Рубин Великого Ламы

ГЛАВА VI. Светская политика

Если благодаря продаже огромного рубина Оливье Дерош приобрел известность как светский лондонский лев, то после блестящего успеха в Питнее он стал царем Европы. Отголоски всяких происшествий действительной или кажущейся важности, безмерно раздуваемые печатью, громовым раскатом и с быстротой молнии разносятся по вселенной. Подобное мы видели с изобретенной Кохом сывороткой. Но что же значит сыворотка по сравнению с аэропланом? Имя Оливье Дероша понеслось по всему миру, повторяемое всеми газетами, прославленное на всех языках.

Но нигде слава его не была так велика, как в Лондоне! Мало того, что англичане возгордились, став участниками его открытия; мало того, что они увидели своими глазами это чудо, этот аэроплан, летающий в воздухе над городом, — но они стали свидетелями нового открытия, как продолжения этого чуда.

Газета «Times» сообщила, и невозможно было сомневаться в этом: «За первой пробой, несколько любительской, последует более значительный опыт, курс плавания более долгий». Каждый этому так сильно радовался, точно в экспедиции сосредоточился его личный успех. Ум англосаксов, преимущественно практический, требует от всякого открытия общего признания и для Всех очевидной полезности. И эта полезная применимость открытия, всеми признанная, была ясно доказана новым колоссальным аэропланом для научного исследования.

Все подданные королевы почувствовали полное удовлетворение и выражали свои чувства самым разнообразным способом.

Прежде всего, что едва ли нужно говорить, Дерош получил привилегию на изобретение, преподнесенную ему в золотом ящике самим лорд-мэром, в сопровождении шерифа и альдермена в парике. Само собой, при этой церемонии была съедена громадная масса разных закусок и выпито удивительное количество вин, последствием чего явились гастриты: искусство врачей и аптекарей понадобилось в больших количествах. Вот и проявились первые последствия изобретения, непредвиденные журналистом большой английской газеты.

А затем большая часть клубов в Пэл-Мэл записали Оливье Дероша в число почетных членов. Лорд Темпль этому уже не препятствовал. Он в своем коварстве дошел до того, что стал везде говорить, что он одним из первых оценил заслуги молодого француза, приняв его в свой дом.

Ни один бал теперь не обходился без Оливье Дероша; его рвали во все стороны, приглашая наперебой на все вечера и рауты. Можно ли было танцевать без человека, который первым управлял машиной, летающей в воздухе?

Что касается хитрых купцов, то они воспользовались случаем и назвали именем Дероша разные вещи, например: особые ремни, зубные щетки и особые карандаши. Для того, чтобы узнать время отправления экспедиции, каждое утро перед его дверями стояла процессия всяких торговцев, предлагая ему различные вещи, необходимые в путешествии: один просил взять особенную шляпу, другой коробку с пилюлями для поддержания здоровья или хирургическую готовальню, иной — непромокаемый плащ с воротниками или окованный чемодан; и уж нечего говорить о массе предлагаемых раскладных палаток, складных креслах, быстро раскрывающихся зонтиках, револьверах, магазинных ружьях и хронометрах. За все это они просили, как милости, только позволения иметь исключительную привилегию назвать свои товары его именем. Тот, кому он милостиво давал право назвать какую-нибудь шляпу с наушниками «шляпой Дероша», уходил в восторге. Он знал, что счастье было уже в его руках! Отныне ни один англичанин из чувства приличия не отправился бы в какое-нибудь путешествие, не купив себе «шляпы Дероша», а один Бог знает, как много этих путешественников отправляется каждый год!

Фотографы уже давно добивались чести видеть господина Дероша в своих мастерских, но когда стало известным открытие воздушного плавания, спрос на его портреты так усилился, что фотографы поспешили снять с него фотографии в разных позах: прямо, в профиль, в три четверти, во весь рост, бюст, сидя и стоя. Его наружность стала скоро так хорошо всем известна, как и Гладстона или принцессы Валлийской; для Оливье Дероша невозможно было, перелистывая альбомы, не найти там своего изображения среди известных красавиц и королевской фамилии. Даже мало того, он увидел себя в таких позах, в каких он никогда не становился. Фотографы в конце концов имели дерзость делать разные превращения, приставляя его голову на совершенно другое туловище. Оливье с удивлением видел себя на портретах иногда то толстым, то худым, одетым по последней моде или в костюме времен его бабушки; наконец, один раз он увидел свое лицо на плечах американского воина!

Для тех людей, которые считали себя более близкими к нему, было невозможно где-нибудь появиться и не знать о цели знаменитого воздушного путешествия. В салонах и клубах, на балу или на прогулке, верхом или в коляске, чуть только появлялись они, как их тотчас же осыпали вопросами.

— Куда он отправляется?.. Это решено?.. В Африку? В Азию? В Австралию?.. Ради Бога, пусть сжалится господин Дерош! Пусть, наконец, скажет!.. Эта неизвестность становится невыносимой!..

Сначала Оливье Дерош улыбался наивному любопытству и отвечал очень сдержанно, что не может еще сказать наверно… Он посмотрит… Разве может знать кто-нибудь, где он очутится?.. Какая фантазия может увлекать на север, когда еще не решил, на север или на юг направить свой путь? Наконец, знает ли он даже, отправится или нет?.. Человек предполагает, Бог располагает…

Но скоро он убедился, что сдержанность эта была принята очень дурно, — стали приписывать ему таинственные намерения, даже подозрительные. Тогда он быстро решил открыть истину: его целью было направиться в место земного шара, почти неисследованное, именно, в Тибет.

Название этого места пролило луч света. Тибет!.. Но ведь рубин оттуда! Рубин Великого Ламы!.. В этом нет никакого сомнения!.. Господин Дерош достал знаменитый рубин из Тибета; он открыл там рудник драгоценных камней, что уже давно подозревали, а теперь, что ясно бросается в глаза, ему нужно посетить свои копи. Он хочет, наверно, поискать камней в большом количестве… Ах! если бы можно было сопровождать!.. Господин Дерош показал такой великодушный характер, такой чудный… есть все основания предполагать, что его компаньон в путешествии, если только он будет, не останется с пустыми руками… Господин Дерош не захочет быть эгоистом, захватить себе одному эти сокровища, которые скрыты в горах неисследованного Тибета! Нет, никто не может оскорбить его подобным предположением…

И какая гениальная мысль — проникнуть туда по воздуху! Для господина Дероша и счастливых смертных, которые будут сопутствовать ему, нет более тех препятствий, которые до сих пор останавливали всех исследователей этой страны; нет более борьбы с фантастическим населением, которое уверено, что иностранцы только для того являются в их страну, чтобы похитить сокровища, которые они охраняют как зеницу ока, и которых никто не мог бы ни открыть, ни воспользоваться, ни даже осквернить их своим приближением…

Для господина Дероша нет более борьбы из-за верблюдов, проводников, нет более лам, которые до сих пор ставили препятствия, приводившие в отчаяние путешественников. Да, действительно, только одним способом можно проникнуть, и господин Дерош открыл его: с высоты неба надо спуститься в это Эльдорадо, как орел на добычу. Удивительно только, как это до сих пор никто об этом не подумал. Практичные люди отвечали на это: чтобы сделать рагу из заячьего мяса, нужно сначала поймать зайца, и чтобы путешествовать по воздуху, надо для этого иметь такой корабль… А так как такой корабль теперь построен, — отвечали смелые путешественники, — ничего не остается больше, как воспользоваться им. И каждый со своей стороны находил тысячу основательных причин, чтобы оказаться в числе компаньонов путешествия господина Дероша.

Спустя два или три дня после того, как Лондону стала известна цель путешествия, Оливье Дерош, при входе в клуб Мельтон был вдруг «схвачен за петлицу», как говорят англичане, Фицморрисом Троттером, которого он давно не встречал.

— Вот как, мой милый, с чем вас поздравляю! Вы собираетесь совершить достойное вас предприятие, которое приобретет славу!

— Мое путешествие в Тибет?.. Но ведь и до меня уже пробовали, — ответил просто Оливье, — и я, может быть, не достигну ничего больше моих предшественников. Но, уверяю вас, я сгораю от любопытства познакомиться с этой страной… Всю свою жизнь я чувствовал влечение к этому неизведанному месту земного шара!.. Мне кажется очень странным жить на такой маленькой планете, как наша земля, и не знать ее вполне!

— К тому же, вы лично, — сказал Троттер, делая особенное ударение, — вы имеете тысячу причин интересоваться Тибетом…

— Действительно, — отвечал Дерош, — французы, начиная с Гука и до Габриеля Бонвало, кажется, постоянно, больше, чем другие, жаждали исследовать эти страны… Да, я был бы счастлив, если бы проник в эту знаменитую Лассу, такую замкнутую и неприступную… Туземцы внушают мне большой интерес.

Фицморрис Троттер с моноклем в правом глазу слушал молодого человека с улыбкой, выражающей его затаенные намерения.

— Правда… правда… все в этой стране должно вас интересовать… необыкновенно!.. И вы не единственный, верьте мне. Что касается меня, то, если бы вы захотели взять меня на свой воздушный корабль, я бы счел это наивысшим счастьем моей жизни, какое вы могли бы мне сделать!

— Вы?.. — воскликнул Дерош недоверчиво. — Вы, клубный завсегдатай, такой лондонец, который выскочил бы из своей колеи, если бы не обошел всего Пэл-Мэл?.. Полноте! Это вы шутите!..

— Напротив, говорю вполне серьезно, мой дорогой Друг! Вполне серьезно! Между нами, мое положение становится здесь не очень приятным… Я вас уверяю, с меня довольно!.. Лондон — очаровательный город для вас для миллионеров… Но для бедного горемыки, как я Это другое дело!..

— Согласен… Но при чем же здесь путешествие в Тибет?..

— Полно, полно, я понимаю!.. И я вас умоляю, если у вас есть хоть малейшая жалость ко мне, не забудьте записать меня в число ваших спутников на корабль!

— Спутники!.. Но у меня их нет! Да я и не рассчитывал их иметь. Я хочу нанять с парохода экипаж.

— Но если вам нужен будет компаньон для путешествия, прошу вас серьезно подумать обо мне!

В эту минуту поспешно подошел профессор Отто Мейстер и, схватив за правую руку Оливье Дероша, в то время как Фицморрис держал все время за левую, он воскликнул:

— Милый господин, я спешу поздравить вас с великим и смелым предприятием и хочу предложить себя в ваше распоряжение!

— В мое распоряжение, господин профессор?

— Да, многоуважаемый; и позвольте мне сказать, что хотя нехорошо самому навязываться и хвалить себя, но вы не найдете во всей Европе человека, более сведущего во всех монгольских наречиях. Как переводчик в вашем путешествии в Тибет, я смею считать себя незаменимым… Я знаю тибетский язык как свой родной, а не много людей могут сказать то же! — прибавил профессор, устремляя строгий взгляд на Фицморри-са Троттера, давая почувствовать, что он насквозь проник в его намерения, с какими тот направился к Оливье Дерошу.

— Как! милостивый государь!., и вы также желаете посетить Тибет? — воскликнул остолбеневший Оливье Дерош.

— Сударь, путешествие в Тибет было всю жизнь моим тайным желанием… и если притом я могу оказать вам помощь в ваших изысканиях… геологических или минералогических, — добавил медленно и с ударением профессор, — я вам повторяю, что я вполне в вашем распоряжении.

— Очень вам обязан, милостивый государь, но я рассчитываю взять с собой несколько человек, только необходимых для работы при машине…

— Как! — воскликнул лорд Темпль, вмешиваясь в разговор, — но уверяют, что ваш аэ… аэ…ро… Как нужно произнести это слово?

— Аэроплан.

— Это верно… аэроплан… очень хорошее слово… уверяют, что он настолько велик, что вмещает корабельный груз в 200 тонн!

— Во многом уверяют, милорд, но я утверждаю, что ошибаются.

— Посмотрим! Но все-таки там будет достаточно места для нескольких друзей? — сказал лорд Темпль.

— Возможно ли, чтобы и вы также… — воскликнул Дерош.

— Нет, не я, а мой молодой друг Эртон поверил мне свое живейшее желание принять участие в экспедиции; и если вы позволите его отрекомендовать вам, то я буду очень счастлив, увидев его отъезжающим на вашем аэ…роплане… — добавил благородный лорд с видом снисхождения.

— Это вовсе не место для лорда Эртона, уверяю вас, милорд! — воскликнул Оливье. — Для нас он не может принести никакой пользы, да и для себя, — я совершенно не понимаю, что ему делать в Тибете? В конце концов я скажу, что не имею ровно никакого намерения везти с собой спутников в Тибет!

При этих словах он отошел от группы собеседников и расположился возле стола, на котором лежало много газет.

— Какого дьявола хотят они все? — проговорил про себя Оливье Дерош, разворачивая «Morning Post». — Пусть бы еще Троттер, гонимый отовсюду, я понимаю, он бы хотел переменить место… Но чтобы фантазия предпринять далекое путешествие могла прийти в голову старому лондонцу с прочным положением, то положительно не понимаю охоты англичан к передвижению, — может быть, это только для того, чтобы удивить друзей письмами с пометками неизвестных стран… я не ожидал этого коллективного движения. Неужели я должен везти весь Лондон?..

В то время, как мысленно слагался у него такой вопрос, он поднял глаза от газеты и встретился взглядом с входившим Бобом Рютвеном. Последнее время они часто виделись друг с другом. Молодой англичанин тотчас же направился к нему и крепко пожал руку.

— Скажите мне, Дерош, — произнес он задумчиво, — не будет ли какой-нибудь возможности участвовать мне в путешествии?

— И ты, Брут! — воскликнул Дерош, роняя газету. — Вы хотите отправиться в Тибет?

— Умираю от этого желания!

— Про вас я не говорю… — произнес Оливье после минутного молчания. — Я вас возьму с большим удовольствием, но я не уверен, будет ли место… даже для вас.

— Как же так? Говорят, что ваша машина может нести целый полк!

— Вероятно, эти люди знают мою машину лучше меня, который ее изобрел. Но я вас уверяю, дорогой Боб, что она может удержать только двенадцать или пятнадцать человек экипажа, необходимых для управления ею, и вашего покорного слуги…

— О! Но скажите все-таки… вы мне найдете хоть маленькое местечко?.. Я вам буду полезен… вот увидите!

— Эх! Вы не знаете тибетцев! Здесь вы не умеете даже спастись от ваших кредиторов! Какого же дьявола вы станете делать в этом ужасном Тибете?

— Выслушайте меня, — заговорил Боб доверчиво. — Я хочу разбогатеть. Младший сын у нас не пользуется многим, да к тому же я люблю брата и не стану мешать ему, но я сам хочу иметь свою долю в мирских благах!..

— Разбогатеть! Это вполне законно. Но я только не понимаю одного, как это вы, путешествуя на аэроплане, соберете богатство?

Боб засмеялся с таким выражением, точно он очень хорошо понимал, в чем дело, и сказал:

— Так разве там нет богатых копей?

— Вы хотите разрабатывать рудники в Тибете? Забавная мысль! На вашем месте я предпочел бы хорошие копи каменного угля в Корнваллисе…

— А я предпочитаю там, — сказал Боб с хитрым выражением лица. — Тогда, значит, это решено. Я отправляюсь…

— Вовсе нет!.. Я протестую!.. Хорошо, что я никому не должен давать отчета в своих поступках, я и могу пускаться в такие предприятия, которые, не забывайте, увлекают в полную неизвестность! Но взять вас с собой — это другое дело! Я уверен, что вы будете очень милым компаньоном в путешествии, но от этого до согласия сделать вас им очень далеко!

— Но почему же мне нельзя отправиться так же, как кому другому?

— На то есть тысяча причин. И прежде всего, что сказал бы мистер Рютвен, если бы я возвратил ему сына раздробленным?..

— О! Вот как, Дерош! Вы меня считаете грудным младенцем! — воскликнул обиженно молодой англичанин.

— Я далек от подобной мысли, мой дорогой Рютвен! Но вы поймите, однако, что в моем предприятии, когда все ново, когда я отваживаюсь на неизвестные приключения, нужно дать себе отчет во всякой мелочи, насколько она может быть нужна при всяких случайностях. Нужно, чтобы всякое лицо на аэроплане имело свое назначение. Я должен взять только опытных машинистов и матросов, работавших на кораблях, так как, вы понимаете, управление аэропланом до некоторой степени похоже на управление кораблем. Нужно, чтобы каждый член моего экипажа был бы нужен в качестве истопника, машиниста, плотника, носильщика или повара… А вы ведь ничего этого не умеете!

— Это не главное… Этому можно научиться, я думаю… Да потом… ведь и вы сами не больше моего понимаете в этих материях…

— Ах, извините, мой милый! — воскликнул Дерош, смеясь, — позвольте уж мне занять скромное место на моем аэроплане!.. Согласитесь, ведь я могу иметь на это некоторое право…

Боб печально опустил голову.

— Все равно! Я не могу поверить, чтобы вы мне отказали! — воскликнул он после короткой паузы. — Такой счастливый случай! И я также мог бы возвратиться миллионером!.. Я уверен, сумей я доказать вам, что могу быть полезным, я имел бы там место… И даже немедленно…

Дерош, заинтересованный, смотрел на молодого англичанина.

— Эта фантазия, кажется, крепко засела вам в голову! — наконец сказал он. — Послушайте, Рютвен, я к вам очень расположен и не хотел бы вам отказать. Я посоветуюсь с мистером Петтибоном и даю слово, если Возможно и если ваши родители согласятся, взять вас!

— Это верно? — воскликнул Боб с восторгом. — Вы чудный человек, Дерош, вы совершенство! Но кто же этот мистер Петтибон?

— Вот видите ли, эта личность мне крайне полезна без него я не мог бы обставить удобно мой аэроплан, я говорю о деталях: провизии, мебели, необходимом грузе и так далее. Господин Петтибон подрядчик по профессии, служивший главным образом в агентстве Крук и К°; он ежегодно отправлялся из одной части света в другую, сопровождая грузы ваших соотечественников, мало сделавших, впрочем, чтобы внушить иностранцу высокую мысль о британской благодарности!.. Но Бог с ними!.. Если господин Петтибон часто не обращает внимания на изящный вид предметов ради их практической пригодности, то, во всяком случае, для меня он незаменим. Он взял на себя все, буквально все. В минуту отъезда мне придется только сесть на аэроплан, как на чей-нибудь корабль, и отправляться. Я ему дал все полномочия. Он нанимает экипаж для аэроплана, высчитывает безжалостно все кубические сантиметры воздуха, необходимого для дыхания, количество чистой воды и коробки консервов, на которые каждый имел бы право. Вы поймете, что я остерегаюсь вмешиваться в распоряжения своего властелина… Но, если только будет разрешение мистера Рютвена, я вас пошлю к ужасному господину Петтибону с письмом. Если он согласится, я вас возьму!

— Дерош! Я бы расцеловал вас в обе щеки, если бы я был французом! — воскликнул Боб, весь сияющий. — Но вы знаете, у нас не выражают так своих чувств. Это путешествие создаст мне богатство! Я буду вам навеки благодарен!

— Вы продолжаете думать, что в Тибете стоит только нагнуться и подобрать богатство?

— Конечно. Вы говорите верно!.. Стоит только нагнуться! — воскликнул Боб с восхищением. — А теперь я вас оставлю, чтобы просить разрешения отца, как вы

того требуете.

— Да, я требую. Во Франции мы имеем слабость придавать значение мнению наших родителей, особенно в вашем возрасте, немного только ушедшем от грудного младенца, мой бедный Боб, — сказал Оливье Дерош, ласково кладя руку ему на плечо. — Но главное условие, sinequa поп, — никому ни слова до последней минуты. Я нарочно пригласил господина Петтибона чтобы избежать самому составлять экипаж. Я знаю хорошо, что происходит в Лондоне из-за малейшего бала не сомневаюсь, что в моем случае, я был бы завален просьбами. Удивляйтесь моей предусмотрительности с того времени, как я вошел сюда сегодня утром, я говорил с четырьмя лицами, и все четверо предлагали включить себя в экипаж… Что же будет дальше? Помните, что только для вас я сделал исключение» и при одном условии, что вы сохраните это в строжайшем секрете от всех, исключая ваших родителей. Согласны?

— Да, согласен!.. — воскликнул Боб, хлопая его по руке.