Si vis pacem parabellum

Глава 10

После Нового Года ситуация на советско-финской границе накалялась с каждым днем. Обе стороны ежедневно обвиняли друг друга в обстрелах своей территории из стрелкового оружия. С обеих сторон сообщалось об убитых и раненых пограничниках и многочисленных нарушениях противоположной стороной существующей линии границы.

Вечером, 9-го января 1940 года, с финской территории был открыт минометный огонь по советской погранчасти, приведший к разрушению деревянных построек, многочисленным пожарам и жертвам. Советская сторона обвинила руководство Финляндии в преднамеренном разжигании военного конфликта после проведенной мобилизации и значительного увеличения численного состава финской армии.

Советская сторона также заявила, что, демонстрируя всему миру миролюбивость первого в мире общества победившего социализма, не намерена поддаваться на провокации финской военщины, подстегиваемой международным империализмом. Вместе с тем, пограничники и части РККА дислоцирующиеся на советско-финской границе, будут со всей решительностью пресекать все военные провокации. Будут всеми средствами обеспечивать мирный труд советских граждан, жестко, но адекватно отвечать на каждый выстрел, произведенный в сторону территории Советского Союза.

В январе приграничные боестолкновения продолжались вдоль всей линии сухопутной границы, и их интенсивность возрастала. Отряды легкой пехоты нападали на отдаленные финские погранзаставы, минируя лыжные маршруты, устанавливая свой контроль над лесными массивами, прижимая финские боевые части к единственной дороге проходящей через перешеек. Но если в Карелии они углублялись на финскую территорию не больше десяти-пятнадцати километров, то на северо-востоке Финляндии глубина боевых выходов мобильных групп достигала и пятидесяти километров.

Андрея Копытова перевели на финскую границу в середине декабря. В июле, после заключения перемирия с Японией и завершения боев под Халхин-Голом, где он в чине сержанта командовал отделением разведчиков, его вызвал к себе взводный.

— Принято решение на основе нашего батальона создать новый полк легкой пехоты. Соответственно, на основе нашего батальонного разведвзвода будет создана полковая разведрота, а из твоего отделения — взвод. Ты отправляешься на ускоренные четырехмесячные курсы среднего командного состава, обязан их успешно закончить и вернуться лейтенантом. Четверых своих цириков направишь на сержантские курсы. Остальным работа в новом подразделении тоже найдется. Новый полк начнут формировать после осеннего призыва и ходят слухи, что не здесь, а на западных границах. Вот твой приказ, ознакомься. Через полчаса принесешь мне фамилии будущих сержантов. Выполнять.

В середине сентября их часть перебазировали под Брест. Их новосозданной дивизии легкой пехоты предписывалось контролировать леса и проселки севернее города. Штаб дивизии разместился в поселке Видомля стоящем на пересечении дороги Брест-Мотыкалы-Видомля-Каменец, и шоссе Видомля-Пружаны-Слоним. Кроме штаба их дивизии в поселке разместился штаб пехотного полка, в задачи которого входило превратить поселок в опорный пункт и оборонять стратегически важную развязку шоссейных дорог. Задача дивизии легкой пехоты состояла в контроле всех проселочных дорог и территории бездорожья севернее шоссе Кобрин-Брест и южнее шоссе Видомля-Пружаны-Слоним.

С первых же дней формирующийся личный состав дивизии принимал участие в переселении жителей лесных хуторов и мелких поселений лежащих на отшибе от основных дорог. Им выплачивалась компенсация за их хозяйство и предлагались варианты переселения. Людям старше пятидесяти лет разрешали остаться. Как правило, мужика, если он был согласным, брали в армию, вольнонаемным старшиной, заведовать подсобным хозяйством подразделения, в которое превращался его бывший хутор, а женщину в хозчасть. Все молодые, добровольно-принудительно переселялись вглубь страны. Аргументировалось это близкой войной, необходимостью успеть до начала боевых действий построить, купить, нанять жилье и перевезти туда родителей.

В зависимости от размера хутора, он становился базой взводного или ротного уровня. Изучалась местность, дороги подлежащие минированию и разрушению в случае боевой тревоги, места будущих засад, пути отхода, ловушки. Определялись минометные позиции и пристреливались возможные пути следования противника. Работы было очень много, ведь кроме этого, нужно было учить молодое пополнение основам и особенностям боевых действий в лесах, полях, правильно передвигаться и маскироваться. Не говоря уже о том, что научить пользоваться штатным оружием и попадать из него по цели.

В середине декабря пришел приказ сформировать сводный полк из самых боеспособных подразделений дивизии, полностью укомплектовать лыжами, валенками, фуфайками, ватными штанами, белыми маскхалатами и отправить на финскую границу. Разместили их в приграничных селах, в свежесрубленных деревянных бараках. Каждому подразделению был выделен участок границы, и до получения дальнейших распоряжений ими усиливали соответствующую пограничную заставу. Приказ был — ознакомиться с местностью, помогать пограничникам стоять на страже границ и жестко отвечать на любую провокацию белофиннов.

Обстановка на границе была крайне напряженной. Фактически и финские, и наши пограничники старались на глаза друг другу не попадаться. Обычно такие встречи заканчивались перестрелкой.

— Давно у вас такое? — поинтересовался Андрей у сержанта-пограничника, который знакомил его с десятикилометровой зоной ответственности своего отделения, которую им вместе предстояло охранять.

— Да нет, раньше здесь тишь и благодать была, только контрабандистов ловили. А как финны мобилизацию провели, пришел нам на заставу приказ — любую провокацию с финской стороны сразу же пресекать огнем на поражение. А устно начальнику заставы сказали — в связи с постоянными обстрелами советской территории, пограничникам разрешается без предупреждения открывать огонь на поражение по любому вооруженному человеку, попавшемуся на глаза.

— Понятно… а на ту сторону ходить не пробовали?

— Не… запрещено нам линию границы нарушать.

— Мы ведь люди здесь новые, заблудиться можем по незнанию…

— Это, товарищ лейтенант, тебе со своим начальством решать надо, а не со мной. Заблудиться каждый может, тут важно, чтоб тебе голову не сняли, когда назад вернешься.

— А финны к вам лезут?

— Раньше бывало корова забредет… местные жители контрабанду таскали, а теперь финны своих отселили, к войне готовятся. За последние две недели на моем участке только заячьи и лисьи следы.

— Понятно…

Так началась эта война, которую ведущие страны презрительно назовут крысиной возней. Многочасовые засады в снегу, в мороз, дожидаясь того короткого мгновения, когда вершина пенька оптического прицела совпадет с фигурой противника, а скрюченный от мороза палец будет стараться плавно, не дернув, нажать на спусковой крючок винтовки. В застывшей душе ничего не шевельнется, кроме удовлетворения, что не даром мерз сегодня столько часов, что отомстил финнам за Витьку Пенькова, которого ребята нашли в секрете с простреленной грудью. Осталось найти напарника подстреленного финна, не мог он сидеть один. Найти первым, а то и за тебя ребятам придется предъявлять финнам счет…

После Нового года на две недели наступило относительное затишье. Финны перестали устраивать засады и подходить к границе на расстояние винтовочного выстрела. Лишь иногда, в бинокль, можно было заметить их разъезды на расстоянии километра и больше. Но в середине января пришло устное распоряжение, что в связи с непрекращающимися провокациями, минометными обстрелами советской территории, пограничникам и приданным войсковым подразделениям разрешается пресекать вооруженные провокации белофинской военщины на ее территории, на глубине до двадцати километров от государственной границы СССР.

Затихшие в связи с праздниками боевые действия сразу обострились. Обе стороны начали минировать тропы, устраивать неожиданные нападения на базы, засады на предполагаемых маршрутах, заманивать противника в заранее подготовленные ловушки. Приграничные перестрелки переросли в вялотекущий военный конфликт, где основные боевые действия совершались небольшими группами, без применения авиации и тяжелой боевой техники. От этого они не становились менее жестокими и кровавыми. И хотя на этой войне действовало простое правило, кто первым заметил противника тот и победил, следовать ему и первым замечать врага было очень непросто. И многие не смогли сдать этот экзамен…

Андрей Копытов был одним из тех немногих, кто не только сдал, но и получил высокий балл. Ни разу его подразделение не попало в засаду, он всегда шел в переднем дозоре, в паре с кем-то из молодых, и не только сам смотрел, но и учил напарника обращать внимание на малозаметные детали, могущие многое сказать человеку проведшему в лесу большую часть своей сознательной жизни.

В тот день стояла обычная мерзкая погода середины февраля, дул порывчатый, северо-западный ветер, швыряя в лицо мелкий снег. Взвод шел вглубь финской территории, вплоть до укреплений первой полосы, с целью разведать и зарисовать расположение стационарных огневых точек, их вооружение и сектора обстрела. Было приказано до выполнения задачи стычек с противником по возможности избегать, но если представится случай взять языка, то не упускать его.

За полтора месяца лесной войны, финны фактически откатились к первой линии укреплений, избегая боевых действий малыми группами, хотя превосходили советские войска и в знании местности, и в меткости. Как следствие, на начальном этапе конфликта потери у финнов были приблизительно вдвое меньше, чем у советских егерей. Но постепенно, эти преимущества нивелировались лучшей связью, которой были обеспечены советские подразделения, большим количеством специально обученных снайперов, которыми усилили части расположенные на финской границе. Потери финской стороны росли, а соотношение стало неуклонно выравниваться, практически один к одному.

Уровень потерь, в отдельные дни достигающий трех сотен убитых, был совершенно неприемлем для финской стороны и последовал приказ избегать столкновений с советскими подразделениями на открытой местности. Обороняться, опираясь на подготовленные укрепления и стационарные огневые точки. Поэтому приграничная пятнадцатикилометровая полоса с финской стороны совершенно обезлюдела.

Хотя в последнюю неделю не было данных о том, что чья-то группа попала в засаду в полосе предполья, Андрей шел в переднем дозоре вместе со своим вторым номером Василием Дерюгой, единственным сибиряком из нового пополнения. Формально, Андрей прямо нарушал боевой устав легкой пехоты, который ясно предписывал командиру взвода всегда находиться вместе с основной группой бойцов, а рядом с ним постоянно должен быть штатный радист с рацией. Но он был не только командиром взвода, но и снайпером, имеющим реальный боевой опыт и не раз водившим боевую группу в тыл врага и обратно. Что Андрей вынес из своего боевого опыта, так это то, что если передний дозор прошляпит засаду, то место командира в построении отряда не будет иметь никакого значения, ибо никак не повлияет на общий результат.

Лес сменялся просеками, проделанными финнами в своей полосе предполья. Это были самые опасные места, если финны и ставили засады, то всегда на противоположной стороне просеки. Немногочисленные, но тщательно замаскированные финские бойцы выжидали пока основная группа, после всех проверок, выедет на просеку, и расстреливали ее кинжальным фланговым автоматным огнем из трех-четырех точек. Несколько снайперов добивали переднее и заднее боевое охранение.

Эта просека ничем не отличалась от нескольких уже пройденных сегодня, но Андрей упорно вглядывался в лес на противоположной стороне, пытаясь заметить какие-то несуразности, отсутствующие в дикой природе и тем самым, указывающие на свое искусственное происхождение.

— Рассредоточиться! Занять круговую оборону. Мы с Василием проверяем ту сторону, — он выехал на просеку и начал медленно двигаться к противоположной опушке. Это была обычная практика, сначала просеку пересекал передний дозор, проверял противоположную сторону и лишь затем начинала движение основная группа.

Трудно объяснить, почему мы слышим внутренний голос, предупреждающий нас об опасности, только тогда, когда избежать ее уже невозможно. Стоило Андрею с напарником выехать на открытое пространство и добраться почти до его середины, как до него дошло, что именно вызывало смутную тревогу все это время. Остановившись посреди просеки, Андрей начал громко материться и стучать палками по лыжам, стараясь незаметно снять крепления.

— Что случилось, товарищ лейтенант? — недоуменно глядя на его телодвижения, спросил напарник.

— Засада, — быстро выдохнул Андрей, чуть шевеля губами, а вслух разразился длинной матерной тирадой:

— Ты что, мля, совсем дурной? Не видишь, лыжа треснула? Бегом принес мне запасную пару!

— Слушаюсь! — выпалил напарник и начал разворачиваться.

— Прыгай вправо на счет «три». Раз, два, три! — пресек его телодвижения Андрей, а сам сиганул влево, срывая на лету с шеи висевшую поперек груди винтовку.

В полете что-то дернуло за правое плечо, и донеслись звуки нескольких выстрелов.

«Достали, гады! Как там Василий? Ребят задело? Сколько раз говорил, если я остановился и начал материться, всем прятаться и занимать позицию! А этот дурень смотрит круглыми глазами! Таежник, едрит тебя в кочерыжку! Выживет — месяц будет нужники копать и кастрюли драить, дубина!», — мысли летали в голове со скоростью пикирующего истребителя, а тело, вжимаясь в снег, переползало по складкам местности к пеньку и выступающему корню, на который надуло небольшой сугроб. Выступающего корня он не видел, но не сомневался в его наличии под снегом.

Спрятавшись, Андрей первым делом примотал левой рукой два стерильных пакета к сквозной ране в плече, прямо на гимнастерку. Застегнув полушубок и маскхалат, он заткнул куском бинта дуло глушителя винтовки, и осторожно проткнул сугроб в направлении позиции вражеского снайпера. Хитрая у того позиция. Вроде бы обычный пень, а вот один из корней подвел. Жаль, с опушки он был виден Андрею только в фас, а то бы и выходить не пришлось. Когда он увидел его профиль, все стало ясно. Не бывает у нормальных корней настолько прямого участка.

Очень медленно двигая стволом винтовки, перемотанным полосками белой материи, Андрей расширил отверстие в сугробе и осторожно вытянул винтовку. Сам лежал так, чтоб голову и корпус прикрывало более надежное препятствие. Затем быстро взглянул в образовавшееся отверстие и отпрянул назад.

«Подозрительный объект виден, по моей дыре никто не стреляет. Это — хорошо. Дырка узкая, а расширять ее опасно — это плохо. Придется отползать чуть назад и стрелять с открытого прицела, отверстие в сугробе слишком мало, но на дистанции в сто метров оптика не только не нужна, а даже вредит точности выстрела», — думал Андрей, вытаскивая затычку из глушителя.

Пальнул чуть выше, в притирку над подозрительным корнем, сразу перевернулся на спину и прислонил голову к шершавой коре. Его выстрел поднял в воздух снежную пыль с другой стороны отверстия, и это обязательно заметит внимательный взгляд.

По-хорошему, нужно было менять позицию, но Андрей внимательно изучал опушку просеки, откуда вели огонь его бойцы, постепенно расползаясь в обе стороны от тропы, пытаясь нащупать границы вражеской позиции и обойти ее с флангов. Их был полный взвод, большая величина для этой войны, в которой большинство мобильных групп не превышали отделения. Опыт подсказывал Андрею, что парочка хорошо замаскированных автоматчиков может находиться на флангах его отряда. С его позиции обнаружить их и обезвредить было проще, чем бойцам, которые нарвутся на их позиции и получат очереди в упор.

Василий лежал в неудобной позе и не двигался.

«Отвоевался бедолага… не будет кастрюли драить…», — мелькнуло в голове, а глаза, ощупывая опушку, споткнулись на непривычно большом для этого леса сугробе. Не утруждая себя сомнениями, Андрей пальнул в его центр, а вторым выстрелом добил раненного в живот финна. Такой же сугроб нашелся на противоположном фланге, но в отличие от первого, он уже стоял вертикально, спрятавшись за деревом, строчил из автомата и не обращал на Андрея никакого внимания, ибо его голова была с противоположной стороны ствола. Но кое-что выглядывало. Выстрелив в притирку со стволом дерева, так, что пуля отколола от него большую щепку, Андрей достал и второго автоматчика.

Пока он переползал к следующей позиции, устраивался, огонь с обеих сторон стих. Только одинокий автомат с финской стороны время от времени напоминал короткими очередями, что высовываться, а тем более пытаться преодолеть вырубку — смертельно опасно. На каждую его очередь взвод дружно отвечал, но подловить шустрого финна пока не удавалось.

«Отходят, один прикрывает», — Андрей начал высматривать автоматчика, но его опередили. В каждом отделении его взвода разведки был хотя бы один снайпер. Короткая очередь финна совпала со звуком выстрела, после которого автомат замолчал и остался лежать на снегу, чуть выглядывая из-за дерева. Выстрелив в смутно различимую фигуру неподвижно лежащего автоматчика и услышав характерный «чмок», с которым пуля входит в тело, а не в землю, Андрей скомандовал двоим бойцам пересечь просеку ползком и осмотреть противоположную сторону.

«Вроде все… теперь надо успеть ноги унести…»

Бойцы доложили, что противник не обнаружен, и он скомандовал готовиться к отходу. Пока санитар чистил и обрабатывал его рану, бойцы рубили тонкие стволы и делали волокуши.

— У нас семь убитых и пятеро раненых, двое тяжело. У финнов пять трупов. Наверное, бросить придется… у нас девять волокуш на тридцать человек… — доложил его заместитель, сержант первого взвода Нечаев.

Раньше начальство заставляло таскать на нашу сторону трупы финских солдат. Их демонстрировали иностранным журналистам и меняли на наших погибших бойцов. Меняли и пленных, но их было очень мало. Закон «Об уклоняющихся от службы в рядах РККА, дезертирах и добровольно сдавшихся в плен врагу», политработники разъясняли личному составу подробно и регулярно. Все знали, что ожидает их семьи, в случае, если боец сознательно сдастся в плен. Выселения за Урал избегали лишь семьи бойцов попавших в плен в окружении, истративших все боеприпасы и лишенные возможности продолжать бой.

— Бросайте. Не забудь оружие, документы, ну и все остальное, не мне тебя учить…

— Все сделаем.

— Снайпера под пеньком нашли?

— Нашли. Прямо в лоб вы ему попали, товарищ лейтенант. Матерый, гад. На прикладе тридцать две зарубки.

— Этого гада придется с собой тащить… начальство не поверит, скажет сами зарубок наделали. Покажи мне его винтарь.

Финские винтовки очень ценились. Это была та же винтовка Мосина, но с более коротким стволом. Зато он был чуть толще и отличного качества. Средняя финская винтовка показывала кучность на уровне снайперской винтовки Мосина. Поэтому их отправляли на соответствующее предприятие для доделки под снайперскую винтовку. Пистолеты и пистолеты-пулеметы также были отличного качества, но патрон в СССР не выпускался.

Документы и трофейное оружие по возвращению сдавали под опись, за это взводу приходили плюшки от начальства в виде наград, доппайков, лишнего литра водки. Все остальное: верхняя одежда, обувь, лыжи, часы и другие ценные мелочи, через снабженцев и местное население обменивалось на еду и выпивку, две вещи необходимые солдату после боя. Помянуть погибших друзей и отпустить натянутые нервы…

По возвращении, Андрею долго мотал нервы особист, пытаясь состряпать дело для трибунала за невыполнение приказа и нарушение боевого устава. Затем прибежал возбужденный комполка, посоветовал лейтенанту-особисту засунуть написанные протоколы себе в задницу, пообещал, что напишет на него самого рапорт за пособничество врагу, а Андрея представит к награде. Оказалось, что Андрей завалил какого-то Сало Райконена, одного из трех самых известных снайперов Финляндии, получившего награду из рук самого Маннергейма. Начальство побежало писать победные доклады своему начальству, а Андрей побрел к своим бойцам поминать погибших товарищей…

С середины марта начались оттепели и распутица, боевые действия постепенно сошли на нет. Но через месяц, с середины апреля к границе начали подтягивать войска, взвод снова начали гонять на разведку уже трижды разведанных вражеских позиций. Все заговорили о решительном наступлении, которое поставит точку в затянувшемся конфликте. С 25 апреля все Карелия попала в зону действия обширного антициклона, на небе ни облачка, температура днем поднималась до двадцати градусов. Синоптики твердо обещали, что антициклон продержится, как минимум, две недели. Суета на границе возрастала с каждым днем и все понимали, что настоящая война с пушками и самолетами начнется со дня на день.

Войну Финляндии, Советский Союз объявил в пятницу, 3 мая 1940 года в пять часов утра. В три часа ночи, советскому послу в Финляндии позвонили из Москвы и приказали вручить министру иностранных дел Финляндии полученный вчера пакет. Сделать это надлежало ровно в 4 часа 30 минут по московскому времени.

— Но как же так, вчера мне передали, что полученный пакет должен быть вручен министру пятого мая?

— Просыпайтесь и не задавайте никаких вопросов. У вас есть полтора часа времени, чтоб вручить властям Финляндии официальное уведомления о начале войны.

5 мая — это был очередной, четвертый по счету термин начала войны и массированного наступления, который в рамках обширной кампании дезинформации противника, вбрасывала внешняя разведка, используя всевозможные каналы. В том числе и дипломатические. Посол уже получал в феврале секретный пакет из Москвы с заданием вручить его весьма ранним воскресным утром министру иностранных дел Финляндии.

В тот раз дезинформация была самой успешной. Финны в течение трех суток до злополучного воскресенья перебрасывали подкрепления к границам, а в субботу, во всех воинских частях была объявлена боевая тревога. В воскресенье утром, министр получил в руки очередную ноту советского правительства, где указывалось на постоянные провокации и обстрелы советской территории, а правительство Финляндии в очередной раз предупреждалось о недопустимости таких действий.

Поскольку скрыть подготовку к наступлению нереально, то было принято решение проводить те или иные мероприятия много раз, меняя даты начала наступления. В этот раз приготовления были реальными, а дата отличалась от действительной на двое суток. Командиры дислоцированных на границе подразделений получили запечатанные пакеты с приказом вскрыть их в субботу 4 мая в 15–00 по московскому времени. Корабли грузились в портах техникой и боеприпасами, а их капитаны получили приказ в субботу вечером выйти в море и вскрыть конверты с маршрутом.

Линкоры «Марат» и «Октябрьская революция», а также транспортные корабли, взявшие на борт дивизию морской пехоты, в сопровождении эсминцев, минных тральщиков и нескольких десятков торпедных катеров, вышли из Ленинграда в четверг ночью и легли на курс в направлении Таллина. Согласно плану Генштаба, который уже неделю вполголоса обсуждали флагманы и командиры Балтийского ВМФ, через несколько дней после начала наступления, им предстоял десант в Хельсинки. Так сказать, ударом прямо в сердце заставить упрямых белофиннов, вот уже четыре месяца не дающих покоя советским пограничникам, сложить оружие и выполнить законные требования Советского Союза. А поскольку от Таллина до Хельсинки меньше шестидесяти миль, то все подразделения принимающие участие в будущем десанте концентрировались именно там. Мало кто знал, что в конце апреля, на очередном заседании в верхах, где обсуждался план будущей кампании, после жарких споров было принято решение десантную операцию начинать одновременно с наступлением на сухопутном фронте.

Корабли шли со скоростью транспортов, десять-двенадцать узлов. В час ночи, когда была пройдена большая часть пути и до Таллина оставалось не больше двадцати миль, нарком ВМФ адмирал Кузнецов, приказал всем кораблям лечь в дрейф, передал капитанам кораблей и командирам морской пехоты новое боевое задание, и приказал вскрыть полученные накануне конверты. В это же время, под Таллином, был поднят по тревоге личный состав пехотной и танковой дивизий, и отправлен пешим маршем в порт для погрузки на транспортные суда. Техника, боеприпасы и тяжелое вооружение были погружены еще днем.

В 4-00 корабли Балтийского ВМФ снялись с дрейфа и по юго-западному фарватеру взяли курс на порт Котка, а в 4-30 вошли в финские территориальные воды. За три часа дрейфа, часть морской пехоты была принята на боевые корабли и торпедные катера. Оставив транспорты под защитой двух эсминцев, они ушли вперед, резко увеличив скорость. Как раз начало светать, и в сером небе можно было разглядеть десятки самолетов обгоняющих медленно идущие корабли.

Район Котка-Хамина прикрывал 2-й отдельный артиллерийский дивизион береговой обороны. Береговые батареи располагались на островах окружающих город Котка. Самые мощные из них располагались на острове Кирконмаансаари, самом большом из них, который часто даже на финских картах носит сокращенное название Кирконмаа. Здесь были сооружены два мощных закрытых артиллерийских капонира, в каждом из них было установлено по два дальнобойных 254-мм орудия, надежно прикрывающие весь фарватер порта Котки. В шести километрах западней, на острове Ранкки, дислоцировалась четырехорудийная батарея 152-мм орудий, задача которой была борьба с эсминцами, легкими крейсерами и другими кораблями среднего класса, пока батареи Кирконмаа ведут дуэль с линейными кораблями противника. На островах Кукио и Мустамаа, расположенных северо-восточнее Кирконмаа, также размещались по одной батарее 152-мм орудий. От Кирконмаа до острова Кукио, ближайшего из них, было 120 кабельтовых. На острове Пуккио замыкающем береговую линию обороны Котка-Хамина и находящегося в сорока километрах на восток от Кирконмаа расположились два 203-мм орудия главного калибра, и батарея 120-мм орудий вспомогательного. Фактически его батареи уже прикрывали фарватер Выборга с западного направления, но организационно он числился в составе береговой линии обороны Котка-Хамина. Численность личного состава батарей и береговой охраны, расположенных на этих пяти островах составляла 2277 человек. В период военных действий береговая охрана островов усиливалась пехотным полком. На островах Кирконмаа и Пуккио размещалось дополнительно по одному батальону пехоты. Береговую оборону островов Ранкки, Кукио и Мустамаа усиливали три пехотные роты, по одной на каждом острове. Кроме этого, весной 1940 года финны успели достроить и установить трехорудийную батарею 152-мм орудий на острове Кильписаари лежащего в пятнадцати километрах на северо-восток от Кирконмаа, а также пятое 152-мм орудие на острове Ранкки. Все новосозданные позиции были открытого типа, сооружались и маскировались среди сосен, растущих на островах.

Планом первой фазы десантной операции, разработанной штабом флота, предусматривалось подавление артиллерийских батарей островов Ранкки и Кирконмаа бомбово-штурмовыми ударами ВВС и артиллерией кораблей Балтийского ВМФ, траление фарватера, морской десант порта Котка и создание плацдарма на континенте.

Береговые батареи и гарнизоны, находящиеся на островах Кукио и Мустамаа можно было игнорировать. Минимальная дистанция от предполагаемого фарватера до ближайшего из них превышала 130 кб, что было далеко за границей возможностей прицельной стрельбы по движущимся судам для их 152-мм орудий. Также можно было игнорировать батареи Кильписаари, если следовать в порт Котка юго-западным фарватером. Поскольку на начальном этапе операции большинство частей должны были следовать к району боевых действий из Таллина, то было принято решение отложить решение вопроса с артиллерией Кильписаари, как минимум, на сутки.

Одновременно с подавлением береговых батарей, предполагалось выбросить воздушный десант и захватить остров Тейкаринсаари лежащий в непосредственной близости к порту Котка. Фактически остров Тейкаринсаари уже был частью города Котка. Через него и через два моста соединяющих остров с материком и портом проходила объездная дорога, ведущая из порта, вокруг города, прямо на центральную трассу Ленинград-Хельсинки.

Чтоб не допустить подрыва мостов имеющих стратегическое значение, за три часа до начала основной операции, предполагалось высадить боевых пловцов из подводной лодки. Используя переделанную на ручное управление торпеду, движущуюся со скоростью пять-шесть узлов, они должны были подобраться к мостам, осмотреть их на предмет заложенной взрывчатки, а в случае наличия последней, ее обезвредить. После чего дожидаться воздушного десанта, попутно пресекая все попытки инициировать заряды.

Было совершенно очевидно, что несмотря на внезапность и поддержку с воздуха, долго десантники без подмоги морской артиллерии и морского десанта не продержаться. Поэтому в начальной фазе операции было принято решение после подавления всей наличной артиллерии, игнорировать военные гарнизоны островов Ранкки и Кирконмаа, предварительно уничтожив все плавсредства и связь.

Вторая фаза операции предусматривала захват островов Ристисаари и Кауниссаари расположенных в 16 километрах западнее острова Кирконмаа. По данным разведки крупнокалиберных орудий на них не было, но они находились в непосредственной близости от предполагаемого фарватера движения транспортных судов, пролегающего между островами Ранкки и Кирконмаа. Поэтому решено было острова поставить под свой контроль, развернуть там наблюдательные пункты оборудованные воздушными шарами и батареи 23 мм автоматических пушек для борьбы с торпедными и речными катерами противника, могущими представлять реальную опасность потоку транспортных судов, который пойдет по направлению к порту после овладения плацдармом на континентальном берегу.

Успех начального этапа операции целиком и полностью зависел от умелых и точных действий ВВС. Именно им надлежало подавить артиллерию островов Ранкки и Кирконмаа и открыть дорогу минным тральщикам, а за ними и всему флоту к порту Котка. Цели были распределены заранее. На каждом из островов, было по два закрытых артиллерийских капонира, которые планировалось подавить при помощи изделий 112/2. Кроме этого для подавления 152-мм пушки, зенитной артиллерии и артиллерии среднего калибра (предполагалось наличие 37 мм и 76 мм пушек приданных пехотным подразделениям), стоящих в открытых капонирах, остров Ранкки штурмовала эскадрилья Ил-2, а остров Кирконмаа целых две. Они предваряли атаку летающих бомб и отвлекали на себя внимание всех зенитных средств. К сожалению, разведке не удалось установить точного расположения вышеперечисленных огневых средств, они должны были быть выявлены и уничтожены после начала боя.

После штурмовиков в атаку шли четыре изделия 112/2. У них было самое трудное и ответственное задание — уничтожить закрытые орудийные доты. Летчиков подбирали гидросамолеты. После этого тральщики начинали расчищать фарватер, вызывая на себя огонь всей сохранившейся артиллерии. За ними следовали боевые корабли, подавляя выявленные вражеские огневые средства. Штурмовики продолжали свою работу, к ним подключались бомбардировщики Петлякова и старые добрые И-15 для нанесения точных завершающих бомбовых ударов с пикирования.

Одновременно с этим, множество других авиационных подразделений начинали свою работу в пять часов утра этого майского дня. Они наносили удары по аэродромам, штабам и центрам связи всего финского побережья. Сотни летчиков подняли в воздух свои машины, только Геннадий Смирнов, опытный летчик награжденный орденом Боевого Красного Знамени за бои под Халхин-Голом, один из лучших в их штурмовом полку особого назначения береговой авиации Балтийского флота, все еще оставался на земле, сжимая кулаки от злости и бессильной ярости. Командир оставил их в резерве, и его, и Ваську Сварженко, его лучшего друга и постоянного соперника в негласном состязании пилотов полка, по праву занимающего первое место в точности пикирования самолета-бомбы.

В состав штурмового полка особого назначения Смирнов попал сразу же после завершения боевых действий в Монголии. Командиру дивизии пришел приказ из Москвы отобрать десять добровольцев среди молодых летчиков-истребителей имеющих боевой опыт, проявивших мужество и хладнокровие в воздушных боях. Добровольцы отбирались для выполнения правительственного задания особой важности связанного с повышенным риском. Дополнительным условием значилось, что база зрения добровольца должна быть не меньше 70 мм, а рост — не больше 170 см.

К прибывшему в дивизию врачу, держащему в руках небольшую линейку, их пришло человек сорок. Командир приказал выстроиться в одну линию и смотреть вдаль. Врач подходил, прикладывал линейку к носу и замерял расстояние между зрачками, оглашая результат командиру дивизии. Если названная цифра была семьдесят и больше, следовала команда:

— Шаг вперед!

Отпустив остальных, комдив зачитал четырнадцати оставшимся летчикам поступивший из Москвы приказ.

— Добровольцы, шаг вперед!

Все четырнадцать, не раздумывая, шагнули вперед.

— Тут, хлопцы, дело добровольное, я приказывать не буду. Киньте жребий, кому какая судьба…

В штурмовой полк особого назначения прибыло сорок летчиков собранных из различных авиачастей страны. Новоназначенный командир полка собрал своих будущих подчиненных и произнес краткую речь:

— Товарищи летчики, пока я один знаю суть нашей будущей работы, и очень хорошо понимаю тех, кто отдал приказ выбирать добровольцев среди летчиков-истребителей. Ваша новая работа потребует от вас мгновенной реакции, хладнокровия и ювелирной точности, умения мгновенно оценивать ситуацию, точно и быстро действовать в то единственное и краткое мгновение, когда можно добиться нужного результата. Вместе с тем, ваша новая работа не будет иметь ничего общего с работой летчика-истребителя. Скажу только одно. Она намного опасней и от точности каждого из вас будет зависеть результат операций, в которых будут задействованы полки и дивизии. Это ваша последняя возможность отказаться и вернуться на прежнее место службы. Все сейчас идут в штаб полка. Кто хочет вернуться, получит соответствующие документы, остальные дадут подписку о неразглашении. Почитайте ее внимательно и отнеситесь со всей серьезностью.

Когда через полчаса все снова собрались на плацу, командир полка продолжил:

— Думаю, многие уже завтра пожалеют о своем упрямстве, но будет поздно. Запоминайте. Для ваших подруг, жен и родителей все вы служите в третьем штурмовом полку береговой авиации Балтийского флота. На вооружении полка штурмовики Ил-2 и переделанные в штурмовики И-15, позволяющие выполнять наиболее точное бомбометание с отвесного пикирования. Эта информация открытая, ее знают разведки всех наших потенциальных противников. Это все. Любые сведения, касающиеся вашей настоящей работы… впрочем, вы все знаете, повторять и пугать вас не буду. А теперь слушайте, чем мы будем заниматься на самом деле.

Командир полка был прав. Большинство пилотов, в том числе и Геннадий, не раз еще пожалели, что не вернулись в истребительную авиацию, когда была такая возможность. Наверное, это можно было сравнить с переучиванием пулеметчика в снайперы, настолько разными были по своей природе те летные навыки, которые требовались для новой работы, по сравнению с тем, что они уже умели. Хотя самолет, прицел, и там, и там, все одно и тоже, а суть разная.

Инструкторов у них не было, только кем-то писанные письменные инструкции. Сперва они летали парами на переделанных под их нужды И-15. Самолет устойчивый в полете, как и Ил-2, но дешевле в обслуживании и бензина меньше берет. Один выполнял прицеливание самолета, фиксацию рулей и ручки газа, прыжок с парашютом на расстоянии шестьсот метров до цели, а второй контролировал дальнейший полет и выводил самолет из пике. Начинали с малых скоростей пикирования 400–420 км/час, постепенно наращивая ее с выработкой необходимых навыков. Скорость регулировали высотой, с которой шли в пике и ручкой газа. При малом газу, встречный поток воздуха раскручивал винт, и это существенно тормозило набор скорости пикирующего самолета. После приобретения необходимых навыков, пересаживались в учебный, двухместный самолет, внешне неотличимый от Ил-2, привыкая к реальным скоростям и особенностям пикирования этого изделия.

Прыжки с парашютом из пикирующего самолета также имели свою специфику, требовали быстроты и четкости в выполнении необходимых действий. Выпрыгивая вниз головой из кабины, нужно было сразу же развернуть свое тело параллельно фюзеляжу самолета, ногами в сторону винта, а головой к хвосту, контролируя его движение. В таком положении площадь тела, на которую действовал встречный поток воздуха, была минимальна и исключалась возможность, что плоскости хвоста самолета заденут ноги летчика. А такое было вполне возможно, если летчик после прыжка будет продолжать полет головой вниз.

Сразу после того, как хвост самолета прошел мимо, прыгающий должен был развернуться вслед за самолетом, подставляя максимальную площадь поверхности тела встречному потоку воздуха. Для увеличения площади и силы торможения в летном комбинезоне между рукавами и туловищем были вшиты треугольные вставки из шелка. Разводя руки в стороны, летчик мог значительно усилить торможение, ведь выпрыгивая из самолета движущегося со скоростью 110–150 м/сек, необходимо было уменьшить скорость тела до 30–40 м/сек, иначе рывок парашюта мог травмировать его. Инструкция предписывала затягивать прыжок минимум на три-четыре секунды, пока самолет не пролетит ворота обозначенные воздушными шарами.

Сперва было интересно, опасность будоражила кровь, но после двух десятков прыжков, тело до автоматизма заучило несложную последовательность движений и все начало становиться рутиной. Для лучшего прицеливания умельцы быстро соорудили импровизированный прицел, прикрутив к носу самолета большой дюралевый треугольник, а на бронестекле козырька нацарапав перекрестье прицела. Линия, соединяющая перекрестье с вершиной треугольника, была параллельна нижней плоскости крыла и полностью соответствовала будущей траектории движения самолета.

Это существенно помогало точному наведению самолета на цель. Если самолет достаточное время пикировал при неизменном положении ручки газа, то все действующие на него силы уравновешивались, и он двигался равномерно и прямолинейно, практически не отклоняясь от намеченной летчиком линии.

Большое значение уделялось развитию точного глазомера, собственно, поэтому и отбирались кандидаты с широкой базой зрения. Им развить правильное чувство дистанции было значительно легче. А почему отбирали летчиков ниже среднего роста, стало понятно после первого прыжка из пикирующего самолета. Невысокому летчику значительно проще и быстрее выпрыгнуть, убрать ноги, принять правильное положение тела, да и координация у таких людей, как правило, лучше, чем у высоких.

Начальство старалось не давать им скучать, выдумывая все новые и новые развлечения. После того, как все освоили стрельбу самолетом между неподвижных шаров и выполнили норматив по точности (нос самолета должен был попасть в условный круг диаметром десять метров, центр которого находился посредине линии проходящей между центрами воздушных шаров), шары подцепили к паре торпедных катеров. Те двигались со скоростью 15–25 узлов, старались сохранять неизменной дистанцию друг от друга и согласованно маневрировать, имитируя скорость маневра корабля водоизмещением 3–4 тысячи тонн.

Комбинезон на летчика одевали непромокаемый, чем-то схожий с водолазным костюмом и пробковыми вставками на груди для повышения плавучести. После приводнения летчику полагалось лечь на спину, скинуть парашют, достать из нагрудного кармана дымовую шашку запаянную в непромокаемую полиэтиленовую упаковку (закупленные в САСШ установки по выпуску полиэтилена вступили в строй во втором полугодии 1939 года), и дымом обозначить свое место. Пикирующий самолет сопровождал гидросамолет, пилотируемый товарищем из полка. Пока один учился пикировать на движущуюся цель, второй учился сажать самолет рядом с парашютистом, поэтому, часто летчик не успевал выполнить предписанное, как надо было взбираться на поплавок и запрыгивать в кабину уже начинающего разгон самолета.

Затем были единственные боевые испытания. На небольшом холме в ста метрах от Финского залива выровняли площадку 30х15 метров и залили железобетонную плиту трехметровой толщины. Под ней вырыли помещение 24х11х3 метра, а вынутой землей, перемешивая ее с бутовым камнем, засыпали крышу. В кабину изделия 112/2 сел Васька Сварженко и повел самолет в его первую и единственную атаку.

Специальная толстостенная фугасная бомба, крепившаяся к изделию 112/2, предназначалась для разрушения особо прочных бетонных сооружений. Она представляла собой литую конструкцию из легированной стали, внешне схожую с заточенным карандашом, диаметром — сорок пять сантиметров и длиной — два метра семьдесят сантиметров. В отличие от обычной фугасной бомбы с толщиной стенок 15–16 мм, здесь, у основания цельнолитого наконечника толщина стенок превышала 100 мм, сужаясь затем до 70 мм. Поскольку бомба не сбрасывалась, то и стабилизаторы ей были не нужны, а взрыватели вкручивались в ее дно. Пять дублирующих друг друга пружинных взрывателей мгновенного действия, с задержкой взрыва на 0,2 секунды, срабатывали, когда на бомбу начинало действовать ускорение торможения превышающее 3g. При общем весе в тысячу семьсот килограмм, заряд взрывчатки составлял всего триста килограмм. Для повышения фугасности бомба снаряжалась сплавом ТГА-12 (50 % тротила+40 % гексогена+10 % алюминиевой пудры) имевшего тротиловый эквивалент близким к 1,5.

За время задержки взрыва, бомба успевала углубиться в обычный грунт на глубину около двадцати метров. Разрабатывалась специально для поражения закрытых железобетонных артиллерийских капониров крупнокалиберных пушек финской береговой охраны. Ее противокорабельный бронебойный аналог, крепившийся к изделию 112/1, при том же весе — тысяча семьсот килограмм, был значительно больше — три с половиной метра длиной и полметра в диаметре. Толщина стенок у основания наконечника — 50 мм, затем сужающихся до 20 мм, зарядом тола 780 килограмм, и задержкой взрыва 0,1 секунды. За это время бомба успевала пройти 12–14 метров вглубь корабля, что было достаточно, чтоб добраться до трюма линкора, а для кораблей поменьше, пробив днище, выйти за обшивку, что делало результат взрыва еще разрушительней.

Для того чтоб изделие, внешним видом неотличимое от Ил-2, могло нести бомбу весом в тысячу семьсот килограмм, пришлось полностью изменить конструкцию самолета, оставив прежними размеры и внешний вид. Каркас фюзеляжа стал лонжеронный с усиленными фигурными шпангоутами в месте крепления бомбы. Обшивка — дюралюминиевая. Были удалены выпускающиеся шасси, бронированием защищался лишь мотор и летчик. Самолет взлетал на внешнем шасси, которое отсоединялось в момент взлета, и могло быть повторно использовано для следующего старта. Все это позволило уменьшить вес самолета на девятьсот килограмм по сравнению с Ил-2. Пустой самолет стал весить три тонны, а вес снаряженного — не превышал пяти с половиной тонн.

Бомба, непосредственно перед вылетом, жестко крепилась держателями в специальной нише глубиной 25 сантиметров предусмотренной внизу фюзеляжа. Держатели болтами, через обшивку, прикручивались к шпангоутам. Кроме этого, держатели болтами крепились к корпусу бомбы в подготовленные отверстия с нарезанной резьбой. Затем, в бомбу вкручивались взрыватели, которые перед этим снимались с предохранителя и приводились в рабочее состояние.

Взлетать на съемном шасси их тоже учили на том же учебном, двухместном изделии, на котором они привыкали к особенностям пикирования этого самолета. Кроме дублирующей системы управления и ручки фиксации рулей, учебный самолет был оборудован гнездами с пружинными механизмами фиксации штырей внешнего шасси и тягами освобождающими штыри в нужный момент. Взлетал учебный самолет на внешнем шасси, которое летчик сбрасывал при взлете, а садился на свои собственные, выпускающиеся шасси, также имеющиеся в наличии.

Поэтому, стартовал старший лейтенант Сварженко штатно, как и много раз до того, отстегнув шасси после набора необходимой скорости. Самолет, почувствовав серьезное облегчение, сразу оторвался от полосы и, задрав нос, тяжело пополз ввысь. Больше пяти тонн самолет весил с наполовину заполненными баками, впрочем, и лететь ему было только в одну сторону, так что это не сказывалось на дальности боевого применения. Наоборот. Пусть тяжело, но взлететь он мог и с полными баками, а значит поразить цель на расстоянии, куда штурмовики и истребители добирались лишь с дополнительными баками.

Но в данном случае лететь ему было недалеко, поэтому и баки были заполнены лишь на четверть. Бензина им выделяли вдоволь, но это не значило, что его нужно жечь вместе с самолетом. Пикирование Василий начал как обычно, с высоты три тысячи метров и расстояния до цели около пяти километров. Начинали всегда с пологого пикирования, постепенно разгоняя самолет и увеличивая угол по мере приближения к цели.

Прибывшее начальство и товарищи по полку, стоящие на соседнем холме, находящемся в полутора километрах от цели, прикипели глазами к биноклям, а прибывший оператор снимал все на камеру. Земля опасно приближалась, но приученный многими тренировками, старший лейтенант Сварженко сухо отсчитывал в голове метры до цели, — «тысяча двести, одна тысяча, восемьсот метров, пора!», дернув ручку фиксации рулей и газа, он уже выпрыгивал в ревущий поток воздуха, привычно ложась на бок и вытягиваясь вдоль фюзеляжа.

Мелькнул над головой хвост, а летчик, развернувшись лицом к воздушному потоку норовящему оторвать голову, с волнением наблюдал, как его самолет преодолевает свои последние сотни метров. При такой скорости, воздух может до волдырей обжечь открытую кожу, поэтому перед полетом лицо смазывалось вазелином, и его закрывала специальная маска с прорезями для глаз, которые в свою очередь защищали большие, плотно прилегающие очки. Можно бы было развернуться спиной, но ничто не могло заставить летчиков отвернуть голову от зрелища посланного твоей волей летящего аппарата, который ровно, как по струночке несется к той точке, в которую ты метил. Или почти в нее.

Самолет воткнулся носом в бутовую засыпку бетонной плиты, немного не дотянув до центра, — «В самый раз!» — и начал задирать хвост кверху.

«Так сегодня утром и говорила на предполетной планерке та светленькая дамочка из внешней разведки, что самолет будет служить для бомбы нормализующим фактором», — успело промелькнуть в голове до взрыва. Василий не постеснялся спросить у симпатичной разведчицы, что означает этот термин, несмотря на присутствие двух наркомов, Кузнецова и Смушкевича, которым она описывала детали поведения бетонобойной бомбы после падения самолета. Разведчица коротко, но доходчиво, объяснила назначение нормализующих наконечников на бронебойных снарядах и почему нос самолета выполняет в этом случае аналогичную роль.

Пока Василий размышлял над проблемами борьбы с рикошетами, бомба срезала болты на держателях рассчитанные на нагрузки до восьми тонн, прошла, как по маслу, сквозь трехметровую верхнюю бутовую засыпку, пробила трехметровую бетонную плиту и до взрыва еще успела на семь метров углубиться в грунт.

Есть классическая задача в сопромате, какой пробойник глубже войдет в бетон, легкий, но имеющий большую скорость, или тяжелый, но более медленный, при одинаковом поперечном сечении материала из которого они изготовлены. При этом первый имеет большую кинетическую энергию, но меньший импульс, чем второй.

Хотя многим кажется, что легкий и быстрый победит, на самом деле в этом соревновании побеждает больший импульс. Это связано с фундаментальным законом природы, по которому на более плотное тело движущееся в менее плотной среде действует сила трения, которая при малых скоростях пропорциональна первой степени скорости, затем, с ростом последней, становится пропорциональна ее квадрату, а при больших скоростях и третьей степени.

Это как легкий и тяжелый человек в толпе. Легкий, быстро бегущий, собьет с ног двух-трех и завязнет, а массивный, двигаясь медленно, раздвигая людей, проберется значительно глубже. Так и в бетоне. Расчеты показывали, что несмотря на относительно невысокую скорость (бомба, падающая с высоты пять километров, может набрать скорость и в два раза выше) данное изделие пробьет железобетонную плиту толщиной шесть метров. Но для выполнения текущей задачи достаточно было пробить плиту вдвое тоньше. Что и проверяли на этих испытаниях.

Сперва Василий увидел длинные языки пламени, дыма и земли, вырвавшиеся из пробитой в плите дыры и двух технических входов в выкопанную землянку, через которые рабочие выкатывали тачки с землей. Вершина холма вспучилась, и до него дошел тяжелый, хлопающий по ушам звук, чем-то похожий на звук близкого грома. Взрывная волна была на удивление слабой, рванув кольцо парашюта, он, уже покачиваясь на стропах, наблюдал осыпающуюся внутрь землю.

«Видать плита внутрь провалилась после взрыва, а может, и переломило ее», — думал Василий, погружаясь в холодную воду Финского залива и отстегивая парашют. Он даже не пытался достать дымовую шашку, звук приводнившегося самолета был отчетливо слышен и вскоре он, закрыв плексиглас фонаря, уже снова взлетал в небо.

Старший лейтенант Сварженко глубоко дышал, пытаясь унять сердцебиение от вскипающего в крови адреналина, а в голове крутилась одна мысль, — «Все получилось!». Он хорошо знал цену сегодняшнего испытания. Об этом ему накануне прямо сказал командир полка:

— От твоего завтрашнего полета, Василий, зависит судьба этого оружия. Многим военным оно не нравится. Настроение такое, что придерутся к любой ерунде и зарежут на корню. Тем более, что разработку внешняя разведка продавила, говорят, идею у какого-то японца слямзили. Товарищ Кузнецов, мне так и сказал, — «Все от вас зависит. Получится — я вас в обиду не дам, промахнетесь — не обессудь, полк расформируем. Разбрасываться самолетами, без гарантии результата, никто не будет».

Что ж, он свое дело сделал. Теперь слово за комиссией.

В 4-45, флагман «Марат» сделал первый пристрелочный залп по западному двухорудийному доту острова Кирконмаа. Эсминцы с частью минных тральщиков ушли западней и начали обстрел береговой батареи острова Ранкки. Финны ответили секунд через тридцать, сразу же после взрывов посланных в их сторону снарядов. Дождавшись этого, кружившие над островами штурмовики кинулись в атаку. Таков был приказ адмирала Кузнецова — атаковать доты специзделиями лишь после того, как финны займут свои места в доте согласно боевому расписанию. Казематы для личного состава стояли отдельно и соединялись с дотом бронированными дверьми в подземную галерею, поэтому вряд ли пострадали бы от атаки.

Зенитки открыли огонь по быстро снижающимся целям. Четыре самолета, по одному над каждым орудийным дотом, задымили почти одновременно. Пикируя, они устремились к земле. Это была еще одна небольшая уловка, дымовые шашки в хвосте фюзеляжа. Дым объяснял противнику, почему этот самолет так стремительно пикирует, а с другой стороны, никто не будет стрелять по уже подбитому самолету.

Башенные двухорудийные артиллерийские доты 254-мм орудий на острове Кирконмаа, представляли собой двухуровневые здания, целиком выполненные из железобетона. Толщина стен и фундамента — два с половиной метра, толщина перекрытия покатой бетонной крыши в центральной ее части — три с половиной метра. Кроме башни основного калибра здесь же были предусмотрены башни для зенитных 20 мм автоматов, бойницы для артиллерии вспомогательного калибра, стрелковые и пулеметные ячейки личного состава, защищающие дот от воздушного десанта противника. На нижнем ярусе хранились боеприпасы, работали бензиновые генераторы питающие энергией подъемники и многочисленные вентиляторы, а также размещались другие вспомогательные помещения.

Основное строение представляло собой пологую ломаную дугу, состоящую из трех прямоугольных строений 14х17 метров, состыкованных друг с другом под небольшими углами. Общая длина превышала сорок метров, а ширина — семнадцать. Подземным переходом оно соединялось с казармой для личного состава, внешними блиндажами и окопами. Гарнизон каждого дота составлял 230 человек и усиливался в военное время еще двумя взводами пехоты.

Во время налета штурмовой авиации весь личный состав из открытых огневых позиций спрятался в блиндажи, оставив возможность бороться с кораблями и самолетами противника защищенным многометровым бетоном бойцам. Поэтому, из выживших мало кто видел, а тем более понял, что же случилось.

Дымящийся самолет вонзился в крышу центрального здания западного дота, и вскоре после этого землю сотряс взрыв чудовищной силы. Из всех бойниц в стороны метнулись тридцатиметровые языки пламени, трехсоттонную двухорудийную башню подняло вверх десятиметровым столбом огня, и отбросило далеко в сторону.

Бомба, пробив толстую бетонную крышу, веером камней и обломков бетона убила и покалечила многих бойцов находившихся на верхнем ярусе этого помещения. Впрочем, они это осознать не успели. Проломив перекрытие, она нырнула в помещение генераторной станции и воткнулась в бетон основания, успев до взрыва углубиться на полтора метра. Взорвавшись в тесном помещении, триста килограмм взрывчатки ТГА-12, эквивалентной пятистам килограммам тротила, взломали полуметровую плиту перекрытия и соседние перегородки, а волна детонации жадно поглотила открывшийся и ставший доступным новый объем. За одной из соседних перегородок находился пороховой погреб и склад 254-мм снарядов.

Трудно сказать каким путем волна детонации добралась до этого помещения раньше: то ли взломав верхнее, уже поврежденное перекрытие и, отразившись от многометровой крыши, нырнула вниз, в открытый люк подъемника, везущего наверх двухсоткилограммовые снаряды, то ли просто разрушив соседнюю перегородку. Не всегда самый короткий путь является самым быстрым. Опытные автомобилисты знают это, пожалуй, лучше всех остальных. Выяснить это можно, либо путем сложных и не совсем точных расчетов, либо с помощью весьма дорогостоящих экспериментов. Впрочем, для конечного результата это не имело ровным счетом никакого значения.

Часть снарядов детонировала, добавив инфернальности и фееричности тем кратким мгновениям, в течение которых происходило вышеописанное. Но и в тех дотах, где боеприпасы не детонировали, результат был тот же. Все бойцы находящиеся внутри дота погибали на месте. Просто столбы пламени из бойниц были поменьше и внутренние разрушения не такие масштабные. Основное строение выдержало даже детонацию склада боеприпасов. Разве что крыша обвалилась в месте удара самолета и рядом с улетевшей башней.

Майор Семахин, командовавший в этом бою тремя эскадрильями штурмовиков и шестью самолетами-бомбами 112/2, доложил, что все четыре обнаруженных артиллерийских дота уничтожены бомбово-штурмовыми ударами. Все летчики целыми и невредимыми подобраны гидросамолетами и летят на флагман. Впрочем, адмирал Кузнецов, наблюдавший за западным дотом острова Кирконмаа, видел самое зрелищное представление своими глазами, а дым сочащийся из крыш и бойниц трех остальных укреплений, их смолкнувшие орудия, не вызывали сомнений в судьбе остальных.

Комиссия приняла разработанные изделия 112/1 и 112/2 к боевому применению без существенных замечаний, но в своем заключении особо подчеркнула, что данные изделия в нынешнем виде разрешается использовать лишь в исключительных случаях, когда решение боевой задачи при помощи иного оружия связано с неприемлемым уровнем потерь. Также комиссия настоятельно рекомендовала поставить перед конструкторами задачу, в кратчайшие сроки разработать беспилотные варианты изделий 112/1 и 112/2.

На банкете, состоявшемся по поводу удачных испытаний и принятия разработки на вооружение, все разговоры крутились вокруг темы — какая вероятность у летчика остаться живым в реальной боевой обстановке. Все прибывшие, как один, разделяли мнение, что шансы нулевые. Напрасно командир полка отчаянно доказывал, что все отработано до мелочей, эвакуацию прикрывают штурмовики, задача которых, не дать противнику поднять голову. Но трудно убедить того, кто тебя не слушает.

Сперва Ольга пыталась отвлечься, думая о чем-то своем, но постоянные попытки соседей по столу вовлечь ее в разговор, разрушали любую мыслительную деятельность. Не выдержав, она перестала отнекиваться от задаваемых вопросов, и начала отвечать по существу. Поскольку все уже успели по десять раз повторить свои аргументы, то к выступлению нового товарища начали прислушиваться, надеясь найти новое топливо в огонь затухающего спора.

— Вы извините за прямоту, товарищ летчик, но ни вы, ни большинство здесь присутствующих ваших товарищей, понятия не имеете об особенностях боевых заданий выполняемых морской авиацией. Давайте я вам перескажу выдержку из боевого устава, регламентирующего атаку торпедоносца. Звучит это приблизительно так, — «Подлетев на расстояние 800–900 метров к вражескому кораблю, летчик снижается на высоту 30–40 метров над уровнем моря, и производит сброс торпеды. При этом, скорость самолета должна быть в пределах 240–260 км/час». Знаете, всегда, когда я читаю это, мне хочется поставить запятую и дописать, — «а летчик смотрит прямо в глаза вражеским зенитчикам, пытаясь внушить им мысль, что он тучка, тучка, тучка, а вовсе не самолет». Как вы думаете, какие шансы выжить у летчика летающего со скоростью 250 км/час на расстоянии 800 метров от боевого корабля противника, утыканного зенитными автоматами, как новогодняя елка игрушками? По оценкам американцев, шансы летчика-торпедоносца выжить во время атаки не больше 70 %, а шанс поразить цель меньше 10 %. Таким образом, уничтожение эсминца или легкого крейсера может стоить и до десятка сбитых самолетов и погибших летчиков. И это всех устраивает, ибо команда эсминца — это больше сотни человек, а его стоимость превышает стоимость тридцати самолетов. Или возьмем пример топ-мачтового бомбометания. Тут ситуация получше, но тоже не сахар. Здесь, как и у торпедоносца, атака идет на курсовых углах близких к 90 градусам, а значит, под прицелом зенитной артиллерии целого борта. Самолет летит строго горизонтально на высоте в пределах 30–35 метров над уровнем моря и на расстоянии 300–350 метров от корабля сбрасывает бомбы. И это все нужно проделать под летящими прямо в лицо очередями трассеров, не дрогнув, не дернувшись вверх или вниз, иначе все насмарку. Чуть самолет отклонится от горизонта, как бомба зароется в воду, не срикошетит и не воткнется в борт. Такова реальность. Здесь вам было представлено оружие, уничтожающее тот же эсминец ценой одного самолета, а вероятность летчика выжить при этом, никак не меньше чем у торпедоносца. Оружие, способное уничтожить башенный капонир береговой артиллерии, в чем вы все сегодня убедились. В этом случае у него просто нет альтернативы. Но вместо серьезного обсуждения, предложений по улучшению нового оружия, ведь со стороны можно увидеть то, на что разработчики не обратили внимания, я уже в течение часа слышу тут одни слезливые стенания о судьбе несчастных летчиков. Хотя всем неоднократно было сказано, — учитывая все неблагоприятные факторы, вероятность пилота выжить никак не ниже 70 %. Поэтому мне непонятно, кто вошел в состав комиссии, боевые летчики или базарные сплетники нашедшие повод почесать языки? А может, вы просто им завидуете, летчикам, которым уже скоро предстоит повести в атаку новое оружие? Ведь ребята получили шанс сделать что-то действительно значимое для своей страны, о чем будут помнить десятилетиями. А кто вспомнит о вас?

— Вы выбирайте выражения, товарищ старший лейтенант НКВД!

— Именно этим я и занимаюсь, товарищ комдив. Скажи я все, что думаю о ваших разговорах на самом деле, вы бы раскраснелись куда как сильней и глаза бы выпучили намного дальше. Но я еще не решила, кто из вас враг народа, и с кем в ближайшее время следует плотно пообщаться, а кто просто поддался на провокацию, ведет глупые и вредные разговоры вместо того, чтоб заниматься делом, за которое трудовой народ вам платит зарплату. Заметьте, зарплату намного выше, чем средняя по стране. Но услышала я многое и смогу в ближайшее время изложить свое мнение в соответствующих докладных записках. Мне не нравятся резкие скачки давления, которые наблюдаются у многих из вас, товарищи члены комиссии. То вы краснеете, как раки, то бледнеете. Думаю, будет правильным нам всем, вместе с личным составом полка, завтра сдать нормативы по физической подготовке, подтвердить свое право находится в рядах РККА и занимать высокую должность, доверенную нам народом и партией. В 7-00 встречаемся на спортплощадке полка. Кросс — пять километров, на время, затем силовые упражнения. Это не приказ. Кто не хочет, может не приходить. Этот факт будет мной отмечен отдельно. До свидания, товарищи.

Затянувшееся молчание после громко хлопнувшей двери прервал нарком ВВС, генерал Смушкевич:

— Я, конечно, знал, что товарищи из внешней разведки чинопочитанием никогда не страдали, но даже среди них, товарищ старший лейтенант выделяется не в лучшую сторону. Но если отвлечься от некоторых излишне резких и оскорбительных выражений, то, по сути, она права. Разговор у нас пошел не туда куда надо. О ее поведении мы поговорим с ее начальством, а пока, товарищи летчики, нам брошен вызов. Нас всех назвали базарными сплетниками, усомнились в нашей физической форме. Я этот вызов принимаю, и завтра посмотрим кто — кого. Я никому не приказываю, кто не хочет, может не приходить. Но этот факт будет мной особо отмечен, — добавил нарком широко улыбаясь.

— А я, приказываю, — без тени улыбки взял слово нарком ВМФ, адмирал Кузнецов. — Товарищ комполка, уведомьте личный состав о завтрашней внеочередной проверке их физического состояния и соответствия утвержденным нормативам. Отдельно скажите, кто обгонит эту задаваку из внешней разведки, тот будет особо отмечен руководством Балтийского флота. Я тоже выйду на старт. Посмотрим на эту языкатую пигалицу в деле. В армии отдельных нормативов для девушек не предусмотрено.

После этого все разом засобирались, матеря про себя склочную стерву, испортившую такую гулянку. Ведь приняли ее гребаное изделие без замечаний, так вместо благодарности получили внеочередной кросс и испорченное настроение.

— Гляжу, знакома тебе, Яков Владимирович наша разведчица? — спросил Кузнецов.

Он был удивлен очевидным для всех желанием наркома ВВС спустить произошедший эпизод на тормозах и превратить его в шутку. Лично ему эта разведчица, с которой он несколько раз пересекался за последние полгода, активно не нравилась. И каждый раз весьма раздражала своей бесцеремонностью, всезнайством и умением добиться желаемого любыми способами. Поэтому он был намерен завтра же с утра звонить Артузову, о чем с присущей ему прямотой, не дожидаясь ответа на вопрос, уведомил Смушкевича.

— Дело твое, Николай Герасимович, но я тебе не советую. Говорю тебе это только потому, что уважаю тебя, как командира и не хочу, чтоб у тебя были неприятности. А знаю я о ней немало. Как она мне сама заявила, курирует наша Революция Ивановна во внешней разведке все вопросы, связанные с развитием ВВС во всех ведущих странах мира. Так что она скорее наша, а не ваша, товарищ нарком. Порученца ее видел, сержанта НКВД Колядко? Мне люди говорили, которым я верю, как отцу родному, что раньше эта девица была в личной охране бывшего наркома внутренних дел. А теперь порученец старшего лейтенанта внешней разведки Светловой. Смекаешь? Если захочешь узнать о ней побольше, заходи ко мне в номер, посидим, у меня коньяк хороший есть. Я тебе много интересного расскажу…

— Коньяк я свой принесу, ты закуску готовь… только посидеть по-человечески не получится… завтра нормы сдавать…

— Какие твои годы, Николай, ты же моложе меня.

— Не… с перепою бегать, последнее дело. Так что ты свою бутылку, как придешь, сразу прячь подальше, на завтра останется.

— Как говорил один умный человек, — «Не беспокойся о дне завтрашнем, даст Бог день, даст Бог пищу. У каждого дня достаточно своих забот». Очень правильные слова, Николай.

— Сдается мне, Яша, что ты Библию цитируешь, а это опиум для трудового народа. Так что бутылочку запрячь и не вздумай доставать.

Вторую бутылку наркомы все же достали и после пришедшего после этого просветления сознания, решили завтра пять километров не бежать. В конце концов, кто-то же должен и с секундомером на финише стоять, и количество отжиманий считать. Оба решили эту нелегкую миссию взвалить на свои плечи.

Злая на себя, Ольга вернулась в номер и сразу же достала стакан и бутылку коньяка.

«Эта работа меня доконает…», — тоскливо подумала она, отхлебывая ароматный напиток маленькими глотками и катая его во рту. За окном шумел ветер, косые полосы дождя и мокрого снега ложились на стекло. По настоятельному указанию товарища Сталина, Ольга заканчивала свой фундаментальный труд о путях развития мира в ближайшие сорок-пятьдесят лет, и чувствовала себя как загнанная лошадь, которую давно пора пристрелить. Сегодня она в очередной раз сорвалась и наговорила лишнего, причем в присутствии двух наркомов…

«Конец ноября в Ленинграде, это самое мерзкое время… в Москве — снег, мороз, люди на лыжах бегают, а здесь тьма египетская…», — она не знала что такое «тьма египетская», и имеет ли она отношение к ленинградской погоде, но словосочетание ей нравилось.

В последнее время ее мучила бессонница. От таблеток ей было плохо, на следующий день голова ничего не соображала и она отказывалась их принимать. Заменяла коньяком. Сперва ей хватало рюмки на ночь, но недолго. Последние две недели, она вечером медленно, по глоточку выпивала полбутылки. Только после этого могла заснуть.

Серьезно действовало на нервы, что ни она, ни Артузов не знали планов вождя по отношению Финляндии. Своими глобальными задумками Сталин не делился ни с кем. Ольга вместе со своим непосредственным начальником долго гадали, какой был смысл возвращать Бесарабию, если никаких планов по ее защите не существует, и зацепиться там не за что. Степная местность, идеальная для ударов механизированными частями. Единственный город, в котором можно организовать полноценную круговую оборону — Кишинев. Что лишено всякого смысла.

Был определенный резон завербовать молодежь на работу в промышленные центры и многочисленные стройки, ведущиеся по всей стране. Рабочие руки всегда нужны, а если они могут попасть к противнику и усилить его, то это уже не определенный резон, а насущная необходимость. Были и другие причины, ведь на прямой вопрос — изменит ли сдержанность СССР позицию Румынии в будущей войне, Ольга однозначно ответила — нет. После поражения Франции и Англии на континенте, смена Румынией своего внешнеполитического сеньора и выстраивание с ним торгового и военно-политического союза станет безальтернативной реальностью. Поэтому с точки зрения глобального противостояния ничего не менялось.

Основное возражение Ольги состояло в ограниченности организационных и военных ресурсов, которые так или иначе, придется задействовать в Бесарабии, одновременно озаботившись вопросом их своевременной эвакуации. Но у товарища Сталина был свой взгляд на ситуацию. Ольге особенно запомнилась мысль, высказанная Артузовым, когда они обсуждали этот вопрос:

— Возможно, главная причина, по которой товарищ Сталин решил не откладывать вопрос с Бесарабией, это то, что ты давала небольшой шанс на нейтральную позицию, которую займет Румыния в случае войны с Германией. Не всегда худой мир лучше доброй драки. Если твой сосед прячет нож в рукаве и тебе приходится постоянно ожидать удара в бок, то лучше порезаться, но сломать ему руку, а нож отобрать.

Особых смыслов воевать зимой с Финляндией Ольга найти не могла, но ситуация развивалась стремительно, тон статей в отношении Финляндии становился все жестче, и все шло к тому, что скоро могут заговорить пушки. Поэтому наибольшее, что она могла, это успеть изготовить и опробовать новые бомбы, а также новые способы их доставки. Испытания прошли успешно, и оставалось надеяться, что это оружие найдет свое применение в будущем конфликте.

Разрабатывая концепцию нового оружия, Ольга сформулировала несколько основных принципов, которым оно должно соответствовать.

Во-первых, не привлекать лишнее внимание. Как известно — хочешь спрятать листок, спрячь его в лесу. Поскольку самым массовым в прибрежной авиации становился штурмовик Ил-2 (его использовали и как штурмовик, и для топ-мачтового бомбометания, и как торпедоносец), то и новое изделие внешне должно было быть максимально на него похожим. И всегда действовать в группе со штурмовиками, чтоб истребители и зенитки противника не могли его идентифицировать до начала атаки.

Во-вторых, выбирая между самолетом начиненным взрывчаткой и сепаратной бомбой, выбор был сделан в пользу последней. Винтовой самолет, слабо смахивает на бронебойный снаряд, а пытаться его переделать в последний, означает нарушить первый принцип. С другой стороны, самолет заправленный бензином сам по себе создаст достаточный фугасный эффект на верхнем уровне цели. Носимая же бомба, должна иметь ярко выраженные проникающие способности, чтоб добраться до самой печенки. Таким образом, эффект от применения разработанного оружия, будет максимальным.

Для взлома береговой обороны Финляндии и борьбы с ее немногочисленным флотом применение новых изделий было некритично. Вполне можно было засыпать артиллерийские доты бочками с горючей смесью, дымными бомбами и снарядами. Ослепив их на некоторое время, расчистить фарватер и высадить десант на острова. Времени и человеческих жизней это стоило бы не в пример больше, но цель была бы достигнута. Правда, за это время к городу могли успеть подтянуть подкрепления, и задача захвата плацдарма могла усложниться, но неразрешимой бы не стала.

Но применение нового оружия в реальном военном конфликте не прошло бы незамеченным и не скрылось бы от любопытных глаз разведок различных стран. За это им деньги платят и часто весьма немалые. Особенно стран ведущих или планирующих боевые действия на море. Ведь новое оружие имеет ярко выраженное морское применение. Это бы подстегнуло в нужном направлении мыследеятельность изобретателей и военных, ставящих им задачи. Ведь достаточно знать основную идею, детали каждый может придумать свои. А это, в свою очередь, обещало, что война на море и в океане станет более ожесточенной и менее предсказуемой. Что со всех точек зрения было хорошо.

В комнату стремительно ворвалась раскрасневшаяся Галя Колядко, которая сразу по приезду закрутила роман с молодым неженатым комдивом и в комнате с тех пор не появлялась.

— Что-то случилось, Галя?

— Дмитрий Иванович желают выспаться перед завтрашней пробежкой и берегут свои силы… ты знаешь, что он меня попросил?

— Чтоб ты мне за него слово замолвила?

— Представляешь, какой козел оказался… а с виду настоящий мужик, герой!

Оля взяла гитару и тихонько запела:

— Это, Галка, песня о том, как умирает раненая любовь… умирает, как соловей, которому острый четырехгранный мизерикорд вскрыл горло и уже нет ни слов, ни звуков… лишь умирающая любовь. Песню — как о тебе писали, а написал мужик… парадокс…

— Да ладно, какая там любовь… о нем, козле, песни петь, чести много…

— Коньяк будешь?

— А то…

Равномерное поступательное движение тральщиков к порту Котка было грубо прервано огнем крупнокалиберной пушки, начавшей достаточно метко стрелять с острова Ранкки. Часы показывали 5-05 по московскому времени, до острова оставалось не более 40 кб. Тральщики сразу же откатились назад, под защиту пушек линкора, но хитрый финн командовавший орудием даже не попытался попасть в такую большую и доступную мишень, а сразу прекратил огонь.

— Позицию засекли?

— Не успели, товарищ адмирал, — виновато доложил капитан второго ранга Якушев, командовавший артиллерией линкора.

— Авиация?

— Тоже ничего не заметила… кроны сосен все закрывают…

Адмирал Кузнецов с использованием русского командного языка рассказал, что он думает по поводу таких наблюдателей, и отдал приказ тральщикам продолжать работу, невзирая на обстрел. Как только тральщики возобновили работу, так сразу же дало о себе знать неподавленное 152-мм орудие острова Ранкки. Третьим или четвертым выстрелом осколками повредило рули, после чего тральщик свалился в левую неконтролируемую циркуляцию, почти сразу же напоролся на мину и его разорвало на куски. Финны перенесли огонь на следующую жертву.

Но чудес на свете не бывает и одно орудие не в силах бороться с целым флотом и двумя десятками охотящихся за ним самолетов. Акустическая разведка определила приблизительные координаты, по которым открыли огонь крупнокалиберные пушки. В этот же квадрат начали сыпаться бомбы. Деревья ломало близким взрывом, либо срезало крупными осколками. Через несколько минут практически не осталось крон, закрывавших происходящее на земле.

152-мм орудие, стоящее в открытом бетонном капонире принципиально отличается от орудия стоящего просто на земле или в быстренько отрытой яме с земляными стенками с трех сторон и возможностью подцепить и вытащить орудие с четвертой. Открытый капонир крупнокалиберной пушки береговой обороны больше всего похож на невысокое бетонное строение размером 15х15 метров с покатой крышей. В центре крыши оставляют круглую дырку диаметром пять метров. В центре этой дыры, в углублении стоит пушка, так, что наружу только дуло выглядывает. Ее можно поразить лишь прямым попаданием в пятиметровый круг, что весьма затруднительно даже после обнаружения позиции. Наклон крыши в обратную сторону от пушки защищает внутренний дворик от осколков близких разрывов, даже если снаряд или бомба попали в крышу бетонного строения.

Как правило, открытый капонир оборудуют на опушке леса, не трогая деревьев, чтоб смыкающиеся кроны закрывали его сверху. Обнаружить его весьма сложно, особенно если он не один, а стрельба ведется залпами. В этом случае акустическая разведка не может выделить звук отдельного выстрела.

Но без крон деревьев, вспышку очередного выстрела не могут скрыть никакие маскировочные сети, особенно если их сорвало взрывной волной от близких разрывов. Лейтенант Ободков, один из летчиков двух неизрасходованных изделий 112/2, заметив вспышку очередного выстрела, вышел в эфир:

— Товарищ майор, разрешите атаковать, я засек точное месторасположение!

— Атаку разрешаю. Это открытый капонир, Алексей. Не забудь, прыгай на восемьсот! Донченко, твоя эскадрилья штурмует стрелковые позиции на восточном берегу острова. Не дай им головы поднять! Иван, готовься подобрать Алексея!

— К посадке готов!

Атака открытого капонира имела свои особенности. Поскольку строения были одноуровневыми, толщина бетона крыши и стен существенно меньше, чем у закрытых башенных артиллерийских дотах, наклон крыши существенный (порядка 10–15 %), то и атаковать его изделием 112/2 предписывалось в более пологом пикировании — порядка 30–35 градусов. В первую очередь, чтоб бомба не зарывалась слишком глубоко в землю. А поскольку земля в момент прыжка была ближе чем при крутом пикировании, то и выпрыгивать рекомендовалось не ближе чем за семьсот метров до цели.

Дымящий самолет пронесся над позициями финских солдат расположенных в пятидесяти метрах от берега. Те радостными криками приветствовали успех зенитчиков и зачаровано провожали глазами падающий самолет. Шлейф дыма скрыл от них фигуру выпавшего из кабины летчика, наблюдающего, как его самолет, пролетев еще метров двести в глубину острова, врезался в самое основание бетонного строения.

«Мля! Чуть выше надо было взять!», — успело мелькнуть в голове, но взметнувшийся над дыркой в крыше столб земли и дыма, успокоил. После этого вероятность уцелеть, как у пушки, так и у людей находившихся рядом, была равна нулю.

За пять секунд, которые прошли в свободном полете, он успел значительно приблизиться как к поверхности моря, так и к окопам финских солдат с горечью наблюдающих за разрушенной артиллерийской позицией, в которую умудрился врезаться уже сбитый русский самолет. Атака штурмовиков заставила многих залечь на дно окопа, но были и такие, кто заметил и купол парашюта, и маленький самолет садящийся на воду у них перед носом…

Четыреста метров это не то расстояние, чтоб невредимыми уйти от пуль, особенно, если вместе с винтовками, по тебе ведет огонь и ручной пулемет… Лейтенанты Алексей Ободков и Иван Калюжный погибли, выполняя боевой приказ. Их тела были подняты из воды товарищами и похоронены в братской могиле вместе с сотней погибших матросов многочисленных тральщиков, двумя сотнями бойцов воздушного десанта сложившими головы защищая захваченные мосты, и многими сотнями бойцов морской пехоты, погибшими в тот день при штурме порта и города…

Майор Семахин, командовавший в этом бою тремя эскадрильями штурмовиков и шестью самолетами-бомбами 112/2, прекрасно понимал, что до атаки Алексея надо было дать штурмовикам несколько минут для обработки позиций финской пехоты. Дождаться, пока финны, не видя угрозы десанта, залягут на дно, спрячутся в блиндажи, а лишь затем выпускать его в атаку…

Но пристрелявшееся финское орудие, за каждые две минуты огня повреждало осколками очередной тральщик так, что он был вынужден срочно уходить, если мог, а его экипаж боролся с многочисленными пробоинами и повреждениями. Выбирая, чьими жизнями рискнуть, моряков или летчиков, майор Семахин выбрал своих. Еще не раз он будет вспоминать и этот день, и это решение, мучительно размышляя, правильно ли он поступил, ибо тяжела ноша командира (если он человек, а не сволочь) отдающего приказ и посылающего бойцов на смерть…

Минут двадцать, после того как смолкло последнее крупнокалиберное орудие острова Ранкки, флот никто не беспокоил. Тральщики приближались к шестикилометровой протоке между островами, основной калибр линкоров перенес огонь на континент, поддерживая воздушный десант. Когда расстояние от тральщиков до островов сократилось до трех километров, по ним открыли ожесточенный, согласованный огонь все выжившие калибры, начиная от 76-мм и заканчивая 20-мм зенитками.

Но, проявив себя, они тут же попадали под обстрел значительно большего количества огневых средств, как с моря, так и с воздуха, имеющих значительно более серьезный калибр. Тем не менее, из сорока двух задействованных тральщиков, способных к тралению до порта Котка добралось меньше половины, а без отметин — не более десяти. Потери в тральщиках были значительно выше запланированных, но главное свое задание они выполнили — флот вовремя пришел на помощь воздушному десанту. В 6-15 по московскому времени морская пехота начала высаживаться на острове Тейкаринсаари и в порту города Котка.

Из мемуаров председателя совета обороны Финляндии, барона Маннергейма:

«Многие видные политические деятели Финляндии стоявшие в те годы у власти, в своих воспоминаниях пишут, что дальнейшая судьба нашей страны была предопределена в 1939 году, навсегда поменявшем историю всей Земли. Я бы посоветовал им внимательно изучить случившееся годом раньше, когда Великобритания рассекла последнюю нить, связывающую договорными отношениями Россию с Антантой. Именно в 1938 и в начале 1939 года, политики Великобритании, в открытую, даже не пытаясь скрыть свои намерения, создавали антироссийский альянс из Германии, Польши, Финляндии и трех новообразованных прибалтийских стран, не замечая, либо не желая замечать несовместимость интересов и претензий основных членов этого союза.

Напрасно я убеждал наших политиков требовать заключения полноценных договоров, они верили словесным обещаниям щедро раздаваемых дипломатами Великобритании и Франции. Получив в подарок полсотни устаревших английских истребителей, наши народные избранники потратили в десятки раз больше, чтоб построить двадцать никому не нужных аэродромов, на которые якобы должны были садиться самолеты наших союзников…

Нам всем хотелось верить, что Великобритании удастся объединить всех и осуществить мечту каждого крупного европейского политика начиная от Карла Великого и заканчивая Наполеоном — завоевание России и ликвидацию угрозы с Востока которая постоянно висит над Европой. Но неожиданный союз России с Германией разрушил эти планы и вверг европейские страны в очередную братоубийственную войну. Участь Финляндии и прибалтийских стран, оставшихся один на один с медведем вырвавшимся из клетки, где его могла сдержать лишь коллективная воля всей Европы, была предрешена…

Я приложил все усилия, чтоб неизбежная война Финляндии с Советским Союзом началась как можно раньше, пока еще был шанс на примирение между большими странами, пока еще были свежи в памяти пусть устные, но твердые обещания дипломатов Великобритании и Франции помочь моей стране и не допустить ее новой оккупации. Но Сталин нас перехитрил.

Русские использовали в войне против моей страны тактику уже отработанную ими на Дальнем Востоке. Там у них уже были столкновения с Японией, в которых участвовали сотни тысяч бойцов, а пограничные стычки случались каждый день, но при этом война не объявлялась, хотя фактически велась. То же самое случилось с Финляндией. Ежедневные перестрелки, снайперская война, нападения на приграничные хутора, села, пограничные и воинские части, тысячи беженцев…

Наши союзники нас „утешали“, что благодаря их политическим усилиям Советский Союз не применяет, ни артиллерию, ни авиацию, ни танки, а пограничные столкновения, мол, скоро прекратятся сами собой. А если, вдруг, СССР все-таки решится на агрессию, то они тут же придут на помощь, помогут свободной Финляндии и войсками, и техникой, но не допустят ее повторной оккупации.

Напрасно мы убеждали, что война уже началась, что кроме двадцати тысяч пограничников против нас действуют не менее ста пятидесяти тысяч русских егерей. Что Финляндия вынуждена, отражая их ежедневные атаки, содержать отмобилизованную трехсоттысячную армию. Нам обещали оружие, добровольцев, но кроме еще полусотни устаревших истребителей и английских инструкторов мы ничего не получили. Во Франции и Великобритании не нашлось желающих воевать за свободу моей страны. Единственная страна, от которой мы получали реальную помощь, это Швеция.

Пушки, минометы, зенитная артиллерия, больше десяти тысяч добровольцев сражающихся плечом к плечу с нашими бойцами, помощь соседей мы чувствовали как до конфликта, так и на всем его протяжении. К сожалению, наших усилий было явно недостаточно. В егерской войне, развязанной русскими, потери сторон сравнимы. В ней не было ни громких побед, ни громких поражений. Микроскопические ранки, капельки крови, ежедневно выступающие на теле моей многострадальной родины. Но если для медведя потеря стакана крови — малозаметный пустяк, то для маленькой ласки — смерть.

За четыре месяца столкновений мы потеряли убитыми — двадцать две тысячи человек, семь тысяч — тяжелоранеными. Еще пять тысяч мужчин, мирных жителей сел и хуторов были взяты русскими в плен и содержались в заключении, а их семьи, как и много тысяч других беженцев, вынуждены были покинуть свои дома и спасаться бегством из района боевых действий. В конце апреля, после поражения английских войск в Норвегии, всем стало понятно, что помощи мы не дождемся… нужно было принимать тяжелое, но единственно возможное в этой ситуации решение — соглашаться на выдвинутые условия…»

Третьего мая, в шесть часов утра, состоялось совещание премьер-министра Финляндии с командованием армии и флота.

— Господа, как вы уже знаете, сегодня, в 4 часа 30 минут, посол Советского Союза передал министру иностранных дел официальное уведомление о начале войны между нашими странами. Вместе с этим, он передал условия Советского Союза, согласившись с которыми, мы в любое время можем эту войну прекратить. Отдельно было подчеркнуто, что предъявленные условия действуют в течение последующих четырнадцати дней. Устно послом было заявлено следующее: в случае, если они не получат нашего согласия за эти две недели, Финляндию ждет оккупация, новые выборы и плебисцит, после которого она присоединится к Советскому Союзу, как это уже сделали Эстония, Латвия и Литва. Прошу всех присутствующих ознакомиться с полученными документами. Хотелось бы услышать ваше мнение, не только по выдвинутым условиям, но и по длительности, эффективности нашего сопротивления агрессору и возможности заключения мира на более выгодных условиях. Слово просит командующий флотом побережья, капитан 1-го ранга Рахола. Слушаем вас.

— Что касается требований, то они были выдвинуты русскими еще в феврале, я отличий не нашел, поэтому они для меня как были, так и остаются неприемлемыми. Что касается эффективности нашего сопротивления, то все зависит от того, сумеем ли мы достаточно быстро залатать прореху, образовавшуюся в нашей береговой обороне возле порта Котка, и уничтожить высадившийся десант. Иначе через две недели нам придется подписывать капитуляцию. Ситуация очень серьезная и я настаиваю на немедленном введении в бой сил флота побережья. Предлагаю отдать приказ броненосцу «Вяйнамуйнен» скрытно пройти в сопровождении двух канонерских лодок и трех катеров в район островов Ристисаари и Кауниссаари. Эти и близлежащие к ним острова остаются под нашим контролем и с ними есть связь. Маневрируя западнее этих островов и корректируя свой огонь с помощью пунктов наблюдения на островах, наш броненосец легко накроет огнем своей артиллерии расчищенный русскими фарватер западнее острова Киркконмансаари и сам порт. Сам он, при этом, останется невидимым и недоступным артиллерии русских линейных кораблей вынужденных оставаться восточнее, в единственном широком проливе свободном от скал и островов. Русские эсминцы и торпедные катера не рискнут лезть в мешанину островов находящихся в наших руках и под пушки броненосца, от подводных лодок наш флагман прикроют канонерки и катера, а от воздушных атак он надежно защищен, как универсальной 105-мм артиллерией, так и многочисленными 40-мм и 20-мм зенитными автоматами.

— Удалось ли выяснить, каким образом русские уничтожили наши артиллерийские доты на островах Киркконмансаари и Ранкки? По оценкам всех специалистов, они могли сутками противостоять всему Балтийскому флоту русских, были защищены от атак с воздуха, как зенитными установками, так и многометровым бетоном, способным выдержать удар любой из известных нам бомб. Если верить полученным сообщениям, русские уничтожили их на пятой минуте боя. Что вы можете сказать по этому поводу?

— Мне известно не больше чем вам, барон Маннергейм. Из доклада командующего 2-м отдельным дивизионом береговой обороны, подполковника Кайнулайнена следует, что в 4-45 доты островов Ранкки и Киркконмансаари вступили в артиллерийскую дуэль с русскими кораблями. Это было последнее сообщение, после этого связь с дотами пропала. Какое-то время была связь с пехотным батальоном, расположенным на острове Киркконмансаари. Командир батальона сообщил, что артиллерийские доты уничтожены, они продолжают борьбу с русскими тральщиками с помощью приданной им зенитной артиллерии, 81-мм минометов и 76-мм пушек. Вскоре связь с батальоном пропала. Только что мне сообщили, что русские торпедные катера уже прорвались к острову Тейкаринсаари и высаживают на берег пехоту в помощь воздушному десанту, захватившему остров час назад. Пехотный полк, находящийся в городе Котка и пытавшийся выбить воздушный десант, перешел к обороне города и порта. Его позиции находятся под массированным огнем морских орудий и подвергаются непрерывным атакам с воздуха. Если мы немедленно отдадим приказ, то через час броненосец накроет своим огнем транспортные суда, и полк сможет удержать город до прибытия подкреплений.

— Вы упустили одну деталь, которую вам наверняка докладывали ваши подчиненные. Офицер пехотного батальона, последним выходивший на связь с острова Киркконмансаари особо подчеркивал, что перед взрывом каждого артиллерийского дота на него падал подбитый русский самолет. Один он видел лично, о втором ему рассказали очевидцы, находившиеся на противоположном берегу острова, рядом со вторым дотом. Перед этим был короткий сеанс радиосвязи с пехотной ротой острова Ранкки. Офицер вышедший на связь успел передать буквально следующее, — «Два артиллерийских дота уничтожены упавшими на них русскими самолетами, оставшееся орудие ведет огонь по тральщикам. Два корабля потоплены, три получили повреждения и прекратили траление, но им на замену пришли другие. Нужна помощь, мы сами их не удержим». После этого связь прекратилась. С моей точки зрения все эти падающие самолеты, это не случайные совпадения. Я поддерживаю отправку броненосца для борьбы с десантом, однако прошу обязательно проинформировать капитана и офицеров, отвечающих за зенитную артиллерию об известных нам деталях уничтожения дотов на островах. Пусть они постоянно маневрируют и ведут огонь по пикирующим самолетам. Неважно, целые те или подбитые. И пусть поможет нам Бог…

В порту морская пехота встретилась с упорным сопротивлением финских подразделений засевших в массивных каменных зданиях, уже превращенных бомбовыми ударами и артиллерийским огнем в развалины. Но эти развалины продолжали стрелять, и не только из стрелкового оружия.

Особенно много хлопот доставляли руины большого трехэтажного дома стоявшего в центре территории порта. Вокруг него была открытая, хорошо простреливаемая площадь, а толстое бетонное перекрытие полуподвала, заваленное сверху горой кирпича и массивными обломками бетонных перекрытий верхних этажей, не поддавалось фугасным бомбам и бронебойным снарядам. Расстояние до линкоров не превышало 40 кб, снаряды летели по настильным траекториям. С одной стороны, попасть по полуметровым окнам, расположенным на уровне земли, было весьма проблематично, с другой, снаряд, попадая под острым углом, рикошетил от перекрытия, не причиняя ему вреда. Пулеметы и несколько 37-мм пушек, ведущие огонь из многочисленных окон дома, простреливали большую часть территории, не давали десанту спокойно высаживаться и развивать наступление вглубь города.

Топливо в баке последнего изделия 112/2 было уже на исходе, поэтому майор Семахин, с легким сердцем скомандовал:

— Твой выход, Корсунов. Цель — развалины трехэтажного здания в центре порта. Пикируешь под углом тридцать градусов. Выбери достаточно широкий проем в развалинах стен и бей в середину ската кирпичной горки образовавшейся внутри.

— Цель вижу. Разрешите выполнять?

— Вперед, Дмитрий.

В данном случае, риск был минимальным. Морская пехота уже обхватила здание полукольцом и единственные амбразуры, из которых можно было бы легко поразить выпрыгнувшего летчика, должны были смолкнуть после взрыва.

С точки зрения меткости, Дмитрий изрядно накосячил. Он выбрал пролом шириной всего несколько метров, умудрился в него промазать и самолет врезался в остатки кирпичной стены. Но это не повлияло на результат. Вместе с обломками стены самолет врезался в кирпичную кучу, бомба, легко пройдя обломки и пробив полуметровое бетонное перекрытие, воткнулась в пол. Пройдя еще шесть метров под землей, и углубившись на три метра от поверхности пола, бомба взорвалась и убила всех находившихся в полуподвальном помещении общей площадью пятьсот квадратных метров. При этом перекрытие обрушилось во многих местах. Летчик опустился с парашютом на воду, в ста метрах от берега и в четырехстах метрах от замолкших развалин к которым уже бежала морская пехота.

Боевые корабли расположились вдоль фарватера, пропуская к глубоководным бонам транспортные суда, морская пехота ворвалась в город, где завязались ожесточенные бои за каждый дом. Комдив требовал в первую очередь разгрузить транспорт с девятью самоходными зенитными установками на базе танка Т-26. Шесть из них имели на вооружении сдвоенные крупнокалиберные пулеметы ДШК, а три остальных — 23-мм автоматические пушки. Самоходные зенитки были приданы в поддержку морской пехоте именно на случай городских боев, где они были намного эффективней танков.

Суда опасно маневрировали в узком фарватере, пытаясь пропустить вперед нужный транспорт, адмирал громко требовал у капитанов разгружающихся судов освободить один из причалов, те отвечали, что уже отходят, но почему-то оставались на разгрузке. В порту царил «идеальный порядок», столь характерный при проведении масштабных операций. Внезапно эту идиллию, царившую уже более получаса, прервал взрыв 254-мм снаряда метрах в сорока от борта одного из транспортных судов.

Броненосец «Вяйнамуйнен» еще в пять утра получил приказ, соблюдая маскировку, скрытно выдвигаться в сторону порта Котка. В 6-15 последовал приказ в сопровождении двух канонерских лодок и трех катеров незамеченным пробраться к западному берегу острова Кауниссаари, высадить дальномерщиков и офицера артиллерийской разведки. В 7-05 полученный приказ был выполнен. Расположившись на восточном берегу острова, они прекрасно наблюдали весь фарватер находящийся от них на расстоянии 70–90 кабельтовых и скопившиеся на траверсе порта транспортные суда. И сейчас экипаж броненосца был готов сказать свое веское слово в развернувшемся сражении.

Как только броненосец был обнаружен, старший лейтенант Геннадий Смирнов и старший лейтенант Василий Сварженко подняли по тревоге в небо два изделия 112/1 и на максимальной скорости направили свои самолеты к острову Кауниссаари. Две эскадрильи их полка были перебазированы перед операцией на полевой аэродром, находящийся в пятидесяти километрах восточнее Таллина, так что подлетное время к вышеназванному острову составляло не более пятнадцати минут.

Уже в воздухе они узнали, что их цель броненосец. На подлете их должна встретить эскадрилья Ил-2. Перед ними броненосец атакует тройка штурмовиков. Первые два сбросят на палубу по сотне 2,5 килограммовых осколочно-фугасных бомбочек, а третий — сотню кумулятивных. Цель — максимально обезвредить зенитную артиллерию корабля. Четвертым атакует Сварженко. Его задача поразить корабль в первую половину его длины, не дальше 30–40 метров от носа. Через пятнадцать секунд после него, цель атакует Смирнов. Ему предписывалось поразить корабль за его срединой, не ближе двадцати метров от точки падения самолета Сварженко.

За те пятнадцать минут пока они летели к цели, броненосец успел серьезно повредить три транспорта, которые сумели выброситься на берег близлежащих островов, остальные бежали в открытое море. Боевые корабли, совместно с самолетами, корректирующими их огонь, пытались накрыть маневрирующий броненосец, но с самолета, без дальномеров, оценивая на глазок расстояние от разрывов до цели, путаясь в многочисленных всплесках от огня различных кораблей, о прицельной стрельбе можно было говорить с большой натяжкой.

Имеющие боекомплект самолеты отчаянно штурмовали броненосец, не обращая внимания на сопровождавшие его канонерки и катера. Многочисленные, близкие к бортам разрывы фугасных бомб и единичные попадания, хоть и не нанесли кораблю существенных повреждений, тем не менее, ценой трех сбитых самолетов, ополовинили малокалиберную зенитную артиллерию.

Разогнав транспортные суда стоящие на траверсе, броненосец двигался к острову Виикаринсаари, чтоб оттуда накрыть суда стоящие в порту возле причалов. Первые три штурмовика, на бреющем полете засыпали палубу броненосца небольшими бомбочками, в том числе и кумулятивными, которые, врезаясь в вертикальные бронированные стенки, прожигали их струей пламени. Несмотря на это, выжившие автоматические пушки усердно палили в сторону пикирующего дымящего самолета. Но вошедший в пике самолет подставляет зенитчикам слишком малую площадь. В которую, к тому же, практически невозможно попасть, учитывая скорость, с которой он приближается к цели. Самый опасный момент для пикировщика, это выход из пике, когда он раскрывается над зенитками всей своей плоскостью.

В данном случае эта опасность отсутствовала, но присутствовала другая — попасть под шальной 20-мм снаряд, впрочем, особого выбора не было. Старший лейтенант Сварженко, зафиксировав рули, выпрыгнул из кабины. Пятьсот литров бензина вспыхнувшие на палубе после удара самолета вызвали обширный пожар. Но это были мелочи по сравнению со случившимся через одну десятую секунды. Бомба, пронзив броненосец насквозь, взорвалась в пяти метрах ниже киля и в тридцати метрах от носа корабля.

Как известно из школьного курса физики, вода представляет собой несжимающуюся жидкость, что легко может проверить каждый, шарахнув со всей силы палкой по воде. Отразившись, вся энергия взрыва направляется вверх, в единственном направлении в котором вода может двигаться, приобретая при этом колоссальную кинетическую энергию. Встречая на своем пути шпангоуты и обшивку корабля, вода, не замечая, ломает их, жадно врываясь в пустой объем, щедро раздавая накопленную энергию всему, что лежит на ее пути. Проще говоря, сносит все подряд.

Казалось, что взрыв вздыбил корабль, подняв его вместе с сотнями тонн воды над поверхностью залива и бросил обратно вниз. Вливаясь широким потоком через многометровую пробоину в корпусе, вода сносила перегородки, останавливая броненосец, движущийся со скоростью 12 узлов, словно лошадь на скаку. Попадавшие матросы не успели подняться на ноги, как еще один самолет врезался в палубу ближе к корме.

После второго взрыва участь корабля была предрешена. Скорее всего, она была предрешена и после первого попадания, но второе не оставило экипажу ни времени, ни надежды сделать хоть что-нибудь. Не прошло и полминуты, как корабль развалился на три части. Сперва оторвало нос по линии первого взрыва, затем сильно потяжелевшая от принятой воды центральная часть начала поднимать корму с винтами, но, разломившись по линии второго взрыва, винты снова нырнули под воду, сильно креня обломавшуюся корму в противоположную сторону. Через минуту на поверхности воды остались редкие головы и немногочисленные обломки, имеющие положительную плавучесть.

Самолеты и многочисленные торпедные катера, появившиеся сразу же после атаки, накинулись на сопровождение броненосца, отгоняя последнее от места разыгравшейся трагедии. Тихоходные канонерские лодки водоизмещением 400 тонн практически сразу получили по две бомбы в борт от штурмовиков нашедших подходящие цели для первого боевого топ-мачтового бомбометания, столь тщательно отрабатываемого на тренировках. Финские катера, маневрируя вдоль берега острова, поддерживающего их огнем из всех наличных средств, скрылись в западном направлении. Из четырехсот шестидесяти членов экипажа броненосца и канонерских лодок, живыми осталось сорок три человека, которые были подняты из воды матросами торпедных катеров.

Замотанные в сухие одеяла, старшие лейтенанты Василий Сварженко и Геннадий Смирнов, сидели в тесной каюте торпедного катера рядом с рулевым, хлебали водку из фляги и односложно отвечали на его многочисленные вопросы. Адреналин выгорел в холодной воде Финского залива задолго до того как их подняли на борт, и на обоих накатил отходняк после пережитого, похожий на тяжелое похмелье. Голова пустая, притуплены все чувства, лишь отдельные кадры всплывают перед глазами, как черно-белые фотографии… лишенные красок и эмоционального накала присутствовавшего в той действительности, в той, прошлой жизни, до падения в холодную воду…

— По тебе три зенитки шмаляли, — с трудом выталкивая слова из глотки, проговорил Геннадий. Говорить не хотелось. Хотелось лечь, смотреть в потолок, молчать и никого не видеть. Именно поэтому он начал говорить. Чтоб выгнать из души наполнившее ее безразличие, снова испытать страх за товарища и свое бессилие ему помочь…

— Шмаляли, — также выталкивая из себя слова, подтвердил Василий.

— Думал, все, не выжить тебе… а я лечу тут сзади, как фанфарон, пока ты меня собой прикрываешь…

— Брось Гена, не говори ерунды… ты выполнял приказ… следующий раз я за тобой полечу, не бери в голову…

Они снова замолчали и приложились к фляге.

— Трассера летят… кажется, каждый мне в лицо… я на восьмистах рули зафиксировал, чтоб от страху не дернуться, а потом думаю, — «А какого хрена я здесь сижу?», и как сигану… — теперь уже Василий прервал затянувшуюся паузу.

— Да ладно… я на шестистах прыгнул и рядом с тобой вынырнул… метров сорок до твоей башки было…

— Я прыжок затянул… секунды на три после взрыва… боялся, что парашют зенитками посекут… думаю, — «Когда по Генке начнут шмалять, тогда и дерну»… потом гляжу, море больно близко, пора… как на парашюте завис, все думаю, пи…ц. Но зенитки вверх, по тебе бить начали… потом твой рванул, я еще в воздухе качался… метров пятнадцать оставалось…

— Я как за тобой летел, мне всякая хрень в голову лезть начала… вижу, как будто наяву, — рыба после наших взрывов на воду всплывает и ты вместе с ней. Перепугался, что тебя моим взрывом в воде раздавит… вот я и поднажал, сократил дистанцию до полутора километров… потом думаю, тебе моим взрывом парашют запутает…

— Теперь я понял чего ты еще в воздухе орал как недорезанный, — «Васька! Ты живой?!»

— А ты в воде бултыхаешься и кричишь, — «Молчи! Финны услышат!».

Обоих летчиков на несколько минут скрутил истерический смех. С трудом успокоившись, вытерши слезы, они выпили еще и поклялись друг другу никому не рассказывать о пережитом. Оба долго держали клятву. Почти до самого вечера.