Шулер

Глава 4 Бега

Теперь он несёт меня на плече.

Я едва помню, как он меня поднял, но меня едва не тошнит ему на спину, как только он поднимает меня на плечо так, что моя голова свешивается ему за спину. Я все ещё настолько слаба, что едва могу держаться за него. Мои глаза остаются преимущественно слепыми, потерянными в том зелёном и белом свете, но теперь моё зрение то возвращается, то пропадает, и вспышки только усиливают то тошнотворное, расшатанное, головокружительное чувство.

Это чувство ухудшается в разы, как только он начинает бежать.

Я отчаянно пытаюсь ухватиться за его спину, но кожаная куртка, в которую он одет, выскальзывает и избегает хватки моих пальцев. Я понятия не имею, куда мы направляемся. Я чувствую его спешку, его страх за себя, за меня, так что я не пытаюсь бороться с ним. Несколько раз я пытаюсь с ним поговорить, но не могу сформулировать слова или вытолкнуть их наружу, даже когда они образуют смысл в моей голове. Я не могу заставить свой разум работать связно. Вместо этого в голове вертится какой-то салат из слов, ощущение срочности безо всякой возможности выразить что-либо из этого.

Когда он бежит, моё зрение изменяется.

Как только это происходит, все становится темным.

Не черным-темным. Не лишённым всего.

То, что со мной было не так, не уходит, даже когда ко мне возвращается зрение.

Мир, вернувшийся вокруг меня — размытая, подводная, живая картина. Пока он бежит со мной по улице, мой разум понимает, что сейчас день — ну или, по крайней мере, был день, когда я говорила с Касс за буфетной стойкой — но все вокруг меня выглядит как негатив фотографии, светлое к тёмному, тёмное к светлому. Мир меркнет, окрашенный пурпурным и розовым. Свет льётся из этих сумерек, населённый жизнью, проходящий насквозь и делящий наше пространство.

Размытые, похожие на облака, света теперь везде. Держащий меня мужчина бежит мимо меня, уворачиваясь от них, как будто тоже их видит. Когда я смотрю на них пристальнее, я замечаю в этих светах фрагменты смысла и деталей, видя сквозь края серых и грязных облаков. Я вижу очки на одном мужчине. Косматые светлые волосы на другом. Я вижу голову, запрокинутую в хохоте. Я вижу глаза, уставившиеся на нас из этих светов, наблюдающие, пока мы минуем их.

Держащий меня мужчина налетает на одного и кряхтит.

Нам вслед летит вопль, голос проклинает его, поразительно громкий в моих ушах.

Я в шоке осознаю, что они — люди.

Эти размытые, похожие на облака света, что я вижу — они люди.

«Я мертва?» — гадаю я.

В моей голове раздаётся голос. Ясный. Чёткий.

«Нет», — только и говорит он.

Он продолжает бежать. Я понятия не имею, как долго. Здесь нет времени — я живу в пространствах вне деления времени, вне времени, которое крутится как стеклянный шар, как заводная игрушка-матрица, исправно вращающаяся над головой.

Стены зданий светятся как странные вторгающиеся линии. Мы бежим мимо них, но я правда не могу сказать, реальны ли они. Я снова задаюсь вопросом, не умерла ли я.

«Ты не мертва, Элисон». В этот раз нетерпеливо.

Его страх тоже просачивается.

Сирены. Я снова слышу сирены.

Я осознаю, что слышу их частично через него. Он их боится.

Он бежит со мной по улице, двигаясь быстро. Я чувствую его страх через его пальцы, где он стискивает мою лодыжку. Я чувствую его через руку, где она обвивает мои бедра.

Выгнув шею, все ещё стискивая его спину под собой, я смотрю на эти светящиеся силуэты. Шепотки черт мелькают передо мной в этом тёмном пространстве, появляясь и пропадая.

Я вижу один размытый силуэт, меньше крупных, виляющий хвостом. Уставившись на этот лохматый, оставляющий свет хвост, я осознаю, что это собака. Сосредоточившись на ней, я чувствую, как меня окутывает воплощающее её присутствие — искренняя, милая собачья любовь, которая трогает моё сердце. Я смотрю, как она прыгает, извиваясь и восторженно бегая по кругу, выписывая петли вокруг более крупного и более высокого смутного силуэта.

Я изумлённо наблюдаю за ним, пока собака и два её владельца не оказываются слишком далеко, скрываясь в противоположном направлении бледной протяжённости тротуара.

Я смотрю на держащего меня мужчину, ища вокруг него клубящийся световой силуэт.

Однако он другой.

Он вовсе не клубящийся.

Теперь, смотря на него, я ахаю в этом безвременном пространстве.

Под моими руками выделяются светлые кости и кожа, кристально ясные, тогда как остальные человекоподобные фигуры размытые и серые. Я могу видеть лишь смутный контур куртки, за которую неуклюже цепляюсь руками. То, что находится под одеждой, выделяется куда сильнее. Золотой и бледно-голубой свет течёт словно жидкость по крошечным венам внутри его свето-костей, свето-крови и свето-плоти. Я крепче хватаюсь за его спину, зачарованно уставившись на эти вибрирующие нити.

Что-то в нем тянет меня; я теряюсь, глядя на него.

Что он, черт подери, такое?

«Видящий, — его разум остаётся близко к моему. Я почти слышу немецкий акцент в моей голове. — Мы выглядим иначе».

— В-видящий? — я запинаюсь на этом слове и напрягаюсь, ритмично колотясь об его спину, хватаясь за него, чтобы удержаться. Тогда-то я и замечаю свои руки.

Отпустив его одной рукой, я подношу её к глазам.

Кристально-ясные светлые кости светятся перед моим лицом. Те же самые пульсирующие, жидкие вены света текут под полупрозрачной светлой кожей.

Я выгляжу как он. Я выгляжу как он.

Мой разум пытается осознать этот факт, борется с ним.

Опустив руку, мои пальцы сжимаются в кулаки на его куртке. Я смотрю, как они делают это, прослеживаю следы света вверх по моим рукам. Его — белые и бледно-голубые, чуть окрашенные золотым. Цвета, которые составляют мою кожу, кости и свето-кровь, другие — золотые и закатно-красные, чуть окрашенные оранжевым и бледными проблесками голубого. Мы одинаковые, но разные.

И вновь мой разум возвращается к тому, что он сказал.

Видящий. Он сказал, что он — видящий.

Я чувствую себя так, что должно быть, схожу с ума. Может, он опоил меня наркотиками.

Мой разум цепляется за это, ему нравится это объяснение. Меня опоили наркотиками. Сейчас я галлюцинирую, или дома в кровати, или в каком-то кошмаре, вызванном препаратами.

Ничто это нереально. Ничто.

Бегущий со мной мужчина тоже чувствует необходимость разбить иллюзию.

«Это реально, Элисон, — прямо посылает он. — Ты в Барьере. Так вещи выглядят в Барьере… месте, где действуют видящие, — в этот раз он сильнее подчёркивает слово „видящие“. — Тебе не снится сон, ты не мертва и не под наркотиками. Ты видишь вещи такими, какие они есть».

Однако мой разум не может сделать ничего полезного с этими сведениями.

И все же я не могу полностью избегать его слов.

— Ты сказал, что ты бл*дский видящий? — в этот раз я заговорила вслух, и в моих собственных ушах это прозвучало оглушающе громко. Я не могу понять, насколько громко я это произнесла.

Честно, я вообще не уверена, что сказала это вслух, пока он не отвечает мне.

«Тихо! — рявкает он в моем сознании. — Ты кричишь, Элисон. Ты хочешь, чтобы нас обоих пристрелили? Или только меня?»

Я поджимаю губы, но я снова чувствую его страх, так что не отвечаю.

— Мы должны вернуться, — выдавливаю я вместо этого. — Джон. Я должна узнать, как Джон…

Его разум обрывает мои слова.

«Ты выжила из своего бл*дского ума? — даже его мысленный голос рычит на меня. — Ты действительно не понимаешь, что ты там сделала? Если ты вернёшься, они наденут тебе на шею ошейник и засунут в проклятую клетку. Вероятно, до конца твоей естественной жизни. Ты только что сотворила телекинез в ресторане, полном человеческих свидетелей…»

Я не отвечаю, поражённая тем, что он думает, будто я могла это сделать. Я ещё сильнее недоумеваю, когда понимаю, что он злится на меня после того, как я видела, как он застрелил человека среди бела дня.

Его мысли превращаются в сердитое бормотание, едва адресованное мне. «Бл*дский манипулятор. Gaos d’jurekil’a. Бл*дский манипулятор… и никто мне не говорит».

Мой разум пустеет в ответ на эти слова.

Я не могу осмыслить его слова или хоть задуматься над ними.

Я собираюсь попытаться снова заговорить с ним, когда он внезапно замедляет темп, отчего моё сердце резко подскакивает к горлу, а живот сильно ударяется об его плечо. Он замедляется, затем останавливается как вкопанный и резко поворачивает налево. За считанные секунды он снова набирает скорость, опять переходя на спринт и унося нас по узкой улице. Я вижу проблески стен зданий, вдоль которых мы бежим, и маленькое, размытое создание из света, спешащее ближе к земле.

«Кошка», — говорит мой разум.

Мимо пролетают птицы, шмыгающие размытые линии в пурпурной и розовой тьме, как светлячки, только размером с мой кулак и куда красивее.

Я смотрю, как одна из них пролетает мимо, когда неожиданно, как в ресторане, какая-то часть моего сознания со щелчком фокусируется обратно.

Это не сон. Я внезапно обретаю уверенность в этом.

Моя тошнота, нервозность и неверие резко усиливаются, смешиваясь с тревогой.

— Куда ты меня несёшь? — спрашиваю я у него.

Я пытаюсь в этот раз спросить тихо.

Я понятия не имею, слышит ли он меня. Он не отвечает.

Мы минуем ещё несколько размытых фигур, эти сидят или лежат на земле. Затем пространство резко раскрывается, и он замедляется.

Когда он смещает мой вес с плеча, я крепче стискиваю его в панике. Затем он наклоняется, ставя мои ноги обратно на землю. Я растерянно хватаюсь за него, но он отцепляет мои руки и ладони. Я все ещё зачарована его световыми руками и ногами, но позволяю ему отпустить меня. Его глаза сияют на меня в этом тёмном пространстве — похожие на бриллианты из бледной смеси зелено-золотого.

— Стой здесь, — говорит он вслух. — Не двигайся, Элисон.

Его голос — приказ.

Мне и в голову не приходит ослушаться.

Я стою там, посреди этого открытого пространства, смотрю, как он обходит слабый контур фигур, которые рядами стоят всюду вокруг нас. Он окидывает взглядом несколько из них, и я стою там, задыхаясь, пытаясь решить, что делать, стараясь думать. Я снова слышу сирены, где-то вдали. До меня снова доходит, что я слышу их уже какое-то время.

Я так затерялась в этом инверсированном, от-позитива-к-негативу мире, что все ещё не могу сказать, связаны ли эти сирены с нами.

Задыхаясь, смотря по сторонам, обхватывая себя руками и подавляя ту глубинную тошноту, я пытаюсь решить, стоит ли мне бежать.

Однако я едва могу видеть. Я не могу осознать ландшафт вокруг меня, эти размытые фигуры, кристально-ясный контур мужчины…

Я смотрю на небо и ахаю.

Гигантские крылатые создания плывут сквозь тьму над моей головой. Некоторые из них выглядят как киты, другие — драконы. Я вижу, как один хлопает огромными крыльями, его пасть полна стекловидных, светящихся зубов. За ним тянется длинный, помахивающий, свёрнутый хвост, и он беззвучно кричит в ночи.

Мужчина снова хватает меня за руку, и я подпрыгиваю, слегка взвизгнув.

Я резко поворачиваюсь обратно, к нему.

Я буквально вижу, как он хмурится на меня. «Элли. Успокойся».

И снова, это не просьба. Моё зрение мечется — от тьмы к свету, затем обратно.

На мгновение я вижу его.

В смысле я вижу его настоящего, мистера Монохрома. Я все ещё с ним. Каким-то образом сама реальность этого умудряется дойти до меня.

— Идём, — говорит он, настойчиво дёргая меня за руку.

И вновь я не борюсь с ним. Следуя за тягой его пальцев, спотыкаясь, я бреду по асфальту, снова пытаясь проморгаться, увидеть сквозь ту тьму.

Следующее, что я знаю — меня заставляют сесть.

Он держит руку на моем затылке, заставляя меня нагнуть шею вперёд. Я осознаю, что меня направляют на сиденье. Я понимаю, что сижу в машине. Затем что-то холодное смыкается на одном из моих запястий. Он закрывает между нами дверцу, затем наклоняется через открытое окно, дёрнув за моё стянутое запястье. Я слышу звон металла, затем он хватает другую мою руку.

То же холодное чувство стягивает другое запястье.

Я пытаюсь пошевелиться. Мои руки внезапно останавливаются в нескольких дюймах от двери. Их задерживают металлические кольца на моих запястьях.

Требуется ещё секунда, чтобы информация проникла в моё сознание.

Пока я таращусь на свои светлые кости и вены, и на слабый контур наручников на моих запястьях, он обходит машину спереди.

Это снова ударяет по мне.

Он застрелил того мужчину. В закусочной. Он убил человека.

Мужчина, которого он убил, показался мне опасным — плохим, может быть. Но он также, кажется, имел какую-то связь с копами. Он также имел какую-то связь со Сдерживанием Видящих.

Мистер Монохром сказал, что он видящий. И он не носил ошейника.

Это означало, что он террорист.

И теперь он захватил меня.

Я слышу, как слева от меня открывается дверь. Затем скрип кожи и шорох одежды, и его вес опускается на водительское сиденье, накренив машину подо мной. Я поворачиваю голову, задыхаясь, пытаясь увидеть его, щурясь, затем моргая, но тьма не уходит. Я вижу его кристально-ясный контур, жидкое свечение света в его венах, его рот, скулы, даже его волосы.

Меня вновь поражает, что он действительно видящий. Он должен быть им.

Он видящий, и он приковал меня к его машине. Теперь я полноценно паникую. Я едва могу дышать. Я дышу слишком часто.

Если мужчина и замечает, он не говорит.

Я смотрю, как он наклоняется, нащупывая что-то. Затем он шарит над собой, передвигая вещи. Раздаётся внезапное, резкое звяканье ключей. Он наклоняется над штукой перед собой, и я вновь вспоминаю, что это его машина.

Он заводит машину.

Он заводит двигатель в ту же самую секунду.

Двигатель пробуждается к жизни. Это низкий, тяжёлый звук. Какая бы это ни была машина, у неё большой двигатель. Типа, 12-цилиндровый. Может, это даже одна из тех усовершенствованных гоночных машин, которые сейчас распространены — они не совсем легальны для улиц, но их все равно можно увидеть на шоссе.

Но если к ней идут настоящие ключи, должно быть, она старая.

Сейчас с ключами уже не делают.

Страх вновь захлёстывает меня.

— Куда ты меня везёшь? — я буквально рявкаю эти слова. Я даже в своих ушах звучу безумной и беспричинно паникующей.

Очередное молчание.

Я все ещё задыхаюсь, стараясь успокоиться и глядя на него во тьме.

Я собираюсь заговорить снова, когда он нарушает молчание.

— Ты впадаешь в шоковое состояние, — прямо говорит он. Этот низкий, немецкий по звучанию голос вибрирует в моей груди вместе с рёвом 12-цилиндрового двигателя. — Мне придётся тебя вырубить.

Его голос такой спокойный, что я поначалу не осознаю его слов.

Затем внезапно его слова откладываются в сознании. Мои челюсти напрягаются, руки сжимаются в кулаки возле цепочки, удерживавшей меня у двери.

— Что?

Он поворачивается, смотрит на меня. Его глаза остры как осколки стекла.

— Я сожалею, Элисон.

Это последнее, что я помню.