Рыцарь

Глава 16

Утром в четыре часа Дуглесс тихонько выбралась из дома, намереваясь пройти к фонтану и принять душ. Вчера двое дам обсуждали друг с другом появление мыльной пены в бассейне, и леди Маргарет при этом бросила на Дуглесс всепонимающий взгляд. Покраснев, Дуглесс отвернулась от нее и подумала: а есть ли хоть что-нибудь, происходящее в семействе Стэффорд, о чем леди Маргарет не ведает?

И Дуглесс улыбнулась, вспомнив эту сцену, разумеется, если бы леди Маргарет всерьез полагала, что с ее, Дуглесс, стороны дурно использовать фонтан в качестве душа, она обязательно сообщила бы ей об этом!

Несмотря на то, что было еще довольно темно, Дуглесс тотчас увидела фигурку поджидающей ее Люси. Несчастный одинокий ребенок! – подумала она. Дуглесс уже успела порасспросить окружающих и узнала, что Люси вместе с гувернанткой привезли в Англию, в имение Стэффордов, когда девочке было всего лишь три года. Считалось, что она станет более приличествующей Киту супругой, если хорошенько узнает Англию и еще до замужества получше познакомится с членами семейства Стэффорд.

Но с самого первого дня после приезда сюда Люси леди Холлет, под предлогом того, что дитя переутомилось и заболело из-за переезда через пролив и последовавшей тряски по дорогам Англии, никого к ней не подпускала. А потом, когда Люси подросла и вполне пришла в себя, никто, похоже, уже и не замечал, что рядом проживает этот ребенок.

Примечательной особенностью людей шестнадцатого века, как заметила Дуглесс, было то, что они вовсе не пытались превратить детей в каких-то идолов, как это делают американцы в веке двадцатом. К своему удивлению, Дуглесс обнаружила, что большинство из дам – приближенных леди Маргарет – женщины замужние, и две из них оставили дома маленьких, причем одна женщина ушла в поместье, которое находилось за сотни миль от владений Стэффордов! При этом они вовсе не сходили с ума из-за того, удается им или нет проводить «лучшие в жизни часы» со своими чадами! Как-то раз, за вышиванием – в котором все дамы были необыкновенно искусны, тогда как Дуглесс демонстрировала абсолютно безнадежное тяп-ляпство, – она упомянула о том, что в ее стране многие женщины проводят со своими детьми целые дни напролет: развлекают их, обучают чему-нибудь и, в общем, изо всех сил стараются не уставать от их постоянного присутствия. Сообщение это всех собравшихся дам привело в ужас. Они полагали, что, пока дети не достигнут брачного возраста, их можно попросту не замечать – ведь в конце концов, они и умереть могут запросто, так как души их, пока они не сделались взрослыми, еще не сформировались!

Дуглесс тогда молча продолжила вышивание. Как ей представлялось до этой беседы, родители всегда, в любые времена, должны бы относиться с обожанием к собственным детям! Ей казалось, что матери всегда испытывают необыкновенные душевные терзания, размышляя над тем, достаточно ли они дают своим чадам. Но, оказывается, между шестнадцатым и двадцатым столетиями существуют расхождения, касающиеся не только проблем питания или же политики!

И сейчас, увидев Люси, Дуглесс на расстоянии чувствовала, сколь же одинока эта девочка: ведь она, по сути, незнакомка в доме, где проживает с детских лет!

– Привет! – сказала Дуглесс.

Люси сначала ответила ей широкой улыбкой, но затем лицо ее приняло обычное каменное выражение. И она чопорно произнесла:

– Доброе утро! – Когда же Дуглесс стала снимать с себя одежду, она с любопытством спросила:

– А вы что, опять станете этим заниматься, да?!

– Ну конечно, ежедневно! – ответила ей Дуглесс, ступая в фонтан и свистом давая знать мальчишке, что пора поворачивать колесо. От ледяной воды у Дуглесс прямо-таки перехватило дыхание, но чистота тела стоила, разумеется, кое-каких неудобств!

Пока Дуглесс плескалась в фонтане и мыла шею, Люси смотрела в сторону, но не уходила, и Дуглесс поняла, что ей что-то от нее нужно. А может, ей всего-навсего нужна подруга?!

Вылезши из своего душа-фонтана, Дуглесс насухо вытерлась и, оборачиваясь к Люси, спросила:

– Мы нынче утром собираемся поиграть в шарады. Может, И вы к нам присоединитесь?

– А что, лорд Кристофер тоже там будет? – тотчас поинтересовалась Люси.

– А… – понимающе протянула Дуглесс. – Да нет, я не думаю. Люси как-то враз сникла на своей скамье – будто из пляжного надувного мяча вдруг выпустили воздух.

– Нет, – сказала она. – Я к вам не приду.

Обмотав влажные волосы полотенцем, Дуглесс задумчиво глядела на Люси. Интересно, что можно сделать, чтобы эта пухленькая и не очень-то хорошенькая девочка-подросток сумела обратить на себя внимание такого великолепного парня, как Кит?

– Он только о вас и говорит! – угрюмо проговорила Люси.

– Что? Кит говорит обо мне?! – удивилась Дуглесс и присела рядом с Люси на скамейку. – А когда же вы с ним видитесь?

– Он почти ежедневно навещает меня, – сказала Люси. Да, Кит так именно и должен поступать! – подумала Дуглесс. – Он кажется очень внимательным и добрым.

– Ну, хорошо. Кит говорит обо мне, а вы сами-то с ним о чем разговариваете? – спросила она.

– Ни о чем, – ответила Люси, нервно сжимая лежащие на коленях руки.

– Как ни о чем?! – воскликнула Дуглесс. – Вы, значит, с ним совсем не разговариваете, да? То есть – он к вам ежедневно приходит, а вы, стало быть, просто сидите и молчите, будто нарост какой-то на древесном стволе, так, да?!

– Но леди Холлет говорит, что мне не подобало бы…

– Что? Опять леди Холлет?! Это та великанша-людоедша, что ли?! Да эта старуха настолько страшна собой, что любое зеркало трещинами пойдет, если даже она затылком в него поглядится!

Люси захихикала.

– А знаете, – сказала она, – как-то раз ручной ястреб сел на голову ей, а не своему хозяину. Думаю, по ошибке принял ее за свою подружку!

– Да уж! – засмеялась Дуглесс. – С таким-то шнобелем, как у нее… я лично вполне понимаю, почему он мог ошибиться!

Не выдержав, Люси громко расхохоталась и тут же прикрыла ладошкой рот.

– Мне бы так хотелось быть похожей на вас! – с тоской проговорила она. – Если бы только я могла рассмешить моего Кита… больше ей ничего не нужно было говорить, ибо Дуглесс и так все поняла: ведь «мой Кит» звучало почти так же, как «мой Николас»!

– А может, мы с вами придумаем, как рассмешить Кита! – воскликнула она. – Я как раз собиралась разыграть кое-какие водевильные сценки и хотела привлечь к этому Гонорию, но не исключено, что вы и я могли бы это сделать вместе?!

– Водевиль? Сцены? Но, мне кажется, леди Холлет…

– Послушай, Люси, – сказала Дуглесс и взяла ее руки в свои. – Я усвоила одну вещь, которая, по-моему, никак не меняется, сколько бы времени ни миновало: хочешь завоевать мужчину – борись за него! Ну, что тебе сейчас нужно? Чтобы Кит обратил на тебя внимание! А что тебе для этого требуется? Немножечко больше уверенности в себе! И еще: тебе нужно иметь свои собственные суждения обо всем, а не чьи-то еще! Так что вполне вероятно, что мы кое-какие из этих целей могли бы осуществить, если бы устроили это представление! Кит поймет, что ты уже не маленькая девочка, – а заодно это осознает и леди Холлет! Мы обе, ты и я, еще и повеселимся вволю! Ну, как тебе такое предложение?!

– Я… я не знаю… – промямлила Люси. – Я…

– А что сказал один герцог другому? – перебила ее Дуглесс. Люси растерянно глядела на нее.

– Так вот, он сказал: «там не было никакой леди, там была просто моя жена»!

У Люси от неожиданности даже рот открылся, потом она захихикала.

– А знаешь ли ты, куда садится кенар стоимостью в три сотни фунтов, а? – опять спросила Дуглесс и, выждав паузу, сама же и ответила:

– Да куда только ему заблагорассудится!

Люси рассмеялась – на этот раз еще громче.

– У тебя все получится! – решительно заявила Дуглесс. – Да-да, все непременно получится! Ну, а теперь давай-ка все обдумаем хорошенько! Когда начнем репетировать? И не надо ни на кого оглядываться! Ведь это ты – наследница, помни об этом! И помни, что леди Холлет у тебя в услужении!

К тому времени, когда Дуглесс вернулась в дом, день уже наступил. Она понимала, конечно, что многие из живущих в доме, где не существует никаких секретов, догадываются, чем она занимается каждое утро, но решительно все вежливо воздерживаются от того, чтобы задавать ей прямые вопросы!

Выяснилось, что сегодня утром леди Маргарет слишком занята и не нуждается в новых развлечениях, так что Дуглесс решила побродить по парку, и – это получилось как-то само собой – вскоре занялась тем, что стала рисовать прямо на земле буквы алфавита, обучая трех работавших на кухне детей письму. Лишь к обеду она поняла, что занималась этим довольно долго.

Ни Николас, ни Кит обедать не явились. Дуглесс мысленно дала себе слово, что после трапезы обязательно отыщет Николаса и вновь попытается поговорить с ним. Хорошо, что Кит еще не успел показать Николасу потайную дверцу в Беллвуде, и, насколько она понимает, «несчастье» с Китом еще можно предотвратить!

Улыбаясь, она вышла из-за обеденного стола и согласилась, чтобы Гонория вновь поучила ее делать кружево из кусочка полотна. Сама же Гонория доделывала дивной красоты манжеты, на которых красовалось вышитое имя – «Дуглесс» – в окружении причудливых маленьких птичек и зверюшек.

Склонившись над пяльцами, Дуглесс чувствовала себя умиротворенной: она очень хочет помочь бедняжке Люси, вчера Николас все-таки, кажется, вспомнил кое-что из их жизни в двадцатом столетии! И Дуглесс полюбовалась на кольцо с большим изумрудом на своем пальце. Теперь, когда она хоть как-то расшевелила память Николаса, он наверняка вспомнит что-то еще! Дуглесс была преисполнена решимости сделать то, что ей не удалось во время их первой встречи!

Голова у Николаса болела, и он не слишком твердо стоял на ногах. С тех пор, как минувшей ночью он намеренно не позволил себе спать, никакие туманные образы его более не посещали, однако под утро его вновь стали мучить те же видения. «А что, если ты ошибаешься?» – все спрашивал у него женский голос. Ошибается? Действительно, в чем?! В том, что она – ведьма? Но видения эти – только лишнее тому доказательство!

В раздражении, не замечая испуганного выражения лица рыцаря перед собой, Николас сделал резкий выпад шпагой в его сторону. Обычно, упражняясь в фехтовании, он не бывал напорист, но сегодня, когда голову ломило и в душе поднимался гнев, он испытывал какую-то потребность в агрессии. Он сделал еще несколько подобных же выпадов, потом еще и еще. Рыцарь отскочил от него и в изумлении спросил:

– В чем дело, сэр?

– Ну что, ты намерен сразиться со мною по всем правилам или нет? – с вызовом воскликнул Николас, вновь направляя на противника шпагу. Быть может, если он сильно устанет от фехтования, эта женщина более не будет надоедать ему и он перестанет постоянно видеть и слышать ее!

Николас измотал трех противников, пока полный свежих сил четвертый не одолел его: Николасу следовало бы уклониться влево, а он, наоборот, ушел вправо, и противник острием своей шпаги довольно аккуратно резанул его по левому предплечью почти до самой кости. Николас стоял и смотрел на струящуюся из раны кровь, и внезапно его посетило очередное видение. Нельзя даже сказать, что видение это попросту пришло к нему, ибо он сам как бы участвовал в нем, был внутри него!

Ему чудилось, что он идет пешком рядом с рыжеволосой женщиной, в каком-то очень странном месте. Они остановились перед зданием со множеством окон. Эти окна были такими, каких он не мог представить себе даже во сне: стекла – абсолютно прозрачные, будто их и вовсе не было! Рядом проехал какой-то большой, странного вида механизм на колесах, но его, Николаса, даже этот механизм будто бы совершенно не заинтересовал – он был всецело сосредоточен на разговоре с женщиной, которой объяснял происхождение шрама у себя на предплечье. Он рассказывал ей, что это – след от раны, которую он получил, упражняясь в фехтовании, в тот самый день, когда утонул Кит!

Так же внезапно, как появилось перед ним, это видение пропало, и, вернувшись к действительности, Николас обнаружил, что лежит на земле, над ним склонились люди с озабоченными лицами, и один из них пытается остановить кровь, которая хлещет у него из раны на руке.

Чувствуя, что у него нет времени заботиться о своей ране, Николас распорядился:

– Седлайте двух коней! – Потом добавил тише:

– На одну из лошадей поместите дамское седло!

– Вы что, поедете куда-то? – переспросил один из слуг. – То есть вы хотите сказать, что поскачете куда-то с дамой, но ваша рука…

Николас смерил его ледяным взглядом и сказал:

– Да, одна лошадь – для госпожи Монтгомери, она…

– Но ведь она при езде только и способна на то, чтобы не вывалиться на скаку из седла! – проговорил мужчина с явным презрением в голосе.

– Хватит! – крикнул Николас и, вставая, распорядился:

– Руку мне перевяжи покрепче, чтобы остановить кровь, а потом вели оседлать двух лошадей – пусть па обеих будут мужские седла! И поскорее, – добавил он, – времени терять нельзя! – Голос у него сейчас был тихим, но в нем чувствовалась решимость.

– Может, мне позвать женщину? – предложил другой приближенный.

Но Николас, вытянув руку, пока слуга крепко заматывал порез тряпицей, посмотрел на окна дома и уверенно произнес:

– Не надо, она сама придет!

Склонясь над пяльцами, Дуглесс вместе с другими дамами занималась вышиванием, одновременно прислушиваясь к даме, рассказывавшей какую-то смачную историю о женщине, которая всячески старалась заманить к себе в постель супруга другой женщины. Она довольно внимательно слушала это увлекательное повествование, когда вдруг скорчилась от сильной, жгучей боли: казалось, будто что-то резануло ее по левому предплечью.

Издав болезненный стон, Дуглесс свалилась с табуретки на пол.

– Ой, рука! – громко воскликнула она, обхватывая и поглаживая правой рукой свою левую. – Я чем-то поранила руку! – проговорила она, и глаза ее из-за мучительной боли мгновенно наполнились слезами.

Вскочив с места, Гонория кинулась к Дуглесс и, опустясь перед ней на колени, скомандовала:

– Трите ей руки, не дайте ей потерять сознание! – Выпалив все это, Гонория столь же быстро развязала закрепленный под плечом узелок от рукава Дуглесс и стала стягивать рукав вниз. Заставляя Дуглесс отвести прижатую к груди руку, пока она стаскивала рукав, Гонория тоже морщилась, как от боли. Но вот рукав сняли, и, закатав вверх широкий рукав нижней рубахи, Гонория внимательно осмотрела предплечье Дуглесс.

На нем решительно ничего не было, даже кожа нигде не покраснела!

– Я что-то ничего не вижу! – воскликнула Гонория и внезапно почувствовала страх: ее приставили присматривать за Дуглесс, но женщина эта такая странная! Вот и сэр Николас обвинял ее в том, что она, мол, ведьма! А может, подобная боль и есть проявление ее ведьмаческой природы?!

От боли в руке у Дуглесс потемнело в глазах, но, поглядев на руку, она и сама ничего на ней не обнаружила.

– Такое чувство, – прошептала она, – как если бы кто-то вонзил в нее нож!

Она попробовала помассировать левое предплечье, но почти не чувствовала собственных прикосновений.

– Я не ощущаю пореза! – прошептала она, стараясь не застонать от боли. Столпившиеся вокруг женщины глядели на Дуглесс как-то очень странно, как если бы она была невменяемой.

И внезапно Дуглесс осознала, что слышит внутри себя голос Николаса: они с ним как будто бы лежат в постели, и она прикасается пальцами к шраму на его левом предплечье – к тому самому шраму, который он получил в день, когда утонул Кит!

Мгновенно вскочив, Дуглесс спросила, изо всех сил стараясь не выглядеть безумной:

– А где тут мужчины упражняются в фехтовании? – «Господи Боже ты мой! – молилась она в душе. – Не допусти только, чтобы я пришла слишком поздно!»

Всех дам ее вопрос, по-видимому, только убедил в том, что Дуглесс не в себе, – всех, кроме Гонории, которой поведение Дуглесс уже более не казалось странным и которая тотчас ответила ей:

– Это – на задах дома, за лабиринтом из естественных изгородей, нужно пройти через северо-восточные ворота. Дуглесс лишь кивнула в ответ и, не теряя времени, подхватив юбки, пустилась бегом, мысленно благодаря Господа за эти фижмы, удерживавшие подол платья на достаточно большом расстоянии от ног. Пробегая через холл, она сбила с ног какого-то мужчину и, когда тот рухнул на пол, попросту переступила через него. Женщина на кухне пыталась что-то снять с высоко подвешенной полки, и Дуглесс, пригнувшись, но не замедляя бега, проскочила у нее под руками. Затем на ее пути оказалась целая баррикада снятых с телеги бочек, и Дуглесс принялась скакать через них, так, прыгая, она миновала пять бочек, одну за другой, и выглядела при этом как обряженный в причудливый наряд участник бега с препятствиями на какой-нибудь из олимпийских игр! На задах лабиринта из зеленых изгородей она наткнулась на леди Маргарет, но пронеслась мимо, даже не попытавшись остановиться и заговорить с нею. Ворота в стене за кустами естественных изгородей оказались притворенными, и тогда она с силой саданула по створкам ногой и настежь их распахнула.

Оказавшись за пределами парка, она помчалась так быстро, как только могла.

Николас уже восседал на лошади. Одна рука у него была обмотана окровавленной тряпкой.

– Кит! – вскричала Дуглесс еще на бегу. – Мы должны спасти Кита!

Дуглесс опомниться не успела, потому что слуга подхватил ее на руки и закинул на спину лошади. О чудо, спасибо всем святым на свете – седло на этот раз было мужским! Дуглесс сунула ноги в стремена, ухватилась за поводья и глянула на Николаса.

– За мной! Поскакали! – воскликнул тот и, пришпоривая лошадь, устремился вперед.

Встречный ветер порошил пылью в глаза, и рука у нее все еще пыла, но теперь внимание Дуглесс было приковано лишь к тому, чтобы не отстать от Николаса. За ними поспешали еще трое всадников, старавшихся держаться вровень с Николасом и Дуглесс.

Они скакали через вспаханные поля, через какие-то огороды с капустой и репой на грядках. Мчались мимо грязных крестьян, по их жалким угодьям, и впервые за все это время Дуглесс не думала о необходимости равенства, хотя копыта лошадей, на которых гнали вперед она и ее спутники, начисто сметали посевы и даже разрушили вчистую парочку навесов на пути. Затем они въехали в лес, и ветви деревьев свисали над самыми их головами. Дуглесс пригнулась, прижавшись к шее лошади, и та продолжала нестись вперед. Вот Николас, съехав с дороги, устремился куда-то прямо через лес. Под деревьями было совершенно чисто – никаких гниющих бревен или чего-либо подобного, ибо даже коряги использовались жителями на топливо, так что, если не считать свешивавшихся древесных ветвей, путь был свободен.

Ей как-то и в голову не пришло расспрашивать Николаса, откуда тот знает, где Кит, но она была уверена, что он это знает! Так же, как знал, когда поранил руку, что она непременно придет.

Они пронеслись сквозь деревья к какой-то полянке, и перед ними блеснула гладь красивого, питаемого ручьями лесного озера, со всех сторон окруженного еще более густым лесом. Николас на скаку спрыгнул с лошади, Дуглесс последовала его примеру и при этом порвала тяжелую длинную юбку, зацепившуюся за седло.

Она подбежала к озеру, и кровь застыла у нее в жилах: трое мужчин извлекали из воды обнаженное, на вид безжизненное тело Кита. Лицом он был повернут вниз, длинные темные волосы свешивались на плечи, а шея казалась какой-то слабой, такой, какая бывает у мертвых.

Николас в отчаянии смотрел на брата.

– О нет! – вскричал он наконец. И опять повторил:

– О нет же! Нет!

Обойдя Николаса, Дуглесс подбежала к мужчинам, державшим Кита.

– Кладите его сюда! Ничком, на живот! – приказала она.

Слуги Кита в нерешительности замешкались.

– Слушайтесь ее! – прикрикнул на них Николас. Дуглесс тотчас приступила к делу, применив новейшие приемы, позволявшие извлечь воду из легких. Усевшись на Кита верхом, она сдавила ему ногами легкие, а руками стала поднимать его сведенные руки, прижимая их к своей груди, чтобы загнать внутрь легких Кита воздух. Раз, второй, третий – безрезультатно!

– Молитесь! – приказала она окружавшим ее мужчинам. – Мне нужна любая, какую только можно оказать, помощь, молитесь же, чтобы свершилось чудо!

И мужчины стали на колени, опустив головы и сжав руки перед грудью.

Николас тоже встал на колени рядом с недвижным телом Кита, положил ладони обеих рук на мокрые волосы брата. Голова его была опущена, глаза плотно закрыты.

Дуглесс же продолжала начатое: вперед – назад, вперед – назад!

– Ну, пожалуйста, Кит! – молила она. – Пожалуйста, оживи! И когда она уже почти потеряла надежду. Кит вдруг кашлянул.

Николас поднял голову и поглядел на Дуглесс, которая все продолжала поднимать и опускать сведенные руки Кита, проводя ими по его спине.

Кит кашлянул еще раз, потом еще и наконец зашелся в приступе рвоты – из легких его полилась вода.

Скатившись с Кита, Дуглесс закрыла лицо руками и разразилась слезами.

Пока брат извергал из себя воду, Николас придерживал его за плечи. Один из рыцарей прикрыл своим плащом обнаженный торс Кита, а остальные мужчины стояли и смотрели на Дуглесс. Волосы у нее растрепались и рассыпались по плечам, платье было порвано, она где-то потеряла туфлю, на одном рукаве была кровь – кровь из руки Николаса, другой вообще отсутствовал.

Наконец Кит перестал кашлять и откинулся назад, прислонившись спиною к брату. Потом он изумленно поглядел на руку Николаса, крепко прижатую к его груди, – с руки на голую мокрую грудь Кита падали капли крови. Затем Кит посмотрел на своих шестерых спутников, которые уставились на женщину из рода Монтгомери – та, прикрыв лицо ладонями, тихо плакала.

– Ничего себе, отличный способ отмечать возвращение человека с того света! – нашел в себе силы пошутить Кит. – Мой братец поливает меня кровью, а хорошенькая женщина продолжает лить по мне слезы! Тут что, никто не рад тому, что я жив, а?!

Пропустив эту шутку мимо ушей, Николас все же обнял Кита покрепче. Дуглесс же, вытирая слезы, шмыгнула носом. Один из рыцарей подал ей носовой платок.

– Благодарю вас! – пробормотала она и громко высморкалась.

– Эта девушка спасла вам жизнь! – воскликнул один из рыцарей, и в голосе его был благоговейный страх. – Это – просто чудо! – добавил он.

– Ведовство! – пробормотал себе под нос другой рыцарь.

– Ну-ка, еще разок назови ее ведьмой, и тебе конец – даже произнести это слово не успеешь! – пригрозил Николас, глядя ему прямо в глаза.

Рыцари хорошо знали, что Николас как скажет, так и делает!

Дуглесс тоже посмотрела на него и поняла, что ненависть его к ней прошла и что теперь, наверное, он станет ее слушать. Высморкавшись еще разок, она хотела подняться с земли, но споткнулась, и тут же один из рыцарей помог ей встать. Все они глядели на нее так, как если бы она была то ли святой, то ли демоницей!

– Господи Боже мой! – воскликнула она. – Да кончайте же таращиться на меня! В моей стране это – самая заурядная вещь: воды у нас полно, и народ только и делает, что тонет! Право же, никакое это не чудо!

К собственному облегчению, она почувствовала, что мужчины поверили ей, главным образом потому, вероятно, что им очень уж хотелось поверить!

– Ну, хватит! Вместо того, чтобы толкаться тут без толку, занялись бы делом! – воскликнула она. – Бедняга Кит, должно быть, совсем закоченел! А у тебя, Николас, не рука, а какая-то кровавая масса! Вы двое, помогите-ка Киту, а вы посмотрите, нет ли каких-нибудь чистых тряпок, чтобы перевязать Николасу руку! И еще кому-то нужно пройти к лошадям – посмотреть, живы ли они после такой гонки! Ну, ступайте же! И побыстрее!

Во все времена за женщинами все же оставалось то преимущество, что маленькие мальчики, прятавшиеся где-то глубоко, в самых недрах душ взрослых мужчин, неизменно сохраняли в себе память о тех далеких днях, когда женщины были всесильны! Так что рыцари, сталкиваясь друг с другом, бегом кинулись исполнять ее распоряжения.

– Скажи-ка, брат, – радостно прокомментировал все это Кит, – не проницательного ли человека ты в данный момент поддерживаешь, а?! – Николас не отвечал и только продолжал крепко прижимать к себе брата, как если бы опасался, что стоит только отпустить его, и Кит тотчас же умрет вновь! – Не принесешь ли мои одежды? – тихо сказал Кит Николасу и замотал головой, когда к его одеждам, грудой наваленным на берегу, направилась Дуглесс.

Медленно разжав объятия, Николас отпустил брата и сделал попытку встать, но ноги плохо держали его, ослабевшего из-за потери крови, из-за сумасшедшей скачки, от страха за жизнь Кита. Отойдя в сторонку, Дуглесс смотрела, как Николас медленно шагает к берегу, берет в охапку одежды Кита и возвращается с ними.

Кит принял у него из рук одежды со столь торжественным видом, как принимает король корону при помазании на царство, а потом, ухмыляясь, сказал:

– Да присядь же ты, братишка!

Николаса качнуло назад, и Дуглесс, подхватив его под мышки, отвела в сторону и усадила на траву, а затем и сама уселась рядом. Обернувшись к ней, Николас положил голову ей на колени.

– Ну вот, теперь-то мой брат более походит на Николаса, которого я знаю! – засмеялся Кит и поглядел в сторону поляны, на которой появились сопровождающие.

Глядя в глаза Николасу, Дуглесс перебирала его мокрые от пота темные кудри. Наконец-то, после долгого-долгого перерыва, к ней вернулся ее Николас! Человек, которого она любила и которого потеряла, теперь вновь был с ней!

– Ну что, опять тебе лук в глаза попал, да? – спросил ее Николас, и от этих его таких до боли знакомых слов на глаза Дуглесс и впрямь навернулись слезы.

– Это просто ветер! – пробормотала она. – Ветер, и ничего более! – И, улыбаясь ему, добавила:

– Дай-ка, я посмотрю твою руку: хочу поглядеть, что ты там с нею сделал!

Он послушно протянул к ней руку, и у нее даже в животе заныло. Вся повязка на руке Николаса пропиталась кровью и превратилась в корку, так же, как и рукав его сорочки поверх повязки.

– Сильно болит? – спросила она.

– Да ничего, надеюсь, руку я не потеряю. Пиявки…

– Вот еще, не хватало лишь пиявок! – воскликнула Дуглесс. – Ты же не можешь позволить себе еще потерю крови! – Тут она поглядела в сторону Кита и увидела, что тот уже одет и двое сопровождающих, поддерживая под руки своего пошатывающегося от слабости господина, ведут его к лошади.

– Давай, Николас, поднимайся! – воскликнула она. – Мы сейчас поедем домой и займемся твоей рукой!

– Не-а! – ответил он, – Я хочу, чтобы мы остались тут, вдвоем!

И взгляд его был таким нежным, таким исполненным желания, таким потаенно-эротичным и предвещал столько счастья, если только она согласится остаться!

– Нет, – проговорила она, помимо воли склоняясь над ним для поцелуя.

– Это женское «нет» так приятно слышать, – тихо отозвался Николас и потянулся рукой к ее волосам, ероша их. Однако губы их так и не сомкнулись!

– Нет, не надо! – твердо сказала Дуглесс. – Вставай! Да, Николас, я не шучу: давай, поднимайся! Ты не должен убаюкивать меня тут всякими нежными разговорами и позволять себе делать все, что заблагорассудится, иначе у тебя начнется гангрена! Нет, мы должны вернуться домой, промыть рану, и пусть Гонория хорошенько зашьет ее!

– Гонория? – удивленно переспросил он.

– Ну да, она у вас в доме шьет лучше, чем кто-либо другой!

– Что ж, рука у меня, и вправду, немного болит, – нахмурившись, проговорил он, а затем медленно и неохотно поднял голову с ее колен. Он стал уже вставать, но в тот момент, когда лицо его оказалось вровень с ее лицом, изловчился и быстро, ласково поцеловал ее в губы.

Медленно-медленно они тронулись в обратный путь, к дому Стэффордов, и Дуглесс по мере приближения к нему все старалась усесться в седле попрямее и хоть как-то привести в порядок одежду. Но ее платье было порвано, запачкано кровью и вымазано в грязи, так что починить его уже не представлялось возможным. Да еще и свою маленькую шапочку для волос, украшенную жемчужинками, она, видно, потеряла! А когда они подъехали еще ближе, Дуглесс вдруг вспомнила, как промчалась мимо леди Маргарет, даже не заговорив с нею, да еще прямо у нее под носом ногою распахнула ворота! И вот теперь она, Дуглесс, явится туда, и вид у нее будет совсем как у уличной девки, и на лошади она едет, раскинув обе ноги в мужском седле, и юбки у нее задраны чуть ли не до самых манжет!

– Знаешь, мне кажется, что я сейчас не могу показаться на глаза твоей матери, – сказала Дуглесс Николасу.

Тот удивленно поглядел на нее, но тотчас отвернулся, ибо увидел дом. Один из рыцарей прискакал туда раньше их, и всем уже стало известно о том, что Кит чуть не погиб. Леди Маргарет со всеми своими дамами дожидалась их, желая поприветствовать. Дуглесс сглотнула подступивший к горлу комок.

Едва только Кит ступил на землю с коня, леди Маргарет кинулась к нему, заключила в объятия, а затем обернулась к Дуглесс.

– Прошу прощения, миледи, за мой вид! – воскликнула Дуглесс. – Я…

Но леди Маргарет, взяв в обе свои ладони лицо Дуглесс И целуя ее в обе щеки, проговорила в ответ:

– Для меня вы – самая прекрасная!

И Дуглесс почувствовала, что краснеет – и от смущения, и от удовольствия сразу!

Затем леди Маргарет, оборотившись к Николасу, бросила один только взгляд на его руку и громко распорядилась:

– Пиявок сюда!

Становясь между матерью и сыном, Дуглесс сказала шепотом:

– О, миледи, пожалуйста, не могла бы я сама осмотреть его руку? Ну, пожалуйста, дозвольте мне! Гонория мне поможет! В некотором смятении, леди Маргарет спросила:

– А что, у вас и для лечения ран есть таблетки?

– Нет, – ответила Дуглесс, – только мыло, вода и еще дезинфицирующее средство. Ну, пожалуйста, разрешите мне позаботиться о нем!

Леди Маргарет через плечо Дуглесс поглядела на Николаса, потом согласно кивнула. Затем, уже наверху, в спальне Николаса, Дуглесс составила для Гонории целый список необходимых ей вещей:

– Мне понадобится кусок мыла – самого плотного, самого едкого из всех, какие тут у вас есть, такого, в котором присутствует щелок, – быстро-быстро говорила она. – Еще нужен чайник, чтобы вскипятить воду, серебряные иголки, белая шелковая нить, кусочек пчелиного воска и моя дорожная сумка с колесиками, а также – полотно, самое чистое, самое белое, какое только найдется в доме! – И сразу трое горничных кинулись исполнять распоряжения Дуглесс.

Оставшись наедине с Николасом, она заставила его опустить руку с заскорузлой повязкой в продолговатую латунную кастрюлю, наполненную чистой водой. Николас был раздет до пояса, и, хотя Дуглесс старалась изо всех сил не отвлекаться от дела, она не могла не чувствовать на себе взгляда его горящих глаз.

– Расскажи мне, пожалуйста, кем мы были когда-то друг для друга! – попросил он.

Ставя чайник с водой в камин, Дуглесс ответила:

– Ты являлся ко мне в мою эпоху. – Он приготовился слушать, но она вдруг почувствовала, что ей почему-то не хочется говорить об этом. Тот Николас, который обвинял ее в ведовстве, не имел власти над нею, но этот Николас, глядящий, на нее горящими глазами, смущал ее, заставляя даже Пальцы на ногах поджимать!

Приблизясь к нему, Дуглесс увидела, что кровавая корка немного размягчилась на повязке. Положив его руку поперек кастрюли, она достала маленькие ножницы для шитья и принялась разрезать отвердевшую повязку.

– Были ли мы любовниками тогда? – тихо спросил он. У Дуглесс даже дыхание перехватило.

– Если ты не станешь сидеть спокойно, я ничего не сумею сделать! – воскликнула она.

– А я и не двигался, – ответил он, – это ты сама! – И, задержав на ней взгляд, спросил:

– И долго мы были вместе? А сильно любили друг друга?

– Ох, Николас! – воскликнула она и почувствовала, что глаза ее вновь наполняются слезами. – Все было вовсе не так! Ты явился ко мне с некоей целью! Тебя обвинили в измене, а в моем времени ты появился потому, что нашлись бумаги леди Маргарет. И мы с тобой пытались выяснить, кто же предал тебя.

Она принялась тихонечко снимать засохшие на ране полоски материи.

– Ну и что же? Выяснили мы с тобой истину? – спросил он.

– Нет, – тихо ответила она, – не сумели! Уже позже, после того, как ты вернулся в прошлое, мне удалось установить истину, но это случилось, когда… – она поглядела ему в глаза, -…когда тебя уже казнили!

Выражение лица у Николаса постепенно менялось, исчезла маска сексуальной озабоченности. Да, отныне он уже не может не считаться с этой женщиной! Она знала и о слугах в кладовке, прятавшихся там, пока они с Арабеллой развлекались на столе! Знала все про Кита! И даже сейчас, едва подумав о том, сколь близок он был к тому, чтобы потерять Кита навеки, Николас почувствовал, как сердце молотом заколотилось в груди: ведь не окажись эта женщина там, Кит наверняка был бы мертв! И все из-за него, Николаса. Да, верно, – это его и только его вина, потому что, когда Дуглесс спросила его о потайной дверце в Беллвуде, он ведь ей солгал! Она же загодя сообщила ему, что Кит должен был показать ему эту дверцу за неделю до гибели, но он, Николас, тогда не слушал ее! Его ревность едва не стоила брату жизни!

Откинувшись на подушки, Николас спросил:

– Ну, а что еще ты знаешь?

Она уже открыла было рот, чтобы рассказать о Летиции, но подумала, что еще не время – Николас еще не полностью ей доверяет. Она же помнит, что он любил Летицию, даже стремился поскорее покинуть двадцатое столетие – и от нее, от Дуглесс, тоже уйти! – чтобы вернуться к дражайшей своей супруге! Да, потребуется время, прежде чем он станет настолько верить ей, что она сможет рассказать ему и о Летиции. Но с этим можно подождать, не то что в случае с Китом!

– Я потом скажу, сначала нужно посмотреть, что у тебя с рукой.

И она продолжала потихоньку снимать с его раны кусочки прилипшей повязки, пока наконец ее глазам не предстал очень глубокий порез на руке. Прежде ей никогда не приходилось иметь дело с кровоточащими ранами, но годы работы В начальной школе приучили ее к необходимости спокойно относиться к таким вещам, как выбитые зубы, ссадины, из которых сочится кровь, и даже переломанные конечности, и При этом, ради спокойствия ребенка, не выказывать волнения. Она понимала, что для лечения такой раны, как у Николаса, требуется помощь врача, но вместе с тем прекрасно знала и то, что она – лучшая из тех, кто здесь есть.

В спальню вернулись Гонория с горничной. Они принесли все, что просила Дуглесс, и она тотчас включила их в работу. Гонория запретила задавать Дуглесс дополнительные вопросы по поводу того, что именно та приказывает им делать. Все четверо женщин сняли верхние рукава платьев, потом закатали до локтей рукава нижних, полотняных рубах, и Дуглесс заставила их тщательно вымыть-выскоблить руки и ногти. Иголки и шелковые нитки она прокипятила.

Из болеутоляющих в сумке у нее были только таблетки «либракс», которые она принимала, когда бывала чем-то взволнована, для того чтобы успокоить боли в желудке. Хорошо бы, конечно, иметь при себе ее добрый старый «валиум», но его, к сожалению, не было! Она заставила Николаса проглотить сразу две таблетки «либракс» в качестве снотворного.

Не прошло и нескольких минут, как он погрузился в сон.

Когда все было продезинфицировано, насколько это возможно в подобных условиях, Дуглесс попросила Гонорию зашить Николасу руку. Гонория залилась краской, но Дуглесс настаивала потому, что стежки Гонории были ровными и аккуратными.

Дуглесс не очень-то знала, правильно ли она поступает, но Гонории она велела зашить рану двумя рядами стежков. Внутренний шов, вероятно, навсегда останется в руке Николаса, но, поскольку отец Дуглесс еще со времен Второй мировой войны носил в ноге стальной осколок, она полагала, что с вшитой шелковой ниткой в руке Николас вполне сможет существовать. Она пальцами стягивала края раны, пока Гонория ее зашивала.

Когда наконец рану на руке Николаса зашили, Дуглесс перевязала ее куском чистого полотна. Она сказала горничным, что перед тем, как использовать полотняную тряпку для перевязки на следующий день, они должны прокипятить ее, а дотрагиваться до нее должны чистыми, очень-очень чистыми руками. Гонория обещала приглядеть за этим.

Затем Дуглесс отпустила всех женщин и, усевшись в кресло возле камина, стала ждать. Если у Николаса начнется лихорадка, придется дать ему аспирин, потому что пенициллина и вообще никаких антибиотиков у нее нет. Впрочем, не следует волноваться, – говорила она себе, – ведь будущее Николаса ей хорошо известно. Но, с другой стороны, сегодня она уже изменила ход истории, и ежели Кит не умер, то, вполне возможно, умрет Николас! А что, если она, вернувшись к себе в двадцатый век, узнает, что Кит дожил до преклонных лет, а его младший брат скончался из-за пореза на руке?! Начиная с сегодняшнего дня движение истории – или, в данном случае, будущее – должно оказаться совсем иным!

Она задремала в кресле, когда дверь вдруг открылась и в комнату вошла Гонория, неся в руках роскошное бархатное платье – густо-густо-лилового цвета, оттенком напоминающее кожицу баклажана, с широкими, до полу рукавами, опушенными мягким белым мехом горностая и маленькими черными хвостиками, вшитыми по бокам.

– Леди Маргарет посылает это вам, – сказала Гонория шепотом, чтобы не разбудить Николаса. – Его еще нужно будет подогнать под вашу фигуру, но я подумала, что вы, может быть, уже сейчас захотели бы посмотреть на него.

Приняв платье из рук Гонории, Дуглесс коснулась пальцами мягкого бархата. Материя ничуть не напоминала синтетический бархат двадцатого века или же тяжелый бархат, изготовленный из хлопковых нитей; этот был сделан на основе шелка и переливался так, как переливается один лишь шелк!

– А как там Кит? – тоже шепотом спросила Дуглесс.

– Сейчас он спит, – ответила Гонория, – А еще он говорил, что кто-то пытался убить его: проплыл под водой, схватил его за ногу и стал тянуть вниз.

Дуглесс отвернулась в сторону: в записках леди Маргарет, найденных в той стене, ясно говорилось что Кит вовсе не случайно утонул в озере, а его убили! Леди Маргарет была в этом уверена!

– Если 6 не вы с вашим знанием, как вернуть его из мира мертвых! – прошептала Гонория.

– Никого я не возвращала ни из какого мира мертвых! – взорвалась Дуглесс. – И не было в этом ни магии, ни ведовства!

Пристально поглядев на нее, Гонория спросила:

– А рука у вас не болит? С ней все в порядке?

– Сейчас в общем-то все хорошо, хотя еще чувствуется некоторая боль, – ответила Дуглесс. – Она… – хотела было продолжить Дуглесс и умолкла, встретившись взглядом с Гонорией. Кто знает, а может, что-то магическое в этом есть?! Ее перебросили в прошлое, и, когда Николас поранил руку, она тотчас почувствовала его боль!

– Вам надо бы сейчас отдохнуть, – сказала Гонория. – И переодеться!

– Нет, я должна побыть с ним, – отозвалась Дуглесс, взглянув на спящего Николаса. – Вдруг он проснется. У него может начаться лихорадка, и рисковать я не хочу! Как по-вашему, леди Маргарет не станет возражать, если я останусь здесь?

– Ну, я полагаю, что после того, что вы сделали, если б вам вздумалось попросить половину владений Стэффордов, леди Маргарет и то не стала бы возражать! – ответила, улыбаясь, Гонория.

– Да нет, я просто хочу, чтобы Николас был в полном порядке! – также с улыбкой ответила Дуглесс.

– Ладно, пойду принесу ваш халат, – сказала Гонория и вышла.

Часом позже Дуглесс, уже успевшая сбросить с себя порванное и грязное платье и снять стальной корсет, нарядившись в красивый новый халат из рубиново-красной парчи, сидела у камина, наслаждаясь теплом. Каждые несколько минут она прикладывала руку ко лбу Николаса. Лоб не был горячим, и, по всей вероятности, температура если и повысилась, то не более чем на несколько десятых градуса.