Серая радуга

Глава 18. Приветствие при пробуждении

Автомобили сигналили немилосердно, хоть и далеко. Снова эти утренние пробки на магистрали, черт бы их драл… угораздило снять жилье. Будильник не сработал или сработает через пару минут, всё равно пора вставать.

Макс Ковальски с трудом разлепил веки.

Потолок был слишком высоким и не белым, а блекло-голубым, с легкими бирюзовыми разводами. Скосив глаза вправо-влево, он обнаружил такой же окраски стены, которые тут же, словно испугавшись, стали светло-кофейного окраса. Это был не мираж. Это была Целестия.

Тот сон был слишком длинным и ярким, чтобы действительно оказаться сном.

Он попробовал поднять руку, это удалось, но с трудом. Слабость была такой, будто душу к телу наскоро приколотили парой ржавых гвоздей. Провёл рукой по покрывалу, сунул под подушку… так, определённо, его комната. Не целебня. Видно, принесли сюда после того самого боя, после смерти, после…

Мысли путались, и танец на арене, и прикосновение губ, и резкий толчок, когда в легкие полился воздух — вертелось перед глазами, не желало расставляться по местам. Он, кажется, нёс что-то про реанимацию после того, как очнулся? Так, привиделось что-то из бывшей службы. Галлюцинации из прошлого, наверное. Чёрт, какой туман в голове, кофе бы… он машинально потянулся к тумбочке и обнаружил чашку с чуть теплым кофе. Уголок губ приподнялся в подобии улыбки. Макс потянул кружку к себе и остановился, глядя на то, что она заслоняла: тихо отливающий червонным золотом локон волос. Разве они не разлетелись по всей арене, когда он упал, или ему это тоже приснилось?

Пальцы соскользнули с кружки, он прикрыл глаза, но золотой блик не пропадал. Оставался на месте — даже сквозь ресницы видно было. Если это она была здесь, то зачем? Зачем воскресила? Зачем целовала в танце, на арене?

Может, для меня еще не всё кончено. Эта мысль успокаивала и настойчиво погружала почему-то в дрему. Золотой огонек несколько секунд еще горел перед глазами, потом потух, а вместо него всплыли их прогулки в саду, и как она слушала об очередных выходках Дары и Кристо, и улыбка в ее глазах, когда она как-то раз споткнулась о вылезший на дорожку корень и испепелила пару кустов, а он заявил: «Черт возьми, и мне казалось, что они портили всю картину»…

Дверь без единого звука приоткрылась. Пушистый ковер приглушил звук шагов. Эфемерная, ускользающая тень, похожая на покрывало тончайшего флера, скользнула в комнату, почтительно обогнула окно и остановилась над кроватью Макса.

— Спи, уставший от забот, — зашелестел голос, — Нынче ты в плену у плоти. Для блаженства пробудишься в миг последний перед сном…

Макс приоткрыл глаза, и сначала ему показалось, что в комнате больше никого нет. Но тень качнулась ближе, расширилась — и вот перед ним уже стоит девушка с пепельно-серыми длинными волосами, и одежда под стать — серая, будто сшитая из клочков тени. Личико худое, бледное до прозрачности, но необыкновенной, завораживающей красоты, в огромных черных, с жидким блеском глазах — бездна жалости и ласки. Она придвинулась еще, с грустной и укоризненной улыбкой скользнула глазами по золотистому локону на столике у изголовья и с полным вниманием дождалась первого вопроса:

— Кто… ты?

Макс попытался было подняться, пошевелить под одеялом хотя бы рукой, но слабость навалилась с новой силой. Незнакомка огорченно покачала головой и наклонилась над ним.

— Разве ты не узнал меня, Макс? Мы разминулись с тобой совсем чуть-чуть, но ведь ты же не думал избежать этой встречи. У тебя такие живые глаза и такие теплые губы, как жаль, что ты не улыбаешься. Не бойся, я исправлю это, в твоих глазах застынет улыбка, и на твоих губах тоже… с последним поцелуем…

Она склонилась ниже и провела по его губам тонким холодным пальчиком. Макс судорожно дернулся, приподнялся, попытался как будто выпростать руку, запутался в одеяле… но пальцы переползли на его щеку, начали осторожно поглаживать ее, и голова Ковальски бессильно упала на подушку. Он приоткрыл губы, но не издал ни звука.

— Не надо кричать, — черные глаза теперь были совсем близко, затапливали своей нежностью, — ты слишком устал, тебе трудно… сейчас всё уйдет, будет только миг блаженства — и после ничего, просто ничего, бессмертия нет, это всё глупости, Макс…

— Кто… тебя… п-п-послал…

В прекрасных глазах опять появилась жалость.

— Ах, если бы ты знал, против кого пошел. Если бы знал, каким силам мешаешь… но это хорошо, что ты не узнаешь: наши губы сольются воедино, и для тебя всё исчезнет, ты даже не представляешь себе, как прекрасна смерть…

Она всё наклонялась и наклонялась, и остановилась, когда их губы оказались в пяти сантиметрах, чтобы разобрать ответный шепот Ковальски:

— Это уж ты мне расскажи.

Хлопок, яростный и резкий, разорвал романтику комнаты; эфемерную девушку отшвырнуло от Макса сильным толчком. С недоумением и яростью она опустила взгляд на накидку, где расплывалось чёрное пятно.

Макс Ковальски с угрюмой ухмылкой выпростал из-под одеяла руку с любимой «береттой».

* * *

Первый выстрел до них донесся вовремя — в том смысле, что Дара и Кристо оказались спасены от расправы Бестии. Очень непросто творить над кем-то расправу, когда на всех парах мчишься по коридору к знакомой комнате в жилом крыле.

Пока они бежали, «беретта» рявкнула еще раз пять — и умолкла. У самой двери Дара обогнала Бестию, хотела было сунуться первой, но завуч просто отшвырнула артемагиню в сторону, как котенка, а второй рукой нанесла по двери один-единственный удар.

Дверь от этого удара не просто рухнула, а влетела внутрь помещения. Следом за дверью влетела разъяренная Бестия с воинственным:

— Ковальски…!

Макс полусидел на постели, опираясь на локоть, пистолет — в полусогнутой правой руке, в воздухе витает запах пороха, а на полу в потоках едкой крови извивается жалкое и мерзкое создание: тонкое, будто костей у него никогда не было, с ненормально длинными пальцами, с выпученными черными, без век, глазами… Как раз в тот момент, когда Фелла вломилась в дверь, существо сделало еще одну попытку броситься на Макса, подняло нож с почти невидным лезвием — и тут же в руку твари угодила очередная пуля. Комнату огласило истеричное и злобное шипение, тварь отползла назад и сунула руку в складки серого одеяния, но просвистел боевой серп завуча Одонара, и круглая, чуть сплющенная с боков голова покатилась в угол, кусая от огорчения кроваво-красные губы. Тело еще продолжало попытки что-то достать из балахона, но после удара Кристо — простейший силовой поток — успокоилось и сдулось.

— Вот ведь живучая скотина, — прокомментировал Кристо. — Поцелуйша?

Бестия подняла руку и ловко поймала боевой серп. Вытащила из кармана какое-то из очередных распоряжений Экстера и деловито вытерла оружие от едкой крови.

— Поцелуйша, — и неохотно пояснила Максу: — Высшая нежить, обычно используется в качестве наемников.

— Тебя хотели убить, — растолковала Дара.

— Почему-то мне так и показалось, — выдохнул Макс, откидываясь на подушку и смахивая дрожащей рукой пот со лба. — Особенно после того, как я всадил в нее четыре пули, а она так и рвалась продолжить знакомство.

— Четыре?..

— И трижды промазал. Она грамотно двигалась.

В занавеске торчала отравленная стрелка. Кристо ее заметил почти сразу же, но трогать не стал: от поцелуйш можно чего угодно ждать, эта штука может убить только при прикосновении.

— А-а, — Макс тоже увидел стрелу. — Это уже ее промах, после второй моей пули. В смысле, это была ее вторая попытка.

— Запасной вариант.

— Что?

— Запасной вариант, — Бестия отвернулась от студенистой тушки нежити на полу. — Поцелуйши обычно не убивают стрелами или ножами. Им достаточно одного прикосновения к губам жертвы — и смерть наступает мгновенно.

— Ты бы умер от блаженства, — добавила Дара. — Говорят, их поцелуй — высшее наслаждение, которое только бывает…

— Кто бы мог такое сказать, а?

— Они сами.

Ковальски хмыкнул с мрачным торжеством. У него на физиономии застыла суровая решимость человека, с которого одной смерти на неделю хватит выше крыши и который теперь твердо намерен жить.

— Я почти не удивляюсь, что у тебя оказалось оружие, — бросила Фелла, расхаживая по комнате. — Где, кстати, под матрасом или под подушкой? Под подушкой? Хм. Надо будет спросить Озза — почему он не стал трогать твой пистолет.

Дара покашляла в кулачок, как бы говоря, что Озз-то не дурак — помнит, с кем Макс работал. И, может быть, даже хочет жить долго и счастливо.

— Но вот еще вопрос, как ты сумел противиться ее взгляду и голосу? Поцелуйша очаровывает жертву, и нужна невероятно сильная воля…

Завуч Одонара замолчала, когда поняла, что сама делает комплимент иномирцу. Ковальски вообще будто не заметил слов Бестии. Он задумчиво рассматривал лежащий у изголовья золотой локон.

— Так на него и Браслет Гекаты не действовал, — заметил Кристо. — Хет говорил — подчинение с ним тоже не очень-то работает, а? Он же бездник.

— Понятно, — подытожила Фелла. — Ну что же, иномирец, кто-то очень сильно хотел твоей смерти. Поцелуйша — едва ли не самый опасный целестийский наемник из-за своего очарования. По традициям древней Целестии ее обычно подсылали к смертельному врагу, которого крайне уважают и очень опасаются…

Кристо не утерпел и вставил ещё пару слов:

— А если по новым традициям — так их подсылают к тому, кого хотят видеть дохлым как можно скорее. Э-э, Макс, а кто это так сильно хочет, чтобы ты помер?

Макс затруднился с ответом. Кристо сразу же понял, почему. Уже, вроде как, ясно стало, что в Семицветнике хотят смерти Февраля. Да и помимо Магистров найдутся желающие: уцелевшие контрабандисты, кое-какая нежить, да теперь вот еще добавилась семейка этого благородного Гиацинта… или нет, Макс же отказался тинтореля убивать?

Да с той же Бестии можно начинать!

— Вопрос не в этом, — Дара бесцеремонно уселась на постель Ковальски. — У кого были средства нанять поцелуйшу? Они ведь берут за свои услуги не просто дорого, а…

— Сколько? Ну, хоть примерно?

Напарница не посчитала, что нужно Кристо просветить в этой области. Она посмотрела подозрительно и отрезала:

— Тебе в жизни столько не заработать.

Макс извлёк из-под матраса запасную обойму, покрутил в пальцах и положил вместе с пистолетом на столик у изголовья, рядом с локоном Лорелеи.

— Так значит, они — что-то вроде лучших местных наемников?

— Ты еще не понял, иномирец?

Бестия теперь изучала комнату на предмет еще чего-нибудь ядовитого — поцелуйши коварны.

— Тогда почему вместо того, чтобы прикончить меня сразу, она распиналась тут о том, как прекрасна смерть и о том, как наши губы во что-то там сольются…

Кристо не выдержал — хрюкнул со смеху. Да-а, ожидала, что Ковальски загнется прямо от предвкушения, а какой еще может быть ответ?

Ответ дала Дара. Пару мгновений она удивленно смотрела на Макса, потом пожала плечами и протянула:

— Ну-у, ты в Целестии. Тут даже у наемников… понимаешь?

Макс прикрыл глаза. Традиции… С контрабандистами было просто приятно иметь дело. По крайней мере, те были современны.

Бестия ядовито усмехнулась, поднимая из угла мертвую голову поцелуйши.

— По крайней мере не смей жаловаться на то, что никто не заметил твоего возвращения.

** *

Даже если бы Макс внезапно свихнулся и решил пожаловаться на отсутствие внимания — едва ли у него бы такое вышло. Весть о том, что самозваный Оплот очнулся, молнией пронеслась по артефакторию, и к одру Ковальски началось форменное паломничество. Первым в комнату вступил Озз, светя новым коллекционным фонарем и разминая волосатые лапищи.

— Пациент идет на поправку? — промурлыкал он, наклоняясь над Ковальски и словно невзначай подставляя второй глаз. Лекарь артефактория искренне считал, что страдания закаляют душу. Но от Макса он покамест новой порции страданий не дождался. Ковальски посмотрел из-под приопущенных ресниц и отрывисто произнес:

— Потянешь руки куда не надо — протянешь ноги в нужном направлении.

Озз, который в целебне наслушался и не такого, покивал, провел диагностику магическими путями и объявил, что все в порядке, организм восстановился «после, как бы это сказать, смертушки», просто Максу следует пока избегать переутомлений.

Жаль, он не выписал рецепт, каким образом это сделать.

После Озза в комнату впорхнула Мелита с радостным «Пришла пожелать доброго дня! Хочешь ириску?» Через десять минут степенно постучался Нольдиус. Потом заглянул Хет — просто из любопытства и с вопросом, не нужно ли поделиться какими-нибудь новостями. Потом были Фрикс, Скриптор, Ренейла, Гелла, компания хихикающих практерок и какой-то хмурый тип из Производственного Отдела, которого Ковальски видел впервые.

Закрытая дверь визитеров не останавливала: все были либо магами, либо артемагами.

После появления Вонды с бутылкой рябиновой браги в обнимку и с чрезвычайно радостными песнями о каком-то грядущем событии, Макс понял, что пора подключать стратегию. По его просьбе Дара разложила рядом с ним множество ненужных тяжелых метательных предметов — от затупленных кинжалов до завалявшейся в шкафу у артемагини наковальни. Макс не чувствовал себя способным встать, зато руки у него наливались силой с каждой секундой — в этом убедились три теорика, у которых над головами просвистел справочник по нежити. Справочник сопровождался комментарием от кровати:

— Провалитесь в болото!

Кристо, хихикая, повесил на дверь комнаты Макса лист, на котором размашисто начертал: «Ни влизай — убёт» (полезное заимствование из внешнего мира), но и после этого посетителей не стало меньше. Практеры и практиканты просто бросали жребий и высылали «смертника»: тот по-пластунски преодолевал порог, швырял в комнату подношения (ириски, виноград, кремовых стрекоз), бормотал что-то вроде пожеланий выздороветь скорее и исчезал прежде, чем Макс успевал это откомментировать: «Еще два таких партизана — и я начну военные действия!»

Когда порог робко и без стука переступил встрёпанный и слегка кем-то покусанный Оплот Одонара Гиацинт — Макс уже почти привык к тому, что одному побыть не удастся. Но вот смириться с этим так и не успел.

— Пришел спросить, когда я уберусь отсюда? — осведомился он, непринуждённо постукивая пальцами по пистолету. Из метательных предметов оставалась наковальня, но Макс посчитал нужным выказать особое гостеприимство. Тинторель сглотнул и срочно наметил пути отступления.

— Нет, — выпалил он. Потом, еще через пять секунд, набравшись смелости: — Я рад, что ты жив.

— Хотел бы ответить «взаимно», — сухо ответил Ковальски. Молодой, голубоглазый и честный Оплот продолжал топтаться у двери, яростно рожая какую-то мысль. Наконец он разрешился:

— Ты… ты поступил благородно тогда, на арене. Я прошу прощения за оскорбления, которые тебе нанес.

Макс смерил Оплота таким взглядом, что тот понял: зря он не взял с собой белый флаг. А Кристо ему, между прочим, советовал…

— Я знаю, что мы никогда не станем друзьями, но однажды я надеюсь заслужить твоё уважение. Ты моё заслужил, господин Февраль. И если я что-нибудь могу для …

— Можешь, — подал голос Макс. — Прекрати вливать мне в уши этот благородный кисель. Знаю, что у вас тут так принято по традициям — даже вражда должна быть красивой, нет? Плевать на традиции и к черту уважение. Мы — соперники. Может, в других обстоятельствах мы нашли бы общий язык — что вряд ли — но не сейчас, когда есть…

— Она, — кивнул молодой Оплот, — я понимаю.

— Отвечая на то, зачем ты пришел сюда: нет, я не знаю, зачем она меня вернула. Есть еще вопросы по существу?

— Только тот, что она в тебе нашла, — с горечью и легким сарказмом отозвался Гиацинт, — но об этом не тебя нужно спрашивать. Желаю тебе скорее выздороветь, Макс Февраль.

И хлопнул дверью, выходя. Только теперь Ковальски понял, что всё последнее время рыцарь не отрывал взгляда от прикроватного столика, где лежал полыхающий то золотым, то алым локон.

К счастью, долго биться над дилеммами отношений не пришлось: дверь с тихим скрипом приотворилась, и в образовавшуюся щель полился ядовитый голос Гробовщика:

— До Особой Комнаты донеслись слухи, что восставший из мертвых уже может принимать скромных посетителей?

— И даже стрелять в особо неожиданных, — заверил Макс, стискивая пальцы на пистолете…

Мечтатель явился к переходу радуги в пятую фазу. Уставший и в дорожном плаще. Пальцы директора сжимали неизменную флейту, на лице предвечерними красками переливалась меланхолия.

— Как ты себя чувствуешь, Макс?

— Меня об этом сегодня разве что Караул не спросил, — отрезал Ковальски. Он уже сидел и как раз пытался подняться, чтобы сделать хоть пару шагов. Встать ему удалось достаточно твердо, но с первого шага закружилась голова, и Ковальски приземлился обратно на постель, опираясь на плечо Кристо. Дара тоже маячила поблизости. В последний час эти двое изобрели для себя новую забаву: «Пугани ненужного визитера». Пришлось этим заняться, потому что Ковальски в противном случае обещал все же открыть огонь.

— К утру будет лучше, — заметила Бестия, проталкивая внутрь директора и входя сама. — Это остаточная слабость. Ты первым за историю Целестии пережил «Душерубку», и душа еще не определилась, стоит ли оставаться в теле.

Макс недоверчиво ощупал лоб. Вроде бы, никаких шрамов, подтверждающих статус «Самозванца-Который-Выжил», там не наблюдалось.

Бестия нашла взглядом Дару и Кристо и кивнула им на дверь. Дара в ответ кивнула на дверь Бестии и передала Максу чашку.

— Черный, три ложки и без сахара, — и проигнорировала глаза всех присутствующих, в том числе и самого Макса. Дара, которая заботилась о живом существе (тем более, об этом живом существе), была явлением поразительным.

— Вопрос в том, что случилось сегодня, Макс, — Мечтатель не стал ждать, пока Дара и Кристо уберутся. — При поцелуйше мы нашли останки артефакта, который позволил ей преодолеть пограничную защиту Одонара и обмануть Караула. Артефакт, видимо, уничтожился сам собой, так что выяснить, кто его создал, невозможно.

— Самая простая версия — тот, кто додумался возродить Арктурос, — не спеша выговорила Бестия. Она играла в гляделки с Дарой и пока что не побеждала. — У их лагеря я слышала о том, что один из них промахнулся при налете на Ярмарку. Могло быть, что он промахнулся именно по тебе?

Боевая тройка в полном составе задумалась и полным же составом кивнула. Слишком резко тогда «пасынок» устремился вниз, на Ковальски.

— В Одонаре они не повторяли попыток: здесь ты был ограждён. А после Правого Боя, значит, решили попробовать, — подытожила Бестия. — Непонятно, зачем ты им понадобился, но вопрос в другом. Когда ты собираешься покинуть артефакторий?

— Пока что я могу его покинуть только ползком. А что, торопишься от меня избавиться?

— Если тебя прикончат, то хоть не на моей территории. Все эти отчеты, которые так обожает Мечтатель…

— Фелла, ради Светлоликих! — директор схватился за голову, то есть, конечно, за парик. — Макс, никто не собирается выдворять тебя из Одонара. После того, что случилось… даже Семицветник не проявляет к тебе пока никакого интереса.

— Да неужто посчитали, что одной смертной казни с меня хватит?

Мечтатель отмолчался, но по нему было видно: переговоры с Магистрами дались ему тяжело. Макс невольно задался вопросом — что ж такого директор наобещал Семицветнику.

Фелла на директора не смотрела: она буравила взглядом Кристо. Тот в разговор не вникал, а тихо пожирал подношения, которыми посетители забросали комнату.

— Может быть, они вспомнили о твоих вроде как заслугах. Ты всё же в статусе героя, хоть и не Оплот Одонара… Короче, Семицветник молчит, так что ты сам можешь определиться.

— Я не собираюсь здесь задерживаться.

Унылая мина Мечтателя яснее ясного говорила: «Ну вот, я так и знал …»

— Макс, но… возможно, что тебе придется.

— Черта с два! Каждый раз, как вы уговариваете меня задержаться — случается что-нибудь из ряда вон. Поскольку в последний раз меня убили не до конца, рискну предположить, что в этот…

Слева от него тихо покашляла Дара.

— Макс, а ты не думаешь, что во внешнем мире тебя будет легче убить?

— А ты не думаешь, что меня хотят грохнуть как раз по той причине, что я нахожусь в Целестии, а не во внешнем мире?

Тупик.

Экстер прикрыл глаза, будто напоминая себе, что на эту беседу пошел с исключительно благими целями, а потому не имеет права трусливо отступать.

— Макс, выслушай. Мы не собираемся тебя удерживать силой…

— Но если нужно будет — можешь быть уверен… — кровожадно вставила Бестия, поигрывая серпом.

— Макс, мы просто считаем… пока ты в Одонаре, это будет лучше для тебя же. Понимаешь, пока ты здесь…

— Мечтатель, договаривай: мы сможем тебя защитить. Потому что ты не владеешь магией, и даже оболтус вроде Кристо может отправить тебя в Лунные Дали, если поблизости не будет артефакторов или созданной ими защиты.

— Фелла, пожалуйста…

— Да, и к тому же — если тебя вдруг добьют, Лорелея может довести до конца то, что начала на арене. И у директора не будет под руками мощной защиты, проложенной предшественниками… кстати, кто выстраивал тот артефакт, Мечтатель? Круговую защиту зрителей на трибунах? Локсо жалел, что не удалось посмотреть структуру артефакта: перила на директорской трибуне просто обуглились, Вонда их уже успел заменить.

Мечтатель потер лоб.

— Какой-то из предыдущих директоров… защита того же рода, что и щит самого артефактория — благодаря которой тебе стало легче, Фелла. Это неважно. Макс, мы беспокоимся о тебе…

— За себя говори, Мечтатель. Это твоя идея — посадить его на цепочку вместо Караула.

— Караул не сидит на цепи, — машинально сообщил Экстер и тут же задумался: — Или все же сидит? Э-э, я не о том… Макс, тебя никто не собирается запирать. Едва ли ты сможешь вернуться к обязанностям гида, даже если и захочешь… но ты можешь передигаться по территории артефактория… обучать учеников боевым искусствам или чему-нибудь…

— Великолепно, — яростно фыркнул Ковальски. — А толпы наемников будут ходить за мной вслед и вкручивать в том плане, что Макс, бессмертия нет, ты не бойся… что с вами опять?!

Его слова неожиданно вызвали цепную реакцию. Бестия побелела лицом и выпустила из рук боевой серп; Мечтатель уронил флейту и привстал, глядя на Бестию; Дара вскочила, глядя на Мечтателя… Кристо посмотрел по сторонам, увидел, что все стоят, дожевал кремовую ириску и тоже неловко поднялся.

Он ведь уже видел что-то похожее. Только тогда Бестия чуть со стенкой не слилась, а Вонду вместе со стулом поднимать пришлось. А теперь завуч Одонара пришла в себя быстрее: жестом остановила Мечтателя, призвала в руки серп и развернулась к Максу.

— Кто сказал тебе это?

— «Это»? — Ковальски приподнял брови. — «Бессмертия нет»? Поцелуйша. Сразу же перед тем, как заявить, что я не знаю, против кого пошел. А что за…

— Это слова Холдона, — негромко пояснил Мечтатель, медленно опускаясь на свое место. — И не просто слова. Девиз, то, чем он привлекал сторонников. Вернее, часть девиза. Одна из причин Сечи Альтау, на самом деле. До Холдона Целестия существовала века, и наши предки, хоть и старались прожить жизнь ярко, все же думали о том, что ждет их по ту сторону Вечной Радуги. Считалось, что, если ты творишь добро…

— И тебе будет так же после смерти, — отмахнулся Ковальски. — Понимаю. Холдон был не согласен?

— Полностью это звучит так: «Бессмертия по ту сторону нет, но можно приблизиться к нему на этой стороне». Искусный артемаг, он считал, что люди в этом подобны вещам. И после прекращения существования нет ничего — а значит, по ту сторону Радуги лишь пустота, и поэтому всего нужно достигать здесь и сейчас, пить жизнь полной чашей…

— Местный богоборец, — вздохнул Ковальски. — Этого не хватало. Что, стало быть, ещё одна причина войны? Вопрос веры?

— Вопрос веры, Макс. Многие, особенно люди, жизнь которых коротка, вслед за Холдоном поверили, что… если на той стороне нет ничего — значит, следует продлить свой век на этой. И он обещал им, что, обретя власть, поделится с ними секретами вечной юности… что век людей станет равен веку магов, а маги будут жить, сколько угодно — черпая силы из колдовских предметов. Говорят даже, что он пообещал высшей нежити… что им не придётся пить кровь и существовать за счет людей и «живой» магии. И, если за радугой нет ничего — разве это не значит, что можно творить всё, что угодно для достижения целей? Перед боем с каждым из королей Холдон повторял эту фразу, а они отвечали по-разному или не отвечали…

— И только один из них сказал «Во имя…!» — прошептала Фелла. На лице у нее было привычная до боли мина благоговения, она там возникала, едва лишь речь заходила о Солнечном Витязе. — Мечтатель, откуда ты…

— Я не был на Альтау, Фелла, но я веду прошловедение, — смиренно напомнил директор. — Понимаешь, Макс… все эти три тысячи лет Магистрат истово верил, что сторонники Холдона повержены все до единого, а его девиз утратил всякую привлекательность.

— Магистрат верил?.. — подхватилась возмущенная Бестия. — Не лучше ли сказать, что так оно и есть, и…

— Фелла, я считаю несколько иначе, — на лице Мечтателя отражалась неизменная поэтическая задумчивость, но перебивать он себя не давал. — И после Альтау были те, кого увлекали подобные идеи. Гекарис… отдельные фанатики… Но опасность даже не в этом. Сеча Альтау невольно повернула Целестию к новому идеалу…

— Витязя.

— Воина, Фелла, воина. Воинская доблесть начала цениться превыше всего, и увлечение ей не могло не привести к отторжению духовных идеалов предков…

Глаза в полоток закатила даже Дара. Опять он об этих идеалах, будь они неладны!

— Мечтатель. Ты, со своими теориями всеобщего упадка…

— Разве не Витязь сейчас эталон для подражания? — с пророческой страстью спросил Мечтатель. — Но какие его черты? Магические умения, которые он приобрел на несколько часов, меч, который он сковал из воздуха, эти мелкие фокусы, которые…

— Мелкие фокусы? — Фелла, которая только-только успокоилась и села, опять вскочила на ноги. — Ты, артемаг-недоучка, непонятно как угодивший на свое место, смеешь так отзываться о…

— Что? Всеобщем историческом спасителе? — может, директору было обидно за Целестию, а может, это была просто ревность, но бледно-голубые глаза зажглись, а щеки расцветил румянец. — Фелла, мне иногда кажется, что даже ты не помнишь, за что именно он сражался!

— А этого никто не помнит, — подсказала Дара. — Он только сказал «Во имя…», а что это обозначает — так пояснить и не успел. Или было как-то иначе?

Фелла сверкнула льдом в своих немигающих глазах, Мечтатель надрывно вздохнул, как бы говоря: «Да ведь всё равно ведь не поймете!»

— Молодой человек, — не спеша проговорил Ковальски, обращаясь к Кристо, — по-моему, мы лишние на этом празднике влюбленных в историю, — перед «в историю» он создал эффектную паузу. — Как насчет какого-нибудь дела часа на два, пока они вернутся к сути беседы?

— А-а, почему бы и нет. Можно на два, а можно и на полсуток.

Вот такая интеллектуальная выкладка со стороны Кристо всех быстро разняла, пристыдила и по местам расставила. Фелла перестала примериваться к шее директора, Дара прекратила с тем же видом таращиться на завуча, Мечтатель опомнился и убрал с лица пророческое вдохновение.

— Я только хотел сказать, что едва ли поцелуйша могла это произнести случайно, и если она действительно послана кем-то из последователей Холдона… это… это…

— Катастрофа, — отрубила Фелла. — Если прибавить тот знак — знак его щита…

— И приплюсовать к тому фразу поцелуйши насчет того, что я не знаю, кому перешел дорогу?

— Иномирец! Почему ты сразу не сообщил нам всего этого?

— Кто ж знал, что нужно в деталях пересказывать вам болтовню нежити, — пробормотал Макс. Он досадовал и на себя, и на остальных — за компанию.

Кристо пока был наименее заинтересованным лицом во всей этой сцене. Во-первых, местность вокруг изобиловала вкусной едой. Во-вторых, он никогда в жизни не интересовался катастрофами, которые происходят в родной стране — ну, конечно, пока они прямо не касались его драгоценной тушки. Наконец, его мозг не очень-то был приспособлен — вмещать такое количество информации. Может, еще выводы прикажете делать? Ага, нет уж, спасибо, а то не успеешь оглянуться — на башке парик, в руках свирелька, и ты читаешь Фелле Бестии элегии под луной.

Потому Кристо просто пялился на собеседников с таким озадаченным видом, что Дара наконец не выдержала и сформулировала:

— Пока что Семицветник был уверен, что имеет дело с какими-то бунтарями вроде контрабандистов. Магистры считали, что Арктурос возродили те, кому он нужен для какой-то своей цели — власти, денег… Но если в стране еще остались сторонники Холдона, то есть, самого Холдона — то ты хоть представляешь, какие у них могут быть цели?

— Как у Холдона, что ль? — немного подумав, спросил Кристо. Увидел, как побелела Бестия, и понял, что попал в точку.

Завуч отрывисто и тяжело дышала и, кажется, даже не думала о том, что вроде бы проявила слабость при своих подчиненных.

— Откуда они вылезли? — как бы про себя пробормотала она. — Три тысячи лет… ни одного известия… местные войны… торговля, профессии, вражда магов и людей… Да, были фанатики, вроде Гекарис… Гекаты — точно так же искавшие вечности и заигрывавшие с нежитью. Но три тысячи лет мы не слышали этого. «Бессмертия нет»…

— Или боялись услышать, — едва слышно добавил Экстер. Похоже было, что он разговаривает сам с собой или с кружкой кофе в руках у Макса. — Вернее сказать: мы боялись прислушаться и обнаружить отзвуки девиза Холдона в крови наших детей, воспитанных на Песни о Витязе. Боялись вглядеться и увидеть его лик в наемниках, разбойниках и торговцах, во всех, кто хочет прожить жизнь за чужой счет. Это никуда не уходило, Фелла. Это было растворено в воздухе, и в этом великая беда Сечи Альтау: Витязь смог только отрубить гадине голову. Он не смог исцелить своим поступком тех, кто был уже отравлен ядом речей Холдона. Может быть, это решалось не в бою. Этот яд действовал многие годы исподволь, оскверняя край, который задумывался, как мирный. Войны… разбойники… контрабанда… желание жить лучше остальных… всё, что явилось при Холдоне, расцвело после Сечи стократ, и вина Витязя в том, что он не смог найти другой путь, кроме меча, а вина остальных в том, что за три тысячи лет никто и не попытался…

Бестия выходила из себя медленно. Первые фразы она стоически претерпела. Потом закатила глаза и зашевелила губами, перебирая ругательства. Наконец стиснула пальцы на рукояти серпа, шагнула вперед и яростно раскрыла рот, чтобы навсегда пояснить, что сделал Витязь и чего стоит по сравнению с ним один директор артефактория… но дзынькнуло разбитое стекло, и что-то цветное с хриплым криком шлепнулось на пол комнаты.

— Птица, — удивленно отметил Экстер, которого счастливая звезда уберегла от расправы.

Птица — попугай породы «скоростной целестийский радужник», жалобно закряхтела с пола. Кристо поднял ее и встряхнул, рассматривая с интересом. По колечку на лапе было видно — посланник принадлежит к Ведомству Воздуха, из тех, которые выращиваются особым образом и понимают человеческую речь. Видно, прислали с письмом.

— В первый раз вижу, чтоб они через окно вламывались, — заметил Кристо подавленно, поворачивая попугая перед глазами.

— Сррррочно, — хрипло вылетело из горла у птицы. Отвечает — стало быть, совсем элита, почта из Семицветника. — Дирр-р-р-ректору…

Даже Мечтателя стукнуло странностью этого сообщения.

— Они не воспользовались зеркалом или хруслальным шаром? — пробормотал он, принимая посланца и отвязывая от его ноги плотно увязанный свиток.

— Видно, им больше нравится устраивать сквозняк в моей комнате, — отметил Ковальски, глядя на пробоину в стекле.

Директор пробежал глазами полученное сообщение — оно было коротким. Раз, другой, потом тряхнул головой и протянул Бестии.

— Мразь, которая возродила Арктурос, подала вести, — хмуро отметила та, водя взглядом по строчкам. — Целиком уничтожена деревня Вешенки, неподалеку от Лебреллы… Не уцелел никто, трупы лежат по домам и ледяные на ощупь. Погибли даже животные и ближайшая нежить. Цветы покрыты инеем. Разбита… это еще здесь при чем? Разбита надпись при входе в деревню?

Бестия мигом превратилась в командира, у которого на подотчетной территории творится беспредел. Она присела за стол, выдернула из карманов пару распоряжений Отдела Образования Семицветника и принялась вычерчивать на них схемы, сыпля ругательствами и комментариями сквозь зубы:

— Вывеска, проклятье, при чем тут вывеска… Лебрелла — это наводит на мысли… где же эти проклятые Вешенки, я территорию исходила из конца в конец… Мечтатель! Хоть раз принеси пользу: у этой деревни есть древнее название?

— Насколько мне известно, на этом месте был город. Небольшой городок неподалеку от самой Лебреллы — Эштериза, что в переводе с древнего…

— Нечт болотный! Эштериза, город, где после Альтау были истреблены заросли тамариска. Город, где родился восьмой паж, предатель Витязя. Табличка! Так она сохранилась с тех времен?

— Фелла, я не был там… но она должна была стоять, как прежде…

— «Помним, чтобы презирать»?

— Да, кажется, примерно так…

Кристо перебрался поближе к Ковальски и даже осмелился на шепот:

— Они про нас что — забыли?

— Как и про то, что они, черт возьми, в моей комнате.

Дара немного помешкала, а потом поинтересовалась в лучших традициях Мелиты:

— Макс, тебе не холодно?

Ковальски почувствовал, что сил как будто прибавляется — от злости и от накатившего желания сбежать из этого сумасшедшего дома.

— Кто-нибудь объяснит мне связь между трупами, табличкой и зарослями тамариска?

Ни Бестия, ни Экстер, на это не среагировали. Фелла подхватилась на ноги, явно готовая убивать: скулы побелели, зубы обнажены в боевом оскале, которому позавидует Караул.

— Уничтожить эту деревню… эту табличку могла только одна тварь в Целестии, — она почти задыхалась от ненависти. — Тот, кого они обещали презирать. Тот, кого после Альтау не принял бы ни один дом, а это значит, что он все время скрывался и готовился нанести удар. Это значит, что он жив…

— Фелла, мне кажется, это несколько поспешно…

— Ты! Сначала выступаешь против Витязя, а теперь защищаешь того, кто… не сам ли ты на их стороне? Бессмертия нет, Мечтатель?

— Хм, — это прозвучало громко, сочно и почти торжественно. Бестия, которая готова была придушить директора, с некоторым удивлением вспомнила, что у беседы есть свидетели, и не замедлила накинуться на них. — Вы что тут делаете?

— Живем мы тут, — с сиротливыми глазами сообщила ей Дара. — Не все, но… частично.

Взгляд Феллы перешел с ее насмешливого лица на мрачную и издерганную физиономию Ковальски. Тот, отделяя одно слово от другого, будто говорил с безнадежной идиоткой, произнес:

— Кто. Заказчик. Покушения?

— Тамариск, — выцедила сквозь зубы Бестия ненавистное имя. Она не обратила ни малейшего внимания на переменившуюся физиономию Кристо. — Восьмой паж, предавший Витязя.

— Фелла, я бы не стал так…

— С тобой я разберусь позже, Мечтатель!

Ковальски цыкнул на них двоих и был вознагражден замешательством. Оно позволило еще вопрос:

— Зачем. Ему. Моя. Смерть.

— Наверное, вы с ним случайно пересеклись хоть один раз, — огрызнулась Бестия. — Я не знаю и не собираюсь знать. Этот приспешник мрака возродил Арктурос — мне достаточно, знаешь ли. Я поручу Фриксу установить защитные артефакты в твоей комнате.

Она тяжело прошла к двери и покинула общество. Экстер, глядя ей вслед безнадежно страдающим взором, опустил на стол полудохлого попугая.

— Ты… м-м… здесь в безопасности, Макс, — промямлил он, тоже подвигаясь на выход. — Не беспокойся и… выздоравливай, — и оказался за дверью почти тут же.

Боевая тройка артефакторов обменялась долгими взглядами. В основном они выражали разнообразные мысли по поводу этого хаоса. На лице Кристо была еще озабоченность тем, что он переел кремовых стрекоз. Вдруг прыщи нападут?

— Что делать будем? — спросил он больше у себя. Дверь словно в ответ открылась и появился сияющий Фрикс.

— Фелла чудит, — он подмигнул. — Чуть не пришибла за простейший вопрос, кого нужно защищать: тебя, Макс, или от тебя… Да нет, лежи-лежи, я только намечу общий контур… у… нечт, как бы это сформулировать… ребята, а что хоть точно надо, мне ж никто не объяснил…

Ковальски решительно приподнялся на кровати и разом ответил на вопрос Кристо.

— Лично я собираюсь срочно подниматься на ноги. Из психушки полагается совершать побеги.