Шагнувший в небо

Глава 13 Изгнание

Что чувствует приговоренный к смерти за несколько минут до казни? Острое желание жить — во что бы то ни стало, вопреки всему. Дышать и наслаждаться жизнью. И острое сожаление о том, что все это — несбыточные мечты. Осталось совсем чуть-чуть, и у него отберут самое сокровенное, самое ценное. И это никак не исправить. Бороться бесполезно. Все равно казнь состоится.

Даила вывели из кабинета дознавателя и повели по длинному чистому коридору с темно-зелеными стенами. Он шел и никак не мог поверить в происходящее. Разве такое возможно? Как же так? Он ничего не сделал им плохого. Охотник выпустил Сирень, этот узелок развязал он, и он не проконтролировал, чтобы Сирень вернулась назад в свою клетку. А теперь Даил должен отвечать за эту ошибку? Но почему?

Хотелось плакать от обиды. Только слез не было. Глаза пересохли, точно древние горные реки.

Из коридора они попали к лифтовой площадке, стражник загрузил его в кабину, вошел сам и начал закрывать двери, затянутые металлической сеткой, когда появился давешний знакомый — усатый блюститель порядка.

— Погодь, — рявкнул он и втиснулся в кабину.

Бросил на Даила насмешливый испытующий взгляд и сказал:

— Толпа собралась знатная. И все жаждут крови. Заметь, парень, твоей крови.

От этих слов Даила бросило в жар, а ноги стали ватными, и он чуть не упал. Пошатнулся, но все же сумел взять себя в руки.

— Я слышал, начальник сказал, что Сирень удалось уничтожить. Но за это Горелистники потребовали такую сумму, что магистрат, вероятно, будет взвинчивать налоги, чтобы только расплатиться, — сказал усатый своему напарнику.

Второй стражник заскрипел зубами от злости и пнул Даила, чтобы хоть как-то отыграться на виновнике всех бед.

Но мальчик этого не заметил. Когда тебе предстоит сунуть голову в петлю, мелкие неприятности отступают на задний план, где их даже и не разглядеть.

Лифт, приводимый в движение паровым мотором, расположенным в подвале здания, скрежеща и подрагивая, начал спуск. Через несколько минут кабина в последний раз вздрогнула и остановилась. Стражники открыли дверцы и вытолкнули Даила в вестибюль управления, где его уже встречал вооруженный караул. Восемь стражников с ружьями за спинами и мечами в ножнах, в начищенных до блеска касках-луковицах мгновенно окружили его, отрезав от остальных сотрудников управления. Судя по гневным взглядам, которые те кидали в его сторону, только отряд оцепления спасал Даила от мгновенной расправы.

В вестибюле они не задержались и в окружении вооруженного караула отправились на улицу.

Усатый не обманул. Народу собралось море. Площадь перед управлением охраны правопорядка была заполнена взволнованной разноголосицей. От обилия лиц рябило в глазах. Даил попытался вглядеться в толпу и найти знакомых, но не смог. То ли зрение его подвело, то ли от волнения перед глазами началась карусель. Увидев арестованного, толпа взревела. И в этом реве было все: и обида, и боль, и восторг, и ненависть, и жажда крови. Они хотели, чтобы он умер. Они жаждали увидеть его болтающимся в петле. Они скандировали лозунги об отмщении.

Волна отчаяния захлестнула его. Если раньше он хоть на маленькую толику надеялся на спасение, то теперь надежда умерла. Помилования ждать не приходится. Он будет казнен. Если власти попытаются его отпустить, толпа сметет ограждение, расправится со стражей и учинит над ним самосуд. Его разорвут на клочки. Так что уж лучше в петлю головой, чем быть разорванным разъяренной толпой.

Они шли вдоль ограждения к виднеющемуся вдалеке помосту. И как же быстро они подсуетились: вот уже и помост сколочен, и петля болтается в ожидании клиента. «Оставь надежду всяк сюда входящий», — где-то читал он.

Дорога к эшафоту показалась длинной. Время словно замедлило бег, растянулось и стало вязким, будто медовая патока. Он шел, чеканя по-военному шаг, и каждый шаг отдавался у него в голове ритмичным пульсом. Шагами он отсчитывал последние секунды своей жизни. И несмотря на то, что все вокруг было таким ярким и правдивым, он не мог поверить в то, что это происходит с ним. Какой-то театр абсурда.

Почему эти люди так его ненавидят? Ведь он ничего плохого им не сделал. Во всем виноват охотник, он ведь только рядом стоял. Если бы он мог сейчас трезво мыслить, то понял бы, что толпа не его ненавидит, а самих себя презирает. За то, что убоялись, за то, что не помогли умирающим, за то, что не позвали магов раньше, за то, что не выгнали охотника, как только он появился в Темном городе. А ведь подозревали его, знали, что ничего хорошего он принести городу не может. И пускай за изгнание охотника они понесли бы наказание, но сколько монгов спаслось бы!

Неизбежное не остановить. Они все-таки дошли до помоста. Почетный караул рассредоточился вдоль деревянной площадки, снял со спин ружья и взял их на изготовку. Стражники помогли ему подняться по ступенькам и подвели к виселице, возле которой стоял палач — большой волосатый мужчина в черном кожаном фартуке и в маске, закрывающей лицо, — рядом с ним топтались с ноги на ногу шериф и магистр Темного города. Последний держал в руках свернутый в трубочку лист с приговором.

Как зачитывали приговор, Даил не слышал. Мыслями он витал где-то в облаках, старался расслабиться и принять предначертанное как должное. Вспомнил мать и отца. Хорошо, что они не дожили до этого времени, иначе бы в позоре искупались по самую макушку. А так никто плохого слова против них не скажет. Только разве что жалеть будут. Мол, такие люди хорошие были, а сын у них гнилая ветка — вон чего учинил. Он вспомнил Раду, и на миг ему даже показалось, что он видит ее в толпе. Она стоит окаменевшая, напряженно смотрит на него, боясь отвести глаза. Пытается запомнить каждую клеточку его тела, каждый вздох, каждое мгновение — ведь оно последнее на Земле. Глаза у нее расширены и напоены болью. Она не верит в то, что это происходит наяву. Даил моргнул, и видение исчезло. Он потерял Раду и, как ни искал в толпе, найти не мог.

Приговор зачитан. Толпа замерла в предвкушении. Шериф и магистр отступили в сторону, вперед вышел палач. Он двигался быстро, — и откуда столько прыти в столь грузном мужчине, похожем на ленивого медведя? Он подвел Даила к виселице, ловко надел петлю на шею, затянул потуже и отступил в сторону.

У мальчика перехватило дыхание. Неужели все? Последние несколько секунд жизни. Как же глупо все заканчивается. Разве так можно? И зачем он тогда пришел на свет? Неужели ради того, чтобы пожить чуть-чуть и, так ничего и не увидев, раствориться во тьме небытия? Слезы все-таки выступили из глаз.

Палач отошел в сторону. На помосте возник барабанщик, зазвучала нервная дробь. Сейчас под ним раскроется яма, и он рухнет вниз. Петля затянется на шее, шейные позвонки сломаются, и он умрет. Быстро или в мучениях — другой вопрос.

Говорят, что перед смертью вся жизнь пробегает перед глазами. Но ничего такого Даил не увидел. Наоборот, в голову лезли всякие глупости. Он вспомнил, что так и не успел отнести ростовщику деньги, и теперь тот взвинтит проценты и платить придется сильно дороже. Он вспомнил, что забыл постирать единственную приличную рубашку, и теперь не в чем идти на свидание с Радой. Он вспомнил, что так и не успел попробовать вкус пива, а ведь его друзья-товарищи уже вовсю пьют его да нахваливают.

Барабан умолк, настил под ним дрогнул.

Вот и все.

Громыхнул выстрел, перебитая веревка упала, больно ударив его по спине. Пропасть под ним разверзлась, и он полетел вниз, теряя сознание.

Никто ничего не понимал. Что происходит? Почему так?

Даила быстро извлекли из-под помоста и вернули назад. Толпа неистовствовала, требуя мести. Палач растерянно крутил в руках перебитую веревку. Приговор дрожал на ветру в руках магистра, словно лист позавчерашней газеты, годный разве что на растопку камина. Шериф крутил головой по сторонам, пытаясь найти, откуда стреляли. Никто из них и не подумал спрятаться, — вдруг следующими выстрелами невидимый стрелок попытается отправить их на тот свет! Караул охраны возле помоста взял толпу на прицел.

— Казнь отменяется! — прокатился над площадью голос.

Толпа взорвалась разноголосицей и пришла в движение. Люди крутили головами, пытаясь понять, откуда доносится голос, и так и не могли понять. Казалось, он идет отовсюду одновременно.

— Кто это говорит? — крикнул шериф. — Выйди покажись!

— Вели своим людям расступиться. И пусть не дергаются. Это чревато. У меня в руках очень опасная штука: если вы попытаетесь причинить вред мальчишке или мне, то, поверьте, Сирень покажется вам детским лепетом. Город не выдержит Урагана Хаоса.

Последние слова толпу напугали. И было чем. Никто никогда не видел Ураган Хаоса в действии, но все знали, что по разрушительной силе это самое мощное заклинание из существующих. Отведать его действие на собственной шкуре никому не хотелось.

— Почему мы должны верить, что ты говоришь правду? — спросил магистр Сур Ламий.

— А вы проверьте, — усмехнулся невидимый голос.

Магистр скривился. Проверять ему не хотелось. Он кивнул шерифу, который приказал стражникам пропустить человека.

— Спускайся. Тебя никто не тронет, — пообещал магистр.

Прошло несколько минут, прежде чем возле помоста появилась высокая фигура в черном плаще и широкополой шляпе; за спиной у человека висело ружье, а в руках знакомая веревочка с узелками, которые он теребил толстыми пальцами.

Даил, все еще не верящий в свое чудесное спасение и ожидающий, что скоро с наглецом, посмевшим бросить вызов городу, расправятся и казнь продолжится, тут же узнал человека в шляпе. Крис Кортатос, свободный охотник, заступился за него. Даил почувствовал захлестнувшую его волну радости. Теперь он не сомневался, что никакой казни не будет. Он будет жить.

Охотник тяжело поднялся на помост и встал перед магистром Суром Ламием.

— Кто ты? — спросил магистр, окидывая недоуменным взглядом человека в шляпе.

— Я? — усмехнулся Крис. — Свободный охотник Крис Кортатос к вашим услугам. Пришел спросить, по какому праву вы поволокли на эшафот моего ученика. Разве вы не знаете, что ученик свободного охотника не подсуден городским властям? Только магистры гильдии могут судить охотников и их учеников.

По лицу магистра Ламия пробежала тень, К такому повороту событий не был готов никто, даже Даил. Он — ученик охотника. Вот это поворот событий. Он стоял, вытаращившись на охотника, и даже рот открыл от удивления.

— Даил Орлин ваш ученик? — уточнил шериф.

— Да. Он мой ученик. И я не понимаю, как вы осмелились тащить его на виселицу. Вы нарушили закон.

— Вы с учеником выпустили в город Сирень. Маги Горелистники с трудом сумели с ней справиться, — заявил магистр Ламий.

— Это издержки производства. И я не обязан перед вами отчитываться. Сирень должна была уйти сама, но, видно, в городе слишком много грехов за последнее время накопилось, что Сирень задержалась здесь. Меня не было в городе, иначе я быстрее справился бы с проблемой, чем эти недоучки Горелистники.

Магистр не знал, что сказать в ответ.

Крис обвел взглядом толпу и людей, стоящих на помосте.

— Я забираю мальчика, и не пробуйте мне мешать.

— Мы не можем отпустить мальчика просто так. Он член общины Горнила. Хоть и твой ученик, — возразил ему шериф.

Он обернулся к усатому стражнику, стоящему дальше всех, и приказал:

— Найди мастера-наставника этого мальчишки и старейшину Горнила. Немедленно.

Усатый козырнул, принимая приказ, и бросился его исполнять.

Скоро мастер-наставник Шарир и старейшина общины стояли на помосте возле шерифа. Он вкратце обрисовал ситуацию, в которой они оказались, хотя и так было ясно, что Шарир и старик все знают и понимают без пояснений.

— Мы не можем казнить мальчика. Но он совершил преступление против своей общины. Поэтому мы не можем отпустить его безнаказанным. Что посоветуете, сары?

Слово взял старейшина общины Горнила — древний, но очень крепкий старик с морщинистым лицом.

— Я требую изгнать Даила Орлина из общины и вымарать его имя из всех летописей и документов города.

Мастер-наставник Шарир поддержал предложение старейшины.

Шериф обернулся и посмотрел вопросительно на магистра. Сур Ламий сделал очень серьезное лицо и заявил:

— Что ж, так тому и быть. Даил Орлин, община Горнила изгоняет тебя. Отныне ты не имеешь права считаться членом этой семьи. Ты свободен, но в течение трех часов должен покинуть Темный город.

С Даила сняли путы. Он стоял счастливый и живой. Его изгнали из общины Горнила, в которой состояли его отец и деды, но для него это был пустой звук. Он не знал, чем ему это грозит.

— Ты свободен, мальчик, — сказал ему шериф.