Глава 2 Чужие люди. Оптимист. Корректор встречает Эмми

Не берись ни за какие дела — вот первый признак мудрости;

взявшись же за дело, доводи его до конца — вот второй признак мудрости.

Древнеиндийская поговорка


В общем, было распространенно сообщение о том, что в квартирах могут появляться «чужие» люди. Сам не понимаю, почему я отнесся к этой информации так серьезно. По сообщениям распространенным накануне, лично я их видел по телевизору, да, по-моему, эти сообщения только там и были. Во всех вечерних федеральных новостях, показали незамысловатый видео сюжет, который подавался то ли как некая версия; то ли как научная гипотеза. Официальное коммюнике правительства России и научного мира естественно содержало минимум действительно полезной информации, одни только голые факты без интерпретаций и подробностей. Видеоролик заявления был смонтирован наспех. Обрывки фраз, нелепые заминки, подрывы на видеопленке, некачественные склейки, местами брак в фонограмме и посторонние шумы чередовались с позорными провалами в тишину, сама запись нервозная, официальный тон был неуверен и путан.

От лица госдепа говорил некто господин Ковальчук, плотный мужчина с крупным сосискообразным носом, на этот раз он представился, как старший оперативный пророк при Президенте РФ. Признаюсь, ни разу я не видел, чтобы этот деятель госструктур представлялся одинаковыми должностями, престранный тип я вам скажу у меня от него мурашки по коже. Предполагаю, что сменами своих должностей он добивался дополнительного внимания к своей персоне, всем известно, что смена статуса автоматически отображается на ретрансляторе государственных изменений в рубрике новостей.

От лица мирового сообщества ученых выступали двое: пожилой английский литератор романист Стивенсон, сухощавый старик в мятом пиджаке, фантаст и провидец, и профессор Конюхов полноватый человек средних лет с мутными маслянистыми глазами и короткой рыжей бородой, так же в мешковатом плохо скроенном пиджаке, хорошо известный в определенных научных кругах, как мистик практик.

Съемки происходили в небольшой государственной студии. Перед выступающими стоял деревянный грубой работы кособокий столик на коротких ножках на нем гроздьями разнокалиберные микрофоны с эмблемами газет, журналов и издательств, для докладчиков небольшой продавленный диван из искусственной кожи. Вся обстановка студии, дешевые обои, низкие потолки, задрипанный коврик на полу и тусклый телевизионный свет демонстрировала привычный экономный, а попросту говоря нищенский государственный стиль. Чиновничье дело в нашей эпохе было атавизмом, марионеточным придатком литературной элиты и финансировалось по остаточному принципу. Госслужащего было легко узнать по нищенскому одеянию, мятой не современной одежде, голодному измученному финансовыми трудностями взгляду и порванной никудышной обуви. Государственное администрирование переживало период полной стагнации и не нужности. Роль их сводилась к информированию населения, да к ведению текущей общественной бухгалтерии, но и с этой задачей они справлялись из рук вон плохо. Такова была действительность, эпоха лучших времен для этой сферы человеческого управления минула много тысячелетий назад. Говорят, что когда-то чиновники имели какой-то невероятный вес в обществе и уникальный статус чуть ли не избранных. Но сейчас об этом вспоминают с усмешкой, с язвительным юмором. Можно ли считать этих убогих учетчиков информаторов — чем-то более, чем они являются на самом деле? То-то и оно. Теперь убогая когорта госадминистрации лишь пыль под ногами Великих Писателей Белого Света. Так было всегда, а о другом история умалчивает, свидетельств тому не сохранилось (Свидетельства похоронены в земле, на глубине сто тысяч миль, утонули в матушке Земле, туда им и дорога — по Гамильтону).

Ковальчук в центре, слева Стивенсон справа Конюхов. Лица докладчиков и это было заметно даже через рябь и подергивания некачественной видеозаписи, были угрюмы и напряженны. Говорили по очереди. Начинал Ковальчук, подрыв пленки, Стивенсон, подрыв, ложная склейка, Конюхов, примитивный спецэффект «шторки», общий план докладчиков. Скачек звука, Конюхов, изображение завалилось вправо, задрожало, дернулось, Стивенсон, ушло в черное, на полсекунды вспышка — Ковальчук, молчание, крупно Стивенсон, концовка — общий план докладчиков. Нередко фразы обрывались на полуслове, да так, же и начинались. Сюжет был смонтирован второпях, это было заметно не вооруженным взглядом.

Смысл обращения сводился к тому, что появление «чужих» это вероятно следствие некого террористического магического эксперимента, и до конца не ясно, то ли теракт, то ли просто какой-то мистический сбой или сдвиг. Природа явления пока не поддается детальному изучению, сообщали докладчики, но сам факт предстоящего катаклизма — подтвержден официально. Названное для простоты — СДВИГОМ, явление официально признанно и завизировано, как и властями РФ, так и мировым сообществом ученых и Писателей. Сдвиг сертифицирован в Государственной Магической Палате. Ему определенна высшая шестая степень опасности, уровень, говорящий о многом. В конце сюжета Стивенсон уронил на пол карандаш, чуть повозившись в три погибели, он отыскал карандаш, поправил сбившийся на бок засаленный галстук и в полголоса бросил в сторону, бегите, бегите, бегите, спасайтесь… Шторк, и сюжет прервался.

Ну, надо же, я еще в этот момент подумал, каких только Палат у нас нет, уже и Магическая Палата РФ появилась. Этот сюжет показали по всем федеральным телеканалам с преобладающей долей государственных акций: РТР, ОРТ, Спортивный канал и по Культуре. Что же до граждан, которые принципиально не смотрят государственное телевидение, как, будто им и дела до таких не было. Впрочем, такой наплевательский подход к распространению информации был делом обычным для России, аинформативность, рецессии информационных полей традиционны для наших широт.

Углубленный в размышления корректор снял со стены, у ящика сообщений, перчатку самописца и медленно водя прибором по белым листам бумаги, написал несколько писем: матери, Катюне, брату и двум коллегам с работы. Письма носили рекомендативно-прощальный характер, содержали по два три небольших абзаца в основном общих фраз и стандартных прощальных предложений. Чуть повозившись с редактурой фрагментов, корректор поставил печати и расписался, свернул листки аккуратными шестнадцатиугольниками и утопил получившиеся конверты в прорезь рассылочного ящика. Прерывистый свист свидетельствовал об успешной отправке посланий. Обдумывать и принимать решения лучше всего на свежую голову, тем более еще целые сутки в запасе. Появление «чужих» ожидалось в полночь с пятницы на субботу, а сегодня была среда. Ах да, уже четверг — сказал корректор, вслух, глядя на часы, в дорогом кожаном переплете висевшие на стене напротив и лег спать. Часы — подарок родной редакции на юбилей безупречной службы, теплые воспоминания о скором повышении уровня последнее, что нежным туманом обволокло сознание, и он уснул.

Утро, готовлюсь встретить Сдвиг во всеоружии, сооружаю баррикады. Укрепление периметра затеял с окон, которые плотно закрыл и блокировал створки дополнительными длинными шурупами. Сами стекла заклеил непрозрачной упаковочной бумагой. Оставив открытым только окно на кухне, его я планировал драпировать ватным одеялом. В получившимся новом сумраке, пораскинув мозгами, решил заодно забаррикадировать и двери, ведущие на лоджию и в спальню. Я рассуждал так, мне хватит и кухни с ванной, остальное пространство ни к чему. Мне не привыкать жить на кухне, воспоминания о студенческой жизни призрачной тенью мелькнули в памяти. Лучшего места для встречи со Сдвигом и не придумать. Кухня — защитник, кухня — бункер, кухня — территория свободная от предрассудков, кухня светлое место приёма пищи, кухня почти святилище. На кухне есть все, что нужно для полноценной жизни! Я мог бы еще долго убеждать самого себя в избранности кухни по сравнению с другими помещениями квартиры, однако в тот момент я искренне верил в неприступность бастиона под названием — кухня. Я принес раскладушку, несколько покрывал и ватное одеяло. Вкрутив несколько саморезов по верху окна, примерил новую занавеску — ватное одеяло, звуко-свето маскировка была готова. Довольный собой свалил оставшееся нужное барахло в углу, после чего сначала забил гвоздями дверь в спальню, потом в гостиную. Окончательно замуровав вход в комнаты тяжеленным буфетом. Который полчаса толкал ногами, сантиметр, за сантиметром продвигаясь к цели, то есть к двери, ведущей в другие комнаты.

Закончив с дверьми и окнами натянул заношенные гриндерсы и надев поверх летной куртки грубый кожаный плащ, засобирался на улицу. Вид у меня был странный, все-таки на улице было лето хоть и дождливое и непривычно прохладное, но лето, а я собираюсь выйти в куртке в плаще, да еще и в высоких ботинках на шнуровке — жесть короче. На меня будут удивленно смотреть, на что конечно наплевать, хотя это неприятно ловить на себе насмешливые взгляды прохожих, да плевать. Пусть думают, что хотят.

Пока хозяйничал в квартире и готовился к катаклизму, я несколько раз включал телевизор. Образовательные и литературные каналы не работали, везде транслировалась черно-белая рябь эфира. Ни новостей, ни программ научного характера не было, было ощущение какого-то траура, какой-то растущей тревоги. В ящике мгновенных писем было пусто, сигнал он-лайн конференций равномерно мигал, машина работает, сомнений нет. Уже в напяленном на куртку плаще щелкнул переключателем проводной радио-ракушки и, убедившись, что деревянный раструб издает только шипение эфира, вышел на улицу. Так как дни предполагаемого появления «чужих» и возникновение катаклизма под названием Сдвиг администрация города объявила вроде как вынужденными всероссийскими выходными на улице было пустынно и по воскресному тихо. Одинокие прохожие попадались мне на встречу, в основном это были молодые люди низших уровней, беззаботно бредущие куда-то по своим делам с дешевой периодикой в руках. Выходные действовали на многих одинаково — читать только беллетристику, бульварные романы да развлекательную отупляющую периодику, бездельничать, развлекая себя или окружающих деструктивной функцией безделья. Так сложилось, что жил я в районе фермеров, недвижимость здесь была весьма доступна, но за это приходилось расплачиваться соседством с самой малообразованной расой города — фермерами, или цветочниками, как называли их за глаза.

Поравнявшись с киоском Союзпечати, я остановился, порылся в карманах достал несколько белых тяжелых монет и протянул продавщице.

— Вестник Научного Оптимиста, пожалуйста — вежливо обратился я к лицу в киоске.

— Оптимиста? Переспросила пожилая женщина в окошке киоска, взяла монеты бросила в ответ на блюдечко совсем маленькие желтые кружочки с цифрами, сдача, и протянула увесистый бумажный журнал в тонкой бледной суперобложке.

Свежий номер «Вестника Научного Оптимиста» был полностью посвящен предстоящему СДВИГУ. На обложке анонсировалась главная статья номера, сухо и лаконично: «Сдвиг параллельных миров и его влияние на окружающую действительность». Статьи, опубликованные в этом издании, мастерски имитировали настоящие научные работы, это были приближенные к оригиналам реплики научного контента. Однако подробности и скрупулезность опубликованных в Оптимисте материалов, вызывали неподдельное уважение и доверие. Пусть этот журнал и называли, в определенных известных кругах, псевдонаучным я был постоянным читателем ВНО. К тому же подача статей сопровождалась множеством удобных и полезных ссылок и сносок, рисунков, схем, диаграмм, сравнительных таблиц, ну и само изложение текста восхищало непревзойденным качеством, максимально упрощенное лишенное доброй половины специальных научных терминов, так сказать обобществленное содержание, то есть адаптированное для лиц различных уровней мозговой активности и полученного образования.

«Оптимист» еженедельник, на 800 тончайших страниц мелкого шрифта с черно-белыми иллюстрациями. Я не был снобом и регулярно прочитывал все выпуски Оптимиста от корки до корки, не смотря ни на насмешки коллег, ни на косые взгляды некоторых ученых мужей, которые волей или неволей становились свидетелями моего увлеченного чтения научно-популярного издания.

Выбрав почище стол, один из тех, что окружали газетный киоск, забрался на высокий деревянный резной стул, с надписью на спинке «принесенное с собой читать здесь запрещено, штраф 100 монет». Устраиваясь поудобнее, мельком глянул на девочку в кепке-фонаре для ночного чтения, и на группу прыщавых подростков мальчиков с большими яркими азбучного вида книгами. Больше никого не было. В это время, в общественной уличной читальне, мало встретишь читающей живности. Днем читают по норам, по кабинетам, по индивидуальным кабинкам-читальням. На улицах начинают читать ближе к вечеру, заполняют многочисленные городские читальни, занимают высокие стулья, длинные лакированные лавки, столы и скамьи для чтения. Становится шумно на улицах от шелеста страниц, от вздохов, смешков, восклицаний и шепота, переговаривающихся делящихся друг с другом только что прочитанным молодых и пожилых читателей. Вечером на бульварах людно, многие читают на ходу, держа книги в руках, со световыми приборами, закрепленными на головных уборах. Найти в это время приличный свободный стол с парой заточенных карандашей и писчей бумагой невозможно, кругом давка и духота.

Девочка лет 22–24 пристально посмотрела в мою сторону, затем сдержанно без пошлости мигнула мне глазами, вернее глазками. В её руках я увидел оранжевую книжную закладку линейку со знаком «+». Ах, какая досада отказать такой цыпочке с моей стороны было бы абсолютным свинством. Я поднял к глазам сомкнутые друг с другом руки, что буквально обозначало — «я не против того чтобы ты почитала мою книгу вместе со мной». С такими плюсами сидят те, кому не на что купить ни журнал, ни книгу, ни газету, они словно алкоголики в древности ищут компанию, наливающую за так, как говорили тогда «на троих». Ищут тех, кто не откажет в совместном чтении. Проворно порхнув со своего места, девочка, слегка запыхавшись от волнения, придвигала свой высокий стул рядом к моему месту.

— Эмми — коротко представилась девочка.

— Лосёк Андрей Иванович, корректор — кивком ответил я.

— У — Оптимист — оценивающе пропела белокурая «студентка».

Вот уж не знай, была ли она студенткой или аспиранткой или уборщицей библиотек, свежая молодая плоть её бледная и полупрозрачная говорила о недостаточном витаминном питании организма, отсутствии денег и её северном сельском происхождении. Такие попадают в большие города по чистой случайности либо дальнобойщик книгоперевозчик прихватит в попутчицы, чтоб всю дорогу читала вслух, либо блуждающие атракционщики-циркачи вывезут за пределы деревни ради забавы уморительной уморы. «Дикую деревенщину книжками приманить» — так они называли это всуе между собой, я не раз читал о подобных случаях в разных аналитических изданиях по социологии и происхождении смешанного общества. Хотя поговаривают, некоторые сельские уникумы и сами доходят до городов. Но вряд ли это, правда, такие расстояния по Мислесомному лесу, по гиблым отстойным пустошам, через горные хребты одному не пройти, либо в болоте потонешь, либо в пропасть упадешь, либо бог знает, что с тобой еще может случиться.

— Работаешь? Учишься? Поинтересовался я у девочки. Меня невольно втягивало в разговор белокурое с редко расставленными зубами и голодными глазами чудо из сельской местности.

— Работаю, выдохнув ответила Эмми, — в Первой Национальной Читальне, что напротив станции Счастливой. Убираюсь там по ночам и читаю, а днем здесь, читаю, что подвернется.

— Угу, так и знал — понимающе ответил я. Копируя её молодежный сленг, манеру угукать чуть что. Она еще раз улыбнулась, определенно мне нравилось вызывать у неё улыбки. Поймал себя на мысли, что считаю её улыбки, от этого в глубине сознания какое-то непонятное неопределенное чувство шевельнулось, ожило, задвигалось.

Бледное лицо девочки её глаза едва заметным кивком указали на книгу передо мной. Читать хочет аж невтерпеж ей — ну давай-давай, почитаем мысленно заключил я. Я открыл первую страницу Оптимиста и ещё раз прочел, теперь вслух: «Сдвиг параллельных миров и его влияние на окружающую действительность».

Вступление содержало краткий схоластический экскурс в историю Белого Света. Различные версии происхождения от разных ученых мужей повествовали о Сотворении материи, о возникновении тверди и Эпохи Неведения, которая для удобства называлась с приставкой «до нашей Светлой эры». Обзорные материалы хоть и были написаны идеальным чистым слогом, но как я и упреждал, поверхностны и мутноваты. Мол, жил Мир и существовала Пустота — основа основ. Но тут возник Первопричин, ввел составляющие пустоты в диссонанс, в противоречие и в противостояние друг другу и самим себе. Основы соединились, переплетясь в Вихре Созидания, от неприемлемого переплетения материй возник Энергетический Взрыв (Порыв — по Гамильтону), соединивший Пустоту, Энергию и Дух (Триединство Сути — по Гамильтону). Триединство образовало твердь, живую субстанцию и бесконечную необъяснимую пустоту. Так появилась доисторическая Эпоха Неведения (Куринной Слепоты — все по тому же Гамильтону). Переворачивая страницы, я мельком посматривал на Эмми, каждый раз собираясь перелистнуть страницу. В ответ на мои оглядывания она утвердительно трясла головой «угу-угу давай, давай переворачивай, я уже давно прочла». Читала она запоем с выдававшей её страстью и неутолимым голодом к получению новых знаний, информации и эмоций. Незаметно прошел час другой, столики вокруг потихоньку заполнялись людьми, и мы уже сидели в окружении нескольких десятков разношерстных читателей. Разбросанные по разным столикам усевшиеся плотными группками они увлеченно читали, конечно, был еще день, уличная читальня № 0454 на площади Нижегородских Поэтов рассчитанная на 1.000 посадочных мест была фактически пуста.

Я остановился, надо было передохнуть, появившаяся со спины пожилая киоскерша, молча, поставила два стакана бесплатного черного кофе, радом плюхнулись упаковки с порционным сахаром.

— Сахар буите? — спросила Эмми.

— Нет, нет, — ответил я, почти, извиняясь.

Эмми мгновенно разорвала пакетики с сахаром и высыпала себе в стакан. Шесть автоматически посчитал я, молодость, активному мозгу требуется много глюкозы, а здесь за сахар и платить-то не нужно. Она с наслаждением отхлебнула большой глоток.

— Вкусно? — съязвил я.

— Угу — полезно для головы — ответила белокурая Эмми.

— Давно здесь в городе?

— Месяца два примерно.

Эмми проворно вычерпывала пластиковой ложкой со дна стакана не растворившуюся жижу сахара.

— Нравится читать?

— Угу, ответила она.

— Ты знала про Основы? Про Триединство? Гамильтона читала?

— Нет, знала кое-что легенды в основном — она настойчиво гипнотизировала Оптимиста, пытаясь прочесть сквозь обложку. Я открыл на 176 странице, там, где мы прервались. Буквы складывались в слова, слова формировались в предложения, предложения слипались в абзацы, абзацы заполняли страницу, страницы улистывались в прочитанное открывая взорам новые буквы, которые складывались в слова и конструкции. Информация слетала со страниц лучистыми флюидами, оседая в глубине подсознания, лист за листом диагоналями и параболами мы читали Оптимиста, все глубже погружаясь в информационные дебри, стрелки часов бешено вращались или это мы учитывались до такой степени, что время едва поспевало за нами…

Послышался рев турбированного двигателя, в переулке показался кроваво-красный Субару, на максимальной скорости он приближался к Читальне. Визг тормозов, поднял клубы пыли поразительной утонченности, мощный автомобиль остановился напротив киоска «Союзпечати», полу развернувшись от заноса вправо. Открылась дверь, появился высокий плотного сложения человек в струящемся серебристом кевларовом плаще и длинным костяным посохом в руке. Тонкие седые волосы, ниспадающие на плечи, изможденное лицо буквально сморщенное от преждевременных интеллектуальных морщин и признаков ранней старости, сравнительно не крупная голова на атлетически сложенном и устойчивом теле. Редкое сочетание старика и атлета в одном человеке. Это был один из немногих Великих Писателей современности: Ангелоид Гимениус 3. Несколько человек, и моя невольная сочитательница попадали со стульев, склонив головы к пыльной земле, согнулись в уместном обязательном поклоне великому созидателю Белого Света (Малая длань благодарности — по Гамильтону). Учащимся, жителям деревень и пригородов, и прочим малообразованным гражданам (Пока деревяшко голова, кланяйся святым литераторам мля — по Гамильтону) обязалось встречать писателей третьего и выше уровней именно таким образом. Ну а горожанам соответствующим пятому и выше уровням образованности подобало лишь на мгновение снять головной убор и слегка склонить свою голову, что я и сделал с достоинством и некоторой присущей моему положению небрежностью. В литературной иерархии, я соответствовал твердому 4 уровню (Светлые головы — по Гамильтону), а Гимениус писатель 3 уровня значимости (Некоронованные Столпы Мудрости — по Гамильтону). Вслед за такими как он, шли мы филологи, корректоры, бильд редакторы, выпускающие редакторы, наборщики, библиотекари, каталогисты, журналисты периодических печатных изданий и исследователи языка и истории. Третий уровень присваивали не только писателям, но и прочим литературным служащим в частности тем, кто более 20 лет успешно прослужил в Министерстве Литературы. Хоть мы и в сравнение не шли с 3 уровнем Писателя, однако находились всё же где-то рядом в иерархии непреходящих литературных ценностей. Моё назначение и перевод на 3 уровень (первая низшая ступень трешки) был делом решенным, к осени я ожидал долгожданного назначения и получения соответствующих привилегий и льгот.

Творцы Белого Света — Великие Писатели, им и только им полагались такие исключительные почести и негласным законом утвержденные обряды восхищения и почитания. Только они Живые Творцы Белого Света — Писатели 3 уровня имели значительные привилегии в современной иерархии ценностей.

Писатель, опираясь на посох широкими шагами подошел к киоску, наклонившись к окошку, что-то шепнул киоскерше и та, суетясь и кланяясь, как китайский болванчик выставила стопку перевязанных подарочной бечевкой книг. Гимениус 3 оглянулся, безразлично оглядев сидящих за столами читателей, на секунду наши глаза встретились, зацепившись взглядами, я отчетливо почувствовал теплоту исходящую от его взгляда, взгляда абсолютно бесцветных в это время суток глаз. С такого расстояния, я успел заметить среди десятка обложек в связке писателя и корочку переплета Оптимиста. Ух, подумал я, а ведь мы на правильном пути. Буквально через минуту, Субару взревев турбиной, рванул с места и скрылся за поворотом. Эмми с раскрытыми от восхищения глазами неотрывно провожала кроваво красную машину Писателя.

— Ну что не видела его раньше? Это Ангелоид Гимениус 3. Я читал его книги. Кое-что даже корректировал, было дело.

— Я знаю — буркнула Эмми и поправила сбившуюся на глаза челку, заправив непоседу под шапку для ночного чтения.

— Знаешь, что? Что я читал? Или, что он Гимениус 3? — подтрунивал я над девушкой. Обидевшись, она выдавила: — я знала, что он Ангелоид 3.

Мы продолжали читать научный труд, времени у меня оставалось немного, а прочесть предстояло еще более 300 страниц.

Загрузка...