Сдвиг

Глава 8. Где Гимениус и Корректор встречаются (Аритектурно-приключенческая)

— Эй, Корректор смотри, куда идешь балда алфавитная! Совсем обезумел книжный червь? А если б я тебя раздавил, как Тьмеца поганого? Гы гы гы! И потом мучился бы всю жизнь за невинно убиенного корректора — Гимениус громко смеялся, через открытое окно автомобиля.

Лосёк попытался было поприветствовать литературного гуру традиционным поднятием шляпы, но лишь беспомощно искал на голове отсутствующий головной убор.

— Да ну те вас милейший! Отбросим ортодоксальные манеры в этот трагический час! А? Корректор?! Гы гы гы — басил писатель, со смехом глядя на корректора пытающегося выполнить обязательный реверанс со шляпой.

Корректор тоже заулыбался, но несколько растерянно, не совсем понимая черного писательского юмора. Во-первых, он каким-то чудом выбрался из воронки пространства, в которое его засасывала закручивающаяся неотвратимым приливом действительность, во-вторых, он совсем не понимал, каким образом он оказался на капоте писательского болида. Путались мысли корректора, чтобы с ним стало, если бы в момент, когда корректор уже практически попрощался со своей жизнью в ситуацию не вмазался мощный автоснаряд — Субару Гимениуса, от этих мыслей холодело в области затылка. Вот как удачно Гимениус сам того не ведая распатронил эту чертову воронку сжимающегося пространства. Корректор не догонял, что же в итоге произошло, и как он оказался здесь на капоте. Последнее что он смутно помнил — это пространственно временную неотвратимую юлу, которая засасывала его тело, растягивая, словно гуттаперчевую игрушку, вворачивая в сжимающуюся веретеном реальность. Вот она судьба, и вот он спаситель Гимениус, и вот она скрытая суть той случайной встречи в уличной читальне — мелькнула правильная мысль. Проявилась суть-то, эка лихо сконструирована судьбинушка-то. Та встреча, значит, была авансом, а теперь, считай, подсчет выдали, да не просто, а золотыми монетами! И Эмми, и Оптимист, и кофе без сахара, все это были детали одного конструктора, нити одного шерстяного ковра, что чудным образом ткала сама матушка Неотвратимость Случайных Последствий. Корректор, пожимая больной бок, озирался по сторонам, бессознательно ища ответы в окружающем безмолвном и угрюмом дизайне сдвигающегося вокруг мира.

Ныл бок от удара о капот Субару, а дыхание от такой неожиданной и такой приятной встречи сбилось, комом в горле, куском не проглатываемого нечто. Невольно, наворачивались слезы, и корректор отвернулся в сторону, чтобы сдержать эмоции и унизительно не расплакаться. Гимениус вежливо заметил душевные колебания растроганного внезапной встречей корректора и на секунду его басистый голос смолк. Но только на секунду.

— Ты видел? Чуть погодя спросил Гимениус корректора. — Видел что произошло?

Я мотнул головой, мне не хотелось рассказывать ни о безголовых на остановке, ни о человеке в моей квартире, ни о щупальцах в подъезде, ни о чем, что довелось мне пережить за последние сутки и уж тем более о засасывающей воронке пространства. Гимениус, посмотрел в потускневшие дрожащие глаза Корректора и подытожил: — Ну, паря знать повидывал ты Сдвижкины косточки коли грустный такой — и опять загадочно почти зловеще улыбнулся.

— План короче такой, продолжал командным голосом Гимениус, сейчас я еду в район, Энциклопедий, там, в городской квартире моя жена и двое ребятишек, хотелось бы их застать в целости. Оттуда сразу в Союз Великих Писателей, в конце концов, не я один такой прыткий третьего уровня, что вышел сухим из воды, да по пояс в крови — и он опять нервно засмеялся. — Со мной ты друг любезнай?

Я вторично мотнул головой, во-первых, идти мне было некуда, во-вторых, номинально я был в подчинении у более значимого в литературной иерархии Писателя. Потом Гимениус вслух пытался вычислить, сколько дней понадобится на путешествие к этому району города. Он сопоставлял кривые векторы, делил на погрешности знаний и умножал на случайные скачки реальности. Вслух вспоминал пространственные тождественности, протяжно выговаривал маршрутные формулы, коротко крякал неизвестные величины и нараспев выводил зависимости и знаменатели. Вычисления не складывались, в данные неизбежно проникали скрытые необъяснимые ошибки, и вычисления рушились, как карточные домики, дело не шло. Это злило Писателя, его раздражало оказываемое сопротивление такого несложного уравнения. Он не хилый мальчик в очках, крепкий и мощный, и не самый последний писатель, никак не мог решить проклятое уравнение. Поигрывая мышцами, Гимениус снова и снова принимался за расчеты.

В нормальное-то время они бы всего за сутки добрались до района Энциклопедий, но теперь совсем другое дело. И Гемениус и Корректор прекрасно понимали, что сейчас расстояния, впрочем, как и само течение времени, претерпели некие пока неопределенные искривления. Гимениус полагал, что на преодоление пути стоит закладывать не менее трех дней, я нехотя согласился. Так же быстро, как он производил расчеты, он делал пометки в своих распиханных по карманам деловых блокнотиках. Не забывая в микропаузах громогласно чуть что смеяться, часто не по делу. Право же глупая привычка — это его ржание.

Внезапно я погрузился в раздумья. Было понятно, что смех Гимениуса это психологическая защита, это его кевларовый непробиваемый духовный щит от страха и депрессии в которую впасть сейчас было ой как легко. Семья… У меня отродясь не было зарегистрированной официально семьи в отличие от Писателей высших уровней, подданным четвертого и ниже статуса литературной значимости, хоть и дозволялось иметь гражданских жен, но официально регистрировать брак и детей заводить было запрещенно такое только для третьего уровня и выше. Именно поэтому деревенских жителей с такой неохотой пускали в города, там, на сельских просторах Законы Литературного быта нарушались беспардонно. И браки заключали и детей заводили, будь ты хоть вторым редактором, хоть фрилансером, или секретарем, или простым наборщиком, поговаривают, что там даже младшие библиотекари имели жен и детей. В городе такое невозможно, чуть было, не пустившись в воспоминания о своем неудачном браке, Корректор мгновенно прервал неприятные думы и переключился на другое…

А у Гимениуса настоящая семья, официально зарегистрированная добрая супруга, да малые ребятишки, аж целых два, вот волнуйся теперь что с ними, где они.

Тем временем вокруг автомобиля сконцентрировался молочного цвета густой непроглядный туман. Некоторое время мы двигались в этом плотном тумане, похожем на настоящее сгущенное молоко. Автомобиль беззвучно катился по площади. Видимость ограничивалась несколькими жалкими метрами. Молочный тягучий густой туман клубами укутывал улицы, совершенно не давая возможности рассмотреть меняющийся на глазах привычный мир. Сгустки белой клубящейся материи, как дым проплывали вокруг машины, слипаясь, сгустки образовывали еще более громоздкие облака молочного нечто. В конце концов, они полностью слиплись, и месиво белого тумана поглотило абсолютно всю видимую поверхность окружающего мира. К удивлению осталась только дорога, которая, слабо извиваясь, вела нас вглубь территории. Казалось, что дорога висела в безграничном пространстве молочного месива. А может, так оно и было, плотно задраенные окна автомобиля решительно защищали нас от творившейся вокруг молочной засады. Молча, мы наблюдали это чудное явление природы, двигаясь по дороге в белесой непроглядной пустоте. Молочная сублимация впечатляла…

— Ни зги не видно в молоке-то в этом.

— Туман так туман, всем туманам туман — задумчиво согласился Гимениус.

— Хоть глаз выколи, видимость нулевая господин капитан, ориентируемся по приборам — нарочито бравурно добавил Корректор.

Прошел час с небольшим черепашьего движения по подвешенной в молочной пустоте дороге. Пока, наконец, туман не стал постепенно рассеиваться.

Сначала стали видны боковые пороги дороги — государственные поребрики, затем пешеходные тротуары и столбы, и наконец, здания и постройки. Мы катили по незнакомой улице, с небольшой скоростью, рассматривая строения причудливой прямоугольной формы с вывесками на непонятном пока языке и необычными предметами. Не было привычных памятников буквам и словам, не было книжных киосков, не было многометровых букв из дерева, не было стальных спиц уходящих в небеса, не было ничего из прошлого известного нам мира. Строения были необычными не только по своей форме, но и по материалам — только представьте себе, похоже они были построены из камня! Не из дерева как во всем нормальном мире, а из холодного могильного камня! Как они тут живут-то в таких опасных для здоровья домах?

— Кое-где осталось как прежде, все как до Сдвига, а кое-где вот это чудо в кавычках — констатировал Гимениус, я такое уже видел. Способности и энергия Слов и алфавитов функционируют исправно, я уж проверил, странно видеть, что в таких вот новых местах как будто и нет, ни Союза Великих Писателей, ни магии литературы, ничего привычного.

Постепенно чуждая обстановка вновь сменилась родными городскими пейзажами. Показался, до боли знакомый, перекресток Луарвик Луарвика, где 14-я радиальная пересекалась с Переулком Синтаксиса, необычные каменные дома здесь уступили место традиционным деревянным небоскребам с круглыми шапками куполов на вершинах, с общественными читальнями и книжными лавками, район Публичных изданий я сразу узнал родные сердцу очертания. Слоеный пирог действительности, там так тут сяк.

— Давай вглубь заедем и уж там сориентируемся, как до квартала Энциклопедий добраться в этой перепутанице.

Гимениус молча, согласился, колесить без ориентира было бессмысленно. Мы повернули в квартал Публичных Изданий. Это один из древнейших кварталов города. Здесь на площади 777 гектаров концентрировались все мало-мальски уважаемые Издательства Белого Света. Офисы и редакции сотен публичных изданий встретили нас безмолвием и пустотой разбитых окон, зеленым мхом и густой смолообразной тьмой заполнявшей нищи и объемы строений. Бросалось в глаза отсутствие горожан и служащих, а так же словно слизала корова все памятники русскому слову и литературным героям. Не было ни Стены Договаривающихся Филологов, не было стелы Острословия, не было кубов Словесной живности, не было изваяний авторов, даже живые барельефы исчезли, район был прежним, вот только памятники культуры куда-то бесследно смылись. Район, когда-то являющийся одним из самых красивых, теперь был наполнен полуразрушенными зданиями, культурный контент сгинул, как впрочем, и главная достопримечательность творческие люди бесследно исчезли. Какая же мразь, могла такое сделать. Кое-где из окон сочилась похожая на кровь бардовая слизь, отвратительными сосисками она свешивалась из окон, дверей и балконов. Мимо нас проплывали издательства.

Минули: Справочник Вечернего Эквилибриста — помпезное иглообразное здание с пимпочкой твердого знака на вершине, вестник Пароходства — дом напоминающий палубу современного морского книжного лайнера, Летние Истории — здание в форме гипертрофированной беседки, переходящей в лабиринты кабинетов, рабочих помещений и библиотек. Кадастровый Алфавит — совершено черное круглое здание без видимых снаружи окон, но с единственной дверью на фасаде. Удмуртские Сказки — избушка с резными ставнями и голубыми наличниками, как заколдованный в великана гигантский пряничный домик. Вальпургиевы сонники — небоскреб в форме раскрытой книги, окна в этом здании были сделаны в виде букв прорезей. Казусные строчки — этот дом сам напоминал одну бесконечную уходящую вглубь района казусную строчку. Лингво-мастер сервис — сюда хаживал каждый уважающий себя корректор, тут починяли инструментарий корректуры, офис в форме сложного научного прибора со шкалами амплитуд, металлическими крючками и пружинами, вращающимися зубчатыми колесами. Домнич Амброуз — тематическое издательство, названное в честь невинно убиенного поэта Анри Домнича, на фасаде нанесена мозаика «Домнич строчащий рукопись», все те же слипшиеся грязные волосы на глазах, и порывистый жест руки державшей перчатку самописца (работа известного итальянского мозаичника Апельери). Кельтские знаковые справочники и талмуды — алое классическое здание в 88 этажей опоясанное кельтскими узорами и символами. Министерство знаков препинания — сухое некрашеное строение, сооруженное из упаковочной фанеры, государственное предприятие — бедное и пыльное. Картавый глас — треугольное пирамидальное строение с четырьмя синими куполами наклоненными к центру. Реактивы для словотворчества — издательство с доброй сотней входных дверей, ложные двери ведущие в тупики или попросту нарисованные, юмор понятный только тем, кто имел дело с этими реактивистами. Вестник актуальной словотворной целлюлозы — очень красивое серебристое здание в форме колоссальных размеров цветущего дерева неизвестной породы, корневища здания раскинулись по всей придомовой территории красивое помпезное строение. Немировские запятые и двоеточия — связанное из толстой шерстяной нитки помещение в виде большого теплого вязанного носка, поперечные цветные линии грубой вязки уводили взгляд далеко ввысь, по доброму смешное и забавное издательство, Промышленные словари — стальное отливающее серебром и золотом Г-образное строение, объемные гравировки сокращений и сносок играли на солнце бликами, затем Актуальные Словари Куртуазных маньеристов… Тысячи раз я проходил по этим местам, теперь же они стали другими, пустыми заброшенными и источающими какую-то скрытую агрессию и затаившуюся в глубине опасность. Напротив моей родной редакции «Реакция на Невидимое» мы остановились, Гимениус конечно не мог читать мои мысли, но вероятно из прежних его знаний он ведал, что это и есть моя редакция. Мы, молча, смотрели на тянущиеся по входной лестнице странные волосатые водоросли, плотным ковром они вползали в подъезд и скрывались в кромешной темноте неосвещенного пространства.

— Ну что зайдешь на работу? Откровенно подкалывая спросил меня Гимениус.

— Нет, — прошептал я, только после Вас.

— Гыр гыр гыр — засмеялся Писатель. Ему показалось, что я подыграл ему в его очередном приступе черного юмора.

Рядом с парадным подъездом родного издательства на остановке общественного транспорта виднелся публичный план города, вот где мы сможем определить месторасположение квартала Энциклопедий. Расчет был таков, если общественная карта изменилась, а она изменилась, значит, она, верно, укажет нам истинное направление. Мы вышли из Субару.

— Так на юго-запад по трассе Великих Грассмейсеров, поворот на Неликвидный переулок и далее по Макулатурному гребешку, с него соскакиваем на, на Шоссе Настоятелей Библиотеки Святых читателей, а вот и квартал Энциклопедий. Туману-то понапустили не карта а свиток энцефалограмм какой-то. На юго-запад, сутки пути, если все срастется — Гимениус говорил сам с собой, ну а я рассматривал внезапно постаревшие здания, валяющийся кругом, неопознанный, не «наш» мусор и странные жирные пятна слизи, неприятными фиолетово-алыми кляксами в беспорядке разбросанные по улице. Найти дорогу в 100 миллионном городе ой как не просто, даже если ты прожил в этом городе всю свою жизнь. Тем паче сейчас, когда все кругом так стремительно и хаотично сдвигалось.

Квартал Энциклопедий, в который мы двигались, один из самых роскошных районов города. Вероятно, Гимениус жил очень экономно, и экономил, скорее всего, на себе, если мог позволить иметь квартиру в этом сверхдорогом современном районе, предназначенном, прежде всего для горожан высшего 2 уровня в иерархии Сильных мира сего. Квартал Энциклопедий сравнительно небольшой его площадь всего 200 гектар с хвостиком. Вся территория строго поделена на три равные части. В первой части собственно находились здания Энциклопедий. Самое крупное здание — это Стеллаж господина Гамильтона, здание высотой около 12 километров (2430 этажей, 11892 метра) выполнено из черного дерева, сложное уникальное строение, напоминало библиотекарскую книжную этажерку или многофункциональный книжный шкаф. В нем как вы уже догадались, хранились священные рукописи и энциклопедии Гамильтона. 2430 этажей наполненных основополагающими научными фолиантами, читальными залами, дискуссионными фойе, рабочими кабинетами, научными лабораториями, цехами выделки рукописей, развлекательными литературными предприятиями. Поговаривают, что де на Гамильтона работали не менее миллиона специалистов, но это были откровенные враки, даже при его-то доходах он мог позволить себе не больше 120–150 тысяч сотрудников. Об этом мне рассказывала еще мама, её двоюродная сестра Настя Царалунга служила в одном из цехов вторичной чистовой обработки рукописей в секрете #192 в Гамильтон букс фактори. В Энциклопедической части района так же находились здания глубкой Королевской восьмерки: Сарториус-хаус, Ротердамский Синий шпиль, Изба Клица, Дом культуры Эрнеста Хонгара-257, Дворец Юматы Жимолости, Висячие Сады Вани Дерняткина и Сдвоенный вечнозеленый небоскреб Зой Буббы и Магистра Яббо. Здесь мы не будем углубляться в параметры строений, скажем одно это величайшие центры мировой литературы, символы живой лингвистики, киты на которых покоится зыбкий мир современности. Подробнее об устройстве этих значительных сооружений читайте в сноске.*(Сноска 9 зданий района Энциклопедий или 9 Киотов Литературы).

Итак, квартал Энциклопедий был разделен на три части. Первая часть фундаментальная соляные столпы культуры небоскребы писателей высшей категории значимости в иерархии Созидателей Белого Света. Вторая треть района Энциклопедий улица Живых Книг, место, где по преданиям был проведен первый литературный вечер Неизвестного писателя. С тех самых пор улица Живых Книг место, где расположены сотни открытых и крытых площадок, на которых устраивали свои чтения писатели различных категорий значимости, в том числе и начинающие. Писательские подмостки для людей с разным уровнем дохода с разными меню, в одних балаганах читали свои произведения поэты, в других молодые фантасты, в третьих пожилые мудрые сочинители неспешно в тени прохладных тентов бубнили свои тексты. В этой части района Энциклопедий всегда и днем и ночью было людно, горожане жаловали Живые книги, многие приходили с детьми, семьями, особенно много людей было по выходным и Большим литературным праздникам. Сам я там бывал в основном в детстве.

Тим Род внутри меня шевельнулся на кресле качалке, поднял взгляд от толстенной книги и защебетал тоненьким свистящим голосом. Мама часто баловала меня Живыми Книгами. Добирались мы туда на попутках, водители дальнобои (Книгобои — транспортная «кровь» культуры — по Гамильтону) вообще-то мало кого допускали в свои украшенные рукописями кабины большегрузных автопоездов, это было не принято по причинам материальной небезопасности. Но мама обладала той редкой особенностью удивлять незнакомых своими милыми выходками, что мы добирались до Живых Книг быстро и самое главное бесплатно. Стоило мамке выбежать на книжную трассу в своем привычном ярком костюме, с волочащимися за ней хвостами рюш и гофр, с громогласной дудкой вувузелой наперевес в привычном гриме балагурной взбалмошной мамаши, как грузовики пренепременно останавливались. И после короткого разговора состоящего из одного единственного вопроса, а повествовать можите? Нас приглашали продолжить движение в кабине дальнобойного книжного грузовика. Книги и их транспортировка по Белому Свету большое и важное литературное дело. Водители книжных большегрузов — Книгобои это реликтовая каста, со своими традициями и особенностями. Например, Закон 3-х атрибутов Книговозов гласил не брить бород, усов и волос на голове, а так же постоянно носить на поясе ритуальный стальной нож для бумаги. Обязательным был и головной убор, украшенный крошечными черепами низкий цилиндр, черный для повседневного использования и стеклянный для особых случаев. Ну да отвлеклись мы от главного, маман травила разные литературные фрагменты в основном о происхождении книг, Книгобои внимательно слушали и совершенно бесплатно подвозили нас в Живые книги. Ну а там мы сутками напролет колесили по литературным вечерам, нам довелось послушать и Карлоса Капчица и Лоя Лживую морду, и культрегера Евгения Прощина со своими начинающими нижегородскими писателями, и кошатницу Марию Ташову-1, всех и не вспомнишь сейчас. За сутки — двое мы с маман успевали посетить до 20 литературных вечеров, входной билет стоил всего два тонких су, тут главное было запастись провизией и бодрым квасом, ну чтобы двое суток не спать, хотелось же больше больше литературы, а там в Живых Книгах литература была высший сорт, свежая как слеза россы на утренней зелени. Мы с маман…

Слушай Тим, ты совершенно заболтал меня, сказал я своему внутреннему существу, и Тим Род, мгновенно, разобидевшись, песком рассыпался и пропал.

В третьей части района Энциклопедий находились жилые дома и угодья, тут жили семьи самых важных святых Литераторов Белого света. На этом экскурс в историю и содержание района энциклопедий считаю оконченным. Этот район славился еще и тем, что здесь были самые низкие цены на книжечки, а в уличных читальнях кроме черного кофе так же бесплатно предлагали и чай и малокалорийное фруктовое мороженное. Поговаривают, что в некоторых закоулках так же находились и общественные столы разума (столы для Пятичтения) вы только представьте себе, чтобы Стол Разума бесплатно под навесом на улице. Удивленны? Правда, это были слухи, лично я их не видел ни разу.

Движение. Краем глаза я заметил движение, где-то поодаль от нас что-то зашевелилось возле фонарного столба, закопошилось в муаровом черно-белом графическом облаке. Что это червоточина, что ли зарождается. Ну да она родимая. Из довольно большой разросшейся червоточины появился мальчик-тьмец, а через минуту и еще один. Липкие от внутренностей недр, пока еще слабые обсыхающие. Сладкая парочка недобро таращилась в нашу сторону. Облако черно-белого муара, словно привязанное веревочкой к земле отбрасывало несколько длинных кривых теней, те места, на которые падали тени постепенно съеживались, скукоженные неведомой земляной кислотой.

Из-за угла появилось два, а потом и еще три тьмеца. Капюшоны на чайниках, длинные эмо челки на бледных неподвижных лицах, неприятные гримасы с отвислой нижней губой и стекающими слюнями, угрюмые посланники недр. Покачиваясь в такт, они медленно, но верно приближались к нашей стоянке. Глаза их так же медленно и неукоснительно наливались чернильной тьмой и вот-вот уж должно произойти выплескивание гименаидальных щупалец. Тьмецы зрели, навивались тьмой и злобой.

— Гггимениус — испуганно заикаясь, позвал я, он отвлекся от рассматривания и копирования фрагментов карты сквозь стекло ручного фотосканера. Глянул в указываемую мной сторону, там, на задворках переулка уже скопилась порядочная толпа подземных придурков, около сотни тьмецов, готовых бросится на нас. Тьмецы буквально наступали нам на пятки, впрочем, недолго.

— Ай подлецы, смерти Писательской захотели, щас, щас голубчики вы мои будет вам угощение, Гимениус откинул полу легкого кевларового плаща и вынул толстенный отрывной блокнот с тяжелыми сморщенными страницами и обыкновенное механическое перо. Он бережно достал длинный ритуальный нож Книгобоев из ножен на поясе. Это был Лунообразный ослепительный бумажный нож, богато инкрустированный золотом с витиеватой костяной ручкой, нож сверкнул спиралью маленьких огоньков, будто подмигнул мне. Чуть оголив руку, Гимениус сделал небольшой крестообразный разрез, на своей руке, чуть надрезав собственную вену, кровь крошечными каплями сочилась из ранки. Гимениус так же проворно сунул бумажный нож Книгобоев в ножны, хотел бы я рассмотреть его получше. Ткнув перо в ранку на руке, как в чернильницу, Гимениус спешно накарябал что-то на листке голубой скукоженной бумаги, по моему слово «огонь» вернее иероглиф и змейку апостроф. Он чуть просушил листок, подув на него губами, делая смешной рот — кружочком. И тут же лихо, скомкав жесткую бумажку, он опустил стекло автомобильной двери (мы уже успели сесть в машину). Все это Гимениус проделывал с невероятной скоростью и точностью, видны были отточенные навыки письма и офисного искусства. Он метко швырнул бумажку подальше от автомобиля. Сильный писатель, подумал я, из такой толстой голубой бумаги он скомкал комочек размером с грецкий орех, мне такое не по силам и проверять не нужно. Летевший комочек преодолел несколько метров и, ударившись об асфальт пару раз отскочил и упал. Комочек полыхнул невероятно высоким столбом пламени. Пламя сначала вырвалось ввысь метров на 15–20, а затем горизонтальным диском примерно на уровне полутора метров над землей ухнуло по пространству улицы. Огненный взрыв миролюбиво облизнул бронированный корпус автомобиля. Гимениус выжал сцепление, мы удалялись с места нашей временной парковки.

Огненный взрыв раскрошил тишину переулка. Визг и агония горевших в Праведном пламене тьмецов, рев двигателя и злорадно улыбающееся в бликах пламени лицо писателя. Эту картину я назвал «Адово пепелище на крови Гимениуса».

— Работает, тут вот все работает, ать стервецы, смерти писательской захотели так вот отведайте пламени Праведного Слова на Кашпейской целлюлозе мать вашу подземную разтак.

Основательно разогретые тьмецы взрывались глухими пуками, разметывая по всей округе нелепые ошметки себя, руки-ноги, неровные куски тел, кеды пролетали со свистом, а челки истлевали, как порох — жуткое зрелище.

Пламя поднималось высоко, практически полностью обволакивало автомобиль по бокам, колеса, прокручивая по асфальту разогретой резиной покрышек, оставляли черный сочный след из слов, выдавленных в протекторах, Гимениус 3, Гимениус 3, Гимениус 3.

— Болит? Спросил я, глядя на рану на руке Гимениуса.

— Чешется, гы, гы, гы — заухал неунывающий писатель.

— Давай я заклею.

Достав бумажный рулон медицинского скотча, я аккуратно чтобы не сделать автору больно и при этом не помешать ему вести автомобиль, быстрыми двумя стежками обмотал место пореза. Мне хотелось спросить его, откуда у него нож Книгобоя, мой лучший друг был из касты книгобоев, он говаривал мне, что ритуальными ножами книгобоев могут владеть только потомки Книгобоев и никто более. Но я промолчал, оставив праздное любопытство за порогом разговора.

Мы покидали 12 квартал Публичных Изданий и Редакций. Сердце моё ныло в тоске. Через пару десятков километров, деревянные строения опять начали чередоваться с необычными объектами из камня и стекла. Куски неродного пейзажа, словно вырванные из контекста неровными ляпушками посреди традиционной городской архитектуры. Кусков неродной местности становилось все больше и больше пока другая архитектура (не очень уместный здесь термин, такой стиль вряд ли можно вообще назвать архитектурой — прим. рассказчика) полностью не поглотила традиционный городской пейзаж.

Большие окна величиной буквально во всю стену были на первых этажах этих каменных неприятных строений. В стеклянных проемах стояли какие-то несуразные предметы одежды и другие не наши приспособления и предметы. Кто это все одобрил? Кем была придумана такая глупая несуразная форма зданий и особенно материал, из которого они построены. Всем известно, что камень дурно влияет на энергетические чакры человека, камень душит личность, блокирует творчество, высасывает из живого организма жизнь. Именно по этим причинам древние склепы и захоронения делали из чистейшего камня, мертвым им ведь все равно. Должно быть люди, которые жили в здешних домах страдали от хронических депрессий и расстройств психики, вероятно, они были бы очень слабы и физическим здоровьем и метафизикой духовных энергий. Каменные постройки давили на нас со всех сторон, навевали мысли о смерти, гипнотизировали своей гнетущей энергетикой.

Помимо этого кругом, куда ни посмотри, находились странные плоские цветные доски. Расставленные на треногах и подставках цветные доски с неизвестными надписями и рисунками, еще более странными, чем сами надписи. Были изображены некие предметы, назначение которых нам было неизвестно, а так же одетые не по земному люди среди которых множество уродливых женщин явно лишенных какого либо интеллекта и образования, и от того казавшихся еще более отталкивающими, да к тому же почти голыми.

Мы медленно двигались по чудовищному чужому кварталу, выпучив глаза, рассматривали окружающую нас редкую чужую действительность. Единственное, что в некотором роде объединяло и наш мир, и этот это следы разрушения, хаоса и запустения, повсюду кровь, слизь и синеватый мох вперемежку с волосатыми водорослями. Стоит отметить, что сгустков Тьмы здесь, как будто было меньше, заглядывая в углубления в зданиях в странные подъезды с прозрачными дверьми можно было рассмотреть необычные предметы, какие-то непонятные вещи находились внутри зданий, тускло освещенных сумрачным небом, сквозь тучи которого едва пробивались лучи оранжевого солнца.

Гимениус остановил машину, не заглушая двигателя, он ловко вынул из-под сиденья Книгу Практическая Энциклопедия Языков Белого света. Орудуя ножницами, принялся вырезать из страниц издания какую-то странную фигуру, вырезав одну, он положил её на приборную доску и тут же мастерски изваял точно такую же, которую положил рядом со мной. Загнув по краям фигуры две кончающиеся крючком части он получил незаконченный параллелепипед, который водрузил себе на переносицу на манер очков. Точно он вырезал из страниц Энциклопедии бумажные очки, одевай и ты, сказал он мне. Я повторил его манипуляции с загибом душек и тоже надел на нос бумажные очки.

Мы глубокомысленно замолчали, глядя на открывшуюся нам картину. Сквозь бумагу вырезанных Гимениусом очков мы смотрели на вывески. Надписи на стенах и плоских поверхностях стали понятны, цвета приняли естественные положения, очки давали возможность понимать написанное на чужом языке. Мальборо, сигареты вредят вашему здоровью, Пепси, Вход здесь, Летайте самолетами Финаир, распродажа, Отдыхайте в Египте, Добро пожаловать, Магазин, Вход в метро, М, Продукты и еще и еще. Как это возможно? Кто позволил так глумится над святыми символами, зачем кому понадобилось в том другом мире так использовать Священные Буквы, создавая столь уродливые ничего не значащие гнусные тексты. Какая такая нужда заставила этих людей так издеваться над словами, над смыслами и над орфографией… Меня прямо-таки распирало от гнева. Гимениус не менее возбужденный с полуоткрытым ртом тоже читал вывески, я видел его широко раскрытые глаза и дрожащие от возмущения губы.

Не сговариваясь, мы вышли из машины он хитро поманил меня к багажнику машины. Там в открытом багажнике я увидел длинные топоры Праведной мести с резными топорищами и клейменными обоюдоострыми головками. Один топор взял я другой Гимениус. Мы, не сговариваясь, бросились к планшетам и принялись их крушить. Изничтожить, стереть, изрубить ересь и мракобесие, невежество и глумление над святой литературой и наукой. Соприкасаясь с топорами, планшеты перекашивались, гримасничая шипели и разваливались трухой разложившихся материалов.

Писатель и Корректор правили буквенный устой чужого бесстыдного и отвратительного мира, в котором волею судеб им пришлось оказаться. Никакие тьмецы, никакие чудовища, никакая неизвестность и опасность не могли остановить их естественной реакции, клятвы данные ими еще в университетах: беречь и хранить таинства символов, отвержено служить букве, тексту и писательскому делу, и противостоять невежеству и плоскоумию. Стирать ко всем чертям, каждого, кто посягнет на Святую Стезю Литературы, Науки и Языкознания. Один за другим планшеты исчезали, осыпаясь, а малые надписи дымились от одного только прикасания с топорами истиной Праведной Злобы, которыми мастерски орудовали Гимениус и Корректор.

Очищение заняло около часа, большинство мерзких надписей было разрушено, только самые большие плакаты на крышах зданий оставались не тронутыми. Вспотевшие и запыхавшиеся наши герои, наконец, опустили топоры и с довольными лицами подошли к автомобилю.

Гимениус снял очки, снимай тоже в них долго нельзя ослепнуть можно. Он бросил очки на землю и те сразу зашипели, соприкоснувшись с проклятой землей, рассыпались в прах, я повторил за ним.

Гимениус перегнувшись, склонился в багажник авто, а когда появился, на его правой руке была надета стальная сверкающая хромом перчатка украшенная изображениями львов и пантер, в левой руке Гимениус держал кевларовую сумку саквояж, в которой что-то слегка шевелилось.

— На закусочку — я дарю откусочку, вновь громко засмеявшись, Гимениус сунул руку в стальной перчатке в сумку и достал небольшую пожелтевшую книгу. Книга слегка извивалась и даже пыталась укусить Писателя за пальцы и только озлобленно елозила трехрядными желтыми клычками о сталь перчатки… Он наотмашь швырнул книгу в глубь квартала — Ну, а теперь поехали быстрей отсюда. Дальше клыкастый малыш здесь дочистит. И мы поспешили в автомобиль.

Текст в «Клыкастом Малыше».

При многократном увеличении книги напоминают жирных, извивающихся покрытых прозрачной слизью червей; именно поэтому человек, профессионально изучающий книги или просто много читающий, в простонародье называется «книжным червем».

Книги могут быть по-настоящему опасными; некоторые книги имеют обоюдоострые стальные, либо костяные, клешни, ядовитые шипы и щупальца. Почти все книги имеют маленькие черные глазки-бусинки и испещренные мелкими острыми зубками пасти. Книги разделяются на хищные и травоядные, сухопутные и водные, добрые и злые. Некоторые книги водятся буквально в каждом городе и поселении, другие встречаются крайне редко и хорошо маскируются. Книги обычно обитают в непосредственной близости от человека. Одни живут в домах людей, другие никогда не остаются в людских жилищах — такие книги называют дикими. Специальные службы отлавливают дикие книги, собирая их в книжных хранилищах, называемых библиотеками.

Книги не рекомендованы к чтению детям и лицам, злоупотребляющим алкоголем: общение с книгой для неподготовленного человека, невооруженного человека, крайне опасно. В противном случае, чтение может закончиться увечьями или даже гибелью читателя…

Рекомендуется читать книги в защитной решетчатой маске и специальных стальных очках. Многие книги обладают даром гипнотического воздействия: человек, зачитавшийся книгой, может слишком углубиться в чтение и потерять бдительность, тогда ему придется попрощаться либо с пальцами, которые с легкостью оттяпает ему книга, а в случае серьезного зачитывания и с головой…

Некоторые книги поддаются одомашниваю, и даже способны выполнять различные мелкие дела по дому: одни с удовольствием охраняют жилища людей в их отсутствие, наподобие сторожевых псов, другие гладят белье, пылесосят ковры, моют посуду; особо выдрессированные книги могут сидеть с малыми детьми, а уж самые талантливые способны выходить на улицу и делать мелкие покупки, могут купить пива, сигарет, ну, или хлеба. Дрессировке поддаются книги классических писателей, мистификаторов, фантастов и поэтов; книги более мелкого жанра, например, детективы и женские романы, способны исключительно кусаться и жалить. Книги такого толка литературоведы рекомендуют либо вовсе не держать дома, либо запирать в специальные клетки безопасности. Детские книги — особенно современных авторов — наиболее озлобленны; по официальной статистике наибольшее количество увечий люди получают именно от этих книг. Поговаривают на северо-западе был случай, когда одна такая детская книга не только целиком сожрала трех небольших детей, но и проглотила их сиделку, и дворника.

Книги разрешены к чтению на всей территории Российской Федерации. Книги можно читать днем в специально отведенное для этого время; время чтения книг устанавливает Конгресс Литераторов, Главный Федеральный библиотекарь подписывает специальный ежеквартальный указ «О Времени Чтения Книг и новые правила и особенности чтения в тех или иных условиях, тех или иных Книг».

Книги неотъемлемая часть жизнедеятельности человека, Книги имеют статус Священного Провидения. Каждый россиянин обязан прочитывать в неделю не менее двух книг, специальные службы Контроля над Чтением Книг следят за исполнением этот Святой обязанности каждого жителя России.

Да прибудет с нами Создатель, да прочтутся Книги, написанные черным по Белому. Тьмой по белому свету…