Самый темный час

Глава 9

Охота на привидений — весьма непростое дело.

Казалось бы, что может быть легче, не правда ли? Ну докучает тебе призрак — так возьми сделай из него, ну знаете, отбивную, и он сам уберется.

Ага. К сожалению, все не так просто.

Хотя это не означает, что приготовление отбивной из призрака не приносит терапевтической пользы. Особенно для таких, как я — скорбящих. Потому что именно этим я, конечно же, и занималась. Скорбела по Джессу.

Если не считать того, — и я не уверена, применимо это ко всем медиаторам или только ко мне, — что моя скорбь проявляется не так, как у всех нормальных людей. В смысле, когда меня пришибло осознанием того, что я больше никогда не увижу Джесса, я села и выплакала все глаза.

Но затем кое-что произошло. Моя грусть трансформировалась в ярость. В настоящее бешенство. Было уже за полночь, а я сидела и кипела от злости.

Не то чтобы я не хотела сдержать обещание, данное отцу Ди. На самом деле хотела. Но просто не могла. Так же, как и Джесс, судя по всему, не смог сдержать свое.

Так что не прошло и пятнадцати минут после телефонного звонка отцу Дому, как я вышла из ванной (Джесса, конечно, не было, и я могла переодеваться в комнате, но от старых привычек трудно избавиться), полностью экипированная для ловли призраков, включая пояс с инструментами на талии и толстовку с капюшоном, которая — даже я готова была это признать — могла показаться несколько излишней, как для июля в Калифорнии. Но уже наступила ночь, а наползающий с океана в предрассветные часы туман может быть холодным.

Не подумайте, будто я всерьез не размышляла о том, что предлагал сделать отец Ди. Ну, о том, чтобы рассказать обо всем маме и убрать ее и Аккерманов подальше отсюда. Я крутила эту мысль и так, и сяк. Но чем больше я над этим думала, тем абсурднее вырисовывалась картина. В смысле, прежде всего, мама — тележурналист. Она просто не из тех, кто верит в призраков. Мамуля верит лишь в то, что может увидеть, а помимо этого — в то, существование чего доказано наукой. Однажды я попыталась ей все объяснить, но она совершенно меня не поняла. И тогда я осознала, что никогда и не поймет.

Так как же я могу ворваться в мамину спальню и заявить ей и ее новому мужу, что им нужно выметаться из дома, потому что меня преследует мстительный дух? Не поверите, как быстро она бросится звонить своему нью-йоркскому психотерапевту, чтобы подыскать местечко, где я смогла бы «отдохнуть».

Так что этот план отпадал.

Но ничего страшного, потому что у меня был другой — намного лучше. Тот, о котором, на самом деле, мне следовало подумать сразу же, но, наверное, все это обнаружение-и-извлечение-из-дыры-на-моем-заднем-дворе-скелета-парня-в-которого-я-влюблена слишком на меня повлияло, и потому он не пришел мне в голову, пока я не созвонилась с отцом Ди.

Но как только меня осенило, я поняла, что этот план действительно идеален. Вместо того, чтобы ждать, пока Мария нанесет мне визит, я просто пойду к ней и, ну…

Отправлю ее туда, откуда она пришла.

Или превращу в сгусток дрожащей слизи. Смотря, что получится раньше.

Потому что даже с учетом того, что призраки, само собой, уже мертвы, они все еще могут ощущать боль так же, как людям, утратившим конечность, периодически кажется, будто та чешется. Призраки знают, что если им в грудь воткнуть нож — это должно быть больно, поэтому и почувствуют боль. Рана даже какое-то время будет кровоточить. Затем, конечно, они оправятся от потрясения, и порез исчезнет. К сожалению, раны, которые они, в свою очередь, наносят мне, исцеляются далеко не так быстро.

Но все равно. Это работает. Более или менее.

Порез, нанесенный мне Марией де Сильва, остался незамеченным, но это не имело значения. То, что я собиралась сделать с ней, уж точно будет бросаться в глаза. А если повезет, ее муженек окажется поблизости, и тогда я смогу сделать с ним то же самое.

И что такого может случиться, если все пойдет не по плану, и эти двое возьмут надо мной верх?

Что ж, это самый крутой момент во всей истории: мне было абсолютно все равно. Серьезно. Я выплакала все свои эмоции до последней капли, и сейчас мне было просто плевать. Это не имело значения. Действительно не имело. Меня охватило оцепенение.

Настолько сильное, что когда я перекинула ноги через окно спальни и приземлилась на крышу над крыльцом — обычный способ, которым я выбиралась из дома, когда не хотела, чтобы кто-нибудь внутри узнал, что я куда-то собираюсь, — я даже не заметила вещей, на которые, как правило, обращаю внимание. Например, зависшую над бухтой луну, из-за которой все предметы вокруг отбрасывали черные и серые тени, или запах огромной сосны, растущей около крыльца. Все это было неважно. Ничто из этого не имело значения.

Я как раз подошла к краю крыши и готовилась спрыгнуть вниз, когда за моей спиной возникло сияние намного ярче лунного света, но гораздо слабее электрического, освещающего спальню.

Хорошо, признаю. Я подумала, что это Джесс. И не спрашивайте меня, почему. В смысле, это же противоречит всякой логике. Но тем не менее. Мое сердце подпрыгнуло в груди от счастья, и я обернулась…

На покатом, засыпанном сосновыми иголками участке крыши, меньше чем в полутора метрах от меня, стояла Мария. Она выглядела так же, как на портрете, висевшем над столом Клайва Клеммингса: элегантно и не от мира сего.

Собственно, а почему бы и нет? Сейчас-то она не из этого мира, так ведь?

— Куда-то уходишь, Сюзанна? — холодно спросила она меня с едва различимым акцентом.

— Собиралась, — ответила я, сняв капюшон. Мои волосы были собраны в хвост. Не очень привлекательно, знаю. Но я нуждалась во всем периферийном зрении, на которое могла рассчитывать. — Но раз уж ты здесь, похоже, мне уже никуда не нужно. Я могу надрать твой костлявый зад здесь не хуже, чем у твоей зловонной могилы.

Мария приподняла свои изящно выгнутые черные брови.

— Ну и выражения! — Клянусь, если бы у нее был веер, она бы им воспользовалась, как Скарлетт О’Хара. — И чем же я могла заслужить такую неподобающую леди брань? Знаешь ведь, мухи слетаются на мед, а не на уксус.

— Тебе прекрасно известно, чем ты это заслужила, — заявила я, приблизившись к ней. — Взять хоть жуков в апельсиновом соке.

Мария с напускной скромностью убрала выбившуюся из локона над ухом черную блестящую прядь волос.

— Да, я решила, что тебе это должно понравиться.

— А убийство доктора Клеммингса? — Я сделала еще один шаг ей навстречу. — Это даже круче. Потому что, как я понимаю, тебе вовсе не обязательно было его убивать. Тебе была нужна картина, так ведь? Та, где изображен Джесс?

Ее рот искривился в, как это называют в журналах, презрительной гримасе: ну, знаете, когда немного сжимают губы, но в то же время выглядят весьма довольными собой.

— Да, — кивнула Мария. — Изначально я не собиралась его убивать. Но когда увидела портрет — мой портрет — над его столом, разве могла я поступить иначе? Мы с ним даже не родственники. Кроме того, зачем ему такая прекрасная картина в его ничтожно крохотном кабинетике? Это полотно раньше украшало мой обеденный зал. Висело во всем своем великолепии над столом на двадцать персон.

— Ага. Ну, насколько я понимаю, ни одному из твоих потомков этот портрет даром не был нужен. Твои дети выросли никем иным, как шайкой подонков и головорезов. Похоже, твои методы воспитания оставляют желать лучшего.

Кажется, Мария впервые на самом деле разозлилась. Она начала что-то говорить, но я ее перебила.

— Чего мне не понять, — произнесла я, — так это зачем тебе понадобился портрет Джесса. В смысле, какая тебе от него польза? Если только ты не взяла его, чтобы создать мне проблемы.

— Разве это не достаточно веская причина? — спросила Мария с усмешкой.

— Полагаю, что так, — согласилась я. — Только вот это не сработало.

— Пока, — сказала она, сделав акцент на этом слове. — Время еще есть.

Я покачала головой. Смотрела на нее и просто качала головой.

— Черт! — сказала я в основном себе. — Черт, как же я тебе вмажу!

— Ах, да. — Мария хихикнула, прикрыв рот рукой, затянутой в кружевную перчатку. — Я и забыла. Ты, должно быть, очень зла на меня. Он ведь ушел, да? Я имею в виду, Гектор. Вероятно, это стало для тебя большим ударом. Я-то знаю, какие ты питала к нему нежные чувства.

Я могла бы наброситься на нее после этих слов. Наверное, и стоило бы. Но тут мне пришло в голову, что ей может быть известна, ну, вы понимаете, какая-то информация о Джессе — как он себя чувствовал или даже где находился. Отстойно, я в курсе, но взгляните на ситуацию с другой стороны: наряду со всей этой, ну, знаете, влюбленностью, он все же был одним из лучших друзей в моей жизни.

— Ага, — сказала я. — Думаю, работорговцы все же не в моем вкусе. Как тот, за которого ты в итоге вышла замуж, я права? Работорговец. Твой папа, должно быть, очень тобой гордился.

Это замечание сразу же стерло усмешку с ее лица.

— Оставь в покое моего отца! — прошипела она.

— Ой, а что такое? Скажи-ка мне вот что: он злится на тебя? В смысле, твой папаша. Ну, ты понимаешь, за убийство Джесса? Потому что, по-моему, так оно и есть. Я имею в виду, ведь, по сути, именно благодаря тебе прервался род де Сильва. А твои с тем чуваком Диего дети оказались, как мы уже выяснили, большущими лузерами. Готова поспорить, всякий раз, как ты сталкиваешься со своим папенькой там, ну, в смысле, в духовной плоскости, он теперь даже не здоровается с тобой, я права? Это, должно быть, неприятно.

Не уверена, многое ли из моей речи, если вообще хоть что-то, поняла Мария. Тем не менее она, кажется, жутко разозлилась.

— Ты! — выкрикнула она. — Я тебя предупреждала! Говорила, чтобы твоя семья прекратила эти раскопки, но разве ты меня послушала? Ты сама виновата, что потеряла своего драгоценного Гектора! Если бы ты только сделала, как я просила, он все еще был бы здесь. Но нет! Считаешь, что раз ты медиатор — этакий особенный человек, который может общаться с духами, — то ты лучше нас… лучше меня! Но ты ничто — ничто, слышишь? Кто такие Саймоны? Кто они? Да никто! А я, Мария Тереза де Сильва, потомок королевского рода — наследница королей и принцев!

Я лишь рассмеялась. Нет, ну серьезно. Я вас умоляю!

— О да, — ответила я. — И убийство твоего парня было поистине королевским поступком.

У Марии был такой мрачный вид, будто над ее головой сгустились черные грозовые тучи.

— Гектор умер, — прошипела она зловещим голосом, — поскольку осмелился разорвать нашу помолвку. Собирался опозорить меня перед всеми. Меня! Хоть и знал, что в моих венах течет королевская кровь. Предположил, будто я…

Ого, это что-то новенькое.

— Погоди-ка. Что он сделал?

Но Мария продолжила свою тираду.

— Будто я, Мария де Сильва, позволю себя унизить! Он попытался вернуть мои письма и попросил отдать его собственные — и кольцо — назад. Сказал, что не сможет взять меня в жены после того, что услышал обо мне и Диего. — Она неприятно рассмеялась. — Как будто он не понимал, с кем разговаривал! Как будто не знал, что разговаривал с де Сильва!

— Э-э, я уверена, что он знал, — откашлявшись, заметила я. — В смысле, это же была и его фамилия тоже. Разве вы двое не были кузенами или кем-то вроде того?

Мария скривилась.

— Да. Стыдно признавать, но у нас была одна фамилия — а также общие бабушка с дедушкой — с этим… — Она сказала что-то о Джессе на испанском, и это прозвучало отнюдь не лестно. — Он не понимал, с кем вздумал шутить. В округе не было такого мужчины, который не готов был бы отдать свою жизнь за честь стать моим мужем.

— И вполне очевидно, — я не могла удержаться, чтобы не подчеркнуть этот факт, — что по крайней мере один мужчина в округе был убит из-за того, что помыслил отказаться от подобной чести.

— А почему бы ему было не умереть? — допытывалась Мария. — За то, что оскорбил меня подобным образом?

— Э-э, как насчет того, что убийства не законны? А еще потому, что лишить парня жизни из-за того, что он не хочет на тебе жениться, способны только долбаные психи, к которым ты и относишься. Забавно, как это подобный эпизод не просочился в анналы истории. Но не переживай. Я прослежу, чтобы правда вышла наружу.

Мария изменилась в лице. До этого она всем своим видом выказывала раздражение и отвращение. Сейчас же выглядела готовой на убийство. Что было даже смешно. Если эта цыпочка считала, будто кого-то в нашем мире заботило то, что натворила какая-то чопорная девчонка полтора века назад, то она сильно ошибалась. Она умудрилась прикончить того единственного человека, кого бы этот факт мог хоть немного заинтересовать — доктора философии Клайва Клеммингса.

Но Мария, по-видимому, до сих пор придавала слишком большое значение всей этой «мы, де Сильва, — потомки испанских королей» фигне. Ее нижние юбки взмыли в воздух, когда она метнулась ко мне и взвизгнула жутким голосом:

— Безмозглая девчонка! Я сказала Диего, что ты слишком глупа, чтобы представлять для нас проблему, но сейчас вижу, что ошиблась. Ты полностью соответствуешь тому, что я слышала о медиаторах: докучливое мерзкое существо!

Ее заявление мне польстило. Действительно польстило. Прежде меня еще никто не называл мерзкой.

— Уж если я мерзкая, то кто же тогда ты? Ой, подожди, не подсказывай, я и так знаю. Двуличная вероломная сука, вонзающая нож в спину, правильно?

Я даже моргнуть не успела, как она вытащила из рукава тот свой кинжал и в очередной раз приставила его к моему горлу.

— У меня нет намерения воткнуть нож тебе в спину, — заверила меня Мария. — Я собираюсь исполосовать твое лицо.

— Ну давай, попробуй! — подначила я и схватила ее за запястье той руки, в которой был зажат нож. — Хочешь знать, когда совершила самую большую ошибку? — Позаимствованным из тхэквондо ловким движением я вывернула Марии руку за спину, и она охнула от боли. — Когда заявила, будто я сама виновата в том, что потеряла Джесса. Потому что до этого момента я тебе сочувствовала. Но сейчас я просто в бешенстве.

Затем, вдавив одно колено в спину Марии де Сильвы, я повалила ее на крышу лицом вниз.

— А когда я в бешенстве, — продолжила я, свободной рукой вырвав нож из ее пальцев, — то даже не знаю, что на меня находит. Я просто вроде как начинаю бить других людей. Очень-очень сильно.

Мария не собиралась молча сносить унижение. От ее воплей — в основном, по-испански — закладывало уши, но я не обращала на нее внимания. В любом случае, кроме меня ее никто не слышал.

— Я поделилась этим с маминым терапевтом, — сообщила я Марии и, все еще прижимая ее коленом, со всей силы швырнула нож на задний двор. — И знаешь, что она ответила? Что у меня сверхчувствительный пусковой механизм гнева.

Избавившись от ножа, я наклонилась вперед, схватила освободившейся рукой пригоршню блестящих черных локонов Марии и рывком притянула ее голову к себе.

— И знаешь, что? — спросила я Марию. — Я сказала, что это не у меня сверхчувствительный пусковой механизм гнева. Это просто люди… постоянно… выводят… меня… из… себя.

Делая акцент на каждом слове, я вколачивала голову Марии де Сильва в черепицу. После шестого удара из ее носа и рта вовсю хлестала кровь. Я отметила это довольно отстраненно, как будто причиной кровотечения стал кто-то другой, а вовсе не я.

— Ой, ты только посмотри! — произнесла я. — Какая же я докучливая и мерзкая!

Затем я еще несколько раз впечатала ее лицом в крышу, приговаривая:

— Это за то, что набросилась на меня, когда я спала, и приставила нож к моему горлу. А это за то, что заставила Балбеса есть жуков, а еще за то, что мне пришлось убирать внутренности этих жуков, а это за убийство Клайва, и, о да, это тебе за Джесса…

Не могу сказать, что от гнева мой разум помутился и я не отдавала отчет в своих действиях. Я была в бешенстве. Просто в бешенстве. Но точно знала, что делаю.

И зрелище было не из приятных. Эй, я первая готова признать это. Я имею в виду, насилие — не выход, так ведь? Разве что, конечно, за исключением тех случаев, когда человек, которого вы избиваете, уже мертв.

Но эта цыпочка не заслужила, чтобы ей разбили в кровь лицо лишь потому, что сто пятьдесят лет назад она прикончила моего хорошего друга по той простой причине, что он совершенно справедливо хотел разорвать с ней помолвку.

Ни в коем случае. Что она заслужила — так это чтобы каждая косточка в ее теле была сломана.

Однако, к несчастью, наконец отпустив волосы Марии и поднявшись с намерением привести свой план насчет переломанных костей в исполнение, я внезапно заметила слева от себя сияние.

Джесс, подумала я, и мое сердце сделало еще один резкий кувырок.

Но, конечно же, это оказался не Джесс. Повернув голову, я увидела, как рядом материализовался очень высокий мужчина с темными усиками и козлиной бородкой. Его наряд был чем-то похож на одежду Джесса, но выглядел более вычурным — как если бы он нарядился Зорро для костюмированной вечеринки или типа того. По швам обтягивающих черных брюк вился искусный серебряный узор, а рубашка с широкими рукавами напоминала те, что всегда носят в фильмах пираты. На кобуре и на полях черной ковбойской шляпы тоже было полным-полно витиеватого серебристого орнамента.

И было не похоже, что парень рад меня видеть.

— Ладно, подожди, не говори мне, — попросила я, уперев руки в бедра. — Диего, я права?

Он скривил верхнюю губу под тоненькими усиками.

— Кажется, я тебе говорил предоставить это мне, — обратился он к севшей и прижавшей рукав к кровоточащему носу Марии.

Мария не переставая шмыгала носом, издавая очень непривлекательные звуки. Видно, ей раньше никогда не ломали нос, так как она не запрокидывала голову назад, чтобы остановить кровотечение.

Дилетантка.

— Я подумала, что было бы гораздо забавней поиграть с ней, — ответила Мария с болью — и сожалением — в голосе.

Диего с отвращением покачал головой.

— Нет. Мы не играем с медиаторами. Я полагал, ты уяснила это с самого начала. Они определенно слишком опасны.

— Прости, Диего. — В голосе Марии появились плаксивые нотки, которых я прежде не слышала. Видимо, она была из тех девушек, у которых для парней припасен особый голосок, пускаемый в ход, только когда те рядом. — Мне следовало сделать так, как ты велел.

Теперь уже противно стало мне.

— Алло! — обратилась я к Марии. — На дворе двадцать первый век. Сейчас женщины имеют право принимать решения самостоятельно, знаешь ли.

Мария лишь зыркнула на меня из-за рукава, которым прижимала истекающий кровью нос.

— Убей ее за меня! — попросила она этим своим плаксивым девчачьим голосочком.

Диего шагнул ко мне, и по выражению его лица я поняла, что он только счастлив услужить своей даме сердца.

— Ой, что такое? — спросила я. Мне даже не было страшно. Меня вообще больше ничего не беспокоило. Онемение распространилось с сердца практически по всему телу. — Ты всегда делаешь то, что она тебе говорит? Знаешь, как сейчас называют таких, как ты? Подкаблучник.

Очевидно, либо Диего не слышал этого выражения, либо ему просто было плевать, поскольку он продолжил идти прямо на меня. На сапогах у него были шпоры, которые зловеще лязгнули при соприкосновении с черепицей, когда он приблизился вплотную.

Я не сдвинулась с места.

— Слушай, должна тебе кое-что сказать. Козлиная бородка? Ага, это чересчур. И знаешь, что касается украшений… Правильно говорят: лучше меньше, да лучше. Это так, просто, вдруг наведет на какие-то мысли. По правде говоря, я даже рада, что ты зашел, потому что есть парочка вещей, о которых я хотела тебе поведать. Номер один, насчет твоей жены. Ага, она шлюха. И номер два, по поводу всей этой истории, где ты убил Джесса, а затем закопал его останки здесь на заднем дворе. Точно, очень некруто. Потому что, ты ведь понимаешь, теперь я должна…

Увы, у меня так и не вышло поведать Феликсу Диего, что я собиралась с ним сделать. Все потому, что он меня перебил.

— Всегда полагал, что хороший медиатор — мертвый медиатор, — заявил он глубоким и неожиданно зловещим, как для парня с козлиной бородкой, голосом.

А затем, не успела я даже дернуться, как его руки обвились вокруг меня. На мгновение я заподозрила, что он пытается меня обнять или типа того, хотя это было бы очень странно.

Но Диего собирался сделать вовсе не это. Нет, на самом деле он намеревался сбросить меня с крыши.

О да. Он швырнул меня прямиком в яму, где должны были установить джакузи. Именно туда, где не далее как сегодня днем обнаружили останки Джесса…

Вообще-то, подумала я, это даже в какой-то степени смешно. По крайней мере, эта мысль пронеслась в моей голове, пока я еще была способна думать.

Что длилось недолго, поскольку после удара о землю я потеряла сознание.