Сферы Рапа-Нуи

Глава V

Маева задергалась, но этнограф сжал ее еще крепче, а потом прошептал на ухо:

— Молчи! Ради бога, молчи! «Он» не знает о нашем присутствии, а если ты закричишь, мы пропали…

Мало-помалу она затихла и кивнула головой в знак того, что поняла. Христиан отпустил ее, и учительница, резко повернувшись, прижалась к его груди.

— Бежим, Крис! — пробормотала она, задыхаясь от волнения и страха.

— Нет, Маева. Я хочу понять… Не шевелись…

Он слегка оттолкнул ее, а сам приблизился к окну. Подняв голову, Денуае глянул в щель занавеси. Некто чудовищный слегка переместился и встал в профиль. Это была настоящая карикатура на человека. Длинный профиль с загнутым то ли клювом, то ли мордой. Существо было ростом около двух с половиной метров. Христиан видел только его правый огромный глаз, расположенный где-то на уровне виска. Зобастая шея поднималась над серо-коричневыми чешуйчатыми плечами и была покрыта как бы светящейся эмалью. Слишком длинные руки оканчивались когтистыми пальцами, между которыми растягивалась желтая перепонка. Что касается ног, то они не отличались бы от человеческих, если бы не имели плоских икр и длинных ступней с перепонками, напоминающих ласты.

На монстре не было ничего, кроме небольшой перевязки на шее, с которой свисала четырехугольная коробочка. От покрытой то ли крупными чешуйками, то ли костяными пластинками шеи вдоль позвоночника спускался вниз зубчатый гребень.

Худая, обряженная в сильно поношенное платье, потерявшее свой первоначальный цвет, старая Тюпютахи, тряся седыми волосами, перевязанными какой-то тряпочкой, с явным интересом склонилась над столом. Ее шныряющие глазки внимательно изучали небольшие цветные прямоугольнички, которые разложило перед ней существо. Присутствие этого кошмарного создания, кажется, не вызывало у нее никаких эмоций. Она слушала его тяжелый свистящий голос и следила за тем, как оно передвигает когтем один прямоугольник к другому. Затем старуха собрала прямоугольнички, сложила их стопкой и засунула в щель в стене за этажеркой, на которой стояла щербатая эмалированная кастрюля.

Существо сняло коробочку, висевшую у него на шее, и поставило ее на край стола. Сев на подобие стула, старуха, положив локти на стол, внимательно уставилась на этот предмет. Коробочка испускала голубоватое свечение, наполнившее комнату, и мягко гудела.

Тюпютахи стала напевать с закрытым ртом, восхищенно глядя на четырехугольник. Время от времени она что-то бормотала и снова продолжала свой странный ритуал. Так продолжалось минут двадцать, после чего коробочка перестала гудеть и сияние погасло. Гигант с загнутым клювом забрал четырехугольник и направилось к двери. Тюпютахи тоже вышла из состояния экстаза и поднялась. Существо, обернувшись, бережно поддержало ее под локоть своей когтистой перепончатой лапой.

Христиан и Маева спрятались за крупный обломок скалы. Старуха вышла на порог, осмотрела склон Рано Као и подала знак. Существо, пригнувшись, вышло из низкой двери, обогнуло колдунью и двинулось вниз, блестя в лунном свете чешуей и бросая кружевную тень своим гребнем. Тяжелым и неловким шагом прошло оно едва не в десяти метрах от прятавшихся. Миновав вершину холма, монстр стал спускаться к пляжу Хангапико, примерно в одном километре к югу от лагеря. Силуэт его на некоторое время застыл на уровне воды, а затем в сотне метров от берега появилось светлое пятно. Снизу поднимался странный зеленоватый свет. Тогда чешуйчатый гигант вошел в океан и двинулся дальше, а когда вода достигла груди, нырнул и скрылся.

Христиан и Маева обменялись растерянными взглядами. Еще минуты три зеленоватый свет сочился из глубин, затем несколько раз мигнул и исчез.

Маева, дрожа, вцепилась в руку Христиана.

— Теперь ты понимаешь, Крис, — шептала она осевшим от страха голосом, — почему полинезийцы верят в реальность существования Аку-Аку?

— Видишь ли, — попытался улыбнуться он, — это существо ведь было совершенно реальным, но тебе просто не хочется в него верить…

— Да я и не говорю, что этот монстр и есть настоящий Аку-Аку. Это аборигены считают его духом.

Все было совершенно логично, но этнограф промолчал. Они вернулись к хижине, и Христиан тихонечко выключил магнитофон, стоявший под окном. Маева сделала над собой титаническое усилие, чтобы выглядеть как обычно, прежде чем постучать в дверь. Старуха открыла, и тут же им в нос ударил резкий запах гнилой рыбы, йода и аммиака. Существо буквально пропитало этим запахом стены и все находящееся внутри лачуги. Старуха сморщилась в улыбке, когда увидела за спиной Маевы этнографа с магнитофоном и свертком под мышкой.

— Сеньор Денуае принес тебе великолепные штаны, Тюпютахи, — с ходу начала учительница.

Эта приятная новость вызвала у старухи еще более широкую улыбку, обнажившую во рту два ряда блестящих черноватых зубов. Благодаря авторитету голубых джинсов она закивала и счастливо забормотала:

— Входите, входите… Мой Аку-Аку сказал правду!

Этнограф заморгал, но промолчал. Он опустился на каменную скамью рядом с этажеркой и осторожно бросил взгляд на то место, где старуха спрятала пластинки, полученные от чешуйчатого существа.

— Ну и что же сказал тебе твой Аку-Аку? — небрежно спросил он, как бы не придавая этому значения.

— Сказал, что ты придешь, сеньор Теснуае.

— Он знает мое имя?

— Нет. Он его не знает, но сказал, что скоро придут extranjeros и принесут мне подарки.

Точность этого «пророчества» сильно взволновала этнографа.

— Почему же он был в этом так уверен?

Она посмотрела на француза удивленным взглядом, прежде чем уверенно ответила:

— Нас немного на Te Pito o te Henua, кто умеет петь ронго-ронго, и ты был должен обязательно прийти, чтобы увидеться со мной.

Она подумала и вернулась к штанам, которые привлекали ее больше всего:

— Это прекрасный подарок. Я спою тебе старые песни…

Без ложного стыда она задрала свое платье, чтобы не мешкая надеть штаны.

— Тюпютахи!.. — с упреком воскликнула учительница.

Старуха остановилась, пожала плечами и, захватив штаны, направилась к чулану, который служил и курятником, закрыв за собой дверь.

— Сходи-ка, составь ей компанию, да постарайся задержать ее там подольше, — посоветовал по-французски Денуае.

Оставшись один, этнограф слегка сдвинул кастрюлю на этажерке и ощупал камни стены. Он тут же обнаружил объект своих поисков, спрятанный в щель. Это была стопка опалесцирующих пластинок, размером с игральную карту, но толщиной в полсантиметра. Взяв одну, он посмотрел на просвет у масляной лампы. Плотный прямоугольник был диапозитивом. На нем проступило собственное изображение этнографа, на других — лица членов экспедиции и английских летчиков. Все они были отсняты под необычным углом. Было такое впечатление, что все изображенные на диапозитивах стояли в кружок, склонив головы над объективом фотоаппарата, лежащего на земле! В круглом просвете, который образовали их лица, был виден клочок голубого неба. На снимках, помимо группы, были изображения Жанны, самого Денуае, летчиков, археологов…

Денуае тотчас понял, почему снимки сделаны под таким странным углом: ведь они поодиночке и группами склонялись над найденным ящичком. Этот механизм с зеленоватой массой внутри был просто-напросто приспособлением для фотографирования. Но, более того, он мог передавать изображение на расстояние…

Как же монстр получил эти диапозитивы и с какой целью передал их старухе? Мысль об этом повергла Христиана в состояние ступора. Поразмыслив, пока женщины возились за перегородкой, он положил диапозитивы обратно. Едва успел он это сделать, как дверь чулана отворилась и перед ним предстала гротескная фигура старой Тюпюта-хи. Она заправила рваное платье в голубые джинсы, которые подвязала вокруг талии веревочкой. Складки платья, свернутого рулоном под штанами, придавали ей вид тучной матроны, гордой своей элегантностью.

— Эти штаны сидят на тебе, как перчатка, — польстил этнограф, соображая, как предпочтительнее выразиться, если речь идет все же не о перчатке, а о штанах.

— Хорошо бы, если ты подарил бы мне пояс, тогда будет еще красивее, — запопрошайничала она, принимая разные смешные позы.

— Хорошо, хорошо, обещаю, — согласился он. — А скажи мне, Тюпютахи, как выглядит твой Аку-Аку?

— Я не знаю.

— Но ведь он, по твоим словам, бывает у тебя, — удивился он.

— Да, и часто. Но когда он приходит, то принимает вид Tangata manu. Так что никто не знает, как он выглядит в действительности.

— А что, его настоящий облик не похож на Tangata manu? Разве он не «человек-птица»?

— Но Tangata manu не может летать на своих крыльях, а мой Аку-Аку летает…

— Ну и на чем же он летает?

— На шарах. На прозрачных шарах… Ты что, проспал вчера?..

Несмотря на бедность своего словарного запаса, старуха изъяснялась совершенно четко, но говорила сплошными загадками. Этнограф не сразу понял смысл ее замечания.

— Ты говоришь о светящихся шарах, которые?..

— Да, конечно. А про пояс ты не забудешь?

Он нетерпеливо пообещал не забыть и, оценив комичность ситуации, снова спросил:

— Можешь описать мне твоего Аку-Аку?

— Он большой. Очень большой, — сказала она, подняв руки над головой. — У него хороший клюв. Это очень красивый Tangata manu.

Этнограф проверил, работает ли магнитофон, и продолжал расспрашивать:

— А как ты его называешь?

— Этого я не могу тебе сказать, это — табу.

— Ну хорошо. А скажи тогда, он приходит к тебе каждый раз, когда ты его позовешь?

— Нет. Но вот уже десять дней как он приходит часто, даже когда я его не зову. Он был у меня сегодня вечером. Разве вы не встретили его?

Они отрицательно покачали головами перед этой святой простотой.

— Скажи, пожалуйста, а разве сегодня вечером… не табу то, что ты нам рассказываешь?

— Он сказал мне, чтобы я правду отвечала extranjeros, и тогда у меня будет «хороший шанс».

— Он так прямо тебе и сказал? — удивился этнограф. — Разве он знает, зачем мы на Te Pito o te Henua?

— Да. Вы ищете ронго-ронго.

Христиан достойно выдержал этот удар и спокойно выложил на стол три увеличенные фотографии ронго-ронго, обнаруженных в пещере на Моту-Нуи. Тюпютахи долго рассматривала снимки, поворачивая их и так и эдак, потом положила перед собой поудобнее и начала петь вибрирующим голосом.

Этнограф и учительница раскрыли рты. Каким образом старуха могла понимать значение этих идеограмм, отличающихся от известных ронго-ронго на дереве? Ведь только те она и могла знать?

Песня ее была ни на полинезийском, ни на диалекте, которым пользуются жители острова Пасхи. Это было что-то другое, хотя и попадались отдельные полинезийские слова.

— Ну вот, — закончила она, спев выбранные Христианом наугад образцы.

— И ты понимаешь эти ронго-ронго? Ты действительно понимаешь их смысл?

— Да. Мой Аку-Аку вложил его в мою голову.

— В твою голову? — переспросила учительница.

— Да. С помощью такой штуки, — она изобразила пальцами прямоугольник. — Это заблестело и вошло мне в голову. Это легко. Это приятно. Это теперь поет в моей голове.

Маева бросила вопросительный взгляд на Денуае, а тот, чтобы старуха не поняла, ответил ей по-французски:

— Существо показывало Тюпютахи что-то вроде светящегося прямоугольника. Ты в этот момент, испугавшись, пряталась за скалой. Объект испускал голубоватое свечение и, казалось, загипнотизировал старуху. После ощущений, которые она нам сейчас столь наивно описала, можно предположить, что речь идет о каком-то гипнографическом аппарате, об инструменте, способном зафиксировать в ее мозгу песни и даже, может быть, смысл ронго-ронго, найденных нами на острове. Удивительнейшая вещь!

— А ты можешь пересказать нам смысл песни? — обратился он к аборигенке.

— Здесь говорится о каких-то великих делах, — предупредила она, прежде чем переводить идеограмму, а затем начала:

— Т’RUV поднялся очень высоко. Дома упали. Т’RUV все поднимался, а дома опускались вместе с холмами. M’houn ушел вместе с Bagivma; другие были мертвы. Живые пошли к большой земле в сторону восхода, к земле, где жили маленькие дикие люди. Новая жизнь началась для этих M’houn, но затем Т’RUV покрыл горы. Все.

— Спасибо, Тюпютахи. Конечно, — вздохнул этнограф, — все это очень интересно, но позволь спросить тебя об этом исходе. И вообще, кто были эти «M’houn»?

— Люди, — ответила старуха. — Люди, немного похожие на Tangata manu.

— А T’ruv, это Tirouvi? То есть «потоп»? — спросила учительница, которая, конечно, поняла это полинезийское слово.

— Итак, — констатировал Христиан, — эта история начинает приобретать более четкую форму. «Холмы опускались…» Может, там сказано, что их поглощал потоп? Или они опустились в связи с геологическим катаклизмом? Продолжай, Тюпютахи…

— Bagivma, — продолжала старуха, — это шары, которые летают.

— Светящиеся шары? — удивленно воскликнул Денуае. — Но как этот древний текст может сообщать об аппаратах, способных переносить по воздуху людей, пусть даже и отличных от нас, но все же современников потопа?!

— Ты просил меня объяснить ронго-ронго, я тебе и объясняю. Дай мне другие, и я тебе их пропою.

— Завтра я тебе принесу фотографии многих ронго-ронго. Ты можешь держать их у себя столько, сколько нужно, чтобы перевести. А, кстати, твой Аку-Аку придет завтра?

— Manana? Guien sabe? Он приходит, когда захочет.

— Если вдруг он придет, скажи ему, что я хотел бы с ним встретиться, — проговорил он после короткого колебания.

Учительница, услышав эти слова, беспокойно вздрогнула. А старая полинезийка отрицательно помотала головой, не выказывая никакого удивления.

— Он не хочет тебя видеть. Может быть, позже. Он мне сказал об этом перед тем, как ушел.

— Любопытно, — пробормотал этнограф, как бы про себя. — А ты понимаешь, что он говорит? Кстати, на полинезийском или на… современном языке? Или на каких-нибудь других языках?

— Конечно, я его понимаю. Несколько раз разговаривала с ним на испанском. А однажды он принес книги, разложил их на столе, пока мы разговаривали. Они были в сумке из стекла.

— Как это из стекла? Ты хочешь сказать — в прозрачной сумке?

— Да. Но она была закрытая и мокрая. Он разрешил мне их посмотреть. Там были картинки — большие дома, люди, огромные джипы, еще больше, чем у губернатора.

Этнограф нарисовал грузовик в блокноте.

— Такие?

— Да. Такие джипы. А в одной книге были цветные рисунки. Он сказал, что это Рапа-Нуи, но очень маленький, — с пренебрежением проговорила она. — Было еще много других рисунков.

— Может быть, это был атлас? — удивленно спросила Маева. — Где же он взял эти книги?

Старуха усмехнулась своими тонкими губами.

— Он сказал, что… украл их на других островах. Он очень сильный, мой Аку-Аку, — с восхищением уточнила она. — А теперь я устала и хочу спать… — закончила Тюпютахи без перехода.

Этнограф поднялся.

— Завтра мы принесем тебе много фотографий ронго-ронго.

— А подарок?

— И подарок, — пообещал он.

Шаги этнографа и учительницы мало-помалу затихли на склоне Рано Као, и тогда из-за одного обломка скалы медленно поднялся чудовищный силуэт. Странное существо повернуло голову в сторону берега, провожая взглядом молодых людей, и его правый глаз при этом горел, как рубин.

Тангата Ману издал нечто вроде кряканья и неуклюже, вперевалку направился к лачуге старухи. Затем заскреб когтями по дереву двери. Старая Тюпютахи немедленно открыла и приняла так называемого своего Аку-Аку с выражением живейшего удовлетворения.

— Входи Коалт-Иоха… Они только что ушли… Я им рассказала все, что ты велел.

Монстр издал глухое ворчание и согнулся, чтобы проследовать за Тюпютахи в ее более чем скромный домишко. Сверкающее тело существа издавало совершенно тошнотворный запах «тухлятины».