Рыцари Старой Республики: Я, Реван [СИ]

68.

Затем мы, конечно, задохнулись, замёрзли и умерли, я загрузился с последнего автосохранения…

Ха! Поверили? Зря.

Хотя, если честно, проскользнула у меня такая мысль. В тот последний момент, перед самой гибелью. Мол, сейчас, раз, и всё закончится, всё закончится, закончится…

Но ведь я держал в руках девушку своей мечты. И целовал её в губы, пусть пока и плотно сжатые. Ни одна история не имеет права заканчиваться на такой сладостной и щемящей ноте, даже если все остальные ноты в гремящей вокруг какофонии сплошь трагичные и безысходные.

Губы Бастилы дрогнули. И, уступая моему натиску, начали раскрываться. Медленно, сперва почти неохотно.

А уже через пару секунд мы с джедайкой целовались взахлёб и взасос. Вцепившись друг в друга так, словно оставались последними людьми в мире.

В каком-то смысле так оно и было. Помню, я даже подумал, что умер. И всё вокруг – только лишь предсмертный бред.

Но Бастила обмякла в моих объятиях, поцелуй длился и длился… а воздух в наших лёгких никак не заканчивался. И кровь у меня не закипала от нехватки давления, и глаза не лопались. И жуткий космический холод почему-то никак не желал ощущаться. Я стоял зажмурившись, дышал, жил. Только пониженная гравитация отдавалась в затылок и виски густыми толчками крови.

Я раскрыл глаз. Пока только один, правый. Левый открывать было немного страшно, потому что заострившийся от переживаний нос Бастилы… короче, я раскрыл глаз. И скосил его. И увидел зрачок. Расширенный от изумления и, надеюсь, возбуждения.

Ужасно жаль было разрывать поцелуй, но необходимость прояснить обстановку пересилила. Продолжая держать девушку в объятиях, я немного отстранился от неё.

Бастила как Бастила. Лёгкий румянец, несмотря на полопавшиеся сосудики кожи. Карие глаза, одновременно испуганные и сердитые, удивительно. Растрёпанные каштановые волосы. Губы… распухшие. Когда это я успел так перестараться…

Джедайка не пыталась разомкнуть объятий, но что-то в её взгляде намекало на необходимость решения более актуальных задач. Я, как мог, огляделся по сторонам.

Мы по-прежнему стояли в выемке обшивки, как в неглубоком окопе. Ни «Варяга», ни «Ла Фудра», ни следов плёнки, защищавшей нас от вакуума… ничего. Голая поверхность звездолёта. Я не очень разбирался в архитектуре капитальных кораблей, но понимал, что мы находимся на тыльной стороне мостика. Насколько я помнил, длина «Левиафана» составляла около шестисот метров… да, пропорции вроде верные.

Осмотр, сопоставление размеров, даже сами рассуждения давались мне сейчас поразительно легко, словно флагман Малака, условно превратившись в «землю», лишился своего грозного флёра: ну, линкор, ну, звездолёт… дело житейское. И плиты как плиты, кое-где даже неровно подогнанные. В общем, чувства были странные, смешанные. Наверное, примерно так блохи относятся к своей собаке.

Я поднял взгляд к звёздам.

В рисунке созвездий, конечно, не было ничего знакомого. Звёзды теснились на здешнем угольно-чёрном небе, вне атмосферы сияли ярко и остро, настолько остро, что задержав на одной из них взгляд, я быстро почувствовал боль в глазах.

Системной звезды, Хорусета, видно не было. Очевидно, её закрывал Коррибан, над тёмной стороной которого мы сейчас и находились. Я огляделся в поисках планеты, но с этой точки мог видеть только мостик и вентральную структуру «Левиафана». Небесные тела рукотворного и искусственного происхождения скрывали друг друга, как гигантская матрёшка, и в этот удивительный момент, обнимая любимую девушку посреди бесконечного океана пустоты, я как-то особенно пронзительно ощутил себя русским.

Бастила вздрогнула в моих руках, и я опомнился:

– Холодно? Что такое?

– О нет, – покачала она головой. – Нет… совсем не холодно. – и тут же будто сама спохватилась: – А тебе?

Если честно, мне-то как раз было зябко, но момент подвернулся просто до ужаса романтичный…

– Мне тепло, – сказал я. – Ведь ты рядом.

Она улыбнулась, светло и мимолётно, словно каждый день слышала от меня нечто подобное и успела привыкнуть всем сердцем, но сейчас думала совсем об ином.

– Контроль Дыхания, – сказала девушка, оглядываясь по сторонам. – И Силовой Барьер…

– Что?

– О, когда мы…

– Стой! – воскликнул я, радуясь возможности угадать по-настоящему хоть что-то, связанной с Силой. – Ты хочешь сказать, что поставила барьер? Когда начало срывать «колокол», ты медитировала, да? Это ты нас сейчас спасаешь!

– Да… – протянула она, отстраняясь чуть дальше. – Мда. Нет, Мак. Никого я не спасаю. То есть…

– Бастила, – сказал я с удивительным для себя самого терпением. Отчётливо понимая, что растерянное мычание девушки вызвано вовсе не обстоятельствами нашего «кораблекрушения»: что для неё, человека галактической цивилизации, какие-то там шестисотметровые космические линкоры или какие-то там звёзды! Нет. Девушка растерялась, как и положено всякой нормальной девушке: от первого поцелуя. Моего поцелуя. Это чувство грело душу, я и сам был растроган, а потому мягок. – Бастила, – сказал я. – Не хочу тебя нервировать, но мы стоим в открытом космосе. Причём снаружи корабля. Я никуда не денусь, честно. Даже если захочу… но я не захочу. Объясни толком, что ты делала перед тем, как всё вот это началось.

– Что «это»? – сказала джедайка, очаровательно розовея щеками и явно пытаясь выиграть время.

– «Нет страстей», – напомнил я, ещё немножко выпуская её из объятий. – Итак: Контроль Дыхания?…

Удивительно: полчаса назад я не смог бы представить себе подобную сцену, а сейчас всё происходящее казалось чуть ли не обыденным. Мы так и стояли в выемке, держались за руки и разговаривали. Миленький военный советик, только в открытом космосе.

Бастила действительно медитировала «на ходу», перед тем, как мы лишились атмосферы. Прежде всего она всё-таки задействовала Боевую Медитацию: хотела помочь своим и помешать чужим. Я по-прежнему чувствовал ярость Малака и не сомневался, что Тёмный лорд успел засечь уникальное умение девушки.

А вот экипаж «Варяга» почти не ощущался. Ну да, «для Силы нет расстояний»… и всё же было ясно, что наш кораблик благополучно ушёл в гипер и сейчас находится где-то очень далеко.

Мы остались совсем одни. Где-то по краям сознания и видимой полусферы космоса витали истребители ситхов, за надёжной бронёй мостика бесновался Малак… А мы остались одни.

Непонятно как живые.

Про такую джедайскую технику, как Контроль Дыхания, я знал из продолжения игры, Силовой Барьер тоже где-то встречался… Теоретически, вполне можно было представить, как сочетание этих техник позволяет заменить скафандр.

Проблема заключалась в том, что я-то ничем подобным не владел. А Бастила клялась и божилась, что эту свою Силу на меня не распространяла: сперва, оставшись без маски, не подумала, а потом… я и так как-то выжил.

Ну да, перепугалась она за меня. Крепко перепугалась. Но этот факт, хоть и более чем приятный, ничего не объяснял.

Мы объединили усилия и осторожно, стараясь не встревожить Силу, пощупали пространство вокруг.

Нас определённо окружала некоторая область с воздухом и относительным теплом. Объяснить происходящее Бастила не сумела, я – тем более.

– Видимо, ты как-то спроецировал мой Тутаминис… – произнесла джедайка, кутаясь в плащ.

Довольно беспомощно произнесла: то ли от неуверенности в гипотезе, то ли от холода. Несмотря на чудеса Силы, корпус «Левиафана» всё же понемногу вытягивал тепло, и я отдал девушке свою хламиду. А теперь и сам начал замерзать.

– Подвинься, – сказал я, подсаживаясь на край окопа, под бок к джедайке.

Она поделилась краем плаща. Невозможный в вакууме, но явно слышимый ухом визг истребителей понемногу стихал, мир становился уютней. Мы как-то непроизвольно обнялись, и замерли, тесно прижавшись друг к другу, как котята на завалинке.

Каштановые локоны были подобраны и заколоты шпилькой. Я потянулся, втянул запах волос. Он был свежим и чистым, вопреки ожиданиям и опасениям.

– Что ты делаешь? – спросила Бастила, не предпринимая попытки отстраниться.

– Я знаю, почему мы живы, – прошептал я в её доверчивое розовое ухо.

– Что?!

Я мягко придержал девушку за плечи, не давая развернуться. И так же кротко сказал:

– Мы с тобой связаны, Бастила. А для Тёмной Стороны нет ничего страшнее настоящей любви.

Эту фразу я придумал уже очень давно, собирался использовать в обольстительных целях, но как-то всё не собрался. Теперь вот пригодилась… Девушка вздрогнула и заворожённо замерла.

В тот же миг я почувствовал глубокий стыд. А затем понял, что говорю чистую правду. Или, по меньшей мере, думаю, что говорю чистую правду… а ведь это одно и то же.

Я обнял Бастилу крепче. Я хотел сказать ей, что связь между нами – это совсем не из-за Силы… то есть сперва, конечно, из-за Силы, но… Разве в Силе дело! Что может какое-то «энергетическое поле» знать о настоящей… нет, я не про то. Я хотел сказать Бастиле, что пузырь, который спасал нас от холода и удушья, имеет своей причиной совсем простое, всем известное явление, преображённое Силой в прочнейшую из оболочек…

Я так много хотел ей сказать!

Но прежде, чем я успел раскрыть рот, «Левиафан» вздрогнул от далёкого и одновременно близкого сотрясения запущенных механизмов. Махина звездолёта всколыхнулась, словно по металлу корпуса могла пройти волна. Нас смахнуло на дно окопчика, накрыло плащом.

Когда мы выпутались из-под ткани и сумели хоть немного осмотреться, стало ясно, что «Левиафан» движется. Сперва это было заметно по смещению звёзд, затем из-за края корпуса выглянул мрачный диск Коррибана.

Линкор развернулся. Субъективно казалось, что сделал он это почти на месте, но было ясно, что корабль набирает скорость, по широкой дуге удалясь от планетарной гравитационной ямы. Помрачневшая Бастила мои выводы подтвердила.

Прошло, наверное, с полчаса. Мы сидели на дне окопа, укрываясь плащом, и смотрели на медленно вращающиеся вокруг нас звёзды. Угольно-чёрное небо казалось материальным объектом, вроде кулисы в театре: протяни руку, коснись, приобщись к великой и близкой тайне мироздания…

А затем мир вокруг нас тревожно и разноцветно чихнул, вытянулся в струнку и утратил осязаемость. Огоньки звёзд превратились в тонкие и очень ровные струйки огня.

«Левиафан» вышел в гипер.