Семейные тайны

Глава 22. О пользе светской жизни

Староста Боярской Думы Сергей Михайлович Пушкин так и не смог оправиться после сердечного приступа. Одной ногой он уже стоял в могиле, и дядя уверенно предсказывал, что не более чем через седмицу-другую боярин Пушкин переберётся туда окончательно. Тем не менее большой летний приём у Пушкиных никто не отменял — пусть утрата Пушкиными верховенства в Боярской Думе и была признана всеми как дело уже решённое, но на значении этих ежегодных приёмов для московского света такое признание никак не сказывалось. Большие приёмы, ежегодно устраиваемые Пушкиными в конце лета, на самом деле были великой московской ярмаркой женихов и невест из лучших семей столицы. И не только столицы — на эти приёмы прибывали семьи из Ярославля, Владимира, Рязани, Калуги, Смоленска и Твери. И пусть глава Пушкиных был настолько плох, что доктора даже не разрешали перевозить его из имения, где случился приступ, проведение большого приёма оставалось священной и непременной обязанностью Пушкиных перед всей Москвой. Старший сын боярина Пушкина Михаил, которого в Москве за глаза так и продолжали именовать Мишенькой, когда-то сам бывший главной целью слетавшихся к Пушкиным княжон и боярышень, оставался с отцом в имении и приём в этом году проводил младший брат Сергея Михайловича Владимир. Что ж, ему уже скоро принимать главенство в роду, вот и первая задача в новом качестве.

При всём том, что большой любви к великосветским сборищам я не испытывал, посетить именно этот приём я считал необходимым. Причин тому у меня было аж целых три, и главная состояла в том, что приём предоставлял возможность поговорить в неслужебной и вообще неофициальной обстановке кое-с-кем из больших людей, чьей благосклонностью мне хотелось бы заручиться в свете моих дел, как оружейных, так и сыскных. Очень хотелось увидеть Варвару Бельскую, честно говоря, я успел по ней соскучиться. Опять же, Бельские наверняка начнут присматривать ей жениха и мне точно следует посмотреть, с чьей стороны может исходить опасность для моих планов на дальнейшую жизнь. Для себя я уже решил, что должен взять в жёны младшую княжну Бельскую и никаких конкурентов в этом деле терпеть не собирался, поэтому лучше будет провести разведку заранее. Ну и третьей целью я поставил показать московскому свету себя, любимого, без трости. Да-да, могу теперь и так. День-два хожу без неё, потом два-три дня приходится опять пользоваться подпоркой, но и так уже намного лучше, чем оно было раньше. Имелась, впрочем, и четвёртая причина, на сей раз связанная с моими обязанностями как члена семьи — на приёме матушка решила первый раз вывести в свет Татьянку, и присутствовать при таком историческом событии я был просто обязан. Ну да, девице четырнадцать, хороша так уж хороша, пора приучать Москву к скорому появлению новой и очень интересной невесты. Да и самой Татьянке пора привыкать к светским собраниям и мужскому интересу к себе.

Видел бы кто, насколько быстро Татьянка собралась на выезд, мог бы и не справиться с собственным изумлением. Но я-то хорошо знал, что целых четыре предыдущих дня сестрёнка провела в раздумьях, во что бы такое нарядиться, а потом в сплошных примерках самых разных платьев, подгонке того, которое она наконец-то выбрала, подборе к тому платью наиболее подходящих ридикюля с веером и прочих приготовлениях, так что перед выездом ей оставалось лишь всё это на себя надеть, вот вам и невероятная скорость сборов. Когда я пошутил насчёт столь долгой подготовки, Татьянка на полном серьёзе заявила, что управилась на самом деле очень быстро, и если бы не помощь Оленьки, то вот тогда создание праздничного образа и правда было бы долгим. Оглядев сестру перед выходом, я убедился, что со вкусом у Оленьки такой же порядок, как и с художественным талантом, и даже пожалел, что по малолетству моей названой сестрёнке на такие выходы доступа нет — девица явно заслуживала того, чтобы увидеть результат своих трудов в виде блистающей в московском свете Татьяны Филипповны. Впрочем, положение Оленьки как воспитанницы должно, по идее, накладывать на неё какие-то ограничения, но точного знания этого вопроса у меня не было.

По сравнению с памятным приёмом у Бельских состав нашей семейной делегации заметно изменился — добавились не только Татьянка, но и Митька, в тот раз пропустивший выход из-за выезда своей кадетской роты в летний стан, зато убавилась Анна, потому как согласно здешним приличиям выход в свет женщин с видимыми признаками беременности, мягко говоря, не поощряется.

...Бельских-младших я случайно увидел почти в противоположном конце большой приёмной залы — помог рост Александры. Продвижение в их направлении оказалось очень медленным — несколько раз я вынужден был останавливаться, натыкаясь на знакомых, большинство которых раньше бы ограничились лёгким кивком в мою сторону да отсалютовали бокалом, а теперь считали своим долгом хотя бы просто перекинуться парой слов с георгиевским кавалером. Впрочем, встреча с одним из знакомых заставила меня вообще отложить общение с Бельскими на потом.

— Алексей Филиппович! — полковник Хлебович подошёл откуда-то сбоку в обществе девицы лет шестнадцати, весьма симпатичной, но вот назвать её красавицей, на мой взгляд, можно было бы лишь из вежливости. Да, недурна, даже мила, но чего-то в ней такого-этакого не достаёт...

— Вот, Елизавета, представляю тебе боярича Алексея Филипповича Левского, героя войны со шведами! Елизавета Яковлевна Арсеньева, моя племянница, — это полковник говорил уже мне.

— Геройство на войне — наша священная обязанность, ведь мы сражаемся, защищая столь прекрасных барышень, — я приложился к ручке зардевшейся от простенького комплимента девицы, полковник одобрительно кивнул.

Краем глаза заметив слегка ошалевшего от общего столпотворения и изобилия девиц Митьку, я подозвал его к нам.

— Константин Афанасьевич, Елизавета Яковлевна, с удовольствием представляю вам моего брата Дмитрия Филипповича, — захватил я инициативу. — Он пока ещё не герой, но выбрал военную службу и потому это у него впереди.

— Господин полковник, Елизавета Яковлевна, — Митька слегка растерялся, но моментально взял себя в руки, — счастлив знакомством!

— Без чинов, Дмитрий Филиппович, — добродушно отмахнулся полковник. — Елизавета, я тебя оставлю пока что на попечение бравого кадета, а мы с Алексеем Филипповичем отойдём побеседовать о наших скучных делах. Дмитрий Филиппович, я на вас надеюсь, — Хлебович хитро улыбнулся.

— Так точно, гос... простите, Константин Афанасьевич! — Митька по привычке щёлкнул каблуками.

— Вольно, кадет, вольно, — полковника происходящее откровенно веселило. Интересно, это он так забавляется или и правда не прочь свести племянницу с Митькой?

— Я тут подумал, — полковник мягко, но неотвратимо уводил меня в одну из малых приёмных зал, — что вам будет полезным кое с кем побеседовать о ваших винтовках и револьверах. Должен, кстати, сказать, револьвер у вас вышел замечательный! С превеликим удовольствием пострелял, честное слово! Даже Лизоньку пытался научить, но увы... Так-то она у меня из пистолета стреляет, но вот револьвер ваш для неё больно тяжёл.

Так, а это же идея! Сделать револьвер поменьше и полегче, не только для милых дам, но и вообще для людей невоенных, а ещё для всяческих мастеров тайных дел. Тем более, кто получит в подарок первый такой уменьшенный револьвер, когда доведём его до ума, я уже знаю.

— Вот и пришли, — усмехнулся Константин Афанасьевич. — Позвольте, ваше высокопревосходительство и ваше превосходительство, представить вам боярича Левского, Алексея Филипповича. Его высокопревосходительство генерал-воевода князь Романов, Константин Иванович, главноначальствующий Военною Палатою, его превосходительство первый советник боярин Вельяминов Виктор Васильевич, главнозаведующий Московскою городскою губною управою, — представил Хлебович обоих.

Да тут не пришли, тут прямо-таки приплыли! Ну, Хлебович, ну, Константин Афанасьевич, удружил, так удружил! Видать, в своё время дядино содействие в устройстве на службу в Военной Палате стало для полковника изрядным благодеянием, раз он так благодарит... И что же, интересно, такие люди тут забыли? Хотя Вельяминов же тесть Мишеньки Пушкина, так что не чужой тут, а победителя шведов Пушкины наверняка зазвали, чтобы придать собранию особый блеск.

— Подпоручик Левской-второй? — узнал меня генерал-воевода. Что ж, ещё в прошлой жизни доводилось читать, что многие полководцы могли похвастаться великолепной памятью. — Рад видеть в добром здравии. Вы же, если не ошибаюсь, на Бахметьевском редуте ранены были?

— Так точно, ваше высокопревосходительство! — подтвердил я.

— Без чинов, Алексей Филиппович, — смилостивился генерал-воевода. — Тем более, вы не на службе.

— Отставлен по ранению, — я поклонился, демонстрируя безмерную благодарность за явленную мне милость.

— Алексей Филиппович изобрёл новое оружие, — вставил слово полковник Хлебович.

— Вот как? — заинтересовался Романов. — Чем же вы собираетесь меня удивить после колючей проволоки, наговорённых штуцеров и крайне удобной офицерской портупеи?

— Быстро заряжаемой винтовкой, револьвером, не требующем сменных барабанов, скорострельным карабином под револьверный патрон, — по мере перечисления дежурно-вежливый интерес на лице генерал-воеводы менялся на интерес живой и неподдельный. Первый советник тоже внимательно прислушивался.

— Опять всё наговорённое? — попытался угадать князь Романов.

— Никоим образом, Константин Иванович, — ответил я. — Инкантация огнестрельного оружия себя исчерпала. Мои новые винтовки и без того по всем показателям превосходят и штуцера, и обычные ружья.

— Раз это винтовки, обычные ружья они и должны превосходить, — резонно заметил генерал-воевода. — И насколько же велико это превосходство?

— Действенный огонь залпами можно вести на дальности до шестисот саженей,[1] — пояснил я. — Одиночный — до трёхсот-четырёхсот, но лучше на сто пятьдесят-двести. Пятнадцать выстрелов в минуту, если не заботиться прицельностью, если прицеливаться, то до десяти. Заряжать винтовку удобно в любом положении, в том числе лёжа.

— Не знал бы вас как дельного офицера, посчитал бы фантазёром, — с присущей военным прямотой сказал генерал-воевода. — Прошение в палату подали?

— На будущей седмице собирались, Константин Иванович, — ответил я.

— Завтра же подавайте! — это прозвучало приказом. — Вы говорите совершенно невероятные вещи, но я обязан их проверить, а вы — подтвердить.

— Будет исполнено, — поклонился я.

— Подождите, Алексей Филиппович, — вставил слово боярин Вельяминов. — А что вы говорили про скорострельный карабин?

— Одна секунда — один выстрел, и так двенадцать раз подряд. Потом минута на переснаряжение магазина, — я постарался быть кратким и подать главное преимущество изделия.

— Константин Иванович, — Вельяминов повернулся к Романову, — не откажите в любезности уведомить меня, когда назначите испытание ружьям Алексея Филипповича. Я пришлю своих людей, да и в Палату внутренних дел доложу.

— Что же, Левской, заинтересовали вы нас с Виктором Васильевичем, — заключил князь Романов. — Подавайте прошение и упаси вас Бог меня разочаровать.

— Так точно, ваше высокопревосходительство! — ответить на такое можно было только по-уставному.

На том высокое начальство ненавязчиво обозначило временную утрату интереса к моей персоне, и мы с полковником отправились обратно в большую залу. Убедившись в том, что Митька добросовестно продолжает развлекать Елизавету, мы разделились — Константин Афанасьевич присоединился к молодёжи, я же решил добраться-таки до княжон Бельских.

— Княжна Александра, княжна Варвара, моё искреннее почтение, — приветствовал я девиц.

— О, Алексей! Наконец-то! — не скрою, такая реакция Варвары на моё появление очень меня порадовала.

— Рада видеть, — то, как Александра это сказала, особой радости не показывало. Значит, она теперь тоже знает. Или?..

Знает — Варвара, заступив сестре за спину, молча кивнула мне оттуда. Нет, девица определённо сообразительна и умна.

— Елена Фёдоровна, — я поклонился подошедшей к нам княгине, — со всем почтением приветствую. Как прошёл летний отдых?

— Спасибо, Алексей Филиппович, хорошо. Я тоже рада нашей встрече, — улыбка у княгини показалась мне какой-то двусмысленной. Ну оно и понятно, мне теперь всё, исходящее от Бельских, будет казаться обманчивым и ненастоящим. За исключением поведения Варвары.

Дальше мы с княгиней минут двадцать увлечённо играли в «да и нет не говорите, чёрное и белое не называйте» — княгиня, тщательно избегая слов «сватовство» и «свадьба», выражала всяческую надежду на скорое свершение оных неназываемых событий, я же, тоже не употребляя непроизносимых слов, никак не обозначал своего отказа, в то же время всячески уклоняясь от выражения чего-то, хотя бы похожего на согласие. Когда дядя Андрей, учтиво извинившись перед дамами, избавил меня от участия в этом первенстве по словоблудию, я уже чувствовал себя готовым выступать хоть в Боярской Думе, хоть на дипломатической конференции.

— Ты полковника Хлебовича не видел? — поинтересовался дядя.

— Видел, — ответил я. — С генерал-воеводой князем Романовым он меня свёл, его высокопревосходительство требует незамедлительно представить в Военную Палату прошение на представление винтовок, — и, наслаждаясь изумлением на дядином лице, добавил: — Но у меня касательно Константина Афанасьевича тоже к тебе вопрос...

— Когда ты успел-то? — оторопел дядя.

— Так сложилось, — я постарался напустить на себя этакое безразличие. Мол, что мне генерал-воевода, я с такими каждый день запросто разговариваю.

— Хорошо сложилось, — хмыкнул дядя. — Значит, будем подавать. А что ты насчёт Константина Афанасьевича узнать хотел?

— Не его. Я бы про его племянницу послушал, — не стал темнить я.

— Вот как? — дядя снова удивился. — Тебя же вроде совсем другая особа занимала?

— И до сих пор занимает. Но у меня сложилось впечатление, что господин полковник не против, если Елизавета вызовет известный интерес у нашего Митьки, — доложил я обстановку.

— Хм-хм, — дядя призадумался. — Елизавета — дочь умершей родами младшей сестры полковника. Отец её, капитан Арсеньев, погиб на Кавказе, Константин Афанасьевич забрал племянницу из царицына пансиона и воспитывал её сам в разумной умеренности. Приданого за ней немного, но вот испытания по программе женской гимназии Елизавета прошла с отличием и похвальный лист не получила потому лишь, что в гимназии не училась. Митька, значит... Надо поговорить с Филиппом и Анастасией, — на ходу выстраивал стратегию дядя.

— Митьку и самого неплохо бы спросить, — я сразу решил обозначить, что буду на стороне брата. Если сам он интерес к девице проявит, это было бы, на мой взгляд, очень даже неплохо. Офицерская дочь и офицерская воспитанница и женой офицерской должна быть хорошей.

— Спросим, — пообещал дядя. — Но это потом, сейчас, кажется, тебя у меня заберут.

Я посмотрел в ту же сторону, куда направил взгляд дядя, и обнаружил целенаправленно продвигающихся в моём направлении сестёр Бельских. Ну да, вот прямо сейчас и заберут...

Уважаемые читатели!

Сегодня исполняется два года со дня появления А.Ф. Левского на просторах АТ. Лично я вечером собираюсь отметить, если кто-то мысленно поддержит или присоединится, буду не против :)

Ваш автор

[1] У французской винтовки Шасспо 1866 года, некий аналог которой придумал Алексей, прицел имел разметку от 200 до 1200 метров. На дымном порохе, да.