Шпион Тамерлана

Глава 16 Сентябрь 1397 г. Крым. Перстень

…балки.

Иван бросился на пол, закрывая голову руками, – в принципе крыша была достаточно легкой, но все же получить удар по башке было в любом случае неприятно. Бог миловал – балка упала чуть в стороне, но время было потеряно – насильники во главе с рыжеусым уже бежали по саду, прячась за яблонями. Они были уже у задних ворот, когда Раничев услыхал резкий звук спущенной тетивы арбалета. Салим сориентировался быстро – его стрела, скользнув мимо яблонь, пронзила рыжеусому шею. Тот захрипел, харкая кровью, и, схватившись за ствол яблони, безжизненно осел на землю. Из-за ограды, с улицы, доносился удаляющийся топот сапог.

– Вот сволочи, – пожал плечами Иван. – Бросили своего командира. Впрочем, собаке – собачья смерть. А вообще старику с женщиной надобно побыстрей уходить – эти твари могут вернуться.

– Конечно, вернутся. – Тщательно осматривающий убитого Салим повернул голову. – Вернутся, чтобы отомстить и дограбить… Эй, уважаемый, ты понимаешь язык татар?

– Конечно, – кивнул старик, хлопоча около пришедшей в себя женщины. Вернее, это была молодая девушка, темноволосая, смуглая, с точеным римским лицом и блестящими оливковыми глазами.

– Пьетра, моя младшая дочь, – вытирая с глаз слезы, пояснил старик. – Пьетра, поблагодари наших спасителей.

Девушка чуть улыбнулась, видно было, как нелегко далось ей это слабое подобие улыбки.

– Бедные, бедные женщины, – скорбно поджав губы, она взглянула на отрубленные головы.

– Это наши служанки. – Старик принес из сарая лопату. – Надо похоронить их, мучениц, принявших столь страшную смерть.

– Надо, – согласился Иван. – Дай-ка сюда лопату, уважаемый. Кстати, не знаю, как твое имя?

– Ах да. – Старик протянул лопату. – Меня зовут Карло. Карло Умбертини, торговец рыбой.

– Не найдется у вас еще одной лопаты, синьор Умбертини?

– Карло. Просто Карло… Лопата? Конечно, найдется.

– Вам надо уходить, Карло, – с силой вонзая лопату в землю, произнес Раничев. – Они скоро вернутся.

– Да-да, мы уйдем, – закивал головой старик. – Я принял вас за земляков-генуэзцев… Теперь вижу, что ошибался. Кто вы?

– Просто люди, – усмехнулся Иван. – Прибыли сюда по чисто коммерческим делам. Наш компаньон – достопочтенный синьор Винченцо Сальери. Вы не знаете, где он?

– Винченцо Сальери? – вскинул глаза старик. – Кто же его не знает? Почтеннейший негоциант, торговец тканями. Богатый, не мне чета. Вы и в самом деле хотите его разыскать?

– Ну конечно! За тем, можно сказать, и приехали. Я – Иван Козолуп, купец из Московии, а это мой помощник и компаньон Салим.

– Синьор Винченцо – мой сосед. – Выпрямившись, старик показал рукой за ограду. – Вон его дом, трехэтажный, красивый, настоящее палаццо… Его принялись грабить в первую очередь. Но купца уже там давно нет… У него несколько кораблей… А ведь он звал и меня, заранее звал, а я, старый осел… О, горе мне, горе…

Старый Карло Умбертини закрыл лицо руками и тут же поднял голову:

– Впрочем, некогда горевать, вы правы, Джованни. Пьетра, скорей собирайся! – Отвернувшись от дочери, он внимательно посмотрел на Ивана. – Я помогу вам найти Сальери, правда, добраться до него вам будет нелегко.

– Так он уехал?

– Уехал? Да, вернее – отплыл. Но не так далеко. Скорее всего, его корабль просто стоит на рейде где-нибудь в виду Солдайи… Да-да, это рядом. Я поговорю с рыбаками… Нет, не сыпьте так много земли… Господи, упокой души убиенных дев!

Помолившись над могилой, Карло, проследив, чтоб его дочь поплотнее закуталась в длинную черную накидку, обернулся к своим спасителям:

– Пошли.

Они осторожно вышли на улицу и, миновав тень, отбрасываемую квадратной башней Криско, направились вдоль полуразрушенной крепости. Шли недолго – обогнув башню Климента, прошли под аркой, оказавшись на совсем узенькой улочке – вряд ли по ней могла бы протиснуться запряженная волами повозка.

– Это здесь. – Карло остановился возле маленького, вросшего в землю домика с подслеповатыми оконцами и низенькой дверью.

– Здесь живет мой старый друг, грек. Он рыбак и поможет вам.

Оглянувшись, старик тихонько постучал в дверь:

– Открой, Аристофан. Это я, твой друг Карло Умбертини.

Дверь чуть приоткрылась, выглянувший из-за нее смуглый до черноты горбоносый старик подозрительно осмотрел незваных гостей:

– Кто это с тобой, Карло?

– Друзья… Нам нужно поговорить.

– Входите же.

Выйдя из дома, горбоносый Аристофан запустил всех в дом и только потом, внимательно оглядев пустынную улочку, вошел сам, тщательно заперев дверь на засов.

– Располагайтесь. – Он кивнул на стол, окруженный небольшими скамеечками, собственно, из этого и состояла вся меблировка жилища, если не считать узкого ложа и очага в углу, сложенного из круглых камней, обмазанных белой глиной. На стенах висели рыбацкие сети, сквозь узкие оконца снаружи проникал свет; впрочем, на улице быстро темнело. – Переночуете у меня. – Хозяин домишка поставил на стол кувшин с вином и блюдо с лепешками и копченой рыбой, жирной и вкусной. Вино тоже оказалось вкусным, прохладным, в меру кисловатым и терпким.

– Как дети? – отпив, взглянул на приятеля Карло.

– Господь милостив, – улыбнулся тот, морщинистое некрасивое лицо его на миг озарила улыбка. – Ну рассказывай. – Он прямо взглянул на приятеля, потом перевел взгляд на Пьетру. – А ты не плачь, дочка. Главное – живы. А врагов переживем как-нибудь, Хромца же пережили! Если твой дом разрушен, живи у меня, Карло!

– Спасибо, Аристофан. – Старый Карло вытер с уголков глаз набежавшие слезы и кивнул на Ивана с Салимом. – Мои друзья и спасители ищут Винченцо Сальери.

– Спасители?

– После расскажу, Аристофан. Ты не знаешь, как до него добраться?

Аристофан усмехнулся, откинулся к стенке, скрестив на груди руки:

– Почему же не знаю? Корабль Винченцо еще дня три назад направился в Сугдею.

– В Сугдею? Гм… Значит, Сальери в Солдайе… И как же там его отыскать?

– Зачем вам искать купца? Ищите корабль! – неожиданно засмеялся грек. – В неспокойные дни Винченцо всегда прячется на корабле.

– И не боится пиратов?

– А с чего ему бояться пиратов? Он и сам-то, между нами говоря… Впрочем, это не важно… – Грек перевел взгляд на Ивана. – Значит, говорите, нужен Винченцо?

Не дожидаясь ответа, старик вдруг громко хлопнул в ладоши.

– Эй, Аристид, Калликий! – громко закричал он, и в распахнувшуюся дверь, не ту, что вела на улицу, совсем в другую, внутреннюю, неожиданно ворвались два дюжих молодца, вооруженные короткими широкими саблями.

– Звал, отец? – не опуская сабли, спросил один из молодцев, такой же высокий и горбоносый, как и Аристофан.

– Поздоровайтесь с гостями, – строго сказал сыновьям грек. – А вот этих людей, – он кивнул на Раничева и Салима, – отведете к фелюке. Утром, как только рассветет, пойдете к Сугдее, где-то там должен быть корабль торговца тканью Винченцо.

– Знаем, отец, доброе судно.

– Ступайте, – махнул рукой грек. – Да приготовьте гостям постели.

Раничев вдруг поднялся из-за стола:

– Нам некогда спать сейчас, уважаемый Аристофан. У нас еще в городе небольшое дело.

– Небольшое дело? И где? – удивился старик.

– На торговой площади.

– Вот как… Не боитесь, что ограбят?

– А наши арбалеты на что?

– Вы смелые люди. Что ж… Калликий, проводи гостей. Не забудьте – наша фелюка с нарисованным на носу солнцем – вас будут ждать с утра.

На рыночной площади Кафы жарко горели костры, разожженные из сломанных рядков и притащенной из близлежащих домов мебели – кроватей, столов, лавок. В дрожащем желтовато-оранжевом свете высились кучи награбленного добра, приготовленные для раздела по справедливости, – прыгающие блики пламени плясали на рукоятках дорогого оружия, тускло светились в драгоценном шитье тканей, отражались в помятых боках золотых и серебряных чаш. Повсюду ходили литовские и татарские воины – вот сразу несколько притащили к ближайшей куче огромных размеров сундук и, весело крича, принялись выбрасывать оттуда одежду, двое Тохтамышевых ордынцев провели мимо костров связанных меж собою пленников – красивых молодых дев в разодранных платьях – девушки тихо плакали.

– Вон наши. – Ткнув Салима в бок, Раничев замахал руками: – Эгей, Петро!

Сотник Петр Хитрая Нога обернулся с усталой улыбкой, какой-то и невеселой даже, совсем не похожей на надменную ухмылку победителя.

– Кузьму убили, десятника, – тихо произнес он. – И с ним еще многих наших. В подворотне напали, из-за угла. Ты-то как?

– Я-то ничего. – Иван опустил плечи. – А вот Микола…

– Что, и его убили?

– Из арбалета… Жаль. Хоть и смеялись над ним, а все ж хороший был парень.

– Да-а-а… – садясь на парапет фонтана, покачал головой сотник. – Однако война… Пусть земля всем им будет пухом. Это кто с тобой?

– Друга встретил. – Раничев чуть улыбнулся. – Салим… Из сотни Абу Ахмета. Отбился вот от своих, теперь ищет. Ты, Петр, не видал Тохтамышевых?

– У церкви все, – сотник махнул рукой. – Добычу делят. Слышишь, ругаются?

Со стороны квадратного католического храма и в самом деле слышались громкие возбужденные голоса и гортанные крики.

Иван вздохнул:

– Пойду, провожу друга.

– Не затеряйся, Иване, – заглянув ему в глаза, попросил Петр. Пожаловался: – Тошнехонько мне чего-то… Вернешься, вина выпьем.

– Обязательно выпьем, Петро, – отходя от сотника, кивнул Раничев и вместе с Салимом направился к церкви.

А вокруг жарко горели костры, пахло жареным мясом, вином и свернувшейся кровью.

– Абу Ахмет? – переспросил один из татарских воинов, длинноусый, в тускло блестевшей кольчуге из плоских колец и красной, небрежно накинутой на плечи епанче. – А что вам до него? – Он подозрительно посмотрел на Ивана и вдруг резко свистнул, подзывая своих: – Схватить и доставить к минг-баши!

Обнажив сабли, два десятка воинов Тохтамыша вмиг окружили Раничева и Салима. Иван почувствовал, как острое жало копья уперлось ему в спину.

– К минг-баши мы и сами просились, – усмехнулся он. – Только вот этот эскорт, пожалуй, излишен.

– Молчать, – взвизгнул длинноусый. – Говорить будешь, когда спросят. – Он кивнул воинам: – Уведите!

Их провели по широкой, примыкающей к площади улице, освещенной заревом костров и горящими факелами воинов. В черном ночном воздухе проносились алые искры, а над ними надменно сияли звезды. Останавливаясь перед высокими воротами, обитыми начищенной бронзой, шагавший во главе отряда десятник подошел к часовым и что-то сказал им, кивая на Раничева и Салима.

Посторонясь, те развели копья. Бесшумно распахнулись ворота, пропуская отряд в просторный, усаженный фруктовыми деревьями двор, залитый зеленым светом светильников на высоких золоченых треногах. Слева от теряющегося во тьме дома, в увитой виноградом беседке перед выложенным изразцами прудом, окруженным кустами шиповника, на обитом желтым шелком возвышении, скрестив ноги, сидели двое – Абу Ахмет и еще один человек, светловолосый, в парчовом татарском халате, щедро расшитом золотом. Он сидел спиной к пруду, и Раничев не мог бы сказать, русский он или татарин. Вероятно, кто-нибудь из литовских людей, стародубец иль брянец. Что ж, тем лучше – вряд ли при нем Абу Ахмет решится на какую-нибудь пакость.

– Эти люди выспрашивали о тебе, минг-баши, – подойдя к беседке, низко поклонился десятник.

«Минг-баши», – про себя повторил Иван. Тысяцкий, значит. Немалая должность.

– Обо мне? – Абу Ахмет поднял глаза. – А ну, подведите их ближе.

Рваный шрам на его левой щеке, казалось, светился. Остановившись буквально в нескольких шагах от беседки, Иван увидел, как на левой руке минг-баши сверкнул изумрудом перстень, и отраженный его гранями свет внезапно пробрал Ивана до самых костей, до дрожи, до ломоты и адского холода.

– Тот самый, – прошептал Раничев, не отрывая взгляда от перстня. – Тот самый…

Сидевший спиной к ним мужик вдруг обернулся… И вот тут-то Иван похолодел еще больше – это был старый его недруг, боярский сын Аксен Собакин, предатель и законченный негодяй. Но откуда он здесь взялся? Каким образом? Если ему и быть здесь – так только в войсках Тимур-Кутлуга и Едигея. Он же ведь шпионил на Тамерлана! А теперь что ж, решил сменить ориентацию на сто восемьдесят градусов? Или… Или… Или тут дело гораздо хуже? Раничев невесело усмехнулся – уж для них-то с Салимом точно – хуже не придумаешь.

Потеребив красиво подстриженную бородку, Аксен равнодушно посмотрел на Ивана и… широко зевнул, перекрестив рот!

– У тебя еще дела, князь? – поднимаясь с ложа, усмехнулся он. – Тогда я пойду, пожалуй, в опочивальню.

Простившись, он быстро пошел в дом, даже не взглянув больше ни на Раничева, ни на Салима.

Чудесны дела твои, Господи!

Неужели – не узнал? А ведь похоже, что так. Кругом темно – не так уж ярко горят эти светильники, скорей уж так, чуть разгоняют тьму, да и мудрено было узнать сейчас Ивана с Салимом – уж больно смахивали они своим видом на основателей и хозяев Кафы – генуэзцев, фрязин, как их называли на Руси. Бригантина, надвинутый на лоб салад – поди, узнай в этом наемнике-сольдадо русского скомороха! О Салиме и говорить нечего – вылитый итальянец, на что не так давно и купился несчастный торговец рыбой Карло Умбертини.

– Зачем вы искали меня? – жестом отправляя прочь воинов, поинтересовался Абу Ахмет.

– Не мы – я! – сделав шаг вперед, звонко воскликнул Салим. – Я был рабом в этом городе, и я хочу теперь быть в твоем войске, усто!

– Зачем? – Губы минг-баши искривила недоверчивая усмешка.

– Затем, что я ненавижу Хромца, разрушившего когда-то мой родной Ургенч!

– Ургенч? – Словно ужаленный, Абу Ахмет вскочил на ноги. – То-то я слышу по выговору… Ты хорезмиец!

– Ну да… Ты еще не узнал меня, уважаемый Абу Ахмет?

– Узнал? Ну-ка, ну-ка… – Минг-баши присмотрелся. – Кажется, припоминаю… Правда, смутно. Ага, ты выполнял мои поручения в Рязанской земле. А в Ургенче? Кто был твой отец?

– Я не помню своего отца, усто.

– Ладно. – Абу Ахмет перевел взгляд на десятника. – Заберешь его к себе, Артак, и для начала хорошенько накормишь. А его друга… – Он перевел взгляд на Раничева… и вдруг вздрогнул, но, впрочем, быстро овладел собой и усмехнулся. – У тебя тоже ко мне какое-то дело?

– Да, уважаемый, – кивнув, широко улыбнулся Иван. – Я хотел бы переговорить с тобой без лишних ушей.

– Переговорить? Что ж…

Маленький сухой старикашка – слуга – выбежав из дома, подполз на коленях к ордынцу и что-то тихо сказал.

– Что? – переспросил минг-баши. – Предупредить? Хорошо. – Он обернулся к Раничеву: – Ты можешь подождать меня среди моих верных воинов вместе со своим другом.

– Подожду. – Вежливо поклонившись, Иван с Салимом, зашагали прочь от беседки, ведомые молчаливыми воинами Абу Ахмета. Длинноусый десятник замыкал шествие.

– Артак, – внезапно остановил его ордынец.

– Да, минг-баши?

– Не спускай глаз с бородатого, – тихо приказал Абу Ахмет. – И если попытается бежать…

– Я знаю, что делать, уважаемый. – Поклонившись, десятник приложил руку к сердцу.

В доме на втором этаже ярко горели свечи. Их желтое трепещущее пламя отбрасывало на стены и потолок прыгающие черные тени, так что казалось, будто с десяток демонов почтили своим присутствием это просторное, обитое блестящей парчой помещение с низким потолком, поддерживаемым четырьмя небольшими колоннами, позолоченными и перевитыми лентами из нежно-голубого шелка. Узкое стрельчатое окно из мелкого цветного стекла было полуоткрыто. Стоя перед ним, надменный молодой человек, холодно-красивый, тревожно смотрел в ночь. Губы его шептали проклятия. Еще б не шептать… Все так хорошо шло… Если б не этот проклятый скоморох! Аксен до крови закусил губы. По поручению рязанского князя Олега он легко пробрался в литовское войско. Сказавшись московским витязем, пристал к брянцам, с ними и проделал весь переход, лишь меняя коней, а вот при штурме города трусливо отсиживался в стороне, и лишь только когда все войско ворвалось в город, выждав удобный момент, ломанулся туда же. Князь Олег Иванович в последнее время что-то не очень благоволил Аксену – быть может, оклеветали враги? Тот же старый гриб Панфил Чога… или этот внезапно появившийся в Угрюмове скоморох, Ефим Гудок, что пришел с новгородской ватагой. Или Таиська, змея, возжелала отомстить за то, что не поделился с ней воровским кладом. Младший дьяк Авраамка, Софроний, тиун Феоктист – тоже могли подкинуть собаку. Да мало ль врагов да завистников? Все подозрительней смотрел на Аксена князь, все меньше давал важных поручений, и вот пришлось буквально-таки напроситься в полное опасности путешествие, на которое Аксен в обычных обстоятельствах никогда бы и не решился, да вот сейчас выбирать было не из чего. Чувствовал – горела под ногами земля. Сам предавал – это да, но вот когда начали предавать самого, стало совсем тошно. И главное – рассчитывать не на кого! Батюшка, боярин Колбята, тот еще, себе на уме, пес. На что ему опальный сын? И так-то не особо жаловал. Почитай, один верный человек и остался – холоп Никитка Хват, да и тот все чаще посматривал на сторону, а не сбегал, потому как надеялся, что и изменится еще все, и вернется Аксен Колбятин сын Собакин на Русь богатым и уважаемым человеком. А ведь так и будет, похоже! Поначалу-то, как выехали из Переяславля, хотел было Аксен послать ко всем чертям князя с его опаснейшим поручением – приглядывать и доносить в точности обо всем, что в Витовта да Тохтамыша-царя войске делалось, – да махнуть в Москву, попросившись на службу к великому князю Василию Дмитриевичу. Многие тогда так делали. Московский князь приветлив был и не жаден – давал землицу с холопями, то правда, но и требовал службы верной, такой, что не щадя живота своего! А на что оно надо Аксену? Да и землицы-то даст – чуть. А прознав об отъезде, вдруг да осерчает Олег Иванович? Надавит на батюшку, тот и лишит наследства – враз! Что тогда делать? Послужить Витовту? А не одни и те же грабли? Так что лучше, наверное, поначалу сделать так, как наказывал князь Олег Рязанский. Поехать в Литву да пристать к войску, что вот-вот должно было отправиться в поход – пощипать Крым да посадить на ордынский престол законного царя Тохтамыша – ставленника Витовта и московского князя Василия. Такая вот интересная комбинация вырисовывалась. Хорошо ль то для Рязани? Бог весть… Вот и решил умная голова Олег Иванович на всякий случай послать человечка. Аксена. А тот, конечно уж, не о князе, о себе думал. Предавал в своей жизни не раз – когда-то тайно служил Тохтамышу, потом, предав его, подался к Тамерлану, был обласкан его полководцем, эмиром Османом… настала пора предать и его. Эвон, в Кафе сколько богатства! Но только попробуй, довези его до дому, не разбежишься особо – каждый обоз на счету. Опасно. Да простым воином всегда быть опасно – не дали ведь ему брянцы ни сотни, ни даже десятка, так, сам по себе и «воевал», с верным слугою Никиткой. Чуть не убили, едва в город въехали. Еле упаслись от стрелы – кинулись быстро в канаву, да ползком, ползком, по дерьму да грязи. Нет, не нравилась такая война Аксену. Куда как лучше – в начальниках. Потому, увидав Абу Ахмета – шапочного своего знакомца, – кинулся враз к нему, сказал тайное слово, вытащил из сапога серебряную пайцзу, тут главное было не ошибиться, с Тамерлановой не перепутать – уж больно похожи. Ну да не перепутал – пайцза Тимура в левый сапог была зашита, Тохтамышева – в правом. Абу Ахмет, увидев такое дело, Аксена приветил, во всем советовался и важное задание поручил – вести учет пленникам, из которых очень довольный порученным делом Аксен уже присмотрел для себя двух любовно искусных армянских девок. Так все хорошо складывалась, и на тебе – скоморох с Салимкой явились – теперь думай, что они там про него наболтают?

– Ты хотел видеть меня, боярин Аксен? – неслышно вошел Абу Ахмет.

Аксен, вздрогнув, отошел от окна.

– Если хочешь жить, господине, немедленно убей этих двух, что пришли к тебе сегодня. Молодого парня и бородатого.

– Ты их знаешь? – вскинул глаза минг-баши. – Ах, ну да, этого юношу, Салима, уж всяко, должен… А вот второй… второй, я полагаю, человек особый, совсем особый… – Ордынец задумчиво помолчал, потом резко обернулся: – Почему ты думаешь, что это враги?

– Очень просто, мой господин, – усмехнулся Аксен, чувствуя, как поднимается из глубины души злобная радость. Интриговать, оговорить, ославить – вот это было его, вот это он любил и был здесь мастером, предательство и интриги – а не схватки и звон мечей – именно это было для боярского сына жизнью. И, пожалуй, единственным, в чем он добивался успеха. – Суди сам, уважаемый. – Аксен медленно прошелся по комнате. – Они оба явились под вечер, неизвестно откуда… кто знает, что у них на уме?

– Пустяки, – засмеялся ордынец. – Ты слишком привык всех подозревать, боярин. Поверь мне, люди гораздо проще… Если и есть здесь предатели – то они там, на кораблях, в море, думают, мы их не достанем.

– Так ведь и в самом деле не достанем, мой господин, – скрывая досаду, пожал плечами Аксен. – Кораблей-то у нас нет!

Абу Ахмет неожиданно расхохотался:

– Ошибаешься, боярин! В порту нашлись две галеры… наберешь гребцов из пленников – как раз занятие для тебя – и вместе с воинами прочешешь море от Кафы до Сугдеи. К поручению приступай немедля – пока отберешь гребцов, пока их прикуют к веслам… В помощь тебе я дам Артака и его десяток. Вполне хватит для разведки.

– И тех двоих, – подумав, попросил Аксен.

– Бери Салима, а что касается второго… С ним я буду иметь беседу. Долгую беседу, боярин. – Абу Ахмет хищно усмехнулся.

– Тогда беседуй в моих покоях, князь! – широко улыбнулся Аксен. – Здесь толстые стены, и никто сможет подслушать.

– Толстые стены, говоришь? – Ордынец подошел к распахнутому окну и с наслаждением вдохнул ночной воздух, пропитанный запахом гари и кровью. Прямо перед ним, за окном, покачивались ветви старого росшего во дворе карагача.

Аксен по-змеиному сузил глаза:

– Так я могу идти, господин?

– Иди, мой верный боярин. И пришли ко мне Артака… и того, бородатого.

– Слушаюсь.

Поклонившись, Аксен вышел из комнаты на галерею и, спустившись по широким резным ступенькам во двор, повернул не к воинам, а в хижину слуг. Татем неслышно проскочил мимо яблонь, оглянулся, и, не заходя в хижину, тихо позвал:

– Никита.

– Здесь я, боярин-батюшка! – тут же выскочил из хижины кособородый слуга Никитка Хват – пройдошистый мужичонка с хитрыми пронырливыми глазами.

– Тихо ты! Чего разорался? – Аксен приложил палец к губам. – С самострелом обращаться умеешь?

Войдя в полутемное помещение, Иван не сразу обнаружил Абу Ахмета – тот, вытянув ноги, сидел в углу на низкой скамейке, обитой ярко-зеленой тафтой. В высоких светильниках, потрескивая, горели свечи.

– Оставьте нас. – Встав, минг-баши отправил прочь воинов и, повернувшись к Раничеву, вытащил из ножен тяжелую широкую саблю. – Я узнал тебя, человек из будущего! – криво улыбаясь, тихо произнес он. – Ты пришел за моей жизнью?

– Скорее, за перстнем, – с усмешкой отозвался Иван.

– Для меня это все равно как забрать жизнь. – Абу Ахмет покачал головой. Пересекавший его левую щеку шрам, казалось, светился.

– Тогда скажи, как мне вернуться домой? Поверь, я вовсе не хочу ничего дурного.

– Домой, говоришь? – Задумчиво поглядев на Ивана, ордынец опустил саблю. – Впрочем – да… вряд ли тебе нужно сейчас что-то другое… – Он неожиданно улыбнулся. – Однако знай, что без перстня это невозможно, а я не собираюсь расставаться с кольцом, ибо только с его помощью можно…

Он осекся, быстро подойдя к окну.

– Кажется, боярин напрасно назвал это место спокойным, – прошептал он, оборачиваясь к Раничеву… И вдруг, дернувшись, повалился на пол…

Сорвавшись с места, Иван подхватил минг-баши на руки… и невольно отшатнулся, увидев торчащее из груди острие. Может быть, арбалет, из которого стреляли, оказался не таким мощным или сыграла свою роль стеганая накидка ордынца – войдя в спину, стальная стрела засела в теле, высунув наружу лишь окровавленный наконечник.

Вжжик!

Еще одна стрела влетела в комнату, поцарапав Раничеву щеку, и зло задрожала, вонзившись в стену.

– Карагач, – из последних сил прошептал умирающий минг-баши, глаза его стекленели. – Возьми… – Он протянул Ивану левую руку. – Возьми…

С хлюпаньем вырвалась изо рта его тягучая черная кровь, Абу Ахмет в последний раз дернулся и застыл, поникнув головою.

Раничев осторожно положил тело на пол и затравленно оглянулся. Что теперь? Бежать? Но что будет с Салимом? Его наверняка казнят, увидев мертвое тело тысяцкого. И этот еще, с арбалетом, на дереве… Нет, через окно нельзя, да и не пролезешь – узко. Раничев осторожно подошел к двери…

– А, черт! Ну как же…

Повернувшись, он быстро подбежал к мертвецу и стащил с указательного пальца на левой руке тускло блиставший перстень. Поднес его к самым глазам и, не в силах противиться нахлынувшему желанию, нащупал на своей груди глиняный ковчежец. Сорвав, бросил на пол, надавил сапогом. Хрустнув, разломилась на куски глина. Иван нагнулся и поднял с земли второй перстень, врученный ему Тамерланом. Такой же… Ну абсолютно такой же! Одинаковый… Нет, не совсем. Вот у этого вроде царапина на кольце под самым камнем, а у другого…

Коснувшись друг друга, перстни вдруг вспыхнули, словно газовая сварка! Схватившись за глаза, Раничев повалился на пол, и страшной силы взрыв потряс захваченный город. Взрыв этот был слышен и в дальних степях, и в горах, и в Сугдее. Подломились, словно спички, колонны, и на Ивана, громыхая, повалилась крыша. Уже вторая крыша за столь малое время. Не много ли? Да еще грохочет, змея!

Иван закрыл голову руками… Вокруг гремело, все сильнее и сильнее, только вот вроде на голову ничего не валилось – ни каменные плиты, ни тяжелые балки. Что ж, и на этом спасибо. Осторожно поднявшись, Раничев посмотрел вверх и увидел над собою темное затянутое грозовыми тучами небо. Полыхнула молния, грянул о землю ливень, а слева, из темноты, выскочило и с воем понеслось прямо на Ивана рогатое чудовище с пылающими глазами.

– О, Боже! – Отпрыгнув в сторону, Раничев бросился прочь, на бегу оглянулся. Никто его не преследовал, а рогатое чудовище, завывая, пронеслось мимо. Чудовище? – Да это ж троллейбус, Господи, – опускаясь на мокрый асфальт, прошептал Иван.

Мимо него, сигналя…