Русская война 1854. Книга третья

Глава 7

Стою, думаю, как все смешалось в одном месте и в одно время…

А Дубельт как раз перешел к связи тайных ячеек с осадой Севастополя. Как оказалось, он, воспользовавшись перемирием, проверил сотни мест по всей серой зоне и вычислил еще несколько тайников нашего шпиона. Дальше десятки допросов, и генерал вышел на тех, кто оставлял знаки и записки. И вот она связь — неизвестный просто использовал молодых людей, состоящих в тайных обществах, передавая приказы через хитрые знаки, привычные по петербургским салонам.

— Например, лоза с шипами, — Дубельт прошелся по уже известному мне знаку. — Это отсылка к кружку шестнадцати и их увлечению книгами Оноре де Бальзака. Его мирная «лилия долины», как они считают, одичала и отрастила шипы… Мы проверили всех, кто пользовался подобным символом. Кто-то попал под подозрение, и мы установили за ним слежку, кто-то, как летчик Алехин, — Дубельт бросил на меня быстрый взгляд, — просто на самом деле любил крыжовник.

— В следующий раз прошу сразу сообщать мне о подозрениях в адрес моих людей, — я поймал взгляд начальника третьего отделения.

Где-то рядом согласно кивнул Хрущев.

— Если это не будет противоречить интересам дела, — Дубельт не сомневался в своей правоте. — Вы защищаете своих, капитан, и я это понимаю. Но для меня интересы всей Родины целиком всегда будут на первом месте.

И снова кивок Хрущева. А у меня невольно появилось ощущение, что я в какой-то момент оказался совсем не на той стороне.

— Вернемся к делу, — я собрался. — Значит, за поручиком Жаровым вы следили? И?

— И ничего подозрительного, — ответил Дубельт. — Иногда он ненадолго выпадал из поля зрения, и мы думали, что это просто случайность. Кто же знал, что именно в эти моменты он делал что-то на самом деле интересное. Например, приглашал вас на встречу… Даже жалко, что теперь мы никогда не узнаем, что именно бы вас на ней ждало. Попытка вербовки или устранения?

Я невольно вздрогнул, вспомнив убийцу с отравленным клинком.

— А почему не использовали «Ласточку» для слежки? Раз уж цель не в первый раз уходила от наблюдателей?

— Это было не так уж часто, и поручик Зубатов решил, что не стоит зря тратить ресурсы. При том, что мы бы все равно не смогли обеспечить круглосуточный контроль с неба. Точно не скрытно от цели… Что ж, теперь я рассказал вам, Григорий Дмитриевич, почти все. Ваши выводы?

Дубельт смотрел на меня с интересом, во взгляде же полковника Хрущева было больше недоумение. А я думал о поручике Жарове… Я видел его всего несколько раз, но что мог сказать? Он точно ставил интересы и цели своего общества выше Родины. И в то же время был храбрым солдатом, ездил в рейды, пару раз в неделю рискуя жизнью. Как такое может уживаться в одном человеке? Мужество и неумение увидеть подлость в своих поступках.

— Что я думаю… — я, наконец, заговорил. — Прежде всего, вы правильно сказали, что рассказали почти все. Почти! Что насчет общего между теми участниками тайных обществ? Уверен, вы проверяли их самих, их прошлое… — Дубельт улыбнулся на этих словах, и стало понятно, что он ждет догадок от меня. Что ж, не так уж это и сложно. — Они все приехали в Севастополь уже после начала осады? Все новенькие?

— Как поняли? — довольно кивнул Дубельт.

— Волынский полк с Жаровым прибыл после… А чтобы каждый участник сообщества заметил тайные знаки и поверил в них, они ведь должны быть не старыми? Я, конечно, не специалист, но, учитывая, что все такие организации вне закона, им было бы логично менять их как можно чаще.

— Тушé, — Дубельт кивнул. — Что-то еще?

— Вы вычислили эту связь, — продолжил я, — но сделать с ней что-то было очень непросто. Учитывая, что в Севастополь приехали десятки тысяч солдат и офицеров, проверить каждого было бы просто нереально. А ведь наш агент мог бы скрываться и среди мирных гостей.

— Было и такое подозрение.

— А еще он мог просто получить информацию от кого-то из новеньких, — моя фантазия, подпитанная в будущем сотнями фильмов и книг, разыгралась. — Представьте, он давно живет в Севастополе, искренне желает нашим врагам победы, но не получается… Все планы рушатся, и опять нужно придумывать способ, как поставить город на грань поражения. И тут в одном из новых полков наш злодей узнает человека, которого раньше видел в капитуле своей секты. Важная шишка, которая знает все актуальные коды и пароли, но которой никогда не хватит воли, чтобы использовать их на что-то действительно важное. Шпион приглашает шишку на разговор, пытается убедить, но… Ясное дело, этот трус идет на попятную. К счастью, вокруг война, стреляют — совсем не сложно использовать трофейное ружье, а потом свалить случайный труп на англичан. А если замаскировать следы пыток, например, под следы поспешной попытки ампутации, то никто и не догадается, что перед смертью шишка выложил все, что знал. Он точно ничего не расскажет, а шпион теперь, прикрываясь его именем и знаниями, получает возможность управлять десятками наивных мечтателей.

— Это… — Дубельт по мере того, как слушал мой рассказ, все больше хмурился. — Это было на самом деле? Вы видели?

— Нет, просто придумал. Особенность мозга изобретателя: мы можем представлять различные варианты развития ситуации. Обычно так перебираем идеи, которые хотим воплотить в жизнь, но можно использовать этот прием и для конструирования реальности. Наверно, подобный склад ума должен быть и у писателей, по крайней мере у тех, кто умеет придумывать более-менее складные сюжеты.

— Англичане часто используют писателей как своих агентов… — задумался Дубельт, а потом как-то плавно завершил разговор.

Вот мы стоим втроем, а вот генерал уже извинился и исчез. С Хрущевым, который в отличие от шефа жандармов впечатлился моим рассказом, мы прощались дольше. Полковник уже по-настоящему приглашал заходить к ним в расположение, а также просил звать поучаствовать в каких-то операциях воздушного флота.

— Еще нет флота, только сводный морской отряд, — заметил я.

— Полноте, — отмахнулся Хрущев. — Я видел, как был впечатлен вашими «Ласточками» Михаил Николаевич. Его брат, правда, попал под влияние генерала Горчакова. А Петр Дмитриевич, при всем уважении, оказался не готов к войне. Слишком медленный, слишком нерешительный, и ладно бы как тот же Меншиков умел хотя бы обеспечить припасы для своих отрядов. Так и этого нет… Вот и пытается переложить вину за свою неудачу в последнем сражении. И выбрал для этого, к собственному несчастью, самую неудачную цель.

Хрущев грубовато хохотнул.

Мне же сначала не понравилось, что полковник вот так за глаза принижает другого человека. Но потом я вспомнил, что читал про будущего генерала, и… Он и в глаза не боялся сказать то же самое. А это большая разница.

— Что ж, будем надеяться, что вы правы, и воздушному флоту — быть, — кивнул я Хрущеву.

На этот мы окончательно распрощались, и я двинулся в сторону города. По пути неожиданно понял, что в мундире что-то топорщится, засунул руку в карман и обнаружил записку. От Дубельта…

Григорий Дмитриевич, уверен, что после того, как вы покажете себя, Александр Петрович примет вас с распростертыми объятиями. Со своей стороны прошу не отказывать ему в общении. Сам он — достойный офицер, но глава тайного общества, что так успешно работал на нашего врага, служил все-таки именно в его Волынском полку. Надеюсь, ваш острый глаз сможет заметить то, что поможет в нашем общем деле.

Довольно длинная записка. Такую незаметно не написать — получается, начальник жандармов заранее рассчитал, как я себя поведу, и свел с Хрущевым ради своих целей. Обидно, но… Дело у нас действительно общее. Продолжая размышлять об этом, я подловил одну из стоящих на краю первой линии пролетку и дальше уже с ветерком поехал в сторону Волохова. Несмотря на все случившееся, именины великих князей никто не отменял.

За пару перекрестков до Большой Морской я пересекся с экипажем Ядовитой Стервы. Та сегодня была при параде. Словно на прошлые приемы она заглядывала в домашнем платье и только сейчас изволила приодеться.

— Григорий Дмитриевич, рада, что ваши заслуги заметили и пригласили на именины, — девушка говорила и внимательно оглядывала мою повозку.

Там ничего и никого не было кроме меня, и почему-то от этого на ее лице появилась довольная улыбка.

— Что так подняло вам настроение, Юлия Вильгельмовна? — не удержался я.

— Вот все думала, а какой подарок вы захватите, чтобы порадовать Николая Николаевича… А вы, видимо, решили, что раз уж он вас терпеть не может, то и дарить ничего не надо. Очень дерзкий подход, не могу сказать, что меня не поражает ваша храбрость. Но даже не знаю, как к этому отнесутся остальные.

Девушка хлопнула своего возницу, чтобы тот продолжал путь, а я, наоборот, скомандовал остановку. Стерва снова показала свой ядовитый язычок, но и оказала мне услугу. Да, времени у меня почти нет, но неужели я совсем ничего не придумаю?

— В мастерские… — я сменил пункт назначения.

В голове крутились мысли, что можно сделать своими руками за час, чтобы это было достойно великого князя. Если бы именины были у девушки, то оставался бы шанс обойтись цветами. Недавно наткнулся на водевиль некоего Соллогуба под ироничным названием «Букеты, или Петербургское цветобесие» — в общем, растения были в духе моды… А что дарить мужчине? В памяти из будущего всплыли истории про расписные тапочки, в смысле про вышитые домашние туфли, которые будущая жена подарила Николаю I, и тот так всю жизнь в них и проходил.

Увы, шить, а тем более шить быстро, я не умею.

Вот я и на месте — выскочив из пролетки, я забежал в мастерскую. В стороне сидели за чаем мои инженеры. Придумали греть его на макушке парового котла и плевать хотели на технику безопасности… Вместо того, чтобы ругаться, я замер, разглядывая паровую машину. Тоже ведь вещь и вещь ценная. Достойный подарок, которому нужно просто придать правильную огранку.

— Соберите на одной платформе машину и вал, как для двигателя «Севастополя», — я выдал задание подскочившим инженерам, а сам бросился в деревянный цех, где заказал вырезать из фанеры несколько пластин заданного диаметра.

С железом было бы надежнее, но с ним я точно ничего не успею. Еще хорошо, что в это время работа для людей — не только обязательное времяпрепровождение, но еще и призвание. То, чем им на самом деле интересно заниматься, на что можно потратить свободный вечер.

— А что мы делаем? — не выдержал Достоевский.

— Генератор тока, — ответил я, собрал из принесенных кусков фанеры куб и принялся обматывать его медной проволокой. Вот кто бы знал, что добыча с Альмы пригодится мне именно таким образом.

— Похоже на генератор Ипполита Пикси, — оценил мою работу Генрих Антонович.

— Кстати, да, — согласился Михаил Михайлович. — Так, может, лучше сделать как Якоби? Обмотка на роторе, магниты на статоре?

Мне оставалось только почесать голову. В таких деталях я не разбирался, просто пытался воспроизвести более-менее знакомую по будущему схему. Магниты крутятся, вокруг них формируется магнитное поле, рамка с проволокой его пересекает и разгоняет электроны. Сначала в одну сторону, потом в другую — вот и весь сказ. Главное, что на идущих от обмотки проводах появились плюс и минус.

— Потом попробуем все варианты, — решил я. — А сейчас давайте сделаем хоть что-то, а то надо же Николаю Николаевичу подарок устроить[9].

— Думаете, он не видел генератор? — удивился Достоевский. — Нет, штука точно полезная, но разве ж сам великий князь будет в нем разбираться? Ему бы сразу что-то собрать…

Несмотря на все разговоры и попытки увести разговор в сторону, мои инженеры внесли и свой вклад. Генрих Антонович рассказал, что читал про дуговые лампы Фредерика Холмса, и тот предлагал использовать центробежный регулятор Уатта для выравнивания напряжения. Я как услышал про это, так чуть руки не опустились. Думал, сейчас удивлю всех лампочкой на полвека раньше, чем положено, а тут, оказывается, все уже придумано.

Стоп!

— Ты сказал дуговые? — слово царапнуло какое-то воспоминание из будущего.

Леер принялся рассказывать про маяки, где как раз использовали подобные изобретения. Генератор, лампа, заполненная газом, который светится от электрического пробоя и температуры… Вот оно! Во-первых, лампы с нитью накаливания еще никто не изобрел. И во-вторых, электричество — это же золотая жила с точки зрения добычи всего, что мне нужно для моей броненосной и летающей техники.

Гальваника, о которой в этом времени уже знают, но которую еще не додумались использовать для нормального укрепления металла. Электролиз — если получится, то у меня будет столько алюминия, сколько душе угодно. Электрическая дуга — а это уже не алюминий, это сталь и в огромном количестве. Можно будет пропустить этап с мартеновскими печами и сразу шагнуть еще дальше. Подберем подходящие присадки и…

Но это потом! Сейчас мы фиксировали магнит, докручивали обмотку — это я уже со спокойной совестью доверил Лееру с Достоевским, а сам занялся подготовкой лампочки. В качестве оболочки пойдет обычная стеклянная банка. Вакуум? Обойдемся без него. Нить накаливания? Мне бы вольфрама, тем более что его уже давно открыли, вот только лабораторные опыты и реальная жизнь — это две большие разницы. К счастью, есть прекрасная замена.

Графит проводит ток, а нам тут как раз недавно завезли новую партию карандашей с очень тонким стержнем. Точно меньше половины миллиметра — кто-то сэкономил, а я сейчас смогу это использовать… Расщепив карандаш, я вытащил грифель и аккуратно закрепил его на контактах. Потом поставил сверху банку и соединил всю эту конструкцию с работающим паровым генератором.

Пахнуло чем-то паленым, а потом тусклым ровным светом загорелась угольная нить.

— Красиво, — выдохнул Леер. — Неужели электричество и так может?

— И не только так! — я рубанул рукой. — С этого дня начнем активно заниматься не только паром, но и им тоже.

— Значит, вон он какой подарок для великого князя, — Достоевский смотрел на горящую лампочку, не отводя взгляда.

— Это только часть подарка, — я прикинул время. — Нужно еще пять таких лампочек. Лучше десять, пусть будут запасные… А еще медные пластины! И побольше!

В этот момент я напомнил себе мужика из мультфильма «Падал прошлогодний снег», но это же не повод останавливаться. Леер с Достоевским переключились на лампочки, а я тем временем собрал из фанеры стенд и развел по нему провода. Вот, всего ничего поработал электриком в будущем, и пригодилось.

Инженеры отставали. Грифель крошился, потому не из каждого получалось собрать лампочку, и я воспользовался моментом, чтобы доработать систему. Добавил еще медного кабеля и на этот раз протянул его не напрямую, а каждую линию через одну общую точку. Изначально в плане были семь лампочек, складывающихся в букву «Н», и один выключатель. Но раз материалы позволяют, а размеры не имеют значения, то почему бы не добавить побольше выключателей.

Через пятнадцать минут мы закончили, я оглядел получившегося монстра, а потом махнул отступившим в сторону Лееру и Достоевскому.

— Собирайтесь. Поедете со мной на именины великого князя.

Кажется, приглашение на столь высокий прием удивило мою ученую братию даже больше, чем все, что мы сделали до этого.

Михаил Николаевич Романов недовольно хмурил брови. Он сделал ставку на показавшегося таким интересным капитана, а тот подвел его. Не пришел вовремя на именины брата, и как с таким человеком можно иметь дело?

— … поздравляю, ваше высочество, — до Михаила долетел вкрадчивый голос. Кажется, говорящая с Низи девушка работала в госпитале вместе с Анной Алексеевной. Михаил повернул голову и как раз услышал окончание ее речи. — И… я слышала, ваше высочество, что капитан Щербачев готовит вам в подарок что-то по-настоящему невероятное.

Михаил сначала расслабился, найдя объяснение поведению своего протеже, но потом заметил хищную улыбку на лице отошедшей от брата девушки и изменил свое мнение. Он достаточно времени провел при дворе отца, чтобы знать, как выглядят те, кто только что сделал кому-то подлость.

— А нам он ничего не рассказал, — в разговор с Николаем включился Корнилов. В отличие от Михаила адмирал ничего не заметил и принял интригу девушки за чистую монету.

— Что ж, буду ждать с нетерпением, — Низи тоже сделал вид, что поверил. Впрочем, Михаил ни мгновения не сомневался, что тот просто нашел способ показать свою неприязнь.

— А вот и наш капитан, — Эдуард Иванович Тотлебен первым заметил подзадержавшегося гостя. Выглядел тот не лучшим образом: мундир точно несвежий, пятна грязи на сапогах и непонятные черные точки на обшлагах.

С одной стороны, это было знаком того, что Щербачев опоздал не просто так. С другой, Михаил не был уверен, будто хоть что-нибудь сможет поколебать уже сложившееся у его брата мнение. Так все и вышло… Меншиков подозвал капитана, который сразу же поздравил Низи, но тот словно не слышал ни одного его слова.

— А теперь разрешите внести подарок, — Щербачев все же смог привлечь внимание.

На громкий голос повернулась половина зала, и Николаю пришлось вежливо склонить голову. Фактически его заставили это сделать, и теперь, Михаил был уверен, брат никогда этого не простит. Разве что случится что-то действительно невероятное.

Тем временем в зал внесли странную конструкцию из стали, дерева и стекла. На первый взгляд паровая машина — не лучшая идея, Низи никогда не любил все эти технические новинки. Тем не менее, сейчас он был вынужден смотреть, как два инженера запустили небольшой паровой котел. Потом Щербачев попросил притушить свет, нажал несколько рычагов, и в стоящих на полках банках зажегся свет.

Сам по себе.

— Позвольте в честь дня именин великого князя Николая Николаевича Романова произвести праздничный отсчет, — все так же громко и торжественно заговорил Щербачев. — Девять…

И только сейчас Михаил понял, что банки со светом горят не просто так — их расположение действительно складывалось в цифру.

— Восемь…

Часть банок погасла, загорелись другие, и рисунок изменился.

— Восемь! — кто-то особо впечатлительный из зрителей не выдержал и даже закричал. Впрочем, провинция, что с нее взять…

Михаил, несмотря на снисходительные мысли, во все глаза следил, как огоньки то гаснут, то загораются, сменяя друг друга. Два, один, ноль. А потом цифры сменились буквой «Н», красивый финал… Михаил бросил взгляд на Низи, пытаясь понять, удалось ли Щербачеву хоть немного поразить его.

Николай молчал с каменным лицом — нехорошо. Впрочем, и капитан, как оказалось, еще не закончил.