Римские каникулы

Интерлюдия

**ИНТЕРЛЮДИЯ: ВПЕЧАТЛЁННЫЕ ИНВЕСТОРЫ**

Гай Валерий Максим неспешно потягивал из кубка разбавленное вино и наблюдал за своими спутниками. Четверо влиятельных патрициев расположились в атриуме виллы Луция Корнелия, ожидая обещанной демонстрации алхимических способностей его протеже. Атмосфера была напряженной — слишком много золота было потрачено на различных «мудрецов» и «чародеев», чтобы относиться к очередному с легкомысленностью.

— Надеюсь, твой грек покажет нам что-то более существенное, чем фокусы уличных шарлатанов, — заметил Марк Лициний Красс, массивный мужчина с властным лицом. — Я уже потерял целое состояние на подобных авантюрах.

Корнелий улыбнулся с плохо скрываемой гордостью:

— Увидите сами, друзья. Марк изменился до неузнаваемости. То, что он покажет сегодня, превзойдет все ваши ожидания.

Гай Валерий скептически хмыкнул. Он знал Корнелия много лет и помнил его увлечения различными оккультными науками. Большинство из них заканчивалось разочарованием и потерянными деньгами.

— А где тот северянин, о котором ходят слухи? — поинтересовался Квинт Цецилий Метелл, худощавый аристократ с острыми чертами лица. — Говорят, именно он обучает твоего алхимика.

— Виктор предпочитает оставаться в тени, — ответил Корнелий. — Но его влияние на Марка очевидно. Вы сами это увидите.

В этот момент в атриум вошел человек, которого Гай Валерий едва узнал. Три месяца назад он видел Марка на одном из приемов — жалкого, забитого грека, который прятался по углам и заикался при разговоре. Теперь же перед ними стоял совершенно другой человек.

Марк был одет в тогу из тонкой шерсти, подчеркивающую его фигуру. Волосы аккуратно подстрижены и уложены в модном стиле. Но главное изменение было не во внешности — оно читалось в осанке, в походке, в том, как Марк смотрел на собравшихся патрициев.

Взгляд уверенного в себе человека, который знает себе цену.

— Добро пожаловать, благородные господа, — произнес Марк, и Гай Валерий удивленно поднял брови.

Голос! Раньше грек говорил тихо, неуверенно, постоянно запинаясь. Теперь же речь его была четкой, громкой, полной достоинства. Более того — исчез акцент, который выдавал его происхождение.

— Рад видеть вас в доме моего покровителя, — продолжал Марк, окидывая взглядом собравшихся. — Надеюсь, сегодняшняя демонстрация оправдает ваши ожидания.

Красс наклонился к Валерию и прошептал:

— Это тот же человек? Он выглядит совершенно по-другому.

— Уверен, что это он, — ответил Валерий, не сводя глаз с алхимика. — Но изменения действительно разительные.

Марк между тем подошел к небольшому столу, на котором были разложены различные предметы — металлические пластины, колбы с жидкостями, какие-то инструменты. Он двигался с уверенностью человека, который точно знает, что делает.

— Господа, — начал он, обращаясь к аудитории, — сегодня я покажу вам нечто, что изменит ваше представление о возможностях алхимического искусства.

Квинт Метелл скептически усмехнулся:

— Мы уже слышали подобные обещания. Обычно они заканчиваются дымовыми завесами и исчезновением «мудреца».

Марк спокойно посмотрел на него:

— Понимаю ваши сомнения, достопочтенный Квинт Цецилий. Слишком много шарлатанов опорочили благородное искусство алхимии. Но то, что вы увидите сегодня, не имеет ничего общего с уличными фокусами.

Тон, которым он это сказал, заставил Метелла замолчать. В голосе Марка звучала такая уверенность, что усомниться в его словах казалось неуместным.

— Прежде чем приступить к демонстрации, — продолжал алхимик, — позвольте объяснить теоретические основы того, что вы увидите.

Он взял в руки кусок меди и повертел его в лучах света:

— Древние учили, что все металлы суть различные стадии развития одной изначальной материи. Медь, олово, железо, серебро, золото — все они являются проявлениями единой субстанции, находящейся на разных уровнях совершенства.

Гай Валерий внимательно слушал. Он изучал философию в молодости и понимал, о чем говорит Марк. Но объяснения грека отличались ясностью и глубиной, которых он не ожидал от человека, еще недавно считавшегося дилетантом.

— Задача алхимика, — продолжал Марк, — состоит не в том, чтобы создать золото из ничего, а в том, чтобы ускорить естественный процесс развития металла. То, что природа делает в недрах земли за тысячи лет, мастер может завершить в своей лаборатории за часы.

— Это звучит разумно, — признал Красс. — Но как это осуществить на практике?

Марк улыбнулся — уверенной улыбкой человека, который держит в руках козырную карту:

— Посредством философского камня. Не того легендарного артефакта, о котором сочиняют сказки, а реального вещества, созданного по строгим научным принципам.

Он подошел к одной из колб и взял ее в руки. Внутри была какая-то красноватая жидкость, которая странно переливалась в свете факелов.

— Это — эссенция философского камня, — торжественно объявил Марк. — Результат месяцев напряженной работы и точных расчетов.

Валерий наклонился вперед, разглядывая содержимое колбы. Жидкость действительно выглядела необычно — она словно светилась изнутри, а при движении в ней возникали узоры, напоминающие языки пламени.

— Как это действует? — спросил четвертый патриций, Луций Домиций Агенобарб, который до сих пор молчал.

— Очень просто, — ответил Марк. — Несколько капель этой эссенции, добавленные к расплавленному металлу, запускают процесс трансмутации. Медь превращается в серебро, олово — в золото.

— Покажите, — потребовал Красс.

Марк кивнул и начал подготовку. Он зажег небольшую жаровню, поместил в нее тигель с кусками меди. Движения его были точными, профессиональными — так работают люди, которые знают свое дело.

Пока металл плавился, алхимик объяснял детали процесса:

— Важно точно рассчитать температуру. Слишком высокая — и эссенция разрушится, не успев подействовать. Слишком низкая — и реакция не начнется.

Патриции наблюдали в напряженном молчании. Гай Валерий заметил, что даже скептически настроенный Метелл перестал ерзать и внимательно следил за происходящим.

— Теперь самый ответственный момент, — произнес Марк, поднося колбу к тиглю.

Он добавил в расплавленную медь несколько капель красной жидкости. Раздалось шипение, поднялся пар странного цвета, а содержимое тигля заволновалось, словно закипая.

— Процесс идет, — комментировал алхимик. — Видите, как изменяется цвет? Медь постепенно превращается в серебро.

Действительно, красноватый оттенок расплавленного металла постепенно менялся, становясь все более светлым. Через несколько минут в тигле плескалась жидкость серебристого цвета.

— Невероятно, — прошептал Домиций.

Марк дал металлу остыть, затем извлек получившийся слиток. Он действительно выглядел как серебро — блестящий, тяжелый, с характерным звоном.

— Может ли кто-нибудь из присутствующих подтвердить подлинность результата? — спросил алхимик.

Красс, который немало торговал драгоценными металлами, взял слиток и внимательно осмотрел:

— Это настоящее серебро, — заключил он. — Высокой пробы.

Присутствующие обменялись взглядами. То, что они только что видели, противоречило всем представлениям о возможном и невозможном. Но факт оставался фактом — медь превратилась в серебро у них на глазах.

— Впечатляющая демонстрация, — сказал Валерий. — Но у меня есть вопрос. Если вы можете создавать серебро, почему не золото?

Марк задумчиво покачал головой:

— Золото — это высшая форма металлической материи. Для его создания требуется более совершенная эссенция, которую я пока не могу изготовить в достаточных количествах.

— Что мешает? — поинтересовался Метелл.

— Редкие ингредиенты, — ответил алхимик. — Некоторые минералы можно найти только в определенных местах. Другие требуют сложной обработки. И, конечно, финансовые ресурсы.

Вот оно, подумал Валерий. Сейчас начнется главная часть представления — просьба о деньгах.

Но Марк не торопился с предложениями. Вместо этого он продолжал объяснять технические детали:

— Создание истинного философского камня — работа не одного человека. Требуется команда помощников, полностью оборудованная лаборатория, годы исследований.

— Сколько времени это займет? — спросил Красс.

— При надлежащем финансировании — год, может быть, полтора, — ответил Марк. — Но результат превзойдет все ожидания. Готовый философский камень будет способен превращать в золото любые количества металла.

— А какова стоимость проекта? — деловито поинтересовался Домиций.

Марк назвал сумму, которая заставила патрициев поперхнуться вином. Двести тысяч сестерциев — состояние, на которое можно было купить несколько вилл или снарядить торговую экспедицию в дальние страны.

— Это очень много, — заметил Метелл.

— Это капля в море по сравнению с прибылью, — парировал алхимик. — Представьте: неограниченное количество золота. Возможность финансировать любые проекты, влиять на политику империи, обеспечить богатство своих семей на века вперед.

Его слова действовали на патрициев как магия. Все они были богаты, но кто из богачей не мечтал стать еще богаче?

— Но как мы можем быть уверены в успехе? — спросил Валерий.

Марк серьезно посмотрел на него:

— Гарантий в этом мире не существует, достопочтенный Гай Валерий. Но подумайте: разве то, что вы видели сегодня, не является достаточным доказательством?

Он указал на серебряный слиток, который по-прежнему лежал на столе:

— Я уже умею превращать медь в серебро. Философский камень — это просто следующий шаг, более совершенная версия того же процесса.

Патриции снова обменялись взглядами. Логика была убедительной, а демонстрация — впечатляющей.

— А что, если проект провалится? — настаивал Метелл.

— Тогда вы потеряете деньги, — честно ответил Марк. — Но если он удастся, ваша прибыль будет измеряться миллионами.

Алхимик сделал паузу, позволяя словам подействовать, затем добавил:

— Кроме того, это не просто финансовая инвестиция. Это возможность войти в историю как люди, которые поддержали величайшее открытие человечества.

Красс откашлялся:

— Хорошо. Допустим, мы заинтересованы. Каковы условия участия?

— Я предлагаю разделить сумму между несколькими инвесторами, — ответил Марк. — Четыре пайщика по пятьдесят тысяч сестерциев каждый. Прибыль делится пропорционально вложениям.

— А ваша доля? — поинтересовался Домиций.

— Мои знания и труд, — ответил алхимик. — Плюс десять процентов от прибыли.

Условия казались разумными. Валерий мысленно прикидывал риски и возможности. Пятьдесят тысяч — значительная сумма, но не катастрофическая для его состояния. А если проект удастся…

— Мне нужно время подумать, — сказал он.

— Конечно, — кивнул Марк. — Это серьезное решение, которое нельзя принимать поспешно.

Патриции вскоре откланялись, пообещав дать ответ в течение недели. По дороге домой они горячо обсуждали увиденное.

— Невероятное превращение, — говорил Красс. — Я своими глазами видел, как медь стала серебром.

— Да, но нет ли здесь обмана? — сомневался Метелл. — Может быть, это был не настоящий философский процесс, а какой-то хитрый фокус?

— Я проверил серебро, — возразил Красс. — Оно настоящее.

— Но это еще не значит, что он сможет создать философский камень, — настаивал Метелл.

Валерий слушал споры товарищей и размышлял. Превращение выглядело убедительно, но что-то его смущало. Слишком театрально, слишком идеально все прошло.

А еще ему не давала покоя перемена в самом Марке. Люди не меняются так кардинально за несколько месяцев. Что произошло с греком? Кто его так изменил?

Но даже сомнения не могли заглушить главное — алчность. Возможность неограниченного богатства была слишком заманчивой, чтобы от нее отказаться.

Через три дня все четверо патрициев прислали Корнелию письма с согласием участвовать в проекте. Каждый внес свою долю, и работы по созданию философского камня начались.

Никто из них не подозревал, что стал пешкой в игре, ставки в которой намного выше любых денег.

**ИНТЕРЛЮДИЯ: РАЗГОВОР В ИМПЕРАТОРСКОЙ ЛОЖЕ**

Грохот толпы был оглушительным. Пятьдесят тысяч римлян, собравшихся в Колизее, ревели, как разъяренные звери, наблюдая за поединком фракийца и галла на песчаной арене. Кровь уже пропитала песок в нескольких местах, а гладиаторы, измотанные долгой схваткой, едва держались на ногах.

Марк Лициний Красс сидел в императорской ложе, наслаждаясь прохладным ветерком, который приносили рабы, размахивая большими веерами из павлиньих перьев. Рядом с ним, в роскошном кресле из слоновой кости, восседал сам Гай Юлий Цезарь. Диктатор выглядел задумчивым — его взгляд время от времени отрывался от арены и устремлялся куда-то вдаль.

— Превосходные бои сегодня, — заметил Красс, отпивая глоток охлажденного вина из золотого кубка. — Народ доволен.

Цезарь кивнул, но ответил рассеянно:

— Да, да… Народ любит зрелища.

Красс внимательно посмотрел на диктатора. За долгие годы знакомства он научился читать настроения Цезаря по мельчайшим деталям. Сейчас тот явно был озабочен чем-то более важным, чем бои гладиаторов.

— Что тебя беспокоит, Гай Юлий? — спросил Красс, понизив голос. — Ты выглядишь… встревоженным.

Цезарь обернулся к старому другу. Они знали друг друга с молодости, вместе служили в Испании, вместе строили карьеру в римской политике. Если кому-то Цезарь и мог доверить свои тревоги, то это был именно Красс.

— Слышал ли ты слухи о некоем северном алхимике? — тихо спросил диктатор.

Красс чуть не поперхнулся вином. Именно о том алхимике — Марке, которого обучал загадочный Виктор — он как раз и собирался поговорить с Цезарем.

— Слышал кое-что, — осторожно ответил он. — А что тебя в нем интересует?

— Мои люди докладывают странные вещи, — Цезарь откинулся в кресле, наблюдая, как фракиец наносит удар противнику. — Говорят, что этот человек… необычен. Что он обладает знаниями, которые могут изменить многое.

Красс почувствовал, как учащается сердцебиение. Неужели Цезарь тоже заинтересовался алхимией? Это могло серьезно осложнить планы патрициев-инвесторов.

— Что именно докладывают твои люди? — поинтересовался он.

— Что он не обычный шарлатан, каких полно в городе, — ответил Цезарь. — Что он действительно может превращать металлы. И что он ищет не золото, а… нечто иное.

— Что именно?

Диктатор помолчал, наблюдая за тем, как раненый галл падает на колени. Толпа ревела, требуя добить поверженного.

— Смерть, — наконец произнес Цезарь. — Мои информаторы говорят, что он ищет способ умереть.

Красс нахмурился. Это не соответствовало тому, что он видел на вилле Корнелия. Марк определенно не выглядел как человек, мечтающий о смерти. Наоборот — он был полон энергии и амбиций.

— Возможно, твои люди что-то перепутали? — предположил Красс. — Я недавно встречался с одним алхимиком, и он производил впечатление человека, вполне довольного жизнью.

Цезарь резко повернулся к нему:

— С каким алхимиком?

Красс понял, что сказал слишком много. Но отступать было поздно:

— С неким греком по имени Марк. Он работает у Луция Корнелия.

— И что он тебе показал?

— Превращение меди в серебро, — честно ответил Красс. — Довольно убедительную демонстрацию.

Глаза Цезаря загорелись интересом:

— Он действительно это сделал? Ты уверен, что это не был фокус?

— Я проверил получившееся серебро лично, — подтвердил Красс. — Оно было настоящим.

Диктатор задумался. На арене между тем фракиец добил галла под одобрительные крики толпы. Но Цезарь, казалось, не замечал происходящего.

— А что он говорил о своих планах? — спросил диктатор.

Красс колебался. Рассказывать Цезарю о проекте философского камня было рискованно. Диктатор мог решить конфисковать алхимика вместе со всеми его знаниями.

— Он работает над усовершенствованием своих методов, — уклончиво ответил Красс. — Ищет способы создавать больше серебра, возможно, даже золото.

— Интересно, — протянул Цезарь. — А упоминал ли он некоего северянина? Высокого блондина с голубыми глазами?

Красс почувствовал укол тревоги. Цезарь явно знал о Викторе. А это означало, что диктатор гораздо глубже вовлечен в ситуацию, чем казалось поначалу.

— Он упоминал учителя, — осторожно признал Красс. — Но не вдавался в подробности.

— Понятно, — кивнул Цезарь. — А не говорил ли этот Марк что-нибудь о… продлении жизни?

Вот оно, подумал Красс. Цезарь интересовался не золотом, а эликсиром бессмертия. Это объясняло его повышенное внимание к алхимикам.

— Нет, — соврал Красс. — Он сосредоточен исключительно на превращении металлов.

Диктатор кивнул, но Красс видел, что тот ему не поверил. Цезарь был слишком опытным политиком, чтобы не заметить уклончивости в ответах.

На арене появились новые гладиаторы — двое ретиариев против одного мирмиллона. Толпа снова взревела от предвкушения.

— Знаешь, Марк, — сказал Цезарь, не отрываясь от зрелища, — я подумываю о том, чтобы лично встретиться с этим алхимиком.

Сердце Красса пропустило удар:

— Зачем? Неужели ты веришь в эти… чудеса?

— Я не верю и не не верю, — ответил диктатор. — Я просто хочу убедиться своими глазами. Слишком много странных слухов ходит об этом человеке.

— Каких слухов?

Цезарь повернулся к Крассу, и в его глазах читалась та же жестокость, с которой он некогда разгромил галльские племена:

— Что он связан с силами, которые не следует пробуждать. Что его учитель — не обычный человек. Что их эксперименты могут привести к… неожиданным последствиям.

Красс почувствовал холодок страха. В словах Цезаря было что-то зловещее, что-то выходящее за рамки обычных политических интриг.

— Ты серьезно в это веришь? — спросил он.

— Я видел слишком много странного в своей жизни, чтобы отмахиваться от подобных предупреждений, — ответил диктатор. — Помнишь ли ты предсказание гаруспика перед мартовскими идами?

Красс кивнул. Все в Риме помнили тот день, когда прорицатель предупредил Цезаря об опасности.

— Тогда я не придал этому значения, — продолжал Цезарь. — И чуть не поплатился жизнью. Теперь я отношусь к подобным вещам серьезнее.

— И что именно предупреждения касается алхимика?

Диктатор помолчал, наблюдая за тем, как ретиарий набрасывает сеть на противника:

— Что его эксперименты могут разбудить силы, которые лучше оставить в покое. Что его учитель преследует цели, далекие от простой алхимии. И что все это может плохо кончиться для Рима.

Красс почувствовал, как по спине пробегает дрожь. Если Цезарь действительно верил в эти предупреждения, то проект философского камня мог оказаться под угрозой.

— Но ведь это могут быть просто суеверия? — попытался возразить он.

— Возможно, — согласился Цезарь. — Но что, если нет? Что, если этот северянин действительно представляет опасность?

— Какую опасность может представлять один человек?

Диктатор усмехнулся, но в этой усмешке не было веселья:

— Ты удивился бы, Марк. Один человек может изменить ход истории. Вспомни Александра, вспомни самого меня. А если этот человек обладает сверхъестественными способностями…

Красс понял, что Цезарь настроен гораздо серьезнее, чем казалось вначале. Диктатор не просто любопытствовал — он планировал действия.

— И что ты собираешься делать? — спросил Красс.

— Для начала — встретиться с этим Марком, — ответил Цезарь. — Посмотреть на него лично, оценить его способности и намерения.

— А если он окажется действительно опасным?

Глаза диктатора стали жесткими, как сталь:

— Тогда я приму соответствующие меры. Рим превыше всего, Марк. Даже превыше любопытства к алхимическим чудесам.

На арене мирмиллон освободился от сети и нанес смертельный удар одному из ретиариев. Толпа взревела от восторга, но Красс едва это заметил. Его мысли были заняты совсем другим.

Проект, в который он вложил значительные средства, оказался под угрозой. Если Цезарь решит, что алхимики представляют опасность, он может просто уничтожить их. А вместе с ними — и все надежды на философский камень.

— Гай Юлий, — осторожно начал Красс, — а что если я организую встречу? Неформальную, в дружественной обстановке. Ты сможешь лично оценить ситуацию, а алхимик не будет чувствовать себя под подозрением.

Цезарь заинтересованно посмотрел на него:

— Ты можешь это устроить?

— Думаю, да. Корнелий — старый друг, он не откажет в такой просьбе.

— Хорошо, — кивнул диктатор. — Устрой встречу. Но помни — это не должно выглядеть как официальное расследование. Пусть алхимик думает, что я просто любопытствующий покровитель наук.

Красс согласился, но внутри у него все похолодело. Он понимал: если Марк или его загадочный учитель произведут на Цезаря плохое впечатление, это может стать концом не только для алхимиков, но и для всех, кто с ними связан.

Остаток боев прошел в напряженном молчании. Цезарь, казалось, снова погрузился в свои мысли, а Красс лихорадочно обдумывал, как лучше организовать встречу.

Нужно было предупредить Корнелия, подготовить Марка, возможно, даже попытаться связаться с этим таинственным Виктором. Слишком многое стояло на кону, чтобы пускать события на самотек.

Когда бои закончились и толпа начала расходиться, Цезарь встал со своего места:

— Договорились, Марк. Жду известий о встрече в ближайшие дни.

— Обязательно устрою, — пообещал Красс.

Диктатор кивнул и направился к выходу в сопровождении преторианцев. А Красс остался в опустевшей ложе, глядя на залитую кровью арену.

«Что я наделал?» — думал он. Попытка заработать на алхимии могла обернуться катастрофой. Цезарь не был человеком, с которым стоило играть, особенно когда речь шла о безопасности государства.

Но отступать было поздно. Деньги вложены, проект запущен, а теперь еще и сам диктатор проявил интерес к алхимикам. Оставалось только надеяться, что встреча пройдет гладко и Цезарь не увидит в Марке и его учителе угрозы для Рима.

Хотя, размышляя о странных предупреждениях диктатора, Красс начинал сомневаться в том, что эти предупреждения были беспочвенными. Слишком много необычного происходило вокруг загадочного северянина.

Но путь назад был отрезан. Оставалось только идти вперед и надеяться на лучшее.

**ИНТЕРЛЮДИЯ: ИСКУССТВО ВНУШЕНИЯ**

Рим в утренних сумерках был особенно тих. Большинство горожан еще спало, и лишь на улицах бродили рабы, торопящиеся к ранним работам, да стражники, завершающие ночное дежурство. Именно в такие часы Локи мог работать наиболее эффективно — когда границы между сном и явью размыты, а человеческий разум наиболее восприимчив к внушению.

Бог-хитрец стоял на крыше здания неподалеку от виллы Корнелия и сосредоточенно размышлял над новой задачей. Распространение слухов и создание интриг было лишь началом. Теперь требовалось нечто более тонкое и опасное — прямое воздействие на разум Виктора Крида.

Цель была проста на первый взгляд, но сложна в исполнении. Нужно было заставить северянина поверить, что истинный философский камень можно создать только ценой собственной жизни. Не навязать эту идею силой — Крид был слишком силен и подозрителен для грубых ментальных атак. Нет, мысль должна была прийти к нему естественно, как логический вывод из множества источников.

Локи закрыл глаза и позволил своему сознанию растечься по городу, ощущая каждый человеческий разум как отдельную ноту в гигантской симфонии. Способность проникать в мысли смертных была одним из его древнейших талантов, отточенным за тысячелетия интриг и обманов.

Первым он выбрал старого торговца пергаментом, который содержал лавку неподалеку от виллы. Человек как раз просыпался, его сознание было затуманено остатками сна. Локи мягко проскользнул в его разум и оставил там зернышко идеи.

Торговец вздрогнул, как от странного сна, затем встал и начал рыться в своих запасах. Он не понимал, почему, но вдруг ему захотелось найти тот древний египетский текст, который лежал у него уже много лет без покупателя. Текст о жертвенных ритуалах древних алхимиков.

Через час торговец выставил свиток на самое видное место, где его наверняка заметит любой, кто интересуется оккультными науками.

Следующей целью стала служанка, которая работала в доме напротив виллы Корнелия. Девушка была болтливой и любопытной — идеальный проводник для нужных слухов. Локи внушил ей воспоминание о разговоре, которого никогда не было.

Когда служанка проснулась, она была уверена, что вчера подслушала беседу двух александрийских купцов. Те якобы рассказывали друг другу древнюю легенду о мудреце, который создал философский камень, принеся в жертву собственную душу богу смерти.

К полудню эта история, приукрашенная фантазией девушки, распространилась по всему кварталу.

Но главная работа была впереди. Локи знал: Крид регулярно посещает библиотеки и лавки торговцев книгами, ища редкие алхимические трактаты. Нужно было подготовить для него правильные «находки».

Бог-хитрец принял облик ученого из Александрии и направился в крупнейшую библиотеку Рима. Хранитель свитков, пожилой грек по имени Аполлодор, был известен своей эрудицией и доступом к редчайшим текстам.

— Мир тебе, достопочтенный Аполлодор, — поприветствовал Локи хранителя. — Ищу материалы по древней алхимии для своего исследования.

— О, еще один искатель философского камня? — усмехнулся старик. — Их развелось в последнее время, как мух на меду.

— Не совсем, — мягко поправил Локи. — Меня интересуют жертвенные аспекты алхимического процесса. Роль самопожертвования в великом делании.

Аполлодор заинтересованно поднял брови:

— Необычная тема. У меня есть несколько текстов… но они очень древние, их трудно понять.

— Попробую разобраться, — заверил Локи.

Хранитель принес несколько свитков. Локи взял их и, улучив момент, когда Аполлодор отвлекся, незаметно изменил содержание одного из текстов. Теперь в древнем трактате говорилось о том, что истинное превращение возможно только когда алхимик отдает собственную жизненную силу создаваемому камню.

— Интересный пассаж, — заметил Локи, указывая на измененное место. — Не встречал ли ты подобных идей в других источниках?

Аполлодор прочитал отрывок и задумчиво покачал головой:

— Да, кажется, что-то подобное мелькало в сирийских манускриптах. Идея о том, что создатель камня должен стать его частью, растворить в нем свою сущность.

Локи кивнул и незаметно внушил хранителю желание рассказывать об этой теории всем, кто будет интересоваться алхимией.

Следующей остановкой стала лавка торговца редкими книгами. Хозяин, сириец по имени Дамаск, специализировался на восточных текстах. Локи приобрел у него несколько свитков, а заодно оставил в его памяти ложное воспоминание о древнем персидском трактате.

— Помнишь ли ты тот текст о Заратустре-алхимике? — спросил Локи как бы между прочим.

— Какой именно? — удивился Дамаск.

— Тот, где описывается, как он создал камень бессмертия, принеся в жертву собственную смертность, — Локи говорил так, словно это было общеизвестно.

Сириец напряг память, и внушенное воспоминание всплыло в его сознании:

— Ах да, конечно! Тот самый. Но я продал его недавно одному ученому из Эфеса.

— Жаль, — вздохнул Локи. — Очень хотелось бы изучить этот подход к проблеме самопожертвования в алхимии.

Когда Локи ушел, Дамаск был уверен, что действительно торговал таким трактатом, и начал рассказывать об этом другим покупателям.

Но самая сложная работа ждала впереди. Нужно было воздействовать на людей, близких к Криду, чтобы нужная информация дошла до него из доверенных источников.

Локи принял облик раба и проник на виллу Корнелия. В доме царило обычное оживление — слуги готовились к вечерней трапезе, садовники ухаживали за растениями. Бог-хитрец незаметно перемещался по зданию, оставляя в разумах обитателей нужные мысли.

Повару он внушил странный сон о древнем египетском жреце, который превратился в золото, чтобы создать эликсир бессмертия для фараона. Садовнику — воспоминание о рассказе деда про колдуна, отдавшего жизнь за власть над металлами. Каждое внушение было мелким, незначительным, но вместе они создавали атмосферу, в которой идея самопожертвования казалась естественной частью алхимических практик.

Особое внимание Локи уделил греческому алхимику Марку. Этот человек проводил с Кридом больше всего времени и мог оказать на него значительное влияние. Проникнуть в разум Марка было сложнее — грек находился под защитой ауры северянина, но Локи нашел способ.

Он дождался, когда Марк вышел из дома по делам, и перехватил его на улице, приняв облик случайного прохожего.

— Извините, не подскажете, где здесь лавка Дамаска? — вежливо спросил Локи.

— Там, за углом, — ответил Марк, указывая направление.

— Спасибо. Кстати, вы не алхимик случайно? — с видимым любопытством поинтересовался Локи. — У вас на руках следы от работы с металлами.

Марк гордо выпрямился:

— Да, изучаю алхимическое искусство.

— Удивительно! — воскликнул Локи. — А как вы относитесь к теории жертвенного камня?

— К какой? — удивился Марк.

— Ну, к идее о том, что истинный философский камень можно создать, только принеся в жертву что-то самое ценное. Обычно — собственную жизнь, — Локи говорил так, словно это была общеизвестная концепция.

— Не слышал о такой теории, — признался Марк.

— Странно, — изобразил удивление Локи. — Я думал, все серьезные алхимики знают о принципе великой жертвы. Ведь превращение невозможно без равноценного обмена.

Он оставил эту мысль в воздухе и удалился, оставив Марка размышлять над услышанным.

Следующие дни Локи провел, методично обрабатывая все окружение Крида. Он внушал торговцам на рынке разговоры о древних ритуалах самопожертвования. Заставлял уличных ораторов упоминать в своих речах легенды о героях, отдавших жизнь ради великих свершений. Даже детским играм он придавал соответствующий оттенок — малыши вдруг начинали играть в «алхимика, который стал золотом».

Постепенно весь район погрузился в атмосферу, где идея жертвенного превращения витала в воздухе. Куда бы ни пошел Крид, где бы ни остановился — везде он слышал обрывки разговоров, намеки, истории, которые так или иначе касались самопожертвования ради алхимических целей.

Но венцом работы стало воздействие на самого Корнелия. Патриций был ключевой фигурой — его мнение Крид мог бы счесть авторитетным.

Локи дождался, когда Корнелий отправился в термы, и последовал за ним. В банях он принял облик александрийского философа и завязал беседу о древних мистериях.

— Скажите, достопочтенный Луций, — спросил Локи во время массажа, — как вы относитесь к учению о трансформации через самопожертвование?

— В каком смысле? — поинтересовался патриций.

— Древние мудрецы учили, что любое великое превращение требует от мага отдать часть себя, — объяснил Локи. — В алхимии это означает, что создатель философского камня должен влить в него собственную жизненную силу.

— Интересная теория, — задумчиво произнес Корнелий. — А это не опасно?

— Конечно опасно, — согласился Локи. — Но разве великие свершения возможны без риска? Посмотрите на героев древности — все они чем-то жертвовали ради славы.

Беседа продолжалась около часа, и Локи незаметно внушил патрицию мысль о том, что истинный алхимик должен быть готов пожертвовать всем ради своего искусства.

К концу недели работа была завершена. Локи создал вокруг Крида информационное поле, пропитанное идеями о жертвенной алхимии. Северянин не мог сделать ни шагу, не столкнувшись с намеками на необходимость самопожертвования ради создания философского камня.

Самое главное — все эти идеи приходили из разных источников и выглядели как независимые свидетельства древней традиции. Крид не мог заподозрить координированную кампанию, потому что каждый носитель информации искренне верил в то, что говорил.

Локи наблюдал из укрытия, как северянин все чаще задумывается, слушая очередную историю о самопожертвовании. Видел, как тот перечитывает найденные тексты, ища в них подтверждение услышанного. Чувствовал, как в разуме Крида зреет мысль о том, что для создания истинного философского камня он должен будет отдать собственную жизнь.

«Идеально», — думал бог-хитрец, любуясь результатами своей работы.

Крид сам придет к выводу о необходимости самопожертвования. Сам примет это решение, искренне считая его единственно правильным. И когда наступит решающий момент, северянин без колебаний пожертвует собой ради создания камня.

А значит, угроза Рагнарёка будет устранена руками самого Крида. Проклятый северянин наконец получит желанную смерть, а мир будет спасен от преждевременного конца.

Локи улыбнулся и растворился в утреннем тумане. Его работа здесь была завершена. Теперь оставалось только ждать, когда посеянные семена дадут всходы.

Семена разрушения, которые должны были спасти мир.