Щит на вратах

Глава 2 ГОЛОВА ХРИСОХИРА 872 г. Византия

О, Небесный отец, Бог добра, Благой Бог, призрак, прошедший сквозь Деву Марию, чтобы противостоять Злу! Ты, только Ты, единосущий, можешь помочь мне, Твоему верному последователю, хранителю истинной веры. Да, я несу меч, как нес его мой приемный отец Карвеас, но меч мой направлен во имя Твое! Ведь зачем-то в цепи перерождений родился я человеком? Не быком, не червем, не другой безмозглой тварью. Человеком, способным мыслить, принимать решения, действовать… Как действовал покойный Карвеас, как действует ныне он, Хрисохир, вождь восставших апостолов.

И в самом деле — так. Нужно действовать, Македонянин совсем обнаглел и вторгся в пределы апостольской земли, пришлось проучить. Защищаясь, наносили удары — пали Никея, Никомидия, Эфес, — никогда еще грозная империя ромеев не знала столь постыдного поражения!

Хрисохир потеребил поседевшую бороду, пригладил волосы, — .среднего роста, костистый, жилистый, он был далеко не стар и еще много чего мог сделать во славу истинной веры… и во вред империи. Империя… Черная омерзительная тварь, раздувшаяся от крови покоренных народов и словно щупальцами опутавшая Ойкумену. Пусть не всю, но лучшую ее часть. Тем большее наслаждение доставляло рубить эти щупальца. Удар — Никея! Удар — Эфес! Удар — Никомидия! Удары следовали один за другим, Империя огрызалась, как могла, но все же полководцам Македонянина не везло. Может быть, плохо молились своим раскрашенным доскам-иконам? Бог даровал победы. Воины Хрисохира не знали пощады. Дым пожарищ, стоны умирающих и стенания пленных. Ведает ли кто, какой именно Бог даровал победу? Христос, призрак, Благой Бог, или создатель всего сущего Сатана, Бог Зла, ангел и сын Благого Бога. Впрочем, какая разница, кто из богов снизошел до Хрисохира, недостойного ученика апостола Павла? В конце концов, кто разберет, где заканчивается Добро и начинается Зло? И бывает ли Зло без Добра, а Добро без Зла? Кажется, нет. Ведь не бывает же дня без ночи. Значит, и Сатана, как Бог Зла, всего лишь отражение Благого Бога, как сотворенный Им мир есть не более чем отражение мира небесного. Тогда и в самом деле все равно, от кого принимать помощь…

— Конечно же, все равно, Хрисохир…

Хрисохир вздрогнул, обернулся. Нет, кроме него самого в шатре больше никого не было.

— Не смотри вокруг, не увидишь.

— Кто ты?! — Хрисохир вскочил на ноги, закинув голову, взглянул вверх, откуда, судя по всему, и лился голос. Спокойный, уверенный, звучный.

— Кто я? — В голове раздался смех. — Да какая тебе разница? Ведь не бывает Добра без Зла.

— Демиург! — Хрисохир бухнулся на колени. — Создатель. Черный Бог… Но твоему царствию придет конец с победой Христа.

— Да, придет, — согласился голос. — Но не так скоро.

— И ты не будешь сопротивляться?

— К чему сопротивляться данности? Ведь все предопределено. Верь мне, и я снизойду в тебя.

Правая рука Хрисохира непроизвольно дернулась.

— Что я вижу? — Голос стал громче, но так, без гнева, словно бы журил любимого сына. — Уж не думаешь ли ты перекреститься, Хрисохир?

Хрисохир вздрогнул — именно это он и хотел сделать, чисто механически, машинально, хотя, как и все сторонники истинной веры, полностью отрицал крестное знамение, иконы, храмы, а также отцов церкви, святых и монахов.

— Я давно слышал твои призывы, Хрисохир. И вот час настал. Откройся мне, и я снизойду. Верь, это будет лучшее из того, что ты уже сделал.

— И наша вера…

— Станет единственной, а Империя Зла падет.

— Иди! — закричал Хрисохир, вытянув руки. — Иди же, Демиург, я призываю тебя…

Тут грянул гром, и синяя молния сверкнула с чистого неба. Присев, испуганно закричали верблюды, проснулись спящие, повертели головами — ничего не было. Одно лишь высокое звездное небо — и тишина, лишь где-то на востоке чуть слышно шумели воды Евфрата. А может, это просто послышалось — слишком уж далеко была отсюда река. Там, на Евфрате, осталась Тефрика, новый город, столица приверженцев веры апостола Павла и апостола Сергия — Тихика. Мощные стены, красивые улицы, добротные глинобитные дома с камышовыми крышами. Могучий Евфрат, пальмы, глинистый берег и — совсем рядом — желтый песок пустыни. Тефрика… Быть может, и сам град Константина совсем скоро станет новой столицей апостольских братьев?

— Станет, не сомневайся.

Хрисохир вздрогнул. Все никак не мог поверить.

— Верь… Что ж ты сидишь в шатре? Пойди проверь лагерь.

Предводитель апостольцев поднялся и, накинув на плечи белый плащ из верблюжьей шерсти, вышел из шатра. Стоявшие вокруг стражники вытянулись в струнку.

— Приветствуем тебя, полководец!

— Не велишь ли приготовить еду? — подбежав, низко поклонился маленький смешной человечек с узким смуглым лицом и длинными волосами — слуга Диаконица.

— Нет. — Хрисохир махнул рукой. — Пойду проверю посты.

Из-за шатра вышел молодой воин в блестящем панцире и богатом плаще. Красивый, с надменным взглядом и тщательно завитыми волосами.

— Позволь сопроводить тебя, повелитель.

Хрисохир обернулся.

— Тебе тоже не спится, Пулад?

— Я бодрствую, как и все в карауле.

— Тогда пошли. — Хрисохир улыбнулся. Ему нравился Пулад, бывший военнопленный, ромей, приятного и обходительного нрава, знающий толк в яствах и удовольствиях. Общаться с ним было легко и просто. Собственно, именно Хрисохир и способствовал возвышению Пулада в среде апостольских братьев.

Хрисохир и Пулад прошлись вдоль спящего лагеря, мимо шатров, мимо стреноженных лошадей и верблюдов. Кое-кто из воинов спал прямо на земле, подложив под голову седло и укрывшись попоной. Лагерь был разбит в горной котловине, со всех сторон окруженной расщелинами и неприступными скалами, — у каждой выставлен часовой. Часовые не спали, честно несли службу. Еще бы, попробовали б они уснуть! Хрисохир нехорошо улыбнулся. Нет, не пробраться лазутчикам по узеньким горным тропкам! Даже барс и тот не прошмыгнет…

Прятавшиеся в кустах часовые окликали идущих. Хрисохир отзывался, выходил на видное в свете луны и звезд место, и воины приветствовали его, узнавая. Пройдя через кустарник, проверяющие свернули к дороге. Не широкая и не узкая, она вела в Севастию, а потом — в Мелитену. У дороги в открытых повозках и под ними спали какие-то люди, вовсе не похожие на воинов, — старики, женщины, дети. Их было много, немногим меньше, чем вся армия апостольских братьев.

— Кто это? — удивленно спросил Хрисохир.

— Беженцы. — Пулад пожал плечами. — Ты же сам разрешил им.

— Ах, да… — Хрисохир кивнул и вдруг услышал приглушенный смех. Невдалеке, за составленными кругом повозками, горел костер, металось по кругу оранжево-желтое пламя. У костра на попонах с самым довольным видом возлежали бородатые мужчины вперемежку с полуобнаженными женщинами. Внимательно присмотревшись, Хрисохир признал в мужчинах своих полководцев.

— Это оазис любви, — шепотом пояснил Пулад. — Присоединимся?

Хрисохир покачал головой. Вряд ли это пошло бы на пользу его авторитету.

— Да что ты? — зазвучал в голове голос. — Твои люди развлекаются — и пусть. Вряд ли от этого они станут воевать хуже. А ты… Кто тебе мешает?

Хрисохир задумчиво остановился. И в самом деле…

А голос все звучал:

— Вот этот парень, Пулад. Кажется, ему вполне можно доверять. Прикажи — пусть приведет тебе красивую девку. Или… ты, похоже, неравнодушен и к мальчикам? Ну, не стесняйся! Прикажи же…

— Пулад…

— Да, мой повелитель?

— Мне бы хотелось… э…

— Женщину? — понятливо кивнул ромей. Поистине, общаться с ним было легко. — Привести к тебе в шатер? О, как же я глуп! Лучше отыскать более укромное место. Если б ты, повелитель, не побрезговал воспользоваться моим…

— Не побрезгую. — Хрисохир оглянулся. — Только сначала приведи ее сюда, на видное место. Я буду там, за камнем, — если понравится, махну рукой или выйду…

— Мудрое решение, повелитель!

Пулад поклонился и быстро пошел к повозкам. Хрисохир спрятался за камень, отчего-то чувствуя полное удовлетворение собою — может быть, оттого, что делал сейчас то, что хотел? Или это хотел кто-то другой? Пусть…

Первая женщина Хрисохиру не понравилась. Слишком уж была старой. Косматые, присыпанные глиной волосы, отвислая грудь — по велению Пулада женщина скинула одежду, да и ноги коротковаты. Нет, не то… Поняв свою ошибку, ушлый ромей быстро увел не понравившуюся куртизанку и вскоре появился снова. На этот раз — с нумидийкой. И фигуристая, и длинноногая, и грудь торчком — но вся черна, как дочь Сатаны или магометанский ифрит. Страшная. Все же Пулад не отпускал ее долго, все поглядывал за камень, не соблазнится ли повелитель. Нет, не соблазнился. Пришлось вести еще одну. Та наконец-то произвела должное впечатление — маленькая, тонконогая, юркая, закутанная в какую-то хламиду, светлоглазая, с весьма привлекательной мордашкой и светлыми — хотя и не очень-то разберешь при луне, — нет, определенно не с темными волосами.

— Разденься, — получив из-за камня одобрительный взмах, тихо попросил Пулад.

Куртизанка замялась и попыталась убежать. Ромей нагнал ее и сорвал одежду. В лунном свете блеснуло гибкое тело. Совсем без груди. Вернее…

Мальчик!

— Ах ты, порожденье шакала…

Хрисохир махнул рукой. Не разглядел? Или…

— Не бойся, тебе хорошо заплатят, — шепнул мальчишке Пулад. — Подожди там, у кустов…

Пацан отошел, а ромей вновь направился к костру. Привел на этот раз грациозную серну, смуглую, с карими, вытянутыми к вискам глазами. Девушка крутнулась на пятке, сбросила одежду — серна! Как есть — серна! Тонкий стан, ноги — как у газели, распущенные по плечам волосы…

Хрисохир махнул рукой.

Пулад тронул девушку за плечо.

— Жди…

Подошел к камню, вопросительно взглянув на повелителя.

— Я возьму обеих, — негромко сказал тот.

— Гм… — ромей растерялся на миг. — Одна из них… Вернее, один…

— Я сказал — обеих, — повысил голос Хрисохир. — Жду в твоем шатре.

Выбравшись из своего укрытия, он быстро зашагал прочь. Вытащив из-за пояса кошель, Пулад поманил ждущих.

— Как зовут тебя, дева?

— Варфиния.

— А тебя?

— Арнай… Это точно золото?

— Серебро… Раз, два… — Ромей отсчитал деньги. — Понравитесь повелителю, получите столько же.

Девушка с отроком бросились на колени.

— Да будут благословенны твои дни!

— Не стоит, — отмахнулся Пулад. Не такие уж и большие, честно говоря, были деньги, так, мелочевка. Но для этих оборвышей, конечно, сумма.

— Идемте.

Войдя в шатер, Варфиния сбросила на кошму дырявый плащ, стянула через голову хламиду, изогнулась, как кошка, лукаво посматривая блестящими вытянутыми глазами. Хрисохир погладил ее по спине и чуть слышно застонал — да, похоже, он не ошибся в деве. Не в силах больше сдерживаться, он швырнул куртизанку на кошму и набросился на нее с жарким пылом, словно новобрачный в первую ночь. Пыл, впрочем, быстро угас. Варфиния уселась, скрестив ноги, потом, напевая что-то медленно и заунывно, встала, ритмично покачиваясь, оглаживая ладонями свое тело… И Хрисохир вновь воспрянул… а потом благодушно откинулся на подушки, подумав — там ведь есть еще и вторая. Кажется, светленькая.

— Уходи. — Он швырнул деве хламиду. — Жди у шатра, может, еще пригодишься.

Поклонившись, куртизанка подхватила одежду и выскользнула из шатра. Тут же вошла другая. Светлоглазая, с волосами, как ржаные колосья. Совсем еще юная, непорочная… Отвернувшись, скинула одежку …

Мальчик!

А он-то думал — показалось…

Хрисохир отпрянул.

— Ну, зачем же? — хохотнул голос. — Не стоит ограничивать себя в удовольствиях! Позови его. Так…

В искусстве любви мальчик оказался искушен ничуть не хуже куртизанки Варфинии. Хрисохир даже не ожидал, что так можно.

— Можно, можно… Теперь кликни девку.

Вошла Варфиния, на ходу сбрасывая хламиду… Лишь к утру утомленный Хрисохир обессиленно упал на кошму и махнул рукою.

— А теперь обоих нужно убить… — тихо посоветовал голос. — Чтоб не болтали. Не сам — поручи Пуладу, он, кажется, верен… Впрочем, на твоем месте я бы не отказывал себе и в этом.

Хрисохир позвал в шатер Пулада, что-то шепнул. Ромей поклонился с ухмылкой, проводил оборванцев до самых скал. Оглянулся… Ага, повелитель неспешно шагал сзади.

— Вот ваши монеты. — Зайдя за кусты, Пулад подбросил на левой руке кошель, правой же незаметно вытащил из-за пояса узкий изящный кинжал. — Берите…

Куртизанка вдруг резко отпрянула назад, видно, заподозрила что-то. Пулад, резко выбросив руку, ударил ее клинком в горло — чтоб не кричала. В тот же момент незаметно подобравшийся сзади Хрисохир накинул удавку на тонкую шею Арная. Мальчишка дернулся… Хрустнули позвонки…

— Вот и все, — оттаскивая трупы в кусты, улыбнулся ромей. — Теперь они никому ничего не расскажут.

Хрисохир молча кивнул и на миг вдруг ужаснулся тому, что содеял.

— Не переживай! — тут же утешил голос. — Ты найдешь таких на каждую ночь.

И в самом деле…

Расправив плечи, Хрисохир в сопровождении Пулада быстрым шагом направился к своему шатру. Пора было играть подъем — вершины гор уже золотило солнце.

И снова дул в лицо злой горный ветер, бросал в глаза песок, развевая плащи за спинами апостольских воинов. Никея, Никомидия, Эфес… Какой город следующий? Казалось, ничто не могло противостоять натиску войска «учеников апостола Павла». Именно так они себя называли, хоть были средь них и поклонники Магомета, и те, кто славил огненного бога Ахурамадзу, и кого только не было. Беглые рабы и опальные царедворцы, каторжники и вполне добропорядочные обыватели, вельможи и разорившиеся стратиоты-крестьяне. Истинно верующие и те, кого влачила по пыльным дорогам войны ничем не прикрытая алчность. А были и просто воины — псы войны, которым все равно за что воевать, лишь бы проливать кровь, свою иль чужую, чувствуя при каждой атаке, при каждом взмахе меча сладостное томление в жестоких сердцах.

Псы войны… Пулад задумался. Похоже, те двое каторжников, коих он пригрел еще в Тефрике, были как раз из таких, по крайне мере варяг. Что-то их не видно, должны бы уж появиться с докладом. Что же томят? Побаиваются Хрисохира?

Хрисохир скакал впереди, и ромей едва поспевал за ним, слишком уж резвым был конь повелителя. Дорога пошла вверх, в горы, Хрисохир придержал коня, дожидаясь доклада разведки, — торопиться не следовало, вполне можно было нарваться на засаду, устроенную доместиком схол Христофором — полководцем и зятем Василия Македонца, могущественного базилевса ромеев. Ничего, близок тот час…

— Конечно, близок! Не сомневайся, Хрисохир, лети бесстрашно вперед. Не жалей убитых оборвышей, в конце концов, они умерли внезапно и быстро, без лишних страданий. Совершая Зло, ты сделал для них Добро. Зло всего лишь ипостась Добра. Верь, в этом сила.

— Да, в этом сила… — шепотом повторил Хрисохир слова голоса.

Впереди, из-за скалы, поднимая пыль, вынеслась разведка. И тут же сзади подбежал к Пуладу какой-то гнусный человечишко — тощий, чернявый, жилистый с хитрым, круглым, словно бубен, лицом и бегающим взором. И смуглый — словно иссушенный солнцем. Бедуин? Вроде похож… Впрочем, черт с ним…

— С ним, с ним, Хрисохир…

— Ну, наконец-то, Истома, — отъехав в сторону, выдохнул Пулад. — Как трупы?

— Мы расчленили их на мелкие части, — гнусно усмехнулся Истома. — Остальное доделают стервятники и шакалы.

Кивнув, ромей взглянул на стоявшего за Истомой варяга — кажется, его звали Лейв. Молод, но грузен, хотя видно, что подрастерял былой жирок, — кожа на когда-то пухлых щеках повисла брылами. Глазки маленькие, жестокие. Настоящий убийца. Такие люди нужны, всегда пригодятся, главное только — вовремя от них избавиться. Нет, не зря Пулад пригрел их, спас от пристального ока начальника тайной стражи Хрисанфа. И варяг, и Истома оказались людьми верными — по крайней мере, пока, и главное, на них можно было положиться в любом, даже самом щекотливом, деле.

— Кто эти люди? — Хрисохир обернулся к подъехавшему ромею.

— Мои слуги, варяг и Истома, — с поклоном пояснил Пулад. — Бывшие каторжники, бежали с каменоломен в Киренаике.

— Как же им удалось?

— Захватили корабль, приплыли в Смирну… Опытные воины.

— Гм… — Хрисохир, скосив глаза, наблюдал за Истомой и Лейвом. У него вдруг возникло такое чувство, что когда-то давно он их хорошо знал. — Мы нигде не могли с ними встречаться?

— Вряд ли, — пожал плечами ромей. — Они провели на каторге много лет, а до этого жили у русов.

— У русов? Вот как… Ну, раз они опытные воины, пусть охраняют обоз. Непростое это дело — в предгорьях видели отряд стратиотов.

— Твое слово — приказ, повелитель! — Пулад приложил руку к сердцу. — Я передам им сейчас же. — Он дернул поводья.

— Вот-вот, — кивнул Хрисохир, тут же забыв об отданном приказе. Да и сам ли он его отдал? И своею ли волей веселился в шатре?

Вождю апостольцев некогда было задумываться. Впереди, в предгорьях, подернутое зыбкой дымкой, лежало селение… Хрисохир вытянул вперед руку с полководческим жезлом.

— Как называется город?

— Вафириак, мой повелитель, — ответил подъехавший Пулад.

Поднявшееся над горами солнце озаряло белые стены города.

В новом дворце, в изумительном по красоте тронном зале — Триконхе, украшенном тремя апсидами, с богато отделанными разноцветной мозаикой стенами, под высоким потолком, поддерживаемым мраморными колоннами, в высоком кресле с золотыми львами восседал базилевс-император Василий Македонец, силой и хитростью захвативший власть в империи после организованного им убийства прежнего императора Михаила Исавра. Новый род воцарился на имперском троне, тогда пять лет назад новая династия — македонцев. Да, разные дела тогда творились. Переступив через смерть императора, Василий — никому не известный армянин из Фракии, военачальник македонского стратига Цанци — стал базилевсом, что само по себе говорило о многом. Красивое лицо императора нахмурилось, слишком уж неприятно было вспоминать о многом. А почему-то в последнее время все чаще лезли в голову нехорошие мысли. Впрочем, не все они были такими уж нехорошими. Иное вспомнить было не стыдно. Как, бросив опостылевшую службу, уехал из провинциально отсталой Македонии покорять столицу. Град Константина встретил амбициозного провинциала неприветливо, хоть и был Василий красив, силен, статен. Но таких тысячи! И кроме красоты, ума и силы хорошо б иметь хоть немного денег. Немного — по константинопольским меркам. Что ж, не все сразу. Медленно, как самому казалось, очень медленно начал будущий базилевс взбираться по ступенькам власти. Сначала служба у Феофилицы — так за малый росток прозвали имперского чиновника Феофила. Сам низкорослый, Феофилица любил окружать себя видными приближенными. Так, волею случая и попал Василий в его свиту, поехал сопровождать патрона в его поездке по Пелопоннесу, где встретил красавицу Даниэлиду. Эх, Даниэлида… Давно не навещал ее. Жива ли? Базилевс причмокнул губами. Он был искренне благодарен этой красивой вдове, пожалуй, самой богатой женщине Греции. Настоящая аристократка, с тонкими холеными руками и властным взором, она искренне привязалась к молодому повесе, щедро осыпала золотом. Ее-то деньги и помогли устроить переворот, это только в сказках императорами становятся нищие. С Даниэлидой тоже пришлось расстаться, но мирно, по-хорошему. Что говорить, Василию вдова нравилась, другой бы и жил так с нею всю жизнь, купаясь в роскоши, но только не Василий — у него были другие планы. Простившись с Даниэлидой, снова отправился в столицу, проявил себя перед императором, ловко усмирив сорвавшегося в буйство коня, — и был назначен протостратором. Чин небольшой — но первый. А дальше — пошло-поехало. Молодой красивый чиновник принимал самое активное участие во всех развлечениях императора и, без преувеличения, стал ему другом. Базилевс даже предложил ему жениться на своей бывшей любовнице Евдокии, что Василий и сделал, получив достаточно высокий придворный чин паракимомена, а заодно нагло начал приставать с ухаживаниями к родной сестре императора Михаила Фекле. Фекла ухаживания не отвергла — что-что, а обхаживать женщин Василий умел и любовником считался завидным. Были, правда, и враги, самый сильный — наперстник императора, могущественный кесарь Варда, которого, конечно же, пришлось устранить. К тому времени дружеские отношения Василия с Михаилом Исавром зашли так далеко, что базилевс усыновил его и объявил соправителем. Поистине, чего еще было желать молодому честолюбцу? Ан нет… Василий пошел на убийство друга. Устранив Михаила, захватил трон — о, скольких людей при этом пришлось подкупить, спасибо золоту вдовы Даниэлиды! — и стал царствовать единолично. А любовницу — сестру убитого императора Феклу — просто прогнал, предварительно обобрав до нитки. Такой вот был новый базилевс, прошедший завидную школу интриг, — алчен, хитер, коварен. И не глуп, далеко не глуп, хотя и неграмотен, не силен в книжной премудрости. Однако первое, что сделал, — распорядился отнять половину похищенных из государственной казны сумм у всех нечистых на руку чиновников. То же напрямую касалось и взяточников: в императорском указе уклончиво говорилось о «не совсем законно полученных суммах». Здесь и проявилась уже вся мудрость базилевса Василия — если наказать строже, совсем без никого можно остаться, кто ж видел на свете честных чиновников? Император точно знал — таких зверей в мире не водится. А как без чиновников управлять государством? Да никак.

Пусть уж лучше воруют. Но — не слишком зарываются.

Базилевс обвел взором зал Триконха — здесь ему нравилось. Торжественные, украшенные цветной мозаикой апсиды, строгие, уносящиеся ввысь колонны, богато отделанный золотом трон с механическими львами, умеющими бить хвостом и рычать, — все это символизировало то, к чему Василий так давно стремился, — ничем не ограниченную власть. Однако достичь власти — полдела, надо еще суметь ее удержать, и базилевс, как никто другой, хорошо знал это. Еще бы не знать, с такой-то биографией…

Внутри страны сейчас более-менее спокойно — стратиоты умиротворены, начальники областей — фем — верны, даже опальный патриарх Фотий — бывший патриарх — не мутит воду. Пожалуй, не стоит посылать к нему убийц, может, еще и пригодится. В общем, внутри страны никаких серьезных потрясений не предвиделось, и базилевс с полным на то основанием мог считать себя вполне успешным правителем, пользующимся любовью народа. Хоть и не безупречен морально, зато управляет так, как нужно. А вот Тефрика… Вообще, павликиане… Поганые еретики, из тех, что хуже язычников и во сто крат хуже Римского Папы Адриана. Да, над империей нависла грозная опасность. Павликиане — «апостольские ученики» — сильны, тем паче спелись с поклонниками Магомета — о том доносили лазутчики. Да и их вождь, Хрисохир, оказался способным полководцем. Никея, Никомидия, Анкира, Эфес… Цветущие города в самом центре страны сожжены и разграблены еретиками. Прошлогодний поход против них закончился неудачей. Впрочем, неудача — это еще мягко сказано. Сам Василий едва не погиб, и если б не храбрость охранника Авастакта… Да-а… Поганый еретик Хрисохир должен погибнуть! Погибнуть во что бы то ни стало! Если будет разбит зять, Христофор, доместик схол Востока, войско еретиков вплотную подступит к Константинополю. Этого нельзя допустить, никак нельзя. Где же Кесарион? Где его черти носят?

— Звал, повелитель? — Неслышно войдя в залу, евнух распростерся на полу перед троном.

— Ну? — сурово сдвинув брови, посмотрел на него император. — Нашел свою бабку?

— Осмелюсь доложить, она не бабка, государь, а колдунья.

— Ну, колдунью, — покладисто согласился Василий. — Где она?

— Гездемона ждет тебя, базилевс, — козлиным голоском проблеял евнух. — Я спрятал ее в покоях перистиля.

— Молодец. — Император поднялся с трона. — Надеюсь, она выполнит все, что я ей прикажу. А не выполнит, так ей же хуже! Веди, недостойный.

Кланяясь, Кесарион направился к выходу из залы. Длинная накидка скрывала его жирное тело, безбородое лицо выражало бесконечную преданность повелителю, вот только глаза были уж слишком хитрыми. Ну нет людей без недостатков.

Пламя факелов, освещавших залу, вдруг качнулось — выступила из-за колонны мрачная фигура охранника в панцире и кольчуге.

— Исчезни, — оглянувшись на императора, прошипел евнух, и стражник Послушно убрался обратно — ссориться с могущественным и хитрым Кесарионом было себе дороже. — Сюда, мой повелитель.

Вслед за евнухом базилевс проследовал в перистиль, вплотную примыкавший к тронному залу. С тихим шорохом сомкнулись за спиной плотные, затканные золотом шторы. В дальнем изгибе перистиля, построенном в виде изломанной греческой буквы «сигма» — в просторечии перистиль так и называли — Сигма, — располагались укромные уголки, в которые разрешалось заходить только базилевсу да еще особо приближенным людям типа евнуха Кесариона.

— Вот она, государь!

Евнух сделал рукой такой широкий жест, словно колдунья была его непосредственным порождением. Базилевс уселся на широкое ложе, с любопытством глядя на согнутую в глубоком поклоне фигуру в черной накидке-столе с широкими короткими рукавами, оставляющими на виду узкие рукава нижней туники. Впрочем, нет… Император присмотрелся — похоже, под столой у колдуньи больше ничего не было.

— Подойди ближе, женщина.

Колдунья выпрямилась и, сделав пару шагов, замерла посередине алькова, с неожиданным вызовом глядя в лицо базилевсу. Василий опешил и закашлялся: вместо безобразной старухи перед ним стояла довольно молодая женщина с красивым лицом, словно выточенным из коринфского мрамора. Высокий лоб, густо-черные завитые локоны, чуть выступающие вперед скулы, коралловые губы, а глаза цвета теплого янтаря… дерзкие, зовущие, вытянутые к вискам.

— Ты очень красивый мужчина, базилевс, — неожиданно громко сказала колдунья.

Василий усмехнулся — он и сам это знал.

— Я позвал тебя, чтобы…

— Знаю, — невежливо перебила ведьма. — Ты хочешь голову врага. Ты ее получишь.

Император вздрогнул, ноздри его хищно расширились.

— Ты? — Он грозно взглянул на евнуха.

— Нет, государь, — рассмеялась вдруг Гездемона. — Твой слуга здесь ни при чем. Давай перейдем к делу.

— Хорошие слова. — Василий милостиво кивнул, жестом выпроваживая Кесариона. — Если ты поможешь мне, будешь щедро вознаграждена.

— Не сомневаюсь, — улыбнулась Гездемона и улыбкой напомнила вдруг императору давнюю его подругу Даниэлиду. Та была такой же — опасной, напряженной, словно тетива лука… и такой притягательной!

Колдунья словно прочитала мысли императора. А может, и в самом деле прочитала, чем черт не шутит. Базилевс принял горделиво-усталую позу. О чем речь-то идет? Всего лишь о голове врага, Хрисохира.

— Да, — кивнула Гездемона. — Сначала давай о деле.

Император вскинул брови. Сначала? Однако…

— Мне понадобятся для колдовства кое-какие вещи.

— Ты получишь все.

— Речь идет о… — Колдунья замялась. — О не совсем обычных вещах.

— Не тяни, женщина! — нахмурился базилёвс.

— Хорошо. — Ведьма зачем-то оглянулась и перечислила, понизив голос: — Мне нужны сушеные кишки крокодила, рог белого носорога, кал бегемота и семь свежих сердец некрещеных младенцев.

Император даже не вздрогнул и, похоже, ничуть не удивился. Подняв руку, потянул за шелковый шнур. Где-то в отдалении прозвучал серебряный звон колокольчика, и в алькове бесплотной тенью возник евнух Кесарион.

— Повтори ему, ведьма.

Гездемона перечислила. Внимательно выслушав ее, скопец кивнул и вопросительно взглянул на императора.

— К какому времени нужно все перечисленное?

— К сегодняшней ночи, — ухмыльнулся базилевс. — Ты сама-то успеешь приготовиться?

— Успею. — Гездемона кивнула. — Лишь бы не подвел скопец.

— Не подведет, — успокоил Василий. — Колдовать будешь здесь, в одном из дворцовых покоев. В Большом дворце найдется укромное место. Нужны ли тебе помощники?

— Нет, я одна.

— Тем лучше… Ну, чего же ты ждешь, скопец?

Кесарион поклонился и выскользнул из покоев Сигмы так же бесшумно, как и пришел. За ним через некоторое время вышел и базилевс, оставив колдунью дожидаться ночи в перистиле.

Выйдя из дворца, Кесарион миновал ипподром, затем форум Константина, украшенный беломраморными статуями и портиками, и повернул налево, к гавани Золотой Рог, где любил ошиваться в вечернее время всякий шебутной народец. Ни рог белого носорога, ни кишки крокодила не вызвали у евнуха особых проблем, как, впрочем, и сердца некрещеных младенцев — мало ли в городе беременных шлюх, мечтающих избавиться от ребенка? — а вот что касается кала бегемота — тут следовало подумать, что скопец и делал, огибая площадь Феодосия по прилегающей широкой дугой улице. Да, это задача, где разыскать этот самый кал? Был, правда, один бегемот в императорском зверинце, так тот давно сдох от старости еще при прежнем базилевсе, Михаиле. Может, заменить сей труднодоставаемый предмет конским каштаном или навозной лепешкой? Интересно, сама-то колдунья знает, как он выглядит, этот бегемотий кал? Пропустив пронесшихся мимо всадников — хорошо, не ограбили, впрочем, попробовали бы! — Кесарион, прибавив шагу, вышел к воротам.

Ночь выдалась лунная, светлая. На черном бархате неба посверкивали звезды, отражаясь в темной воде Босфора. Стройные кипарисы, аккуратными рядами росшие по периметру стен, окружали императорский сад, куда выходили портики дворцов: Триконха, Мистериона, Магнавры. За садом, на заднем дворе, были еще помещения — для особо приближенных к базилевсу людей. Скрытые густым кустарником, помещения эти — скромные, богато отделанные лишь изнутри — не бросались в глаза, и немногие посетители дворца знали о том, что они были. В одно из таких небольших, отдельно стоящих зданий и поспешал, еле дождавшись ночи, император Василий. Великий искус одолевал душу Македонца, и без того погрязшую в невежестве и мраке. Покончить со своим могущественным врагом с помощью колдовства… да хоть с помощью самого дьявола! Раз даже любимый зять Христофор не может справиться с еретиками. Пусть колдовством, пусть… Лишь бы колдунья не подвела. Лишь бы…

В кустах возникла жирная фигура скопца.

— Мы ждем тебя, величайший!

Базилевс хохотнул:

— Считай — дождались.

Отстранив евнуха, он нетерпеливо переступил порог покоев и замер. Небольшая, почти полностью погруженная во тьму комната была освещена лишь тусклым светильником, бросавшим на стены и потолок желто-зеленые отблески. Сразу же перед входом на жаровне кипело в котле какое-то омерзительно пахнущее варево, за ним, на плоской сковороде, лежало несколько кровавых комочков.

«Сердца, — подходя ближе, догадался Василий. — Однако где же колдунья?»

Гездемона возникла внезапно, непонятно откуда, словно проявилась вдруг в темноте. Скорее всего, просто скинула черную, скрывающую тело, накидку и, обнаженная, подошла к котелку. Соски ее и плоский живот были щедро измазаны кровью. Нагнувшись, ведьма ничтоже сумняшеся зачерпнула рукой кипящее варево и, отпив, побрызгала на три стороны. Потом схватила лежавший в углу бубен, выгнулась и забилась в судорогах, стуча в бубен все быстрее и быстрее.

— О, Кром! — завывая, повторяла она. — О, Кром! О, Кром Кройх…

Император отпрянул, ужаснувшись, — что за демонов здесь вызывает ведьма? Потом успокоился — пусть, если это поможет убить врага. Пусть…

— О, Кром, — крутясь на левой ноге, завывала Гездемона. — О, могучий повелитель. О, богиня Дану, о, Дагд, о, Морриган…

Все быстрее крутилась ведьма, смоченные какой-то маслянистой жидкостью волосы ее растрепались, на губах выступила желтая пена.

— О, Кром! О, Кром Кройх!

Базилевс прикрыл глаза рукой. Звуки бубна внезапно стихли. Колдунья, повалившись на левый бок, протянула руку к сердцам. Взяла одно, надкусила и, встав, выплюнула откушенный кусок в варево. То же проделала и с остальными сердцами, а потом вдруг опустилась на колени, подползла к императору и бесстыдно выгнулась.

— Возьми меня, мой господин!

Базилевс почувствовал нахлынувшее на него любовное томление. Все-таки она была очень красива, эта молодая ведьма. Точеное лицо, стройное упругое тело, твердые соски, испачканные кровью. В этом было что-то пикантное…

Император зарычал и, сбросив одежду, навалился на Гездемону, обхватил руками, чувствуя вместо шелковистого тепла кожи мраморный замогильный холод…

— О, Кром Кройх!

Сколько себя помнил, Пулад всегда хотел жить богато и славно. Нет, под славой он разумел вовсе не военные походы, а исключительно роскошь, пиры и многочисленных любовниц, которых был долго лишен, попав в плен к еретикам. Близко сойдясь с Хрисохиром, хитрый ромей, казалось бы, мог вздохнуть свободнее, да не тут-то было. Ну где там показному аскетизму Тефрики до утонченного разврата столицы мира! Слава Богу — нет, Сатане! — Хрисохир в последнее время стал проявлять несвойственный ему прежде пыл, возжаждав развлечений самого нехорошего плана. Ну, это он такой сейчас, а как поведет себя, став императором? Да и станет ли? Вряд ли еретики смогут победить империю, Пулад знал это лучше многих других — ведь он был ромеем, воевавшим в императорском войске, и он же стал приближенным еретика Хрисохира. Он имел возможность сравнивать, и сравнение это, по большому-то счету, было вовсе не в пользу апостольских братьев. Разве что гонору у них было больше, ну, это после побед, ясно. Да, еретики разграбили Никею, Никомидию, Эфес, но в действие против них вступили только лишь восточные силы империи под командованием зятя базилевса Христофора, а ведь были еще западные, были союзники, были легионы не знающих смерти катафрактов — закованных в сталь имперских всадников. И был огненосный флот! Флот империи, пожалуй, не знал себе равных. И самое главное — ромеи были богаты, очень богаты, просто бесстыдно богаты, хозяйство было на подъеме, тут соотношение совсем не в пользу еретиков. А кто сильнее деньгами — тот сильнее всегда! А что еретики захватили Никею… Так одно дело — тактический успех, и совсем другое — стратегия, уж в этом-то Пулад разбирался.

Что такое?

Услышав приближающиеся шаги, ромей выглянул из шатра. Хрисохир? Нет, вождь спит в центре лагеря, а он, Пулад, должен присматривать за часовыми, чтоб не заснули, собаки…

— Господин, — тихо окликнул подошедший — ромей узнал Истому.

— Чего тебе? Кто-то пробрался к обозу с тайным умыслом?

— Нет, скорей, не к обозу. Там купец из Смирны, говорит, что тебя хорошо знает.

— Меня?

— Наверное, надеется выгодно сбыть свой товар.

— Еще бы! — Пулад усмехнулся, накинул на плечи длинную шерстяную мантию. — Пошли посмотрим, что там у вас за купец.

Они прошли на окраину лагеря. У возов горел небольшой костерок, около которого сидели двое — варяг Лейв и незнакомец в плаще с накинутым на голову капюшоном. Пулад подошел ближе.

— Ты, что ли, купец?

Ничего не ответив, сидевший у костра человек поднялся, откинул с головы капюшон. Красивое лицо ромея вдруг исказилось страхом.

— Никомед!

— Вижу, узнал. — Никомед улыбнулся в бороду.

— Если ты пришел меня убить, я подниму тревогу, — оглядываясь, быстро предупредил Пулад.

— Не успеешь! — осклабился Никомед, и Пулад почувствовал, как кто-то схватил его за руки. Обернулся — ну да, это они — Истома с варягом. Иуды!

— Прости, но так просто не сбегают с каторги, — усмехнулся Истома.

— Особенно с Киренаики, — подтвердил Никомед. — Я, как-никак, моряк, не забыл?

— Помню. — Пулад потерянно кивнул. — Интересно, что ты делаешь на суше?

— Пришел за тобой… Нет, не за тем, чтоб убить, это могли сделать и мои слуги. Мы с тобой прогуляемся немного… Хочу, чтобы ты посмотрел кое-что.

Подумав, предатель не стал отказываться — слишком уж настойчиво было сделано предложение. Закутался поплотнее в плащ, сел в седло подведенного Истомой коня и доверил свою судьбу когтистым дланям дьявола. Миновав дальние посты — а стражи-то, выходит, подкуплены! — все четверо — Никомед, Пулад со связанными за спиной руками и Истома с Лейвом — обогнули по узкой тропе высокие скалы и спустились в предгорья. Впереди, за целой стеной кустарника, не так уж и далеко, горели дрожащие оранжевые огни — то жгли на стенах костры защитники Вафириака.

— Не туда смотришь, Пулад. — Никомед оглянулся. — Во-он, ближе.

Предатель присмотрелся и почувствовал, как заныло сердце: то, что он принял за плотную стену кустарника, оказалось войском. Пулад узнал гордость императорской армии — катафрактов, за ними блестели щиты тяжелой стратиотской пехоты, еще дальше — союзники — болгары или мадьяры в остроконечных шапках. Боже, как же их много!

— Кажется, на этот раз ваш хваленый Хрисохир попал в ловушку! Задумайся о своей судьбе, Пулад.

— Уже задумался, — отрывисто буркнул предатель. — Чего ты хочешь?

— Голову!

— Голову?

— Голову Хрисохира. Не я хочу — базилевс.

— Что ж. — Пулад кивнул. Предавший раз, предаст и другой, и третий. Посмотрел на Истому с Лейвом: — Эти помогут мне?

— Всенепременно!

Над черными скалами медленно поднимался красный рассветный круг солнца.

— Ромеи! — Оказавшись в лагере, Пулад первым делом бросился к шатру Хрисохира.

— Что? — Вождь апостольских братьев, едва успев натянуть кольчугу, вскочил на коня. — Трубите сбор и выход!

Завыли рожки, загрохотали литавры, войско еретиков выстраивалось для похода.

— За мной! — обернувшись, махнул рукой Хрисохир, он вовсе не был трусом.

Войско павликиан спустилось в предгорья, на ходу перестраиваясь для атаки. Вот они — белые стены Вифириака! А жители его — тупые ослы! Они что, забыли, что стало с Никомидией, Никеей, Эфесом?

Снова загрохотали литавры. Хрисохир привстал в седле и сквозь зубы бросил лишь одно слово:

— Вперед!

Сотники передали приказ командира. Войско пришло в движение. Первой двинулась конница — любо-дорого было смотреть, как окружают город сотни уверенных в себе воинов на быстрых конях. Над головами развевались разноцветные бунчуки. Качались, блестя на солнце наконечниками, копья. Предчувствуя бой, грызли удила кони. Рассыпавшись мелкой рысью, конница рвалась в битву. За ней, проваливаясь в песок, едва поспевала — а в большинстве случаев и вовсе не поспевала — немногочисленная пехота. Во-он впереди выскочил из-за стен конный отряд. Безумцы! Что смогут сделать они против куда как превосходящей их числом конницы братьев? Вот уже скрестились сабли, лязгнула сталь, сталкиваясь, вскинулись на дыбы кони.

— А-а-а!!! — Хрисохир с радостным криком ворвался в гущу врагов, напополам разрубив сунувшегося под меч воина, оглянулся — апостольцы уверенно наступали. Повсюду слышались крики, стоны раненых, злой хрип лошадей. Вождь еретиков ударом копья выбил из седла наскочившего на него воина, повернулся к другому… Что это? Показалось? Нет… Тренированный глаз его вдруг увидел, как из-за скал появляются блестящие точки. Точки быстро приближались, уже не осталось сомнений — то двигалась броненосная конница катафрактов. А за ней, чеканя стальной шаг, шла тяжелая стратиотская пехота.

— Назад! — предчувствуя неладное изо всех сил закричал Хрисохир. Но было уже поздно. Уже, как нож в масло, вторглись в гущу боя конные тяжеловооруженные катафрактарии, сминая все на своем пути, шла по трупам убитых и раненых броненосная пехота.

— Слава базилевсу! Слава!

— Чего ж ты ждешь, Хрисохир? — вдруг послышался голос. — Спасайся! Еще не все потеряно — стены Тефрики крепки, а защитники отважны.

— И в самом деле. — Хрисохир усмехнулся и, развернув коня, поскакал в горы. За ним едва поспевали верный слуга Диаконица и прочие слуги.

Вот и горы. Спасительные горы. Вон, скорей в то ущелье. А там — горными тропками вверх, и все — свобода. Ищи — не поймаешь.

Вдруг мимо просвистела стрела. Хрисохир оглянулся и не поверил своим глазам.

— Пулад? Зачем ты стреляешь в меня? Что я тебе сделал плохого?

Ромей нехорошо усмехнулся.

— За благодеяния твои воздам тебе сегодня!

Хрисохир поворотил коня, задумав сразиться с предателем, но предатель оказался ловчее и живо всадил копье в бок предводителю братьев. Потеряв от боли сознание, тот свалился с коня. Верный слуга Диаконица, подбежав, положил голову на колени своего обожаемого хозяина и зарыдал. Пулад спешился, подошел ближе. Варяг Лейв опередил его — оттолкнул слугу и, взмахнув мечом, отрубил голову лежащему без чувств Хрисохиру.

Во дворце Петрии базилевс нежился в обществе дочерей. Поднявшись на стену, долго смотрел на море — ласковое, палево-голубое, теплое. Вокруг густо росли оливы и кипарисы, а специально посаженные в прошлом году розовые кусты источали такой аромат, что казалось — так пахнет в раю. Император потянулся к розе, сорвал, больно уколов палец, нахмурился, вспомнив о главной занозе — еретике Хрисохире. Колдунья ведь обещала… Придется, видимо, ее умертвить, чтоб неповадно было обманывать. Жаль, конечно, но…

— Вестник к тебе, божественный! — повалился на колени вбежавший слуга.

— Вестник? Откуда?

— От Христофора, доместика схол.

— От Христофора? Зови!

Благоговея от встречи, вошел Пулад, поклонился, поставив у ног мешок.

— Что у тебя в мешке, вестник? — холодя от предчувствий, спросил император.

Пулад молча развязал мешок, и базилевс, отпрянув, захохотал.

— Блюдо сюда! — крикнул он грозно. — Золотое блюдо!

Слуги поспешно внесли блюдо, которое и увенчала отрубленная голова еретика Хрисохира, самого страшного врага империи ромеев.

— Лук мне и стрелы! — снова потребовал базилевс. Прицелился и тремя стрелами поразил ненавистную голову.

Пулад и слуги громко выразили свое восхищение. Император не смотрел на них; снова поднялся на стену.

— А ты неплохо стреляешь, Василий!

— Кто здесь?! — император вздрогнул.

— Я. — Голос был насмешлив и звучал будто изнутри. А вокруг не было ни единой души. Базилевс облизал вдруг пересохшие губы.

— Кто ты?

— Не бойся. Я твоя тень…