Глава 21

Сижу, медленно хлебаю чай и думаю о раскладе.

Мы собрались в большом важном зале — не перед троном, конечно, но обстановка официальная, и это говорит о том, что дело серьезное. С другой стороны, мне предложили чай — это определенно знак хорошего отношения. Кажется, только у китайцев была традиция: выпить с человеком хорошего чаю перед тем, как отправить его на казнь.

Теперь к тем, кто сегодня собрался по мою душу — я на мгновение оторвался от кружки и окинул взглядом сидящих за столом людей. Сам царь… Хмурится, но в то же время не чувствуется в нем злости — похоже, он еще сам до конца не определился с отношением к ситуации. Константин — сидит со сжатыми губами, чашка демонстративно отставлена в сторону, с ним все понятно. Военный министр Долгоруков — чай пьет, смотрит доброжелательно, но… Он пришел с Константином, а значит, готов поддерживать его линию. За ними расположился сухой старичок, оказавшийся на самом деле бессменным министром иностранных дел Российской империи Карлом Васильевичем Нессельроде. Этот, кажется, себе на уме…

— Думаю, пора начинать, — Николай отодвинул свою чашку, и через мгновение нас окружили слуги, убрав и все остальные чайные принадлежности. — Итак, Константин, зачем ты решил всех собрать?

Все всё знали, и мне хотелось закричать: к чем эту притворство⁈ К счастью, несколько минут чая помогли сосредоточиться и удержать себя в руках. И заодно пришло понимание: все это — ритуал. Ритуал, который помогает не спешить, а еще с его помощью в случае чего можно сохранить лицо, признавая неправоту. Очень полезное свойство, которого в мое время многим не хватает.

— Мы уже получили новости из Пруссии, — Константин поднялся. — Да, у нас война с Англией и Францией, но князь Меншиков от лица России подписал перемирие, и я его придерживался. И вот в нарушение всех традиций, лишая страну передышки, которая была нам так полезна и нужна, капитан Щербачев нападает на нейтральную державу. Нет, на наших союзников и родственников! Нарушает договор и, почти не нанеся ущерба флоту настоящего врага, губит сотни мирных горожан. Я знаю, что у нас нет смертной казни, но… Когда как не за такое преступление ее стоит вернуть?

Речь получилась мощной и била она в том числе по царю.

— Если ты забыл, — Николай тоже это заметил, — то разрешение на рейд капитана Щербачева дал именно я.

— Это не все знают, и ради интересов страны о том можно и умолчать, — Константин выдержал взгляд отца. Очень дерзко. Сам бы он на такое не решился, но вот как представитель целой группы, чьи интересы он представляет при дворе…

Я тут успел пособирать слухи, и, в отличие от разгромленных студентов-петрашевцев, были в столице и клубы по интересам. Так, определенная прослойка имперских бюрократов собралась вокруг Морского министерства и салона великой княгини Елены Павловны, жены погибшего младшего брата царя. Николай очень любил Михаила и поэтому очень многое позволял его вдове. Из хорошего: это позволило ей создать Крестовоздвиженскую общину сестер милосердия, которая принесла много пользы в том же Севастополе. Из плохого: под ее прикрытием расцвел кружок так называемых либеральных бюрократов или константиновцев. Противопоставляя себя реакционерам и царю, они продвигали свои реформы, и… С одной стороны, почему нет? Свобода для народа — этого и я хочу. С другой стороны, я знаю, к чему приведет их деятельность. Ведь реформа 1861 года из моего мира — это труд как раз того самого кружка по интересам, тех, кто наслаждался властью и процессом, но без тяжелой сдерживающей руки Николая не смог продумать и осознать последствия.

— Почему ты так спокоен⁈ — Константин первый не выдержал повисшей паузы и повернулся ко мне.

— Вы не читали Дюма-старшего?

— Опять ты про французов!

— О, у меня есть английский пример, вы же любите Англию? — я совсем не сдерживался. Когда тебя собрались съесть, не время думать о приличиях.

— Что?

— Слышали про такого пирата Моргана? Сколько он пожег и разграбил врагов Англии, но Елизавета не несла за него ответа. Вернее, на ней были все политические риски, а вот репутационные снимались одной простой бумагой, — и я подвинул вперед скрученный в трубочку листок, подписанный Николаем в нашу первую встречу.

Я тогда сказал, что мне нужно его разрешение. А он ответил, что в таком деле слово должно быть подкреплено бумагой.

— Каперский патент? — Константин развернул свиток. — Отец?

Николай пожал плечами и забрал свиток себе.

— Никогда не одобрял подобные бумаги, — сказал царь. — Но, как верно сказал капитан, иногда нужно напоминать, насколько опасны мы можем быть. Пока мы играли по правилам, нас завлекли в эту войну, навязали сражение со связанными за спиной руками. И они надеялись, что мы смиренно подставим вторую щеку и признаем поражение? Если так, то католики, как всегда, не могут до конца понять суть нашей веры. Даже Наполеон не сумел заставить моего брата подписать поражение. А они возомнили, что смогут превзойти кровавого корсиканца всего лишь кружевами интриг?

Константин сначала держался, но под конец речи отца все же отвел взгляд.

— А теперь ты, — царь повернулся ко мне. — Я дал тебе добро на нарушение перемирия. Но ты обещал атаковать Данию, а вместо этого полез к Вильгельму! Почему?

— Почему полез или почему вам не сказал? — осторожно уточнил я. Зря, царь начал злиться уже по-настоящему, так что я решил сразу отвечать на оба вопроса. — Первое — все просто, мы до Копенгагена могли не доехать, а еще все про него уже болтали. Там бы некого было ловить. А второе — я пытался к вам попасть, но разве ж меня кто пустит.

На последних моих словах стоящий в углу зала гофмейстер побледнел. Кажется, именно ему придется отвечать за то, что Николай не смог услышать тех, кого стоило бы. А и правильно… Будет повод устроить нормальную систему допуска к царю, а не только по знакомству или через взятку.

— Про Данию все болтали, потому что я так сказал, — неожиданно спокойно ответил царь. — Так и должно было быть. Ты приходишь к пустому городу, откуда ушли все корабли врага. Бескровная победа, которая бы показала страх Англии. Тот самый аргумент для всех, кто готов его увидеть. А что теперь? Невнятный результат, мирные жертвы. Уже представляю, какое письмо мне ждать от Вильгельма.

Я молчал. Мне было что ответить, но… Я на самом деле не ожидал, что пустого похода на Копенгаген могло хватить. Возможно, есть смысл в армейском правиле, что приказы просто берут и выполняют. А то делаешь, что тебе кажется правильным, спасаешь, скажем, полк, но из-за этого в итоге теряется целая армия…

— Ваше величество, это моя вина… — под конец речи царя дверь раскрылась, и в зал вошли еще два человека. Говорил Алексей Федорович Орлов, а за ним молчаливой тенью держался великий князь Михаил.

Нет, мелькнула на его лице довольная улыбка — значит, это он притащил сюда начальника третьего отделения, чтобы поддержать меня. Я не ожидал, но оценил. Такая забота да в такой момент дорогого стоит.

— Алексей Федорович, что вы имеете в виду? — царь повернулся к Орлову.

— Я знал характер капитана Щербачева, должен был предугадать, что он постарается сделать больше, чем должен. Такова суть его природы, и наша обязанность как его начальников найти такому таланту правильное применение.

Ловко он, я бы так не смог. Пара слов, и никто не виноват, а я теперь не страшный преступник, а вообще жертва. А еще очень ценный актив, который стоит беречь.

— Пожалуй, вы правы, но все равно нужно будет решить, что делать с последствиями этой ошибки… — царь кивнул Нессельроде, старый министр начал подниматься, но тут уже я вмешался в разговор.

Когда мы закончили со всеми высокими материями, можно ведь обсудить и то, что случилось на самом деле.

— Хм… А почему вы решили, что мы ничего не сделали? — спросил я, а потом, не дожидаясь ответов, вытащил из тубуса картину.

Вообще, Сергею Львовичу Левицкому удалось сделать целых две фотографии пылающего порта Мемеля, но уж больно смазанными они вышли. Поэтому вчера вечером я поехал к особняку Шувалова в Академию художеств. Сами академики мне были не нужны, слишком уж они обстоятельны, но рядом с ними всегда бродили толпы студентов. И вот уже они были готовы взяться за заказ, не обращая внимания на эстетику. Сказано перерисовать фотографию за ночь — они и сделали.

На мой взгляд вышло очень даже красиво. Полотно полтора на четыре метра, хорошая такая картина, которую мастер мог бы писать несколько лет. Я же, не заморачиваясь, нанял сразу несколько студентов, по квадрату на брата, и теперь, если приглядываться, можно было заметить отличающиеся стили и переходы… Небольшая цена за скорость.

По знаку царя мне помогли, слуги развернули полотно, и вот перед собравшимися предстала картина горящих в порту Мемеля кораблей. И хищные тени «Волков», летящие между ними.

— Это же… — царь подобрался.

— Перерисовано с фотографий, сделанных прямо во время ночного налета, — и я рассказал, как на самом деле прошел наш волчий рейд.

Как обошли форты, как атаковали и какие именно корабли получили повреждения.

— Значит, «Ройял Джордж» и «Инфлексибль», — на лице Константина на мгновение появился оскал, почти как у отца, но быстро пропал. Снова перед нами стоял не военный, а гражданский чиновник. — Кажется, заместитель госсекретаря лорд Кимберли оказался не таким информированным источником, каким хотел бы казаться.

— То есть, — Орлов воспользовался оговоркой Константина и перешел в атаку, — вы обвиняли русского офицера, основываясь на словах представителя воюющей с нами державы?

— Лорд Кимберли — достойный человек…

— Можно ли назвать человека достойным, если из-за него вы чуть не казнили героя⁈

— Хватит, — царь сказал это еле слышно, но все разом замолчали. Николай же посмотрел на меня. — Что насчет мирных жертв?

— Мы атаковали только корабли. По бастионам не делали ни одного выстрела.

— Второй проход, когда вы обошли англо-французскую эскадру, — напомнил Константин. — Вы двигались между ними и городом. Так что любой выстрел по вам мог прилететь по Мемелю.

— Не наш выстрел!

— Тем не менее, Вильгельм сможет использовать это как против нас, так и против союзников. Возможно, мы помогли бы ему принять правильное решение, — заметил Нессельроде. — Жаль, что Пруссия будет вынуждена полагаться в этом только на наши или на их слова. Вряд ли наблюдатели смогли разглядеть сражение во всех деталях.

— Над Мемелем в это время проводили тестовый полет дирижабля, — вспомнил я. — Так что если там в гондоле сидели не слепые, то должны были все увидеть и доложить.

— Тогда попытка Англии очернить нас в итоге сыграет против нее, — Нессельроде на мгновение словно превратился в почуявшего добычу волка. Мгновение, и вот рядом с нами снова благообразный старик.

— Дирижабль у Пруссии? Как «Севастополь»? — Орлов первым обратил внимание на попытки еще одной страны покорить небо.

— Он был всего метров 25 длиной, машина явно тяжелая, так что вышел не столько полет, сколько медленный прыжок. Поднялись, не смогли удержать высоту, опустились, — ответил я.

Честно, немецкий дирижабль меня совсем не впечатлил, а вот все остальные что-то задумались.

— Во Франции тоже идут работы, — продолжил Орлов. — Сначала Наполеон III был сосредоточен только на своих броненосных кораблях, но теперь… Мне передают, что работы Дюпуи-Делькура по аэродинамике стали печатать в популярных журналах, а практическими опытами теперь занимаются не только энтузиасты вроде Анри Жиффара, но и армейские подрядчики. Фарко, Сеген, Ион[24]… И мало того, что они работают над полетами, так и секретность вокруг них страшная, ничего не узнать.

— А что в Англии? — спросил Константин.

— Только за этот месяц выдано больше десяти патентов на различные виды использования двигателя для воздушного полета. Известно, что какую-то машину собирает Партридж, а еще старик Джордж Кейли наконец-то получил признание. Раньше все смеялись над его «Крыловой поверхностью бекаса и цапли», а теперь Адмиралтейство обсуждает, не поможет ли опыт изучения птиц обойти нас в этой сфере.

— Кстати, что насчет нашего производства? — царь посмотрел на меня.

— Готов передать патенты на производство «Ласточек» и «Китов» любому указанному заводу за любую разумную сумму, — выпалил я. — Сразу отмечу, что бесплатно не смогу. Должен выполнять обязательства перед людьми, вложившими деньги в мои аппараты, когда никто больше в нас не верил.

— И какую цену вы считаете разумной, капитан? — царь с интересом посмотрел на меня.

— 50 рублей с «Ласточки», 200 — с «Кита», — выдал я давно проведенные расчеты.

— Не мало? — заинтересовался Михаил. — С нас за пушки при покупке лицензии больше просят, а тут целые корабли.

— Так это и цена для своих. Для заграницы будет 1000 и 5000, — честно признался я.

— Секретную технику врагам продавать будешь? — подобрался Константин.

— Не секретную технику, а свою, — поправил я великого князя. Все равно хуже мы друг к другу уже относиться не будем. — А секретные аппараты мы все так же продолжим делать в Севастополе. И, скажу честно, есть у меня подозрения, что уже скоро и «Ласточки», и «Киты» очень сильно устареют. Что уж говорить про тех, кто еще только пытается создать их жалкие подобия.

— И тем не менее, новые заводы должны быть запущены в столице, — кивнул царь.

— Будут, — ответил я. — Присылайте человека, передам документацию и оставлю своего инженера на первое время для нормального запуска. Только у меня будет просьба…

Константин поперхнулся от моей наглости. Михаил, кажется, с трудом сдержал смешок.

— Говори, — царь только рукой махнул.

— Можно мне для ЛИСа будет построить пару заводов в Таврической губернии? А то сталь будет нужна, уголь… Не покупать и не возить же издалека. Налоги платить готов с первого года.

— Будут.

— И тогда еще… — я перешел к самому сложному. — На любое производство потребуются люди. Кого-то я смогу брать к себе после увольнения из армии, кто-то сейчас проживает рядом с будущими заводами. Вот только туда нужны будут тысячи людей. В разы больше, чем есть или может появиться естественным образом.

Царь прищурился, ожидая продолжения.

— Разрешите принимать всех, кто придет, — выпалил я. — Без выдачи, как раньше на дикой границе. Там тогда был рубеж между Россией и степью, а на заводах будет новый рубеж — между Россией и небом. И каждый… Каждый, кто придет туда в поисках лучшей доли, принесет пользу. И это вместо того, чтобы тратить на него деньги, пересылая в Сибирь и подкармливая сидящих на пути чиновников.

И опять я что-то лишнее сказал. Ноздри Николая расширились от ярости, но царь все же смог сдержать себя в руках. Встал, несколько минут походил из стороны в сторону, а потом озвучил решение. Окончательное и обжалованию не подлежащее, как и положено в нормальных монархиях.

* * *

Все прошло хуже, чем я ожидал. Меня не наградили. Зажали деньги за потопленные корабли, а, как оказалось, для этого была заложена целая статья расходов. Но так как я в момент атаки действовал по каперскому патенту, а не как солдат императорской армии, то и выплаты мне были не положены. Обидно. А еще меня обошли со званиями и наградами за мемельский рейд — официально по той же самой причине, но, как мне показалось, Николай просто решил не сильно расстраивать Константина.

С другой стороны, я все же получил очень много. Во-первых, ордена за севастопольские дела. За организацию производства мне достался Владимир 4 степени, а за Керчь, Инкерман и, наверно, все же по совместительству Мемель — Георгий 3 степени. Невольно вспомнил, что за Первую Мировую таких орденов дали всего 60 штук, и среди кавалеров оказались такие генералы, как Брусилов, Корнилов, Каледин, Деникин… Вот такая у меня теперь компания.

Впрочем, это все мелочи. Главное, у меня на руках были разрешения на разработку угольных и железных месторождений в Таврической губернии. Разрешил царь, а также дал добро на прием крестьян, но при условии предоставления заработной платы не меньше 10 копеек в день и жилья, общественного для одиночек и личного для семейных. Почти в рамках местного трудового кодекса, который разрабатывали бюрократы вроде Константина или графа Киселева. Иногда вроде бы нормальные люди, но как же далеки они от народа, неудивительно, что большая часть их идей так нормально и не заработала… Ну да у себя я такого не допущу!

Мне же не деньги нужны, а чтобы дело работало. И для этого здоровые и болеющие за успех рабочие важны гораздо больше, чем лишний нолик на счете.

Перебирая бумаги на столе, я неожиданно заметил одну лишнюю. Это не из тех, что я принес из Зимнего, и раньше тут такой не оставлял. Белый конверт без подписи — я поднял его и тут же уловил еле заметный аромат духов. Легкий, словно сирень на ветру… Появились нехорошие предчувствия, но выбора не было — я оторвал край конверта и принялся читать.

— Твою мать! — я выругался сразу же, как только закончил.

Вот все же было так хорошо, а тут… В лучших традициях никогда не существовавшей Татьяны Лариной мне написали любовное письмо. Про семью, которая не понимает, про меня, который так не похож на всех остальных, и про то, что я ничего никому не должен, но не рассказать о своих чувствах было просто нельзя. И все бы ничего — я бы просто выкинул это письмо и продолжил жить дальше, если бы не имя отправительницы.

Цецилия Августа, принцесса Баденская и невеста великого князя Михаила! Того самого Михаила, который сегодня пошел против старшего брата и поддержал меня перед отцом, притащив князя Орлова в самый ответственный момент. Если бы не эта парочка, то кто знает, куда бы завели разговор Константин и промолчавший весь вечер Долгоруков.

— Твою мать! — я выругался еще раз.

Мало того, что это письмо может вбить клин между мной и Михаилом, так оно и другие проблемы может устроить. Растоптать репутацию — и мою, и великого князя, и Цецилии Августы, будь неладна ее девичья влюбленность… Хотя сейчас она, конечно, и очень красива. Да, хороша чертовка!

И я снова выругался, когда понял, что мысли ушли куда-то не туда.

Загрузка...