Роботы утренней зари

Глава 10 Снова Василия

Все застыло в неподвижности, как в гиперволновой драме — и Бейли, и Василия, и, конечно, роботы. Прошли ненормально долгие секунды, прежде чем Василия перевела дух и медленно встала. Лицо ее исказилось в усмешке:

— Вы говорите, землянин, что я соучастница в разрушении человекоподобного робота?

— Мне пришло в голову что-то в этом роде, доктор.

— Спасибо. Интервью окончено, уходите. Она указала на дверь.

— Боюсь, что у меня нет такого желания.

— Я не считаюсь с вашими желаниями.

— Должны считаться. Как вы меня выгоните без моего желания?

— У меня здесь два робота. Они вежливо, но твердо выведут вас, повредив только вашему самолюбию, если оно у вас есть.

— У вас здесь только один робот, а у меня два, и они не позволят случиться такому.

— Я тут же вызову двадцать.

— Доктор Василия, поймите! Вы удивились, увидев Дэниела. Я заподозрил, что вы хоть и работаете в Институте Роботехники, где изготовление человекоподобных роботов является первейшей задачей, никогда не видели такого совершенного робота. И ваши роботы тоже не видели. Взгляните на Дэниела. Он больше похож на человека, чем все другие роботы, за исключением покойного Джандера. Ваши роботы примут Дэниела за человека, а он знает, как приказать роботам, чтобы они повиновались ему, а не вам.

— Тогда я вызову людей из Института, и вы будете выкинуты, возможно, с некоторыми неудобствами для себя, и ваши роботы не смогут эффективно вмешаться.

— А как вы их позовете, если мои роботы не позволят вам сдвинуться? У них исключительно быстрые рефлексы.

Василия оскалила зубы, что никак нельзя было назвать улыбкой.

— Я ничего не скажу о Дэниеле, но Жискара я знала большую часть своей жизни. Я не думаю, что он помешает мне позвать на помощь. Я думаю, он и Дэниела удержит от вмешательства.

Бейли знал, что ступает по тонкому льду, и постарался, чтобы голос его не дрожал:

— Не лучше ли вам сначала спросить Жискара, что он сделает?

— Жискар? — с полной доверчивостью спросила Василия.

Жискар отвел глаза от нее и сказал со странным тембром в голосе:

— Маленькая Мисс, я обязан защищать мистера Бейли. Он имеет преимущество перед вами.

— Вот как? По чьему приказу? Этого землянина? Этого чужака?

— По приказу доктора Хена Фастольфа, — сказал Жискар. Глаза Василии сверкнули. Она медленно села. Руки ее дрожали, губы слабо шевелились.

— Он даже тебя отнял.

— Если этого недостаточно, доктор Василия, — вдруг по собственному почину заговорил Дэниел, — то я тоже ставлю благополучие коллеги Илайджа выше вашего.

Василия посмотрела на Дэниела с горьким любопытством:

— Коллега Илайдж? Ты так зовешь его?

— Да, доктор Василия. Мой выбор между вами и им сделан не только по инструкции доктора Фастольфа, но и потому, что землянин и я — партнеры в этом расследовании, и потому…

Дэниел сделал паузу, как бы смущаясь тем, что собирался сказать.

— Потому что мы друзья.

— Друзья? — сказала Василия. — Землянин и человекоподобный робот? Что ж, достойная пара. Оба не вполне люди.

— Тем не менее, мы связаны дружбой, — резко сказал Бейли. — И не проверяйте ради себя самой силу нашей…

Он тоже сделал паузу и, как бы сам удивляясь, закончил фразу:

— Любви.

— Что вы хотите? — спросила Василия.

— Информация. Меня вызвали на Аврору, этот мир Утренней Зари, разобраться в событии, которое, похоже, не имеет никакого объяснения, события, в котором ложно обвинен доктор Фастольф, что, возможно, будет иметь ужасные последствия для моей планеты и для меня лично. Дэниел и Жискар прекрасно понимают эту ситуацию и знают, что только Первый Закон во всей его полноте и при немедленном его применении может взять верх над моими усилиями раскрыть эту тайну. Поскольку они слышали мои слова относительно вашего возможного соучастия в деле, они понимают, что не должны допустить прекращения интервью. Поэтому я снова говорю вам: не провоцируйте действия, которые они вынуждены будут произвести, если вы откажетесь отвечать на мои вопросы. Я обвинил вас в пособничестве в убийстве Джандера Пэнела. Вы отрицаете это обвинение или нет? Вы должны ответить.

— Я отвечу. Я не боюсь! Убийство? Выведение робота из строя — это убийство? Так вот, я отрицаю ваше обвинение в убийстве или в чем другом! Я не давала Гремионису информации по роботехнике для того, чтобы он покончил с Джандером. Для этого у меня недостаточно знаний, и я подозреваю, что ни у кого в Институте нет достаточных знаний.

— Я не знаю, хватает ли у вас или у кого-то в Институте знаний, чтобы помочь совершить преступление. Однако мы можем поговорить о мотиве. Во-первых, у вас могли быть нежные чувства к Гремионису, хотя вы и оттолкнули его предложение. Вам должна была льстить его настойчивость, и вы могли пожелать оказать ему помощь, чтобы он был вам благодарен и без осуществления каких-либо его сексуальных требований.

— По-вашему, он пришел и сказал: «Дорогая Василия, я хочу уничтожить робота. Скажи мне, как это сделать, и я буду страшно тебе благодарен», а я ответила: «Конечно, дорогой, я счастлива помочь вам совершить преступление». Абсурд! Никто, кроме землянина, ничего не знающего об аврорцах, не поверит, чтобы такое могло случиться. Это мог придумать только особо глупый землянин.

— Возможно, но следует рассмотреть все мотивы. Примем на минуту второй мотив. Не ревновали ли вы Гремиониса, когда он переключился в своих чувствах, и не могли ли помочь ему не из абстрактной симпатии, а из конкретного желания вернуть его?

— Ревность? Это земная эмоция. Если я не желаю Гремиониса для себя, какое мне дело до того, предлагает ли он себя другой женщине, и принимает ли та его предложение?

— Я слышал, на Авроре не знают сексуальной ревности, и я склонен думать, что в теории это так и есть, но теории редко применяются на практике, и исключения, конечно, бывают. Больше того, ревность — часто чувство необъяснимое и простой логикой не изгоняется. Но пока мы оставим это. Третий мотив — вы могли ревновать к Глэдии и желать повредить ей.

— Я видела ее только по гиперволновой программе, когда она приехала на Аврору. Тот факт, что люди говорили о ее сходстве со мной, меня не беспокоил.

— Но вас могло беспокоить, что она находится под покровительством доктора Фастольфа, его любимица, почти дочь, как раньше были вы. Она заменила вас.

— Она рада этому, а мне все равно.

— Даже если они любовники?

Василия смотрела на Бейли со все возрастающей злостью, на лбу ее выступил пот:

— Обсуждать это нет надобности. Вы спрашивали, отрицаю ли я ваше обвинение, — я отрицаю его. Я сказала, что у меня нет достаточных знаний и нет мотива. Можете раззвонить это на всю Аврору. Расскажите о своих дурацких попытках приписать мне мотив. Уверяйте, если хотите, что у меня есть знания, чтобы совершить такое. Вы абсолютно ничего не добьетесь.

Хотя она дрожала от злости, Бейли казалось, что в голосе ее была убежденность. Она не боялась обвинения.

Она согласилась увидеться с ним, потому что он напал на след чего-то, чего она боялась, и, возможно, боялась отчаянно. Но этого обвинения она не боялась. Может, он ошибся?

Взволнованно и без всякой уверенности Бейли произнес:

— Допустим, что я принимаю ваше утверждение, доктор Василия. Скажем, я согласен, что мое подозрение в вашем соучастии в этом роботоубийстве ошибочно. Но это не значит, что вы не можете помочь мне.

— С какой стати я буду помогать вам?

— Из человеческой порядочности. Доктор Фастольф уверяет, что он не уничтожал собственного робота Джандера. Вы знаете доктора Фастольфа лучше, чем кто-либо другой. Вы несколько лет были ему близки, сперва как его ребенок, затем как подрастающая дочь. Вы видели его таким, каким его никто не видел. Каковы бы ни были ваши чувства к нему теперь, они не могут изменить прошлое. Зная его, вы можете засвидетельствовать, что по своему характеру он не способен повредить роботу, тем более такому, который является его высшим достижением. Пожелаете ли вы дать такое свидетельство открыто, перед всем миром? Это очень помогло бы делу.

Лицо Василии стало жестким:

— Поймите меня. Я не желаю впутываться в это.

— Но вы должны!

— Почему?

— Разве вы ничем не обязаны доктору Фастольфу? Он же ваш отец. Пусть это слово для вас ничего не значит, но это биологическая связь. Кроме того, он заботился о вас, воспитывал много лет. За это вы ему должны чем-то отплатить.

Василия вздрогнула. У нее стучали зубы. Она пыталась говорить, но не смогла.

Наконец, сделав несколько глубоких вдохов, она сказала:

— Жискар, ты слышишь все это?

Жискар склонил голову:

— Да, Маленькая Мисс.

— И ты, человекоподобный… Дэниел?

— Да, доктор Василия.

— Вы оба знаете, что землянин настаивает на моем свидетельстве в пользу доктора Фастольфа?

Оба робота кивнули.

— Тогда я скажу — против своей воли и по злости. Именно потому, что я должна этому моему отцу какой-то минимум уважения за его гены и за мое воспитание вопреки обычаям, я не стану свидетельствовать. Но я хочу, чтобы вы выслушали меня, землянин. Доктор Хен Фастольф, чьи гены я унаследовала, заботился обо мне не как об отдельном человеческом существе. Я была для него не больше, чем эксперимент, феномен для наблюдений. Доктора Фастольфа интересовало только одно: функции человеческого мозга. Он хотел свести их к уравнениям, к графикам, объяснить не исследованные до того явления и, таким образом, создать основанную на математике науку о поведении человека, которая позволит ему предсказать человеческое будущее. Он назвал эту науку «психоисторией». Если вы разговаривали с ним хотя бы час, я уверена, что он упомянул об этом. Это его мания.

Василия внимательно посмотрела в лицо Бейли и с торжеством воскликнула:

— Я права! Он говорил вам об этом. Затем он должен был сказать вам, что интересуется роботами лишь постольку, поскольку они могут подвести его к овладению тайнами человеческого мозга, тем более — человекоподобные роботы. Это он тоже вам говорил. Основная теория создания человекоподобных роботов, я уверена, выведена им из попыток понять человеческий мозг, и он цепляется за эту теорию, никого в нее не посвящая, потому что он хочет сам в одиночку решить проблему человеческого мозга за те примерно два столетия, которые ему еще остаются. Этому подчинено все. В числе условий решения этой проблемы была и я.

Бейли, пытаясь устоять против этого потока ярости, тихо спросил:

— В каком смысле он включал в это вас, доктор Василия?

— Когда я родилась, меня должны были поместить вместе с другими к профессионалам, которые хорошо умеют ухаживать за детьми. Я не должна была оставаться у неспециалиста, пусть он отец и ученый. Доктору Фастольфу не должны были разрешать воспитывать ребенка таким методом. Никому другому и не разрешили бы. Но он воспользовался своим престижем, нажал на все пружины и убедил нужных людей.

— Он любил вас, — прошептал Бейли.

— Любил? Ему годился бы любой ребенок, но другие были недоступны. Он хотел, чтобы ребенок рос и развивал свой мозг в его присутствии. Он хотел иметь перед глазами простую форму человеческого мозга, постепенно превращающуюся в сложную, чтобы тщательно и в деталях изучать ее. Ради этого он создал таким образом для меня неправильное окружение и исследовал меня, рассматривал меня просто как некое абстрактное человеческое существо.

— Я не могу этому поверить. Даже если он и видел в вас объект эксперимента, он все равно заботился о вас, как о человеческом существе.

— Нет. Вы говорите, как землянин. Возможно, на Земле по-другому смотрят на биологические связи. Здесь это не так. Я была экспериментальным объектом какое-то время.

— Даже если так и было сначала, доктор Фастольф не мог не полюбить вас, беспомощное существо, вверенное его заботам. Если бы и не было биологической связи, даже если бы вы — простите меня — были животным, он все равно полюбил бы вас.

— Вы так думаете? — с горечью сказала она. — Вы не знаете степени бессердечия таких людей, как доктор Фастольф. Если бы для его науки потребовалось прервать мою жизнь, он сделал бы это без малейшего колебания.

— Это смешно, доктор Василия. По всему его обращению с вами было ясно, что он любил вас. Я это знаю. И вы… предлагали ему себя.

— Он и это сказал вам? Да, это на него похоже. Ни на одну минуту, даже сегодня он не задал себе вопроса: а не смутит ли его дочь такое разоблачение? Да, я предлагала себя ему. А почему бы и нет? Он был единственным мужчиной, которого я, в сущности, знала. Он внешне был ласков со мной, и я не знала его истинных целей. Он был единственным для меня объектом. Он знал, что я познакомилась с сексуальным возбуждением в контролируемых условиях — под его контролем. Было неизбежно, что я, в конечном счете, потянулась к нему. Так я и сделала — потому что никого другого не было — и он отказал мне.

— И вы за это возненавидели его?

— Нет, не сразу, а только через несколько лет. Хотя мое сексуальное развитие замедлилось и исказилось, и последствия этого я чувствую до сего дня, я не осуждала его. Я слишком мало знала. Я искала извинения для него. Он очень занят. У него есть другие. Ему нужны женщины постарше. Вас, наверное, удивила бы изобретательность, с какой я придумывала причины его отказа. Лишь через несколько лет я начала понимать, что здесь что-то не так, и приступила к нему в открытую: «Почему ты отказал мне?»

Она сделала паузу и на минуту закрыла глаза. Бейли смущенно молчал.

Успокоившись, она продолжала:

— Он избегал ответа, насколько мог, но я снова и снова спрашивала: «Почему ты отказал мне?» Что касается секса, то у него в этом отношении проблем не было. Я знала несколько случаев. Помню, я думала — может, он просто предпочитает мужчин. Когда не стоит вопрос о детях, личное предпочтение в таких вещах не имеет значения: некоторым мужчинам женщины противны, и наоборот. Но с человеком, которого вы называете моим отцом, дело обстояло иначе. Он любил женщин, иногда молодых, таких же, какой была я, когда предлагала ему себя. «Почему ты отказал мне?» И он, наконец, ответил. Попробуйте догадаться, каков был его ответ.

Она замолчала и ждала.

Бейли неловко пошевелился и сказал:

— Он не хотел заниматься любовью с дочерью?

— Не глупите. Какая разница? Вряд ли хоть один мужчина на Авроре знает, кто его дочь. Нет. Он ответил — ох, я до сих пор помню его слова — «Ты дура! Если я свяжусь с тобой в этом смысле, как я сохраню свою объективность, и какая будет польза от дальнейшего изучения тебя?» В это время я уже знала о его интересе к человеческому мозгу. Я даже пошла по его стопам и стала роботехником. Я работала с Жискаром в этом направлении и экспериментировала с его программированием. Я ведь хорошо это делала, Жискар?

— Хорошо, Маленькая Мисс.

— Но я поняла, что этот человек не видит во мне человеческое существо. Пусть моя жизнь будет испорчена, лишь бы он не рисковал своей объективностью. Его наблюдения значили для него больше, чем моя нормальность. Тогда-то я поняла, кто я и кто он, и ушла от него.

В воздухе повисло тяжелое молчание.

У Бейли в голове слегка звенело. Он хотел спросить: можно ли было не учитывать сосредоточенности крупного ученого на важной проблеме? Как могли вы принять всерьез сказанное, возможно, в раздражении, когда человека вынудили к разговору, которого он не хотел? Доктор Василия замкнулась на собственной «нормальности» — что бы она ни подразумевала под этим — и исключила две, возможно, самые важные проблемы, стоявшие перед человечеством — природа человеческого мозга и заселение Галактики.

Это было куда менее простительно.

Но ничего этого он не сказал. Он не знал, как довести это до сознания Василии, и поймет ли он ее, если она ответит ему.

Чем он занят на этой планете? Он не понимает их жизни, как бы они не объясняли, и они не понимают его. Он устало сказал:

— Мне очень жаль, доктор Василия. Я понимаю, что вы сердитесь, но если бы вы хоть на миг забыли свою злость и подумали о деле доктора Фастольфа и убитого робота, вы, может быть, увидели бы, что мы имеем дело с разными вещами. Возможно, доктор Фастольф желал наблюдать за вами независимо и объективно даже ценою вашего несчастья, однако, это никак не приближает его к желанию уничтожить человекоподобного робота.

Василия, сильно покраснев, закричала:

— Неужели вы не поняли того, что я вам сказала? Уж не потому ли я вам все это рассказывала, что думала, будто кому-нибудь интересна печальная история моей жизни? Вы думаете, мне приятно так вот себя разоблачать? Я говорила вам все это только для того, чтобы показать, что доктор Хен Фастольф в самом деле уничтожил Джандера. Наверняка. Я не говорила этого, потому что никто, кроме вас, не был так глуп, чтобы расспрашивать меня из-за дурацких остатков моего уважения к этому человеку. Но теперь вы спросили, и я отвечаю и, клянусь Авророй, скажу кому угодно, даже публично: доктор Хен Фастольф разрушил Джандера Пэнела. Я в этом уверена. Вы удовлетворены?

Бейли в ужасе уставился на обезумевшую женщину:

— Я не совсем понимаю, доктор Василия Зачем доктору Фастольфу разрушать робота? Какое это имеет отношение к его обращению с вами?

Василия порывисто дышала, и Бейли непроизвольно отметил, даже не сознавая этого, что, хотя Василия была такого же изящного сложения, как Глэдия, груди у нее были больше. Она постаралась овладеть своим голосом:

— Разве я не сказала вам, землянин, что Хен Фастольф интересовался человеческим мозгом? Он, не колеблясь, подвергнет его стрессу, чтобы наблюдать за результатами. Он предпочитает мозг неординарный, например, мозг ребенка, чтобы его можно было наблюдать в развитии. Любой мозг, лишь бы не примитивный.

— Но какая тут связь с…

— Спросите себя: почему он заинтересовался чужеземкой?

— Глэдией? Я спросил его, и он ответил. Она напомнила ему вас, и сходство в самом деле большое.

— Еще раз спрошу вас: вы поверили ему?

— Почему же не поверить?

— Потому что это неправда. Сходство могло привлечь его внимание, но истинная суть его интереса к этой женщине — ее чужеземное происхождение. Она воспитана на Солярии, где привычки и социальные нормы не те, что на Авроре. Он может в данном случае изучать мозг, совсем отличный от нашего, и получить интересную перспективу. Неужели вы не понимаете этого? Кстати, почему он заинтересовался вами, землянин? Он не так глуп, чтобы вообразить, что вы решите аврорскую проблему, ничего не. зная об Авроре.

Внезапно вмешался Дэниел, и Бейли вздрогнул от неожиданности, услышав его голос:

— Доктор Василия, коллега Илайдж решил проблему Солярии, хотя ничего о Солярии не знал.

— Да, — сказала Василия, — все миры узнали об этом по гиперволновой программе. Озарение могло произойти, но вряд ли Хен Фастольф думает, что оно случится дважды на том же месте и вскоре после первого. Нет, землянин, он привлек вас в первую очередь потому, что вы землянин. У вас другой, чуждый мозг, который можно изучать и манипулировать им.

— Не можете же вы думать, доктор Василия, что он рискнул бы делом, имеющим чрезвычайную важность для Авроры, и пригласил бы кого попало, лишь бы изучить необычный мозг?

— Наверняка мог бы. Об этом я вам и толкую. Нет такой проблемы для Авроры, которая была бы важнее для него, чем проблема мозга. Я могу точно сказать, что он ответит, если вы его спросите: «Аврора может возвыситься или пасть, цвести или гнить — все это пустяки в сравнении с проблемой мозга. Поскольку человек реально познает мозг, все, что может погибнуть за тысячелетие по небрежности или из-за неправильно принятых решений, можно выправить за десять лет, разумно управляя человеческим развитием и руководствуясь психоисторией». С помощью этого аргумента он оправдывает все — ложь, жестокость, все, что угодно — и скажет, что все должно служить цели дальнейшего прогресса знаний о мозге.

— Я не могу себе представить, чтобы доктор Фастольф был так жесток. Это милейший человек.

— Давно ли вы его знаете?

— Несколько часов на Земле — три года назад, и один день на Авроре.

— Подумать только! Целый день! А я была с ним тридцать лет почти постоянно и потом издали следила за его карьерой. А вы были с ним целый день? И за весь этот день он не сделал ничего, что напугало или унизило бы вас?

Бейли молчал. Он думал о неожиданной грубой выходке с помощью прибора для пряностей, от которой его спас Дэниел, о туалете, который доставил ему столько затруднений при пользовании или из-за примененной хозяином маскировки, дальнюю прогулку по открытому пространству, имевшую целью проверить его способности к адаптации.

— Вижу, что делал, — сказала Василия. — Ваше лицо, землянин, не так непроницаемо, как вы, может быть, думаете; он пугал вас психозондом?

— Он упоминал о нем.

— Один день, и — уже упоминал. Я думаю, это вам не понравилось?

— Конечно, нет.

— А была причина для этого упоминания?

— Была, — быстро сказал Бейли. — Я сказал, что у меня мелькнула одна мысль и тут же исчезла, и с его стороны было вполне естественно намекнуть, что психозонд мог бы ее обнаружить.

— Нет, — сказала Василия, — не мог бы. Психозондом нельзя пользоваться для такого деликатного исследования, а если произвести попытку, то много шансов, что мозг будет искалечен.

— Может, нет, если работать будет эксперт, скажем, доктор Фастольф.

— Он? Да он не отличит один конец зонда от другого. Он теоретик, а не техник.

— Ну, кто-нибудь другой.

— Нет, землянин, никто. Подумайте сами: если бы психозонд можно было использовать безопасно для людей, и если уж Хена Фастольфа так беспокоит проблема лишения робота физической и умственной активности, разве он не предложил бы применить психозонд к себе? Это не приходило вам в голову? Любой разумный человек придет к заключению, что Фастольф виновен. Единственным доказательством его невиновности является его собственное отрицание вины. Почему бы ему не доказать свою невиновность путем психопроб? Он не намекал на такую вещь?

— Нет. Мне, по крайней мере.

— Потому что он прекрасно знает, как это опасно. Однако он не задумываясь намекнул насчет вас просто для того, чтобы видеть, как ваш мозг работает под психическим давлением, как вы реагируете на страх. А может быть, он подумал, что такая проба, как бы она ни была опасна для вас, может дать ему интересные сведения, касающиеся особенностей устройства вашего мозга. Это, по-вашему, не жестоко?

Бейли отмахнулся от этого вопроса:

— Как это приложить к данному делу, к роботоубийству?

— Солярианская женщина Глэдия привлекла внимание моего отца. У нее интересный для его целей мозг. Он дал ей робота Джандера, желая посмотреть, как женщина, выросшая не на Авроре, встретится с роботом, во всех отношениях похожим на человека. Он знал, что аврорская женщина тут же воспользовалась бы роботом для секса, ничуть не стесняясь. Сама я, признаться, несколько стеснялась бы этого, поскольку воспитана хотя и не нормально, но как обычные аврорские женщины. Солярианка же стеснялась бы очень сильно, поскольку выросла в мире, заполненном роботами, и имела чрезвычайно строгие моральные взгляды в отношении роботов. Это различие могло быть очень поучительным для моего отца, который пытался на этих вариациях построить теорию функционирующего мозга. Хен Фастольф ждал полгода, пока солярианка, может быть, начнет первые эксперименты…

— Ваш отец ничего не знал об отношениях между Глэдией и Джандером, — перебил ее Бейли.

— Кто вам это сказал? Мой отец? Глэдия? Если он — то он врет, если она — то она, скорее всего, просто не знает. Можете быть уверены, Фастольф знал, потому что в его программу изучения мозга входило выяснить, как мозг поддается влиянию солярианской морали. А затем он подумал — я совершенно уверена в этом — что случится, если женщина, только что начавшая пользоваться Джандером, вдруг потеряет его без всяких причин. Он знал, что сделала бы аврорская женщина: она почувствовала бы некоторое разочарование и тут же бы стала искать замену. Но как поведет себя солярианка? Вот он и вывел Джандера из строя.

— Уничтожить безмерно ценного робота ради удовлетворения тривиального любопытства?

— Чудовищно, не правда ли? Но Хен Фастольф как раз это и сделал. Вернитесь к нему, землянин, и скажите ему, что его мелкая игра кончена. Если еще не все на планете верят в его виновность, то наверняка поверят после моего выступления.

Бейли долго молчал, а Василия смотрела на него с какой-то мрачной радостью.

Лицо ее стало теперь каким-то грубым и совсем не напоминало лицо Глэдии. «Похоже, ничего не сделаешь…» — подумал Бейли.

Он встал, чувствуя себя старым — много старше своих сорока пяти лет — детского возраста для аврорцев. Все, что он сумел предпринять, ни к чему не привело. Даже хуже — каждый его шаг, казалось, крепче затягивал петлю на шее Фастольфа.

— Я думаю, наше интервью окончено, — сказала Василия. — У меня нет причин видеться с вами еще раз, землянин, и у вас тоже. Наверное, вам лучше уехать с Авроры.

Она улыбнулась:

— Вы нанесли моему отцу достаточный урон, хотя и не такой большой, какого он заслуживает.

Бейли шагнул к двери. Оба его робота подошли к нему. Жискар тихо спросил:

— Вы в порядке, сэр?

Бейли пожал плечами. Что тут ответишь?

— Жискар! — окликнула Василия. — Когда доктор Фастольф не будет более нуждаться в тебе, ты перейдешь в мой штат?

Жискар спокойно посмотрел на нее:

— Если доктор Фастольф позволит, я так и сделаю, Маленькая Мисс.

Ее улыбка потеплела:

— Пожалуйста, Жискар. Мне все время не хватало тебя.

— Я часто думаю о вас, Маленькая Мисс.

— Доктор Василия, у вас нет туалета, куда я мог бы зайти? — спросил Бейли.

Василия широко раскрыла глаза:

— Конечно, нет, землянин. Есть общественные туалеты на территории Института. Ваши роботы проводят вас.

Бейли посмотрел на нее и сказал, руководствуясь больше чувством раздражения, чем доводами рассудка:

— Доктор Василия, на вашем месте я не стал бы говорить о виновности доктора Фастольфа.

— Что мне мешает?

— Боязнь раскрыть ваши дела с Гремионисом. В них-то и заключается опасность для вас.

— Смешно! Вы же сами признали, что между мной и Гремионисом не было никакого сговора.

— Не совсем так. Я согласился, что прямого сговора уничтожить Джандера между вами и Гремионисом не было. Но остается возможность непрямого сговора.

— Вы спятили? Что еще за непрямой сговор?

— Я не готов обсуждать это при роботах доктора Фастольфа, если только вы не будете настаивать. Но зачем вам это. Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду.

Бейли почему-то решил, что поймает ее на подобный блеф. Все равно ситуация хуже не станет. И это сработало! Василия как бы съежилась.

«Да, — подумал Бейли, — непрямой сговор был, в чем бы он ни заключался».

Бейли сказал, слегка воспрянув духом:

— Я повторяю: не говорите ничего о виновности доктора Фастольфа.

Но он не знал, сколько еще времени будет в его распоряжении — может быть, совсем мало.