Ревизор: возвращение в СССР 21

Глава 4

Москва. МГУ.

После пар позвонил Ивану на работу, предупредил, что выезжаю к нему и поехал сразу в Институт археологии. Он ждал меня у центрального входа и, заметив мою машину, замахал мне рукой, как будто голосуя.

— Привет, — быстро пристроился он в машине рядом, стоило мне остановиться.

— Привет, привет, — удовлетворённо заметил я, что настроение у него совсем не подавленное.

Признаться, я опасался, что придётся несколько часов слушать обиженного на Ксюшу мужика о том, как коварны женщины. Однако, Иван определённо любит свою работу. Подумаешь, сорвалась поездка в Болгарию. Тут же появилась командировка в Калининскую область. Ну, подумаешь, придётся жить и работать зимой в палатке, зато для него это смысл жизни! Он уже переговорил с коллегами, посоветовался, какая палатка лучше и всеми фибрами своей души предвкушал начало новой экспедиции.

— На тебя глядя, можно подумать, что ты невскрытую египетскую пирамиду собираешься исследовать, — улыбнулся я.

— Ты не понимаешь, когда раскопки идут, снимается слой за слоем, и когда скребок, вдруг, на что-то натыкается!.. Это такие чувства! Это не передать словами! — попытался объяснить он с видом бывалого наркомана.

— А это всего лишь камушек, — пошутил я.

— Ну, обычно так и бывает, — согласился он. — Или камушек, или глиняный черепок. Иногда их столько бывает, что мешками выбрасывать приходится.

— Почему? — удивился я. — Разве это не археологическая ценность?

— А что с ними делать? Там могут оказаться сотни черепков в одной куче в виде мелких осколков. Нереально что-то из них собрать. Вот если нашел крупный кусок, а рядом другие крупные — вот тут уже нужна кропотливая работа, уже есть шанс собрать из осколков целый сосуд. А если на керамике еще и какие-то отличительные особенности есть, то вообще песня. Можно установить связи между различными культурами. Представь, что означает найти горшок, сделанный за пару тысяч километров! Это же означает, что торговля между этими поселениями или городами была налажена!

Я попытался представить, что означает найти горшок, сделанный не в этом месте. Впечатлило меня это слабо. Решил перейти к нашей тематике:

— Завтра едем с начальством в Городню знакомиться с местными. Меня там представят, а потом мы с тобой уже туда сами съездим. Конкретно на месте определимся, что нам нужно. Кучу вопросов нужно будет согласовать.

Иван воодушевлённо начал прикидывать первоочередные дела там на месте. А я ехал и радовался, как быстро он с Ксюши переключился на работу. Это, очень, очень хорошо! Вот не ожидал, что он такой увлечённый человек…

Москва. МГУ.

— Мартин, ну ты подумал? — подошёл Хуберт к нему сразу после первой пары.

— Подумал. Понятия не имею, как и чем я тебе могу помочь… — покачал головой Мартин и пошел дальше.

Хуберт посмотрел ему вслед. Очень хотелось осыпать его оскорблениями, они прямо из горла рвались. Надо же, какая сволочь, будет, как ни в чем не бывало, учиться себе в МГУ, а он с позором поедет домой? Но если он и сделал какой-то вывод из этой истории, то это было понимание, что свой темперамент в присутствии Мартина надо сдерживать. Если у этого негодяя такие связи, то не надо настраивать его против себя еще больше…

— Я буду следить за тобой… и однажды ты оступишься, а я окажусь рядом, — прошипел он вслед своему врагу.

Москва. Квартира Быстровых.

Вернувшись из университета, Регина переоделась в домашнюю одежду и отправилась на кухню. В холодильнике стоял борщ, приготовленный матерью. Суп Регина уже ела в столовой и стала искать, что в холодильнике ещё есть. Нашла котлетки с вермишелькой.

О, то, что надо, — радостно подумала Регина и поставила на плиту в сковородке греться порцию, подлив воды, чтобы не сгорела. Попутно пощёлкала трехпрограммник в поисках музыки. Она любила моменты, когда была дома одна. Было тихо и спокойно. Родители, все же, чрезмерно много ругаются, когда дома, то на друг друга, то на нее. То она посуду не помоет, то полы, то одета якобы не так, как можно в университет ходить. Что бы они понимали в современной моде!

Перекусив, Регина решила почитать и пошла к книжному шкафу. Просмотрев содержимое книжных полок, она не нашла ничего интересного. Потом вспомнила, что начала читать еще перед поступлением Стендаля «Красное и черное» и, решив наконец дочитать эту книгу, нашла ее во втором ряду. Прижав к себе, пошла в свою комнату, прихватив пару красивых розовых яблок с кухни.

Святославль. Дом начальника городского управления милиции.

Филимонов ворвался к себе в дом, намереваясь припрятать понадёжнее, на всякий случай, свои накопления.

Стремительно пройдя прямо в обуви к платяному шкафу, он вытащил заначку — почти пять тысяч рублей — и бросил деньги на стол. Схватил с трюмо шкатулку с цацками жены и высыпал её содержимое туда же.

— Это что же ты такое творишь? — возмутилась жена, вертевшаяся перед зеркалом.

— Не до тебя сейчас, дура, — отмахнулся Филимонов, но мельком взглянув на жену, он только сейчас обратил внимание, что она стоит в шубе, что изъяли у Алироевых. Он притащил ее домой, хоть это был и вещдок. Ну а для чего же еще быть начальником, если не можешь свою жену порадовать?

— Сними! — заорал он, грубо стаскивая шубу с плеч жены. — Ты что, совсем сдурела⁈ Надеюсь, ты не выходила в ней никуда? Ещё не хватало, чтоб тебя люди в ней увидели!

— Да что такое? — опять возмутилась жена.

— Ничего! Посадят меня теперь из-за твоей зелёнки! Раздула скандал из пустяка, а я и повелся… Спрячь всё это в огороде, чтобы не конфисковали, — показал он на деньги и украшения. — Закатай в стеклянной банке и закопай. Только, не забудь, где!

Подумав несколько секунд, он досадливо сказал:

— Хотя нет, будет обыск, щупом найдут. Ладно, одевайся пока, приеду через полчаса, съездим в лес, приметил я там одно дуплистое дерево…

— Как же так? — начала всхлипывать жена. — Ты же говорил, что у тебя всё схвачено…

— Мало ли, что я говорил! У Шанцева связи аж в самой Москве оказались… И какие! Обком брянский на колени поставили, как поп мальчиков в церкви на горох… Эх, и скандальная же ты баба! Теперь всё потеряем из-за тебя! Хорошо, если на свободе останусь.

Филимонов схватил шубу Алироевых, завернул её в наволочку и унёс из дома.

Москва. Квартира Быстровых.

В тишине Регина услышала, как открывают входную дверь ключом. Кто-то пришёл. Кто бы там ни был, мать или отец, она не собиралась подниматься, надо будет, сами зайдут. Но входная дверь сильно хлопнула и тут же в комнату ворвалась мать.

— Лежишь, паскуда⁈ Прохлаждаешься? Доигралась! Меня с работы вышвырнули с треском! — кричала разъяренная мать.

Удивлённо хлопая глазами, Регина молча пыталась понять, при чём здесь она и что, вообще, происходит?

— Ты что устроила, дура⁈ У меня проверка министерская в школе. Меня с директорской должности, сказали, попрут! Я, даже, простым учителем из-за тебя устроиться не смогу! Что жрать будем?

— Да причём тут я, мама⁈ Как я могу такое тебе сделать?

— А за что ты в университете строгий выговор получила? Ты кому семью разбить там собралась? Дура? Зачем?

— Кто тебе сказал? — спросила потрясено Регина.

— Во время проверки и сказали! Намекнули, что потому ее и проводят! Из-за твоих проделок! На кого ты там позарилась? Кого с женой поссорить хочешь? Влюбилась в женатого? Отбить хочешь?

— Да даже не отбить, а просто отомстить… Я его и не любила! Он не захотел, чтобы я была его любовницей! А у самого есть любовницы, я точно знаю!

— Но почему в твою тупую башку вбилось, что ты должна быть чьей-то любовницей? — потрясенно спросила мать.

— Так ты же сама говорила, что главное быть с нужным человеком, при хорошей должности, и неважно, в каком качестве, жены или любовницы.

— Ты совсем идиотка? — потрясенно смотрела на неё мать. — Мало ли, что я говорю! Ты лучше посмотри, как я живу! Я всю жизнь с одним человеком! С твоим отцом! Неужели ты не понимаешь⁈

Святославль. Дом Алироевых.

Аполлинария попыталась после работы попасть в милицию, но там все так бегали, чем-то занятые, что её не пустили даже на порог. Поднимать шум она не решилась и, расстроенная, пришла домой.

Не прошло и двадцати минут, как в дверь постучали. На пороге стоял заместитель Филимонова, Рыков. Он сунул Аполлинарии в руки какой-то мешок.

— Вот, велено передать, — объяснил он причину своего появления, и удалился, неожиданно вежливо кивнув на прощанье.

Наволочка? А в ней что? Как все это странно! Внутри оказалась шуба, подарок сына. Аполлинария растерянно подняла голову, но Рыкова уже и след простыл.

Вот же! — удивилась Аполлинария. — Изымали когда, столько бумаг подписать заставили, а вернули просто так… Но самое главное… Это же хороший знак, верно?

Москва. Квартира Быстровых.

— Неужели ты не видишь разницы между словом и делом⁈ — ругалась мать. — Как можно быть такой?

В двери повернулся ключ. Это вернулся с работы отец. Не здороваясь ни с кем и не раздеваясь, он схватил жену за руку и попытался увести её в другую комнату.

— Да подожди ты, куда ты меня тащишь! — вырвала она у мужа руку. — Ко мне проверка сегодня явилась и не из РОНО, а из министерства. Никогда таких не было. Целенаправленно шли, накопали много чего, и сказали, что мне не только директорской должности не видать, но и учителем простым больше не быть. И всё из-за нашей доченьки, нашего цветочка! Что я её так воспитала, что меня близко нельзя к детям подпускать!

— Пошли! — опять схватил её за руку отец. — Поговорить надо!

Он все же утащил мать в другую комнату и захлопнул дверь. Регина немедленно прокралась к двери и с замиранием сердца услышала, как отец рассказывал, что у него сегодня было на работе.

— Два управления теперь знают, а значит, и всё наше министерство, что наша дочь любовница секретаря ВЛКСМ МГУ… Я такого стыда натерпелся… Помощник министра лично от него приходил… Шлюха и прохиндейка!

На этих словах отца Регина не выдержала, обулась, подхватила свою сумку, схватила куртку в охапку, и выбежала из дома.

За разговорами дорога не показалась такой уж длинной. Мы немного попетляли между дачными участками и выехали к КПП. Прапорщик Свиридов в разговоре накануне очень подробно объяснил мне, как добраться до его части, так что нашли легко. Его вызвали с КПП и вскоре он вышел лично нас встречать. Щупленький, лысенький, дружелюбно улыбался в ожидании навара. Уселся к нам в машину, дал отмашку солдатику на воротах, и мы спокойно проехали внутрь военного объекта прямиком к складу.

Проведя нас внутрь просторного помещения, он сразу переключился на Ивана, видимо, решив, что в нашем тандеме старший он. Не стал им мешать, прохаживался вдоль полок и стеллажей, пока Иван с прапорщиком обсуждали разные модификации палаток. Когда Иван определился и с палаткой, и с печью, пришло время моего выхода.

— Готово? — улыбнулся я. — Сколько с нас? — полез я в карман за конвертом с подотчётными деньгами.

— Ну, давайте сто семьдесят за палатку вместе с печью, — ответил прапорщик.

У меня были только сотки и две я положил на стеллаж перед Свиридовым.

— Найдётся у вас что-то полезное для экспедиции ещё на тридцать рублей? — спросил я. — Вань, вам ещё что-то здесь пригодится?

Иван растерялся, а Свиридов быстро подсуетился и выдал нам три новеньких ватных спальника в чехлах и три подушки.

— О, это дело, — обрадовался Иван. — Только, нас же пятеро.

Пришлось лезть к себе в кошелёк и искать там двадцать рублей. А то же у прапорщика, как и у попа, сдачи не бывает.

— Эх, ну чего не сделаешь, ради родной науки, — подмигнул мне завсклада и положил перед нами ещё три спальника и какую-то упаковку. — Подарок, — пояснил Свиридов.

Посмотрел, полотенца вафельные двадцать штук. Белые. Ну, хорошо.

— В хозяйстве пригодится, — улыбнулся я.

Мы с Иваном начали грузить купленное имущество, и встали перед проблемой. Палатка кое-как уместилась на заднем сиденье, багажник забили спальниками, полотенца под ноги положили на переднее сиденье. А вот печка уже никуда не влезала…

Прапорщик Свиридов, сам заинтересованный, чтобы мы исчезли со всеми вещами с территории его части побыстрее, вызвался нам помочь, и пригнал свой «Москвич». В него, на заднее сиденье, кое-как влезла печка. Выезжали с территории части вместе.

Иван попросил оставить палатку и всё остальное у него дома, в институте не показывать. Мне всё равно. Довезли вещи до дома, разгрузили втроем обе машины, за что я дал прапорщику еще пятерку. Заодно я к себе заглянул, узнать, как движется ремонт.

Свет в окнах ещё с улицы заметил, значит, всё уже просохло. Мужики, как муравьи, сновали туда-сюда. В квартире было чисто, насколько это возможно в условиях ремонта. Мусор весь сразу выносился.

Жданович обрадовался, что я зашёл. Тут же повёл меня к аркам в коридоре. Они зашили торцы рейками и он спрашивал, оставить их как есть, только полакировать, или покрасить под цвет обоев в коридоре? Решил, что надо красить.

Одну ванную уже выложили синей плиткой по кругу. Только потолок белый. Чудно, конечно, смотрится… Но посмотрим, как с белой ванной будет смотреться и раковиной. Сразу обсудили, что раздвижной экран под ванну, тоже, естественно, должен быть белый.

Приехал домой уставший, но довольный. Вручил Галие пачку вафельных полотенец, она так обрадовалась, как будто я золотое руно добыл. Сразу записал расходы на отдельном листочке и положил в конверт к подотчётным деньгам.

Москва. Квартира Быстровых.

— Как же так? — повторяла дрожащим голосом Нина Георгиевна. — Как же так?

— Вот, так, — с горечью ответил ей муж. — Меньше надо было орать, что тебе надо было за другого выходить, со связями и должностью.

— Ну, я же не всерьёз!

— А что, разве можно говорить при детях что-то вот такое не всерьёз? Да я сам был уверен, что ты это всерьез! Что же ребенку было думать? Тогда, хотя бы, пояснять надо было: «шутка».

— Теперь ты меня во всём виноватой сделаешь? — вскричала Нина Георгиевна, подскочив и уперев руки в бока.

— Поздно метаться! Сядь на место! — непривычно строго сказал ей муж, и она от удивления подчинилась. — С дочерью что будем делать?

— Я с ней разговаривала перед твоим приходом! — заявила она.

— И до чего добрались? Извинилась хоть, дочурка, что нам жизнь поломала? — язвительно спросил муж. — Ну, пошли, вдвоем спросим, как она до такого докатилась?

Они прошли в комнату дочери, но её там не оказалось.

— Регина! — тут же закричала Нина Георгиевна, а муж проверил все остальные помещения в квартире.

— Нет ее нигде, — сказал он, — вот и поговорили…

Святославль. Дом Алироевых.

Решив, что возврат шубы — это хороший знак, Аполлинария принялась готовить ужин. Но когда у ворот остановилась милицейская машина, у неё сердце в пятки ушло. Что теперь? Она как во сне наблюдала, как открылась задняя дверь машины, вылез Ахмад и вошёл во двор. Машина уехала. А Аполлинария обессилено опустилась на табурет.

Когда Ахмад вошёл в дом, у неё не было сил даже плакать. Она повисла у него на шее, беззвучно трясясь.

— Ну, не плачь, — гладил её муж по волосам, по плечам, — всё закончилось.

Немного придя в себя, Аполлинария вспомнила про ужин, а Ахмад отправился в ванную.

Чуть позднее, сидя за столом и выпив с женой по пятьдесят капель за освобождение, Ахмад сказал:

— Что значит советская власть! Есть все же справедливость, махинаторам разгуляться не дали! Приехал зампрокурора из области, разобрался. Филимонова с должности теперь снимут, социалистическая законность восторжествовала!

— Что? — с удивлением посмотрела на него жена. — Какая социалистическая законность? Это сын мой Паша приезжал в воскресенье, оббегал тут всех и поднял на ноги своих знакомых в Москве. Сказал мне, что очень больших людей… Социалистическая законность… Так и сидел бы сейчас, если бы не он… Что творится в стране, что творится…

Ахмад не мог поверить её словам. Но всё было слишком похоже на правду, уж больно резко всё поменялось… Получается, если б не Пашка, сидели бы они с Шанцевым до сих пор и выбивал бы Филимонов из них сейчас показания… Ахмаду стало стыдно. Во-первых, потому что сам сразу не понял, что, на самом деле, произошло. Как же наивен он оказался… А во-вторых, стыдно было, что спас его несовершеннолетний пацан.

— Надо будет позвонить ему, — сказал он. — Сказать большое спасибо, а то решит, что я неблагодарный.

— Давай уже с утра, а то сейчас детей перебудим сыну…

В среду с утра встал пораньше и собирался в командировку. В восемь за мной должен был зайти Сатчан с талонами на дизель. Мы вместе с ним собирались заправиться и ехать на Старую площадь, где договорились встретиться наши начальники.

Вдруг, с утра пораньше, зазвонил телефон, подумал было, что Сатчан проспал, и хочет предупредить, что поедет сразу в горком, но быстро понял, что это межгород.

— Паша! Это мама, — услышал я в трубке её голос. — Ахмада вчера вечером отпустили! И Шанцева тоже!

— Ну, слава богу! — с искренним облегчением ответил я.

— Спасибо тебе, сынок!

— Да ладно…

— Привет, Паш, — услышал я голос Ахмада. — Спасибо тебе огромное. У меня слов нет, сказать, как я тебе благодарен.

— Ну, вы уж совсем, — смутился я. — Свои же, родные. Хорошо, что так всё закончилось… Может, вы, всё-таки, рассмотрите моё предложение в Москву перебраться? — спросил я, а потом сообразил, что не очень подходящее время сейчас такие вопросы задавать. — Хотя, извини, это не срочно. Отдыхайте, пока. В себя приходите. Все теперь будет хорошо!

Успеем ещё обсудить, при очередной встрече.

Москва. МГУ. Кабинет Самедова.

Только бы он с утра не поехал в какой-нибудь райком! — молилась измученная Регина у кабинета Самедова после ночи на вокзале. Как оказалось, переночевать больше было негде. К тем знакомым, что были до университета, идти было нельзя, там бы ее родители достали, а на курсе после того злополучного комсомольского собрания у нее друзей больше не осталось…

Но Самедов пришёл на работу вовремя и крайне удивился, ещё издали увидев её у своего кабинета.

— Заходи, — быстро открыл он кабинет. — Что случилось?

От него не укрылось её состояние, растерянный и измученный вид. Первая мысль, которая у него появилась, была о беременности Регины. Он уже вспомнил мысленно всех чертей, и начал прикидывать, как дать ей денег на аборт и уговорить пойти на него, но Регина смогла его удивить.

— Я из дома ушла, — еле сдерживая слёзы, заговорила она. — Родители устроили мне скандал. У них на работе проблемы. Мать с работы попёрли за то, что она меня плохо воспитала. Отцу рассказали, что у меня строгий выговор и что я… твоя любовница.

— Кто ж это такой умный? — подскочил на месте обеспокоенный Самедов, которому очень не понравилось услышанное, а Регина начала плакать. — Тихо, тихо… Не реви…

— Я не могу домой вернуться.

— Значит, не вернёшься.

— А где я буду жить? Я же москвичка, мне общежитие не положено.

— Придумаю что-нибудь, квартиру сниму… Не реви. Надо было думать, на чей каравай рот разеваешь! Я тебя предупреждал.

— Думаешь, это Пашка Ивлев?

— Понятия не имею, давай разбираться…

Святославль. Горком КПСС.

Встретившись у горкома, Шанцев и Алироев радостно приветствовали друг друга и вместе поднялись в кабинет первого секретаря горкома КПСС, куда их обоих пригласили с самого утра.

— Доброе утро, товарищи, — приветливо улыбаясь, словно он им лучший друг, встал из-за стола им навстречу Ваганович. — Рад, что всё закончилось. Присаживайтесь, пожалуйста… Товарищи, я приношу вам свои извинения за всё, что произошло. Я чувствую свою вину. Мне и в голову не пришло, что Филимонов мог из-за этой дурацкой истории с зелёнкой сфабриковать «твёрдые доказательства» — произнёс он с сарказмом. — Ещё раз, приношу вам свои извинения. Сейчас всё под моим личным контролем. Все виновные в этой злостной провокации, и, в первую очередь Филимонов, будут очень строго наказаны. Отдохните, сколько нужно, не стесняйтесь, и выходите на работу. Мы вас ждём. Город в вас нуждается.

Ехали в Городню тремя машинами, «Чайка» с мигалкой, в которой ехали Захаров и Бортко, «Волга» директора «Полёта», а сзади мы с Сатчаном на моей «Варшаве».

Шухеру навели и по дороге, и на месте. У местного сельсовета нас встречали хлебом-солью! Наряженный квартет народной песни исполнял под гармонь одну патриотическую песню за другой. А перед крыльцом стояла куча народу.

Потом нам долго всех представляли. Оказалось, что нас встречали первый и второй секретарь райкома КПСС, председатель райисполкома, всё местное начальство от председателя сельсовета и председателя местного колхоза, до директора школы, и директора сельской библиотеки.

Получил замечательную возможность сразу со всеми познакомиться, старательно записал к себе в ежедневник кучу новых имен и фамилий с должностями и телефонами.