С Луны видно лучше (СИ)

-А, скажите, там у вас вообще много пирамид находится? – спросил я.

-Да, да, достаточно. Если терпения хватит, все пересмотрите.

-Можно ли попасть вовнутрь? - спросил Шэл.

-Ну, - замешкался наш проводник, - все зависит от пирамиды. В одни, смотря в какую часть, можно зайти, но от других я настоятельно рекомендую держаться дальше.

-Почему же? – прищурился Шэл.

-Проклятия фараонов, - тихо шептал незнакомец,- еще никто не отменял.

-Я вас умоляю, - сказал космонавт, - и вы в это верите?

Проводник будто оскорбился, сморщился и недовольно произнес:

-Скажите это злу, что непременно достигает всех, кто вошел туда, куда не следует. И дня не пройдет – от вас лишь прах останется.

-И что, во всем этом фараон виноват? – недоверчиво спросил Шэл.

-Да. Некоторых фараонов нельзя было беспокоить при жизни, и сейчас опасно.

-Надеюсь, вы покажете нам те самые, запретные пирамиды, - сказал я.

-Не сомневайтесь, - ответил.

В авто, если это можно так назвать, мы все ехали и, довольно долго. Маленькими квадратами пробегали дома. Параллельно с нами двигался город и рынок, находившись позади него. Не было особого рельефа. Нам не представились горы, вода, леса. Основная цветовая гамма вырисовывалась в коричневых, горчичных и песчаных тонах. Но все, скомпонованное вместе – умиротворенная, гармоничная картина. Долго ли, мало ли, мы прибыли на место. Пунктом нашего назначения являлась пустыня. Мы вышли из машины, чтобы осмотреться. Да, друзья, это было место, где лежат пески. Пески, и ничегошеньки. Оранжевые и цвета охры, рыжие, красные, с коричневыми полосами песчаные дюны – тут первые и единственные поселенцы и командиры. Они так величественны, внушают повиновение. Выйдя из средства передвижения, Шэлу даже стало не по себе. Он зашатался, у него закружилась голова. Но со временем и это прошло. Мы привыкли к внезапно настигнувшему изнуряющему жару округ. Даже будучи на самых разгоряченных звездах не чувствовал я такого жжения во всех клетках. Мне не хотелось двигаться, ибо каждый мой шаг неизбежно приводил к горению всего внутри меня. К лицу приливал кипяток, жгучая лава. Стоило потянуться рукой или резко взмахнуть, как все тело покрывалось теплыми каплями. Через несколько минут я не мог прикоснуться ладонью к голове, на ней горели волосы, и меня обдавало током. Наш проводник одним жестом заставил свой аппарат исчезнуть, сопровождая это словами: «В комфорте нельзя познать пустыню». Нельзя так нельзя. Мы, направляемые проводником, двинулись на запад. Путь предстоял длинный, с подоплекой: попробуйте - дойдите. И мы попробовали.

Глава 18: изведать пустыню

Знаете, это так странно и непонятно. Время плывет, конца не видать. Есть только путь – наш ориентир. Большие бугры песка, через которые невозможно трудно переступать. Ноги проваливаются, затягивает глубь. Солнце не движется и преследует нас одновременно. Мы молчим, возможно, потому что от того еще больше хочется пить. Мое горло, а с тем и язык, остались без влаги. Я не мог пошевелить губами – они присохли одна к другой. Глотки давались мне тяжело, непосильно; каждый камнем царапал, медленно, словно безжизненно, собираясь с силами, падая вниз. Наша кожа стала совершенно красной и покрылась маленькими многочисленными пузырями. Временами они лопались, оставляя после себя жгучие ощущения и пурпурный след. Так продолжалось час или день – понять невозможно. Все тянулось долго, признаков жизни не наблюдалось. Очень сильно хотелось жидкости, любой. И не терпелось попасть в прохладу. Справедливости ради, нужно отметить, что бывало, нас посещал спасительный ветерок. Но нет, не спасительный, и не ветерок. То был жаркий ураган с частицами песка, так что, приходилось и не глядя идти.

Еще мы видели маленьких быстрых живых существ. Их было невероятно мало – только те, кто мог себе позволить жить в такой красоте, и в таких непригодных условиях. Они, в основном мигом пробегали мимо нас, не почтя вниманием. Шустро у мелкой живности выходило убегать по песку. Я не успевал моргнуть, как хвостатое цветное быстроногое создание зарывалось всем телом в песчаные ямки. Были и такие многоногие, которые не спешили никуда и вальяжно расхаживали перед нами, демонстрируя свою значимость и способность терпеть жару. Но путник наш строго настрого запретил касаться их, вроде и ужалить способные. Одним словом – практически мертвые места. И, все ж, хоть нам было не до этого, я старался наблюдать за местами. Они не спешили меняться. Одни холмы светлые, сменялись другими, потемнее. Вот и вся разница. Но и эта однообразность не надоедала. Было в этом ознаменование постоянства вида, притом, вида ослепляющего. Он стоил того, чтобы любоваться им вечно, но, правда, лучше с водой и температурой пониже. Вот попадешь на Землю, и станут волновать всякие температуры и воды.

Один раз, это случилось, когда Солнце, наконец, двинулось к закату, мы увидели гряду людей. Их было около пятнадцати – двадцати человек. Они выглядели одинаково и вели за собой тех, кого называют верблюдами. Очень красивые животные. В смысле, не люди, а верблюды. Так вот, они шли медленно, все. Одеты в белые длинные платья, а на головах – большие круглые шляпы, или что-то, похожее на шляпы. И как только можно ходить по такой погоде в закрытой полностью одежде. Видны были только глаза и кисть руки. А руки явно мужские. Некоторые ехали верхом на своих спутниках, но, в основном, на них нагружали пожитки.

-А кто это такие? – спросил космонавт.

-Это бедуины, - ответил проводник.

-Они живут здесь? – уточнил Шэл.

-О, нет. Они лишь пересекают эти места для достижения цели.

-А какая цель? – поинтересовался я.

-Обычно, - говорил проводник, - от города к рынку, и обратно.

-Интересно, - сказал Шэл, косясь в их сторону, - будет ли у них вода.

-Будет, это уж точно, - уверенно ответил проводник.

-Тогда, - сказал космонавт, - я сочту возможным, попросить у них помощи.

Когда путь бедуинов пересекся с нашим, мы попробовали обратиться к ним. Наблюдая наши жалкие попытки, проводник поспешил спасти нс от позора, и вмешался. Не знаю, что он там им говорил, но они все еще стояли с серьезным, несокрушимыми лицами. Только сняли повязки с лиц. Так они, однако, выглядели еще внушительнее. В целом, все смуглые, с выразительными чертами лица. Но, они смягчились потом, и пожертвовали нам маленькую бутылку. Дальше их цепь пошла своей дорогой. А к нам вернулся проводник со словами:

-Это от них.

-Вода? – в надежде ринулись мы.

-Чай, - с улыбкой ответил он.

-Как чай?! – с недовольством, явно выраженным на лицах, возмутились космонавт с Шэлом.

-У них нет воды, точнее, есть, но в ограниченных количествах, - оправдывался проводник. – А это чай. Они испокон веков пьют его в жару для спасения.

-Да как же от жары может чай спасти? – негодовал космонавт.

-А вы попробуйте, - стоял на своем проводник.

По одному мы пили из маленькой металлической бутылки. Когда черед дошел до меня, я понял, почему мои друзья были так расстроены. До этого мне казалось, что я буду рад любой жидкой смеси, но, отпив чая, весь ужас ситуации стал понятен сам собой. Да, язык мой посетила влага, но какая. Это были жаркие, огненные капли, которые напрочь отожгли мне горло. Все, хуже уже не будет. Но нам предложили способ, от которого, вроде бы, должно было полегчать. А требовалось только сесть и не двигаться. Мы и сели. Прямо на горячий песок, под палящим, хоть и заходящим Солнцем. Теперь я совсем ясно понимал, насколько я взмок, и, как сильно меня обжигают лучи и, даже, воздух. А питье час продолжилось, пока и это у нас не осталось. Тем временем, в пустыне настала ночь. Багряные ленты промчались мигом, оставив простывшие сливовые облака. Нежный персиковый след сменился синим, а с тем и вовсе почернел. На арену вышли звезды. Мы решили сделать перерыв и заночевать где сидим. Для этого не потребовалось ничего, совсем. Мы были измотаны и, честно говоря, задремали все без лишнего слова. Постепенно я почувствовал, как жара спадает и мне становится легче. Теперь по телу гулял теплый ветер, который усиливался поминутно. Мне все еще было немного тяжело спать. Я пока просто лежал. Рядом со мной, крутясь во все стороны, сны видели мои друзья. Космонавт устроился рядом и спал, свернувшись в комок. Раскинув конечности, дремал Шэл, а подле и проводник, подложив под себя руки. И снова тишина. Тут она состояла из песен шуршащих песчинок. Мне было не совсем удобно, я вертелся, то сидел, то переминал песок пальцами. Он игриво ускользал от меня, развиваясь по ветру. Мне все надоело, я опустил тело обратно наземь. И вновь видны лишь звезды во тьме ночной. Какая же пугающая разница между ними тут и ними настоящими. Отсюда они маленькие красавицы с танцующим переливом. Так и манят к себе. Глядя на это Земное черное небо в белую дырочку, я осознал, что на самом деле скучаю по округам космическим, а, особенно, по своей Луне. Почему-то тут так принято – искажать действительность, и есть в этом даже некая прелесть. Ты знаешь, что все не такое, каким кажется, и, тем не менее, ты охотно предаешься прекрасной иллюзии, которая разыгрывается многие года. И как-то я и сам не заметил, как меня стало клонить ко сну. Я закрыл глаза, а, когда открыл – мое тело снова было разожжено светилом, а округи сияли дневными лучами, обличая едкий красно-оранжевый облик пустыни.

Продолжился наш путь. Все было ровно так же, как до того. Все так же было трудно идти после нескольких часов, и мечты о воде заполонили разум. За редким лишь исключением, что говорили мы немного больше вчерашнего.

-Скоро наши тяжбы кончатся, - с надеждой объявил нам проводник.

-Уж не шутите ли? – отозвался космонавт.

-Право, по моим подсчетам, пирами покажется нам за считанные минуты! Но все ж, нам нельзя входить в нее.

-Это одна из запретных? – спросил Шэл.

-Да, боюсь, нас ждут несчастья, войди мы туда.

-Давайте откровенно, - сказал космонавт, - вы действительно таите от всех всю чудо машину?

-Какую такую машину?

-Ту, что переносит людей туда, куда им вздумается.

-Нет, нет, что вы, - открестился проводник. – Ни от кого мы ее не прячем. Говорят, это немыслимое изобретение появилось еще при жизни фараона Равира. С этим то и связанно проклятье.

Я в жадном интересе поглядывал на проводника, предвкушая раскрытия и получения того, к чему мы сюда и рвались. О, счастье, я увидел макушку пирамиды. Мы все радостно затрепетали перед своей целью, хоть сил на победные возгласы не было. Пока мы шли, она все больше открывалась нам, когда уж совсем оголила себя перед нами. Мы находились у самой пирамиды, прямо перед ней, в ее тени. И, честно сказать, ценность тени, маленькой, но спасительной, очевидно была выше любых пирамид. Пирамида в действительности была прекрасна: высока, каменная, широких размахов с запахом древности вокруг.

-Ну, - сказал я, - коль мы уж достигли ее, прошу вас рассказать ту самую легенду, из-за которой в нас должно вселиться опасение входить в нее. Но, предупреждаю вас, что нас не остановит ничего, если в ней, на самом деле, находится машина, способная вернуть нас домой.

Глава 19: проверяя проклятие пирамиды

Проводник уселся удобно у первого камня пирамиды, прилупил спину к шершавой стене, потер бороду, оскалив черные глаза свои и, устремив на нас. Он сделал тяжелый громкий глоток, осушив себя сполна, наскребывая остатки влаги. Проводник сделал жест, значивший указание сесть. Мы, вторя ему, кольцом окружили человека, разнося грузное дыхание и сосредоточенность мысли. Переведя дух, ведающий пустыню, томно, с перебоями в ослабшем голосе, изящно создавая атмосферу действия, ведал нам легенду, живущую в культуре его, поселившуюся в его сознании и сознании далеких предков. И, уверен, всего народа, с колыбели взращенного на верованиях, неоправданной мистификации и причудливых обычаях.

-В далекие времена, года которых с трудом вспоминаются мне, на землях этих царила жизнь. Тут сплошная засуха. Нет воды, нет еды. Пустые безлюдные и бессмысленные груды горящих вязких земель. Вам кажется, что несут они застой, уносят силы всякого. И есть у нас и машины и способы побега. Но нельзя узнать тут жизнь, в этой местности. Но все блажь, глупости. Надо учиться выживать. Вот ученые наши все гадают, думают уничтожить все, ищут способы бегства от истории нашей. А мы все против. Ничто не сделать с тем, с чем родился. Пустыни окружали нас с детства, они впитались в наше восприятие. Тут я бегал мальчишкой. А, если хотите знать, на самом деле города нет. Нет его и все. Жизнь строят там, где удобнее. Где ниже температура, больше воды, лучше питание. Но история наша на этих землях. Они с нами и сейчас. Смотрите, какая в них прелесть, какое искушение! Это настоящий вызов тем, кто ищет свой потенциал. В ней делается все, чтобы забрать жизнь. А она борется с природой. А предки наши жили с ней и были тут настоящими хозяевами. Они не боролись, а сотрудничали с теми местами, где родились. Видели все преимущества и силу свою – в этом их секрет. И пирамиды эти их промысел. И все думали мы: как же так выходит, что огромные, неподъемные камни воздвигали те, у кого для этого не было ни малейших условий. Нет, разные теории есть, но очевидно, что, чтобы не было, а пирамиды только доказывают величие живших тут. Народ тот был красив, и обычаи его были красивы. Они считали себя великими, и все, что было связанно с их жизнью, предавалось значимости. Они жили и работали кропотливо, правда, немного несправедливо – любили других нагружать. А главным считали фараона. И знать никто не знает, чем он именно занимался, но человеком был особенным. Фараоны разные были. Но при царствовании Равира, народ познал процветание и благополучие. Он желал свободы всем слоям общества, стремился к миру. Но был взбалмошным и капризным, как малое дитя. Его называют у нас фараоном – ребенком. Хоть и велика была его жажда к справедливости, и сердце его было большим, светлым, но настроение его было трудно предугадать. И часто он не имел понятия, как точно следует себя вести в трудные дни. Фараоном Равир стал с свои пятнадцать лет. А правил еще восемнадцать. Это время прославляли за убеждения, но боялись из-за мутности действий и нерешительности фараона. Равир любил свой народ не отказывал в помощи. И своим увлечениям он уделял много времени. И, не желая отказывать себе в развлечениях, при этом, боясь упустить важное событие, он поручил исполнение своих обязанностей своему племяннику Лизимбе. Тот был только рад, так и сам считал убеждения Равира глупыми. Сам он был жесток и нелюдим, скрытен и непредсказуем. Но Равир доверял ему и любил его, считая Лизимбу человеком, которому нужна его поддержка. Такими он считал весь свой народ. Равир преспокойно оставлял все дела, будучи уверенным в том, что ровным счетом ничего не случится. Так бывало часто. Несмотря на то, что фараон отсутствовал, люди не переставали нуждаться в помощи. Они приходили к Лизимбе и обо всем советовались с ним. Когда Лизимбе это надоело, так как сердечным он не был, он стал извлекать выгоду из всей ситуации. Началось все с того, что Равир ввел налоги на советы. Люди должны были приносить дары за советы, в которых нуждались, а за дельное решение их проблем, по суждению Лизимбы, требовало дополнительных даров. Когда Равир возвращался к обязанностям, то с приятным удивлением обнаруживал гору продовольствия и вещей, которые несли люди. Он расценил это, как признание его доброты и полезности. Но и на этом Лизимба не остановился. Так в его голове созрел план того, как бы сделаться фараоном самому и властвовать всем. Когда люди, понимая, что он не желает им помогать, жаловались, Лизимба рассказывал им, что сам фараон устал от постоянных жалоб. В один из дней, когда Равир отбыл для того, чтобы посмотреть на место для будущего сфинкса, его племянник от лица фараона заявил, что отныне все хождения за помощью запрещаются. Народ был возмущен такой жестокостью фараона, но ему пришлось смириться и начать заботиться о себе самим. Равир по приезду выслушал от Лизимбы, что люди сказали ему, как негоден фараон. Так фараон Равир затаил обиду на людей. Такое положение дел сохранялось еще долгие месяца, а то и годы, никто не знает. Общение фараона сузилось до нескольких приближенных лиц, в том числе, и Равира. Он не появлялся на улицах города, не изъявлял желания видеть свой народ. По тому и они тоже не спешили к равнодушному к ним фараону. Отношение друг к другу ухудшались. Но однажды у палат Равира появилась старуха. Она была страшной и больной. На женщине видели рваные тряпки, а костлявые руки содрогались в немощи. Она просила помочь ей достроить ее разваливающийся дом. Муж, говорит, умер – никого не осталось. Равир, слушая женщину, проникся жалостью, и оставил незнакомку у себя. И сам пообещал, что поможет с домом. Лизимба узнал об этом и страшно разозлился. После этого всю ночь он убеждал Равира. Что эта женщина первая бранила фараона и ненавидела его, настроив против и всех остальных. Недолго думая, Равир вспомнил все обиды и на следующее же утро выгнал несчастную из своего дома. А старуха та уходила, проклиная от горечи фараона и всех, кто имеет с ним дело. Равир скончался через недели после того проклятия, так и не узнав, какие интриги сплел вокруг него Лизимба. Сам же племянник заполучил, наконец, власть, хоть и на считанные дни. Как и обещала незнакомка, все, кто относился к фараону, сгинули вслед за ним. Равир захоронен тут, в этой пирамиде. Даже бальзамировщики умерли от хвори, а все, кто был в самой пирамиде, так никогда и не вернулись из нее.

Так была окончена легенда, окутывающая пирамиду. Проводник умолк, переводя дух, жадно глотая и дыша. Ему было тяжело более говорить, и силы оставляли. Мы с неподдельным интересом прислушивались к словам пугающим и загадочным, и хотели слышать все больше подробностей, которых и так было в избытке. Раззаженные головы наши с трудом воспринимали рассказанное, но жадно пытались понять. Все встало на свои места, и мы уже немного отошли от нагнанного на нас умелыми устами испуга.

- Я восхищен, - выговорил первым Шэл.

-Эта история, - сказал космонавт, - неподдельно колоритная, но уж очень сомнительная.

-Самая настоящая, правда, странники, - смиренно ответил нам проводник. – Нет больше смельчаков, согласных познать эту пирамиду и ее проклятие. Она оправдала за многие годы свою репутацию.

-То есть, - сказал я, - вы не пойдете туда с нами.

-Ни в коем разе, - замахал он головой. – Признаться, я восхищен вашей смелостью. Но, поверьте, вы не увидите больше света, если войдете.

-Увы, - сказал космонавт, - у нас нет выбора. Нам необходимо найти машину, способную перенести нас домой. Но, раз проклятие так страшно, вероятно вам не стоит идти с нами, - он посмотрел на Шэла.

-Да что же это, я струшу? Нет, это не про меня. Вместе пойдем.

Тогда, я желаю вам успехов, - мирно сказал проводник. Он встал, оправился, пожал нам руки. – Свою задачу я выполнил, дальше – ваше дело. Вот, - он протянул Шэлу маленький округлый предмет, - когда понадобится моя помощь, на тот случай, если вы все же выберетесь оттуда, жмите на кнопку, и я буду тут.

Так мы и попрощались с нашим проводником. Перед тем как призвать свою машину и умчаться на ней, он крепко сжал наши руки, повторюсь, и с какой-то смутной досадой посмотрел на нас, садясь в свой аппарат. Мы тоже чуть повздыхали о хорошем человеке и были благодарны ему. А с поворотом нам открылись новые задачи. Сквозь мутные, расплывающиеся видения пустынь, проглядывались огромные глыбы, складывающие строение гробницы фараона. Я смотрел ввысь, не видя края пирамиды, но виделся маленький проход и темнота за ним.

-Нас стало еще меньше, - сказал космонавт, - но я настроен решительно.

-Не сомневайся, - говорил я, - не так страши пучины каменных сооружений людских, как вселенские.

С спину светило Солнце. Его тяжело было уже заметить. Не то потому, что было настолько уж жарко, что притуплялись чувства, не то из-за того, что мысли унеслись прочь к внутренностям тайны Равира, не то вследствие совершенного равнодушия, вызванного скитаниями и жаждой. А влекла нас всех мечта о прохладе. А вдруг там, в пирамиде, холоднее? Короче говоря, мы отправляемся пытать удачу.

Препятствие №1: проход в пирамиду. Надо было видеть, с каким трудом давался тот проход. Первым пошел я. Кажется, рост мой в человеческом обличии средний, но, тем не менее, мне пришлось сложиться вдвое и попытаться сжать свои части тела для прохода. Для этого я сел на корточки и мелкими шагами двинулся вперед, обдираемый колючей поверхностью каменных стен. Из за тяжелого дыхания, приходилось пыхтеть, что казалось смешным и глупым. Думаю, я шел достаточно долго: ноги мои затекли, а расширения узкого прохода пока не было видно. Пока шел, я все думал о том, были ли люди, стоившие пирамиду очень маленькими или, скорее, очень непрактичными. А еще, было страшно, что узкий проход никогда не закончится. Благо, на этой же мысли он и оборвался, превратившись в широкое пространство.

-Эй, там! Вперед за мной!

Один за другим вышли Шэл и космонавт. Их путь был не легче моего, а старое тело космонавта и вовсе подводило. Препятствие № 2: темнота. Да, с этим возникли проблемы. Космонавт, я и Шэл впервые сталкивались с пребыванием в пирамиде. Никаких инструкций на счет поведения в такой обстановке не было полечено. Естественно, и к темноте мы не были готовы.

-Вот, говорят, - услышал я голос Шэла, - такие умные эти древние люди были, а в пирамиде вот темно.

-Да, - это был космонавт, - могли хоть лампочку вкрутить.

-Давайте держать вместе, - сказал я.

-Как же нам ходить? – спросил космонавт.

-Получается, - рассуждал я, - нам следует ходить, держась за руки.

Так я взялся за космонавта, а тот – за Шэла. Свободной рукой я держался за стену. Насколько я мог понимать, вокруг меня было много места: мы шли свободно, но иметь опору было надежнее. В темноте мы дошли до лестницы, при этом пострадала моя нога. Лестница вела вверх. Но, стоило мне поднять ногу, как мы все провалились вниз. Крики, испуг, раз – и мы на земле. Кажется, поднялась пыль, мы закашлялись. Но, вот подарок – факел.

-Кажется, я вижу яркий свет, - теребил меня космонавт.

-Да, да, вон он. Да это же огонь. Да, точно, это факел!

-Горящий факел, - думал я вслух, - не слишком уж странно?

-Да, пожалуй, - сказал космонавт. – Зато, у нас появился свет.

Я взял в руки факел. Мы не держались больше друг за друга, но ходили еще плотно друг к другу, осторожно приглядывались ко всему. Огонь не утихал, не пылал с новой силой, а только плавно кружил в такт с моими движениями. Наконец, место, в котором мы оказались, стало видно. Не так, чтобы особо, но, поднося факел ближе, очертания ясно проявлялись, и мы могли видеть, куда идем. Над головами внезапно оказался высокий потолок – я не видел его краев. Вперед уходила каменная дорожка, засыпанная песком. Чувствовалась сухость, жара все же спадала по мере того, как мы углублялись внутрь. Местами стены были выкрашены узорами и фигурками людей. Причудливые иероглифы, забавные сказки в иллюстрированном виде. Мы останавливались временами, изучая содержание.

-Смотрите, - говорил, прищуриваясь, Шэл, - наверное, это фараон Равир.

-Да, - сказал космонавт, - а это Лизимба. Вот, стоит рядом с острием в руке.

-Стало быть, - думал я, - вот это изображение – старуха, наславшая проклятие?

Все фигуры были изображены в профиль, с подведенными глазами, без верхней одежды, с подобием юбок внизу. А у фараона – высокий яркий головной убор. Все тела смуглые, черты лица у всех крупные. Они стоят в одной позе – одной ногой вперед. И рука, соответственно – одна вытянута, чаще всего, что-то держит. Рисунки все уходили выше и выше, туда, где факел не мог их достать. Они шли один за другим в той последовательности, которую мы с трудом смогли понять. Начиналось все еще выше – этого мы не видели. А конец истории располагался еще немного дальше по стенке и совсем внизу, у наших ног. Пытаясь все рассмотреть, мы прислоняли головы ближе, прижимались друг к другу и медленно, кропотливо делая шаги, продвигались. Лоб взмок от близости к огню. Но прочли уж всю историю. Тут все так же, как рассказывал нам проводник. Был Равир, правил, изображения благодарных людей с подношениями. Вот и подлец Лизимба пристроился. Его плутливые, завравшиеся глаза, приход незнакомки, Лизимба говорит с Равиром и зло косится на старуху. Следующая картинка: фараон прогоняет женщину, и она указывает, запрокинув голову, на него рукой. Фараон мертв, у трона Лизимба, погибает и он.

-Подождите, - сказал космонавт, будучи на коленях, утирая нос о стену, - тут еще рисунки.

Мы подошли к нему и устроились в похожей позе, храня факел.

-Ничего не понятно, - бурчал Шэл.

-Тут какие-то люди, - сказал я, - их много, у некоторых звериные головы. Много таких маленьких рисунков. Они, то ходят, то просто стоят к нам лицом.

-Да, - говорил космонавт, - и еще мелкие значки, черточки везде. Это уже совсем другие рисунки.

Так и не разобрав последних настенных упоминаний, мы прошли еще дальше. Дышать становилось все тяжелее, воздух наполнялся сонным весом бегущих пылинок. А проход свернул направо. Там он стал уже, ниже. Я регулярно освещал лица своих друзей, побаиваясь, почему-то, что их уж нет или они мой мираж. Не удивительно: мы шли тихо, в ногу, молча, и дышали в такт.

-А как вы думаете, - неестественно для такого беззвучия раздался голос Шэла, - куда же мы выйдем?

-Знаете, - ответил космонавт, - я как то читал, что в пирамидах находятся всякие ловушки, лабиринты, тайные ходы.

-Хочешь сказать, - посмотрел я на него, - что мы не выберемся, и проклятие окажется правдой?

-Я не уверен, друг, все может быть. Нам бы только разыскать машину.

-Эх, - сквозь паузу сказал Шэл, - я буду помнить свою семью и свой дом.

-Да что же вы, - говорит космонавт, - верьте в лучшее! Не пора еще прощаться с миром.

-Действительно, не возьмет нас эта треугольная могила фараона. Уж поверьте, мы вот через Черную дыру прошли.

-Может и так, - продолжал Шэл, - но только не похоже, чтобы тут выход был. Зато, если машина, в конце концов, найдется, я сразу смогу попасть домой.

-Вот видите, - приободрился космонавт, - вы уже не столь омрачены!

-А позвольте еще вопрос.

-Спрашивайте, - хором отозвались мы.

-А вот если все получится, и вы благополучно отлетите с Земли, как бы это смешно не звучало, к себе на Землю, и будете в полной безопасности далеко от нас…

-Продолжайте.

-То, можно ли мне рассказать о моей удивительной встрече с вами? Вы представляете, что там начнется!

-А вы не боитесь, что вам не поверят? - спросил я.

-Как же не поверят? Поверят. Я рассказал бы все в подробностях, не теряя мелочей. Все бы в тот е день, на всей планете узнали бы о вас и ваших странствиях. Это вызвало бы фурор, ликования, к вам бы стремились и хотели бы изучить, увидеть. Ведь осталась даже книга желаний ваша, в библиотеке, на которой вы видны. Просто фантастика!

-Ведь вы один нас знаете, - сказал космонавт, - где уверенность, что вы не обманываете?

Шэл слегка поводил глазами по нам в незаметной неуверенности.

-Ведь все знают меня, знают, какой я честный. И Вита все подтвердит. Молва пойдет, а через день все и забудут, кто там первый все рассказал, но вас шептать будут. Как? Откуда эти внеземные существа, такие же, как мы, непохожие не на одну из известных космических рас? А, кроме того, представьте себе, что они скажут, когда узнают, что двое пришельцев прибыли, чтобы сказать, что Земля наша – часть нереального мира! Это уж такое начнется: скандал, расследования, ученые всего мира доказывают и оспаривают, сидя у своих приборов месяцами. А люди все нервничают, не могут никак принять, удивляются, потрошат верх дном всю историю!

Космонавт посмотрел на меня с иронией, отводя глаза и то и дело улыбался мне, и снова смотрел на восторженного Шэла. Тот лишь разводил руки, широко раскрывал глаза и задумчиво потирал стены в момент речи.

-Что ж, - отвлек его космонавт в момент погружения в свои фантазии, - коль это произведет такое впечатление, то, конечно же, мы совсем не против, а даже только за.

-Вы только не забывайте, что для всего нам, по-прежнему, еще нужно выбраться отсюда.

-В общем-то, мы сможем пойти назад, - вернулся «на землю» Шэл, - тут только один путь. Непонятным осталось одно: как и откуда мы упали вниз. Я так и понял.

-А вдруг это одна из ловушек, - сказал я.

-Да, - насмешливо ответил космонавт, - а сейчас вот еще змеи выползут да стрелы из стен полетят.

Ну, что вы думаете? В пирамиде на самом деле появились ползучие твари! Мы просто шли все дальше, скучали уж, а тут вдруг слышим – шипение рядом. Я посветил на пол, а там что-то как движется. Но эта тень тут же скрылась от меня.

-Видимо, - успокоил нас Шэл, - уж чудится.

-Да нет же, - через время остановил нас космонавт, - вот, снова! Свети сюда.

И действительно, из потемков непроглядности разноцветные изгибающиеся существа разных длин окружили нас. От неожиданности я подносил к самым их головам факел, друзья плотно прижались ко мне. От огня змеи немного отступали от нас, а после – вновь надвигались. Признаться, эти танцующие, словно, играющие с нами создания, были красивы и заманчивы. Они, одна за другой, делали своими бескостными телами магические, одинаковые движения, создавая сплошной узорчатый танец, нашептывая нам при этом несусветные глупости. Тела змей были покрыты разными красками, безумно яркими и привлекательными, и блеклыми, скучными. А их кожа – усыпана, соткана из сотен мелких соединяющихся единиц, такая гладкая и скользкая. Да и головы змеиные впечатляют. Встречаются мелкие, а есть и большие, насупленные. Ноздри расширяются, от глаз до рта проведена рельефная линия возвышения и спуска. Сами же глаза яростные, пристальные, что можно сквозь стену провалиться от их уверенного взгляда доминанта. Не закрываются, не выпускают ситуацию из своего вездесущего контроля. И язык. Раздвоенный, мигом показывающийся и тут же скрывающийся, склизкий, маленький, но настораживающий.

Что оставалось нам? Никаких резких движений, медленные, продуманные шаги.

-Только не наступайте на них! – не уставал шептать нВ уши Шэл.

Да как же тут не наступить, когда извивающиеся тела, сплелись во многие клубки и распластались на полу. Но мы старались. Долго пришлось находиться в напряженном состоянии. Каждый микроскопический маневр казался мне рывком к нападению. Но оказалось, змеи пощадили нас. Чем меньше мы двигались, тем меньше они подползали к нашим ногам. Пройдя так, аккуратно вписывая ноги в отверстия между змеями, мы вышли на участок, где их стало меньше, а после, когда пол и вовсе расчистился, побежали, что есть духу. Бежали, бежали, сворачивали, не разбирая дороги, спотыкались, защищали огонь, чтобы его не сдуло. Но вот, наконец, остановились. Стоп, мы в безопасности. Удушающая отдышка, непонимание и… смех. Да, от души мы посмеялись, причем абсолютно беспричинно, от странности ситуации и наших извиваний многоминутных и глупого побега в волнении. Так что, мы просто стояли, пытаясь дышать, и смеялись друг над другом и в целом над ситуацией. Смех. Да, еще одно бессмысленное, но приятно преимущество в теле человека и жизни на Земле.

Все, успокоились, ладно, еще немного посмеялись. Все, теперь уж нужно возвращаться к делу. А перед тем, мы с Шэлом строго предупредили космонавта:

-Больше ты не шутишь и не предполагаешь!

Отлично, идем дальше. Где же это мы? А дошли мы, если хотите знать, до стены. Дальше была развилка. Есть путь в одну и в другую сторону. А прямо перед нами – новые иероглифы. На них еще больше непонятных изображений, и присутствует рисунок камня.

-Кажется, я догадываюсь, - тихо пробурчал космонавт, принявшись давить на стену в разных местах, призвав и нас к этому. Нажимали мы, тыкали, как вдруг – стена исчезла. Вернее, она поднялась вверх. С долей сомнения, осмотрев лица дуг друга, мы робко вступили в пустоту. Я боялся, что дверь снова опуститься, стоит нам войти, чего, как ни странно, не случилось. А внутри – сокровища несметные. Среднего размера комната, полностью освещенная факелами всюду. Шэл и космонавт первым делом взяли парочку для себя.

-Вы тоже это видите? – сказал Шэл.

-Скорее всего, - ответили мы.

А виделось нам что-то невероятное. Перед нами золото. Все, просто все из золота. В центре комнаты лежит и сам фараон в своем саркофаге. И сам саркофаг – вроде одного из тех настенных рисунков, с подведенными черными глазами, сложенными ногами, руками, лежащими накрест. А в руках – странные жезлы. На голове – высокая цветастая, так назову, не знаю, как иначе, шляпа. Естественно, все золотое, в ярких, преимущественно, зеленых и красных цветах. А вокруг – нет места. Всюду в беспорядке завалены разнообразные предметы. То были и украшения, и утварь, и одежда. Многое лежало в открытых ящиках, вываливаясь за их пределы. Но, большая часть со стен скатывалась, заполонив собой округи. Чашки, заколки, ткани, браслеты. Все большое, значимое, блестящее. А рядом еще и стоят сосуды с, как оказалось, забальзамированными органами Равира. Их из любопытства приоткрыл Шэл и застыл. Подошедший к нему космонавт, напротив, зашатался и с искаженной миной подошел вновь ко мне. Я и сам посмотрел. Сердце. Темно-бардовое, мягкое, скользкое, раздутое. Такое оно, сердце людское. Неужели, с человеческим обликом внешним, подарок сатурианцев наделил меня и такими, внутренними составляющими? Тот ли это орган, который постоянно стучит? Стучит, стучит, стучит. Без остановок, не давая покоя, изменяя ритм. Громкий орган. Дает о себе знать. Видимо, это некий сигнал для людей. Вот он все время сжимается, работает. А вдруг раз – и остановится. Пиши пропало. Даже как-то странно, что эта темная субстанция так давно, бесчисленное время назад, сквозь века, которые так много значат на Земле, была внутри человека, которого самого уж нет. Точнее, он как бы есть. Ну, вот его останки, обмотанные тканью. Но что толку? Больше нет мыслей, нет видения, нет жизни. А так давно, так давно, все это было. И, в те времена, это сердце жило вместе с ним.

Но, куда зашли мои думы? Вот они, сокровища, вот клады. Тихо, тепло, времени навалом. Тут можно было бы прожить в той самой цивилизации, в том времени и событиях, с теми людьми и видами. Но не тот момент, не тот.

-Так, - сказал я, закрывая колбу, - это все удивительно, но как нам понять, где находится машина, которая перенесет нас на Землю?

-Вероятно, - ответил мне Шэл, - тут ее нет. Нам нужно выходить и идти дальше. Не забывайте, был еще поворот налево и направо.

-Предлагаете разделиться? – спросил космонавт.

Шэл открыл рот, чтобы ответить, но в этот момент ему на голову посыпался песок. Он отряхнулся, но посыпалось с новой силой. Еще через минуту песок валил на нас с потолка отовсюду. Мы все были в пыли, глаза щипало от песчинок. Кашляя и чихая, мы крались к выходу. Впереди нас был Шэл. Оказалось, дверь, бывшая до сих пор наверху, быстро опускалась. Из-за плохой видимости, мы с трудом поняли это. На нас уже стали падать обломки камней, от которых мы с трудом увертывались.

-Скорее, Шэл! – кричали мы изо всех сил, подталкивая его, ползущего уже вперед.

Его нога едва не осталась под дверью, и чуть не стала раздавленной, но мы протиснули ее на последних секундах. В ту же секунду нас совсем погребло под новый слой песка. Долго мы с космонавтом кашляли, отряхивались и протирали глаза. Горло першило, и было трудно дышать. Когда вся пыль осела, все, наконец, успокоилось. Я приоткрыл один глаз – все сокровища теперь в еще большем беспорядке, несколько факелов уцелело после тряски. Помещение окутала дымка смутка и щепотка мрака. Я вытащил еще два факела для меня и космонавта. Мы встали, оглянулись, когда до нас дошло, что теперь мы остались вдвоем. Вновь нас двое. Чуть дальше раздался гулкий, тяжело различимый голос.

-Друзья!

Тогда мы не сразу расслышали, остановились и вслушались в следующие слова.

-Друзья! Ответь же!

-Это Шэл, - резко обернулся ко мне космонавт.

Мы рванули к двери и вцепились в нее. Стучали, кричали, словно от нашего крика что-то зависело.

-Да! Да, Шэл! Мы живы, живы! Вы там?

-Вас не засыпало камнями? Вы целы?

-Да, да! – оживленно кричал космонавт. – Мы относительно живы и относительно в порядке.

-С нами все хорошо, - говорил я, - по крайней мере, наши дела лучше, чем у фараона!

-Что теперь делать? – прозвучал отчаянный голос.

-Не знаю! – синхронно ответили мы.

-У нас только один выход, - думал я, - вам нужно снова тыкать в разные камни на двери!

-Тогда дверь снова откроется, - сказал космонавт, - и мы сможем выбраться. Вспомните, куда примерно нужно было нажимать, чтобы открылась дверь?

-Кстати, - сказал я, - а у вас остался факел?

-Да, - ответил Шэл, - каким-то чудным образом, он не потух. Я, к сожалению, не помню, но, главное – спасение есть! Подождите, я буду давить на все камни на двери!

-Отлично! – поддержали мы.

-Так, - бормотал с другой стороны Шэл, - насколько я помню, мы не нажимали на верхние камни, и на самые нижние.

-Да! – сказал, прижав ухо, космонавт. – Мы до них не дошли! А еще, мы не трогали крайние!

-Так что, нажимайте на середину.

-Хорошо!

И мы пока не разговаривали, но только слышали тупой стук. Регулярный, упорный стук. Под такой ритм мы сели на упавшие золотые холмы под нами и все ждали. Я посмотрел на лицо космонавта, сидящего рядом. Он смотрел прямо. Ни о чем мы не говорили, не обсуждали ничего, только ждали. Очевидно, космонавт задумался о чем-то. Взгляд его не выражал ничего, ни о чем не молчал. Кажется, прямо перед ним был саркофаг. Но он явно им не интересовался. Глаза человека не двигались, а, скорее, углубились сквозь предметы. Как можно было понять, это значило: «Я тут, да. Но пока не трогайте меня». Сам не заметив, я тоже засмотрелся куда-то и выпал из ситуации. Вернувшись, я понял, что вновь слышу стук.

-Ну, - сказал я, - как идут дела, Шэл?

-Как видите, - отвечали мне, - безрезультатно.

-Не сдавайтесь! – сказал космонавт.

-Никогда. Я вот только теперь поочередно бить буду, для уверенности.

-Хорошо, - ответил я. – Бейте, как вам удобнее.

-Кстати, - обратился ко мне космонавт, - а ты не думал, что нам тоже нужно стучать? Ну, со своей стороны.

-Не знаю, - растерялся я, - это не пришло мне в голову.

И почему-то мы решили, что нам непременно нужно тоже стучать.

-Что вы там делаете? – не понял Шэл.

-Да мы, вот, стучим.

-Так я же стучу.

-И мы стучим.

-А вы зачем стучите?

-Просто, - объяснял космонавт, - мы подумали, что и нам нужно попробовать. А вдруг она изнутри откроется?

-Хорошо, - отозвался он.

Так мы и стучали, в хаотичном порядке. Били иногда и друг друга по рукам. Потом тоже трогали камни по порядку. Дошли мы в своих отбиваниях до крайнего нижнего слоя камней.

-Кажется, - с неожиданностью заметил я, - мы закончили.

-Мы отстучали все камни на этой двери, - подтвердил космонавт.

-Я вам больше скажу, - услышали мы, - я уже по третьему кругу пошел.

На меня как-то испуганно и резко глянул космонавт. Уверенным напряженным взглядом. Я так же посмотрел на него. И мы поняли, что другого пути не видим больше, а нить надежды ускользает.

-Да, - почему-то ответил я на его взгляд, - мне тоже непосебе.

-Шэл! – вновь крикнули мы ему. - Вы что, все еще стучите?

-Конечно! – бодро звучал его голос. – Я не сдамся.

-Вы уверенны? – спросил космонавт.

-Совершенно!

-Но мы с обеих сторон простучали все камни на двери! – говорил я.

Сначала он не отвечал, а потом сказал, как-то неуверенно, оправдывая свои действия:

-Но вдруг… Вдруг еще не все потеряно! Это же наш выход!

Стук Шэла слышался еще долгие тянущиеся минуты. Наконец, все неожиданно оборвалось. Мы с космонавтом в ту же секунду крикнули ему:

-Вы в порядке?

-Простите, - говорил он слабым голосом повинного, - кажется, это бесполезно.

Наступило какое-то неловкое, бесполезное и беспомощное молчание. Нам внушилась неясность и туманность будущего, но больше безвыходность. Кажется, за соседней стеной Шэл сел, да и мы сидели. Так и смотрели вдаль и думали.

-Что же теперь нам делать? – сказал космонавт.

Я немного задумался, пытаясь найти ответ.

-Возможно, дверь откроется, спустя время…

-Думаешь?

-Да, - отрывком сказал я, чтобы скорее сбросить с губ лживое слово.

-А что, если мы так и останемся порознь? – сказал Шэл.

Вопрос то был или нет, но мы не ответили, потому что ответа как такового не могло быть. Но мы сами, разделены, истощены и растерянны.

-Нам остается только ждать, - заключил космонавт.

-Но, - услышали мы Шэла, - тогда можно искать машину – это выход!

-Где же ее искать? – спросил я. – К тому же, мы разделены.

-Это не беда, - ответил Шэл, - вы все равно заключены в гробнице, а я еще могу передвигаться по остальным просторам пирамиды.

-Тогда, Шэл, - обратился космонавт, - идите и ищите. Если найдете – бегите за нами. Будем думать дальше.

-Только не заблудитесь! – крикнул я, ему вслед, услышав шаги.

-И вот еще! – добавил космонавт. – Помните: если что, бегите и спасайтесь, покидайте, не раздумывая пирамиду, а мы уж справимся!

-Хорошо! – издали слышалось, Шэл отправился на одиночные поиски.

Глава 20: путь к возвращению на Луну

Шелест за шелестом, утихали последние следы пребывания с нами Шэла. Надеюсь, с ним все хорошо сталось. Я знал, что теперь через узкое ничего незначащее место от нас никого боль нет. А бродит он где-то вдали по темным коридорам.

-Ты думаешь, - повернулся ко мне космонавт, - он скоро вернется?

-Сказать по правде, я вообще сомневаюсь в его возвращении.

-А, думаешь, он сам-то выберется?

-Мне хочется в это верить.

«Хочется верить» - то же самое, что «не думаю, но может, еще и повезет». А его вопросы – то же самое, что «и я не верю, но твои слова, вероятно, могут что-то изменить». Чуть посидев еще, мы встали и расправили конечности. Пыльная и потемневшая, заваленная камнями, гробница еще больше блестела желтыми переливали. А мы уже привыкли к щиплющим горло и нос частицам. Я следил за слоняющимся и кашляющим временами космонавтом. Кажется, он все время думал. Он делал шаг, потом другой, потом третий. Останавливался. Затем еще шаг, снова, но в другую сторону. Космонавт переступал через поваленные предметы, не обращая на них внимания. Он подходил вплотную к одной стене, к другой, немного ближе ко мне, в противоположную сторону, по диагонали, разве что на высокий потолок не стал лезть. Молодой старик все не унимался и перехватывал мои глаза с одной стороны на другую, ведя за собой. А я остановился у саркофага, присел на него. Блуждания землянина прервал мой неожиданно даже для меня раздавшийся вопрос:

-Сколько можно ходить? – я нечаянно сказал, и уж добавил. – Успокойся, сядь.

-Но как же так? – раскрыл он широко глаза. – Шэла пока нет, мы одни, выхода нигде не видно.

-Я уверен, выход найдется.

-Надо думать, думать, решать, - он нервно слонялся. – Может, начнем разбивать камни, копать подходы. Ну, я не знаю, дух Равира призовем!

Мне было очень неприятно и горько смотреть на то, как отчаянно борется космонавт при моем бездействии. На моей памяти еще не было такого, чтобы я совсем не знал, что делать и куда двигаться. Никакие рамки не сковывали нас в открытом космосе. Но тут я не мог просто вылететь или быть унесенным притяжением какой-нибудь проходящей мимо планетой. Эта маленькая, каменная комнатка в пирамиде ограничивала наши действия, чем, надо сказать, вызвала во мне раздражение к себе, но, еще больше, к своей невозможности избавить от проблемы космонавта. Шли минуты. Не было слышно Шэла. Не было слышно вообще ничего. Пустые, бездумные секунды свистящего времени. Космонавт, наконец, присел рядом со мной. Теперь мы снова вместе смотрели на стену. Теперь на другую.

-Ты был мне хорошим друг, - ни с того ни с сего сказал космонавт.

-И ты, - почему-то ответил я. – Но к чему приятные слова?

-Ну как же, пора.

-Что пора?

-Пора говорить такие несуразицы. На Земле просто так принято.

-Я не совсем понимаю.

-Эх, - он вздохнул, - я вот скоро слягу тут рядом с этой мумией, а потом ты будешь думать, что был плохим другом. А посему надо сказать сейчас.

-Ты собираешься спать?

Трудным старческим хохотом залился мой друг:

-Да, можно и так сказать. Но ладно я. А вот тебе придется вечно тут сидеть, вечно видеть эту гробницу. Ты будешь заперт тут, пока кто-нибудь однажды не решит проверить проклятие, как мы.

-Знаешь, - подумал я, - на Земле я попробовал, есть, пить, видеть и слышать так, как это делают люди. Быть может, мне придется и умирать так же?

-Нет, - пнул меня, как раньше, человек, - ты не умеешь.

Вот так, на этом слове мы снова погрузились в состояние «закрытого рта». Вглядываясь в дверь с ее иероглифами, меня снова посетил интерес к ним.

Может это и глупость, но есть и вероятность, что в них есть подсказка. Я подошел немного ближе к стене и поднес факел. Тут же подле меня оказался космонавт.

-Ну, хорошо, - сказал он, - давай посмотрим.

Очередные картинки с непонятным, на первый взгляд, содержанием. Как двое умных и думающих людей, мы со спокойным видом бродили глазами вверх и вниз по изрисованной поверхности.

-Ладно, - протяжно сказал космонавт, - нужно разбираться. Начнем сверху.

-Итак, там нарисовано много одинаковых людей, они стоят все в той же позе.

-А что значат эти волнистые полосы?

-Хм, - я присмотрелся к стерто-голубым штрихам, - возможно, так изображается вода.

-Так, люди стоят у воды. А дальше? Внизу те же люди, рядом какие-то веточки, черточки…

-Видимо, они идут.

-И, куда они идут?

Так мы и не выяснили, куда. Дальше все шли не разбираемые картинки длинным шлейфом. Где-то уже на уровне глаз появилась уже другая история.

-Ага, - сказал космонавт, - теперь у нас история о ком-то с птичьей головой.

Да, в самом деле, снова мы столкнулись с кем-то, нето человеческого, нето животного обличия. Темное тело, не видно лица, черные волосы по плечи. На нем ожерелья и жезл в руке. Ко всему маленький непонятный предмет во второй руке. А самое интересное, его клюв. Из-под волос было видно только маленькую зеленую часть лица, глаз не разобрать. А из нее – длинный загнутый клюв. Вот такой вот «человек».

-Да, - сказал я, - он стоит перед людьми, дальше воздвигает руки.

-Точно, и выдвигает жезл. Так, так. Вот из жезла светится луч, направленный в сторону людей.

-А потом вновь обычный человек. Он в каких-то странных местах.

-Да, вот где-то, во всем красном, тут вдруг в желтом, вот в зеленом.

-На этой картинке он снова у этого с клювом на том же мете.

-А дальше несколько картинок с пирамидой.

-К концу уже снова непонятные мелкие иероглифы.

Подбивая итоги, мы недолго постояли у стены в раздумьях.

-И, что же ты думаешь, - отходя, спросил человек, - что это все значит?

-Мне что-то подсказывает, что вся история о переносе в пространстве.

-Да, я тоже об этом думал, но ничего дельного. Вероятно, пишут о том, что некий человек-птица перенес обычного человека туда, потом туда, сюда, а в конце, вернул на место.

-Тогда, - обернулся я еще раз на стену, - выходит, что последний иероглиф говорит, что машина эта, или, как угодно, не знаю, сила там, заключена в пирамиде.

-Выходит так. Но что за люди! Могли хоть написать, в какой комнате.

-Подожди, - думал я, - раз картинки в гробнице, стало быть, машина та тоже тут.

Он одобряюще вытянул лицо, чуть, оглядевшись.

-А, если и так, где же нам искать?

-Нужно подумать. Но вдруг все дело в какой-нибудь вещи?

-Тогда, нам придется проверить всю утварь, а ее тут немало!

-Зато, если уж мы найдем, то сможем выбраться отсюда.

Уверившись в проблеске надежды, мы, не зная с чего начать, в рассеянности перешагивали из угла в угол, присматриваясь к золотым вещам.

-А что же нам искать? – спрашивал, шагая, космонавт. – Что?

-Хотел бы я знать.

Так мы перелопатили все, ровным счетом все вещи, имеющиеся в гробнице, перетрогали и перебросали каждую, потерли все края стен, говорили самые глупые заклинания, которые только приходили в голову, но все зря. Ничего не подействовало, наши тела все еще находились в заточении гробницы. Отчаянно, космонавт сел на голый пол, и я радом с ним.

-И что же? Все пропало? Нужно ли мне опустить руки?

-Нет, - ответил я, - нам это не поможет.

Так монотонно шло время, мы еще ждали Шэла.

-Ты думаешь, - робко сказал космонавт, - он больше не вернется? Думаешь ли, что бросил и сбежал? Иль бродит, потерявшись, в неизвестных узких коридорах, усеянных змеями и еще какими опасностями? Так ли это?

-Я думаю, он никогда б не бросил нас, зная, как нужен тут. Когда представляю, что ум его и мысли застывают в страхе перед очередным непроглядным поворотом, откуда нет возврата, становится жаль и больно за него и вина.

-Вина?

-Да, за то, что, судя по времени, он больше не вернется, что из-за нас остался один в руках страха и бессмысленных попытках помощи нам. И бродит средь одного, бесконечного пути, не зная возврата. Где он? Куда занесло его?

-Кажется, пора говорить что-то вроде: «Он был нам другом, прости Вита, мы тебя не забудем, ты сделал все, что мог, светлая память». Так выходит? Ну, нет. Пускай, лучше я буду знать, что он смог выбраться, что ему сейчас просто и хорошо, что отыскал выход и, простившись мысленно, выбрался на свободу.

-Что ж, - отвечал я, - пускай, коль легче так думать. А, вообще, не забывай, главного – все вокруг, пустая шутка, игра Вселенной, картинка иллюзорной значимости, пустой надежды, бессмысленного смысла вещей. Ничто, блажь, вариация ума.

-И что, мне не верить в том, что сейчас я чувствую, в то, что дышу, в то, что знал Шэла? Как же так приказать себе. Это невозможно.

-Невозможно представить, что все вокруг – невозможное? Ты до сих пор не привык к этому?

-Да, пожалуй, ты прав. Мне стоило уже привыкнуть, или сойти с ума. Предпочту второе в сложившихся условиях.

Мы молчали еще. Еще молчали. Мы вообще очень много молчали, чрезмерно много. Насколько мне надоел один вид во все стороны, что знал уже каждую заковырку в этой гробнице и в известной мере сочувствовал Равиру, который валяется тут незнамо сколько лет. А тут и слышу громкое, кричащее, оглушающее:

-Я хочу домой, к себе на Луну, на настоящую!

Тьма, промежуток, тянущее, черное свечение. Ничто рядом, рядом только все. Я вдруг упал, но падал долго, тянущимися часами. После часа или двух, я смог разглядеть рядом с собой космонавта. Он падал так же. Так же непринужденно и свободно. Еще никто и никогда так не падал, только мы решились. Мы летели в никуда, ничего не видя, кроме самих себя. А летели с опущенными головами, собираясь упасть и забыть. А все не могли. Он смотрел на меня и что-то все говорил, но никак я не мог понять, что именно. Снова не было звуков и реальности. Ненавижу находиться в таких пространственных лифтах. Но, наблюдая за стараниями друга, я поддержал его и стал отвечать. Кричал изо всех сил, а изо рта – ни звука. А кричал и сам не знаю что. Но точно знал, что по теме разговора. Странного разговора двух падающих из никуда в никуда. Но мы, уверен, поняли друг друга. Тогда я повернулся снова от него, посмотрел вниз. А там – ничего. Закрыл глаза, ничто не изменилось. Все падал, падал, перестал чувствовать падение. Кажется, стал парить в воздухе. Открыл глаза – все по-прежнему. Тогда я совсем перестал понимать, смотрю ли я вообще. Еще немного, и все. Я упал. Было больно, но уже не так. Я вдруг вновь стал чувствовать, что ничего не чувствую.

Мне не хочется пить, есть, мне не жарко и не холодно, с лиц исчез пот, сердца не слышно. Не нужно дышать, не нужно делать вообще ничего. Ко мне вернулось хладнокровие и мертвое спокойствие. Стало очень хорошо, вернее, нет, не хорошо. Просто стало так, как было всегда. Мирный ход чего, прервал единичный случай. Я больше не жаждал говорить, и мог подолгу слушать. Вернул в себя, точнее себя в равнодушного наблюдателя, непоколебимого, в наивысшей степени правильного и единственно возможного в космосе. Неужели, я вновь в реальности? В той, к которой привык. А где же космонавт? Постойте, ведь я же на Луне. Да-да, на своей давней знакомой, рядом с Землей. Какой знакомый вид, какой прекрасный и родной. Кругом тишь, тьма, где-то жужжат планеты и звезды. Ослепляющее, самое подлинное на свете Солнце. Его прыгающие взрывы лавы, обжигающий нрав, пылкость – все узнаю. Вон впереди Земля. Я, кажется, был на ней, но не на той, что видно сейчас. Это на нее я смотрел многие дни или годы, ее же созерцаю сейчас. И, конечно, она сама – Луна. Холодная, серая, со своими кратерами, размеры и камушки на которых я знал по памяти. В таких огромных расстояниях, блуждая по которым совершенно сбился со счета всего на свете, сквозь неизвестные планеты, самые редкие открытия, я оказался снова здесь, дома. Я удивился бы ранее такой возможности, если бы не понимал, что удивляться чему-либо не моя прерогатива. А интересно, я так и остался в теле человека? Глянул на руки: пальцы, кожа, видны вены, странные прорези –линии на ладонях. И ноги тут как тут. Да, с чужих глаз, устремившихся в мою сторону, был бы я человеком. Кстати, а вот и самый настоящий человек.

Глава 21: открывайте дверь, мы вернулись

Вдалеке лежит белая фигура. Космонавт, в скафандре. Незнамо откуда, он снова в нем. Лежит, не шевелясь. Бегу к нему. Я сел рядом и окликнул его. Но не было ответа. Я крикнул – ничего. Я перевернул его на спину, на что он покорно согласился. Шлем, скрывающих лицо, как раньше, не дал мне возможности разглядеть космонавта. От меня спрятали человека в тесных странных оковах защиты землян. На нем было все настолько плотное и жесткое, что дотронуться до части тела, самой части тела, требовало немалых усилий. После нескольких попыток, космонавт слегка поершился и издал какое-то мычание. А потом я расслышал:

-Это ты?

-Скорее всего, я, - так же тихо ответил.

-Что происходит? - раздавался голос из шлема.

-Все по-прежнему. Только мы на Луне.

-В зеркальной Вселенной?

-Да нет же. Мы тут, на Луне.

Он приподнялся и, с моей помощью, встал на ноги. Узнал в нем того, кого с удивлением встретил когда-то. Он отряхнулся, неуклюже поворачивался в стороны, голос его был вновь приглушен и неясен, но все так же узнаваем.

-Не шутишь? Свою ли Землю я вижу? Или это опять иллюзия, какое-нибудь другое измерение, моя больная старческая фантазия?

-Это - то место, где мы встретились. А вон там ты когда-то родился. А видишь, стоит машина?

-Не хочешь ли ты сказать, что это…

-Твоя ракета. Года идут, нас уж не было тут, а она непоколебима, все еще здесь, в ожидании тебя.

-Поверить не могу.

-Придется.

-Я дома?

-Да.

-Я дома! Дома! Я, слышишь, я дома! – он кричал, рвался, прыгал, дергал меня, смеялся и так еще долго. Так долго, что я уж сел, желая дать ему возможность нарадоваться всласть. Маленький человечек пляшет, стараясь, как может в условиях скафандра, на фоне большого шара Земли. Никто б более не радовался б так Луне, как космонавт. Он один знал, как мил родной край, когда всю жизнь где-то далеко.

Он, кажется, опомнился и подошел ко мне.

-Я так счастлив! Безмерно, не выразить словами! Это сюда я летел, не зная, чего ожидать, не зная смысла, не зная завтра. Как день, пролетела жизнь, красочно показав мне все стороны, которые никто из земляков моих не узнает больше! Те двадцать с лишним лет, что я провел на Земле, тянулись в пятьдесят раз дольше, чем то время, что я прожил в космосе! И только тело есть моя граница. И вновь я у ног Земли, на Луне. Вновь стоя рядом с тобой, ничего не понимая. Вновь в растерянности, но у своей Земли, только подумать! Как же я сейчас счастлив…

Я понимающе посмотрел на его шлем, представляя за ним изведанные давно глаза и их заряженный огонь, питающий эту земную особь.

-У нас получилось, - с подобием улыбки ответил я. Жалею только, что никогда не смогу радоваться так, как он.

-Дружище! Мы смогли! То попали незнамо как на эту Землю-подделку, то вот безумным образом вернулись! Как ни в чем не бывало! Если бы мы только знали, что, для того, чтобы задействовать эту машину в пирамиде, нужно только сказать! Как глупо и просто.

-Ведь выказать желание – весь смысл. Просто. Но совершенно логично.

-Одного не понимаю – как если Земля не настоящая, а только копия, с ее законами мы перенеслись в реальность?

-Но ведь там, для них все действует.

-А для нас-то нет.

-Если где-то что-то действует, этого может быть достаточно. Ну, по крайней мере, так оно оказалось.

Вот так мы и прибыли, так и приземлились. Никто так никогда и не узнает, что то было, как. Никто не узнает о нас, куда мы попали, и какие тайны открыли. Никто не узнает о зеркальной Вселенной, не попадет туда, а, если и попадет, не поверит. Никто не поверит и нам, не поверят в существование космонавта, в наше знакомство, в меня, в наши праздные, полные удивительных новых чудес скитания, в дальние дали, в невозможные открытия. Так не я сказал, так говорил космонавт. Мы уже сели оба на край кратера, глядя на Землю с узнаваемой точки обзора. Сидели, как раньше любили посидеть рядом, смотря на одни и те же вещи разными глазами. Космонавт был, как ни странно, снова спокоен и трезв разумом, выливая мне свои рассуждения.

-Тебе ведь нравится Земля?

-Она потрясающа.

-Да, ты прав. Такой она была, тебе виднее, есть и будет – ты сам увидишь. Но знай: если ты окажешься вновь на Земле, не жди того, что было в зеркальной Вселенной.

-Я и не жду. Ведь я знаю, есть парадоксальное отличие.

-Есть. И не одно. Их много. В сущности, вся Земля, которую я только что сам видел, состоит из сплошных отличий. Я так и не смог найти одного. У них нет стран, нет границ, нет денег. Кругом сплошные леса, болота. Всюду есть техника, наука и медицина развита, их жизнь в комфорте. Но там зелени в три раза больше, чем на нашей Земле сейчас. А там, не забывай, счет идет на третью тысячу лет. Они все, кажется, дружелюбны, горя не знаю, радуются всему. На их лицах не видел я хмурости. Живи, все есть. Нет закона, нет правил. По сути, ничего нет. Есть природа и человек. И где, скажи, в этом бесконечном потоке отличий, искать одно – самое важное?

-Тогда, остается только сделать очевидный вывод – единого парадоксального отличия не существует. В конечном счете, не могут же все предположения сбываться.

-Нет, я бы так не сказал. Само существование той Земли – и есть парадокс.

-Что ж, будь по-твоему. Ведь как бы там ни было, мы узнали и подтвердили одну из самых невероятных легенд, казавшуюся чьей-то смешной выдумкой.

-Да, мы это сделали. Даже и не верится. А вот люди там будут жить себе дальше еще не одно поколение и знать не узнают о том, что они не реальны. А мы будем жить себе тут, не зная о них. Так удивительно… Думаю, есть еще не одно открытие, которое предстоит познать. Но, вот что толк? Мы узнали, а для мира – тайна.

-Зато Шэл пообещал открыть всю правду миру, их миру. Но, право, как же Шэл.

-Если все иллюзия – не важно. Но как представить доброго друга, помощника – выдумкой? Нет, я все же надеюсь, что он жив, что выбрался. В конце концов, у них, на Земле все слишком удачно складывается, чтобы дать ему умереть.

-Хочется верить.

-И все ж, вот мы тут. И это главное. Я безмерно рад даже находиться на Луне, не то, что на Земле, - кажется, он улыбнулся.

-А я вот вспоминаю наши походы и знакомство.

-Да, забавная была история. Ничего более сумасшедшего свет не видывал, но о нас не напишут школьных биографий. Так принято, что самое велико остается за занавесом. В этом есть своего рода прелесть. Мне вот тоже интересно, как происходит все там, где когда-то была моя реальность. Думаю, я уже никого и ничего не узнаю. Да и вряд ли туда попаду. Хотя, после всего, что случилось, не удивлюсь, если я просто спрыгну на Землю с Луны.

-Ты так говоришь, будто это невозможно.

-Знаю, нет ничего невозможного, это вздор.

-Если хочешь, а помогу тебе спуститься вниз.

-Поможешь? У нас ведь больше нет корабля. А ракета моя стара и бесполезна.

-Все, что для этого нужно – лестница. Можно, конечно, спрыгнуть с падающей звезды, но, это для тебя может быть опасно.

-А что ты имеешь в виду, говоря о лестнице?

-Я имею в виду, что на Землю можно спуститься по лестнице.

-Как это?

-Она, должно быть, завалялась у меня в кармане. Была, по крайней мере. Сейчас посмотрю.

И я потянулся, как прежде бывало, к карману. И хоть облик мой был другим, карман мне не изменял, и всегда был полон. Пока космонавт стоял, замерев, я уверенно отыскивал нужную вещь. Среди прочего я наткнулся на камни, маленькие планеты, мешочек со звездной пылью и обломок последней во всем необъятном мире танцующей магме с замороженной умирающей планеты. Она до сих пор в ритме подергивалась, ускакав от меня вновь вглубь. Я уже почти полностью канул в свой карман, был в нем по пояс. К удаче, я как раз наткнулся на деревянную основу. Да, я не ошибся – это была лестница.

-Вот она, - сказал я и потянулся вытаскивать ее.

Из кармана показался ее край. Я тянул дальше. Но уже совсем скоро длины моих рук не хватало, чтобы вытащить ее. Лестница все шла вверх, вверх, пока ее совсем не стало не видно в вышине темноты. Видя, что я не справляюсь, космонавт поспешил помочь мне. Он тянул ее с другой стороны. Так мы тащили ее и, после долгих и плодотворных усилий, наконец, вытащили. Не без труда поставили на Луну и придерживали.

-Неужели, - сказал после всего космонавт, ты только что достал из кармана лестницу или мне привиделось? Такие фокусы я в детстве видел, но тогда это были разве что длинные платки из рукава. Посмотри на эту лестницу. Она широка, а длинной достигает необозримой вышины!

-Я считаю, при себе нужно иметь все, что моет понадобиться. В космосе, знаешь, разное бывает.

-Но какого черта лестница километрами длиной помещается в твоем кармане?! Ну-ка, признавайся, что там еще у тебя?

Я оттопырил карман, чтобы космонавт мог сам посмотреть. Он полез туда, а, когда провалился с головой, так что пришлось его вытаскивать, не стал больше спрашивать. Только и восторгался и жалел, что не узнал о таком диве дивном раньше. Но, тем временем, у нас едва не упала лестница. Вы представляете, чтобы бы было, упади она с Луны? Она скатилась бы по ее поверхности и улетела бы дальше, и поймать ее, потом в кристаллах космоса было бы, весьма проблематично, мягко говоря.

-А что же дальше делать? – спросил, недоумевая, космонавт.

-Как что? – отвечал я. – Ставить на Землю и осторожно спуститься.

-Спуститься? По лестнице? Вниз? Прямо на Землю? И как ты себе это представляешь? Вот ставим мы (уж не знаю, как!) лестницу на Землю, и попадает она кому-нибудь в окно. Сидит себе человек, завтракает или ужинает, а тут крышу ему пробивает гигантская лестница, едва не убив – хорошо, если не убив! Спустя день или, уж не знаю, сколько, спускается к нему космонавт, в скафандре. И тут я говорю: «Простите, уважаемый. Я тут просто с Луны спускался. Ну. Знаете, долго я на Земле не был. А тут мой друг – лунатик, нет, не тот, что бродит во сне, а тот, который на Луне живет. Так вот, мой друг по случаю отсутствия у меня ракеты или другого летательного средства, любезно предоставил мне лестницу, чтобы я мог спуститься. Не волнуйтесь, сейчас он уберет ее обратно в карман. Извините за доставленные неудобства. Всего доброго». И с гордым видом ухожу. Так что ли?

-В принципе, и так можно. Но, если мы удачно прицелимся, то никого не заденем.

-А, ну, коль так, то, конечно да, это вариант.

-Так ты согласен?

-Ой, не знаю. Кажется мне, на Земле не поймут.

-Ну, можно приземлиться на такой местности, где тебя не увидят люди.

-В таком месте мне придется долго добираться до населенного пункта.

-В общем, спустишься как-нибудь, а там видно будет.

-И все же, мне страшно. Ну вот окажусь я снова, после стольких лет, среди толпы людей. Я в скафандре, время уж другое – кто знает, сколько времени прошло! А у меня ни документов, ни дома: не знаю, что с ним сталось, - ни знакомых, ни копейки денег. Я буду, как, как, ну вот, как ты. Ничего не знаю и ни в чем не уверен.

-Но ты же так хочешь домой, - не понимал я.

-Конечно, - ответил космонавт, - конечно, хочу. Но, почему-то, когда хотелось без возможности туда попасть, не было видно проблем, а сейчас, когда у меня есть шанс – я боюсь. Стало совершенно очевидно, что жить там будет очень трудно.

-Ты всегда можешь остаться со мной, на Луне. Мы будем вместе смотреть на Землю, так что, ты будешь совсем рядом, а опасностей не будет. Отсюда открываются виды, как больше нигде нет. Обозримыми становятся все без исключения уголки Земного шара. Твой дом – рукой протяни, но и не нужно ломать голову над тем, как там дальше жить.

Космонавт в пылком не понимании вертел головой, поочередно поворачивая ее к Земле и обратно ко мне.

-Спасибо тебе. Это было бы очень удобно и приятно для меня. Оставаться тут, не заботиться о простых людских, слишком запудренных вопросах, без сомнения назвать свою жизнь все всяких рамок и встретить тут, как полагается свою кончину – невиданная роскошь. Зачем возвращаться на маленький шар, который неясно почему, вообразил себя центром всего, предаваться стадному, эгоистическому порыву сохранить себя в целости для почвы, куда тебя благополучно бросят в итоге? Мне неприятна мысль о том, что разум мой уже спустя минуты будет пугливо путаться в идеях выживания, потом мне станет скучно на Земле, но я привыкну, буду жить по часам, ворчливо перебирая таблетками, глупым образом растягивающих мое волочение. Это будет долго и неинтересно. А тут все пройдет волнующе быстро. Так все создано, и это я узнал от тебя. Если собрать вместе жизни всех людей, они и на долю дня не будут столь захватывающими, сколь ею была моя. И наоборот – вся моя жизнь не будет настолько долгой, сколь долг их час. И тут уже теряется значимость: великий ты или никчемный и совершенно обычный. Наши заслуги измеряются лишь рамками, самое большое, планеты Земля. А как это моет быть убедительно, когда я знаю, что рамки эти непередаваемо малы. Не имеет на Луне значения богатство, земли, отношения, внешность. А я сейчас попаду туда, где параметры эти раздуты до размеров самой огромной туманности, если не больше. После всего, для меня это будет в новинку, хоть эти правила мне хорошо известны.

-Мне все не понятно: что ж тебя туда манит?

-Это мой дом. Я сказал о нем и о его жителях достаточно не очень положительных вещей. И, да, все это чистая, правда, можешь мне верить, тем более, что тебе отсюда видно лучше. Но ведь есть и хорошее. На Земле живут такие вещи и понятия, каких, при всем его величии, нет в космосе. Там, где я родился и когда-то жил, происходят прекрасные события. Ты нигде не встретишь такого. Коль скоро любое живое существо попробует Землю, примерит ее на себя, никогда не сможет забыть. В ней прекрасные, красочные, неповторимые виды. И даже тот минус, что все «гипер значимо», на самом деле можно принять за плюс. Там светло и, чаще всего, многолюдно. Но тоже можно очень много узнать, если поспешить. И, если повезет, можно еще и встретить такого землянина, с которым, как с самим собой, удобно общаться. Но это только если повезет. Так что, как видишь, Земля слишком противоречива, чтобы обожать ее или ненавидеть. И только одно сказанное в ее отношении можно считать верным утверждением – к ней всегда стремишься.

Я постарался вежливо улыбнуться своему космонавту, в привычном одобрении. И был искренне рад, что теперь он, конечно же, попадет домой. Он говорит, что его жизнь была самой особенной и всех земных, только потому, что он повидал космос. Человек искренне убежден в этом, не зная того, что не видел и его края. Только открытие зеркальной Вселенной по-настоящему особенно, и то, я не до конца уверен. Но, как ни крути, он восторжен, горд и счастлив, что судьба распорядилась с ним вот так, и, что все люди, только бы узнав о его путешествиях, гневались бы от собственной обычности. И говорил он об этом так уверенно, что и меня в этом глубоко убедил. Глупо даже сомневаться в любви космонавта к Земле. Она сродни моей привязанности к Луне. И это вызывает восхищение.

-Что ж, тогда не задерживайся более, - протянул я руку вперед.

-Пора двигаться дальше?

-Нет, - ответил я, - пора возвращаться.

Я, с его помощью, опустил лестницу. И мы стали клонить ее все ниже и вбок. Так мы работали с ней упорно и справились за какие-то часы. Лестница прочно стояла на Земле и упиралась в Луну, а я ее крепко держал.

-Спускайся, - сказал я, - только осторожно и медленно, я буду держать.

Он подошел ко мне и крепко обнял, кажется впервые. Я не шевелился, боясь спугнуть его, и сам был удивлен этому странному человеческому ритуалу. Но, признаться, от того мне стало, можно подумать, теплее. Космонавт отпустил меня и, вцепившись о край лестницы, сказал:

-Спасибо тебе за космос. Постарайся помнить о землянине, а я уж всего никогда не забуду.

Только и смог ответить, что:

-Помни, что я всегда буду присматривать за тобой с Луны.

Так вот мы и простились с космонавтом. Так он и ушел. Так и вернулся на Землю. Я отдал его туда, откуда он пришел. Отпустил в то место, которое подарило мне его, которое позволило ему совершить со мной прогулку ночь, длинной в его жизнь. Он медленно, озираясь ежесекундно вниз, спускался от меня дрожащими, от старости или от испуга, шагами. Со своей стороны я держал лестницу, в чем она, откровенно говоря, не особо и нуждалась. Но я все держал и боялся отпустить. В моих руках был уж очень ценный груз – жизнь. Я понимал, что, если человек сорвется, он не просто упадет на Землю, но потеряет дыхание. Не знаю точно, почему, но я это отчетливо понимал. Потому, чуть только нога космонавта дрогнет – я вцеплюсь в деревянную основу, или ринусь, свиснув с края Луны, вниз. Космонавт ни разу не упал. Он тоже обнимал лестницу, как родное дитя, напрягшись изо всех сил. Ему, я знаю, в скафандре было слишком неудобно двигаться. От того волнение мое немного росло по мере того, как космонавт исчезал из виду. За весь путь мы не сказали друг другу ни единого слова. Я только мертвым взглядом вцепился в него, а он, случайно глянув вверх, замирал на минуту, и двигался дальше. Землянин становился все меньше и меньше. Скоро от его фигуры остался виден только шлем, который маленьким бликом отдавался мне до самой Земли. Да, до самой Земли я видел этот сверкающий, движущийся блик. Уж не знаю, сколько времени я держал, не отпуская и расслабляя лестницу. Космонавта уже давно на ней не было. Я не знаю, спустился ли он уже, или просто был настолько низко, что я уж не мог увидеть его и тени. Боялся потянуться в карман за своим стеклом, чтобы проверить. Потому что меня преследовало чувство, что стоит отпустить хоть одну руку, как лестница рухнет. Потоум я и держал ее, пока на Земле не сменилось четыре дня. Четыре дня с того момента, как космонавт перестал быть виден. Только тогда я робким движением потянулся и достал стекло, все еще сжимая одной рукой деревянное основание. Я глянул в него и нигде не увидел космонавта. Нигде по близости лестницы. К счастью, на ней самой его тоже не было. Я смотрел дальше, отпустив теперь ее.

Космонавта я нашел немного дальше. После этого я поднял лестницу и сложил ее вновь в карман. Кстати, оказалось, что лестница моя стояла прямиком в оживленном центре некого города. Я с интересом обнаружил этот факт и убедился в том, что она – таки никого не раздавила. Однако, землянам повезло. Аль, что я не видел их лиц, когда опускал ее и, что еще более обидно, когда к ним с небес спустился космонавт, в скафандре. Но я видел их, когда лестница вдруг стала подниматься вверх. То еще зрелище. Они все столпились вокруг нее, некоторые даже покинули свои машины, чтобы ближе посмотреть на эту причуду. Я все поднимал ее, все выше и выше. И рты людей раскрывались прямо пропорционально ее подъему. Они задирали свои головы все выше, думая разглядеть, куда это она уходит. Как ни странно, никто из них не решился схватиться за нее и удержать. Они только все звонили кому-то и снимали все на маленькие технические приборы. Это было забавно, но меня не особо волновало. Я больше интересовался тем, где находиться космонавт и что с ним. С небольшими усилиями, я вновь нашел его. Землянин стол уже без шлема. Он был на одной из улиц непонятной страны и города. Его кругом окружили люди, прохода ему не давая. Среди этой кучи я еле уследил за одной маленькой особенной фигурой. Он пытался уйти, но его не пропускали. Не знаю, сколько так и стоял, но потом, наконец. Смог выбраться из кучи и начал убегать от людей. Как некрасиво заставлять его бегать. Но человек все же, сумел скрыться и толпа, со временем, исчезла, разбившись на отдельные особи. Мой космонавт, тем временем, прятался в кустах. Там же он и оставил свой скафандр. Сколько он пережил с нами и как теперь позорно оставлен на улице.

Самого же космонавта постигли несправедливые скитания. Подобно торопящемуся метеориту он слонялся от одной улиц к другой и от одного дома к другому. Землянин, сохраняя самообладание, искал пути решения. Долго бродив в растерянности, он вышел на длинную, пустую, безлюдную дорогу. Она тянулась вдоль желтого, пышно усеянного поля. Человек пошел вдоль нее, и скоро ему попался автомобиль. На нем он смог добраться до другого города, и, уже оттуда, как я понял, к себе на малую родину. После долгих дней, космонавт впервые ночевал под крышей дома. Он с трудом нашел его и нашел пустым. Это был маленький, довольно старый и нежилой домик в захолустной местности. За домом находился маленький кусок земли, сухой и убогий. Перед домом – покосившийся, кривой деревянный забор. Сам дом с падающей дверцей, которую космонавт потом починил и коричнево-серым от грязи окном. Дом на своей улице самый маленький и старый. Всюду вокруг него новые, высокие, цветные дома. Удивительно, что скромный дом космонавта все еще стоит на том же месте. Помню, когда-то он был наравне с остальными. В нем, как т в остальных, горел вечерами свет, и размеренно жили люди, в том числе и космонавт, хоть тогда я и не предал ему значения. Не знаю, как сейчас в том доме внутри, но, думаю, не очень-то уютно. Но космонавт был рад и такому жилищу, благо есть крыша, стены, и, чтоб забирать – никому не нужен. Он сразу же дал мне знать, что добрался. Достал откуда-то картонку, написал на ней: «Все в порядке, я добрался», и показал ее мне, забравшись на крышу и подняв ее так высоко, так только смог. Я был искренне рад за космонавта, хоть и не знал, как ему это показать, так что просто с умилением наблюдал за таким маленьким и теперь далеким единственным другом. И, хотя я действительно был безмерно счастлив, что космонавт добрался, цел, я все ж испытывал странное дурацкое чувство своей неполноценности. Совершенно беспричинно, конечно.

Я лег на свою Луну. Впервые именно лег на нее. Лег на живот и закрыл глаза. Я чувствовал, как она движется. Стоило глянуть в любую сторону – была видна Земля, от которой не сбежишь. Я поймал себя на мысли, что больше не дышу. Это, правда, было совершенно естественно, после прощания с зеркальной Вселенной, но все-таки необычно. Моя грудь больше не сжималась, и это было по всем параметрам правильно. Хотя совсем недавно я дышал, и это тоже казалось правильным. Еще я ел, да и вообще ощущал множество иным странностей, которых точно не должен был. Как ни смешно, сердце мое, которого нет, без устали билось. А теперь, как положено, нет. Еще я впервые снова остался один, наедине с собой. Впервые тот миг, проведенный с космонавтом, показался мне длинным. Ведь я все вспоминал, как все время был с ним, и мысли мои, как правило, все без исключения разделялись и менялись под коррекцией мыслей космонавта. Постоянное пребывание с кем-то, в неустанном обществе стало обычным. И моя ошибка – что я к этому привык. Первое время меня одолевали порывы говорить вслух, ожидая ответа. Но все вошло в свою норму. А милой улыбки землянина, от вас не утаишь, мне действительно не хватало. В моих бесконечных, старых с мирозданья, скитаниях, космонавт стал только эпизодом. Кратким и не внесшим многое, чего я и сам не знал. Но странно, что в жизни космонавта я стал чем-то большим. А все, вероятно, потому, что век его уж слишком короток. Но, знайте, что все-таки космонавт вес свою лепту к моим часам познания. Он открыл для меня значение слова «друг». Жаль, что его не положишь в карман, но он и более ценен. Его, как я узнал, не удержишь надолго, но воспоминания, как вы помните, на одной из миллиардов звезд, живут. И они яркие, одни из самых ярких. Еще с другом можно говорить и говорить честно. Он заставляет задуматься о том, чтобы быть иногда и не одному. Но особо привязываться тоже не стоит, думаю. Хотя помнить нужно. Можно с его помощью открыть что-то новое. Например, я смог узнать некоторые вещи людях. Так что, друг – понятие полезное. И я, конечно, благодарен космонавту за то, что он мне дал. Но, знаете что важно? Важно быть уверенным. Вот я до сих пор неуверен, что стоило космонавту бродить со мной всюду. А ведь я сразу же мог отправить его обратно на Землю, в первый же день. Но я этого не сделал, но мысль была. Он даже не подумал о том, почему я сразу же тогда не помог ему. А может, это было уже и не важно. Но, подумать только, тогда землянин мог бы спокойно дожить свою жизнь, изредка с содроганием вспоминая, как застрял на Луне. Так нет же! Только потому, что заинтересовал меня, космонавт вынужден был провести все свои дни в месте, к которому не приспособлен и которое не характерно для него. Это не для человека космос. Люди должны жить на Земле, покоряясь тамошним законам. Не зная о том, что творится там, дальше. Почему? Да потому, что это не имеет никакого значения и может только навредить. Но я вволок его во Вселенную, открыл парочку ее прикрытых тайн, заставил испытывать неудобства и впечатления, которые он называет безумными. Хорошо ли это? Нет. Он мог бы просто жить среди себе подобных, спокойно и счастливо. Вставал бы по утрам, ложился бы ночью. Завел бы животное или женскую особь, а оно или она его. Так бы и состарился. Все было бы как обычно. А так он увидел звезды воспоминаний, туманности, зеркальную Вселенную, которую и я-то не видел и никто не видел, зависал в невесомости, видел гигантов Амплуса, видел безмерно много. Хорошо ли это? Да. Я еще так и не понял, чего хотят люди и от чего им счастье. Но я видел радости и страхи одного из них. Позвольте утверждать, что я сделал его непохожим более на вас, но счастливым вне Земли. Мне безумно страшно, что однажды он проснется и поймет, что не хотел всего этого. Поймет, глядя на свое теперь другое лицо, что хотел бы видеть все, что происходило с ним. Поймет, что хотел бы попробовать все по - земному, но не сложилось. А вдруг захочет, вернуть своих настоящих, земных друзей. Вдруг захочет переиначить? Конечно, не захочет. Так он сам говорил. Но все больше я задумываюсь о том, что случилось бы, и, как бы он думал, если бы все – таки вернулся на Землю в первый раз. Ведь люди ждали его, по – настоящему ждали. И, когда толпа там, внизу ликуя, отпускала маленькую ракету в большой мир, я и не подозревал, что это и на мне отразится новым человеком. И сколько еще всего будет у нас вместе. Вместе одолевающих космос.

Остановите же меня! Что было – ушло, а было весело и хорошо. Вот это и главное. Мне в этой истории одно осталось – проследить за космонавтом до конца, и перелистнуть страницу.

Глава 22: общение и слежка

Развлечения с ракетой кому-то могут показаться нелепыми и скучными, но, поверьте, это достаточно веселое время провождения. Я сидел в серой обители своей средь ярких звезд – глупышек, оглядываясь в поисках прекрасного, на Солнце, которое никогда не отказывало мне во внимании своем. Собственно, в прелести своей мгновенного постоянства пребывание казалось мне прекрасным. К тому же, заполучил я себе в игрушки ракету старую космонавта. В первое время я на самом деле не предавал ей значения, и наше сосуществование сводилось к холодному смутному взгляду друг на друга. Но она сумела заинтересовать меня отблеском металлическим или тенью землянина – не знаю. В одно утро или ночь, я просто подошел к ней, ничего не говоря, и притащил ближе к своему кратеру. Несколько дней она служила мне главным развлечением. Я даже использовал ее, иногда, как жилье. Сама по себе, ракета эта была неплоха. Она была белой, с коричневыми прорезями времени. Я спокойно мог в ней поместиться, не испытывая особых неудобств. Большим достоинством ракеты было маленькое круглое окошко. Я заходил, запирал дверь, и оставался один. Так я же итак один? Нет, это другое. Очень странно, как на живое существо может влияь стесненная среда. Одно дело быть самому на Луне, меж гигантских просторов времени, отдавшись взорам на Землю и еще более огромное Солнце, и совсем другое – быть одному в ракете.

Тут было множество, как и следовало ожидать, кнопок и прочего, что уже имело не очень-то надежный вид. Но я не прикасался ни к чему. Излюбленным для меня было сесть на большое кресло в самом центре, съежиться как-нибудь по особенному и замереть. Тут было светло, уютно и вид хороший. Я мог свободно глядеть, как и всегда на Землю. Мне понравилось чувство уединенности и особенности, будучи взаперти. Я спокойно мог бы жить счастливо, то на Луне, то в ракете. Мне надоедали виды Лунные, и я уходил в ракету. Я ощущал стеснение и жажду новую свободы – и выходил на открытую Луну. Так и сохранялось шаткое разнообразие, позволенное всем и каждому, кто живет на Луне. Кстати, вопреки гуляющему у вас там мнению, живу я тут, пока, один. И нет, тот факт, что вы покупаете и продаете землю, как бы это смешно ни звучало, на Луне, еще не значит, что вы можете себе позволить записаться в мои соседи. Но выходить из ракеты было просто таки необходимо. А дело все в том, что в ракете было совсем неудобно приглядывать за космонавта. Тому виной было отчасти старое запыленное стекло ракетного окна. Все время, пока космонавт бодрствовал, я был на Луне, а, когда он уходил спать, я возвращался в ракету. Так мы с ним и виделись. Наше общение не прекратилось и имело забавный, на мой взгляд, характер. А происходило все примерно таким образом. Так что, если заметите поведение человека, похожее на то, что я опишу дальше, не спешите его в чем-то обвинять.

Космонавт просыпался, наверное, рано. А может, и очень поздно. Но всегда в одно время. Ложился он, уж точно, достаточно поздно. Я ждал его появления, с незнакомым нетерпением и жаждой. Остальная часть планеты оставалась с недавних пор совершенно незамеченной. Мне стали более или менее равнодушны обычные и несущественные изменения в округах. Все мое внимание, все ожидания были направлены на никому не известное, маленькое местечко, где жил космонавт. К его дому я обращался в ожидании той минуты, когда на крохотной крыше покажется смешной старик в желтых штанах. Почему в желтых? Не знаю. Но все то время, пока я его видел, штаны землянина менялись только с синего на желтый и с желтого на синий. Он был самым ярким и примечательным человеком во всей округе. Я из увеличительного стекла не сказать, чтобы очень хорошо видел его лицо, но точно узнавал своего друга. Я знал весь его распорядок дня от самого пробуждения до возвращения уже до утра в дом ночью. В любую погоду космонавт утром забирался на крышу, и он даже неплохо обустроился на ней. Накидал туда мягких подушек и одеял. А прерывался, только для того, чтобы поесть или сходить за покупками (уж не знаю, где он бал деньги). Энное количество времени, он потратил на то, чтобы привести в порядок дом. И ему это удалось в известной степени. Но, тем не менее, больше всего ему нравилось на крыше. Я видел его, замотанным в разные теплые, подозреваю ткани. Мимо походили люди, часто смеясь или здороваясь, с космонавтом. Да, среди них были два-три его новых друга. И с ними он тоже, бывало, общался. А так, только со мной. А способ этот нашелся случайно. Одним туманным, очень туманным утром, я с удивлением обнаружил человека на крыше. А тут он неожиданно достал доску. Такую, на которой вы что-то пишите и стираете. На этом квадрате было написано большими буквами: «Ты меня видишь?». Конечно. Но как ты ожидаешь получить ответ? И сам недоумевая, он, потерев в мыслительной деятельности затылок, все стер и написал новое: «Если да, разгони туман». Да за кого он меня принимает?! За супергероя из ваших комиксов? Н надо же было неким образом дать ему знак. Тогда я вспомнил, что на Земле существует ветер. ЯЯ взял свое увеличительное стекло, и, приложив усилия, со всей силы размахнулся им. И так сильно я махал долгое время, что едва не сдуло бедного космонавта с крыши. Я уж отложил стекло, а на земле все дули ураганы. Люди от неожиданности сбежались по домам, унесло немного животных, и мелкие предметы быта тоже кружились в воздухе. Ничего себе я погорячился. Хрупкие дощечки домов танцем уносило в неизвестном направлении, оставив потерянными для мира на веки вечные. Свысока я видел космонавта, бартыхающегося, держась за краешек крыши от ветра моего. Вокруг все стало еще более туманно и серо. В возмущении летали птицы вокруг и пели свои дикие песни. Вихри от стекла моего закрутились непонятным образом в крученые вертушки и бегали по земле в разные стороны, а деревья все за ними. Листья с них, оббежав за то время дважды земной шар, вернулись и легли под ноги стволам своих родителей суровых и непоколебимых. Маленький хаос я устроил случайно. Когда все утихло (довольно быстро), туман чудным образом рассеялся, а ветряные кучи побежали дальше по Земле.

Космонавт оправился и, как вижу, смеялся. Он быстро собрал все свои распавшиеся на части света вещи, собирая их по соседским дворам. Как ни в чем не бывало, он скоро вновь сидел на покореженной крыше и, теперь точно, громко смеялся людям на потеху. На своей побившейся от удара доске он снова написал. А надпись та: «Узнал тебя». А через время он стер, и лицу моему явилась уже другая фраза: «В следующий раз дуй не так сильно». А потом еще одна: «Вообще не дуй». Ну не дуй, так не дуй. Туман ему разгони, еще и дом при этом не снеси! Я помню все наши разговоры с того времени. Все соседи знали, где надо днем, а иногда и ночью, искать космонавта. И, да же несмотря на то, что землянин был на своей родной планете, мысленно он постоянно пребывал на Луне, где-то тут, со смой. А вообще, общаться ночью было для него куда удобнее. Поэтому человек подолгу не ложился спать. Ведь днем говорить моно было, в общем-то, лишь по облакам. А это не так удобно. Мне приходилось доставать длиннющую металлическую палку и орудовать ей по облакам. Так мы создали свой шифр. Пока все остальные удивлялись: «Что это за дивности творятся в небе?!»

Космонавт спрашивал меня практически обо всем, формулируя при этом вопросы на «да» и «нет». Часто, я хорошо помню, он спрашивал меня о Луне. Причем, вопросов было много. Много и часто. Кажется, день наш начинался с вопроса: «Как там, на Луне?». А кончался фразой: «До новой Луны». Тоже самое, что «до новых встреч», только на наш случай, а случай, по сему видно, не земной. И на странный вопрос: «Далеко ли до Земли?» только один ответ: «Ты и сам видел».

Но время ночи, когда все мыслимое и немыслимое тонет во тьме там, мне не меняет ни тона. Только космонавт от меня становится чуточку дальше, что мне просто приходиться дальше идти по Луне. Кроме прочего, космонавт мог использовать меня как надежного информатора. К примеру, такой вот случай. Одним осенним днем ветер занес землянину сплетни о том, что назревает крупный военный конфликт между странами, которые находились за океаны друг от друга и вообще могли не знать о существовании друг друга. В дожди, которые насылаются, не ведомо, зачем и как, когда все покрывает вода, давая жизни зеленым существам в земле проросшим, никому не спиться и на месте не сидится. Под крапленые режущие звуки убиения капель, мутны человеческие мысли и забиты странностями. Такой странностью стали и говоры про тот конфликт. Никто, и сам космонавт, понятия не имели, куда и зачем хотят идти, и что будут забирать. Операция моя по слежке началась, когда вместо привычного приветствия на доске космонавта меня встретила странная просьба. Такие-то и такие-то вот слухи по Земле бродят, мол. И, если мне не трудно, то не мог ли бы я проследить за этим безобразием и подтвердить или опровергнуть эту информация. В знак согласия отправил космонавту блик на сияющем солнце – то я перед ним прыгал. Он поблагодарил и спустился с крыши. А, если я что-нибудь узнаю, то должен прислать ему падающую звезду. Тогда внимание мое устремилось на лидеров тех стран, про которые шла речь. Как вы поняли, одна из этих стран была той, в которой жил космонавт. И представьте себе, каково же было мое удивление, когда я начал следить за этими людьми.

-Их внешность.

Ну да, люди как люди. Один толстый. Очень толстый. У него вообще нет волос на голове. В ясный день его макушка будет не хуже солнца. Он такой маленький, но, как я уже сказал, толстый. Нет, в этом конечно нет ничего предосудительного. Но эта его любовь к поглощению забирала у меня время. Все свое свободное время лидер страны уделял еде. Он садился за стол вместе со своей семьей и ел. А стол, стол очень длинный, вытянутый и одно на другом забитый тарелками. На них мясо, овощи и много выпивки. Пока он, упиваясь всем этим, вел приятные неспешные разговоры, мне приходилось его дожидаться. К вечеру он заканчивал, подписывал несколько бумажек и ложился спать.

Что касается второго лидера, то это вообще была женщина. И ладно бы просто женщина, но это была еще и молодая женщина. У нее огненно рыжие волосы кучеряшками. Бедняга не имела друзей, потому, что все просто не могли к ней приблизиться. Стоило чуть ближе подойти, как в вас летели заостренные оранжевые хищники. Сама она была ни красива, ни уродлива (насколько я понимаю в людях). По сравнению с огромной рыжей головой она имела очень хрупкое тело с длинными ногами не толще рук. Эта вообще почти никогда не ела. Она одевалась в короткие платьица и красила губы в ярко красный. А на и без того длинных ногах почти всегда были высокие палки. Подозреваю, это обувь.

-Поведение.

Что касается поведения наблюдаемых людей, то оно тоже имело некие интересные моменты. Толстый, например, был очень себе добрый малый, точнее немалый. Он всегда, когда я его видел, а видел всегда, шутил. Вокруг него скапливалось, чаще всего тьма народа. Они всегда были с ним, лидер не часто оставался наедине с собой. Как тучная, весомая, во всех известных мне смыслах этого слова, персона, он с высокоподнятой шарообразной головой шел впереди. Несколько человек на уровне с ним, остальные – сзади. Но все сидят рядом с ним и решают все проблемы вместе. Он не оскорбляет никого, никто не жалуется. Напротив – все радостны и счастливы с таким лидром. Он чуть ли не каждый день выходит к народу и разговаривает с ними о проблемах их земных. Люди, видно, любили его и часто смеялись не над ним, но вместе. Такой вот он был весельчак. Да и мне тоже было не в тягость следить за таким смешным и смешливым, как это называется? Политиком.

Женщина. Да, она совсем не толстая, но это не избавляет ее от проблем. Во-первых, она всегда одна. Нет, это не проблема. Не проблема, когда вы в большом свободном космосе. Это не проблема, и когда вы на заполненной жизнью Земле, это даже преимущество, которое трудно найти. Но, когда в ответе вы за многие-многие жизни, пускай и ничтожные, это может стать точкой преткновения, и породить известные неприятности. Женщина жила в большом, по земным меркам, доме. Ее окружали фигуры из золота и других цветных кристаллов. Из дома с просторными, высокими комнатами, она могла выйти в дивной красоты сад. Он, я считаю, неоправданно красив. Отсюда я видел его как зеленый квадрат с тысячами разноцветных точек, которые оказались цветами. Она часто проводила в саду день, до глубокой ночи. Ходила, поливала цветы, сидела на выкрашенных скамьях посреди роз. Ее рыжие волосы и рами походили на пучки цветов, может, это ее тянуло к своим цветам. В доме же женщина проводила немногие часы ночью. Кстати, она, оказывается, и совсем не спала. Только крутилась, ходила, сидела, курила и все. Наверное, есть на Земле и люди, которые не особо любят спать. Значит, я ошибался. Когда нужно был решить проблемы страны, женщина садилась за огромный стол, вроде того, за которым ел толстяк. Она садилась и читала. Читала тексты, завалом расписанные на высоких, бесконечных стопках бумаг. И так могла она просидеть дни. А, когда некая светлая мысль пробивалась к ней, она вызывала длинного усатого мужчину, которому отдавала различные распоряжения. С народом женщина видеться не спешила и, наверное, не горела желанием. Ее вообще не особо принимали. Не говорили плохо и не говорили хорошо. Так мне показалось, что она просто любила быть сама. И был у нее секрет. Когда она оставалась одна, снимала макияж и одежду, ложилась на квадратную кровать, размером с комнату, то доставала она фотографию ребенка. Смотрела на нее, смотрела, да и прятала обратно. Но иногда она выходила все-таки в общество, летала на сборы. Там уж не было ей равных. Она заставляла всех мужчин, а там были преимущественно они, неотрывно смотреть на себя. И в этом, безусловно, есть хитрейшая стратегия. Она одевалась еще ярче на фоне серых костюмов и говорила еще более вызывающе на фоне нудных речей.

-Манера говорить.

Это и вовсе интересное дело. Как вы знаете, разговор человека перекрывает его все. В отличие от Амплуса, на котором впечатление произведет размер, а больше и ничего не нужно, на Земле этому уделено определенное внимание и внимание большое. Для лидера конкретного народа умение правильно говорить может сделать ему репутацию и судьбу всей страны. Не много, но уже что-то. И толстяк явно имел своих поклонников в стране. Не было ни одного человека, который бы осудил своего лидера в своей стране. В других странах, тем временем, к этому человеку было неоднозначное и противоречивое отношение. Я, сколько ни смотрел, не смог понять причин, по которым мужчину так любили в одной небольшой, но многолюдной стране и не так во всех остальных. Обычно, этот человек не так часто выходил к людям, но, когда такое поражало люд, они весело и непринужденно разговаривали с ним. Люди по очереди высказывали свои требования, на которые у толстяка находилось по шутке – другой. Дружно посмеялись, лидер записал просьбу и слушает дальше. У толстяка не было привычки грубить людям или спорить с ними. Он всегда говорил, что убеждения людей верны, разумны народ сам лучше знает, к чему нужно стремить и по какому пути идти. Когда наставал час важного решения, в кабинете мужчины собиралось несколько десятков приближенных и начиналось обсуждение. Все вместе приходили к выводу и подписывались под своим решением. В политике мужчина не имел твердых убеждений и лучше всего находил совет множества «толковых» своих представителей. У него царило убеждение, что для спокойствия и довольства людей следует искать разные пути. На всех конференциях, где были и остальные лидеры других стран. Толстяк и там не отставал. Он вел задушевные разговоры почти со всеми лидерами. И там пристроится, и тут услышит. Он не стеснялся жевать на камеру или выпить чего-нибудь простого, вроде пива, любил обсуждать сплетни, да и вообще, не считал, что ему стоит в чем-либо себя ограничивать. Почему-то это не всегда получало одобрительные отзывы, но многие лидеры не могли сдержать своей откровенной и искренней улыбки при виде толстяка. Им явно нравилось общество такого непосредственного человека. Но, несмотря на это, приходилось сдерживать себя и делать вид примерного, сдержанного человека. Так, в шутку живя и работая, толстяку удавалось неизменно держать одобрение своих людей и не жертвовать при этом своими предпочтениями. Его умение вовремя посмеяться и не зазнаваться, как другие, держало его на плаву долгое время.

А вот и наша женщина. Как всегда, сидит в своем саду. Порой кажется, что говорить – вообще не ее прерогатива. Она редко этим утруждалась и больший эффект представляла собой и своими действиями, нежели словами. Но, хочешь или нет, а говорить иногда приходится, коль ты землянин. Она, конечно же, уж не думайте о ней так плохо, посещала все необходимые визиты. И с лидерами других стран общалась и перед народом разглагольствовала, но не потому, что того ей хотелось. Нет, ее это тяготило. Я сам видел, как рыженькая подолгу стояла перед зеркалом и репетировала то, что ей придется говорить. Она учила все по тексту, слово в слово, когда толстяк вообще не имел привычки готовиться заранее и имел при этом больший успех, чем она. Женщине тяжело давалась вся эта внутренняя и внешняя политика, а точнее, говоры о ней. Она все контролировала и знала, но отчитываться в своей работе не любила и, когда приходил момент, ее мысли часто путались. Но перед нужным моментом она накладывала на себя слои кремов и красок, долго и тяжело выбирала подходящую одежду и, после всех приготовлений, появлялась в свете. Остальные лидеры ее не любили. И не просто не любили, а ненавидели. О ней ходили самые неблагоразумные и пустые слухи, конечно за кадром Другие президенты не стеснялись обсуждать ее при своих семьях и друзьях. Причем, речь шла не о транзитах газа или поставки продукции или территориях, далеко не о территориях. Но все ж, когда женщины открывала рот и производила на свет звуки, невольно даешься диву – почему имея такой приятный голос, она так мало говорит. Но, несмотря на бархат ее голосовых связок, то, как и что она говорила, не оставляло такого же приятного впечатления. То были жесткость и беспринципность. С ней мало кто желал вступить в дискуссии, так как это всегда оканчивалось проигрышем ее оппонента. Она умела давить такими фактами и выдвигать такие убеждения, с которыми не хотели связываться. Хотя и ни за что не признали бы правдивости ее слов. И всеми способами, кроме диалога, подавляли бы ее намерения. Впрочем, это им не то, чтобы удавалось. И, в общем-то, говорила она отрывистыми, грубыми, но прямыми предложениями, всегда подкрепленными фактами и доказательствами, на ее взгляд. Так как переспорить ее – затея бессмысленная, ее выступления заканчивались быстро и без обсуждения как такового. Но вот и как будто верно она говорит, но почему-то не спешил ее народ прильнуть к ее взглядам. Что ее, честно говоря, не особо волновало, так как все равно все шло так, как она того пожелает.

-Отношение друг к другу.

Естественно, наши лидеры прекрасно знали о существовании друг друга. Они знали о манерах, политической идеологии и личном характере своего «коллеги». Будучи совершенными противоположностями, они не имели намерения общаться и, уж тем более, находиться в приятельских отношениях. И все ж, коль разгорелся конфликт, которым были озабочены и мы с космонавтом, личные встречи у них все же случались. С ее стороны все проходило более чем в рамках, но с его более чем за рамками. Он позволял себе дружественные обращения к ней. И, принимая ее за остальных, пытался всякий раз пошутить. На это ему лишь кидались предосудительные и брезгливые взоры. И даже это его не останавливало. Однажды он дае заработал пощечину, позволив себе сказать: «Мадемуазель, ваша неуступчивость в вопросе предоставления льгот нашим гражданам подобна длине вашей юбки». Он ожидал поддержки тех мужчин, которые присутствовали в зале, и получил ее. А еще, кроме пощечины, получил отказ во всем со стороны того государства, маленького но гордого, которое представляла женщина. И, хоть встреча была провалена, толстяк от души посмеялся с приятелями, а женщина едва не решилась на кучу гнусных оскорблений толстяка. Хотя, потом она все же обратилась к нему госписьмом, в котором писалось: «Простите меня за мою ограниченность в вопросе предоставления льгот вашим гражданам в нашем государстве и кредитов. Вероятно, я была резка с вами. С моей стороны было бы весьма неразумно обижаться на слова большого во всех смыслах человека, для которого я, как и моя юбка, являюсь по размеру не больше тех несчастных стоп куриц, которые он поглощает на полдник. Всего хорошего». Но нет, толстяк вовсе не в обиде и очень даже оценил чувство юмора женщины. После этого он даже был более высокого мнения о ее интеллектуальных способностях. В прочем, на мнении женщины о толстяке это никак не повлияло. Она была одинаково холодна ко многим, если не ко всем в ее окружении. Находились и те, кто желал поговорить с ней, что не имело положительного результата. Женщину можно было постичь разве что глазами и никак больше. Отношения страны, под руководительством женщины, со всеми остальными были не слаженными. Тут на них она обиделась и там ее что-то не устраивает. Страна толстяка не стала исключением, но и не была чем-то выделенным красным.

-Суть конфликта.

А вот этого так никто и не понял. Никто, и даже я. Да что там я, сами лидеры не знали, чего они не поделили. Негласно считалось, что именно женщина все закрутило, когда женщине до того и дела не было. Уж не до конфликтов было тогда. Она все справлялась со своими первоочередными обязанностями, без которых страна покатилась бы по кривой. То была, в основном, экономика.

А мужчина, и подавно, не хотел войн. Не то, чтобы не хотел – если надо, он бы ее провел, но в том совершенно не было смысла. А просто так начинать распри – не в его характере. И все это знали. Что же тогда выходит – во всем виновата женщина! Так однозначно решила большая часть населения Земли. И так как, обе эти страны были весомы, за их отношениями, затаившись и вслушиваясь, наблюдали все остальные. В ожидании включиться в нужный момент.

Глава 23: И?

Что и? Ах да, вам все же интересно, чем эта бредятина кончилась. Долгое время ни толстяк, ни рыжая, не знали о том, что у них назревает конфликт. Об этом они узнали от СМИ, которые усиленно раздумали из всего невероятные события. И уж один нелегально проникший в страну иммигрант считался шпионом и отказ в поставке помидоров – заговором. Ничего не поделаешь – на то они и СМИ. Раньше в мире было интереснее жить, ну а сейчас приходиться фантазировать. Кажется, так они и говорили. И все это выяснилось, когда один неосмотрительный журналист прямо так и спросил женщину: «Зачем вы раздуваете вооруженный конфликт?». Она, конечно, ничего не припоминая записанного в записной книжке о конфликте с другими странами, возмутилась. Потом о его мнении спросили толстяка, на что получили лишь очередную шутку. Но, в следствие, оба призадумались. А чего народ-то в такой панике? И тут настал вопрос. Пришлось сесть за стол переговоров. Длинный, чистый, никому не нужный стол все прояснил. А точнее, ничего не прояснил.

За этим и я с нахмуренным, замученным слежкой и непониманием лицом наблюдал с Луны. Первой начала женщина. Она поинтересовалась, с какого такого, интересно, дела мужчина думает, что она затеяла конфликт. Толстяк возразил ей, что ничего такого он о ней не думает. И что тогда? Ведь и она не замышляет, и он не подозревает? Почему растут цены, уезжают граждане, наготове боевая техника, а народ, заодно с СМИ, уже неведомо чего понадумывал. Так оно и выяснилось, что ни о каких конфликтах речи не идет.

Тогда я поспешил вернуться к космонавту. Ночью над целым городом, в котором он жил, обрушился звездопад. На следующее утро об этом говорили все астрологи и вещали новости. Мол, не знали, не гадали, предпосылок не было, а тут такая неожиданность. Знали бы они, каких усилий это стоит. Звезды размером немного больше, чем ваши теннисные мячи. Их не так-то легко сдвинуть или бросить. Но я постарался. То и дело захватывал их, размахивался и со скоростью перебрасывал левее от Земного шара. Космонавт с радостью наблюдал за таким явлением, совершенно точно зная, что это означает. И он был единственным, кто не задавался вопросом, как и не думал под скоропостижный вид о прекрасном, но ожидал от меня прелюбопытнейших новостей. Он, опираясь о стену дома, тянулся головой к небу, разглядывая Луну. Иногда под таким его пристальным взглядом создавалось впечатление, что он видит меня во всех деталях, так, как видел совсем недавно, будучи в большей близости. Но этот взгляд нельзя встретить иначе, нежели будучи на Луне, и кидая звезды мимо Земли, когда чья-то пара глаз одобрительно за всем этим наблюдает. Улыбнувшись, он достал из-за спины свою дощечку. «Быть войне?». Я промолчал. «Нет?» - сменил он ее. Я кинул еще одну звезду. Замечательно. А затем была и вовсе возмутительная фраза: «Как хорошо иметь своего информатора на Луне». И ведь не поспоришь.

Ну, а что дл двух лидеров, то они публично, вместе и каждый по отдельности, заявили о том, что отношения меду их странами дружественные, они сотрудничают и не собираются нарушать экономику и социальную жизнь из-за каких либо конфликтов. Все вроде бы успокоилось на Земле, притом, что Земля вообще для меня почти всегда имеет один вид. Политическая жизнь женщины и толстяка продолжилась без изменений. Но, знаете что? Потом была война. Да, она была, и в нее были втянуты страны, лидерами которых были рыжая и толстяк, как и многие другие, но эта не была их война. Она была между совсем другими государствами, которые были очень малы, но распри их тянулись не одно столетие. В них не было ничего такого, что могло бы иметь в глазах человечества ценность – два клочка пустой земли. Но эти два клочка устроили недюжее противостояние. Никто ничего при этом не делал. Все помощь заключалась в поставке оружия той или иной стороне. Помню, в то время мое общение с космонавтом стало более ограниченным. Человека окутала тоска, пренебрежение. Он часто находился один, не прибегая даже ко мне. Иногда я слал ему дожди, чтобы он не чувствовал себя уж слишком одиноко. Хоть я и не представляю себе этого чувства. Я знал только, что чем больше космонавт находился на Земле, тем более скучно ему становилось. Возвращение привычных вещей забрало у него неземные истории. Я дума, что на Земле, особенно, когда ты долго не на ней, можно найти несметное количество развлечений. Оно изучение быта и людей может занять не один год. Но, как настоящему землянину, космонавту было скучно дома, с течением месяцев – еще больше. Скоро он стал забывать и обо мне. Увлекся домом, садом, стал относиться ко всему по прежнему прагматично. И даже облака в форме человечка в скафандре оставались незамеченными. Ибо в них надо вглядеться, чтобы увидеть. Неужели он совсем о нас забыл? Но этого стоило ожидать, думаю. Я совсем было оставил его, когда вновь, один странным, и обычным утром снова не встретил знакомую зелень деревянной доски. «Спускайся погостить. Тут очень скучно». Я наполнился неожиданно какой-то радостью и приятным чувством ожидания. Мне было приятно, что, несмотря на обыденность и течение времен, космонавт помнит обо мне и не совсем еще утянула его Земля. В тот же час на городок и всех его жителей обрушился шквальный, порывистый, неудержимый ветер, что значило: «Да, конечно же, я спущусь». Я был приятно озадачен своим предстоящим визитом на Землю. Это вызывало ряд неоднозначностей. Отчасти, и факт, что космонавт точнее угадывал мои желания, чем я сам. Ведь давно в моей голове крутилась мысль о том, что стоит побыть это время на Земле. Но всегда меня останавливало что-то. Я смотрел на эту маленькую большую планету впереди, на которой своя жизнь, не приписанная ко мне, и понимал, что в любое время могу записаться в ее жители. Но потом я оглядывался, и осознавал, что времена, когда рядом со мной, на Луне, был космонавт, были куда милее и приемлемее, чем, то возможное время, когда я жил бы на Земле. Из того малого опыта, что у меня был, я так ничего и не узнал о том соседнем царстве, за которым спокойно наблюдал от рождения. Я все в нем видел, и видел его жителей. Преспокойно я мог спуститься и взлететь наверх обратно. Но, чего же я так робел перед синим шаром? Будь он пуст, или даже населен роботами, я куда охотнее высадился бы на него. Там слишком много эмоции и движения. В нем легко потеряться. Но, разве такого больше нет во всей Вселенной? И вот, так или эдак, а быть смиренным наблюдателем в Лунной тиши куда больше нравилось мне. И вот куда же делся мой дарованный авантюризм? Побледнел ли перед крупицей созданного величия? Приходиться в этом сознаться. Но вот в ополченном мире разноцветных точек где-то ходит мой космонавт, к которому необъяснимо тянет. Я не должен был упускать такой шанс. Тот странный старик, к которому холодно отнеслись, есть мой единственный друг. Я протянул ему руку, ведя дальше в космос, отрывая от Земли. Там осталось все прежнее и знакомое для него. Он так хотел вернуться, и вернулся. Но случилось это тогда, когда вся жизнь его, унося его окружение нравы, унеслась прочь и растворилась в воздухе. Он прибыл назад домой в незнакомую обитель. И может он уж и сожалеет о своем решении. Действительно, никто о нем не помнит. Не помнят того человека, которого с такими надеждами и возгласами отправляли в черную неизвестность. Вернее, конечно они об этом помнят. Но ракета была отправлена, а назад не вернулась. Кто поверит, что этот хромающий старик – герой самых невероятных внеземных приключений. А ему, наверное, очень хотелось поведать всему миру об этом и получить себе вновь ту славу, с которой он покидал Землю. Но не случилось так. И только двое, или, может еще, один человек в зеркальной Вселенной, знает обо всех наших тайнах. Я не хотел потерять эту историю. Ведь опыт, познанный с космонавтом, не был похож ни на один опыт общения с жителями разных планет. Потому решение само брало меня в руки – достаю лестницу и спускаюсь вниз через земное небо. Спускаюсь в гости к космонавту. Я стряхнул с себя мнимую пыль в странном желании казаться аккуратнее, будто всякий раз с Луны на Землю сходят в смокингах. Фух – я выдохнул, словно дышал, и потянулся в карман. И надо же было полагать, что вытаскивать лестницу самому окажется таким тяжелым делом. Но скоро я смог с ней совладать, и она спокойно себе опиралась на Луну, устремившись вниз. Я постарался прицелиться, как можно точнее. Конец лестницы был как раз у дома космонавта, насколько я мог об этом судить. Когда теперь перекладины на лестнице пустовали, мне более не казалось, что держится она слабо, и с ней может что-то случиться, вроде падения. И я уверенно стал покидать Луну. Я не собирался прощаться с ней надолго, но, все равно, вид уменьшающегося на глазах серого шара, вызывал жалость и немедленное желание сорваться наверх. Первое время своего пути, смотреть возможно было только наверх. Улетали от меня звезды, на глазах превращались в крупицы, и загадочно, помахав на прощанье, убегали дальше. И луна, такая родная и уютная становилась все дальше. Потом переходы в цвете становились все заметнее. Ночь сменялась днем, твори при этом безумные разноцветные вещи. Мне было непонятно, где я нахожусь, и сколько еще осталось идти. Я стал чувствовать, как мои ноги одолевает тяжесть и передвигать их становится все непосильнее. Лестница по краям покрылась непроглядной туманной дымкой. Не было видно Луны наверху и Земли внизу. Так что, я просто шел и шел и шел. В один момент вдруг мое сердце вновь забилось, и я стал дышать. Такое неожиданное и знакомое с недавних пор чувство наполнения жизни. А это значило только то, что я точно уже в пределах Земли. Вокруг небо прояснялось, заполняя пространство ясным светом. Но от дыхания моего стало гораздо хуже. Теперь я стал чувствовать безумную усталость и, что мне не хватает (как смешно!) воздуха. Дышал все глубже и глубже, заставляя сердце биться все чаще. Голова заполнилась давящим смутком, прикрывая мне глаза. Какое-то незнакомое давление обрушилось мне глаза. И я стал падать насильственно в сон, пытаясь сопротивляться. У меня стали дрожать руки, и чувство реальности расплылось, под гонение облаков, что мчались мимо. Пред собой я ясно видел две перекладины, которые все время сменяли друг друга. Но скоро и они растворились в дым, и пальцы мои упрямо разжимались, а ноги дрожали. Мятежная пульсация сбилась с дыханием, и на время я выпал з пространства. Тот час я пробудился от страха и волнения, пуще прежнего ощущая свое человекоподобие. Я рефлекторно ухватился за перекладины, понимая, что едва не упал с лестницы. И это возможное падение жутким эхом дрожало в моем сознании, когда я посмотрел вниз. А внизу были все те же облака из воздушной пены, так манящие меня прилечь. Такие ватные или молочные, они гипнозом тянули мои мысли. Взгляд еще разбегался, и я не был способен нормально оценить происходящее. Я смотрел вниз на свою ногу, а видел четыре. В чудных попытках осознания реальности одной из них, я пробовал положить на нижнюю перекладину их по очереди. Обычно, после нескольких попыток это удавалось. Еще медленнее стал мой путь. И самым ужасным и титаническим показалось мне держать глаза открытыми. Земля, с первых же наших минут, стала одурманивать меня, дав мне жизнь и унеся привычное спокойствие и способности. Куда улетучились и хроническая бессонница и выносливость. Невозможность спать раньше обернулась молящим призывом впасть в сновидение. А привычное восприятие Земли, как чего-то мелкого и во всех отношениях незначимого, стала почему-то огромным расстоянием даже до ее поверхности. Так мой спуск продолжался в неосознанности и жалких колебаниях с мелкими падениями. Но, к счастью, чем ниже я был, тем адекватнее становился мо разум. Наступало прояснение и светлые пятна в окружающем мире. Меньше было облаков, и меня даже стало слепить солнце. Надо же было оказать в еще дальше от него, чтобы начать как-то реагировать на его лучи. Когда понемногу внизу выплыл разноцветные квадраты, что есть земля, я по-настоящему смог почувствовать головную боль и тяжесть ног. Я совсем не мог больше ими двигать, нето не чувствуя их временами, нето, будучи готовым отрезать их вовсе, лишь бы отделаться от их режущей назойливости. Когда становилось совсем невмоготу, я делал передышки, останавливаясь на лестнице, или даже садясь на нее, зависал в воздухе. Между небом и землей. А потом я снова шел, сбиваемый порой птицами. Причем, мне однажды встретился даже самолет – гигантский металлический птах. Я спускался, понемногу обретая самообладание, и тут вдруг до меня донесся оглушительный звук, сметающий преграды на своем пути. Где-то далеко я разглядел мелкую точку, которая стала разово увеличиваться, и в секунду пронеслась в миллиметре от лестницы. Кажется, я даже успел разглядеть лицо обескураженного землянина с газетой в руках. Меня сдуло воздушным потоком, и я еле успел закрепиться одной рукой за лестницу. А попасть на Землю оказалось сложнее, чем я мог предположить. Но это подстегнуло меня идти вперед, а точнее, вниз, еще быстрее.