Сбежавшая жена. Летающая аптека Эдельвеи

Глава 34

На площади нет живого места. Прибывшие орки разговаривают с местными, и я понимаю, что у Локка здесь много знакомых. Они на его стороне, а не на моей. Кто я такая? Попаданка из другого мира в теле драконицы.

Локк выезжает на середину на огромном свирепом вепре, упряжь которого сделана из толстых кожаных ремней, а на груди висят, как трофей, кабаньи клыки. Глаза горят красным, и кажется, что это существо из преисподней, настолько выглядит неприятно. В поселении я даже не видела их. Возможно, кто-то отводил на выпас, или же они были заперты в загонах. Но теперь картина представлялась устрашающая.

На груди орка всё ещё красовалась рана, только теперь она уже успела затянуться. Я машинально коснулась своего предплечья. Уже и забылось, что каких-то пять дней назад здесь был довольно внушительный порез. Время летит стремительно. Небольшой белый шрам лишь напоминает об этом. Но, если верить Эдель, и он со временем затянется. Если нас не убьют, конечно, раньше.

- Приветствую, жители Аверна! – провозглашает он, и вокруг улюлюкает толпа, поднимая руки вверх и потрясая тем, что там имеется. У кого палка, у кого меч или топор. Кажется, они все собрались здесь для одной цели: найти меня. От этого неприятно засосало под ложечкой, и я нервно сглатываю подступивший к горлу ком. Эвилина кряхтит, и я тут же бросаюсь к кроватке, принимаясь её качать. Не дай бог ещё услышат.

- Хочу сообщить о том, что один из великих воинов мёртв, - продолжает тем времени Локк, а толпа переходит на заунывные ноты. Надо же, как они озвучивают его слова. – И всему виной - драконица, - громко выкрикивает он.

А мне даже показалось, что между нами возникла какая-то симпатия. Не как между женщиной и мужчиной, конечно, нет. Просто, как между теми, кто помог друг другу.

«Шл… фейри», - фыркает Эдель внутри меня, и мне хочется подойти снова ближе к окну, потому что я перестала слышать то, что говорит Локк. Элиана сопит, и я возвращаюсь на свой пост, внимательно вслушиваясь в речь нэра.

- Я обещаю каждому, кто даст мне хоть какие-то сведения о девчонке, по одному гольдену.

Он вытаскивает из притороченной к поясу небольшой сумки одну монету и бросает её в толпу. Руки тут же принимаются хватать воздух, чтобы добраться до сокровища, и я понимаю: каждый, кто хоть раз видел меня, обязательно доложит об этом Локку. Внезапно его взгляд обрщается в сторону аптеки, и он ведёт носом, будто чуя мой запах, а я отскакиваю от окна, боясь быть замеченной. Принюхиваюсь к одежде, к коже. Ничего. Недавно мылась, как раз перед самым отбытием. Починила платье, потому что оно могло пригодиться. Другого, в любом случае, здесь не найти.

Усевшись на пол, пыталась придумать хоть какой-то выход. Может, стоило всё же покинуть город? Отчего Генри уверен, что никто не сунется сюда? Страх распространялся по телу, потому что там, внизу, как минимум две сотни головорезов готовы были убить меня самым изощрённым способом.

«Мне передался твой страх», - шепчет Эдель так тихо, словно, кроме меня, её может кто-то услышать. – «Они нас убьют».

- Ты ещё вернёшься в Аскард, - пытаюсь подбадривать её, хотя не узнаю себя совершенно.

Смерть раньше не страшила. Я относилась к ней, как к чему-то неизбежному. Понимала, что у каждого человека своя жизнь, и моя работа была призвана продлевать срок эксплуатации.

Но…

Всегда есть но.

В момент падения с шестого этажа, я вдруг осознала, что смерть – это не то, что бывает с другими. Это то, что однажды произойдёт с тобой. И не обязательно в конце пути. Потому что именно тогда я умерла в первый раз.

Было неимоверно больно и страшно. Я прекрасно помнила истории из школы про детей-пионеров, которые стали героями посмертно. Рассказы о комсомольцах и партизанах. Вот, где люди с отвагой. Я же, сидя на старом деревянном полу большого особняка, понимаю, что мне неимоверно жутко. И это будет не простой толчок от соседки, это будет куда хуже.

Толпа редеет. Вижу, как народ выстраивается в длинную очередь, чтобы поведать Локку обо мне. Не могла даже представить, что однажды стану преступницей, которая будет скрываться и таиться прямо под носом орков.

Генри тоже здесь, и у меня от нехорошего предчувствия сжимается сердце. Неужели, это всё сделано, чтобы заработать жалкие гольдены? С ужасом смотрю, как редеет очередь. Как щедро выдаёт монету за монетой нэр, получив какие-то сведения. Рядом с ним Краг, слушает и кивает, размышляя над тем, где следует меня искать. А я считаю, сколько всего в очереди тех, кто между Бесцветным и Локком.

Нещадно мало. И, когда он останавливается напротив, моё сердце пропускает удар. За сколько там продали Христа? За тридцать серебренников? Я стою куда меньше. Один жалкий гольден.

Бежать в данную минуту нет смысла. Просто смотреть на то, как сейчас же толпа орков вломится в аптеку, чтобы четвертовать меня. Только по лицу Локка вижу, что он не рад Генри. Не слышу голосов, слишком тихо, намеренно, чтобы не доносилось до чужих ушей. Генри машет в сторону дома, и я замираю, а внутри испуганной птицей бьётся Эдельвея. Шах и мат, товарищ Анна Мезинцева. А ещё говорят, что у кошек девять жизней. Вот у меня точно была больше, чем одна.

«Я так и знала, что орки – последние, кому можно доверять!» - бурчит Эдель.

- Ты говорила так о гоблинах и ограх.

«Этих вообще следует стереть с лица земли. Была бы моя воля….»

- Хорошо, что у тебя её нет, - быстро перекладываю Элиану из люльки в корзину, размышляя, как сбежать из-под носа разъярённой толпы. Я даже не успела, как следует осмотреться в доме. Знаю лишь, что выход на первом. Как раз в лапы Локка. Скорее всего есть выход на другую сторону. Возможно, чердак.

Снова подхожу к окну, понимая, что Локка и Генри на месте нет, и остальные куда-то расходятся.

«Продали нас», - рыдает внутри меня Эдель, да и мне не сладко. Что сказать? Неужели, я разучилась разбираться в людях? Хотя, тут вопрос в орках. Но всё же. Мне казалось, что можно определить, кто друг, а кто враг. А вышло, что большой альбинос усыпил мою бдительность, чтобы заработать, как можно больше.

Прислушиваюсь к звукам. Кажется, хлопнула дверь, и я, выдыхаю испуг, хватая корзинку с Элианой, и готовлюсь к самому худшему.