Шрам

Глава 17

Глава 17. Довлеет дневи злоба его (524 круг Н.Э., смутан-студень).

Соскользнув с коня на землю, я одновременно почувствовал вспышку сильной боли в районе левого уха и краем глаза увидел воткнувшуюся в седло стрелу. Что-то горячее обильно потекло по шее за воротник. Тело продолжало действовать на рефлексах. Я, прикрываясь лошадью, рваными рывками бросился к приоткрытым воротам.

— Тревога!!! Нападение!!! — что есть мочи заорал охранник, одновременно приоткрывая створку ворот.

Тук... тук... тук! Втыкаясь в землю вокруг меня, застучали стрелы. Охранник прикрылся щитом и двинулся мне навстречу. Когда до входа во двор остался один рывок, одна из стрел вонзилась мне в икроножную мышцу. С громким криком я рухнул на землю. Боль была невыносимой, она просто ослепила меня.

Это все? Конец?

Тут я почувствовал, как меня подхватывают под мышки и тащат в сторону дома. Здоровой ногой изо всех сил я начал помогать. Надо срочно уходить из-под обстрела. В доме захлопали двери и послышались тревожные крики.

— Аа! Ааа! — дважды вскрикнул охранник и, тяжело навалившись на меня, придавил к земле.

Я приподнял голову, пытаясь рассмотреть, что происходит вокруг. Из приоткрытых ворот начали выскакивать мои бойцы. Один из них мигом выдернул из держателя факел и, широко замахнувшись, отбросил его в сторону.

— Прикрыли щитами господина! Быстро, во двор!!! — раздались команды моего десятника. — Вы, двое, Белослава хватайте!

Вокруг меня сомкнулись щиты, мы всей группой быстро забежали во двор и захлопнули ворота. Ну как, всей группой забежали? Я скакал на одной ноге, а Белослава, первым прикрывшего меня воина, вообще волоком затащили. У него стрелами были поражены обе ноги.

— Обеспечь охрану дома и займись нападавшими. Но сначала, под охраной лекарей сюда, — прохрипел я Матею. — Пусть мной и Белославом займутся. Перетяните ноги ремешками выше ран, чтобы боец кровью не истек. Что с моим конем? Он цел? Тревогу поднимай, Матей, сельчан на стены, чтобы никто из села не выскользнул. Давай, действуй, каждое мгновение дорого!

Под испуганными взглядами прислуги меня и Белослава затащили в гостиную. Стрела, ранившая меня в ногу, пробила икроножную мышцу насквозь и ее наконечник выглядывал из раны на пару сантиметров. Рана на ноге причиняла очень сильную боль и я сдерживался изо всех сил, чтобы, не дай предки, не пустить слезу. Позориться мне никак нельзя.

Вот ухо — болело меньше. После яркой вспышки боли, сейчас это место тупо ныло. А может, это просто на фоне дикой боли в ноге? Кровь бежать перестала, спасибо моей регенерации и отдельно — Мирославу Александровичу. Чувствую, мне его всю жизнь добрым словом поминать придется.

Я осторожно потрогал ухо. Ууффф! Больно, блин! Я достал свое зеркальце и глянул на рану. Ёптить! На месте уха висели окровавленные лоскуты. Да, чтоб тебя! Еще «красивее» стал. Ну, что за невезуха?! Такое впечатление, что судьба издевается надо мной. Вспыхнувший гнев немного приглушил боль. В коридоре послышался топот и в гостиную с сумками через плечо вбежали Алма с Дарой.

— Горячей воды сюда и пару мужиков в помощь. Остальные — вон! — сразу скомандовала Алма.

— Делай, что она говорит, — кивнул я ключнику и обратился уже к лекарке. — Алма, сложи, пожалуйста, порванное ухо и замотай перевязочным материалом.

Алма хмуро кивнула, бросила взгляд на то, как остановили кровь Белославу, и, удовлетворенно хмыкнув, занялась мной. С собой в сумке у лекарки была бутыль с дистиллятом. Ура!

— Алма, дай мне несколько глотков дистиллята, — попросил я лекарку. — Мне будет легче переносить твои манипуляции.

— Не знаю, что такое манипуляции, но, чтобы легче было терпеть боль, есть средство получше, — отказала мне ренийка. — Вот порошок сушеного дурман-гриба. Съешь. Ешь, не бойся! На, запей водой.

Я не стал спорить и принял порошок. Ну, что? Я никогда не пробовал употреблять наркотическое вещество, но, наверное, это было оно. Через несколько минут перед глазами все поплыло, мысли путались. Боль я все равно чувствовал, но, как-то странно. Будто она моя и не моя одновременно.

Мой взгляд бесконтрольно гулял по комнате и вдруг наткнулся на фигурку Дары. В ее глазах читался такой ужас, когда она смотрела на мои раны! Она, похоже, находилась в настоящем ступоре. Алме пришлось прикрикнуть, чтобы дочь пришла в себя и начала помогать матери.

Как со стороны, я наблюдал, что творилось в гостиной. Лекарка не стала просто перевязывать мне разорванное ухо. Она обработала область вокруг раны дистиллятом, и, пока меня держали два приведенных ключником лакея, сначала сшила болтающиеся лоскутки, а уже потом замотала голову «бинтами».

Потом она с дочкой занялась моей ногой. Разрезали штанину, оголив ногу, обработали область вокруг входного и выходного отверстия раны дистиллятом, а затем аккуратно срезали наконечник стрелы и вынули ее из ноги. Мне повезло, что стрела прошла навылет и наконечник торчит снаружи. Иначе, пришлось бы его вырезать или проталкивать стрелу дальше, пока она не вышла бы наружу. Моих знаний хватало, чтобы понимать: при попытке тащить стрелу обратно, наконечник гарантированно остается в ране.

А Дара, похоже, в меня влюблена. Это видно, все-таки. И по ее состоянию, и по поведению, и по тому, как она за мной сейчас ухаживает. Только что не баюкает, пытаясь облегчить мои страдания. Жалко девочку, мы — точно не пара и ситуация у нас безнадежная. Зря на меня время тратит и свои чувства.

Хотя, по мне, так: лучше любить и не быть любимым, чем вообще не знать, что такое любовь. А девочку я не обижу. Чтобы воспользоваться сейчас ее чувствами, это какой свиньей надо быть? У нее эти детские влюблённости рано или поздно пройдут. А вот помочь ей в жизни можно. Да я уже взялся помогать. А то, что выгоду от наших отношений сделаю взаимной, так это только лучше будет.

Несмотря на дурман-гриб и старания Дары, было больно. Представляю, как было бы без него. Бррр! Нет, не буду представлять. Все-таки, местные — очень терпеливые люди. Монстры, просто!

Алма наложила мне на раны кашицу из лечебных трав и плотно замотала перевязочным материалом. Потом меня оставили в покое и занялись Белославом. Несмотря на мое состояние, я помню, как спросил о его состоянии и попросил Алму приложить все силы для его спасения. Белослав — верный человек и достойный воин, выполнивший свой долг до конца. Он закрыл меня от стрел и мой долг — сделать все для его спасения.

Лакеи Велико и Тихомир осторожно подняли меня и унесли в спальню. Откуда-то появились горничные, они общими усилиями раздели меня и уложили в кровать. Я уже совсем плохо соображал и вскоре заснул. Но помню, как перед тем, как вырубиться, дал команду усилить охрану дома и всем быть на чеку.

Утром я проснулся от того, что почувствовал, как кто-то протирает меня влажными полотенцами. Как-то, даже больше гладит, чем протирает. Открыв глаза, увидел, что это Ива и Мила. Глазки у них возбужденно поблескивали, а их ручки гладили мои весьма рельефные мышцы. Гладили, где полотенцами, а где и просто ладошками.

Я располагался на своей лежанке, а из одежды на мне были только повязки на голове и ноге. Увидев, что я проснулся, девушки на миг замерли, но потом опять продолжили меня гладить. Только лицо и шея покрылись густым румянцем. Я же смущаться и не подумал. Это было бы глупо.

Поинтересовался у девушек, есть ли какая-то информация от моего десятника и в каком состоянии раненый. К счастью, воин остался жив. Над ним хорошо поработала Алма с дочерью, и теперь он отлеживался в казарме под присмотром товарищей. Матей организовал охрану дома и поиск нападавших. Больше никто из моих людей не пострадал и, слава предкам, не пострадал Князь. Но больше ничего горничные не знали.

Мои раны ныли, но, в такой пикантной ситуации, организм сразу вышел из-под контроля. Когда тебя голого гладят симпатичные девушки трудно воспринимать окружающее хладнокровно. По крайней мере, я не умею. Мой «дружок» предсказуемо отреагировал на женские прикосновения и приподнялся разбухшей колотушкой. Девушки томно задышали и отбросили полотенца.

— Как себя чувствует наш господин? — чуть хриплым голосом спросила меня Мила.

— Разве не видно? — улыбнулся я захихикавшим девушкам.

— Пойду, запру дверь, — шепнула Ива.

От захлестнувшего меня желания у меня даже кровь в ушах зашумела. Ну, в правом ухе и той кривулине, что у меня теперь будет вместо левого уха. Я перехватил руку Милы и властно потянул девушку на себя.

Описывать, что потом творилось, — дело неблагодарное. Это был какой-то фейерверк, праздник! Несмотря на то, что из-за ран, я мог только убого лежать на спине, самая важная в этом деле часть организма была неутомима. Когда-то читал, что это даже научно обосновали. У человека, побывавшего в смертельной опасности, инстинкт продолжения рода зашкаливает. Да и на практике я это уже не раз испытал.

В общем, обе девушки на мне уработались в ноль и сейчас лежали, прижавшись ко мне с обоих боков. Не знаю, как у них, а у меня такое было в первый раз. Не могу судить, нужно ли такое женщинам, но мне понравилось. Главное, чтобы здоровья хватило. А его хватило.

В дверь спальни постучали.

— Достопочтенный Сержио, Вы уже проснулись? Откройте! — из-за двери раздался голос Дары.

— Дара, я еще полчасика полежу, — отозвался я. — Потом открою.

За дверью топнули ногой и вместе с удаляющимися шагами я расслышал, как девочка бормочет: «Угу, весь дом уже слышал, как он там лежит. И чего они все лезут к нему? Кобылы! Мёдом им там намазано?». Я лишь грустно улыбнулся.

— Все, девочки, подъем! — затормошил я Иву и Милу. — Вам, все-таки, придется обтереть меня полотенцами и накормить завтраком. Потом, мне надозаняться делами.

— Вам же нельзя вставать! Как Вы будете заниматься делами?

— Как-нибудь, придется. Пускай, и в горизонтальном положении. С вами же позанимались?

Девчата весело рассмеялись. Блин, как колокольчики звенят! И в четыре руки начали приводить меня в порядок. И пока мне помогали стать чистым и сытым, я попросил позвать ко мне Алму, Джеймса и Матея. Первым зашел Джеймс и отчитался о повседневной деятельности. Доложил о работах в доме, во дворе и в саду, где выставлены посты, о состоянии лошадей и голубей. Сказал, что принесли заказанный мной железный ящик для казны.

Я поблагодарил ключника, наверное, вызвав у него когнитивный диссонанс, и приказал срочно изготовить мне палочку для ходьбы и пригласить сюда старших от мыловаров и производителей пеммикана с последними образцами продукции. А помощнику старосты, которого Булыч оставил на хозяйстве, я попросил передать, чтобы спланировали постройку большего количества складских помещений в промышленной зоне.

Затем пришла Алма. Спросила меня о самочувствии и сделала перевязку. Подивилась в очередной раз тому, что раны уже затянулись тонкой молодой кожей. Сказав, что и швы уже оставлять на ухе без надобности, сняла их. Я рассмотрел свое ухо в зеркальце... М-да. Гораздо лучше, чем вчера, но, все равно, некрасиво. Зато, можно уже повязку на голову не наматывать.

Забегала Дара, хотела меня перевязать, но я не дал. Девочка поискала, чем еще мне можно помочь, но не нашла. Я был чистый, сытый и перевязанный. Злющая, она побегала по комнате, но потом придумала: напоила меня какой-то горькой хренотой. Меня чуть не вывернуло. Зато Дара ушла от меня довольная собой.

Успел немного передохнуть, когда с корзинкой пришел глава семьи, делающей пеммикан. Попробовал, что у них без меня получалось. Отлично! Лучше, чем когда мы начинали вместе. Видимо, опытным путем подобрали пропорции ингредиентов.

Ушедшего докладчика сменил старший из мыловаров. Тот тоже пришел с корзинками, только с двумя. И порадовал меня он еще больше первого посетителя. Мыло он представил мне не только достаточно твердое и хорошо сформированное. Но у него получилось его ароматизировать!

В каждой корзинке лежало по десятку брусков мыла. В одной лежало не ароматизированное мыло, а в другой — каждый из кусков радовал приятным запахом. Пока ассортимент мыла был совсем маленьким: мятное, хвойное и цветочное. Каждый брусочек был завернут в отдельную тряпицу. Великолепно! Пора посылать голубя к Алоизу.

— Надеюсь, ты помнишь наш договор? — я придавил взглядом мыловара. — Чтобы ни один кусок мыла, ни один секрет не ушел на сторону. Узнаю — позавидуешь мертвым. Будешь делать все, как я говорю, — забудешь, что такое бедность и голод.

— Господин! Да что я без понимания?! — грохнулся на колени мыловар. — Все помню, что Вы приказывали. Все исполню в точности!

— Смотри! — погрозил я ему пальцем. — За твоих людей, если что-то натворят, будешь отвечать вместе с ними.

Мыловар грустно закивал головой.

— Но и денег я тебе буду платить больше любого в твоей семье. Намного больше!

А вот это уже приободрило селянина.

— Ладно, вставай, — велел я ему. — Давай сюда корзины и иди работай. Все, что произвел, храни до моей команды и смотри, чтобы ни кусочка не пропало! Как я скажу, получишь деньги и отдашь товар моему человеку.

— Погоди! — я остановил мыловара, чтобы озвучить ему еще одну задачу. — Подбери человека, который сможет сделать красивые шкатулки для ароматизированного, душистого мыла. Душистое мыло мы будем продавать дорого, поэтому и упаковка должна соответствовать. Все понял? Иди.

Когда мыловар вышел, я решил сделать подарки своим людям. Отобрал несколько кусков мыла и подарил: хвойное — Джеймсу и Вуку, цветочное — Алме, Иве и Миле, мятное — Даре, а остальным слугам — по бруску неароматизированного мыла.

Немного притомился «дедоморозить» и задремал. Но, через час, проснулся от того, что в спальню заглянул Джеймс. Это он палочку для ходьбы принес. Я тут же кинулся ее испытывать. Ну как, кинулся? Кряхтя, поднялся с кровати, тяжело оперся о палочку и с трудом прошелся по комнате.

Больно, но двигаться могу. Палочка понравилась. Сразу видно, что у мастера руки откуда надо выросли. Длина точно по мне, крепкая, еще и успели немного узоров нарезать и чем-то заморить древесину.

Отпустил Джеймса и полез в свои вещи. Надо какой-нибудь подарок Белославу подобрать. Вспомнил, что у меня осталось два серебряных кольца и серебряная же цепочка. Их я уже не использую, так как теперь изволю золото носить, хе-хе! Значит, можно пускать на подарки.

Конечно, можно сказать, что он просто выполнил свою работу. И это правда. Но, я считаю, что такие вещи надо поощрять. Люди должны твердо знать: сделал что-то хорошее — взял с полки пирожок, провинился — будет а-та-та.

Я решил отдать ему одно из колец и цепочку. Положил их в карман и поковылял в казарму. Под осуждающими взорами Алмы и Дары и под заинтересованными взглядами прислуги и воинов я пошел проведать Белослава.

Ему стрелы попали в обе ноги. Одна — в икроножную мышцу левой ноги и вторая — в мышцу бедра правой ноги. Воин был пока прикован к кровати и с изумлением смотрел на мои передвижения. Я ходил, а он, с почти такими же ранами, не мог двигаться. Посидел с ним, пообщался. Похвалил за смелые действия и подарил ему цепочку и кольцо.

Потом побрел на конюшню. Притормозил во дворе и послал помощника дворника на кухню за парой моченых яблок. Принесла мне яблоки помощница кухарки, при этом она постоянно с подозрением косилась на засланного мной паренька. Я поблагодарил и отпустил слуг.

Я рад был видеть своего верного конягу живым и здоровым. Князь, похоже, тоже мне обрадовался. Я скормил ему яблоки, прислонился головой к его морде и повинился за свою глупость и недальновидность, из-за которых мы оба чуть не погибли. Расслабился, блин, на радостях. Пообещал Князю больше так не тупить и, взяв лежащий на полке гребень, расчесал гриву. На самом деле, конь был ухожен, грива и хвост расчесаны. Просто мне хотелось поговорить со старым другом и поухаживать за ним лично.

После конюшни посетил отхожее место. Итогом этих «брожений» стала очень сильно разболевшаяся нога. Я с трудом, оперевшись о плечо одного из лакеев, добрел до спальни. Раздеться мне помог он же. Попытавшихся зайти в спальню Милу и Иву, зашипев как змея, шуганула Алма, а ужином меня покормила третья горничная, та, что постарше, Даница. Покормила прямо в постели. Затем я провалился в сон.

Спал крепко и без сновидений, а проснулся не от таких приятных ощущений, как вчера, а от того, что в спальню заглянул мой ключник. Слава предкам, хоть так. Хуже было бы проснуться от того, что Джеймс меня голого протирает мокрым полотенцем. Ха-ха-ха-ха!

— Доброе утро, господин, — поклонился ключник. — К Вам просится с важным докладом Матей.

— Раз ты мне не даешь ни умыться, ни позавтракать, — укоризненно ответил я Джеймсу. — Значит, доклад действительно важный. Зови!

Смущенный ключник, поклонившись еще ниже, исчез в дверном проеме, а вместо него появился мой десятник.

— Заходи, Матей, — пригласил я его. — С чем пришел?

— Мы взяли их всех! — зайдя в спальню выпалил десятник. — Живьем!

— Вот это новость! — воскликнул я, подхватываясь на кровати. — Ради такой новости, можно и ночью будить. Рассказывай!

— Мне очень помогли наши калечные ветераны, — начал рассказывать Матей. — Без них я мог и не найти душегубов. Но Ваше отношение к заслуженным воинам очень понравилось оряховцам, а сами ветераны готовы за Вас глотки рвать.

— Вот они и начали расспрашивать односельчан. И те отнеслись с пониманием, — продолжил довольный десятник. — Как ни старайся хорониться, все равно в селе кто-нибудь тебя заметит. Не бывает по-другому. А эти душегубы, придя несколько дней назад в Оряхово, назвались дальними родственниками Гахарита.

Это наш сельчанин, охотник. Страже сказали, что у нас они — проездом, переночуют у родственника и поедут дальше в Дубровник. И они, действительно, на следующий день выезжали, конными. Но потом вернулись уже без лошадей, пешком.

— Как же вы это узнали? Догадались?

— Нет, господин. Мы их уже немного поспрашивали. Они выехали из села верхом, а следующей ночью их завел обратно в село Гахарит. Как раз его очередь была отдежурить в сельской страже. Весь следующий день они прятались у него дома, а сам хозяин следил за вами. А вечером этого дня они на вас напали.

Гахарит — мужик в возрасте и уже много кругов живет один. Он пришлый, родился не в Оряхово. Уже в зрелом возрасте пришел к нам в село от наших западных соседей, из Лазаца. Так сказал по приходу. Семьей у нас так и не обзавелся, да и вообще, он мужик не общительный.

И вот его соседи сказали, что видели у него гостей все эти дни. Тех гостей, которые, якобы, уехали из села. Я собрал воинов, мы окружили дом охотника и взяли их сегодня под утро, когда они выходили из дома. Видать, собирались уйти из села.

Значит, все-таки предательство, по-другому и быть не могло. Но одно дело предполагать, а другое — знать наверняка. Я старался не показывать вида, держать себя в руках, но адреналин делал свое дело, меня колотило, как перед поединком.

Я, возможно, многое могу понять и простить, но предательство в этот перечень не входит точно! Десятник, видимо, заметил мое состояние, опустил глаза и замолчал, только изредка посматривая на меня с опаской.

— Сколько их? Они ранены? Откуда они и по какой причине напали? Где сейчас их содержишь? — засыпал я Матея вопросами.

— Трое душегубов и предатель Гахарит. Никто не ранен. Так, помяли маленько. Держу в подвале малой казармы связанными и с заткнутыми ртами. А кто они и по какой причине напали, я пока не знаю. Я думал, надо сначала Вам доложить, — заволновался мой десятник.

— И правильно сделал, — успокоил я Матея. — Молодец! Хорошая работа. Пойдем, покажешь мне их.

Я с опаской привстал с кровати, но, похоже, зря беспокоился, нога болела несильно. Оделся, взял палочку и пошел к малой казарме. С каждым шагом я шел все уверенней, а, проходя по двору, уже не опирался на палку, а размахивал ей как денди под коксом. Нога болела, конечно, я прихрамывал, но наступал на нее уверенно и лишь немного хромал.

В казарме были все мои воины, в настоящий момент не задействованные на службе. Там же сидели и все три инструкторы. Когда я вошел, бойцы вскочили с лавок и поклонились. М-да, не нравится мне, что воины, здесь, на Этерре, кланяются и сдергивают головные уборы, приветствуя начальника или дворянина. Надо это менять.

— Слушаем меня внимательно, — обратился я к бойцам. — Вы находитесь у меня на военной службе. И на этой службе вы рискуете жизнью и здоровьем. Поэтому, лично для меня вы стоите выше любого другого простолюдина, будь-то крестьянин, рыбак, охотник, скотовод, ремесленник или торговец.

— Устанавливаю, что с этого дня, встречая меня, или когда я к вам обращаюсь, вы не кланяетесь и не снимаете головной убор. Воинское приветствие будет выглядеть так: принимаете строевую стойку и прикладываете кулак правой руки к сердцу, — я продемонстрировал воинское приветствие изумленным бойцам.

— Ларош!!! — взревели бойцы.

— Матей, инструкторы, потренируете бойцов, чтобы уже завтра они выполняли приветствие в точности так, как я показал, — озадачил я свой младший командный состав. — А теперь, показывайте мне наших пленников.

Зайдя в подвал, я увидел четырех связанных, избитых, ничем не примечательных мужиков с кляпами во рту. Они злобно зыркали на меня из-под насупленных бровей.

— Ути, как мы бровками играем и глазками сверкаем, — я задумчиво потер подбородок. — Вам бы ссаться от ужаса, а вы глазки пучите, как будто две десятицы в отхожее место не ходили.

— Матей, — я обернулся к десятнику. — Мне надо знать, кто их послал. Вообще, все, что они знают. Справишься?

— Сделаем, господин.

— Только сделай так, чтобы они после твоих вопросов могли двигаться, видеть, разговаривать и слышать.

— Сделаем, — подтвердил Матей.

— А чтобы ты точно меня понял, — я придвинулся ближе к своему десятнику и тихо, но так, чтобы на самом деле меня все услышали, произнес. — Я поясню. Глаза — хватит одного, рука нужна — только правая. Чтобы слышать, уши не нужны. Красивыми им быть не обязательно, да и писюны им уже не понадобятся. Но это, если они упорствовать начнут. А если будут с тобой откровенны и ты будешь уверен в их искренности, то пытать их — необязательно. После твоего доклада я приму по ним решение.

Десятник внимательно выслушал меня, на мгновение задумался, посмотрев на пленников, затем выпрямился, встав по стойке смирно и утвердительно мне кивнул.

У меня же, как всегда, была куча дел. Я вернулся в дом, сказал Джеймсу, чтобы вызвал ко мне в кабинет голубятника, кузнеца и гончара, а сам сел писать записку Алоизу. Задача не простая, так как письма, отправляемые голубиной почтой, должны быть маленькими. Чем меньше — тем лучше.

Ничего, справился. Сообщил Алоизу, что готов показать и передать ему образцы товара на ознакомление и продажу. Через пару десятиц пригласил его в Оряхово и объяснил, что если он хочет ускорить производство, то надо привезти работников, наемников, материалы и деньги. Рассказал, какие именно специалисты нужны и какие лучше привезти материалы.

На первый раз лично проконтролировал, как голубятник отправляет письмо. Пацан справился. Он аккуратно привязал к лапке голубя мою писульку и выпустил его. Крылатый почтальон сделал круг над моим домом и, определившись с направлением, рванул на юго-восток.

Поднявшись в кабинет, я принял прибывших по вызову гончара и кузнеца. Сначала объяснил гончару, как делаются чернильницы-непроливайки, и уговорился с ним, что он поставит одного из учеников на это дело. Мне хочется к приезду Алоиза показать ему и эту, весьма удобную, письменную принадлежность.

Конечно, по сравнению с алкоголем, непроливайки не принесут большого дохода. Но, курочка по зернышку клюет. Да и почему не сделать, если могу? Настоятельно попросил его максимально увеличить производство винных кувшинов и бутылок. И на все изделия ставить клеймо, когда оно будет готово.

Потом поработал с кузнецом. Договорились с ним на производство нескольких поддонов для выпаривания кленового сока, а также на изготовление моего клейма в нескольких экземплярах. Решили по цене, чтобы и он доволен был, и я без штанов не остался. Прервал нас только стук в дверь.

— Войдите! — разрешил я, понимая, что по пустякам меня бы во время работы не побеспокоили.

В кабинет вошел мой десятник. Отдав мне новое приветствие, что я с удовольствием отметил, он вопросительно уставился на кузнеца, как бы спрашивая, можно ли при нем говорить.

— Докладывай! — велел я ему.

— Господин, нападавшие — из Кравоса!