбы. Ее понизили в звании, перевели в управление Артузова, и она с облегчением вздохнула. Все могло быть значительно хуже…

Когда ее приставили телохранителем, порученцем и осведомителем к молодой девчонке в звании старшего лейтенанта НКВД, она сочла это попыткой куда-то пристроить нового сотрудника, нужного этому ведомству, как собаке пятая нога. Галина надеялась, что со временем убедит новое начальство в своей верности, и найдутся более достойные задачи, позволяющие в полной мере раскрыться ее многочисленным талантам подробно отраженным в личном деле.

А дальше началось то, что до сих пор не укладывалось у нее в голове. Сперва эту девчонку поставили во главе целой команды осужденных военачальников и управленцев самого высокого ранга, которые в условиях строгой секретности готовили планы операций, казавшиеся в тот момент совершенно фантастическими.

У Галины, да и не у нее одной, но и у многих других людей, причастных к материальному обеспечению нового учреждения, мелькали мысли, что этот спектакль специально придумали. С одной стороны, чтоб улучшить содержание особенно ценных кадров, на которые у руководства страны есть дальнейшие планы, а с другой, чтоб те не теряли квалификацию и занялись тем, чему их долго учили.

Другой альтернативной идеей было предположение, что происходящее является неким своеобразным соревнованием, в котором будут отобраны самые толковые и дисциплинированные, а сами задания, поэтому и подбираются, как наиболее фантастические и бессмысленные. Это получило свое подтверждение, когда юная начальница равнодушно, недрогнувшей рукой расстреляла перед строем двух бывших комдивов, откровенно саботировавших ее указания и не справляющихся с полученными заданиями. А ведь оба были осуждены специальной комиссией НКВД всего лишь к пяти годам лагерей…

Старший лейтенант неожиданно оказалась очень грамотной и требовательной руководительницей, способной, где кнутом, а где пряником, мотивировать коллектив состоящий из весьма непростых личностей. Сразу стало ясно, что эта молодая девушка наделена очень широкими полномочиями. По ее запросам в распоряжение созданного коллектива в кратчайшие сроки поступали сведения, касающиеся самых различных областей. Это были материалы как по экономике, народонаселению, так и разведданные по количеству и составу войск расположенных на конкретных территориях, а также многое другое, что было необходимо для качественного выполнения поставленных заданий.

После года напряженной работы, без выходных и без отпусков, они вернулись в Москву. Галину никто не информировал чем занимается ее начальница, но чтоб она в это время не скучала, отправили внештатным инструктором в школу диверсантов расположившуюся в северных лесных массивах Подмосковья. Лишь в субботу Галина возвращалась в Москву, чтоб вечером и все воскресенье сопровождать и развлекать свою подопечную.

Но тогда ей было полегче. Как правило, начальница все выходные проводила в библиотеке и отпускала Галину заниматься своими делами. Все изменилось, когда их бросили заниматься всем комплексом вопросов связанных с новыми радиолокационными станциями.

То, что ее начальница ориентируется в новой теме, как рыба в воде, уже Галину не удивляло. За это время она привыкла к тому, что Революция Ивановна — всезнайка и у нее есть ответы на все вопросы. Это глухо раздражало, но работа есть работа. Хуже было то, что у той начали проявляться явные признаки нервного расстройства, очень похожие на те, что Галина наблюдала у своего прежнего начальника. Правда тот постоянно сидел на кокаине, а Революция пока обходилась коньяком, но как говорится, лиха беда начало. Будет так дальше пахать — загонит себя в гроб. Но начальница придумала им весьма оригинальный отдых.

После обеда в субботу они шли в баню, а вечером, нарядно одевшись, отправлялись в турне по московским ресторанам. Революция Ивановна называла это, — «рейдом по выявлению лиц с ярко выраженными нетрудовыми доходами». Напрасно Галина убеждала ее, что все заведения такого рода всегда находятся под пристальным вниманием НКВД, что официанты стучат, как дятлы, а они своими действиями и излишним вниманием могут навредить проведению операций запланированных этим ведомством.

— Маслом каши не испортишь, — легкомысленно отбросив все ее аргументы, и рассматривая себя в зеркало, Революция продолжала готовиться к вечернему выходу. — Ты пойми, любая силовая структура, обладающая широкими полномочиями, нуждается в постоянном контроле. НКВД контролирует армию, прокуратура осуществляет надзор над НКВД, те в свою очередь следят за ними. Ну а мы, сотрудники внешней разведки, в свободное от основной работы время, тоже должны приглядывать, и за НКВД, и за прокуратурой.

— А за нами кто приглядывает?

— Мы за ними, они за нами. А товарищ Сталин и коммунистическая партия под его мудрым руководством, следят за всеми нами. А мы все, в свою очередь, внимательно следим за партийными функционерами. Это называется системой противовесов в структуре власти.

— За товарищем Сталиным никто не следит!

— Скажешь тоже… это за нашим соседом, дедом Степаном, никто не следит, кроме его жены, а за товарищем Сталиным весь мир наблюдает. Хватит демагогии. Оружие, документы?

— Согласно вашему приказу, товарищ старший лейтенант! Наган в сумочке. Вальтер в спецкобуре на правом бедре под юбкой. Удостоверение и мандат на проведение следственных действий в любом гражданском учреждении Москвы, подписанный товарищем Берией в нагрудном кармане кофты.

— Тогда вперед! Нас ждут великие дела!

В начале декабря 1940 года, Артузов срочно вызвал Ольгу в Москву. К счастью, к тому времени они с Колядко как раз вернулись с очередной командировки и находились на территории полка, поэтому прибыть к начальству трудности не составило. Устроившись на жесткой полке пригородного поезда, Оля старалась сообразить, не пропустила ли она в суете производственных вопросов направленных на выполнение плана по выпуску установок «Редут», какого-то события 40-го года имеющего значения для страны. До этого особых проколов у нее не было, если не считать покушение на Гитлера осенью 39-го. Но тогда она мыслями была в совсем не радужном будущем, ожидающем страну…

В начале лета она вспомнила, что англичане уже взломали шифр «Энигмы» и свободно читают немецкие радиограммы. После подписания французами перемирья и образования вишистской Франции сразу же предупредила, что в начале июля Великобритания попытается потопить французский флот, а месяц назад, в начале ноября вовремя сообразила, что скоро англичане, с помощью авианосцев, с воздуха разгромят базу ВМФ Италии возле Таранто.

То, что в ноябре Гитлер отдал приказ генеральному штабу готовить план операции против СССР, а в средине января будет утверждена директива N 21 получившая название план «Барбаросса» известно и Сталину, и Артузову уже давно. Скорее всего, шеф уже сумел получить независимые доказательства ее сведений, но зачем ему личное свидание по этому поводу, оставалось для Ольги загадкой. Уж что-что, а все что она знала по планам, разрабатываемым в данный момент, Ольга изложила задолго до декабря 1940 года и ничего добавить не могла. Но оказалось, что инициатором ее внезапной поездки в Москву был совсем не Артузов.

— Здравствуй Оля, хорошо выглядишь. Мой шофер уже ждет тебя. Езжай на квартиру, переодевайся в парадную форму. Товарищ Сталин ждет нас в 16–00. В 15–30 ты должна уже быть здесь. Чего рот открыла? Выполняй.

— Разрешите вопрос, товарищ комиссар первого ранга!

— Разрешаю.

— Тему будущего разговора не подскажете?

— Это я у тебя должен спросить. Ты у нас провидица, вот и поведай, о чем разговор будет?

— Раз вы не в курсе, тогда рискну предположить, что речь пойдет о предстоящем военном конфликте с Германией, вряд ли товарища Сталина заинтересовала тема лекарств из сассафраса…

Перелистывая в очередной раз энциклопедический словарь, посвященный земной фауне, Ольга зацепилась за название кустарника произрастающего в Америке и юго-восточной Азии. Вроде не первый раз листала, а вдруг среагировало сознание на слово уже читанное и перечитанное. Энциклопедия писала, что добывают из плодов и коры этого кустарника эфирное масло, давно используемое в косметике. И вспомнила она, что еще в начале века, в году 1914-м, какой-то немецкий химик умудрился получить из вещества входящего в состав этого масла весьма интересный препарат, являющийся великолепным антидепрессантом, лечащий целый ряд психических расстройств, в том числе и посттравматические синдромы у военных. В те годы никто из врачей новым веществом не заинтересовался, исследования на больных не проводились, и все его великолепные свойства остались нераскрыты.

Ольга рекомендовала обратить внимание на это вещество, провести клинические испытания и рекламную кампанию, после чего новое лекарство можно будет весьма успешно и очень выгодно продавать жителям капиталистических стран. Они уже давно страдают массовыми психическими расстройствами, к которым приводит ежедневная борьба за выживание. И хотя в нашей стране большинство людей с успехом лечат депрессию в кругу друзей с помощью одной или нескольких бутылок водки, тем не менее, ниша для нового лекарства тоже найдется.

Весь прошедший год после написания ею фундаментального труда предрекающего развал Советского Союза и реставрацию капитализма в стране (при сочетании определенных условий, внешних и внутренних), она ни разу не была на приеме у Сталина.

«Пророчество штука тонкая… за неприятное предсказание никто очередного ордена на грудь не повесит. Радоваться надо. Опала в этом случае меньшее из зол. В старые добрые времена могли и голову смахнуть или на костерок пригласить. На почетное место. В самый, так сказать, его центр».

— Проходите товарищи, присаживайтесь, — Сталин выглядел усталым и не в лучшем расположении духа. — Перед тем как приступить к сути вопроса, по которому я вас вызвал, я хотел бы узнать у вас, товарищ Артузов, известно ли вам, как развлекаются товарищ Стрельцова со своей напарницей в свободное от работы время?

На мгновенье лицо Артузова исказила гримаса, характерная для человека жующего лимон без сахара, и он ответил, кивнув головой:

— Так точно, товарищ Сталин, известно.

— А вы знаете, товарищ Артузов, что по вине ваших подчиненных, у товарища Берии сорвалась тщательно подготовленная операция по дезинформации немецкой разведки, и им пришлось арестовать немецкого агента, которому они втемную давали доступ к нужной информации?

Лицо Артузова скривилось еще сильнее, хотя многие бы перед этим могли сказать, что больше уже некуда.

— Никак нет, товарищ Сталин, мне это неизвестно.

— Товарищ Сталин, я уверенна, что товарищ Берия был введен в заблуждение собственными сотрудниками. Пусть он проведет внутреннее расследование. Вариант, что мы нарвались на немецкого шпиона и не раскусили его, исключается. Скорее всего, из нашего клиента слепили «шпиона» уже после того, как мы передали его сотрудникам НКВД.

— Как же я сразу не понял, — иронично заметил Сталин, — товарищ Стрельцова у нас никогда не ошибается. Все вокруг виноваты, только не она. А вы не могли бы найти себе другое развлечение?

— Это единственное, что мне разрешило мое начальство, товарищ Сталин! — товарищ Сталин вопросительно посмотрел на товарища Артузова. Тот начал спокойно перечислять:

— Прошлой зимой, товарищ Стрельцова впервые заговорила о заслуженном отдыхе. И единственное что ей пришло в голову, это в компании группы снайперов поохотиться в карельских лесах на финских лыжников. Когда ей в этом невинном и безопасном, с ее точки зрения, отдыхе было отказано, она захотела в свободное от работы время овладеть искусством пилотирования современного истребителя. При этом она брала на себя обязательства и хотела заключить со мной пари, что уже через полгода обучения сможет выиграть условный воздушный бой у любого асса, которого я ей смогу организовать в качестве противника. После того, как ей не удалось взять меня «на слабо», товарищ Стрельцова начала просить в качестве отдыха от рутины предоставить ей возможность и необходимые материалы для разработки общего плана покушения на канцлера Германии. Поскольку это задание не угрожало ее здоровью и носило чисто теоретический характер, я разрешил ей, но надолго это ее не заняло. Через месяц она предоставила разработанный план. Основную суть я вам докладывал.

Сталин недовольно поморщился. Теперь людям Власика при публичных выступлениях вождя приходилось контролировать окна и крыши в радиусе полтора километра от трибуны.

— Тогда же она озвучила новую идею своего досуга. Дескать, они будут с Галиной посещать злачные столичные места и высматривать потенциальных воров и расхитителей социалистической собственности среди посетителей. После чего, брать их в разработку, собирать материалы и передавать органам НКВД. Чем они и занимались последние полгода. В свободное время. Особо хочу отметить, товарищ Сталин, что по каждому объекту разработки запрашивалась справка о сведениях имеющихся в распоряжении НКВД относительно данной персоны. Также мы информировали НКВД, что данная особа попала в нашу разработку. Лишь после этого Ольга с Галиной продолжали работу по объекту. Поэтому меня тоже удивило сообщение товарища Берии. Они могли сообщить на наш запрос, что объект под их колпаком и мои сотрудники забыли бы о нем в тот же день.

— С этим понятно. Я задам ваши вопросы товарищу Берии. Посмотрим, что он на них ответит… тем не менее, товарищ Стрельцова, я бы посоветовал вам как-то иначе проводить свое свободное время.

— Тогда прошу разрешить мне учиться пилотировать истребитель! Я всегда была уверена, что вы мне разрешите, товарищ Сталин, раз своему сыну разрешили, а товарищ комиссар первого ранга отказывался даже говорить с вами на эту тему…

— Плохо вы знаете товарища Сталина, и, оказывается, даже вы ошибаетесь, товарищ Стрельцова. Мой сын, в отличие от вас, будущее предсказывать не умеет. Вы у нас одна такая… бесценная… над вашим досугом мы подумаем позже. А теперь скажите, что вы думаете о результатах визита товарища Молотова в Германию и достигнутых договоренностях с руководством этой страны?

«Кажется, мы добрались до сути. Умом, товарищ Сталин понимает, что миссия Молотова закончилась провалом. Гитлера не заинтересовало ни одно из многочисленных предложений по углублению советско-германского союза. Все завершилось на уровне слов и обещаний. Подписано несколько малозначимых бумаг касательно торговых соглашений и товарного кредита. А ведь надежды были на начало выстраивания экономического, а в будущем и военно-политического тройственного союза Берлин-Москва-Токио на длительную перспективу…».

— Товарищ Сталин, перед Гитлером лежат два плана военной кампании в будущем 1941-м году. Первый, предусматривает переброску некоторых сухопутных частей вермахта и ВВС на Сицилию и Ливию. С их помощью, при поддержке торпедных катеров, можно взять под свой полный контроль судоходство в Средиземном море. Блокировать основную базу британских ВМС на Мальте и поставки боеприпасов британским войскам, расположенным в Египте. Разгромив египетскую группировку войск, поставить под свой контроль Суэцкий канал, а в будущем и весь Ближний Восток. Затем захватить Гибралтар, выгнать британцев со всей Северной Африки. План полностью готов, необходимые для его реализации силы и средства имеются в наличии. Самое главное, что британцы в настоящее время не имеют возможности помешать Германии и Италии в реализации этого плана. Фактически, для этого британцам необходимо захватить Сицилию, что они попытаются сделать при первой же возможности, если Гитлер окажется настолько глуп и предоставит им этот шанс. Что он и собирается сделать, отдавая предпочтение плану номер два. Это хорошо известный здесь присутствующим план «Барбаросса». Может он еще носит название — «Отто» и его переименуют чуть позже, но суть от этого не меняется.

Объясняя свое иррациональное желание напасть на Советский Союз, Гитлер вскоре напишет дуче, который, естественно, хочет усиления германского присутствия в Средиземном море, буквально следующее: —

«Лучшее, что может сделать Германия для Италии, это разгромить Россию».

Гитлер не верит в наш нейтралитет и опасается внезапного удара в спину. Этому его учит история, ибо Россия на протяжении последних двухсотпятидесяти лет всегда плясала под английскую дудку. Он знает что вы, товарищ Сталин, достаточно умны, чтоб проводить самостоятельную политику и не нарушать заключенный договор, но в вашу долгую жизнь Гитлер не верит, поскольку российские цари проводившие антибританскую политику, царили недолго и внезапно умирали от удара. Табакеркой.

Он не сомневается, что с вами случится нечто схожее, а ваш приемник сразу же ударит Германии в спину. Именно поэтому Гитлер настаивает на внезапном ударе по СССР, надеясь за два-три месяца разгромить нас, а затем вновь, уже с новых позиций торговаться с Великобританией. Именно поэтому, он отверг или уклонился от ответа на все многочисленные предложения Советского Союза которые привез в Германию товарищ Молотов. С этой точки зрения, результаты визита более чем скромные. Гитлер ограничился подтверждением уже взятых на себя обязательств, согласившись на некоторые мелкие уступки в торговом соглашении, которые он и не собирается выполнять. Вопрос военной кампании против Советского Союза уже обсужден в узком кругу руководства партии и высшего командования вермахта и плучил практически единодушную поддержку.

— Позицию Гитлера в вопросе войны с Советским Союзом вы объясняете субъективными факторами, иррациональным желанием, намекая на его психическую неадекватность. А как же другие? На чем основано их желание воевать на два фронта? Или вы считаете, что все руководство Германии и вермахта душевно больные люди?!

— Нет, я так не считаю. Но все эти люди — нацисты. В той или иной степени все они разделяют мнение Гитлера, считающего неполноценными народы населяющие нашу страну. Из-за этого происходит недооценка нас, как соперников. Весь генштаб убежден, что трех месяцев достаточно для разгрома РККА и захвата всех основных промышленных центров страны, включая Москву. Несмотря на то, что немцам приблизительно известна численность наших войск и военной техники, расположенных в западных областях СССР, они уверенны в своих силах и невысоко оценивают наши возможности. При анализе любой информации, немцы в первую очередь акцентируют внимание на выявленных недостатках. К примеру, они оценивают моторесурс наших истребителей в 15–20 боевых вылетов, а своих, минимум в сто-сто пятьдесят. Подготовка наших и немецких летчиков оценивается ими по налету часов в тех же пропорциях. Из этого делается совершенно неверный вывод, что один немецкий истребитель по боевым возможностям эквивалентен восьми-девяти нашим. Возможности наших танков и бронетехники оценивают по состоянию 1939 года, увиденному во время польского похода.

После разгрома во Франции и Бельгии объединенной англо-французской группировки, вся немецкая армия, начиная от сотрудников Генштаба и заканчивая рядовыми чинами, пребывает в состоянии легкой эйфории. Все это порождает шапкозакидательские настроения, недооценку наших возможностей и ложную уверенность в быстрой победе. То же отношение к оценке действий РККА в военных конфликтах последних лет. Деталями проведенных операций не интересуются, выводы базируются на информации предоставленной нашими противниками.

Поэтому, операция на Халхин-Голе считается немецкими экспертами, чуть ли не проигранной нашими войсками, ведь по мирному договору мы отдали японцам спорные территории. В войне с финнами внимание акцентируется на малоэффективных, с их точки зрения, действиях наших войск в зимний период, приведших к неоправданно высоким потерям. Информация берется из финских источников и весьма далека от реальной. О последних разработках советских оружейников немецкой разведке мало что известно. ТТХ и количество, как танков Т-34, так и новых моделей истребителей, штурмовиков и пикирующих бомбардировщиков, выпущенных советской промышленностью за последние два года прошли мимо их внимания. Это объясняется как пренебрежительным отношением к нашим возможностям, мол, — «что хорошего могут изготовить эти унтерменши», так и целенаправленной работой двойных агентов завербованных британской разведкой. Им дано задание всячески преуменьшать реальные данные, чтоб не вспугнуть Гитлера и руководство вермахта. Хотя британские эксперты также весьма невысоко оценивают боевые возможности РККА и не верят в возможность длительного сопротивления с нашей стороны. Что и не удивительно, после того, как немцы надавали им по зубам.

— Как учит нас марксистско-ленинская теория, товарищ Стрельцова, причины любой войны, это всегда объективные интересы правящего класса в данной стране. Все, что мы услышали от вас, это малоубедительные сентенции, касающиеся субъективного восприятия нас и нашей страны верхушкой рейха и вермахта. Вы можете привести хоть одно объективное обоснование будущей войны?

— Жизненное пространство, бесплатные ресурсы и рабочая сила. Для Германии, это колониальная война. Отбирать кусок пирога у Британии немцы откровенно побаиваются и надеются с ней жить в мире. Наша страна им видится вполне доступным и ничейным куском, который они собираются захапать. Еще раз подчеркиваю — вооруженный конфликт неизбежен. Никакими дипломатическими средствами не удастся его избежать. Лучшее, что мы можем сделать, это готовиться к нему не пряча голову в песок, проводя необходимую подготовку бойцов, как в умении владеть оружием, так и в идейно-воспитательной работе.

— А какие у вас есть претензии к идейно-воспитательной работе в войсках?

— Надо честно говорить бойцам, что сознание большей части рабочего класса и трудового крестьянства Германии отравлено буржуазной пропагандой и националистической идеологией. Опасаясь социалистической революции у себя дома, немецкие буржуи обещают своим рабочим сделать их хозяевами над неполноценными народами, к которым они относят всех живущих в Советском Союзе. Что немецкие рабочие, так же как и финские, не повернут оружие против своих буржуев, а будут убивать советских людей надеясь поработить их, и самим стать буржуями и угнетателями. Что по данным разведки, Германия собирается разорвать мирный договор и начать с нами войну.

— Вы что не понимаете, что это станет известно Германии и вызовет ненужное напряжение в наших отношениях?

— Время начала войны уже определено и не зависит от уровня отношений между нашими странами, а исключительно от погодных условий, состояния дорог и концентрации войск на восточной границе рейха. Товарищ Сталин, как и пять лет назад, и все это время, я не прошу принимать мои слова на веру. Есть две хорошо функционирующие организации, снабжающие руководство страны информацией об объективных событиях происходящих за ее рубежами. У каждого человека, товарищ Сталин, бывает в жизни период, когда ему все удается. Обычно, это время заканчивается тогда, когда человек, вдохновленный своими успехами, переоценивает собственные возможности, перестает воспринимать советы и критику, не замечает и не исправляет сделанных ошибок. В его жизни наступает черная полоса. Поэтому, многие сравнивают нашу жизнь с полосатой зеброй.

— Вы намекаете на то, что в моей жизни начинается черная полоса?

— Она начинается в жизни каждого человека нашей страны. Но от вас, как от руководителя государства, в большой мере зависит насколько долгой и тяжелой будет эта полоса.

— Что от меня зависит, я отлично знаю и без вас, товарищ Стрельцова, и не нуждаюсь в ваших напоминаниях. Вы свободны, обождите в приемной.

Обождав пока за Ольгой закроется дверь, Сталин повернулся к Артузову, молча сидевшему за столом во время жаркой дискуссии, проходившей на повышенных тонах.

— Что говорят врачи о ее самочувствии? Раньше она мне казалась куда более сдержанной…

— Все в пределах обычных для нее показателей, но вы правы, приближение даты, определяющей для Ольги все ее поступки и смысл жизни на протяжении последних лет, провоцирует избыточную эмоциональность, которую ей удается контролировать все с большим трудом.

— Эти ее забавы… не слишком ли это рискованно? Мне докладывали, что дело доходило до перестрелок…

— С Ольгой очень непросто работать, товарищ Сталин. Она как вольная птица, в клетке не поет. Имеется в виду, что результативность ее работы падает практически к нулю, если она чувствует себя закрытой, либо на нее наложены ограничения кажущиеся ей чрезмерными. До стрельбы дело дошло лишь раз, и этот эпизод не был напрямую связан с ее развлечением. Какой-то пьяный бандит активно приглашал Ольгу на танец, не обращая внимания на ее отказ. Когда она его ударила, он выхватил нож и был застрелен Галиной. Убитый оказался уголовником, отмечавший с друзьями свое освобождение. Какие либо принудительные меры по изменению Ольгиного досуга считаю ненужными, поскольку скоро это времяпрепровождение закончится само собой. Девочки примелькаются, потенциальные клиенты начнут от них шарахаться, результативность походов по кабакам начнет падать, и Ольга сама начнет выдумывать себе новое развлечение.

— Хорошо. Что касается Германии… есть ли у вас объективные данные подтверждающие ее слова?

— Генштаб вермахта действительно получил распоряжение канцлера готовить планы военной операции против СССР. Все работы тщательно засекречены, но идут полным ходом.

— Это ничего не доказывает. У нашего Генштаба существуют планы войны с Турцией, но это не означает, что мы готовимся на нее напасть.

— Принципиальный план военной кампании с нашей страной у немцев был готов давно, если вы сравниваете с планами войны с Турцией, существующими на бумаге в нашем Генштабе. Речь идет о детальном плане, в котором используются последние разведданные о конфигурации наших воинских частей в западных районах СССР. План учитывает реальное состояние существующих железнодорожных и шоссейных дорог, составляется детальный график перевозок, как личного состава, так и вооружения, боеприпасов, ГСМ и многое другое. Это план военной кампании ближайшего года, иначе многое может устареть, и будет нуждаться в полной переделке.

— Вы тоже считаете, что руководство Германии и вермахта коллективно сошло с ума и своими руками организует себе второй фронт?

— Последний раз я ей не верил, когда Ольга утверждала, что Франция капитулирует через сорок дней после начала войны. По всем показателям англо-британская группировка войск выглядела если не сильнее, то уж никак не слабее германской. Что касается второго фронта для немцев… так ведь первого нет, товарищ Сталин. Гитлер практически полностью контролирует континент, а высадить десант на острова у него нет ни возможности, ни желания. Британия в данный момент думает лишь об обороне и не помышляет о вторжении на континент. Поэтому, учитывая авантюризм Гитлера и его авторитет среди военных после французской кампании, я не вижу ничего невозможного в предложенном Ольгой сценарии. Кстати, хотел бы обсудить ее ближайшее будущее. Мне кажется ей пора поменять биографию и род деятельности.

— Хорошо. Ваша позиция понятна. Что касается Ольги, то не будем спешить. Она сейчас выполняет очень важное задание правительства, и делает это хорошо. Коней на переправе не меняют… если вы опасаетесь за ее безопасность — усильте охрану. У меня для вас есть еще одно задание, товарищ Артузов…

Сталин не торопясь доставал папиросы из пачки, разламывал их, и набивал трубку табаком. Лишь закурив, он продолжил разговор:

— Представьте себе ситуацию, что у меня на даче собрались мои старые товарищи по партии. Посидеть, вспомнить молодость, обсудить текущие дела… а в разговоре с ними я высказал мысль, что целью нашей политики в Черноморском регионе является создание условий для беспрепятственного прохождения нашим военным флотом проливов и создание мощной военно-морской базы на Средиземном море. В идеальном случае, решение этого вопроса мне видится в создании на территории Палестины еврейско-арабской социалистической республики и включении ее в состав Советского Союза.

Сталин замолчал, давая время несколько ошарашенному Артузову вникнуть в сказанное.

— Вы знаете, что в САСШ действуют многочисленные еврейские организации, поставившие своей целью воссоздание на территории Палестины еврейского государства. Как вы думаете, поможет им в их деятельности, если такое намерение советского руководства станет известно американской и британской разведке?

— Безусловно, товарищ Сталин. Если Великобритания поймет, что не сможет удержать эту территорию, и возможен описанный вами вариант, то она пойдет на создание еврейского государства под контролем САСШ.

— Серьезный ущерб развитию нашей промышленности наносит торговое эмбарго, принятое руководством САСШ после начала советско-финского военного конфликта. И хотя он давно закончен, подвижек в этом плане нет. Дайте задание своим сотрудникам, работающим в нашем посольстве в Вашингтоне провести неофициальные переговоры с нужными людьми. Если те захотят, чтоб вышесказанные мной идеи были произнесены вслух и стали достоянием соответствующих спецслужб, пусть поспособствуют скорейшей отмене эмбарго. Если у вас нет вопросов, то я вас больше не задерживаю, товарищ Артузов.

Когда руководитель управления внешней разведки подходил к двери, в спину ему прозвучало:

— Передайте своей подопечной, пусть не волнуется. Ее представление текущей ситуации в том виде, что все спят, а она одна трубит об опасности, не соответствует действительности. В соответствии с принятым планом, проводятся все необходимые работы по подготовке западной границы к обороне. Мы будем адекватно реагировать на любую достоверную информацию о намерениях германской стороны. И мы надеемся, что ваше управление, товарищ Артузов, сможет обеспечить руководство страны именно такой информацией.

— Так точно, товарищ Сталин. Мы понимаем всю лежащую на нас ответственность, и будем многократно проверять все поступающие данные.

В феврале несколько агентов советской разведки смогли раздобыть копии плана «Барбаросса» и передать полученные материалы в Москву. В марте, аналогичные копии были переданы американской разведкой советскому послу в Вашингтоне. Агентура на оккупированной польской территории сообщала об интенсивном движении составов с военной техникой и боеприпасами к восточным границам рейха. Однако снежная зима и поздняя весна превратили большую часть дорог восточной Польши в непреодолимое препятствие для автомобильного транспорта, поэтому подготовка запасов ГСМ и боеприпасов в восточной Польше существенно отставала от намеченного плана. С другой стороны, активные телодвижения Великобритании на Балканах, высадившей в Греции 60-тысячный экспедиционный корпус и переворот в Югославии, осуществленный не без помощи многочисленной британской агентуры, также не могли остаться без адекватной реакции Германии. Подобная дыра в обороне на южном фланге могла грозить смертельными неприятностями после начала восточной кампании, а британские ВВС вполне могли нанести с аэродромов Греции и Крита бомбовые удары по румынским нефтепромыслам. В результате Гитлер был вынужден задействовать значительную часть войск (до восьмидесяти дивизий) в военной операции против Греции и Югославии, что вносило свои поправки в сроки и напряженный график перевозок войск и военных грузов.

В начале мая Сталин собрал заседание Генштаба, на который были приглашены командующие западными военными округами и весь высший командный состав РККА. Обсуждалась военная кампания Германии против Греции и Югославии, а также выполнение плана подготовки вновь присоединенных территорий к обороне.

— Товарищи, откроет наше заседание Борис Михайлович, который проведет короткий анализ закончившегося военного конфликта между Германией и Грецией, а также коснется ближайших планов вермахта. Слушаем вас, товарищ Шапошников.

— Хотя рассматриваемый нами конфликт не планировался Германией и был ей фактически навязан, тем не менее, провела она его практически без ошибок, продемонстрировав прекрасную мобильность своих войск, умение в сжатые сроки планировать и осуществлять переброску личного состава и техники на значительные расстояния. Операция проводилась согласно стратегии блицкрига, которую наиболее коротко и емко, всего тремя положениями, сформулировал в одной из своих лекций курсантам военной академии, начальник Генштаба сухопутных войск вермахта, генерал-полковник Гельдер:

1. Внезапное массированное вооруженное нападение.

2. Развал тыла страны путем террора, саботажа, убийства руководителей и уничтожения узлов связи.

3. Решительное безостановочное наступление, невзирая на потери и отсутствие резервов.

Думаю, все присутствующие найдут в каждой из операций вермахта, проведенных за два последних года, отражение этих положений. Не стану подробно описывать ход последней операции, вы, товарищи, ознакомлены с подробной аналитической запиской разработанной Генштабом по результатам этой кампании. Не вижу смысла еще раз пересказывать написанное. Хотел бы остановиться на вопросе, почему так легко давались немцам победы, существует ли противоядие стратегии блицкрига, и почему нам важно это знать уже сейчас. Осуществлять безостановочное наступление позволяют немцам их механизированные и бронетанковые части. Причем, как показала последняя кампания, резкое снижение количества танков, до 160–180 штук в дивизии, практически не сказалось на боеспособности вновь созданных подразделений. Подобное снижение количества единиц бронетехники в дивизии связано с тем, что после французской кампании было принято решение удвоить количество механизированных и бронетанковых дивизий. Хочу, товарищи, чтоб вы четко понимали различие между нашей бронетанковой дивизией и немецкой. Хотя во многом они похожи, как по структуре, так и по выполняемым задачам, но главное различие заключается в том, что без отрыва от основной массы войск наши бронетанковые дивизии способны действовать лишь на глубине тактического прорыва линии обороны противника. Немецкие механизированные и бронетанковые дивизии способны действовать самостоятельно на расстояниях стратегических, в четыреста — пятьсот километров от границы или первоначальной линии фронта. Это достигается за счет огромного количества большегрузного автотранспорта, которым располагают немецкие механизированные части. По штату, на механизированную дивизию, насчитывающую четырнадцать-пятнадцать тысяч человек личного состава, приходится до трех тысяч грузовых автомобилей. Фактически, это поставленные на колеса склады ГСМ, продовольствия и боеприпасов, которые движутся совместно с воинской частью, и за счет которых, она может совершать такие глубокие прорывы в тыл противнику. Это сильная сторона немецкого механизированного соединения. Но как учит нас марксистско-ленинская диалектика, во всякой силе есть своя слабость и наоборот. Сама возможность движения такого навьюченного каравана неявно подразумевает, что немецкие ВВС доминируют в воздухе, иначе, даже прикрытая зенитной артиллерией, такая колонна грузовиков станет легкой добычей авиации противника и далеко не заедет. Вторая очевидная слабость, это фланговое охранение такого громадного количества грузовой техники. Совершенно очевидно, что имея по пять человек личного состава на один грузовик, ни о каком качественном фланговом охранении многокилометровой колонны говорить не приходится. А ведь кроме грузовиков имеется, и бронетехника, и тягачи, и многое другое. С другой стороны, чем больше сил и средств будет тратить противник для организации безопасного движения своего транспорта, на оборону флангов, тем меньше будет скорость его движения. Поэтому задача обороняющейся стороны заранее спланировать мероприятия по организации засад, систематических нападений и обстрелов движущегося противника. Не любят механизированные части вермахта и укрепленных пунктов, рассчитанных на круговую оборону в течение длительного времени. Линия Метаксаса на границе Греции и Болгарии оказалась для них непроходимым рубежом, и лишь прорыв из Югославии в Грецию позволил окружить и отрезать греческие войска, охранявшие болгарскую границу. С военной точки зрения они могли бы еще долго обороняться и наносить урон германским войскам. Но высшее командование греческой армии, отличающееся прогерманскими настроениями, разрешило командующим укрепленными пунктами самостоятельно принимать решение о целесообразности дальнейшей обороны, чем те не преминули воспользоваться. И последнее, на что хочу обратить ваше внимание, — это дороги. В отличие от танков и гужевого транспорта, грузовики более зависимы и привязаны к дорогам и качеству дорожного покрытия. От этого зависит не только скорость, но и сама возможность их перемещения. Это делает движение механизированных частей предсказуемым. Что дает возможность обороняющейся стороне заранее минировать пути следования войск противника, оборудовать места наблюдателей, корректирующих артиллерийский и минометный огонь, наводящих штурмовую авиацию на движущиеся по дороге механизированные части противника.

Товарищи, думаю, ни для кого из присутствующих не является секретом, почему мы сегодня обсуждаем методы противодействия германским механизированным частям. К счастью для нас, поздняя весна, распутица в восточных районах Польши и греческая кампания, вызванная угрозой румынским нефтепромыслам со стороны британских ВВС в Греции и на Крите, существенно замедлили подготовку к реализации плана «Барбаросса» и войска не будут готовы к 15-му маю, как определено в документах, полученных нашей разведкой. Но подготовка к нападению на нашу страну продолжается. Товарищ Панфилов утверждает, что согласно сведений, которыми располагает Разведупр Генерального штаба РККА, все приготовления вермахта должны быть закончены к 7-му июня. Товарищ Артузов утверждает, что согласно его данным, война начнется не раньше 15-го и не позже 30-го июня. Окончательная дата будет принята в начале июня по результатам выполнения вермахтом плана подготовки к войне. Как видите, сведения, добытые нашей разведкой, фактически не противоречат, а скорее дополняют друг друга. Эти данные были получены от различных агентов работающих в разных странах, дополнялись фактическими сведениями по грузовым перевозкам и количеству воинских подразделений перемещаемых в сторону нашей границы. Все полученные мной сведения заставляют меня поставить перед наркомом обороны и правительством страны вопрос о развертывании войск согласно утвержденного плана обороны западной границы. Считаю необходимым в течение ближайшей недели объявить в западных военных округах тревогу третьего уровня и приступить к выполнению предписаний желтого пакета.

— Хорошо, Борис Михайлович, садитесь. Мы дадим ответ на поставленный вами вопрос. А сейчас, товарищи, давайте послушаем наркома обороны. Он нам доложит результаты работы комиссии по проверке выполнения плана подготовки к обороне присоединенных территорий и оборонительного рубежа на старой границе. Слушаем вас, товарищ Тимошенко.

— Товарищи, во-первых, хочу отметить, что план подготовки к обороне присоединенных территорий, разработанный еще в 1939 году под личным руководством товарища Сталина, содержит в себе все те тактические элементы и приемы противодействия механизированным войскам, которые перечислил в своем выступлении товарищ Шапошников. Признаюсь честно, когда я впервые, полтора года назад, слушал товарища Лисовского, представляющего этот план, у меня было много вопросов и возражений. Тогда мне казалось, что все разработанные мероприятия в рамках этого плана это причудливая смесь подразделений смертников, вынужденных биться в условиях полного окружения, и слабоуправляемых партизанских отрядов, эффективность действий которых вызывает вопросы. Что эти подразделения легко заблокировать в лесах, после чего их влияние на стратегическую ситуацию будет мизерным. Но, проанализировав действия германских механизированных соединений в конфликтах состоявшихся за эти полтора года, и представив их действия на территории, завершившей подготовку согласно разработанному плану, я понял, ни о каком опережающем движении механизированных частей речь идти не будет. Лучшее, что сможет предпринять противник, это выпустить вперед пехотные части, которые будут разминировать дороги, бороться с засадами, штурмовать либо блокировать укрепленные пункты и прокладывать объездные пути следования основной группы войск. Все это приведет к резкому замедлению темпов наступления противника. Разумеется, в случае, если наши войска выполнят все необходимые подготовительные работы. А таких работ очень много, как у подразделений готовящих к круговой обороне опорные пункты, так и у наших егерей, подразделений легкой пехоты. Им необходимо подготовить не только многочисленные базы и склады, определиться с местами будущих засад, позициями наблюдателей, корректирующих минометные обстрелы дорог, но и с путями отступления, минными полями и ловушками, в которые попадет преследующий их противник. Именно поэтому, наша комиссия, разбившись на небольшие группы, в течение двух недель, где на машинах, где на конях, а где и пешим ходом моталась по лесам от Балтийского моря до Карпат. Ну и города, подготавливаемые к круговой обороне, не забывали посетить. В целом работа по подготовке присоединенных территорий к обороне выполнена. Если не на отлично, то оценку — «хорошо» заслуживает по праву. Особенно хочу отметить командующего войсками легкой пехоты, маршала Ворошилова и его заместителя, генерал-майора Рокоссовского. За неполных три с половиной года, они, начав с трех воздушно-десантных дивизий и двух кавалерийских, создали новый род войск, действующий в ближнем тылу противника. За это время, личный состав подразделений легкой пехоты увеличился до двадцати шести дивизий, развернутых в полосе от новой до старой границы СССР, на территории Западной Украины, Западной Белоруссии и Литвы. Не менее половины личного состава имеют боевой опыт, участвовали в приграничных боях с белофиннами зимой прошлого года. Сейчас этот опыт они передают своим товарищам. В войсках налажена постоянно действующая система повышения квалификации командиров всех уровней. Наша проверка показала, что войска полностью готовы выполнить поставленные перед ними задачи. По материально-техническому обеспечению ситуация удовлетворительная. Подразделения легкой пехоты планово перевооружаются. Идет замена карабина Мосина и ручного пулемета Дегтярева на новый карабин СКС и ручной пулемет калибра 6,5 мм. Единственная позиция, поставки которой отстают от плана, это мина разработанная для уничтожения грузового транспорта.

— А как обстоят дела с поставками противопехотных и противотанковых мин?

— С противопехотными минами, товарищ Сталин, ситуацию спасает так называемая, «стреляющая мина». После польского похода и финской кампании среди наших трофеев оказались десятки миллионов патронов разного калибра несовместимых с вооружением РККА. Они послужат, так сказать, содержанием стреляющей мины. Необходимые трубочки, куда вставляется патрон, также поступили в войска в достаточном количестве. Противопехотных мин взрывного действия мало, а противотанковые стоят на вооружении только в опорных пунктах.

— А как обстоят дела с подготовкой к обороне опорных пунктов и подготовкой личного состава?

— Все работы связанные со строительством дотов, дзотов, блиндажей и огневых точек на внешней линии обороны закончены, ведутся работы внутри населенных пунктов по строительству дополнительных укрытий, бомбоубежищ, использованию существующих зданий в качестве огневых точек второй и третьей линий обороны. Обучение личного состава проводится согласно утвержденным планам. Мотивация бойцов и командиров очень высокая, все понимают, что от того, как они будут готовы встретить врага, зависит не только их жизнь, но и жизнь их семей, друзей, товарищей, всей страны. Политруки объясняют бойцам, как нацистам удалось одурачить трудящихся Германии убедив их, что они раса господ, сверхчеловеков. И бойцы, и командиры горят желанием, товарищ Сталин, выбить эту дурь из голов немецкого народа и каждый день готовятся встретить врага с оружием в руках. Из недостатков обнаруженных комиссией хочется отметить отставание от плана работ строительства укреплений на линии Молодечно, Даугавпилс, Екаблилс, Рига продолжающее линию укрепрайонов старой границы до Балтийского моря. Сейчас этот участок усилен опытными кадрами строителей и военных инженеров, закончивших работы на других опорных пунктах. До конца мая строительство всех запланированных сооружений будет завершено.

— Товарищ Смушкевич, а как готовы к возможному нападению наши ВВС? Если я правильно понял Бориса Михайловича, то действующие ВВС самая страшная угроза механизированным колоннам противника.

— Доблестные военно-воздушные силы нашей рабоче-крестьянской Красной армии стоят на страже мирного труда нашего народа и готовы разгромить любого противника и в воздухе, и на земле. В западных военных округах сосредоточено около одиннадцати тысяч самолетов. Из них: около пяти тысяч штурмовиков, две тысячи из которых — новые бронированные штурмовики Ил-2, три тысячи бомбардировщиков, и три тысячи истребителей. Все истребители вооружены 23-мм авиапушкой, а некоторые и двумя. Подавляющее большинство истребителей, это машины новых моделей выпущенные за последние два с половиной года, мало в чем уступающие немецким моделям, а по некоторым показателям и превосходящие самолеты противника. По данным разведки, Германия перебросила на восточную границу около трех тысяч самолетов. Более того, по данным разведки, Геринг не догадывается о том, что у нас на вооружении стоит радиолокационный комплекс «Редут» и пока не планирует задействовать локаторы на Востоке, тем более, что в локаторах остро нуждаются подразделения немецких ВВС борющиеся с британскими бомбардировщиками. Организационно все наши самолеты разделены между четырьмя воздушными армиями, каждая из которых отвечает за свой сектор западной границы. Мы надеемся, что сумеем правильно воспользоваться количественным и качественным превосходством в самолетах и средствах воздушной разведки. Перед командным составом армий поставлена задача: нанести врагу решающие потери в первые дни боев, разгромить его аэродромы, склады ГСМ и боеприпасов, захватить инициативу в воздухе и в дальнейшем не отдавать ее.

— Хорошие планы… посмотрим, что из них получится… я, товарищи, никогда не скрывал, что не верил, да и сейчас не верю в то, что Гитлер решится на такую авантюру. Несколько дней назад, когда у нас был обстоятельный разговор на эту тему с товарищем Артузовым, он в разговоре упомянул изречение древнего китайского полководца. В современном варианте оно звучало бы так, — «Если правительство страны указывает военным, как управлять войсками, — быть беде». Но верно и обратное, если военные указывают правительству, как управлять государством, тоже быть беде. Я долго думал над этим… и решил, что каждый будет заниматься своим делом. Мы, в правительстве, стараться сохранить мир между нашими странами, а армия будет готовиться к отражению возможного нападения. Что касается объявления желтой тревоги… думаю, всех устроит, если завтра мы объявим о проведении в западных округах масштабных учений, как войск, так и гражданской обороны. Начало учений назначим, скажем, на восьмое мая. Объясним нашим соседям, что никакой переброски дополнительных войск не будет, а затем, в рамках этих учений, объявим учебную тревогу третьего уровня, как для военных подразделений, так и для гражданских объектов приграничной территории. Посмотрим, что скажут нам на это Германия и другие страны, какую информацию добудет наша разведка… если нет возражений и вопросов, то прошу всех присутствующих начать подготовку к будущим учениям…

Наступило восьмое мая, начались учения, но тревога третьего уровня объявлена не была. Военным было заявлено, что правительство своевременно сообщит об этом, а пока готовьтесь. Это создавало весьма нервозную обстановку. В прессе выходили статьи, прямо противоречащие друг другу. В одной заявлялось, что правительство крайне обеспокоено концентрацией германских войск на советской границе, в другой, что мы не сомневаемся в том, что Германия верна подписанному договору и не собирается его нарушать.

С одной стороны Ольга понимала Сталина и его ближайшее окружение. Поток дезинформации, давление со стороны всех заинтересованных сторон — Германии, Великобритании, САСШ, нарастал не по дням, а по часам. В середине апреля посол Великобритании передал меморандум советскому правительству, в котором Великобритания открытым текстом ТРЕБОВАЛА от Советского Союза пересмотреть свою внешнюю политику и отношения с Великобританией. В противном случае СССР грозит то, что в британском парламенте победу одержат силы настаивающие на заключении мира с Германией, и эти силы не будут возражать против экспансии Германии в восточном направлении. А первым таким шагом в нормализации советско-британских отношений со стороны СССР, Великобритания видит разрыв советско-германского договора. Не больше и не меньше.

В своем ответном послании советское правительство напомнило британской стороне, что та по своей воле и без участия СССР объявила войну Германии. Объявлять войну и заключать мир со своими противниками является суверенным правом любой страны. Правительство Советского Союза будет радо восстановлению добрых отношений между Германией и Великобританией, и не понимает, каким образом это может угрожать безопасности СССР. Советскому правительству хорошо известно, что существуют влиятельные силы пытающиеся столкнуть СССР и Германию, разрушить заключенный между ними договор. Советский Союз, со своей стороны, будет до конца соблюдать все пункты заключенного соглашения и противиться любым попыткам третьих стран вбить клин между СССР и Германией.

После ответа на британский меморандум, Генштаб Великобритании вдруг вспомнил о планах, разрабатываемых в 1940-м году, о нанесении бомбовых ударов по бакинским нефтепромыслам. Была вновь создана рабочая группа, которой поручалось доработать планы, провести необходимую подготовку техники, личного состава и ожидать приказа. Все это делалось достаточно громогласно, чтоб об этом узнала не только советская разведка, но и немецкая, и американская. Британские военные, не стесняясь лишних ушей, вели разговоры на тему того, что мол, если германские самолеты летают на бакинской нефти, то для Великобритании не имеет значения на территории какого государства стоят нефтяные вышки. Все источники нефти, питающие германские люфтваффе, должны быть уничтожены.

Ольгу не обрадовало даже известие об окончании испытаний нового локатора работающего в десятисантиметровом диапазоне установленного на новом бомбардировщике Петлякова, и принятое решение о начале массового выпуска нового поколения локаторов. Для массового выпуска магнетрона генерирующего электромагнитную волну сантиметрового диапазона нужны были особо точные фрезеровальные станки, которые имелись в наличии только в Германии, Англии и САСШ. Ни в одной из этих стран их было не достать без применения особых нестандартных подходов, что, естественно, требовало и времени, и денег. И с тем, и с другим были огромные проблемы и решались эти проблемы совсем на другом уровне. Иными словами, все, что она могла, Ольга сделала и открытым текстом требовала, чтоб ей дали другое задание, а локаторами занялся человек имеющий соответствующие полномочия и опыт. Берия, Ванников, Устинов или еще кто-нибудь, но этого же уровня.

— Оля, я, конечно, передам товарищу Сталину, что программа вышла на уровень, когда нужно фактически создавать новую отрасль промышленности. Этим действительно лучше заняться человеку с соответствующими знаниями, связями и полномочиями. А ты подумай, чем бы ты хотела заняться. Только, пожалуйста, давай без истребителей. Ты пойми. Ни один ответственный человек, если он в своем уме, тебя за штурвал самолета не пустит. Просто потому, что если тебе что-то взбрыкнет в голову, и ты улетишь… далеко… то пострадает не только он, но и вся его семья.

— Как вы сказали… что-то взбрыкнет в голову, и ты улетишь… черт! Черт возьми! Как я могла забыть!

Уже через несколько минут Артузов созвонился со Сталиным и докладывал ему, что по утверждению Ольги завтра в Англию на самолете вылетит заместитель Гитлера по партии обергруппенфюрер СС Рудольф Гесс. Цель полета: окончательное согласование достигнутых тайных договоренностей между Германией и Великобританией о фактическом перемирии при условии нападения Германии на СССР, а также условий официального мирного договора, который будет заключен между этими странами после того, как Германия выполнит свою часть договоренностей.

— Товарищ Сталин, я подготовил шифрограмму нашим сотрудникам в берлинском посольстве. Они завтра выяснят нахождение Гесса и подтвердят или опровергнут эту информацию. В любом случае в течении ближайших дней все будет известно. Визит фигуры такого уровня скрыть будет невозможно. И Германия, и Великобритания будут вынуждены дать официальный комментарий произошедшему. Еще она утверждает, как только вы дадите добро и объявите желтую тревогу в рамках начавшихся учений, так Гитлер сразу же напишет вам письмо, и пошлет его специальным самолетом. Самолет без разрешения пересечет границу и приземлится в Москве на одном из стадионов.

— Его, что, никто не заметит?

— Ольга утверждает, что наземные посты ВНОС обойти довольно легко, а радиолокационные станции не поставлены на боевое дежурство, поэтому проблем с перелетом не будет.

— Я так понимаю, что и текст письма Гитлера она тоже знает…

— Передала основной смысл несколькими предложениями.

Артузову показалось, что он услышал, как вождь скрипнул зубами.

— Я завтра жду вас в 16–00, товарищ Артузов, с информацией по Гессу и содержанием будущего письма Гитлера.

Вечером 10 мая, Сталин созвонился с наркомом обороны, а утром 11 мая в рамках масштабных учений войск и гражданской обороны в западных военных округах была объявлена учебная тревога третьего уровня.

15 мая в Москву прилетел немецкий транспортный самолет и приземлился на стадионе «Динамо».

15 июня, в два часа ночи по берлинскому времени, на аэродромах Восточной Польши, освещенных светом прожекторов, началась рабочая суета. Первыми на центральном участке будущего фронта, с аэродрома вблизи польского городка Демблин, поднялись в воздух девять троек Не-111, 3-й эскадры бомбардировщиков. В полной темноте опытные летчики выстроились в походный двухуровневый ордер и направились к назначенному месту встречи с истребителями сопровождения. Несмотря на включенные навигационные огни, истребители не нашлись, времени на поиски не было, и командир ордера отдал команду ложиться на боевой курс.

Потушив все огни, тяжело груженые машины с трудом набирали высоту. Согласно полученному приказу, границу Советского Союза они должны были пересечь на высоте пять тысяч метров в 3-00 по берлинскому времени. Их путь лежал в шестидесяти километрах южнее Бреста по малонаселенным местам Припятьских болот, исключавшим обнаружение самолетов наземными постами ВНОС.

Небо над головой пилотов уже светлело, но внизу еще царила темень, не дающая возможности привязаться к ориентирам. Еще пятнадцать минут они должны были лететь в ордере, а в 3-15 разойтись на тройки и самостоятельно искать свою цель — один из девяти аэродромов лежащий на пути группы войск «Центр» и удаленный от границы более чем на сто пятьдесят километров. Ближние аэродромы возьмут на себя самолеты второй волны, которые пересекут границу через тридцать минут, уже после начала артподготовки.

Пилоты не знали, что еще двенадцать минут назад, в 4 часа 48 минут по московскому времени, в восьмидесяти километрах от границы СССР, их ордер был обнаружен радиолокационной станцией «Редут», занявшей позицию в двадцати километрах севернее населенного пункта Жабинки. Рядом с РЛС расположился штаб 12-й дивизии истребителей, три полка которой базировались на аэродромах Бреста, Жабинки и Кобрина соответственно. В начале 1940 года полки истребителей перешли на состав в четыре эскадрильи, и в полку насчитывалось сорок две боевые машины (четыре эскадрильи по пять пар в каждой и самолеты комполка и политрука).

Сейчас на аэродроме Бреста оставались две эскадрильи готовых к вылету истребителей в компании с несколькими десятками имитационных макетов и грузовик, на котором разместился узел связи. Все остальное хозяйство и больше половины самолетов еще накануне переехали и перелетели на аэродром расположенный за населенным пунктом Жабинка. Там также уже несколько суток не утихала суета. Основная матчасть перемещалась в Кобрин. На аэродроме Жабинка оставляли минимум запчастей, топлива и боезапас для двух полков на одни сутки интенсивных боестолкновений, из расчета по пять вылетов на машину.

В 4 часа 49 минут ожила рация на грузовике.

— Гнездо1, Гнездо1, я — Летучая мышь-12, как слышите? Прием.

— Летучая мышь-12, я — Гнездо1, слышу вас отлично.

— Около тридцати поросят, без собак, четыре восемьсот, восемнадцать, девяносто два и семь. Связь на волне плюс два через пятнадцать. Как поняли? Прием.

— Вас понял. Тридцать поросят без собак, четыре восемьсот, восемнадцать, девяносто два и семь. Связь на волне плюс два. Прием.

— Удачи. Конец связи.

Отдав команду на взлет, заместитель комполка, комэска первой эскадрильи майор Стриженов, связался по телефону с командующим Брестским пунктом обороны, генералом Тодорским:

— Товарищ генерал, из штаба дивизии передали, что обнаружили тридцать вражеских бомбардировщиков. Мы вылетаем им навстречу в квадрат восемьдесят пять. Через восемнадцать минут бомберы будут там. Значит, границу они пересекут в пять часов. Плюс, минус две минуты. Если нет вопросов, то я отдаю приказ свернуть телефонную линию.

— Все ясно, майор, удачи вам.

Отдав аппарат связистам, которые сразу же начали сматывать телефонный провод, майор Стриженов побежал к своему самолету. Поднявшись в воздух, в 4.58 он поставил задачу личному составу:

— Летим на юг, пятьдесят километров, высота четыре тысячи. Цель — группа вражеских бомбардировщиков, около тридцати машин на высоте четыре восемьсот. Истребители сопровождения не замечены, но это не значит, что их не будет, поэтому всем смотреть в оба. Вторая эскадрилья — ниже сто. Никаких разговоров. В эфир выходить лишь при визуальном обнаружении самолетов противника.

Рацию дальней связи, которыми были оборудованы лишь машины командиров эскадрилий и руководства полка, он установил на вторую запасную частоту. Через пять минут полета, они прошли половину дистанции и вышли на высоту четыре тысячи. Ровно в 5 часов 4 минуты он услышал в эфире свой позывной:

— Мангуст, вызывает Летучая мышь-12, как слышите? Прием.

— Летучая мышь-12, это Мангуст, слышу вас отлично.

— Двадцать семь поросят, без собак, четыре триста, четыре, тридцать ост, темп — четыреста пятьдесят. Как понял?

— Вас понял. Двадцать семь, четыре триста, тридцать ост, четыреста пятьдесят.

— Смотри в оба! Поросят забить всех. Это приказ. Удачи! Гнездо2 ждет вас. Конец связи.

Включив связь в группе, он передал команду:

— Внимание! Все за мной, поворот — восточнее тридцать градусов. Цель — двадцать семь бомберов на высоте четыре триста. Наша высота — три девятьсот. Держать скорость — четыреста пятьдесят. Рандеву — через четыре минуты. Вторая эскадрилья — вы атакуете первыми. Атакуете снизу и слева по ходу ордера. Цели разобрать по всей длине. Если бомберы идут в два эшелона, РС-ы пускаете так, чтоб рвануло в верхнем. Из пушек и пулеметов стрелять по ближнему к вам левому крылу. По фюзеляжу не бить! Рванет, — костей не соберете. После атаки, отворот вниз и налево по ходу ордера. И повторно атакуете снизу и слева. После боя возвращаемся на аэродром под Жабинкой. Второй эскадрильи перейти на первую запасную. Капитан — дальше ты сам. Командуй!

— Есть, командовать, товарищ майор! Ушел на первую запасную.

— Первая эскадрилья, атакуем по моей команде, выстраиваемся снизу и справа от ордера. Атакуем самолеты нижнего эшелона. Ведущие пар атакуют самолеты в центре и слева, всех кого не добила вторая эскадрилья. Ведомые — вы атакуете пять самолетов правого края ордера. После атаки — отворот вправо и вниз. До начала концерта — тишина в эфире.

Вторая эскадрилья летала на И-16 с мотором М-63. Эти истребители рекомендовалось использовать лишь для атак на бомбардировщики противника. Имея мощное вооружение (1 УБС-12,7мм, две крыльевые пушки 23 мм, РС-82 до восьми штук) и высокую маневренность, И-16 был опасным противником для любого бомбардировщика люфтваффе. Для борьбы с истребителями ему не хватало, как горизонтальной скорости, так и скорости набора высоты.

«Хорошо, что бомберы снизились, если удастся подобраться незамеченными и хорошо отстреляться в первой атаке, то разбежаться не успеют», — подумал майор, выстраивая свою эскадрилью справа от уже хорошо различимых на фоне светлого неба самолетов противника.

1-я эскадрилья летала на И-17 с мотором фирмы «Аллисон» мощностью 1150 л.с. В конце 1940-го года, свердловский завод, где было установлено оборудование этой фирмы, начал выпуск новой модификации моторов, мощностью 1370 л.с. Но их машины были оснащены еще первым вариантом двигателей. Несмотря на это, самолет имел прекрасные скоростные и динамические характеристики. Возле земли разгонялся до скорости 530 км/час, на высоте пять тысяч метров чуть-чуть не дотягивал до 600, показывая скорость в 585 км/час. Единственным недостатком мотора являлось сильное снижение мощности на высотах превышающих шесть километров. Но основная задача истребителя, это атаковать чужие бомбардировщики и охранять свои. А поскольку, груженые, они редко поднимались выше четырех километров, то этот недостаток с лихвой компенсировался достоинствами мотора на средних высотах.

Майор взял вправо с запасом и по ходу снизился еще, чтоб наверняка дать отстреляться 2-й эскадрильи до начала своей атаки. Когда в небе много самолетов, важна синхронность действий всех машин эскадрильи. Атаковал, отвернул, ушел вниз и освободил место для атаки своим товарищам.

Снизу было хорошо видно, как на противоположном фланге И-16-е задрали носы вверх, и пошли на сближение с нижним эшелоном ордера, в котором летело пятнадцать машин, пять троек. Четыре тройки верхнего эшелона летели в ста метрах выше. Умом замполка понимал, что темно-зеленые силуэты самолетов различить на фоне темной земли при таком освещении практически невозможно, но снизу, на фоне посветлевшего неба, картинка прекрасно наблюдалась, и он удивлялся, что нижние стрелки Не-111 до сих пор молчат. (Не-111, по защищенности, лучший немецкий бомбардировщик. Два задних стрелка, верхний и нижний, полностью контролировали заднюю полусферу. Кроме этого имелись еще боковые бойницы фюзеляжа, любой из которых могли воспользоваться стрелки, как передние, так и задние. Более-менее безопасной для истребителя была только вертикальная атака, как сверху, так и снизу).

Если ты РС-ми обстреливаешь летящего с тобой на одной высоте противника, то их обычно выпускают с расстояния четыреста метров. Если РС случайно воткнется во вражеский самолет, то сработает контактный взрыватель, иначе, РС взрывается через четыре секунды полета, за которые он успевает догнать уходящего противника.

На самом деле, при этом неявно допускается, что вражеский бомбер летит со скоростью около 340–350 км/час, а И-16-й догоняет его на скорости 450 км/час на той же высоте. За эти секунды истребитель успевает приблизиться еще на 100–120 метров. 300 метров, это достаточно далеко, чтоб осколки своего снаряда тебе не угрожали и достаточно близко, чтоб через несколько секунд добивать противника пушками и пулеметами.

Естественно, если ситуация отличается от изложенной выше, тогда принимающий решение летчик должен на ходу прикинуть чего-то к носу и на основании этих расчетов определить правильную дистанцию пуска реактивных снарядов. Или не определить.

Капитан скомандовал грамотно, когда до верхнего эшелона осталось метров триста пятьдесят. Учел восходящую наклонную траекторию полета снаряда и точно оценил расстояние.

Часы показывали 5 часов и 8 минут, когда, отдав своей эскадрильи команду к атаке, майор сосредоточился на действиях капитана и его ведомого. Они атаковали центральный и левый самолет первой тройки. Если отстреляются удачно, ему придется лезть вверх и атаковать правую машину верхней тройки.

К ишачку капитана потянулись линии трассеров, но летчик, прикрытый полуметровым диском мотора, упрямо сближался со своей целью.

«Метров семьдесят, чего он ждет?», — не успела мысль промелькнуть в голове, как капитан филигранно довернул самолет. Выдав короткую очередь из двух пушек, он тут же перешел в пологое пикирование, поднырнув под разваливающимся крылом хенкеля, в которое пришлось не меньше как по три снаряда из каждого ствола.

«Молодец, чертяка», — подумалось майору со смесью радости и белой зависти к увиденному мастерству. Капитан был признанным асом в полку. Только расгильдяйский характер и регулярные загулы не давали ему занять должность замполка.

Майор Стриженов сосредоточился на своей цели. Ведомый капитана отстрелялся не так удачно, скорее всего попал по фюзеляжу, потому что цель продолжала лететь уверенно, огня не видно. Вместе с тем бомбер сразу пошел на снижение и начал отворот влево, удачно подставляя майору плоскость крыла. Переведя машину в горизонтальный полет, майор резко пошел на сближение со снижающимся самолетом противника. С семидесяти метров, слегка подняв нос и взяв упреждение прицела в полную ширину крыла, он дал короткую очередь из четырех снарядов. Сознание фотокадром отразило два разрыва на плоскости, а самолет майора уже свечой взмывал вверх. Перевернувшись и перейдя в отвесное пикирование он коршуном сверху упал на подранка и всадил очередь из пушки по кабине пилотов.

«А почему по мне никто не стрелял? Наверное, ишачок, шарахнув но фюзеляжу, подбил или поранил обоих стрелков» — мелькнула в голове запоздалая догадка. Замполка перевел свой самолет в горизонт со снижением, в направлении юго-восток, с удовлетворением отметил кувыркающийся за спиной хенкель, и начал высматривать следующую цель.

За это время ордер рассыпался, самолеты противника резко снижались, отворачивая во все стороны и высыпая бомбы из бомболюков. Следующую цель не пришлось долго искать, она сама нашла майора. Один из самолетов верхнего эшелона оказался сзади и слева от И-17-го, а передний стрелок уже открыл по нему огонь. Руки бросили самолет вниз в почти отвесное пике, убегая от трассеров, а пули уже барабанили по бронеспинке, дернуло левую руку, в переднем триплексе появилось пару вмятин и паутинки трещин расползлись по сторонам. Переднее бронестекло держало пулю ружейного калибра, в отличие от плексигласового фонаря, но красоты ему эти попадания не добавили.

Пламя, вспыхнувшее на левом крыле, сразу же погасло, сбитое потоком воздуха. Развернув самолет, майор полез вверх, заходя на противника снизу и сбоку практически вертикально, не давая возможности нижнему стрелку обнаружить себя. На этот раз он взял упреждение в полтора крыла и очередь дал длиннее. Но только один снаряд пришелся в плоскость крыла, остальные по диагонали перечеркнули фюзеляж от основания крыла к месту нижнего стрелка.

«Хорошо, что он бомбы сбросил… не учел я, что со стороны лечу, нужно было правее прицел брать, но стрелкам, похоже, кирдык», — его самолет, пролетев под хенкелем, взмыл свечой вверх, перевернувшись, ушел вниз в отвесное пике и расстрелял кабину пилотов.

«Тут у нас все отработано…», — смакуя удачное попадание, подумал он. Пикируя сверху на противника, майор Стриженов брал упреждение с запасом и давал длинную очередь из пушки, минимум, на десять снарядов, без поводки стволом в сторону движения цели. Отворачивая от противника, успевал заметить, как кабина пилотов наезжает на полоску его трассеров, взрываясь осколками стекла.

«План выполнил, пора на базу, а то кровью изойду…», — передав в 5 часов 10 минут командование капитану, замполка взял курс на север, и со снижением последовал в сторону Жабинки. На вопрос, почему он продолжил быстро снижаться к земле, закончив бой на комфортной высоте в три километра, майор недоуменно бы пожал плечами. Выработанные годами инстинкты заставляли его, прячась в тень, постоянно крутить головой, высматривая самолеты на светлеющем небе.

Наступил откат, организм перерабатывал впрыснутый в кровь адреналин, летчика начало трусить и поташнивать. Майор успел перемотать руку поверх куртки, когда краем глаза засек движение далеко слева. Не раздумывая, он, еще теснее прижавшись к земле, дал полный газ и свернул в сторону неизвестного самолета, но не полностью, отвернув на запад всего градусов на пятьдесят. От него самолет был западнее, но летел, скорее всего, на северо-запад, иначе бы не мелькнул.

«Наши тут не летают, тем более по одному», — кровожадно думал майор Стриженов, пытаясь вновь увидеть привидевшийся силуэт. Он прекрасно представлял, что же случилось, и был уверен — он обнаружил одного из убегающих, и теперь врагу некуда деться.

В тот короткий момент, когда он что-то засек боковым зрением, самолет противника выскочил из тени и отпечатался на фоне удлинившегося горизонта. Это могла быть ложбина между холмами, долина речушки которую пересекал самолет, любая складка местности с резким перепадом высоты и, как следствие, с кусочком светлого горизонта, на котором стал заметен силуэт вражеской машины.

«Возле земли идет, снизу не подберешься, сверху круто не спикируешь, придется к хвосту подбираться, ровненько… постреляем друг в друга… пока кому-то не повезет… выстрелов сорок к пушке еще должно быть, никак не меньше…» — прикидывал замполка будущую тактику боя. Скорее всего, тяжелый бомбер будет лететь ровно, и будет стараться подловить его истребитель на маневрах. Кто маневрирует, тот подставляет плоскости. У майора было два варианта действий: быстрый и рисковый — догонять противника в пологом пикировании, ведя перестрелку с его верхним стрелком. Выбить стрелка, благо передок истребителя защищен от пулемета винтовочного калибра, а вот стрелок от 23-мм пушки не спрячется. После этого без помех расстрелять хвост самолета или кабину. Менее рисковый вариант предполагал аккуратно подбираться к хвосту сзади, прикрываясь чужим фюзеляжем, так, чтоб и верхнему, и нижнему стрелку постоянно мешали горизонтальные и вертикальные плоскости хвоста. Подобравшись поближе, попытаться самому повредить удачной очередью хвост самолета.

«Сколько же до него было… не больше трех километров… у меня скорость километров на двести больше… за минуту должен догнать… если знать, куда лететь… на Брест летит поганец, боится сразу на запад лететь и аэродром у них там есть, километрах в двадцати западнее Бреста». — Майор с удивлением понял, что он уже секунд двадцать летит в направлении Бреста, направив самолет в эту сторону с самого начала преследования. Противника он больше не видел. Это нервировало, хотя умом понимал, — значит, летит правильно, иначе хенкель мелькнул бы, либо справа, либо слева.

Еще долгих двадцать секунд майор сдерживал себя, не давая сорваться на выписывание змейки и разрешая лишь голове вращаться во все стороны, а когда заметил бомбер, до него оставалось метров семьсот. Он хладнокровно пристроился в хвост и стремительно приближался к цели, съедая каждую секунду по пятьдесят метров пространства, разделявшего его с целью.

Стрелки заметили его и начали палить, когда между ними оставалось метров четыреста. Еще долгих четыре секунды замполка летел навстречу несущимся в лицо трассерам, убеждая себя, что любое его телодвижение лишь увеличит шансы попасть под пулю. Через четыре секунды, с двухсот метров, майор дал короткую очередь, целясь в хвост. Не попал, но попал по верху фюзеляжа, в том числе один из снарядов взорвался рядом с верхним стрелком. Самолет большой, летел ровно, мудрено было бы вообще не попасть. Верхний пулемет замолк.

«Дуракам везет…», — сделав этот философский вывод, летчик поднял машину метров на тридцать, чтоб нижний стрелок ему не мешал. Через три секунды, чуть клюнул носом вниз, он с пятидесяти метров дал короткую очередь по горизонтальным плоскостям хвоста. Затем, сразу задрав нос вверх, замполка полез на горку, собираясь в пологом пикировании ударить сверху по кабине. Но этого не потребовалось.

Потеряв горизонтальные плоскости хвоста, задница самолета начала опускаться к земле, задирая его нос. Хенкель слегка полез вверх, но опускающийся хвост задирал его нос все выше и выше, пока не поставил машину свечой. Зависнув на короткое мгновение, самолет рухнул вниз, причудливо кувыркаясь в воздухе.

Повернув на северо-восток, замполка насвистывал веселую песню. Он с хорошим настроением спешил на аэродром. Два сбитых самолета — полностью его, еще один в группе. Это был отличный результат, может быть даже лучший в этом бою. Майор Стриженов еще не знал, что хорошее настроение у него пробудет недолго. Восемь самолетов не вернется с вылета, пять ишачков и три И-17. А к концу этого самого долгого дня в его жизни из дивизии истребителей останется меньше полка. Всего двадцать семь истребителей из ста двадцати девяти боевых машин дивизии будут ждать рассвета второго дня войны на аэродроме Кобрина, а командир дивизии — обещанного подкрепления…

— Все ясно, удачи, майор.

Командующий Брестским пунктом обороны, генерал Тодорский положил трубку и взглянул на часы, они показывали 4 часа 49 минут. Небо уже было светлым над головой, а со стороны аэропорта доносился шум взлетающих самолетов. Вчера, 14 июня, получив к обеду приказ из штаба округа объявить во вверенных ему частях боевую тревогу, он, в числе прочего, приказал перенести свой штаб в блиндаж, заблаговременно вырытый возле костела.

Тот стоял закрытым уже несколько недель, в связи со срочной эвакуацией ксендза и большей части его паствы на восток. Здание, в котором находился штаб до того, наверняка было известно немецкой разведке и стояло в перечне целей, по которым будет вестись артиллерийский огонь.

В данный момент генерал Тодорский находился на колокольне, куда был протянут телефонный провод и установлена одна из штабных раций. Отсюда открывался отличный вид на такие знакомые места…

Уже два года без трех месяцев он командовал организацией опорного пункта вокруг Бреста, включая Мотыкалы, Чернавчицы и село Жабинка. Район являлся сосредоточением, как железнодорожных путей, так и началом самой пропускной, самой качественной, единственной в Белоруссии асфальтной дороги в Минск. Защищало укрепрайон, контролирующий данную транспортную развязку, две пехотные дивизии, три ОПАБ-а, танковый полк, усиленный полком мотопехоты.

У него было десять минут, чтоб принять непростое решение, которое подсказала ему еще полтора года назад, самая непонятная и пугающая женщина из всех которых он видел. Да и женщиной ее называть еще было рано, с виду — молодая девчонка. Но это только с виду.

Его пугала в ней не хладнокровная жестокость, часто сквозившая в ее действиях и решениях, и не тень безумия иногда мелькавшая в ее глазах. Больше всего его пугало в ней ее умение добиться поставленной цели. Ставя себя на ее место, он при всей своей субъективной и часто завышенной самооценке, не мог не признать, что он бы и вполовину не сумел бы так эффективно заставить работать столь непростых людей собранных в том лагере. А она смогла. Кого запугала, кого подкупила, и всех увлекла своей страстью, своей верой в то, что они вершат что-то значимое.

Она смогла разжечь в их душах, то, уже погасшее пламя, которое зажгла в них их первая Революция. Даже его окрутила. Из его ненависти к окружающему, его желания уйти вслед за женой, она сумела разжечь пусть темное, но пламя, сыграть на его самолюбии и пробудить к жизни. Пусть жизни ради смерти, но смерти не простой, банальной, а такой, о которой он всегда втайне мечтал. Смерти, на века прославляющей твое имя…

Вот этим умением использовать в человеке все, ради Дела, не делая различий между дерьмом и золотом в его душе, этим, он восхищался и за это же ненавидел и презирал ее. Она была влюблена в него, Тодорский чувствовал это, но этот огонь влюбленности был лишь тенью того, что действительно горело в ней…

В тот огонь она была готова бросить и себя, и любого, кто мог принести пользу, предварительно изрубив его на подходящие по размеру чурки.

— Так нельзя себя вести с людьми! — кричал он ей, узнав, что после разговора с ней, где не обошлось одними словами, женщина из обслуживающего персонала хотела повеситься, но эта змея все предусмотрела, и ту вытащили из петли.

— Можно, Саша, поверь, я имею на это право…

— И кто его тебе дал?!

— Те, кто погибнут, если я отступлю…

И вот приближался миг принятия решения, не того абстрактного, что обсуждалось с ней, в ее кровати, два года назад, а его решения, от которого зависела жизнь тысяч людей, которыми он командовал.

«Откуда она могла знать два года назад о самолетах? А ведь все так и вышло, как говорила эта ведьма… черт, так и поверить недолго, что она действительно прорицательница, а я смеялся над Фриновским, когда он меня просил узнать у нее свою судьбу, думал у него с башкой проблемы…»

Генерал бы никогда не вспомнил, ни того разговора, ни о возможности начать огневой налет первым, если бы не старший лейтенант, явившийся в среду, 11 июня, в его штаб в сопровождении Галины Колядко, сотрудника внешней разведки и личного порученца его бывшей начальницы.

9-го, два дня перед этим, пришел приказ штаба округа объявить во всех вверенных ему частях учебную тревогу второго уровня, и здесь, в Бресте, все уже понимали — до начала войны остаются считанные дни.

Колядко, выросшая в звании до лейтенанта НКВД, не стала ходить вокруг да около и попросила генерала выслушать их наедине, в связи с особой секретностью информации, которую они должны сообщить.

— Я через час вылетаю в Гродно. Вы в дальнейшем будете поддерживать связь с Владиславом. Он командир радиолокационной станции «Редут», которая обслуживает 12-ю дивизию истребителей. Также Владислав является доверенным лицом Революции Ивановны, в чем вы можете сами убедиться.

Старший лейтенант передал ему запечатанный конверт, на котором знакомым каллиграфическим почерком было написано, — «Генералу Тодорскому, лично в руки». Внутри была записка, начинавшаяся строками полюбившегося ему романса, которого он не слышал ни до встречи с ней, ни после:

Внизу была короткая приписка, — «Саша, все, что тебе скажет Владислав, он узнал от меня. Тебе решать. Прошу, не ошибись. От этого зависит слишком много, мужественный защитник. Надеюсь, тебе удастся защитить и своих подчиненных, и свою страну».

— Я вас слушаю, товарищ старший лейтенант, — генерал хмуро взглянул на собеседника и подумал, — «а нахрена его слушать? Выгнать обоих и забыть, без них дел по горло. А все разведданные пусть присылают официальной почтой».

— Согласно последним разведданным, война начнется 15 июня в 5 часов по московскому времени. Первыми границу в 5-00 пересекут несколько групп бомбардировщиков. В 5 часов 15 минут начнется артподготовка, а в 5-30 войска перейдут границу, начнется штурм крепости и города. Наша станция засечет бомбардировщики в 80-120 км от границы, все зависит от того насколько севернее или южнее Бреста будет пролегать их маршрут. Штаб дивизии сразу же проинформирует командира эскадрилий, которые останутся на аэродроме Бреста вплоть до этого момента. Если вы непосредственно перед этим пошлете на аэродром своих связистов и проложите прямую телефонную связь, то узнаете о подлете вражеских самолетов минут за десять-пятнадцать до пересечения ими границы. Чтоб убедиться в том, что в последнюю минуту они не отвернули в сторону, я дам вам свой позывной и частоты. Мы сейчас согласуем с вами пароль и отзыв, которые я сообщу своему связисту. Позывной нашей станции, — «Летучая мышь-12». Радист будет ждать вашего вызова в 5 часов 2 минуты и подтвердит нарушение государственной границы фразой, — «Поросята пересекли просеку», в противном случае он передаст, — «Поросята отвернули от просеки». Таким образом, вы будете знать о начале войны и фактическом начале боевых действий в воздухе, за 10–15 минут до вражеской артподготовки.

— Спасибо за информацию, товарищи. Вы ней так лукаво намекаете мне первым начать артподготовку, но особого смысла я в этом не вижу. Даже если я начну первым, неужели вы думаете, что немцы станут ждать? Они тут же ответят. Я добьюсь лишь того, что артиллерийская дуэль начнется на десять минут раньше. Впрочем, как любила повторять наша общая знакомая, — всякая информация есть благо. Мы выйдем на связь с вами под позывным, — «Цитадель». Пароль — «Застава». Ответ — «Граница». Сейчас вас проведут к радисту, оставите ему свой позывной и частоты. Все остальное я ему сообщу непосредственно перед эфиром. Если у вас все, то еще раз спасибо и до свиданья.

— Владислав, ты сходи к радисту и обожди меня на улице. Вы мне уделите еще пять минут, товарищ генерал?

— А у меня есть выбор?

— Как утверждает Революция Ивановна, выбор есть всегда…

— Я вас слушаю.

— У меня один вопрос и мне нужен честный ответ. Вы дадите приказ на открытие огня своим подразделениям, после пересечения вражескими самолетами государственной границы?

— Отдам… хоть какое-то преимущество… выживу, — отвечу. Формально я приказ не нарушу, да и чувство у меня такое — не до того потом будет, некому, да и некогда будет разбираться, кто первым выстрелил.

— Отлично, тогда я сообщу вам некоторые разведданные и набросок плана, как оптимальным образом использовать возможность первого удара. По имеющимся у нас данным, против вас будут вести огонь не менее восьми дивизионов гаубиц и пушек калибра 150-мм и 105-мм, а также полк 150-мм реактивных минометов. Малоизвестное секретное оружие. В полку 54 шестиствольных установки, в залпе — триста двадцать 40-ка килограммовых реактивных снарядов. Фугасное действие такой мины в два раза превышает действие 150-мм гаубичного снаряда. Точно известно, что расположены они будут не далее двух-трех километров от границы. Вам нужно приложить все усилия, чтоб обнаружить будущие огневые позиции полка. Дайте указания наблюдателям и разведчикам отслеживать движение груженых конных повозок. Боеприпасы будут развозиться телегами, бойцы будут переодеты в одежду польских крестьян. Выгружаться и складировать боеприпасы будут прямо на землю, либо в заранее отрытые землянки. Мелочь, в смысле 50-мм и 81-мм минометы трех пехотных дивизий, которые будут атаковать крепость и город, привлекать не будут. Но минометчики тоже, может не все, а лишь трех передовых полков будут готовить позиции, чтоб поддержать атаку своих подразделений. И для них мины на будущие позиции будут завозить заблаговременно. Кроме этого, прибудут одна или две самоходные 600-мм мортиры, так называемые Карлы. По предварительным сведениям выедут на позиции непосредственно перед обстрелом. Позиции предположительно будут на южной окраине Тепесполя.

Задействуйте все ваши возможности по добыче разведданных: авиацию, агентурную разведку. В субботу, ночью поднимите воздушный шар над цитаделью с артиллерийскими корректировщиками на борту. Они смогут выявить все действующие огневые позиции врага и скорректировать на них огонь артиллерии. Шар и водород получите своевременно. Войсковая разведка пусть «языков» тащит с той стороны реки. Последнее, конечно, после объявления боевой тревоги. Приказ получите в субботу. На время проведения артподготовки, дополнительно к вашей артиллерии в Брест направлены четыре дивизиона 120-мм минометов с боекомплектом 60 мин на ствол, четыре дивизиона 122-мм гаубиц с боекомплектом 30 выстрелов на ствол, и 460 единиц 132-мм реактивных снарядов с направляющими. Последняя секретная разработка. По имеющимся у меня сведениям, снаряд очень мощный. Все это богатство вы получите фактически на десять-пятнадцать минут артподготовки. Расстреляв свой боеприпас, они тут же свернутся и уедут в Кобрин.

Теперь вернемся к вопросу как правильно воспользоваться правом первого выстрела. Простая логика подсказывает, что первым выстрелом нужно вывести из строя самого опасного противника. Любой артиллерист вам скажет, что из перечисленного мной, самой приоритетной целью является полк реактивных минометов. Положительной новостью является то, что нам известны нарезанные ему цели, это укрепления Брестской крепости, укрепления южного пригорода Бреста и восстановленного вами ближайшего к границе южного форта.

Учитывая невысокую максимальную дальность огня 150-мм реактивных снарядов (около шести километров), и расположение будущих целей, можно сразу определить возможный район размещения полка реактивных минометов. Не дальше 1,5–2 км на юг от западного вала крепости и не дальше 1,5–2 км на запад от берега реки Южный Буг, по которой проходит граница. Иначе они просто не дотянуться до перечисленных мной целей. Разведка должна точно определить координаты. Это будет не трудно. По нашим данным, для полка заказано до девяти вагонов реактивных мин, суммарным весом в сто восемьдесят тонн. Это не меньше ста телег, которые будут разгружаться в месте будущего расположения минометов. Столь близкое размещение полка от границы, дает возможность накрыть его залпом 122-мм гаубиц без предварительной пристрелки, путем расчета установок стрельбы переносом от предварительно пристрелянного ориентира на нашей стороне реки. С другой стороны, это дает гарантию, что снаряды взорвутся раньше, чем до противника долетит звук пушечных выстрелов. Из всего сказанного вырисовывается следующая последовательность действий. Минимум, два дивизиона гаубиц вы нацеливаете на позиции полка реактивных минометов. Наши эксперты рекомендовали, чтоб они вели огонь — «на рикошетах». И снаряды летят быстрее, и поражение открытых целей в два-три раза эффективней обычной стрельбы. Исходя из этого требования, пусть выбирают позиции, и готовят данные для стрельбы. Возможных позиций и пристрелянных ориентиров у артиллеристов достаточно, специально для этого в прошлом году здесь стрельбы устраивали. Сигнал на открытие огня вы передаете на позиции гаубицам, все остальные вступают в концерт, как только услышат звук их залпа. Расчеты показывают, несмотря на кажущееся преимущество противника в стволах, за счет мощного первого залпа, усиленного реактивными снарядами, за счет скорострельности 120-мм минометов, скученности противника, отсутствия у него подготовленных укрытий, вы полностью расстроите, как артподготовку, так и первую атаку его пехотных подразделений. При этом нанесете ему тяжелые потери в живой силе и огневых средствах.

— Ваши слова да Богу в уши… за подарки передайте Революции отдельное спасибо, чувствую, без нее здесь не обошлось. На мои многочисленные требования усилить артиллерию, мне из штаба округа рекомендовали не разводить панику… скажите, а что бы было, если бы я отрицательно ответил на ваш вопрос?

— Во многом знании, многие печали, товарищ генерал. Революция Ивановна сказала, что вы не подведете, а она у нас еще не ошибалась. Поэтому вариант отказа рассматривался нами чисто теоретически, но соответствующие полномочия я получила.

— Понятно… спасибо за откровенность… не буду больше задерживать…

«Такая же гадюка, как ее начальница», — неприязненно подумал он.

— У меня для вас еще кое-что. Здесь десять тысяч рейхсмарок. Для оплаты информаторов. Распишитесь в получении и поставьте печать. Информацию о порядке прибытия орудий, боеприпасов и личного состава вам передадут еще сегодня до полудня из штаба округа. Еще Революция Ивановна просила меня передать ее личную просьбу. Она просила изготовить транспарант с вот этим текстом, и выставить его на западном валу крепости после начала войны.

— Хорошо… сделаем… а кто такая Ольга?

— Революция Ивановна сказала, что это ее близкая подруга, которая недавно погибла в Германии. Взорвала себя гранатой, чтоб не попасть живой в руки врага. Революция Ивановна отдельно просила проследить, чтоб написано было без ошибок.

— Пусть не переживает… лично прослежу.

За последние трое суток он проспал от силы шесть часов. Минирование позиций, развозка боеприпасов, согласование планов с легкой пехотой, пограничниками, летчиками, анализ разведданных…

Генерал смотрел на тихий город, в котором прекратилось всякое движение. Даже прибывшие накануне командиры и бойцы специального батальона реактивных минометов, до полуночи выгружавшие из вагонов снаряды и деревянные направляющие на заранее выбранные позиции за насыпью, уже давно установили углы наклона, направления и снаряды, а теперь затихли в ожидании сигнала.

В 5.00 генерал связался со своим штабом, продиктовал радисту позывной, пароль и отзыв, велел через две минуты выйти в эфир, принять сообщение от «Летучей мыши-12», а затем сообщить ему. Закурив папиросу, он слушал, как кукарекают петухи с того берега речки, начинают петь птицы с южного берега Муховца, где в небольшой роще на восточной окраине южного предместья, сразу за железной дорогой, разместились два дивизиона гаубиц. К ним была протянута отдельная телефонная линия.

Еще одна телефонная линия тянулась к северному краю позиций дивизионов 120-мм минометов, зарывшихся в землю прямо за железнодорожной насыпью колеи протянувшейся с севера на юг. Эта ветка железной дороги проходила как раз между городом и Кобринским валом крепости. Близость к границе, удобство доставки минометов и боеприпасов, естественная защита и маскировка высокой насыпью, преимущества этой позиции были несомненны. Здесь разместились, как 120-мм минометы, так и РС-ы с направляющими.

После долгих споров, измерения расстояний и оценки вариантов действия противника, было принято решения начинать артподготовку из двух точек, как южной артиллерией нацеленной на полк реактивных минометов, так и 120-мм минометами расположенными севернее железнодорожного моста через Южный Буг.

Как образно выразился один из артиллеристов, — «протяженный взрывной заряд всегда подрывают с разных сторон, вызывая встречную волну детонации», от этого, дескать, мощность взрыва только возрастает.

Все остальные вступали в оркестр по мере прохождения звуковой волны, лишь подрывникам ж/д моста и РС-никам было приказано выждать десять секунд, чтоб не провоцировать противника раньше времени зрелищем факелов взлетающих ракет и летящими обломками моста.

— Товарищ генерал, из штаба сообщили, принято сообщение «Летучей мыши-12». Она передала, — «Поросята перешли просеку».

Докурив папиросу, затушив окурок и выбросив его, генерал обратился к своему связисту:

— Чудес на свете не бывает, сержант… связывайся с артиллерией и минометами, пусть командиры будут на линии.

— Товарищ генерал, подполковник Гордиенко и майор Самоха на проводе.

— Пусть ждут.

Он взглянул на часы, которые показывали 5.04.

— Не будем тянуть кота за яйца. Говорит генерал Тодорский. Огонь приказываю открыть в 5 часов 5 минут. Как поняли меня?

— Приказ на открытие огня в 5.05 принял. Разрешите выполнять, товарищ генерал? — услышал он в трубке два голоса.

— Выполняйте.

Последняя минута тянулась долго. Наконец секундная стрелка закончила свой круг. Часы на его руке показывали 5.05.

«Последние шесть секунд тишины…», — от генерала до позиций, как артдивизионов, так и начавших стрельбу минометов было около двух километров по прямой.

Сперва он увидел вспышки выстрелов, цепочкой потянувшиеся вдоль колеи с севера на юг. С его точки наблюдения не было естественных препятствий и позиции зарытых в землю за насыпью минометов, после того, как они в 4.45 скинули маскировочные сети, хорошо просматривались.

Затем пришли звуки многочисленных минометных выстрелов, отраженных насыпью и наложенных друг на друга, к ним грозовым раскатом вплелись звуки артиллерийской канонады, прилетевшие с юга.

Взлетел в воздух железнодорожный мост. Темными карандашами с расцветшей сзади огненной метлой, вонзались в светлое небо десятки РС-ов.

«Вот и пролетели наши десять секунд беззаботной стрельбы… снаряды уже должны рваться на позициях полка реактивных минометов, жаль, мне отсюда валы заступают… да и звук до минометчиков противника уже добрался», — генерал направил окуляры бинокля на полтора километра вглубь вражеской территории, севернее железнодорожного моста. По данным разведки там противником подготавливались позиции для одной из батарей 81-мм минометов.

Немцы долго не раздумывали, буквально сразу генерал увидел вспышки выстрелов их минометов. Но долго стрелять им не дали, через пять секунд позицию неприятельской батареи накрыли разрывы.

«Тут вам не Бельгия, у нас стреляют», — злорадно подумал командующий обороной Бреста.

Из отчетов по французской кампании вермахта, которые рассылались Генштабом РККА, его особенно возмутил факт сдачи бельгийцами практически неприступного форта, когда в нем приземлился планер, из которого выскочило два десятка немецких десантников. Без единого выстрела. На хрена вы тогда, ребята, этот форт строили?

Через полминуты в гул канонады начали вплетаться новые звуки, это начали взрываться ответные гостинцы прилетевшие от неприятеля. Некоторые из них были весьма приличного калибра. С особой тревогой генерал наблюдал за валами крепости, теми, которые мог наблюдать с этой точки, и насыпью железнодорожного полотна, за которой суетились расчеты минометов и РС-ов. Бойцы батальона реактивных минометов как раз перезаряжали деревянные направляющие, чтоб сделать свой второй и последний залп.

По валам и цитадели Брестской крепости, огонь велся, хотя интенсивным его назвать было нельзя. Если в начале генерал насчитал не менее трех десятков реактивных мин взорвавшихся, как на валах, так и во внутренних площадках Тереспольского, Кобринского и Ровенского укреплений, то затем наблюдались лишь разрывы 81-мм мин, не шедших ни в какое сравнение со своими реактивными подругами. По железнодорожной насыпи огонь не велся вообще. Подвергался интенсивному обстрелу северный форт, форт Б, стоящий за железнодорожной насыпью невдалеке от взорванного моста через Буг. Обстреливались доты и позиции, построенные на северной окраине города.

«Неподавленные батареи ведут обстрел целей согласно списку, корректировщиков повыбивали, они пока слепые», — генерал понял, почему отсутствовал смысл и управление огнем противника. Десяток деревянных вышек, построенных немцами вдоль берега реки, числились среди приоритетных целей для снайперов и пулеметчиков, живых наблюдателей на них не должно было быть уже после первых секунд огня.

Взлетели в небо РС-ы второго, последнего залпа. Бойцы, оставив направляющие на насыпи, собрали остальное имущество и трусцой поспешили в город, где за стенами домов их поджидали машины. Канонада начала стихать.

«Отстрелялись согласно предварительного списка целей, артиллерия переезжает на запасные позиции, ждут указаний от корректировщиков».

— Сержант, свяжись с Тереспольским валом, пусть майор Ширков доложит обстановку.

— Майор Ширков у аппарата, товарищ генерал.

— Докладывай, майор.

— Полк реактивных минометов полностью подавлен. От них прилетело тридцать-сорок мин к нам и столько же в сторону южного пригорода. А как их вдобавок к снарядам, минами и РС-ми накрыло, так там никто больше и не шевелится. В основном подавлен огонь 81-мм и 50-мм минометов противника. Ведется постоянная борьба с обнаруженными у противника точками пулеметного и минометного огня. Пехота противника рассеяна нашим пулеметным и минометным огнем. Побросав надувные и деревянные плавсредства, отползает вглубь территории и начинает окапываться на расстоянии семисот метров от берега реки. С целью экономии боеприпасов минометный и пулеметный огонь по пехоте остановлен. Работают только снайперы и стрелки. Потери противника в живой силе на видимом мне открытом участке местности оцениваю в пятьсот-шестьсот человек убитыми и ранеными. Своих потерь еще не знаю, идет бой, надеюсь, не больше пятидесяти человек убитыми и ранеными.

— Артиллерия противника вас не беспокоит?

— Расчеты пушек выдвинутых противником на прямую наводку были нами уничтожены в первую очередь. Брошенные пушки стоят на расстоянии 200–300 метров от вала. Из закрытых позиций, артиллерийский огонь по нам, пока что, не ведется. Особой нужды в приданных батальону дополнительных минометах больше не вижу. Считаю целесообразным, пользуясь временным затишьем, отправить их в ваше распоряжение.

— Согласен. Отправляй. Как картина в целом?

— Передо мной, в Тересполе везде пожары и дым, товарищ генерал. Вокзал в огне, горят вагоны, здания, дома.

— Транспарант повесил?

— Так точно. Сразу же после открытия огня. Еще держится.

— Как думаешь, что предпримет противник?

— Обойдут с флангов, вне зоны действия наших минометов, наведут понтонные переправы, а потом навалятся на город с трех сторон.

— Соображаешь, Василий Игнатович… как говорит одна моя знакомая, — флаг им в руки. Пусть пробуют. А мы посмотрим. Удачи и тебе, и всем нам.

— Спасибо, товарищ генерал.

«Первый раунд мы выиграли, как-то оно дальше будет… немец, противник упорный…».

Часы на его руке показывали 5.14. До рассвета оставалось еще целых пятнадцать минут, но это уже никого не интересовало. Первая атака противника, толком не начавшись была сорвана. Получив в подарок до восьми тысяч мин и снарядов, серьезно потрепавшие артиллерию и подразделения выдвинутые на рубеж атаки, противнику нужно было прийти в себя, восстановить управление войсками, артиллерией, составить новый план артподготовки и последующей атаки.

— Спасибо, товарищ генерал.

Майор Ширков, положил телефонную трубку и вновь приник к окулярам стереотрубы, оглядывая поле боя и прикидывая дальнейшие действия противника.

Он прибыл в Брестскую крепость, как и большинство его сослуживцев в самом начале сентябре 39-го, еще в звании комроты. Все это время он готовил Тереспольский остров к обороне, сперва как ротный, а уже в середине октября был назначен командиром батальона.

Уже на первом заседании, комдив Тодорский, командующий Брестским укрепленным пунктом, собрал у себя шестерых командиров полков, обозначил задания и приоритеты:

— Товарищи командиры, готовить к обороне, и, возможно, в недалеком будущем оборонять Брестский пункт обороны, будет корпус в составе шести пехотных полков, трех отдельных пулеметно-артиллерийских батальонов, танкового полка и полка мотопехоты. Как вы знаете, все эти части вновь созданные. За исключением танкового полка, который нам пришлют в следующем году, все остальные подразделения создавать будем мы. В данный момент ситуация по укомплектованности следующая: старшими командирами — 70 %, младшим командным составом — 60 %, рядовой состав — 40 %, в ближайшее время дошлют еще процентов двадцать, полевыми кухнями — 20 %, стрелковым оружием — 15 %. Остального, либо нет вообще, либо в мизерных количествах. Но эти проблемы не главное, рано или поздно нас всем доукомплектуют. Но кроме формирования подразделений, у нас есть план строительства укреплений Брестского узла. План очень напряженный, который мы обязаны выполнить. Начинать нужно было вчера, но мы начнем сегодня. Мой штаб подготовил и раздал вам задания, кто, за что будет отвечать, ориентировочный объем работ, и поквартальная разбивка до 1 января 1941 года. Выделено шесть объектов, незначительно отличающихся по объему предстоящих работ. Это Брестская крепость, предместье Бреста по южному берегу реки Муховец, город Брест севернее реки Муховец, Мотыкалы, Чернавчицы и населенный пункт Жабинка. Три ОПАБ будут поделены на шесть полуОПАБ-ов, которые усилят шесть пехотных полков, которыми вы командуете. Таким образом, у нас полки станут как бы четырех батальонного состава. Три — пехотных и четвертый — пулеметно-артиллерийский. Этими силами вы будете строить и защищать один из объектов. Особо отмечаю — военные инженеры и строители поступают в ваше распоряжение и за результаты строительства вы несете персональную ответственность. Полк мотопехоты останется у меня в резерве в виде девяти рот, которыми будут усиливаться те полки, где объективно больше работы и кому срочно потребуется подмога. Кто считает, что не справится с руководством по выполнению полученного задания, кладет мне на стол рапорт. Насильно никого не держу. В стране есть много военных округов, спокойней нашего: Дальневосточный, Туркестанский, Закавказский и другие военные округа ждут своих героев. Тем, кто остается — любое отставание от плана будет внимательно рассмотрено возглавляемой мной комиссией. Виноватых ждут серьезные взыскания вплоть до трибунала. Теперь хорошие новости. В крепости размещались польские резервисты, до двадцати тысяч человек. Остались палатки, кровати, спальные принадлежности, кухни, котлы и много прочего барахла, так что не пропадем. Второе. Нам выделено много денег, мы можем покупать инструмент, нанимать гужевой транспорт, рабочих, все, что можно купить. Прейскурант с твердыми ценами по оплате услуг и труда уже сложен, напечатан и есть в полученных вами документах. Работы начнем с дзотов, блиндажей и прочих земельно-деревянных фортификационных сооружений. Стоит вопрос заготовки бревен. Скоро наши войска отойдут на восточную сторону Буга. Поэтому начнем заготовку дерева на западной. Бревна свозить к ближайшей железной дороги, грузить на платформы и везти в Брест. Здесь поделимся. По братски. Работать начинаем сегодня. Завтра бригады с инструментом, харчами, палатками и полевыми кухнями грузятся в вагоны и отправляются на лесозаготовку. От каждого полка по батальону. Вы подаете мне справку еженедельно. Сколько лесоматериала доставлено вашим полком в Брест. Еще один батальон копает, а два оставшихся занимаются боевой подготовкой. Через неделю меняются. Вопросы? Рапорта? Тогда за работу, товарищи.

Василий Ширков вырос в деревне, лопату и топор в руках с детства держал. Вырыть котлован, поставить в нем двойной сруб, засыпать стенки землей и бутом, накрыть в три наката, что в этом сложного? Особенно при наличии такого количества рабочей силы. Уже через месяц на участке западного земляного вала закрепленного за его ротой было закончено сооружение четырех дзотов косоприцельного огня, согласно полученным чертежам. Кроме этого, были выкопаны две линии окопов, одна ближе к внешнему склону вала, вторая по вершине вала, на линии выстроенных дзотов.

Вал в основании был шириной метров тридцать, имел плоскую вершину шириной в шесть метров. Из второй линии окопов, проходящих по центру вала, канал и внешний склон оказывались в мертвой зоне, зато обстреливать подходящего к каналу противника было и удобней, и безопасней. Из первой линии окопов вести огонь по приблизившемуся противнику было удобно, но к артобстрелу эта линия была более уязвима, в силу отсутствия перед окопом достаточно широкой земляной подушки. Поэтому, рота открывала огонь из второй линии, а в случае прорыва противника, автоматчики по переходам занимали первую траншею и начинали оттуда вести огонь, не опасаясь минометного обстрела, так как расстояние до врага уже составляло не больше ста метров.

Теперь рота рубила лозу, била колья внутри окопов и плела плетни, чтоб стенки не осыпались. Через несколько дней, после начала лозоплетения, у ротного Ширкова состоялся разговор с комполка.

— А расскажи мне товарищ ротный, свои секреты. Почему твоя рота за месяц выполнила двухмесячный план, а у твоих товарищей, хер знает что, половина месячного от силы? Почему все жалуются на нехватку скоб, гвоздей, инструмента, только ты ни на что не жалуешься? Вот, почитай приказ о назначении тебя командиром батальона. Даже если тебя под трибунал надо отдать за махинации, мне пох. Слово коммуниста, сам возьму на вооружение и остальных заставлю.

— Нет никаких особых секретов, товарищ комполка. Моей роте, как и другим, дали в усиление восьмерых опытных плотников из местных. Они мне нужны, как собаке пятая нога. Зато не хватает тачек, лопат, пил, топоров, коловоротов. Написал я все, что мне нужно на бумаге, собрал плотников, зачитал им список и говорю, — «а теперь выбирайте, либо приносите весь этот инструмент и приходите дважды в месяц деньги получать, либо я вас увольняю, и вы просто больше не приходите». А с инструментом, имея в наличии сто сорок лбов, все это делается за три недели без гвоздей и скоб.

— Почему остальные так не делают?

— Или боятся, или не хотят, это уже у них спросить нужно.

— Завтра и спросишь. С приказом ты и твой бывший комбат ознакомлены, иди, принимай дела и передавай ему дела своей роты. Я поговорю с начфином чтоб выделил деньги на аренду инструмента у местного населения, тогда оформим все по закону. А ты мог сразу ко мне прийти.

— Я написал докладную комбату три недели назад. А пока суд да дело…

— Не видел я никакой докладной, комбат мля… чемодан без ручки… теперь тебе, Василий, его таскать.

Все работы по строительству оборонительных сооружений были закончены на Тереспольском валу еще летом 1940 года. Четыре двухэтажных дота, полностью из железобетона, стены — полтора метра толщиной, крыша — два метра армированного бетона. Нижний этаж дота был связан подземным лазом с одним из казематов внутреннего вала. Через лаз можно было входить, выходить и подавать боеприпасы прямо в дот, не выходя на открытое пространство. В каждом доте на вооружении стояла либо 45-мм, либо 76-мм пушка, станковый и ручной пулеметы. Двенадцать дзотов, две линии окопов, блиндажи, крытые стрелковые точки, переходы во внутренние казематы, окопы для минометов на внутреннем валу. Кроме двенадцати 60-мм и шести 82-мм минометов, положенных по штату его батальону, усиленному некоторыми подразделениями раздерганного по разным позициям ОПАБ-а (в сумме под его началом находилось 876 человек личного состава), ему было приказано подготовить дополнительные окопы для двенадцати 82-мм и девяти 120-мм минометов. Про запас. Копали много, а лишней землей забивали Варшавский проезд, восстанавливая непрерывную линию валов, и думали, что бы выкопать еще. О будущей войне с Германией, комдив начал прямо говорить еще в апреле 1941 года.

Кобринское и Волынское укрепления, новые укрепления южных и северных фортов внутреннего круга, укрепления городских пригородов были завершены осенью 1940 года. Все было тщательно замаскировано дерном и пересаженными кустами, разросшимися возле каналов и на внешних склонах валов. Все строительные работы проводились лишь после того, как на кольях натягивалась маскировочная сеть с большим запасом закрывающая место проведения работ до полного окончания. Часто комбату казалось, что все меры по маскировке работ излишни. Не наблюдалось никакого интереса с немецкой стороны к суете на противоположном берегу вплоть до 1941 года.

Уже зимой немецкая разведка активизировала работу по сбору сведений, местные девушки живо заинтересовались вопросами вооружения бойцов Красной Армии, оборонительными сооружениями, количественным и качественным составом дислоцированных в Бресте подразделений. В начале мае, как подсохло, на берегу Буга, как грибы, начали расти деревянные вышки до пятнадцати метров высотой, с которых, глядя в отличную цейсовскую оптику, немецкие офицеры внимательно изучали будни гарнизона Брестской крепости.

В мае 1941 года, Брестская крепость, на первый взгляд, ничем не напоминала военное сооружение. На склонах валов цвел кустарник, в нем пели птицы. Солдаты и командиры гарнизона каждое утро под музыку гимна поднимали флаг, бегали, делали зарядку, затем солдаты становились в пары и разучивали приемы самбо. Комдив приказал всем бойцам и командирам каждый день полчаса заниматься борьбой. После этого бойцы в парах отрабатывали приемы со штыком. После водных процедур строем, с песней шли на завтрак.

После завтрака — разборка и сборка личного оружия, имитация стрельбы по мишени. Поймал мишень в прицел, выдохнул, нажал курок, передернул затвор. И так пятьдесят раз. Затем бойцов обучали перестроениям. По вырытым переходам, согнувшись, гуськом друг за другом, бойцы выбегали на вал. Занимали позиции в первой, либо во второй линии окопов. Затем, по команде, часть бойцов покидала позиции по одному из проходов, а по другому уже бежали на вал бойцы занять освободившиеся места. Кидали гранаты, ползали по-пластунски, бегали вверх и вниз по валу.

Раз в неделю выходили на стрельбище и делали по пять выстрелов боевыми патронами из карабина. Автоматчикам выдавали по десять патронов и тренировали стрелять из ППС-ов одиночными и короткими очередями. Так и жили, немцы наблюдали, майор и бойцы делали вид, что нехотя тянут лямку, при каждом удобном случае демонстрируя пренебрежение уставами. Часовые на вершине валов загорали, сняв сапоги и гимнастерки, некоторые, отложив в сторону винтовку и вытащив из кустов припрятанное удилище, забрасывали удочку и внимательно наблюдали за самодельным поплавком из гусиного или куриного пера. А по вечерам, после заката, и рано утром, пока восходящее солнце слепило наблюдателям глаза, растаскивали тяжелое вооружение и боеприпасы из цитадели по казематам валов, устанавливали в доты и дзоты станковые пулеметы, расконсервировали пушки.

Но все скрытно сделать невозможно. Когда ты вдруг начинаешь чистить склоны валов и прилегающую территорию от кустарника, косить траву, а затем минировать всю эту территорию, от любопытных глаз не скроешься. К генералу тут же приехала представительная делегация с противоположной стороны и прямо спросила: почему из города вывозится мирное население? Почему уже двое суток нет никаких грузов из Советского Союза в Германию? Почему проводится минирование приграничных территорий и как это соотносится с духом договора о дружбе между нашими великими странами?

Восхитившись детской непосредственностью поставленных вопросов, генерал обстоятельно поведал дорогим гостям, что в рамках широкомасштабных военных учений, проводятся, в том числе, и учения гражданской обороны. Жителей увезли недалеко и ненадолго, уже в воскресенье, 15 июня они начнут возвращаться. А в понедельник, 16 июня, продолжатся поставки грузов в Германию, график быстро нагонят, никакого отставания не будет, месячный план будет выполнен. Ибо план, это закон. Минирование проводится учебными муляжами, они не взрываются. Ваши наблюдатели, расположившиеся на вышках в непосредственной близости от границы, непременно увидят, как по «заминированным» склонам будут гулять бойцы Красной Армии. Иногда.

На безобидную просьбу, устроить гостям прогулку по местам, заминированным муляжами, генерал ответил согласием, но попросил устроить ему, и некоторым командирам его штаба, экскурсию в окрестностях Тересполя. Скажем, радиусом километров двадцать. Он и его сотрудники давно мечтают погулять по этим живописным местам. А по возвращению — сразу на минные поля. Озадаченная делегация ответила, что этот вопрос нужно согласовать с начальством и уехала обратно.

Еще более интересные события происходили в округе. Крестьянам запретили покидать пределы деревень, все проселочные дороги минировались минами рассчитанными на подрыв грузового транспорта. Под хорошо груженой телегой они тоже взрывались. Коробочка была по размеру под ширину протектора переднего колеса типичного немецкого грузовика, а взрываться должна, при нагрузке — пятьсот килограмм и больше. По данным разведки, немецкий гужевой транспорт перевозил на подводах не менее двух тонн, так что сработать мина должна и на немецкую подводу. Кроме этого, был в ней предусмотрен счетчик кратности. Минер мог выставить при каком нажатии мина взорвется, чтоб разминировать было трудней. Все лесные дороги, кроме минирования, дополнительно заваливались засеками.

Кроме этого, подразделения легкой пехоты задерживали всех, кто передвигался в тридцатикилометровой приграничной зоне. И военных, и гражданских. Так как никто тут передвигаться не должен, кроме лиц, о которых начальство специально уведомляло посты на дорогах. По рации. Остальных допрашивали с пристрастием. Подозрительных гражданских и военных отправляли в Кобрин, где с ними разбирались, каким образом и почему очутился на дороге без предупреждения от соответствующих структур. Остальных гражданских, в ком шпионов не подозревали, согласно полученному приказу задерживали до воскресенья, 15 июня.

Из цитадели выехал по месту своих боевых позиций практически весь личный состав трех размещавшихся в ней полков. Один разместился в городе, благо места хватало, второй в южном пригороде, а третий расползся по крепости. Батальон майора Ширкова поставил палатки возле внутренних валов Тереспольского укрепления и продолжал жить в своем обычном ритме, те же тренировки, те же упражнения.

В субботу 14-го, как всегда был банный день. Мылись бойцы в цитадели. В связи с резким уменьшением численности моющихся, помывка закончилась до обеда. В три часа дня, полковник, вернувшись из штаба корпуса, вызвал к себе комбатов, замполитов, вручил красные конверты и сообщил, — приказом Генштаба в западных военных округах объявлена боевая тревога. Приказ подписан товарищем Сталиным и начальником Генштаба, маршалом Шапошниковым. Полковник зачитал текст приказа, суть которого сводилась к следующему: — ожидается крупномасштабная военная провокация со стороны немецких войск в ночь с субботы на воскресенье. Согласно полученным разведанным нападение состоится в промежутке от 4.00 до 6.00 по московскому времени. Границу приказано защищать с помощью всех имеющихся огневых средств и дать отпор захватчику, посягнувшему на ее неприкосновенность.

— Товарищи командиры, уже получена более свежая информация, которая не могла войти в приказ Генштаба. Нападения следует ожидать в промежутке от 5-00 до 5-30. Приказываю. Все вверенные вам огневые средства привести в полную боевую готовность. Раздать боеприпасы личному составу. Стрелкам — 50 патронов, автоматчикам — 300 патронов, расчетам ручных пулеметов — 1000 патронов, расчетам ПТР — 30 патронов. Иметь в непосредственной близости от огневых средств: 5000 патронов на ствол для станковых пулеметов, мин — 50 штук на ствол для 60-мм минометов, 40 штук на ствол для 82-мм минометов, для пушек — по 30 снарядов на ствол. Личному составу дотов и дзотов занять боевые позиции сразу после наступления темноты. Остальной личный состав находится в блиндажах и казематах в непосредственной близости от огневых позиций и занимает их в 4-00. Командирам подразделений организовать постоянное посменное наблюдение за позициями врага командным составом батальона. До 5-00, огонь открывать только после моего прямого приказа, на провокации не отвечать. После 5-00, сигналом на открытие огня будет начало артподготовки.

— Разрешите вопрос, товарищ полковник.

— Спрашивай.

— Начало артподготовки с чьей стороны нашей или немцев?

— Для особо одаренных, повторяю еще раз. После 5-00, сигналом на открытие огня является начало артподготовки! Вопросы есть?

— Никак нет! Все ясно.

— На ближайшие трое суток перед нами, товарищи, поставлена простая задача, — отстоять город и крепость, не дать врагу возможности передвигаться в пределах досягаемости наших пушек и минометов. Других приказов не будет. Мы должны отстоять свои позиции, или умереть. Народ и партия обеспечили нас всем необходимым, чтоб продержаться эти трое суток. Политруки, проведите беседу с личным составом, объясните обстановку и полученный приказ. Коротко и по делу, не больше десяти минут. Основная мысль, которую вы должны донести: всем будет страшно, и нам, их командирам, тоже страшно. Но кроме страха есть долг. За нашими спинами — наши дома, наши семьи, наша Родина. Героям — слава, паникерам и дезертирам — расстрел на месте. Их семьям — ссылка согласно закону. Вопросы есть? Выполнять. Майор Ширков, задержитесь. Вам есть отдельное задание.

Когда все вышли, полковник протянул ему сверток.

— Здесь транспаранты. Товарищ генерал приказал выставить у тебя на валу, после начала, чтоб немцы читали. Только стояки повыше к ним приделай. Если стрелять начнут по транспаранту, а они начнут, чтоб бойцов не задело.

— Сколько их тут?

— Один. Генерал с запасом сделал, чтоб было чем заменить.

— Понятно… разрешите выполнять, товарищ полковник?

— Иди, майор, и подумай, как так сделать, чтоб до начала артподготовки наблюдатели твоих бойцов в траншеях не видели. Понял?

— Так точно, все понял.

Возвращаясь на позиции, Василий думал, что еще нужно доделать за оставшиеся часы. Все тяжелое вооружение и боеприпасы уже давно перетаскали в казематы вала и установили на подготовленных позициях. Таскать было что. Кроме стоящих на вооружении батальона двенадцати 60-мм и шести 82-мм минометов, на его позициях дополнительно установили двенадцать 82-мм и девять 120-мм миномета, с боезапасом по шестьдесят мин к каждому стволу.

Восемнадцать станковых, сорок шесть ручных пулеметов, девять ПТР, зенитный пулемет ДШК-12,7, одиноко стоящий на внутреннем склоне вала, боеприпасы к пушкам, минометам, стрелковому оружию, ручные гранаты, продукты, полевые кухни, этот список можно было продолжить не на один лист. Десятки тонн груза. Кто не сталкивался с этим, тому трудно понять, что это значит, — выдвинуться на боевые позиции и быть готовым к отражению атаки.

К счастью, под видом проведения учений и после объявления учебной тревоги третьего и второго уровня, большинство подготовительных мероприятий, в том числе и боевое минирование подступов к позициям батальона было проведено заранее. Теперь оставалось раздать боеприпасы личному составу, определить, кто и где проведет эти последние часы перед боем и наблюдать за противником. Чтоб вовремя понять расстановку сил, продумать контрмеры, успеть перебросить личный состав и вооружение на самые опасные участки.

Еще в начале службы в Брестской крепости, когда не хватало опытного младшего командного состава, да и личный состав был укомплектован не полностью, с вооружением те же проблемы, комбат Ширков предложил руководству временно реорганизовать структуру взвода. Вместо четырех отделений, на которые не хватает сержантов, оставить три отделения переменного состава, организовав их по типу вооружения. Отделение стрелков — винтовка Мосина, отделение автоматчиков — пистолет-пулемет Симонова и отделение ручных пулеметов — пулемет Дегтярева у первого номера, а второму, что есть на складе.

Этим улучшалась ситуация сразу по нескольким показателям: можно было обойтись меньшим числом сержантов. Сержантам обучать новобранцев одному виду оружия, а не трем сразу, было намного проще, да и командирам организовывать учебный процесс намного легче. Решалась проблема нехватки вооружения. Десять-пятнадцать новобранцев можно обучать, имея и восемь, и семь единиц вооружения, а четыре пары пулеметчиков можно обучить, имея на всех один ДП.

Начальству новинка понравилась и была внедрена. Со временем ситуация с кадрами и вооружением улучшилась, многие вернулись на штатную структуру, а Ширков кое-что оставил. Теперь у него во взводе было четыре отделения: отделение ручных пулеметов, два стрелковых отделения по восемь бойцов и отделение автоматчиков в составе шестнадцати бойцов. Обдумывая как организовать оборону Тереспольского вала, он пришел к выводу, что подобная организация подразделений позволяет командиру гибче манипулировать имеющимися в его распоряжении огневыми средствами.

К примеру: бойцам вооруженным ППС совершенно нечего делать в траншеях, когда дистанция до противника больше двухсот метров. Они только будут путаться под ногами, мешать своим товарищам и гибнуть бестолково под обстрелом противника. С другой стороны, имея шестьдесят четыре пулемета на два километра траншей, понимая, что расчетам ручного пулемета нужно часто и без помех менять позицию стрельбы, майор Ширков неизменно приходил к выводу, что остальным бойцам в этой траншее делать нечего. Да и стрелкам из первой линии траншей будет спокойней. Противник, пытаясь подавить пулеметы, основные огневые средства нацелит на вторую траншею с пулеметами, и не сможет уделять такого же внимания позициям стрелков.

После того, как политрук провел на плацу политинформацию для всего состава батальона, а взводные и сержанты начали выдавать бойцам боеприпасы, майор собрал в штабе батальона своих ротных и командира сводного пулеметно-артиллерийского взвода. Учитывая, что тот был капитаном, а его подразделение насчитывало больше ста человек личного состава, то майор давно привык его считать четверной ротой.

— То, что объявлена боевая тревога и ожидается вооруженное нападение, вы уже знаете. О чем не упомянул замполит и что вы должны довести до сведения своих подчиненных. Первое. Часть подразделений с наступлением темноты бесшумно занимает боевые позиции и ночует в окопах и блиндажах. Какие, скажу позже. С собой, кроме оружия и боеприпасов, берут только флягу с водой, шинель или коврик, чтоб было что подстелить. Хозчасть подготовит. Особенное внимание командиров обратите на то, чтоб ничего не стучало и не звякало при ходьбе. В 4-00 все встают и готовятся открыть огонь. Это значит, согнувшись, занимают свои огневые позиции, слушают задачи, которые им шепотом ставят взводные или сержанты, и сидят на дне траншеи, осмысливая поставленную задачу. До приказа — «открыть огонь», все оружие находится на дне траншеи. Бойцы открывают огонь только по команде полученной от своего непосредственного командира. За нарушение — расстрел на месте. До пяти утра взводные и сержанты могут подать команду на открытие огня лишь после вашего приказа. Вы можете отдать такой приказ, лишь получив его непосредственно от меня. За нарушение — арест и трибунал. После пяти часов утра, каждый командир, как только услышит звуки артиллерийских или минометных выстрелов, обязан, подчеркиваю, ОБЯЗАН отдать своим бойцам приказ открыть огонь. Отдельно замечу. Неважно, с какой стороны прилетят эти звуки. Вопросы?

— Мы получим письменный приказ, или это ваше устное распоряжение?

— Все что я скажу, штаб подготовит в виде письменного приказа, и вы сразу же его получите на руки с моей подписью. Поэтому, за нарушение приказа, каждый ответит по законам военного времени. Еще вопросы?

— Вы нас ознакомите с текстом приказа, подписанного товарищем полковником?

— Нет, не ознакомлю. Но вам я разрешаю, после того, как вы выполните все полученные сейчас указания, сбегать с моим приказом в штаб полка, попытаться его там завизировать, а потом приколотить гвоздями к своей жопе. Ведь вы ее хотите прикрыть, или я ошибаюсь? Вопросов больше нет? Продолжаю.

«Правильно говорил товарищ полковник, чемодан без ручки…».

— Вы и все ваши подчиненные, каждый боец, который откроет огонь по врагу, должен понимать приоритет целей. В первую очередь, уничтожаются танки, выдвинутые на прямую наводку пушки и их расчеты, на втором месте — корректировщики артиллерийского и минометного огня. Третье место — минометные и пулеметные огневые точки, четвертое — офицеры и унтер-офицеры, на последнем — живая сила противника. Это понятно?

— Почему у вас корректировщики стоят перед минометами?

— Корректировщики управляют крупным калибром, который вы с валов не засечете, поэтому более опасны, чем 50-мм миномет, находящийся на расстоянии прямой видимости. Теперь зачитываю, кто этой ночью выйдет на вал. Согласно полученному приказу, ночует на боевых позициях весь личный состав дотов и дзотов. Все вооружение должно быть подготовлено к ведению огня. Кроме них, на боевые позиции выходят все отделения минометчиков и ручных пулеметов. Пулеметчики занимают вторую линию окопов на участке своей роты и взвода. В первую линию окопов мы выведем половину личного состава стрелков. Девять отделений. Лучшую половину, самых метких. И конечно, снайперские пары. У нас их девять, по три в каждой стрелковой роте. У каждой отрыта своя позиция на склонах валов среди минных полей и связи с ними не будет. Поэтому их инструктировать особенно тщательно. Теперь вопрос наблюдения за противником. Постовых выставляем как обычно, на самых видных местах. Меняются, через каждые два часа. На посту они делают вид, что спят, а если не спят, громко разговаривают друг с другом, икают, спотыкаются, матерятся, и другими способами нарушают устав караульной службы. Но при этом внимательно смотрят и слушают. Докладывают начальнику караула, а тот передает данные в штаб. С 2-00 до 4-00, за противником начинают наблюдать и взводные. Дежурят по часу каждый, парами, наблюдая сектор ответственности своей роты. Наблюдают в прибор разведчика или стереотрубы. Головы не высовывают. Все замеченное наносят на карту, и раз в полчаса один из них передает данные в штаб батальона. Ротные, вы с 2-00 помогаете командирам штаба распределять замеченные цели и готовить данные для минометов и пулеметов. В 4-00 все командиры должны быть на валу в траншеях и ставить задачи сержантам, пулеметчикам и минометным расчетам. Согнувшись и шепотом. Чью голову увижу над траншеей, — отдам под трибунал. Противник должен быть уверен, что позиции не заняты. Вопросы? Тогда садитесь, и вместе со штабом готовьте и печатайте приказ. А мне перекурить нужно. Горло успокоить.

Он буквально заставил себя заснуть, после того, как лично проинструктировал девять снайперских пар (судя по их скучным и вытянутым физиономиям, слушали они этот текст уже в третий раз) и поднялся на вал вместе с замыкающими группами стрелков. Лишь убедившись лично, что тиха белорусская ночь и только нежный мат часовых иногда вплетается в стрекот кузнечиков, нарушая первозданный покой природы, майор, приняв сотку, отправился на боковую.

Василий Ширков еще несколько дней назад заподозрил, что начальство очень серьезно подходит к предстоящей артиллерийской дуэли. Его штаб ежедневно передавал в штаб полка координаты целей, обнаруженные наблюдателями батальона. Им оставляли каждую десятую, об остальных велели не тревожится, ими займутся более серьезные калибры.

Особенно заботила майора местность в полутора километрах на запад от южной оконечности Тареспольского вала. Больно часто стали туда ездить груженые телеги с молодыми крестьянами. В июне навоз на поля не вывозят, особенно в таких количествах. Полковник по большому секрету поведал ему, что там будет стоять полк секретных немецких реактивных минометов калибром 150-мм, триста двадцать мин в одном залпе, и порекомендовал в ту сторону даже не смотреть. Мол, не твоя это забота, люди умнее нас с тобой решают, как стереть этот полк с лица земли.

Наблюдая, как медленно сплывают минуты, неуклонно приближая стрелки к пяти часам, Ширков присел во второй траншее на левой половине Тереспольского вала, южнее бывшего Варшавского проезда и по-прежнему не мог прийти в себя. Увиденное в четыре утра продолжало изумлять его все больше и больше.

Час назад еще было темно, но небо уже начало сереть на востоке и в этом неясном свете уже различались контуры предметов. В просветленной оптике его бинокля темнота отступала уже достаточно далеко. И окинув взглядом окрестности, очень трудно было удержать челюсть в закрытом состоянии. Уже при первом, беглом осмотре он обнаружил четыре замаскированные пушки, и три большие группы бойцов, расположившихся на расстоянии 250–300 метров от укреплений. Бойцы сидели полуприсядью возле надувных лодок, старательно пытаясь изобразить из себя кустарник растущий на том берегу канала. Пушки, ящики с боеприпасами, расчеты орудий, прятались под маскировочной сетью.

«Они, что, себя бессмертными считают? Охренеть можно…», — майор не мог поверить в реальность увиденного.

Он, конечно и сам мог по мелочам нарушить устав, те же перестановки вооружения в отделениях, но есть абзацы незыблемые, кровью написанные. Одним из них было предписание накапливаться для атаки не ближе 700–800 метров от позиций противника, и ПОСЛЕ начала артподготовки выдвигаться на атакующие позиции, которые обычно назначаются в трехстах метрах от укреплений обрабатываемых артиллерией. А тут, ребята, ничтоже сумняшеся делают все наоборот, стают под дула пулеметов, уверенные в собственной безнаказанности. И знают ведь о дотах, дзотах, недаром пушек притащили и навели куда надо.

«Они меня что, за барана держат?! Так даже тот под ножом брыкается!»

И так ему хотелось крикнуть, — «Огонь!» и впендырить из шестидесяти четырех пулеметных стволов по этим наглецам, плюнувшим ему в лицо, что он до скрипа сжимал зубы и терпел, раз, за разом поглядывая на часы.

За прошедший час Ширкову доложили обстановку на разных участках вала, он отдал нужные распоряжения, немного успокоился. Было обнаружено четырнадцать пушек выдвинутых на прямую наводку. Восемь из них нацелилось на амбразуры четырех дотов, шесть нацелились на дзоты, хотя тех было вдвое больше. То ли не обнаружили, то ли посчитали, что одной немецкой пушки достаточно, чтоб срыть два русских дзота. В пределах видимости насчитывалось до трех батальонов противника оснащенных плавсредствами. Один из них нацеливался преодолеть Буг между железнодорожным мостом и северными валами Тереспольского укрепления. Скорее всего, будут атаковать Кобринские валы. Аналогичная картина наблюдалась южнее, где еще один батальон явно готовился к атаке Ровенского укрепления. На Тереспольские валы, его позиции, нацелился третий немецкий батальон. Две роты собирались штурмовать центр, в районе бывшего Варшавского проезда, третья — южный вал.

К пяти утра видимость в бинокль достигла полутора километров, и ближе к окраинам Тересполя обнаружились следующие три батальона, готовые поддержать передние части. От валов до них было чуть больше километра, и майор отдал приказ нацелить на них 60-мм минометы. Ближние батальоны и пулеметы посекут, и соседи минами накроют.

Майор снял часы и спрятал в карман. Нервы целее будут. Чтоб как-то успокоиться, он прислонился спиной к окопу и задумался, не переставая искать скрытый смысл в увиденном:

«Может это игра на внезапность… три, четыре залпа реактивных минометов, это тысяча двести крупнокалиберных мин. Накрывают центральную и южную часть нашего вала, западные валы соседей. Максимум пять минут, минимум — три. За это время артиллерия прямой наводкой давит амбразуры, и солдаты рывком выскакивают на валы. Закрепляются, минометы переносят огонь дальше, еще три-четыре минуты и новый рывок, захват новых рубежей. План неплохой, только начинать нужно было раньше, пока темно. Господи! Шепни нашему генералу на ушко команду, — „Огонь!“, клянусь, на глазах у всех, еще сегодня поставлю тебе свечку в церкви на Центральном острове…»

И в этот момент его ушей достиг гул минометных выстрелов. Мозг еще обрабатывал услышанное, а майор Ширков уже кричал, — «Огонь!». Вскочив на ноги, он короткими очередями из ППС, прицельно обстреливал наблюдательную площадку вышки стоявшую от него на расстоянии семидесяти метров. Об этом моменте он мечтал целый месяц, так ему надоели стекла биноклей и стереотруб над деревянным бортом. Чего не знал майор, так это того, что деревянные борта были обложены мешками с песком. Но против пуль из станкового пулемета те помочь уже не смогли. Довершили дело орудия дотов. Первый выстрел они сделали по пушкам, пока перезаряжались, расчеты остальных были давно уничтожены, ну а вышки с виду как бы целые. Были.

На огонь шестидесяти пулеметов, немецкие пехотинцы ответили единственно верным способом: сразу же залегли, начали расползаться в стороны, стараясь спрятаться в высокой траве и открыть ответный огонь. Но результат дуэли противников, один из которых лежит на земле в низине, а второй — в окопе на возвышенности, достаточно предсказуем, а расчет 50-мм миномета или пулемета слишком заметен с расстояния в триста метров, чтоб долго вести огонь.

Рвались снаряды на позициях немецкого полка реактивных минометов, но, тем не менее, оттуда, в небе, в направлении крепости потянулись дымные хвосты. Что-то громко рвануло справа, привлекая взгляд взлетевшими в небо обломками железнодорожного моста.

Если бы майору сказали, что с момента как он крикнул, — «Огонь!», прошло всего десять секунд, он ни за чтобы не поверил, но таково коварство времени. Бывает, секунды растягиваются в минуты и часы, а бывает, дни пролетают мимо незаметными мгновениями…

— Всем! Ложись! — скомандовал Ширков, как только услышал вой приближающихся реактивных мин, и сам подал пример выполнения команды. Связисты продублировали команду в рацию и по телефону.

Мины рвались мощно, громко, но недолго. Один из взрывов выделялся особенно. Рвануло где-то далеко, то ли около цитадели, то ли на территории Ровенского укрепления, лежа в окопе не скажешь. Но рвануло так, что земля затряслась под комбатом.

«Если такое и к нам прилетит… мама не горюй…», — но больше таких взрывов не было. Как только вокруг перестало свистеть и вздрагивать от взрывов, майор велел продолжать огонь. Впрочем, он и не прекращался. Шестнадцать дотов и дзотов увлеченно палили из пушек и пулеметов. Видно, находили достойные цели на том берегу. А вот Ширков, внимательно осматривая окрестности в бинокль, таких целей не видел. Кто-то умный из немецких офицеров, поняв, что в силу целого ряда причин атаки в ближайшее время уже не получится, скомандовал отступление. Пехота, резво шевеля булками, отползала подальше от крепости. Впереди, в Тересполе и в его округе взрывались снаряды и мины. Начинались пожары.

Майор отдал приказ прекратить бестолковый огонь из пушек и пулеметов. Открывать огонь исключительно для подавления огневых точек противника. По отползающей живой силе противника огонь ведут исключительно стрелки и снайпера.

Что-то опять жутко завыло над головой. Все, задрав головы, наблюдали за вторым полетом десятков огненных бутонов в сторону противника. Первый, многие бойцы и сам майор не видел, пережидая короткий, но мощный артобстрел своих позиций на дне окопа. Реактивные снаряды выли, за ними оставалась полоса густого дыма. Взрывы снова накрыли, как сам Тересполь, так и вокзал, и поля на юго-запад от города.

После этого бой стал затихать, перестали стрелять минометы за спиной, пулеметные очереди стали редкими и отрывистыми, лишь сухо щелкали выстрелы винтовок и карабинов в передней траншее. Вышел на связь генерал, запросил обстановку.

После доклада, Ширков отдал приказ пришлым минометчикам убирать минометы и уходить на новую позицию, отвел в казематы первую половину стрелков и поставил на их место вторую. Чтоб тоже услышали свист пуль, поймали врага в прицел и попробовали по нему попасть.

Загудело на западе. На восток летели десятки самолетов с крестами на крыльях. По выпущенными в полете шасси, майор опознал Юнкерсы. Над ними выписывали змейки хищные профили истребителей сопровождения, пытающиеся не оторваться от своих тихоходных подопечных. Майор на всякий случай объявил воздушную тревогу и загнал всех в блиндажи, а командиров в доты и дзоты. На часах, которые он достал из кармана, стрелки показывали 5.35.

— Смотрите, товарищ майор! — взволновано воскликнул связист и указал рукой на восток. Они как раз направились по траншее к доту.

С востока, прижимаясь к земле, навстречу летели десятки советских истребителей. Еще одна группа истребителей шла значительно выше и уже начала пикировать на мессеры, сопровождавшие бомбардировщиков. Прямо над головами немецких войск и защитников города закрутилась карусель грандиозного воздушного боя, в котором с каждой стороны принимало участие никак не меньше полусотни самолетов. Слабозащищенные бомберы «Юнкерс-87», даже не пытались вступить в бой. Сбрасывая бомбы куда попало, они круто разворачивались на обратный курс, предоставив право истребителям сопровождения воевать с напавшими советскими самолетами. Но маленькие, верткие машины, с красными звездами на крыльях, не отставали от неуклюжих «лапотников», удирающих со снижением и пытающихся подставить их под прицел заднего стрелка. Бой быстро смещался на запад, а вскоре и вовсе исчез за горизонтом, оставляя за спиной дымящиеся следы из десятков подбитых или упавших на землю самолетов, куполов парашютов успевших выпрыгнуть летчиков.

Бойцы радостно кричали, — «Ура!», и палили в небо, приветствуя очевидную победу сталинских соколов, хотя среди упавших с неба обломков, было немало отмеченных не тевтонским крестом, а пятиконечной звездой. Майор быстро навел порядок, напомнив, что на земле перед валами еще остались более важные цели.

«Интересно, сколько немцам понадобится времени, чтоб подтянуть артиллерию и начать вторую атаку? Не меньше часа, а то и двух…», — Василий рассуждал, как советский пехотинец, прикидывая время необходимое для перегруппировки пехоты, подвоза боеприпасов минометам и артиллерии на новые позиции. Не учел он немецкой исполнительности, оперативности и стремления выполнить полученный приказ всеми доступными средствами.

На валах продолжалась вялая перестрелка, бой не требовал никакого участия со стороны комбата. Но только он присел и закурил папиросу, как к нему обратился связист:

— Капитан Проскурин на проводе.

— Слушаю, капитан.

— Товарищ майор, наблюдаю танки! Выезжают из Тересполя в нашу сторону!

— Понял! Взводу ПТР занять позиции в первой траншее. Танки подпустить на триста метров. Орудиям дотов открывать огонь только по моей команде. Стрелкам ПТР открыть огонь сразу после орудий.

«Куда они прутся? Или не поняли что у меня орудия в дотах, или до сих пор за барана держат?» — думал майор с недоумением глядя на приближающиеся машины лавирующие по полю и бегущую рядом пехоту. На часах стрелки показывали 6.03.

«Девять машин… танковая рота… мертвых объезжают… трудно вам будет до нас добраться. Что же они задумали? Танки выведут на прямую наводку, будут давить доты и дзоты, но этого мало… значит, собрали 81-мм минометы, артиллерию, все, что были под рукой. А их можно набрать немало… установили, но уже не в поле перед нами, а подальше… скажем за насыпью железной дороги, мины можно прямо с вагона подавать… начнут вместе давить, пехота лодки подберет и на штурм…»

— Слушай мою команду! Стрелки и пулеметчики в блиндажи! Минометчики с минометами в казематы! Стрелкам ПТР занять позиции в дотах и дзотах. Шесть слева от Варшавского проезда, трое справа!

— Давайте-ка ребятки и мы в дот, неспокойно мне как-то, — приказал он связистам и поспешил знакомым маршрутом.

Доты и дзоты вала строились в системе косоприцельного огня по отношению к основному направлению вала, с севера на юг. Поэтому, их амбразуры смотрели либо в юго-западном, либо в северо-западном направлении, так, чтоб пространство перед валом простреливалось перекрестным фланговым огнем из разных направлений. Поскольку пять люнетов Тереспольского вала, пусть потерявшие с годами остроту углов, придавали валу пилообразную форму (очень тупой пилы), это накладывало некие условия на взаимное расположение огневых точек. Дзоты строились, как правило, с одной амбразурой, а дотам, как более монументальным сооружениям, было положено смотреть во все стороны и быть готовыми к круговой обороне. Чтоб амбразуры дота не имели больших мертвых зон, их должны были строить лишь в вершине люнета (на острие зуба пилы) повторяя своей конструкцией его форму. Соответственно, на фасах люнета, располагались одноамбразурные дзоты.

В одну из задних амбразур дота, обращенную в сторону цитадели и нырнул Ширков, а за ним и связисты с катушкой, телефоном и рацией.

Майор угадал правильно, и то, что танки сконцентрируются слева от Варшавского проезда, двигаясь к южной половине валов, и про будущий обстрел. Но снова недооценил качество управления и скорость выполнения приказов в немецкой армии. После короткой пристрелки, как только танки оказались на дистанции в пятьсот метров, на укрепления кроме шквала мин полетели и снаряды весьма приличного калибра.

«Шутки закончились… никто тебя, Вася, за дурака больше не держит, а жаль… таким калибром они тут не только транспарант, все разнесут. Успели, сволочи, и недобитков на новые позиции поставить и снаряды подвезти… за пятьдесят минут… охренеть можно…»

— Швабру давай, — услышал майор. Так в доте называли доску закрепленную поперек длинной ручки, по своей форме напоминающую огромную швабру. Ею отодвигали и сбрасывали в сторону землю, залетающую от взрывов в амбразуру. Амбразуры располагались низко над землей, земли влетало много, зато осколков мало.

Майор выжидал недолго, как только башни танков пришли в движение, поворачивая пушки в сторону молчащих амбразур, он отдал команду открыть огонь, и тут же заткнув уши ватными затычками, которыми их снабдил расчет пушки.

«То ли успели получить план укреплений вала, то ли брошенные пушки, стоящие возле второго канала, подсказали направление на амбразуры. Далековато… но молчать дальше уже было бы опасно», — в голове метались мысли, а сам комбат метался между амбразурами, пытаясь ухватить общую картину боя. (Перед Тереспольским валом было два канала, по ближнему к валу проходила граница, а второй, тоже шириной метров двадцать, находился в ста метрах западнее, и был в 1941 г. на немецкой территории).

Бой складывался двояко. Ближе к центру вала, борьба стали с бетоном, деревом и землей, закончилась победой последних, и пять стальных монстров неподвижно застыли памятниками этой победы. Пехота под огнем нескольких станковых пулеметов уходила влево, в мертвую зону, к южной оконечности валов. А вот на самом южном фланге обстановка была другой…

Как раз расчистили левую амбразуру, в очередной раз заваленную землей от близкого разрыва крупного калибра. На этот раз возились долго, видно перед амбразурой образовалась немаленькая горка земли, которую пришлось расталкивать. Майору открылась следующая картина:

Два танка замерли, а два увлеченно палили по валу и, похоже, никто им не отвечал. Самое скверное, что они стояли в мертвой зоне для огня пушек, а приказать перебросить во время артобстрела туда дополнительных стрелков ПТР, из других точек, означало потерять их по дороге.

«Вот что значит остаться без резервов… ведь ничего не стоило иметь два взвода ПТР под рукой… русский мужик задним умом силен… после артобстрела немцы сразу рванут в атаку, танки будут давить пулеметчиков своим огнем… их нужно уничтожить любой ценой…», — пулеметчик дота пытался снова открыть огонь из «Максима» по подтягивающейся к танкам пехоте, но комбат решил иначе.

— Пулемет в сторону, быстро! Переставить пушку на левую амбразуру!

— Сами не справимся, товарищ майор…

— Так мы вам поможем! Передать ротным, как только прекратится артобстрел, всех стрелков ПТР, а снизу — три отделения автоматчиков отправить на левый фланг! Навались!

В этом доте на вооружении стояла противотанковая 45-мм пушка, и возле каждой амбразуры были забетонированы в пол необходимые упоры для установки ее на новом месте. Вариант 45-мм пушки для дота, мало чем отличался от полевой. Стояла не на колесах, а на более высоких упорах треугольной формы, щиток имела маленький, но толстый (броня — 12 мм), опора лафета была намного короче и мощнее. Весила пушка 650 килограмм и семь человек находившихся в доте вместе с майором, сняли, и перетащили ее на новое место.

Артобстрел прекратился, как обрезало. Еще секунду назад вокруг все выло, рвалось, и вдруг, тишина… Справа доносились редкие пулеметные очереди, а с лева — тихо, даже танки молчат, экономят боезакладку. Только видно, как офицеры поднимают солдат с земли, и те, с лодками в руках, несутся ко второму каналу.

— Автоматчиков на вал! Пулеметчиков на левый фланг! Давайте ребятки! Давайте! Не подпалим танки, тяжко придется! — торопил он заражающих и наводчика.

Танки стояли на месте, безнаказанно расстреливая пулеметчиков, которые после окончания артобстрела пытались помешать продвижению пехоты. До них было метров пятьсот. Наводчик расстрелял их, как щиты на полигоне, два выстрела — два попадания.

«Не было счастья, так несчастье помогло… не засыпь нам амбразуру землей, с которой мы столько возились, прилетело бы и нашему „максимке“, а если бы хорошо попали, то и нам с ним…», — думал полуоглохший от выстрелов пушки Василий Ширков, наблюдая, как переменчива фортуна на поле боя.

Еще несколько секунд назад казалось, что уже ничего не остановит наступательный порыв немецких пехотинцев. Два танка и пулеметы пехоты полностью подавили сопротивление в траншеях на этом участке вала. Им оставался последний рывок к вершине. Самые быстрые уже успели, с надувными лодками в руках, пробежать больше половины стометрового отрезка суши перед последней преградой. Но массированный огонь из автоматов, бьющих практически в упор (до ближайших противников оставалось не больше семидесяти метров), неожиданно проснувшаяся пушка, лупящая попеременно осколочными и картечью по огневым точкам врага, все усиливающийся огонь ручных пулеметов, буквально за десять секунд опрокинули ситуацию. Понаблюдав за происходящим еще минуту, майор решил вмешаться:

— Автоматчикам прекратить огонь и занять блиндажи! Пулеметы подавляют огневые точки, стрелки ведут огонь по живой силе! Если начнется повторный артобстрел, — всем в блиндажи! Штабу связаться со штабом полка. Срочно требуется подкрепление. Взвод ПТР и взвод станковых пулеметов. Ротным доложить обстановку на своих участках!

«Стрелять начнут обязательно… или для того чтоб дать пехоте спокойно отойти, или чтоб снова попытаться атаковать, хотя… вряд ли, пулеметы и взводные минометы мы им хорошо проредили, лодкам тоже хана… значит, этих оттянут и свежих пришлют…»

Не успел он додумать эту мысль до конца, как снова засвистели мины. Артиллерия молчала.

«Отступают… скоро будет передышка… надолго ли? Надо будет обратиться к полковнику, чтоб минометчики соседей срочно пристреляли ориентиры перед моим валом, а мои соответственно перед их. Нас тут душат, а помочь некому…» — майор курил папиросу, присев возле стенки дота, а в его голове мелькали мысли, как улучшить оборону своего участка. Пушка молчала, а на свист и разрывы 81-мм мин за стеной он уже не обращал внимания. В сравнении с последним артналетом это звучало, как убаюкивающий шум осеннего дождя после рева тропической бури.

Внезапно его поразила простая мысль. Все что происходило на его левом фланге, прекрасно наблюдалось с западных валов Ровенского укрепления.

«Как же так… нас бьют, а они хреном груши околачивают. И никому в голову не придет соседей огоньком поддержать… да за это к стенке ставить надо!»

— Свяжи меня с майором Коротуном.

— Товарищ майор, нет связи с коммутатором цитадели, видно провод перебит.

— Мля, так по рации свяжи, доложи о повреждении, пусть пошлют людей разрыв ликвидировать. После артналета. Делай что-то, а не смотри на меня, мля, как теленок первогодка. Со штабом свяжи.

— Штаб на связи.

— Начать эвакуацию раненых в цитадель!

— Так стреляют еще, товарищ майор…

— Так, по одной мине пускать, они будут постоянно. Называется — тревожащий огонь. А раненые ждать не могут. Выполняйте приказ. Ротным — всех, кто был на валах отправить отдыхать в казематы, остальных разбить на бригады, лопаты в руки, восстанавливать дзоты и окопы на южной половине валов. Доложить о потерях в личном составе.

— Товарищ майор, майор Коротун еще утром ранен в ногу, отправлен в цитадель, на связи его заместитель, капитан Рыбак.

«А сейчас у нас что, уже вечер? 6.32 на часах. Хотя, да… один час войны… он и за день, и за год, и за всю жизнь длинней стать может…»

— Отбой связи. Свяжись с командиром медроты полка.

— Капитан Ефимович на связи.

— Здравствуй, майор Ширков. Готовьтесь, моих уже несут к вам. Работы будет много. Личная просьба. Свяжи меня с майором Коротуном. Как он там?

— Осколок удален, рвется обратно, еле держим.

— А ты не держи. Без него там мышей не ловят.

— А что случилось?

— Извини, времени нет. Вечером спирта нальешь, все расскажу… даже того, чего не было. Где там майор?

— Как раз к его кровати подходим, уже наушники с рук вырывает…

— Майор Коротун на связи.

— Привет Паша, тут такое дело… прижали меня давеча на левом фланге, крепко прижали… аккурат напротив твоих западных валов. И два танка, что мне печень выели, и пехота, все как на ладони… но ни одного выстрела, Паша, с твоих позиций. Не хочу я, твоих командиров перед Батей позорить. Во-первых, точно знаю, виновного он перед строем расстреляет, во-вторых, ладили мы с тобой не плохо, и дальше рядом воевать. Разберись сам. Кто-то из твоих отдал приказ не открывать огонь. Дай ему винтовку в руки, пусть рядовым повоюет.

— Извини, Василий, если все так было… не могу я его в живых оставить. Сам, суку, расстреляю, другим в назидание. И спасибо тебе…

— Не руби с плеча, Паша, разберись сперва. И прошу, не стреляй. Без того меня командиры недолюбливают… не надо, Паша, я все знаю, мне пох, что обо мне думают. Но крови не надо. Разжалуй и откомандируй ко мне, если видеть его не хочешь. Договорились? И возвращайся быстрей, без тебя войны не будет.

— Товарищ майор, вас полковник вызывает.

— Майор Ширков! Почему не докладываете обстановку?

— Ротные еще не доложились, товарищ полковник, нет данных о потерях и состоянии укреплений. На глаз, доты не повреждены, большинство дзотов южной половины валов уничтожены, если не все… о траншеях даже не говорю. Мы подбили девять танков, уничтожено до двух рот живой силы противника, а то и больше. Зарослей много на том берегу, трудно оценить. Раненых начали в цитадель эвакуировать. Пока немец молчит, пытаемся восстановить позиции.

— Молодец, майор! Такое у вас творилось… страшно смотреть было. Сам не верил, что живые на валу останутся… пушки, пулеметы нацелил, штурмовой отряд приготовил обратно укрепления отбивать. Такие дела… взвод ПТР и взвод станкачей к тебе отправили. Что еще?

— Минометчикам бы пристрелять ориентиры перед валами соседей. Раньше передо мной граница проходила, а теперь можно. А то передо мной пехота накапливается, мои носа высунуть не могут, а как минометы соседей сориентировать никто не знает.

— Сейчас приказ отдам, пока затишье, пусть ориентиры пристреливают. Молодец майор, еще что придумал?

— У генерала минометы есть…

— Так ты огня запроси, майор, и тебе подмогнут, у них с утра все пристреляно! Ты же молчишь, в одиночку войну выиграть хочешь!

— Не до того мне, товарищ полковник. Пока на меня больше других давят, пусть генерал наблюдателя с рацией пришлет, мы ему место выделим, задачи ставить будем…

— Записал. Еще?

— Жара днем будет, трупов много, думаю, немцы захотят убрать. Что мне им отвечать?

— Думаешь ты много, майор! Когда захотят, мля, тогда и спросишь! Доложишь о потерях, решим вопрос с пополнением. Конец связи.

Минут через пятнадцать Ширков снова вышел на связь с полковником.

— Товарищ полковник! Докладываю потери: убитых — семьдесят восемь человек. Подготовлены и запакованы в конверт документы и жетоны семидесяти пяти человек. Отсутствуют документы и тела трех наблюдателей, находившихся в траншеях во время артналета. Двоих, видимо, накрыло близкими разрывами, пока что откопали только одну ногу оторванную. Продолжаем поиски. Третий, лежит убитый перед валами. Предполагаю, в результате контузии, потерял голову и бросился в атаку на противника. Как стемнеет, пошлю ребят за трофеями, и его привезем обратно.

— А может он, потерял голову, и в плен побежал сдаваться?

— Никак нет, товарищ полковник! Бросился в атаку на врага с оружием в руках. Погиб смертью храбрых. Я уже документы подписал.

— С оружием в руках ров переплыл… ну, ну. Смотри, майор, не ошибись. Особисты будут копать. Продолжай.

— Раненых — сто тридцать два человека. Сто девять — доставлены в цитадель, двадцать три легкораненых — остались.

— Отправляю к тебе роту, из резерва. Принимай пополнение и вводи в курс дела. Транспарант у тебя сорвало. Мне отсюда все видно. Распорядись.

— Слушаюсь, товарищ полковник!

Вскоре высоко над валами вновь подняли транспорант. На белом фоне с красным ободком по краю, кроваво-красными буквами красовалась надпись:

А бойцы и командиры батальона вновь начали спорить, кто эта таинственная Ольга, от имени которой генерал адресовал врагам сие послание.

Командующий 45-й пехотной дивизией и всей операцией по взятию Бреста, генерал-лейтенант Франц Шлипер, раздраженно выбросил в сторону половинки разломанного в руках карандаша. Его часы показывали лишь 4 часа 35 минут по берлинскому времени, а кругом уже было светло, как днем. Он только что наблюдал, как проходила атака большевистских укреплений. Эту атаку он лично организовал после наглого, вероломного, ничем не спровоцированного артиллерийского обстрела немецких войск, не сделавших ни единого выстрела в сторону советской границы!

А ведь еще полтора часа назад генерал-лейтенант и штаб были уверены, — ничто не может помешать реализации блестящего плана захвата Брестской крепости, который они с любовью и немецкой педантичностью готовили на протяжении последней недели.

Общий план овладения Брестским опорным пунктом заключался в следующем: 31-я пехотная дивизия переправлялась севернее Бреста. Два полка, усиленные батареей 150-мм гаубиц и танковым батальоном, двигаются в направлении укреплений села Мотыкалы. После артподготовки, штурмом захватывают данный опорный пункт. Третий полк, усиленный батареей 150-мм гаубиц и танковым батальоном, движется в сторону северного предместья Бреста, по дороге овладевает двумя северными фортами.

34-я пехотная дивизия переправляется южнее Бреста, и при поддержке танкового полка атакует южное предместье и южный форт.

45-я дивизия атакует и овладевает Брестской крепостью, а затем продолжает атаку на город со стороны Северного острова (Кобринское укрепление).

Идея атаки Брестской крепости пренадлежала генерал-лейтенанту Шлиперу, в прошлом артиллеристу, четыре года командовавшему артиллерийским полком. Она заключалась в коротком, но очень интенсивном артналете (три, максимум, пять минут) артиллерией крупного калибра по атакуемым позициям, после чего огонь переносится на полторы-две сотни метров дальше, а в этот момент, обстрелянные позиции моментально атакует пехота, уничтожая оглогшего и не пришедшего в себя врага. Через три минуты ситуация повторяется: перенос огня, мгновенный рывок превосходящих сил, овладение новым рубежом.

Расчет строился в первую очередь на подавление психики обороняющихся, потерю управления войсками из-за чувства паники, растерянности, частичной глухоты вызванной близкими разрывами снарядов. Именно поэтому, основная огневая нагрузка ложилась на реактивные мины большого калибра. Великолепное фугасное действие этих мин, намного превышающее действие снарядов аналогичного калибра, жуткий вой в полете, это было именно то, что надо.

Именно поэтому войска были выдвинуты на исходные позиции в двухстах-трехстах мертах от атакуемых укреплений. В лодки, на западном берегу Буга, уже были заблаговременно погружены 37-мм орудия, чтоб не возиться во время артналета. Все было рассчитано по секундам, три-четыре минуты на преодоление водного рубежа, выход на дистанцию 150–200 метров до обстреливаемых позиций, перенос огня и моментальный рывок. В течение минуты позиции должны быть заняты, еще две-три минуты на уничтожение отдельных очагов сопротивления, и следующий рывок на новые рубежи.

Штаб просчитывал возможные шаги обороняющейся стороны, но любой сценарий при том соотношении сил и средств, которыми располагали защитники (разведка собрала достаточно достоверную информацию о количестве личного состава обороняющего город, и его вооружении) неизменно завершался победой атакующих. Арифметика наука жестокая, если вес твоего залпа в семь раз превышает огневые возможности противника, а соотношения живой силы превышает три к одному, то надеяться ему не на что. Но никому из его офицеров даже в голову не могло прийти, что противник посмеет первым открыть огонь. И что огневая мощь противника будет намного больше разведанных данных. Это было немыслимо.

«Мы слишком привыкли к легким победам, мы перестали обращать внимание на противника, считая его недостойным нашего внимания. Теперь мы пожинаем плоды своего высокомерия…»

Нельзя сказать, что генерал не обращал внимания на непонятные факты. Он требовал у разведки выяснить, что везли составы, которые в субботу вечером прибыли в южный пригород Бреста и там выгружались. Но дома и деревья пригорода надежно заслоняли происходящее. Агентурных данных не было уже неделю, после того, как из Бреста и пригородов было выселено все цивильное население. Еще один подозрительный состав очень медленно курсировал в субботу вечером за Северным островом, то, давая задний ход, то, снова двигаясь вперед. Не смогла разведка засечь и наличие в составах, прибывших в последний вечер, значительного количества орудий и боеприпасов. Все это происходило слишком далеко от границы.

Но самой большой неожиданностью, до сих пор не укладывающейся в сознании генерал-лейтенанта, была ничем не спровоцированная артиллерийская атака русских. Ведь фактически, русский генерал развязал войну! Наплевал на приказ Сталина! Шлипер знал текст этого приказа, накануне ему принесли его из разведчасти, уже переведенным на немецкий язык. В нем было четкое указание, не реагировать на провокации и открывать огонь после пересечения немецкими войсками государственной границы СССР. Следуя букве этого приказа, генерал даже не имел права отвечать на артобстрел с немецкой стороны, не говоря уже о том, чтоб сделать первый выстрел! По всем законам он был военным преступником!

Еще когда в 2-48, на русском аэродроме, расположенном всего в шести километрах от границы, сразу за северным пригородом Бреста, послышался звук моторов взлетающих машин, недоброе предчувствие поселилось в сердце Франца Шлипера. Взлетающие машины были хорошо видны на фоне посветлевшего неба, но когда наблюдатели доложили, что взлетели всего две эскадрильи, а половина базирующихся на аэродроме машин осталась, тревога немного отступила. Однако оставались вопросы, на которые не было ответов…

Согласно объявленной боевой тревоге, советские войска должны были занять боевые позиции, но наблюдатели докладывали, что траншеи на ближайшем валу пусты. Часовые ведут себя спокойно, с обычным русским разгильдяйством, к которому наблюдатели никак не могли привыкнуть. Они постоянно делились увиденными эпизодами из жизни Красной армии с другими офицерами. Но это, вместо того, чтоб успокоить генерал-лейтенанта, тревожило его еще больше. И как оказалось, недаром.

Русские сумели удивить. Несмотря на все принятые меры, они знали и основные места расположения огневых средств, и время начала артподготовки. Наплевав на все цивилизованные правила ведения войны, по которым, тот, кто объявляет войну, имеет право на первый выстрел, они ударили внезапно, подло и, к сожалению, очень болезненно, сумев скрытно подвести большое количество артиллерии, минометов и реактивных снарядов, о существовании которых, не говоря о ТТХ, ничего известно не было.

«Наша разведка полностью проиграла… но с каким азиатским коварством они разыгрывали перед нами спектакль… этот их генерал Тодорский, он задумал это давно. Наплевать на приказ самого Сталина и открыть огонь по немецкой территории! Этого даже французы себе не позволяли, хотя имели полное право! Но кому это интересно… Гудариан, когда я ему в 3.05 сообщил, что русские первыми начали войну, обрушив на нас тысячи мин и снарядов, холодно поблагодарил за информацию и потребовал сделать все возможное для скорейшего выхода танков и механизированных частей на шоссе Брест-Кобрин-Минск».

— Нам жизненно важно овладеть этой транспортной артерией, Фриц. Я надеюсь на вас, — вспомнились ему слова и тон, каким они были произнесены.

В кратчайшие сроки было восстановлено управление наиболее пострадавшей 45-й дивизией, три батальона которой, были выдвинуты на позиции атаки непосредственно к берегу и понесли ощутимые потери (больше половины личного состава убитыми и ранеными). Собраны уцелевшие орудия и их расчеты, переведены на новое место и организована доставка боеприпасов. В атаке участвовало до двух батальонов личного состава, которых удалось обеспечить плавсредствами, и девять танков, перед которыми была поставлена задача огнем с прямой наводки уничтожать огневые точки русских, пережившие артобстрел.

Воздушная дуэль над головой, закончившаяся на глазах его изумленных солдат полной победой противника, не прибавила генералу настроения. А вывешенный русскими транспарант, красующийся над валами, не ругался, и не запугивал. Неизвестная Ольга по-доброму предупреждала, как предупреждают детей или внуков, мол, не ходите детки в лес, волк там живет. Съест.

Не понравилось Фрицу Шлиперу прочитанное. Не понравилось фатальной неизбежностью, можно сказать, обреченностью, которой дышала написанная строка. Женщина, написавшая это послание, не верила, что ее предупреждению внемлют. Ее не радовала чужая смерть, наоборот, она уже сожалела, что так случится… и казалось что солдаты, чьи многочисленные трупы покрывали берега, умерли не от пуль и осколков, а потому, что пересекли невидимую черту, подошли слишком близко к кроваво-красному тексту транспаранта…

Все это, в очередной раз заставило генерал-лейтенанта задуматься о явной недооценке соперника, еще тщательней готовить предстоящую атаку и обязательно уничтожить транспарант. Нельзя допустить, чтоб солдаты прочитали написанное. В их сердцах, вместо уверенности в победе, вере в фюрера и своих командиров, может поселиться червь сомнения и неуверенности, а это первый шаг к поражению…

Атака почти удалась. Ураганный артиллерийский огонь в совокупности с огнем танковых пушек и пулеметов, казалось, уничтожил все живое на южных валах Западного острова (название Тереспольского укрепления в немецкой картографии). Пехота ринулась в атаку, и когда до цели оставалось пробежать метров пятьдесят, преодолеть последний ров и утвердиться на вершине, неожиданно ожившая пушка одного из дотов уничтожила танки, а взвод автоматчиков, вынырнувших, как черт из табакерки, плотным огнем опрокинул атакующих на землю. Пушечный и пулеметный огонь с вершины вала быстро подавили все огневые точки нападавших, пытавшихся принудить автоматчиков к молчанию, и генерал-лейтенанту стала очевидна бессмысленность продолжения атаки. Скрипя зубами, он скомандовал отступление и вызвал повторный минометный обстрел с целью дать пехоте отойти без потерь.

Но в целом, Шлипер посчитал, что направление и тактика последней атаки были выбраны правильно. 31-я и 34-я дивизии уже навела понтонные мосты, соответственно, севернее и южнее Бреста и войска скоро начнут накапливаться у северного и южного пригородов города. А он будет готовить новую атаку. И когда город зажмут со всех сторон, вот тогда будет еще один штурм, в котором будут учтены все ошибки. А пока нужно организовать подвоз боеприпасов, найти новые плавсредства взамен потерянных и уничтоженных в ходе атаки, решить массу других вопросов предшествующих наступлению.

И договориться с русскими о захоронении мертвых. Слишком много их лежит перед Западным островом, и возле берегов Буга. Это оказывает деморализующее действие на солдат, и на молодых, и на ветеранов. А танкистам, каково им выезжать на позиции по трупам своих камрадов?

«За все шесть недель французской кампании дивизия понесла меньшие потери, чем за первые часы этой войны…», — Шлипер думал, о том, что многим, и ему в том числе, начало этой кампании виделось совсем другим.

Подтверждая его мысли, над головами солдат уже с востока на запад летели десятки бомбардировщиков с красными звездами на крыльях, не обращая внимания на суету, которую вызвало их появление. Значительно выше бомбардировщиков мелькали стремительные силуэты истребителей сопровождения. И нигде не было видно истребителей с крестами на крыльях, которые дали бы им отпор…

В двадцати километрах на северо-запад от Бреста, севернее польского села Богукалы, передовые части 17-й и 18-й танковых дивизий 2-й танковой группы войск под командованием генерал-полковника Хайнца Гудериана, после непродолжительного боестолкновения с пограничниками, переправились на восточный берег Буга. Саперы уже закончили монтаж понтонной переправы. Взвод разведки сводного батальона передового охранения, переправившись, уже разослал в различных направлениях разъезды кавалеристов 1-й кавалерийской дивизии и отделения мотоциклистов в сопровождении бронетранспортеров с пехотой. Им была поставлена задача: захватить мост через речку Лесная и найти пути обхода с севера готового к обороне опорного пункта созданного в селе Мотыкалы. С дальнейшим выходом дивизий на шоссе Брест-Мотыкалы-Видомля-Каменец, в последующем, обойдя поселок Видомля с юга, на шоссе Видомля-Пружаны-Слоним. После захвата 31-й дивизией поселка Мотыкалы, часть подразделений 17-й дивизии должны были выйти на шоссе Брест-Кобрин-Минск, обойдя Брест с севера.

Генерал-полковник не собирался ввязываться в городские бои и штурмовать танками доты и дзоты, выстроенные русскими на окраинах ряда населенных пунктов. Это задача идущих сзади пехотных частей. Он понимал, что обход укрепленного города, в составе подразделений которого присутствуют артиллерийские и танковые части, это задача не простая. Но другого решения не было.

Ему было понятно, что артиллерия опорных пунктов бьет на дальность до двенадцати километров. Движение по бездорожью, по дуге такого радиуса было совершенно неприемлемым, но генерал-полковник считал, что, имея несравнимо более мощную артиллерию и поддержку авиации, он легко выиграет артиллерийскую дуэль, даже если артиллерия противника будет спрятана в бетонные капониры. Это даст возможность обойти укрепленный пункт на расстоянии трех-четырех километров от русских позиций и продолжать безостановочное движение вглубь территории противника.

Гудериан видел задачу танковых дивизий в том, чтоб, осуществив прорыв на стратегическую глубину с нерастраченным запасом боеприпасов, иметь возможность несколько суток подряд, не заботясь о снабжении, вести интенсивные бои с окруженным противником. Для этого его дивизии должны двигаться как вода, просачиваясь в местах минимального сопротивления и оставляя в стороне укрепленные пункты.

Генерал-полковник был одним из немногих высших офицеров вермахта, который считал, что начатая кампания является ошибкой, поскольку Советский Союз не представлял для Германии никакой угрозы. А уверенность Гитлера и высшего командования в том, что войну с Россией можно закончить за восемь-десять недель, считал чересчур оптимистичными, исходящими из представлений об идеальном течении военной кампании, согласно составленным планам, чего в реальной жизни не бывает.

В отличие от многих других офицеров он внимательно изучал не только всю доступную информацию о РККА, ее вооружении, организации, тактических и стратегических концепциях, на которых строится ее оборонительная доктрина, но и внимательно перечитал исторические материалы о походах Карла и Наполеона. Все прочитанное не добавило оптимизма генерал-полковнику, но он приложил все силы, чтоб лучшим образом подготовить вверенные ему подразделения к будущим трудностям и неожиданностям. А то, что эти неожиданности будут, в этом генерал-полковник Хайнц Гудериан не сомневался.

И действительно, в этот роковой день неожиданности начались с самого утра. В 2.30 по берлинскому времени он прибыл в штаб группы, расположившийся недалеко от польского села Богукалы на западном берегу Буга. Дав указания своим офицерам, он только собрался подняться на смотровую вышку, как со стороны Бреста раздалась отчетливо слышная артиллерийская канонада. Часы показывали 3.05, и до обусловленного командованием термина оставалось еще десять минут. Генерал-полковник приказал срочно связаться с генерал-лейтенантом Шлипером, но тот уже сам вышел на связь.

Хитрость русского генерала, проигнорировавшего приказ самого Сталина, одним неожиданным ходом разрушившего тщательно подготовленный план, завизированный, в том числе, и им самим, неприятно поразила Гудериана. Ведь даже ему, неоднократно плевавшему на дурацкие приказы своего начальства, не пришла в голову мысль, что противник посмеет нарушить приказ своего главнокомандующего. Он, как и все, воспринимал право своих войск на первый выстрел, как некую священную корову, к которой никто не смеет коснуться.

Естественно, он не стал ждать 3.15-ти, а велел немедленно начать штурм восточного берега, но настроение было испорчено с самого утра. Прошло ровно полчаса после первой неожиданности, как за ней последовала вторая. Все они стали зрителями грандиозного воздушного боя, начавшегося в стороне Бреста и быстро сместившегося на запад мимо их позиций, вследствие разгрома и бегства немецких самолетов.

Увидев первые самолеты русских, Гудериан сразу же связался с генералом Фибигом, командующим отдельной авиагруппой бомбардировщиков ближнего действия, входящей в состав 2-й танковой группы. По плану, в 3.40, его самолеты должны были оказать поддержку штурмующим крепость и нанести бомбовые удары по целеуказаниям с земли. Естественно, генерал-полковника интересовало присутствие самолетов его группы в разгромленном немецком ордере.

Он успел вовремя. Его самолеты, четыре тройки «Юнкерсов», без прикрытия истребителей, были еще в тридцати километрах от Бреста и их вовремя развернули обратно. Генералу Фибигу было поручено связаться со штабом 3-й эскадры бомбардировщиков, чьи самолеты второй волной летели наносить удары по русским аэродромам, и доложить обстановку. Лишь после этого Гудериан собирался принимать решение о бомбовых ударах.

Генерал-полковник никогда не интересовался тактикой и стратегией воздушной войны, но здравый смысл громко подсказывал — просто так истребители полусотнями не летают. Нужна стопроцентная информация. А генералу было известно только одно устройство способное заранее предупредить о летящих самолетах, их количестве и направлении движения. Именно благодаря этому устройству английские летчики, проигрывающие в Африке четыре из пяти боев в воздухе, над своим островом, благодаря своевременной информации, всегда имели как количественное, так и тактическое преимущество, заранее занимая нужную высоту и направление атаки. Именно это и увидел Гудериан сегодня в небе, пусть и далеко от Британских островов, но совпадений было слишком много. А в случайные совпадения генерал-полковник не верил уже давно.

Чего не знал и не мог знать генерал-полковник Хайнц Гудериан, так это того, что навстречу пятидесяти четырем бомбардировщикам и двадцати истребителям сопровождения противника, с аэродрома Жабинки вылетели все шестьдесят четыре готовых к бою истребителя. На аэродроме осталось заправляться, пополнять боезапас и готовиться ко второму вылету только двенадцать машин вернувшихся после своего первого воздушного боя.

Что вернутся с этого боя на свои аэродромы десять истребителей и шестнадцать немецких бомбардировщиков, а двадцать семь машин с красными звездами на крыльях, приземлятся в Жабинке. Что разойдутся противники лишь тогда, когда и у тех, и у других закончатся боеприпасы, а топлива останется ровно чтоб дотянуть обратно.

Что в конце боя, первый воздушный таран на этой войне совершит лейтенант Приходько, подрезав винтом своего И-16-го хвост «Юнкерсу», когда закончатся у него пули и снаряды. Повредив винт и мотор своей машины этим маневром, будет вынужден садиться на вражеской территории. Его ведомый, сержант Коробейников, посадит свою машину рядом, на тот же скошенный луг, и взлетит, усадив лейтенанта себе на плечи (в буквальном смысле этого слова). Так они и прилетят на аэродром, сержант и сидящий у него на шее лейтенант, согнувшийся в три погибели и вцепившийся перчатками в дуги и стекло переднего обтекателя.

Всего этого генерал-полковник Хайнц Гудериан не знал, и видеть не мог. Но когда в 4.40 по берлинскому времени, немного южнее от них, с востока на запад пролетело не меньше сотни советских бомбардировщиков, он подумал, что для полутора часов войны неожиданностей слишком много. Что многим, да и ему в том числе, начало этой кампании виделось совсем другим…

Полувзвод легкой пехоты, усиленный расчетом 60-мм миномета в составе двадцати шести человек (лейтенант, два сержанта, двадцать бойцов полувзвода, плюс сержант и два бойца минометного расчета) подготовили засаду в пшеничном поле возле проселочной дороги, в пяти километрах от границы и в восемнадцати километрах на северо-запад от Бреста. Засада готовилась на передние или боковые дозоры батальона передового охранения. Где будет паромная переправа танковых дивизий, гадать нужды не было. Туда еще в субботу днем начали завозить и сгружать все необходимые конструктивные элементы. Трудно было угадать по какой дороге пройдут основные силы батальона, но то, что будут прощупываться и все соседние дороги, проходящие севернее укрепленного пункта в селе Мотыкалы и ведущие на восток, было очевидно.

Второй полувзвод разместился в полутора километрах перед ними. Его задача была уничтожить выживших и отступающих обратно (если таковые будут), уничтожить или задержать появившуюся не вовремя подмогу и действовать дальше согласно полученным приказам.

Полувзвод давно уже стал основной действующей единицей подразделений легкой пехоты. Состоял из двадцати двух-двадцати трех бойцов, был оснащен легкой переносной рацией (до двадцати километров, только голосовой режим связи). Вооружение: два ручных пулемета Токарева-6,5мм, восемь СКС-6,5мм, девять-десять ППС-7,62мм, винтовка крупнокалиберная 12,7мм, снайперский СКС-6,5мм, винтовка для бездымной и малошумной стрельбы под патрон нагана.

Этого хватало, чтоб организовывать разнообразные засады, ведь по данным разведки, передний или боковой дозор механизированной колонны, как правило, состоял из восьми — десяти мотоциклистов в сопровождении бронетранспортера с отделением мотопехоты внутри. Также было известно, что 2-я танковая группа включала в себя, в том числе, и единственную немецкую кавалерийскую дивизию, поэтому, могли быть варианты конных дозоров, усиленных бронетранспортером и отделением мотопехоты.

Взвод вышел на запланированные позиции в 5.30 по московскому времени. К этому часу, два взвода их роты вместе с пограничниками уже дали первый бой на переправе, и сразу же отошли, чтоб не попасть под ураганный огонь артиллерии и минометов. Но наблюдатели остались. Их задача заключалась в том, чтоб своевременно сообщать обо всех передвижениях противника.

В 7.08 на связь вышел командир роты и сообщил, что немцы наладили переправу, и направили по разным направлениям несколько дозорных групп. Состав группы — до десяти кавалеристов и бронетранспортер с отделением мотопехоты. Одна из них движется в направлении полевой дороги, которую они оседлали. Противник, повредив несколько машин и бронетранспортеров, осознал, что все дороги заминированы, и начал двигаться прямо по полям, рядом с дорогой.

Минут через сорок, сержант Степанов, назначенный командиром второго полувзвода, сообщил, что они уже видят приближающуюся дозорную группу. Десять всадников и «Хономаг». Вскоре увидел противника и лейтенант. Приближался момент начала операции.

Трое всадников ехали метрах в стапятидесяти перед бронетранспортером, по двое в ста метрах слева и справа контролировали бока, и тройка всадников замыкали шествие, отстав от грохочущей машины метров на сто. Бронетранспортер выступал в качестве ядра дозорной группы, а всадники осуществляли переднее и боковое наблюдение.

Засада была задумана незамысловато. Когда дозор приблизится к контрольной точке, по бронетранспортеру начнет стрелять миномет, расположенный в километре от этого места, посреди пшеничного поля, в небольшом окопчике. По звуку и дымку от выстрела его расположение сразу определяется противником. Кроме этого, кто-то из бойцов возле миномета будет постреливать из карабина.

Дальнейший расчет строился на том, что противник не станет выгружаться из бронетранспортера под обстрелом. Наиболее вероятно, сразу повернет на миномет и пойдет на сближение, рассредоточиваясь по полю. Проехав метров двести-триста и выйдя из-под обстрела, противник спешится, оставит коней, высадит пехотинцев, и по всем правилам начнет наступать, пытаясь выяснить, сопровождает ли кто-то расчет миномета или они просто сумасшедшие русские. Если кавалеристы сразу уложат коней, тоже не страшно, лошади целее будут.

Именно поэтому, в двухстах метрах от контрольной точки, в пшеничном поле, рассредоточившись перпендикулярно воображаемой линии соединяющей контрольную точку и миномет, под маскхалатами лежали бойцы полувзвода.

Менее возможный вариант, при очень осторожном командире заключался в том, что после выстрелов миномета последует команда развернуться, отступить, запрашивая подмогу. В этом случае, бойцы начинали стрелять сразу, с двухсот метров, а второй полувзвод добивал тех, кому удалось отойти.

Но враг был уверен в своей силе и немецкий унтер-офицер, стоящий во весь рост в боевом отделении с биноклем в руках, сразу же отдал команду поворачивать на миномет и дать газу. Пулеметчик начал азартно поливать очередями что-то, ему одному заметное. С перелетом рванула мина. Миномет пальнул еще раз. Конники разделились во мнениях. Ближний боковой и передний дозоры сразу уложили коней, а правый боковой и арьергард пришпорили лошадей и послали их вдогонку бронетранспортеру.

Лейтенант Копытов слегка расслабился, противник выбрал самое очевидное решение, бронетранспортер двигался практически на Салимханова, коренастого татарина с крупнокалиберной винтовкой. Учитывая что бронебойный патрон 12,7 мм пробивал 15-ти миллиметровую броню «Хономага» с пятисот метров, а Ильяс будет стрелять с пятидесяти, сложностей у него быть не должно. Сам Андрей, лежащий справа от Салимханова, метрах в семи, был нацелен на пулеметчика, пытающегося выкосить зеленую пшеницу рядом с минометом. Боец, вооруженный ППС-ом, и один из пулеметов, должны были открыть огонь по пехотинцам, высовывающим свою голову над броней и заставить их спрятаться. Они прикрывали рывок двух бойцов с гранатами, которые должны были поставить точку, как в этом бою, так и в жизни всех находящихся в бронетранспортере.

Остальные семнадцать бойцов должны были снять с коней десятерых кавалеристов, по возможности сохранив скотину живой и невредимой, а затем действовать по команде своего командира отделения. То, что часть коней уложили в поле и кавалеристы двигались к миномету на своих двух, только упрощало поставленную задачу.

На весь взвод у Копытова было в наличии только полтора десятка вьючных коней, а местность, где должен был действовать взвод, была практически безлесной. Поля, села, хутора, там-сям небольшие березовые и хвойные лесочки. Лейтенант доказывал начальству, что без коней пропадет или будет вынужден уйти севернее, в лесистую местность. Начальство соглашалось, но коней не было. В некоторых подразделениях и по пять вьючных коней на взвод приходилось. Поэтому, Андрей пообещал навьючить по лошадиным нормам (до одного центнера груза в переметных сумках) каждого косорукого, ранившего или (не дай бог, подумать страшно) убившего безвинное животное.

«А как бы я поступил на месте немца?», — думал лейтенант, внимательно наблюдая за противником. Последние секунды самые тяжелые, а коннице, да и бронетранспортеру, чтоб преодолеть ста пятьдесят метров, отмерянных Копытовым, как последний рубеж, нужно было не меньше двадцати секунд.

«До финской, точно так же. А теперь, пожалуй, нет… сразу бы заподозрил неладное, и дал команду увеличить скорость, двигаясь в прежнем направлении. Пулеметчику приказал бы по полю пару очередей влепить… а потом к миномету пару человек в разведку…»

До унтер-офицера, стоящего в кузове, оставалось метров семьдесят, когда Копытов понял, — сейчас тот подаст команду выгружаться.

— Огонь, — закричал он, поймав в прицел пулеметчика и сразу за ним унтера, не дотянувшего, — «козлина рыжая», — метров двадцать-тридцать до условной черты и заставившего лейтенанта начать огонь раньше намеченного.

Лейтенант очень не любил, когда нарушают его планы, не выполняют команды и всегда за это наказывал.

«На короткой дистанции, новый карабин — это сила. Отдача мягкая, затвор не дергаешь, прицел не сбиваешь», — лейтенант высматривал, кого бы еще подстрелить, но кроме лошадей и замершего бронетранспортера ничего найти не мог.

Крупнокалиберная, стальная, бронебойно-зажигательная пуля Б-32, вместе с осколками бронированного стекла попала в лицо водителю «Ханомага» и, снеся ему полчерепа, полетела дальше, разыскивая следующую жертву в тесно набитом кузове. Нога водителя соскользнула с педали газа, а мощный низкооборотистый 4-х литровый мотор, не получая питания, резко притормозил движение машины, которая, наткнувшись на очередную кочку, и вовсе стала. Ильяс Салимханов, передернув затвор своей «пушечки», всадил следующую пулю в соседнее с водителем смотровое окошко. Он успел расстрелять все пять патронов из магазина, пуская их попеременно, то в водительское, то в командирское смотровое окошко на лобовой поверхности «Ханомага». Продольная стрельба в набитом солдатами бронированном кузове, рикошетами возвращающем пули внутрь, должна была быть крайне эффективна.

Пока гранатометчики ставили личные рекорды по бегу на семьдесят метров, немецкие солдаты успели открыть задние дверцы бронетранспортера и начали вываливаться наружу, но это им не очень помогло. Одна из гранат, брошенных чересчур сильно и под довольно острым углом, рикошетом от противоположного борта, через открытые задние дверцы выпала на землю, как раз на солдат, успевших выскочить и залечь. После прогремевших взрывов, гранатометчики подбежали к распахнутым задним дверкам и автоматным огнем добили всех шевелящихся, как на земле, так и в кузове.

Автор удачного броска потом с пеной у рта доказывал товарищам, что это была не счастливая случайность, а тонкий расчет. Успокоился он лишь после обещания лейтенанта подать представление о награждении обоих спринтеров.

Одну лошадь все-таки тяжело ранили, и пришлось добивать. Ее затащили в кузов «Ханомага», туда же забросили трупы и оружие убитых немцев. Хорошо, что один из сержантов умел водить грузовик. Его посадили за руль бронетранспортера. Еще двое бойцов погнали за ним трофейных лошадей. Они должны были загнать транспорт в ближайший лесок, там собрать трофеи: оружие, форму, боеприпасы, коня освежевать (не пропадать же добру), навьючить все на это добро на трофейных лошадей и двигаться на временную базу взвода.

Перед этим привести транспорт в полную негодность, но без огня и дыма. Лейтенант дал по этому поводу руководящие установки. При работающем двигателе, выстрелить из карабина в дно картера. Не поленился, сам залез под мотор и тыкнул сержанту пальцем, куда стрелять надо. Чтоб не перепутал. А дальше заниматься своими делами, трофеи паковать. Когда двигатель перестанет работать, а это произойдет быстро, можно допускать вандала с молотком громить мотор сверху.

Лейтенант Копытов с остальными бойцами остался. Только перебрался метров на двести ближе ко второму полувзводу. Как говорится, от добра, добра не ищут. Задумка с засадой в чистом поле оказалась удачной, для врага неожиданной. Да и сколько усилий вчера потрачено, чтоб закрепить свежесрезанные колосья еще зеленоватой пшеницы в специальные, многочисленные затяжки на маскхалате.

День длинный и только начался. Наверняка кто-то еще приедет. Он не знал, успел ли уничтоженный дозор что-то передать по рации, но искать будут в любом случае. Да и кони немецкие больно хороши. Ради таких коней и рискнуть можно. Вряд ли на розыск вышлют подразделение суммарной численностью больше взвода, а если и больше, никто же не заставляет на него сразу нападать. Пойдут по следу бронетранспортера, там разделиться придется, «Ханомаги» по лесу не ездят. Если пустят кавалеристов по следу, тут уже их в лесочке лейтенант Копытов и его взвод ждать будут. А чтоб взвод успел, сержант сейчас выписывает на трофейном транспорте изрядный крюк, вместо того, чтоб двигать в лесок по прямой. Сапер в его след как раз несколько мин закладывает. Вряд ли немцы новую колею тропить будут. Поедут по следу. А чего бояться?

«Финны, те похитрей немцев будут. В кошки-мышки играть сразу умели… получше нас… дорого поначалу за науку платить пришлось. По сравнению с финской, тут курорт, тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить… в поле, на солнышке, это тебе не в снегу, на морозе…»

Лейтенант уже доложил ротному о первой стычке без потерь, трофеях и своем решении. Ротный одобрил и обещал информировать о передвижениях противника, как только получит информацию от других подразделений.

А первый день войны только-только вступил в свои права, и было еще безумно долго до его окончания. В Москве и в Берлине, высшие руководители страны и военачальники с нетерпением ожидали первых сообщений, торопили штабы армий с подготовкой информации о первых часах и результатах боестолкновений на пространстве от Черного до Балтийского моря…