Я очнулся в палатке, один. Голова страшно болела, и подкатывала тошнота — я еле-еле живой выполз на карачках наружу.
Вокруг жил и суетился наш полевой лагерь, а рядом с потухшим костром сидел толстый здоровяк и доедал ужин, стуча ложкой по котелку. Я его вспомнил: это был заядлый любитель сазанов, мой земляк.
— О, живой! — обрадовался Сазан. — Силён ты поспать!
— Как я сюда попал?
— Тебя мадамка привезла, вся из себя такая — м-м-м-м-м… Что у вас с ней было, а? Расскажешь?
— Да, уж, было… сам видишь…
Сазан заржал, как охочий конь. Припомнив подробности, он добавил:
— Кстати! Она велела называть тебя Клестом. Очень ты ловок, сказала, орешки лущить голыми пальцами… нет, ну что вы с ней такого делали?!!
Он шутливо ткнул меня в плечо, и меня вырвало. Сазан отшатнулся:
— Эка, ты… вроде ж трезвый, без запаха…
Я повалился на бок. Полежал вот так, вспомнил, наконец, про Малька, и моё горло сдавило сухим плачем, без слёз: во мне никакой влаги не осталось, и язык скоблил по пересохшему горлу. Просто я лежал, изредка вздрагивая, стряхивая удушье, судорожно глотая воздух в перерывах между спазмами. Сазан понял, что что-то не то, и озадаченно умолк…
Пока не наступили холода, и боевые действия не прекратились, я каждый день ломал голову: как же я сообщу Солнышке трагическую новость? «Убили в подвале, без войны»?
И, наконец, вот она, — дорога домой и к дому моих друзей. Я шёл, едва перебирая ногами, делая шаги всё короче и короче. Я решил отдать Солнышке половину своего заработка, а заодно предложить руку и сердце, — как честный человек. Я ведь к ней как-то привык: кроме Хельки, я ни с одной девушкой столько не общался, и нравилась она мне — что уж говорить… Я знал, что она — кремень, неприхотлива, хозяйственна — а что ещё мужику надобно? Конечно, надо жениться. Что я, глупее Малька, что ли?
Вот и она — калитка их дома. Я глянул во двор — и сердце ёкнуло: там играл совершенно не знакомый мне мальчишка.
— Эй, пацан! Подойди сюда… Тут женщина такая полноватая жила — где она?
— А-а-а-а, это вы, наверное, про старую хозяйку спрашиваете? Так она здесь больше не живёт: она в столицу уехала. Дядя там у неё, сказала. Сказала, что вы сами должны знать…
— Да, конечно, знаю… знаю…
— Дяденька, а вы с войны?
— Ну, повоевал малость… далеко отсюда.
— Как здорово! Я тоже хочу!
— Успеешь… войны на всех хватит… обещаю… — я через плетень потрепал парнишку по его жёстким волосёнкам. Он, кажется, был счастлив, что к нему прикоснулся настоящий солдат.- На, держи!
Я протянул мальчишке глиняную раскрашенную свистульку, прилипшую ко мне в Нихелии, уже и не помню, по какому случаю. Я хотел подарить её первенцу моего друга.
— Мама, мама! — завопил восторженный ребёнок. — Посмотри, что у меня есть!!!
Он опрометью бросился к дому. Я вздохнул и повернул назад.
Деньги я отослал с почтой, а в Совотке больше никогда не жил. Про Солнышку тоже никогда больше не слышал. Уверен: у неё в жизни всё сложилось хорошо. Иначе ведь быть не могло, не так ли? Дай Бог каждому такого Дядю…
Конец