Сердце Дэва. Искатель

Глава 13. Как-то раз…

Через прихожую, вслед за Валенбергом, Мила вошла в столовую. Здесь было немного опрятнее, хотя пыль покрывала лакированную мебель толстым слоем, сделав еë матовой. Зато в следующей комнате, гостиной, опять всë свободное место заняли книги, а на стенах плотным ковром висели ножи и кинжалы, топоры и мечи, пистолеты и пистоли. Столько оружия Мила видела разве что на военных парадах.

Особое место, прямо над камином, занимал молот. Чëрную головку его, весом не меньше пуда, обильно покрывали длинные тонкие шипы. Будто дикобраз какой-то. Рукоять же, пусть и такая же чëрная, была покрыта магическим песком, который переливался и мерцал даже в самом тусклом свете. Лишь две ложбины под ладони оставались одного цвета, под каким бы углом на них не смотреть.

— Ну идëмте же! — простонал нетерпеливо Валенберг. — Почему вы на лекциях столько интереса не проявляете?

— Это тоже у кого-нибудь украдено… То есть, из какой-нибудь экспедиции привезено?

Валенберг взглянул на молот, потом на Милу и сухо пояснил:

— Во-первых, Отто Гербертович никогда ничего и ни у кого не крал! Будет ещё смазливая кокетка честь великого искателя порочить! А во-вторых, этот молот принадлежал одному из пращуров господина Вернера ещë во времена Пагонежа.

— Так давно? — поразилась Мила.

— Да, тринадцать веков, ни много ни мало. Звали того прекрасного человека Яромир Грузный, и был он тысяцким в княжьей рати. Именно о нëм упоминается в летописях монаха Енакия. «И собрал княже Всеволод Ясный Сокол обоз без злата, и повелел Яромиру да Святозару, воинам своим верным, до Пагонежа идти, да передать кагану дань новую. И повелел весть братиям своим передать, что Адамар отныне вольный город. И не будет впредь над вольным градом власти ни Пагонежской, ни ханской», — процитировал по памяти Валенберг, призадумался и пояснил: — Может, не точно, но близко к тексту.

— Тринадцать веков, — протянула Мила, будто по звуку пытаясь понять, насколько это большой срок.

— Пойдëмте уже! Сколько можно, в конце-то концов?

Кабинет, куда так настойчиво приглашал Валенберг, находился сразу за дверью. Там так же было темно, пространство сужалось из-за книжного завала. В большой нише виднелся глобус, а стены вместо обоев покрывали схематичные карты островов.

Вернер сидел в глубине кабинета. Не за столом — тот скрылся под одним из книжных холмов. Искатель развалился в просторном мягком кресле с обивкой из красной кожи. Худосочный, сморщенный, больше похожий на мумию. Остатки седых волос у него на голове ярко выделялись на смуглой залысине. А крохотный пенсне на кончике носа напоминал массивную бородавку.

Единственным источником света в кабинете был торшер на изящной ножке, склонивший плафон к книге, что держал Вернер у себя на коленях. Искатель закрыл еë сразу, как только вошли гости, и взглянул на них серыми блеклыми глазами.

— Господин Вернер, — поклонился Валенберг. — Простите, что заставили вас ждать. Госпожа Рябова была положительно потрясена вашим собранием диковинок.

— Оставь нас, Густав, — медленно велел Вернер басовитым, слегка хрипловатым голосом. — Пойди лучше приготовь чаю. У нас с Милой будет очень серьëзный разговор.

Валенберг, едва успев выпрямиться, вновь склонился и покинул кабинет. Прикрыл за собой дверь.

Только теперь, с его уходом, Мила ощутила, как легко стало дышать. Она прошла по кабинету и остановилась у странной на вид вещицы. Несколько проволочных обручей один другого меньше, собранные вокруг золотого шарика. Мила лишь слегка коснулась конструкции, и все обручи зашевелились, закрутились. Из хаотичных движений скоро отчëтливо проявилась сфера.

— Ой! — пискнула Мила.

— Занятная игрушка, не правда ли? — вкрадчиво спросил Вернер.

— Это тоже какой-то артефакт давно вымершего племени?

— Нет, это изобретение наших мореплавателей. Если пустить на сферу луч света, она отразит звëздное небо экватора нулевой долготы в день летнего солнцестояния. Смотри.

Вернер повернул плафон к сфере, и тут же все стены кабинета, потолок и завалы расцвели бурным соцветием белых и жëлтых точек, туманных облаков. Раскрыв рот, Мила крутила головой и не могла поверить, что видит это своими глазами.

— В живую это ещё красивее, — удовлетворился еë восхищением Вернер. — Когда стоишь на палубе, вокруг бескрайний океан, команда уже спит. И небо. Везде, куда не посмотри. Над головой, у горизонта, в воде. Не сомневаюсь, ты когда-нибудь сама всë увидишь.

— Думаете, я стану искательницей? Я вот как-то уже сомневаюсь, — грустно сказала Мила, глядя, как замедляется сфера и тает небесный атлас.

— У тебя нет другого пути. Помню, когда видел тебя в последний раз, ты горела этой мечтой.

— Это было давно. Уже лет десять прошло. Я выросла и многое поняла. Путешествия слишком опасны. Они приносят родным много боли. Разве это стоит того, чтобы увидеть ночное небо посреди океана?

Вернер рассмеялся, хоть и походил его смех на сиплое карканье. Потом откашлялся и произнëс:

— Девочка, жизнь — несправедливая штука. Приносить боль родным можно вообще ничего не делая. Но никогда и ничто не сравнится с радостью от возвращения из долгого плавания.

— А если возвращения не будет? — спросила Мила, и голос еë дрогнул.

— Ты об отце печалишься? Понимаю. И это совершенно нормально.

— Вы думаете, с ним всë в порядке? Он вернëтся?

— Мне этого неведомо. Опасность идëт с ним рука об руку, и только Дэву известно, что будет дальше. Но Афанасий опытен и умëн, его так просто не взять. Помни об этом.

— Я не могу просто так сидеть и помнить. Я должна что-то делать. Но всё не получается. За что ни возьмусь, всë время какая-то стена на пути вырастает. Я пыталась уговорить Великого Князя Михаила снарядить спасательную экспедицию, но он только посмеялся надо мной. Мама пыталась добиться от Хопфа того же, но тот лишь развëл руками.

— Хопф отличный учëный, но тот ещё карьерист. Насколько я помню, за время своего руководства он отправил всего три спасательные экспедиции. И то на помощь искателям из знатных родов. Так что, если Афанасия не посвятят в какие-нибудь графья или бароны прямо сейчас, то можно и не надеяться на спасение.

— Но это невозможно! — всплеснула руками Мила.

— Именно! Поэтому оставь пустые переживания об этом. Только зря терзаться будешь.

— И что же мне делать?

Мила напряглась. Она прекрасно понимала, что Вернер ей собирается сказать. Смириться и ждать. Но согласиться с таким невыносимо, а спорить с великим искателем — это вопиющее неуважение. И что же делать?

— Мой дорогой друг Густав, который сейчас подслушивает под дверью, в скором времени отправляется в Порт-о-Лейн. — На этих словах за дверью что-то грохнуло. — Его дальнейший маршрут лежит на юг к архипелагу Москитов, но сделать небольшой крюк по Бушующему океану он непрочь.

Ответ оказался для Милы настолько неожиданным, что не верилось своим ушам. Она так и застыла, вздëрнув брови. А сердце в груди заходилось от радости.

— Спасибо вам, — выжала из себя Мила, а вместе с тем и из глаз потекли слëзы. — Спасибо вам огромное! Я просто не знаю, как вас благодарить! О Дэв! Неужели это правда?

Вернер помахал ладонью, чтобы она успокоилась и дослушала.

— Меня не надо благодарить, — сказал. — Я всего лишь старый затворник, который передал послание скромного профессора, ужасно сожалеющего о своей несдержанности.

— Валенберг… То есть, профессор Валенберг сам это предложил? — поразилась Мила ещё больше и едва не выпалила: «Этот мерзкий старикашка?».

— Да. Вчера вечером явился ко мне весь избитый и с порога принялся рассуждать, что совет — это никчëмные бюрократы, и он сам отправится на поиски Афанасия Рябова.

— Правда? Очень на него не похоже.

— Я и сам его никогда таким заведëнным не видел. Но тому была очень весомая причина, — Вернер сложил перед собой ладони в замок и отрывисто произнёс: — Фринн.

— Да-да, профессор как раз говорил, что вы можете мне рассказать какую-то мрачную историю про Казимира Всеволодовича.

— Семь лет назад Фринн пришëл ко мне в команду. Он быстро зарекомендовал себя как ответственный искатель, которому можно доверить любую полевую работу. Прекрасные знания флоры и фауны Бушующего побережья, отличная работа с картами. Да и с остальной командой у него наладились тëплые отношения.

Экспедиция направлялась на остров Таркани. Тогда как раз Кесерская Империя сняла блокаду с порта Таркани-Ана, и впервые за тридцать лет мы получили возможность проводить раскопки на острове.

Мы встали лагерем близ крупной деревни Имиин, что в двух верстах от северного побережья острова. Дальше, через реку, там располагаются земли Мааски. Дикого племени, с которым Тарканийские власти отчаялись разобраться и оставили им кусок земли, куда даже не суются.

Помимо каннибализма и крепких внутриродовых связей, когда каждый род это скорее отдельное племя, чем часть большого общества, Мааски прославились мистическими верованиями и обрядами. Это ощущается, как только переходишь границу. На деревьях полно всяческих символов и украшений, постоянно слышны необъяснимые голоса. Одним словом, чтобы добраться до тамошних капищ и погостов нужно обладать крепкими нервами.

В первый же поход вести людей вызвался Фринн. Он был достаточно погружëн в культуру Мааски и знал, как велик риск. Особенно хорошо он знал, что при обнаружении нужно немедленно отступить и оставить всё, что нашли. Но по какой-то причине Фринн этого не сделал.

Через две недели после выхода группы мы уже были уверены, что все они погибли. Увы, но в такой дикой местности это обычное явление. Однако ещё через две недели нам стало известно, что два крупных рода Мааски сошлись в бою и вырезали друг друга почти под чистую. Тогда же явился и Фринн. С невероятным цинизмом он рассказал, как наблюдал смерть своих товарищей — некоторых съели заживо. Но особенно веселило его то, как удалось отомстить Мааскам. Благодаря знанию языка, Фринн охмурил одну из девиц и уговорил выпустить его. Они бежали вместе. Но когда им больше ничего не угрожало, Фринн воспользовался несчастной и убил так, как это делали Мааски. Перерезав горло, вспоров грудь и вырвав сердце. Однако и этого ему было мало. Он перетащил тело ближе к соседней деревне и оставил след из обрывков одежды. Ну а когда Мааски провели примитивное расследование и обвинили соседей в смерти девицы, началась бойня.

После этой истории Фринн изменился до неузнаваемости. Настолько отвратительных людей я встречал редко. Он обокрал не только меня, но и едва ли не половину команды. Хоть я и не нашëл доказательств, но было очевидно, что это его рук дело. А уж сколько раз он препирался со мной. Честное слово, мне стоило больших усилий, чтобы не выкинуть его в океан. В итоге в Порт-о-Лейн я велел ему искать другой корабль. Так мы и расстались, надеюсь, навсегда.

Вернер замолчал, пристально рассматривая лицо Милы. А та не могла и слова вымолвить. Если история была правдой, то Фринн — чудовище. Но как же сложно в это верилось после вчерашнего вечера. Его необходительность при спасении Милы казалась просто капризом в сравнении с тем, как поступил профессор с племенем Маасков.

— Это отвратительно! — возмутилась Мила. — Я просто не могу поверить в это! Разве человек на такое способен?

— Всё, что я рассказал — сущая правда, — заверил еë Вернер.

Тут и Валенберг решил наконец войти. С подносом, на котором дрожали чайник, сахарница и три чашки, он кое-как справился с дверью. Задом протиснулся в кабинет и, отдуваясь от выбившихся волос, просеменил к ближайшей куче книг. Поставил на неë поднос, и только теперь с облегчением поправил причëску.

— Вы извините, но я немного подслушал ваш разговор, — сказал.

— Мы так и подумали, — усмехнулся Вернер. — У тебя есть, что добавить?

— Есть, да. Мне доподлинно известно, что когда мы оставили Фринна в Порт-о-Лейн, он встречался с Афанасием Рябовым.

— С папой? — удивилась Мила, но потом вспомнила, как Фринн рассказывал о той встрече. С теплотой, едва не с восхищением. — Да, я слышала, что они нашли общий язык.

На это Валенберг тоненько засмеялся.

— Общий язык? Да о том скандале потом года два весь архипелаг вспоминал. Фринн обокрал вашего отца, Рябова, а потом прятался от него неделю по всему городу.

— Не может быть! — Мила обратилась к Вернеру. — Это правда?

— Понятия не имею. Это была моя последняя экспедиция, а потом я ушёл на покой и потерял всякий интерес к артефактологии.

Мила вновь взглянула на Валенберга, несогласие разжигала злой огонëк в еë глазах.

— Я не знаю, насколько это правда, но вы… Вам… Извините, я, наверное, пойду.

Отчеканила Мила и ринулась на выход. Не хотела она верить мерзкому старикашке Валенбергу, слишком он был отвратителен. А Фринн оставил самое приятное впечатление. Даже то, что он практически раздел Милу уже не выглядело, как нечто предосудительное. Как ещё должен был он еë спасать?