Сеть миров

VI

С заходом солнца прекратился снегопад, унялся ветер. Костер, потрескивая, горел жарко и отбрасывал на стены пещеры яркие отсветы. Желудок Гранта сыто урчал. Удивляясь собственному приподнятому настроению, юноша поковырял грязным пальцем в зубах, где застрял свиной хрящик.

Натруженные за день мускулы приятно болели, и Грант позволил себе большой глоток кислого вина из заплесневелого кожаного меха.

Взяв в руки металлическую шкатулку, Грант поиграл с саламандрой — потыкал в нее веткой, за что рассерженная рептилия дохнула на него красным пламенем. Юноша вовремя отдернул пальцы, а после задобрил ящерку порцией свежих стружек. Саламандра охотно их слопала и выпустила из ноздрей струйки дыма.

Она олицетворяла все, что в этом мире тревожило Гранта. По законам объективной реальности волшебной ящерки попросту не должно было существовать. Как не должно было существовать ничего из встреченного по пути Г рантом: варваров с их жестокими обычаями, чудовищного берлекота, свирепых святых Аль’кагара. Не могло быть и заклинания, которое Эйкер прочел над стрелой.

Либо Грант спятил и происходящее с ним — плод воспаленного разума, либо он вменяем, но тогда его неким немыслимым способом из родного мира перенесло… В общем, куда-то перенесло.

— Эйкер, что это за страна? — спросил Грант.

— Тер-Клосскрасс, независимое государство тирана Хельбиды в На’тунии. Ты заблудился или как?

— Или как. — Грант снова принялся ковырять в зубах.

Эти названия ровным счетом ничего не говорили. Они даже звучали не по-английски, хотя Эйкер безупречно говорил на родном языке Гранта. Ну, не то чтобы безупречно; пожалуй, это какой-то грубый диалект. Должно быть, в этом и таится ключ к тайне происходящего.

— Эйкер, как получается, что ты разговариваешь на кстилпроф… то есть на хииопмерт…

Грант замолчал и вытер внезапно покрывшийся испариной лоб, а Эйкер даже оторвался от заточки меча и оторопело взглянул на попутчика:

— На чем, на чем я разговариваю?

Грант точно знал, о чем хочет спросить, мысль четко оформилась в голове. Английский, язык отцов, язык Шекспира… Грант ведь прошел курс литературы в Колумбийском университете. Английский язык. Так, надо собраться и медленно произнести: АНГЛИЙСКИЙ!

— УЗКИНПП!

— Отдай-ка вино, — велел Эйкер. — И поспи.

— Нет-нет, Эйкер, постой! Разве ты не слышал о… моей стране? Наша столица — Ртиидбкс… а я живу в…

Грант не договорил, потому что не хотел услышать то, что получится. С языка обязательно сорвалось бы нечто, даже отдаленно не похожее на «Нью-Йорк». Как же так? Почему он не может произнести слова, которые отчетливо звучат в мозгу?

Что с ним такое? Амнезия? Или… Гранта посетила внезапная догадка: он говорит вовсе не на английском!

— На каком языке мы с тобой общаемся? — спросил Грант у Эйкера.

— Во дает! На верхнена’тунийском, конечно же. Ты совсем дурак или прикидываешься чужеземцем? Меня не проведешь. Ты родился здесь, на этой земле, и говоришь без акцента, не то что я. — Он громко хлопнул себя по груди. — Я чистокровный инин. Когда был мальчишкой, меня выкрали из племени и продали в рабство. Повзрослев, я нашел тех работорговцев и убил, а после подался в наемники. Тогда и выучил на’тунийский. Но так чисто, как ты, я на нем болтать все равно не могу.

Ну нет, Грант О’Рейли родился не здесь, и «здесь» — вовсе не его мир. Это совершенно другая вселенная, удаленная от его мира во времени и пространстве. Ничего конкретного, впрочем, Грант сказать не мог — Лавкрафта он не читал очень давно, — хотя в общих чертах догадка показалась правдоподобной.

Она же объясняла трудности перевода, точнее, их полное отсутствие. Грант запросто изъяснялся на языке этого мира или отдельной его части. Это все равно что настроить радио на другую частоту: провода и лампы все те же, но стоит повернуть ручку, и из динамика летят другие слова, вещает иная станция. Вот и Гранта как будто настроили на частоту этого мира, где просто нет таких слов, как «английский» и «Нью-Йорк». Они сохранились только в мозгу самого Гранта, в виде абстрактных понятий.

Все это здорово сбивало с толку.

От тепла и вина в голове приятно потяжелело. Грант вытащил из поклажи большой кусок побитой молью медвежьей шкуры и завернулся в него. Потом вдруг вспомнил еще кое-что, не дававшее покоя. Приподнявшись на локте, спросил:

— Эйкер, что за люди нам встретились?

Наемник гортанно зарычал, словно тигр или леопард, и плюнул в огонь.

— Аль’кагарские людоеды, бич этих поганых лесов! Ловят и проверяют всякого, кто забредает в их владения. Проиграешь — съедят. Вера у них такая. — Эйкер снова плюнул в костер, словно пытаясь избавиться от неприятного привкуса во рту. — В долине этих чертей еще больше, но утром мы покинем их землю.

Гранту стоило героических усилий не уснуть, пока он плотнее укутывался в медвежью шкуру. Наконец, оставив снаружи лишь кончик носа и разомлев в тепле, юноша провалился в небытие.