Сады Соацеры

Когда я вновь открыл глаза, было темно...

Когда я вновь открыл глаза, было темно. Странные жесткие одеяния... Он стоял, горд и прям…

…Он стоял, горд и прям, словно Гиппопотам, неподвижный на фоне небес, и внезапно (никто не поверил глазам) прыгнул в пропасть, мелькнул и исчез. «Это Снарк!» – долетел к ним ликующий клик, смелый зов, искушавший судьбу, Крик удачи и хохот... и вдруг, через миг, ужасающий вопль: «Это – Бууу!..» И – молчанье! Иным показалось еще, будто отзвук, похожий на «-джум», прошуршал и затих. Но, по мненью других, это ветра послышался шум. Они долго искали вблизи и вдали, проверяли все спуски и списки, но от храброго Булочника не нашли ни следа, ни платка, ни записки. Недопев до конца лебединый финал, недовыпекши миру подарка, он без слуху и духу внезапно пропал – видно, Буджум ошибистей Снарка!

Когда я вновь открыл глаза, было темно. Странные жесткие одеяния покрывали мое тело, одеяния, трещавшие и рассыпавшиеся в прах, когда я принял сидячее положение.

Я ощупал себя с головы до ног, и с головы до ног я был одет, хотя когда я потерял сознание перед маленькой дверью, на мне ничего не было. Перед собой я видел узкую полоску освещенного луной неба, проглядывавшего через какое-то отверстие с изорванными краями.

Ощупывая свое тело, я обратил внимание на карманы, и в одном из них нашел спички, завернутые в пергаментную бумагу. Я чиркнул одну из них, и ее слабое пламя осветило нечто похожее на глубокую пещеру, у стены которой я заметил странную безмолвную фигуру, скорчившуюся на небольшой скамье. Приблизившись, я увидел, что это мертвые, обратившиеся в мумию останки старой женщины с черными волосами, а перед ней стояла жаровня, над которой помещался круглый медный котел с зеленоватым порошком на дне.

Позади нее на плетеных ремнях, свисавших с вышины и протянутых поперек всей пещеры, я увидел ряд человеческих скелетов. От поддерживающего ремня был протянут другой к мертвой руке маленькой старухи. Когда я прикоснулся к нему, скелеты закачались, шелестя, как сухие листья.

…Я должен сказать – голос был низкий, пустынный, студенистый, отдаленный, таинственный, жестокий, лишенный человеческой оболочки? Что я должен сказать? Я слышал его, и знаю при этом про него ничего – поскольку слышал его сидя окаменевшим на неизвестном кладбище в пустоте, среди понижающихся мелодий, падающих могил, рядов растительности и паров миазма – слышал хорошо из самых глубин этих заслуживающих осуждения разрытых могил, где я наблюдал бесформенный, могильный танец теней под проклятой изнуренной луной.

И вот что оно сказало:

«Ты идиот, Варен – МЕРТВ!»

Это было странное и ужасное зрелище, и я поспешил выбраться на свежий воздух из этого мрачного места.

Зрелище, открывшееся моим глазам, когда я вышел на узкий карниз, тянувшийся перед входом в пещеру, исполнило меня изумлением.

Новое небо и новый ландшафт представились моему взору. Серебристые горы вдали, почти неподвижная луна на небе, поросшая кактусами долина внизу – не принадлежали Марсу. Я с трудом верил своим глазам, но истина начинала понемногу брезжить в моем мозгу, – передо мной была Аризона и тот же самый узкий карниз, с которого десять лет назад я со страстным желанием глядел на Марс.

Закрыв лицо руками, я отвернулся и пошел, разбитый и исполненный тоски, по тропинке от пещеры.

Надо мной сиял красный глаз Марса, скрывавший свою ужасную тайну в сорока восьми миллионах миль от меня.

Добрался ли марсианин до помещения с насосами? Успел ли живительный воздух достигнуть обитателей планеты вовремя, чтобы спасти их? Жива ли моя Дея Торис, или ее прекрасное охладевшее тело покоится рядом с маленьким золотым инкубатором в саду внутреннего двора дворца Тардоса Морса, джеддака Гелиума?

Десять лет я ждал и молил об ответе на мои вопросы. Десять лет я ждал и молил о том, чтобы вернуться в мир моей потерянной любви. И предпочитал лежать мертвым возле нее, чем жить на Земле, на расстоянии этих ужасных миллионов миль.

Старый рудник, который я нашел нетронутым, доставил мне сказочное богатство. Но к чему было оно мне?

В этот вечер, когда я сижу в моем маленьком кабинете с окнами на Гудзон, исполнилось ровно двадцать лет с тех пор, как я впервые открыл глаза на Марсе.

Я вижу сквозь маленькое окно у моего стола, как Марс сияет на небе, но сегодня он как будто опять зовет меня, как еще никогда не звал со времени той мертвой ночи, и мне кажется, что я вижу сквозь неизмеримое пространство прекрасную черноволосую женщину в саду дворца, а рядом с ней маленького мальчика. Он обнял ее своими ручонками, она показывает ему на небе Планету Земля, а у их ног лежит огромное, страшное чудовище с золотым сердцем.

Я верю, что они ждут меня, и что-то подсказывает мне, что я скоро опять увижу их.

…Вот где водится Снарк!.. Вновь поведаю – не знаю я, что стало с Харлеем Вареном. Вновь поведаю… Мне очень много лет; сколько – я сам не знаю... Очень много лет…

Лось сел у приемного аппарата, надел слуховой шлем. Стрелка часов ползла. О время, – таинственные сроки, удары сердца, ледяное пространство вселенной, где летят эти развернутые времена!

…И тишина плывет над полем битв –дневная тишина запустенья; плывут, осыпаясь неуловимыми пластами забвенья, времена.

И вот, медленный шепот раздался под шлемом в его ушах. Лось сейчас же закрыл глаза. Снова – повторился отдаленный тревожный, медленный шепот. Повторялось какое-то странное слово. Лось напряг слух. Словно тихая молния пронзил его неистовое сердце далекий голос, повторявший печально на неземном языке:

– Где ты, где ты, где ты?

Голос замолк. Лось глядел перед собой побелевшими, расширенными глазами... Голос Аэлиты, любви, вечности, голос тоски, летит по всей вселенной, зовя, призывая, клича, – где ты, где ты, любовь?..

Он медленно приходил в себя. Голова болела, тело было чужое. Он шевельнулся, открыл глаза.

Он лежал в знакомой постели, в своей маленькой нью-йоркской квартире, в тесной, темной комнатке. Дрожащей рукой включил свет, встал и посмотрел в зеркало.

Значит, это был только сон? Нет!

Неуверенно переставляя непослушные ноги, Гордон подошел к окну. Здания и огни Нью-Йорка показались ему жалкими и нелепыми.

Он взглянул в звездное небо, и глаза затуманила влага. Туманность Ориона была лишь слабой звездочкой, подвешенной к поясу гиганта-созвездия. Белая точка Денеба мерцала над горизонтом.

– Лианна! – прошептал он. По лицу струились слезы. Непреодолимая бездна навсегда отделила его от той, которую он любил».

Окончив чтение этого необычайного послания, профессор Рубадуб, говорят, даже трубку выронил, так он был изумлен, а Супербус ван Ундердук снял очки, протер их, положил в карман, чем дело и кончилось. Но не кончились толки и сплетни. Письмо было напечатано и вызвало немало обсуждений и споров. Нашлись умники, не побоявшиеся выставить самих себя в смешном виде, утверждая, будто все это происшествие сплошная выдумка. Но эти господа называют выдумкой все, что превосходит их понимание».

Юмористический журнал «Панч»… Истина нередко высказывается в форме шутки...

Я и не подозревал об этом, наблюдая планету; никто на Земле не подозревал.

А между тем незримые марсианские снаряды летели к Земле через бездну пустого пространства со скоростью нескольких миль в секунду, приближаясь с каждым часом, с каждым днем. Мне кажется теперь диким, как это люди могли заниматься своими мелкими делишками, когда над ними уже нависла гибель.

Затем наступила ночь первой падающей звезды…