Род Корневых будет жить! Том 8

Глава 11

Когда в ячейке ремня-хранилища я не обнаружил кусочек артефакта, который забрал у мёртвого старика, я не удивился. Когда в шкатулке, вручённой мне на аукционе торгового дома Ян не обнаружил второй кусочек, тот самый, который купил на аукционе, то тоже не удивился. В конце концов, грозовой человек Лейрен собрал из трёх частей целый артефакт.

Поэтому шкатулку, полученную в тайной сокровищнице клана Ян, я открывал уверено — именно там я ожидал увидеть объединённый артефакт. Как сказал Лейрен, ключ к Запирающему Хаос артефакту.

Но и та шкатулка оказалась пуста.

Я даже не поверил своим глазам, и покрутил шкатулку в руках, надеясь, что просто открыл неправильно.

Нет, всё правильно — крышка одна.

Я закрыл шкатулку и открыл снова.

Ничего не изменилось.

— Что ты ищешь? — спросила Синявская.

— Артефакт, — честно ответил я.

Ребята сидели и молча наблюдали. По их лицам было видно, они понимали: произошло что-то из ряда вон выходящее. Но не понимали, что именно.

А оно и произошло! Допустим, всё, что я пережил в пещере — это был плод моего больного воображения, спровоцированного голодом и обезвоживанием. Но тогда артефакты из сокровищницы и с аукциона должны быть на месте!

Я снова проверил обе шкатулки и, закрыв глаза, обессиленно опустился на подушку.

— Что за артефакт? — спросила Синявская. — И что это за шкатулка?

Ну да, шкатулку с аукциона они все видели, а про вторую, из сокровищницы, никто не знал. Но у меня не было сил рассказывать.

Получалось, что всё-таки тренировки с Лейреном были! И готовый артефакт забрал он. Но в моей памяти не было воспоминания о том, что грозовой человек забирает готовый артефакт. Наоборот, я хорошо помнил, как он отдавал его мне, и я положил его в шкатулку, а потом в ремень-хранилище. А сам забрать он не мог, потому что это мой ремень и доступ только у меня!

Я снова прикоснулся к ячейке ремня-хранилища. Та ячейка, в которой хранились шкатулки, была пуста.

Возникла мысль, что я мог промахнуться ячейкой и положить готовый артефакт в другое место. И я уже собрался было вывалить всё, что хранится у меня в ремне, но потом передумал — там всего очень много, в карете просто места не хватит!

С другой стороны, до сих пор мне достаточно было подумать о том, что именно я хочу достать, и этот предмет оказывался у меня в руках. Так что доставание всего не имело смысла.

К тому же я точно помнил, что положил готовый артефакт в шкатулку — ту самую, которую сейчас крутила в руках Варвара Степановна Синявская и которую я собственноручно достал из ячейки ремня-хранилища! А так как доставать вещи из ремня-артефакта мог только я, то…

Не дождавшись от меня ответа, Синявская снова спросила:

— Володя, откуда у вас эта вещь? — и протянула руку, чтобы взять шкатулку из сокровищницы.

Но вмешался Аристарх Петрович. Он перехватил шкатулку и осмотрел её со всех сторон. Прислушался и даже понюхал! Только что не лизнул. Лицо его при этом было крайне озабоченное.

— Откуда у тебя это? — спросил он таким тоном, что все посмотрели на него.

Меня придавило так, что дышать стало тяжело.

Тон адвоката был требовательным. Словно мы находились в камере на допросе, а не в карете, и я был главным подозреваемым.

— Ты думаешь, это она? — спросила у адвоката Синявская.

— Несомненно! — ответил Аристарх Петрович.

В карете повисло требовательное молчание — все переводили взгляды с меня на адвоката её светлости великой княгини Екатерины Петровны Волковой и обратно.

А я чувствовал себя настолько уставшим и раздавленным, что не мог ничего сказать.

К счастью, вмешался Валентин Демьянович.

— Господа, — вклинился он. — Если так пойдёт дальше, то скоро будет некому задавать вопросы!

Тон его был не менее решительным, чем у Аристарха Петровича.

Некоторое время висело напряжение, а потом стало легче дышать.

А Валентин Демьянович продолжал командовать:

— Дайте Володе отдохнуть и хоть немного восстановиться! Он никуда не денется, и вы зададите ему свои вопросы. Но попозже. А сейчас пусть он поест и поспит!

Я был искренне благодарен нашему доктору, потому что давление адвоката было невыносимым. Ещё чуть-чуть и я лишился бы сил. Даже интересно стало, что это за шкатулка? Он ведь явно узнал её. Хотя вряд ли когда видел — если верить Ян Бао, эта шкатулка хранилась у них несколько сотен лет, и войти в само хранилище мог только я.

Под внимательным взглядом все немного отодвинулись от меня, пропуская ко мне медсестричек, которые деловито помогли мне сесть, а потом принялись поить меня бульоном, менять и устанавливать лечащие артефакты, суетиться, тем самым увеличивая вокруг меня свободное пространство — я видел, как ребята и преподаватели отодвинулись ещё, чтобы не мешать помощницам Валентина Демьяновича.

Когда ребята отодвинулись на достаточное расстояние, я увидел Ян Лин. Она скромно сидела около стенки. Казалось, девушка старалась быть невидимой, чтобы про неё все забыли и не обращали внимание.

Почувствовав мой взгляд, Ян Лин чуть заметно улыбнулась мне и обозначила поклон.

И мои мысли побежали в новом направлении — а с чего я решил, что в этой шкатулке что-то было? Я же не открывал её! В том смысле, что открыл только в пещере перед тем, как появился грозовой человек.

Но если всё, что было в пещере — это плод моего воспалённого воображения, то я не открывал шкатулку вовсе.

Тем временем Аристарх Петрович, Варвара Степановна и Ростислав Петрович изучали мою шкатулку и о чём-то тихо переговаривались. Я видел, как они шевелили губами, но слова не долетали до нас, по-видимому, преподаватели использовали какой-то артефакт, что не мудрено — Синявская спец по артефактам.

Я попробовал всё-таки услышать, но быстро бросил эту затею. С одной стороны, меня больше волновало, куда делся артефакт и что произошло на самом деле, а с другой, я действительно сильно устал. А напившись бульона, и вовсе почувствовал, что сильно хочу спать.

Заботливые медсестрички помогли мне лечь, укрыли одеялом, и я под размеренное покачивание кареты, провалился в сон.

Когда я проснулся в следующий раз, карета стояла.

Прежде чем открыть глаза, я прислушался. Все были на улице, я слышал доносящиеся голоса — наша экспедиция остановилась на привал, и все вышли размять косточки. Вот и хорошо!

Не то чтобы я не хотел никого видеть, но хотелось всё хорошенько обдумать и понять, что же произошло на самом деле и что мне теперь со всем этим делать.

Нет, я не воспринимал всерьёз слова Лейрена о том, что я должен отнять у императорской семьи их главную реликвию. Во всяком случае, сейчас уже не воспринимал. А там, в пещере — очень даже! Но ирония заключалась в том, что я теперь не знал, а было ли что в пещере?

Я усмехнулся и открыл глаза. И увидел склонённую надо мной Полину.

— Ты проснулся? — тихонько спросила она.

Я кивнул.

Полина не побежала рассказывать всем, что я больше не сплю. Вместо этого она вложила свою ладошку в мою руку и ласково сжала.

— Я так испугалась за тебя, — прошептала она.

— Со мной всё в порядке! — так же тихо ответил я и притянул Полину к себе.

Я не боялся, что нас увидят — в карете мы были одни. Я просто поцеловал девушку. В благодарность за то, что она рядом. Ну и просто захотел.

Полина не сопротивлялась. Она ответила на поцелуй, а потом легла рядом, устроилась поудобнее и обняла меня.

Я чувствовал себя уже практически восстановившемся, хотя слабость ещё была. Но близость Полины разбудила во мне нескончаемую нежность, перед которой все эти артефакты, цели экспедиции и тайны артефактов внезапно стали совершенно не существенными.

Есть жизнь и смерть. И то, что отделяет одно от другого.

Вот это, то, что отделяет жизнь от смерти, и есть самое главное!

Я уже потерял одну жизнь. Потерял бессмысленно, не оставив после себя ничего. Хочу ли я, чтобы и эта жизнь прошла так же?

Да, я хочу отомстить за смерть невинных людей. Да, я хочу наказать мерзавцев, которые идут по трупам. Да, я хочу восстановить справедливость! Но если я потеряю то, что отделяет жизнь от смерти, всё это будет бессмысленно.

А то, что отделяет — это любовь. Именно любовь делает нас по-настоящему живыми.

А потому я снова поцеловал Полину. Со всей нежностью, на которую только был способен. И Полина ответила мне.

Она была такая податливая, такая нежная, упругая и тёплая… И очень вкусно пахла.

Я вдыхал её ароматы, и больше для меня в этот момент ничего не существовало — только Полина и только жизнь!

Жадные губы Полины обжигали меня прикосновениями. Я не отставал от неё.

Бархатная кожа. Упругая грудь. Налитые соски. Плоский живот, трепещущий от моих поцелуев… Я даже не заметил, как мы освободились от одежды…

Я был настойчив и нежен. А Полина в моих руках послушна и податлива.

Между нами не было ничего, что могло бы сдержать желание. Я его и не сдерживал.

Судорожный стон девушки подо мной только добавил огня.

Она была моей. Вся. До последней клеточки! Моя и только моя.

Она стремилась ко мне всей душой, всем телом! Я чувствовал это! Мы были едины с ней.

Я никогда не чувствовал себя настолько живым! По-настоящему живым!

Я поцеловал смотрящие на меня с нежностью глаза Полины и впился ей в губы.

В следующий момент почувствовал, как Полина напряглась, судорожно вцепившись в меня и застонала, готовая сорваться в крике наслаждения.

Остатками разума я закрыл ей рот поцелуем — не хватало ещё чтобы кто-нибудь заглянул и прервал нас! А потом выдернул член, изливаясь ей на живот. Да, я хочу Полину. Но не хочу, чтобы она раньше времени забеременела. Одно дело беременная служанка, и совсем другое — княжна и наследница рода.

Я поцеловал ставшую сразу такой беззащитной Полину и прошептал ей на ушко:

— Спасибо!

И она в ответ поцеловала меня.

Я залюбовался — Полина была такая красивая, разрумянившаяся и вся светящаяся.

И вообще всё в карете светилось золотом, но мне было всё равно — я чувствовал себя живым, и это чувство было прекрасным!

Не хотелось выпускать Полину из объятий, но прислушался к голосам рядом с каретой. И прошептал:

— Надо бы одеться.

Смущённая Полина как-то неловко кивнула. Она была такая милая в своём смущении, что я не удержался и снова подмял её под себя.

Второй раз я брал её, стараясь доставить ей как можно больше наслаждения. Я ласкал её грудь, целовал, гладил везде. И Полина отвечала мне доверием и нежностью.

Закончив, мы некоторое время лежали в объятиях друг друга, не в силах отпустить.

— Вот так бы всегда, — прошептал я.

Раскрасневшаяся и разлохматившаяся Полина тихонько произнесла:

— Да.

Её слова были искренними, я это чувствовал. А потому снова поцеловал её.

Я бы взял её и в третий раз, но голоса раздались совсем близко, и Полина отпрянула от меня, собирая свою одежду.

Я не мешал ей одеваться. Просто любовался, заставляя девушку смущаться ещё сильнее.

Одевшись, Полина села рядом со мной и, обняв колени, спросила:

— Я теперь твоя жена?

— Да! — подтвердил я. — Ты только моя! — Взяв руку Полины с поблескивающим на её пальце кольцом-артефактом, которое я подарил ей перед последним боем, поцеловал каждый пальчик. — Моя жена! Я никому не отдам тебя!

От моих слов Полина разулыбалась, а мне захотелось снова раздеть её! Потому что между нами не должно быть никаких преград!