Рысюхин, ты что, пил?

Глава 12

Болит… А что болит? Да всё болит! Где я, что со мной? Поездка, академия, Бобруйск с дурами, папин знакомый, хутор в лесу. Взрыв! Папа! Туман, Рысюха… Богиня, я видел её! Папка!!! Как же так!.. И почему вокруг так темно? И так больно…

— Темно… Почему?..

— Юрий Викентьевич, вы очнулись⁈ Ну наконец-то! — раздался где-то за головой женский голос. — Не переживайте, у вас на глазах повязка — был ожог глаз паром, но целители уже всё убрали, повязка нужна для защиты глаз. Сейчас придёт доктор и снимет её.

— Что со мной?

— Доктор всё расскажет, — это донеслось уже с некоторого расстояния. Чуть хлопнула дверь, торопливо удаляющиеся шаги. Несколько минут относительной тишины — слышны только неразборчивые обрывки разговоров, скорее всего — из окна, птичий щебет, приглушённый шелест листвы. Шаги обратно, причём мне кажется, или идут несколько человек?

— Ну что же, молодой человек, вы всё же решили вернуться в сей мир и в сознание? Пора бы уже, пора, да.

— Ещё не решил…

— Шутите, да? Это хорошо, что шутите — чувство юмора, знаете ли, один из признаков здравого рассудка.

— Нет…

— Что именно «нет», позвольте спросить?

— Не шучу. Тут больно и темно…

— Ну-ну, батенька, вопрос с темнотой мы сейчас решим, это, простите за каламбур, вообще не вопрос. Посмотрите на мир по-новому, так сказать — глядишь, и укрепитесь в решении в нём задержаться!

Интересно, он такими плоскими шуточками сыплет потому что на самом деле такой, или меня за дурачка держит, или это чтобы меня заболтать и успокоить? Поживём — увидим, как папа говорит. Говорил… Это из повязки какая-то жидкость течёт, или я плачу? Или и то, и другое? Тем временем врачи или санитары закончили свои манипуляции, и доктор сказал:

— Теперь очень осторожно, понемножку открывайте глаза. Они отвыкли от света и вначале может быть больно, пока всё не придёт в норму. Нет-нет, руками пока не шевелите, не надо! Да у вас это и не получится пока что.

Под дробный говорок доктора я приоткрыл глаза, проморгался от набежавших слёз и увидел стоящего около меня мужчину. Надо сказать, он совершенно не соответствовал тому образу, что сложился у меня в голове исходя из голоса. Представлялся такой классический, если можно сказать, доктор — сухенький старичок лет пятидесяти, в полосатых брюках с подтяжками, обязательно в пенсне и с бородкой. Между тем я видел пусть и пожилого — за сорок лет точно — мужчину среднего роста, средней комплекции в тёмном официальном костюме и с густыми, коротко стриженными чёрными волосами с лёгкой проседью.

— Доктор⁈ — Изумление, видимо, так явно прорвалось в моём голосе, что незнакомец слегка усмехнулся.

— Не совсем. Следователь Могилёвского управления четвёртого отделения Жандармерии, Мурлыкин Василий Васильевич. А это мой местный коллега и сопровождающий от уже Минского управления третьего отделения.

Следователь, в котором вот совсем ничего не было от мурлыки и которого вряд ли кому-то захотелось бы назвать «котом Васькой», на редкость не соответствует человек имени, кивнул куда-то вправо от себя. Я чуть повернул голову и увидел второго мужчину в тёмном костюме. Этот был моложе, лет тридцати.

— Подпёсок Евгений Миронович, — представился он. — Присутствую здесь по принципу территориальности и от того, что у вас местом постоянного проживания указана Минская губерния.

Кот и пёс. Или у кого-то нездоровое чувство юмора, или только я такой на голову больной, кто обращает внимание на подобные коллизии. Тем временем Мурлыкин, как явно старший в паре, и не только по возрасту, продолжил:

— Вы Рысюхин Юрий Васильевич?

— Викентьевич! Рысюхин, Юрий.

— Да, всё верно. Извините — небольшая проверка. Вижу, память у вас в порядке?

— А вот этого я бы не стал утверждать так уверенно! — раздался голос доктора, и он вышел в поле моего зрения. Что ж, полосатые штаны на месте, как и борода, но скорее «шкиперская», чем «докторская». А вот насчёт «сухонького старичка» — ничего общего, здоровенный дядька под два метра ростом и чуть ли не метр шириной, как мне с кровати показалось. — Долгая кома и характер ранений, я не про физический уровень сейчас говорю, практически исключают такой вариант. Пробелы и лакуны не то, что возможны — они неизбежны, я вас об этом уже предупреждал и ещё раз напоминаю. Счастье уже, что общей амнезии нет.

Следователи синхронно поморщились — видимо, слова доктора чем-то им не понравились. Причём у старшего гримаса была почти незаметной, в отличие от младшего.

— Да, разумеется, Александр Семёнович, мы помним, хоть вы нам это всего лишь раз пятнадцать до этого сказали! — Мурлыкин слегка «выпустил коготки». — Я именно это и имел в виду — видимое отсутствие признаков общей амнезии.

— Итак, господин Рысюхин, я веду следствие по делу, связанному с обстоятельствами вашего сюда попадания. Вы что-то помните об этом?

— О попадании сюда я не помню вообще ничего — был без сознания, и не знаю даже, где это «здесь». Могу только догадываться, что где-то в Минской губернии, хоть от взрыва пострадал в Могилёвской. А вот сам взрыв вроде бы помню.

— Замечательно! «Здесь», кстати, это Минск, военный госпиталь Северо-Западного военного округа. Хоть Могилёв и был ближе, да и в Бобруйске больница хорошая, но именно тут есть специалисты по тем видам травм, что вы получили. Теперь давайте вспоминать, что привело вас на эту койку.

— Секундочку, а можно ещё один вопрос? Где я — понятно, а какое сегодня число?

— Тридцатое мая, если вас это так интересует, а что?

— Блин. Да уж, тот ещё день рождения получается.

— Кхм… Да… Поздравляю, стало быть. Ладно, для начала — несколько вопросов для протокола, как положено…

Допрашивали меня часа полтора. Коротко уточнили наш маршрут, куда, откуда и зачем мы ехали. Услышав про схватку с крысюками спросили, в какой управе мы это зарегистрировали, на что я честно ответил, что понятия не имею о самой необходимости какой-либо регистрации. Жандармы только кивнули и поставили какую-то отметку в своих бумагах. Очень подробно спрашивали про всё, что касалось хозяина взорвавшейся установки и разговоров с ним — пытались заставить вспомнить всё дословно, но тут увы — часть воспоминаний отсутствовала вообще, например, почти вся дорога от Мезович до хутора, часть была подёрнута туманом, а где-то я вообще не мог сказать, забыл я что-то или не знал никогда — например, представлял ли нам пан Адам кого-то из работников по имени или называл ли имя либо какие-то приметы человека, продавшего ему те самые «особые» травы.

У меня от всего этого голова разболелась так, что начались рвотные позывы, после чего доктор выгнал всех троих жандармов (да, был ещё третий, не представленный мне, который сидел в сторонке и вёл протокол) и со словами «поспите полчасика, станет легче» активировал какой-то амулет.

Очнулся я к обеду. Больничная еда оказалась в чём-то странной, но довольно таки приличной. Странным был суп — щи, но с пшеном, никогда раньше такого не пробовал. А приличным — кусок отварного мяса на второе, с гарниром из отварных же овощей — картошки, морковки и столовых бураков. Есть последние кусками, без соли — то ещё удовольствие, но голод оказался таким, что проглотил и не заметил. Вот компот из сухофруктов был никаким — ни странным, ни «приличным», для последнего ему не хватало сладости и насыщенности. После обеда доктор безапелляционным тоном объявил тихий час, но согласился кратко описать мне моё состояние.

— С одной стороны — типичная, классическая, можно сказать, и обыденная для нашего учреждения сочетанная ударно-компрессионная травма, отягощённая термическим воздействием. Кх-м… Если простым, бытовым языком… Результат близкого взрыва, как есть: контузия мозга и внутренних органов, ушибы, включая ушиб правой почки, трещина в правой лопаточной кости, переломы костей: левой ключицы и левого же плеча, щепка в правом лёгком, ожоги и так, по мелочи. В общем, всё обычно, ничего интересного и ничего серьёзного, если лечить как положено — с эликсирами и амулетами, недели на две работы. Но вот повреждения тонких тел… Тут всё было сурово. Если честно, мы хоть и считаемся специалистами в данной области, но действуем самым примитивным образом: залить силой и ждать, пока само заживёт. Это как если сломанную кость просто зафиксировать и ждать, пока срастётся. Это простейший перелом, ну, скажем, малой лучевой кости будет как бы не месяц срастаться, а потом ещё полгода на восстановление функций. Нет, кое-где так и лечатся, в глухих районах, где нет нормальной медицины, особенно беднота тамошняя и всякие полудикие племена. Мы же такое за два-три дня устраняем. Вот, а с душевными травмами, если не в переносно-лирическом ключе смотреть, а в отношении реальных повреждений тонких тел — увы, мы те самые «полудикие племена», включая докторов наук и академиков. Так что я рад и приятно удивлён, что вы, во-первых, очнулись и во-вторых, в ясном сознании. А дыры в памяти — они будут, это неизбежно, надо смириться и пытаться восстановить их сведениями со стороны.

Доктор встал, отряхивая брюки от невидимых крошек и направился было к двери, но остановился и, повернувшись ко мне в пол оборота, добавил:

— Ах, да! Господам жандармам по каким-то причинам хотелось поскорее с вами поговорить, поэтому лечили интенсивно, по армейским стандартам. Поскольку инициатива их, то переплаты сверх страховки, если таковые будут — за их счёт, за это не волнуйтесь. С почкой, ногой и рукой всё в порядке, сегодня к вечеру снимем фиксирующие конструкты, сможете вставать и ходить, но аккуратно и в меру. Ключицу завтра ещё посмотрю, подумаю. Лёгкое зарастили, но пару недель может быть некоторая одышка, полезно делать дыхательную гимнастику, но опять же — без рекордов и превозмоганий, чтобы не порвать всё обратно. С тонкими телами — надо понаблюдать хотя бы дня три, оценить состояние и прогресс, без этого никаких прогнозов относительно них, а в частности, что касается Дара, давать не могу. Вот теперь всё, спите, вам это необходимо.

Можно будет вставать, значит, можно докупить какой-то еды, а то обед проскочил как-то слишком легко и быстро. Стоп, нужны же деньги!

— Доктор! Ещё минуточку!

— Ну, что ещё, молодой человек?

— А мои документы и личные вещи, не знаете, где и что с ними?

— У старшего санитара узнаете. Насколько я знаю, с вами привезли небольшой тючок, подписанный «вещи, найденные на теле». Всё остальное узнавайте у господ жандармов. А теперь — спать, лучше по-хорошему, а то амулетом усыплю!

Что интересно — никаких плоских шуточек, сомнительных острот и прочих ужимок не было даже близко. Вот и думай, перед кем он так кривлялся — передо мной или перед жандармами?