Река времен

Глава 10. Не подгоняй быка, когда он идет сам

Начинался месяц Небесного огня, отмечавший здесь середину эммиша – сухого сезона. Днем воздух настолько раскалялся так, что найти прохладу можно было лишь во внутренних помещениях дворца. Ночью нормально спать можно было только во внутреннем садике, который из-за тени высоких стен успевал немного остыть.

Мандару-Кумиш со своей супругой благополучно добрались до хоннитской столицы, и жизнь в Ассубе вошла в свое неспешно-ленивое русло.

Расставшись с братом, Энмер сперва сильно грустил. Эта разлука и была тем, что печалило царевича в последние дни. Если верить его словам, конечно. А я-то, наивно полагала, что юноша грустит из-за робкого чувства ко мне. Как ни прост казался царевич, он мог и соврать. В тихом омуте, как известно… Ведь иногда, когда он думал, что я не вижу, его взгляд становился словно зачарованным.

Из-за сильной жары мы теперь виделись реже. Не чаще, чем раз в три дня, за мной присылали паланкин, и я ехала на встречу с отцом. Владыка усаживал нас рядом с собой и внимательно слушал отчет о том, как протекает обучение. У Энмера теперь появились уроки боя, после которых он частенько приходил с синяками и ссадинами. Отец всерьез готовил себе преемников.

Сегодня он был особенно суров и мрачен. Выслушав отчет, он покачал головой в одобрение и произнес.

– В горах в последнее время неспокойно, Энмер-ани. Твой отец наказал мне сделать из тебя достойного война, а потому ты отправишься со мной за перевал. Тебе же, любимая дочь моя, – владыка ласково провел рукой по моим белокурым волосам, – предстоит начать подготовку к обрядам. Я уже поручил старой Каи наставить тебя во всем, но ты должна будешь отправиться жить в старый храм, это ее условие.

Мне оставалось лишь кивнуть. Я так и не разобралась, совершения каких обрядов от меня так ждет отец.

– К тому же там будет для тебя безопаснее всего, – неожиданно добавил он.

Я удивилась, прожив во дворце уже достаточно долго, я замечала разные мелкие интрижки на женской половине, но все они были довольно безобидны. Никто никого не резал и не травил без разбора, так что я, осмелев, начала потихоньку принимать подарки от родственниц. Чего же так опасается владыка?

– Пока нас не будет, делами распорядится Шамунт-аба, но хозяин за порог – убирай добро. Мне будет спокойнее, если никто не будет знать, где ты. Своим слугам вели держать рот на замке, чтобы ни одна душа не прознала о том, даже сама Нинмах-аша!

Похоже, все гораздо серьезней. До отъезда Шахриру мне казалось, что владыка полностью доверяет своей главной жене. Теперь же просит не извещать ее о моем учении в старом храме.

– Как велишь, так и сделаю, – смиренно откликнулась я, заглядывая в его большие усталые глаза. – Может быть, мне стоит знать, кого опасаться?

Отец посмотрел на меня с теплотой и заботой. Похоже, для него я все еще была красивой, но не достаточно разумной девочкой.

– Если бы я знал, мой цветочек, если бы я знал, – вздохнул он.

Тем вечером Энмер-ани предложил мне пройтись по саду. В пересохшем воздухе лениво трепетали пыльные листья деревьев. Сильно пахла разогретая на солнце кора сосен и кедров, наполняя воздух сладковатым ароматом. Трава не пожухла, постоянно орошаемая водами из реки, но цвели теперь только пряные полыни, да колючие степные травы.

Мы долго, не говоря ни слова, бродили по дорожкам, совсем позабыв про молчаливый эскорт охраны. Последние лучи уходящего дня уже едва освещали сад. Лишь у розоватых от закатного света стен купальни Энмер-ани заговорил.

– Я хотел бы, чтобы ты знала кое-что, – начал он, оглянувшись на бессловесных стражей. Но те тактично остановились вдалеке, лишь не теряя нас из виду, но давая нормально поговорить.

– Наверное, многие уже говорили тебе об этом, но я нахожу тебя очень красивой, царевна, – словно стесняясь своих же слов, выпалил он. – Я вижу, как на тебя смотрят мужчины: даже брат, даже тот самирский царевич.

Вот это поворот! Я уж и думать забыла о том наглеце, а этот, гляди ж ты, помнит! А еще я была на все сто процентов уверена, что мой будущий супруг давно влюблен в меня, а тут на тебе, лишь находит красивой.

Я с изумлением изучала его тонкое немного грустное лицо, ожидая продолжения.

– Ты только не думай, но мне гораздо больше нравится говорить с тобой. Я ото всех слышал, что ты глупа и надменна, но совершенно не вижу в тебе этого! – глаза царевича возбужденно блестели, а щеки слегка порозовели, чего не могла скрыть ни жиденькая борода, ни вечерний сумрак.

– Когда мой родитель сказал о своем решении отправить меня в Кареш, чтобы я был твоему отцу вместо сына и помогал ему, пока не придет пора взять тебя в жены, я был не очень рад. Теперь же не жалею, что Аннан указал мне такую судьбу. Надеюсь, что и ты находишь меня хоть немного приятным.

Я смутилась. Молодой царевич был мне не противен, наоборот, из всех гипотетических кандидатов в мужья он один не вызывал у меня страха перед семейной жизнью. Этот уж точно не будет насильно требовать от девушки ласки в первую же брачную ночь. К тому же учтив и обходителен, с ним было легко разговаривать, так как он явно не считал меня глупой. Но как ему все это сказать, чтобы не дать больше надежд, чем есть на самом деле?

– Я рада, что ты находишь мое общество приятным. Мне тоже нравится, что ты не смотришь на меня как на красивую игрушку. И я тоже ценю твое общество.

Дальше развивать мысль было опасно. Подозрения в том, что юноша таки влюблен в меня, только окрепли.

– Я буду скучать, когда мы уедем в горы. Нет, ты не думай, я совсем не боюсь этих грязных горцев, я уже видел их, когда ехал сюда. Но хотелось бы не уезжать.

– Владыке нужна твоя помощь, Энмер-ани. Не будь так – он бы оставил тебя во дворце, – наставительно вставила я. Юноша кивнул, соглашаясь.

Его взгляд был задумчив и обращен на темные воды пруда. Мы стояли рядом и молчали. Внезапно, царевич взял меня за руку и развернул к себе. Я от неожиданности вздрогнула.

– Прости, – почти прошептал он. – Могу ли я просить тебя о том, чтобы ты, пока меня не будет, смотрела на колесницу Аннана. Она одна для всех и я смогу почувствовать, что ты думаешь обо мне.

Его глаза горели нездоровым огнем. Похоже, с диагнозом я не ошиблась, мой женишок по уши влюблен, просто не знает, как об этом сказать. Неужели его отец и брат его ничему не обучили?

– Хорошо, – успокоила я этого романтика, – Если меня не запрут во внутренних помещениях старого храма, то я буду молить за тебя Аннана каждую ночь. За тебя и за отца. И пусть дорога ваша будет легкой, а враги – трусливыми.

Юноша все еще держал меня за руку, но его взгляд стал гораздо спокойней и уверенней.

– Да услышат Серебрянорогий твои молитвы! – горячо прошептал он. – Но что же мне привезти тебе?

Я мысленно улыбнулась его наивности.

– Ваше возвращение с победой будет для меня лучшей наградой, – довольно громко ответила я, чтобы наши охранники не заподозрили ничего такого. Но, то ли им не было дела до чести царевны, то ли наше перешептывание на бережку было вполне приличным, они не спешили нас разводить.

А меж тем царевич воспрял духом и стремился продолжить общение. Слава Всеблагой, его склонность к наукам была сильнее романтики, и признаваться в любви мне юноша не спешил. Меня полностью устраивал такой расклад. Со временем, наверное, я смогу к нему привыкнуть и по-своему полюбить. Спешить не стоило. Юноша пока чаще вызывал во мне чаще материнскую тревогу, чем любовный трепет. Но, все же, сегодня что-то изменилось.

Энмер вдохновлено рассказывал мне о звездах и о том, как путешественники и купцы узнают по ним путь. Правда, показывая мне очертания созвездий, видимых в прогалине над деревьями, он слегка приобнял меня за плечи, и я почувствовала неловкость. Но такая вольность казалась уместной. Должен же юноша хоть что-то получить за свое хорошее ко мне отношение.

А про звезды я знала, как оказалось, не так много, и разговор получился довольно познавательным. Живя здесь, начинаешь забывать, что они лишь огромные шары раскаленной плазмы, что следуют своим путем в космической пустоте. Охотнее начинаешь верить в иное…

– Прости, хотелось бы показать тебе больше. Обещаю, что когда вернусь, отвезу тебя куда-нибудь в степь, где все видно намного лучше, – юноша снова грустно вздохнул. Пора было расставаться, луна ущербным полумесяцем уже поднималась над садом.

– Я буду ждать следующей встречи, – прощаясь, сказал Энмер-ани, когда мы подошли почти к самой ограде малого дворца. – И там, наверху, твои молитвы будут хранить нас.

Все-таки он неисправимый романтик, этот младший хоннитский царевич!

Пожелав ему доброй ночи, я поспешила скрыться за стеной. Мой застенчивый нареченный впервые вызывал у меня теплые чувства, но спешить не хотелось. Что-то внутри меня сжималось, предрекая бурю.

***

В старый храм я отправилась уже следующей ночью. Прибывшая за мной Каи была сурова и молчалива. Всего несколькими жесткими словами она объяснила Ибе и распричитавшейся Шанхаат, что им надлежит делать. Я подтвердила, что слова жрицы не пустое место, а личное повеление владыки. Ни одна живая душа не должна знать, что я покинула дворец. Для всех царевна усердно трудится, постигая науки, и не велела никого принимать.

Замотавшись в предложенное мне покрывало, я вслед за Каи выскользнула из сада. Носилок за стеной не было.

– Хочешь скрыть чего-то – оставь на виду, – как бы в ответ мне буркнула старая жрица. – Никому нет дела до двух женщин, идущих в храм. Только опусти глаза, царевна, и во всем слушайся меня. Ох, нелегкое дело нам предстоит!

Мы тенями проскользнули по дорожкам и беспрепятственно покинули дворец. Как и предсказала Каи, никто на нас внимания не обратил.

Итак, я в первый раз очутилась в городе! Как же мне хотелось все подробно рассмотреть, хоть вокруг уже царил кромешный сумрак, но я боялась понять взгляд. Мои светлые глаза были тем, чего здесь невозможно утаить. Пришлось довольствоваться тем, что на поворотах голову все же приходилось поднимать.

Несмотря на поздний час, город еще не спал. Дневная жара заставляла его жителей совершать многие дела в глубоких сумерках. Где-то звенели посудой, кто-то за стеной громко смеялся, а порою даже пел. Как бы мне хотелось хоть одним глазком взглянуть на быт обычных горожан! Во дворце я не имела возможности наблюдать за многими из повседневных действий. Единственное, на что мне удалось посмотреть, – изготовление хлебных лепешек, которым Иба занималась каждое утро. Вот и сейчас мы проходили мимо ароматов каши и хлеба.

Старая жрица, не зажигая фонаря, уверенно ориентировалась в лабиринте улиц. По моим ощущениям мы направлялись куда-то на запад от дворца. Люди на пути стали попадаться все реже, ветер теперь доносил до меня запах речной воды. Значит, старый храм находился недалеко от Иреша.

Мы сделали еще несколько поворотов, миновали небольшую площадь и остановились.

– Вот и добрались, – буркнула Каи то ли мне, то ли сама себе. – Входи, тут тебя лишние глаза не увидят.

Скрипнули, приотворяясь, тяжелые створы храма и мы проскользнули внутрь.

Эта обитель Великой Матери была гораздо меньше знакомого мне нового храма, который во славу Иинат построил мой отец, когда занял место правителя.

Стены были потемневшими, местами сильно закопченными от факелов. Смутными тенями на них проступали загадочные рисунки. Потолок тяжело нависал над нашими головами.

Несколько женщин, одетых в темные одежды, встречали нас и приветствовали как своих. Этот ритуал сплачивал всех жриц Иинат, делая их сестрами, хранительницами тайных знаний. Теперь между нами не было различий в происхождении, только опыт внушал почтение.

– Отведите ее в ту комнату и не смейте говорить ни о чем! – жестко велела старуха. – До восхода солнца тебе надлежит не спать и просить о милости Всеблагую. Завтра мы даруем тебе новое имя и голос, но сегодня ты должна умереть для этого мира.

Это было жестко и немного пугало. Если бы я не была так уверена в том, что Каи не причинит мне вреда, то подумала бы, что меня хотят убить.

Коридоры храма были темны и узки. Моя комната оказалась такой маленькой, что даже я с трудом в ней помещалась. Низкий свод давил на голову, вызывая ощущение, что тебя вот-вот погребет заживо. Здесь была и тяжелая дверь, которую прикрыли за моей спиной. Лязга защелки я не слышала, но отчетливо понимала, что никуда не уйду. Какой бы ритуал мне ни предстояло пройти – этого желал мой отец, и не в моей власти было закатывать истерики. Я прислушалась к внутренним ощущениям, моя царевна тоже не боялась.

Единственной отдушиной в этой маленькой келье было узенькое окно. Бледный свет звезд – первых детей этого мира – делал темноту не такой беспроглядной. Я осмелилась выглянуть в него и застыла, пораженная красотой.

По бархатному небу осторожно взбирался почти исчезающий серп луны. Его свет уже не мог затмевать собой неба и мириады звезд, слегка подрагивая в остывающем воздухе, горели над миром. Белой, отчетливо заметной полосой расстилался над головой Млечный Путь – небесная река. Иират темным силуэтом возносила свои склоны в бесконечное небо. Лишь на самом верху, как мне показалось, сверкнул последний отблеск заката.

А внизу спала река, невидимая для моих глаз, но поднимающийся белый туман отчетливо выдавал ее местоположение. Воздух был тих и уже веял прохладой. С наступлением жаркого сезона уже не так громко пели кузнечики в пожухлой траве. Уснули и вездесущие стрижи, насыщавшие дневной воздух веселыми криками. Только где-то вдалеке у воды пронзительно скрежетала какая-то птица.

Лечь в коморке было негде, небольшая охапка сухой травы, лежавшая в одном из углов, годилась лишь для того, чтобы преклонить колени. Я перетащила ее поближе к окну и стала наблюдать, как исчезающий полумесяц луны упорно взбирается над склонами гор.

– Храни вас Серебрянорогий! – мысленно пожелала я всех благ уходившим за перевал.

Думать о будущем не хотелось, вспоминать прошлое – тоже. В голове было удивительно пусто, как будто я и вправду еще не родилась.

***

С первыми лучами нового дня за мной пришла старая Каи и, ни слова не говоря, потащила меня по лабиринту коридоров.

За ночь я успела слегка замерзнуть и сейчас быстрый шаг согревал. Мы сделали несколько поворотов и, откинув жесткий кожаный полог, оказались во внутреннем дворе храма.

Здесь у небольшой каменной купели, в которую капля за каплей прямо из наружной стены храма стекала прозрачная вода, уже толпились остальные жрицы храма. Их было немного, в основном взрослые женщины лет за тридцать, пара сморщенных старух подревнее Каи и простоволосая юная ученица, совсем еще девочка. Наверное, сирота, подумалось мне.

Жестами моя лекарка приказала мне раздеться и встать в неровное каменное углубление. Моя внутренняя принцесса сморщилась от брезгливости, но я, не дав себе времени на раздумья, начала избавляться от одежд.

Утренний холод приятно освежал кожу. Сейчас снова не верилось, что всего через пару часов температура воздуха достигнет сорока.

Жрицы подобрали упавшие наземь одежды, окружили и начали поливать ледяной водой из кувшинов. Кожу обожгло и в глазах потемнело, но я стиснула зубы, не давая своему телу закричать.

Женщины запели, это была тихая старая песня о рождении первой колесницы-луны из любви Иинат и Аннана и первых звезд – их детей. И о том, что Великая Мать бесконечно любит всех своих детей, а старшие из них указывают младшим их путь.

Песня была такой красивой, что я сама не заметив как начала танцевать. Женщины отступили, расширив круг. Теперь они отбивали мне ритм, притопывая ногами и хлопая себя по бедрам, а я кружилась, полностью отдавшись песне.

Когда стихла последняя нота, Каи протянула мне белую мешкообразную хламиду из грубого льна и помогла облачиться.

– Теперь ты родилась и имя тебе Нари (никто). Ты проведешь здесь много дней до второй полной луны. Все то, что будет открыто тебе здесь, ты оставишь внутри себя.

***

Месяц Небесного огня не зря носил свое имя. Жаркие пыльные дни сменяли душные ночи. Но иногда небо вдруг заволакивали черные тучи. Казалось, сейчас небесные хляби разверзнутся, и бурный поток напоит вконец пересохшую землю, но нет, ни одной капли не падало из них. Грозно сверкали молнии, ужасающе близко грохотали громовые раскаты, порывистый ветер то замирал совсем, то мчался диким конем, вырывая высохшие клоки травы.

Это было очень страшно. Я, уже отвыкшая бояться гроз, снова почувствовала первобытный страх перед этой стихией. А теперь мне приходилось наблюдать за каждой грозой! Как только начинало грохотать, Каи вытаскивала меня на крышу храма и просила высмотреть, куда ударит молния.

Сколько раз я пыталась объяснить старухе, что если мы не уберемся с открытой площадки, то молния испепелит нас, даже искать ее не надо, но старуха упорствовала.

После бури мы пешком отправлялись в степь искать место удара. Ориентиром часто служила горящая трава, тушить такие пожары было нашим долгом. Иногда к нам молчаливо присоединялись и жители окрестных лачуг, сбивая языки пламени палками и топча угли прямо босыми ногами.

Почти через две недели поисков нам улыбнулась удача. Жилистые пальцы жрицы извлекли из песка извилистую трубочку – след от удара. «Фульгурит» – всплыло откуда-то из глубин памяти чуждое слово.

– Вот, небесное стекло, – пояснила Каи, отряхивая золотистую трубочку, – Очень красивый цвет, посмотри.

Она протянула мне находку. Внутри трубочка была слегка зеленоватой с белыми разводами, а снаружи ее плотно покрывал слой золотистого не до конца расплавленного песка.

– Я сделаю тебе из него хороший амулет, девочка, – любуясь, произнесла старуха. – Видела бы твоя мать, какое чудесное дитя она родила! Может быть, именно в храме тебе и место. Великая Иинат любит тебя и отметила даром. Но разве владыка услышит…

Я молчала, крутя на ладони след вчерашнего разряда.

– Помяни мое слово, Иинат страшна в гневе. Никогда не иди против ее воли и никогда не торопи события! Все должно идти своим чередом, но мужчинам про то не ведомо. От того и умирает все каждый год.

Эту легенду я знала. Однажды. Великая Мать решила отправиться в нижние земли, где обитают духи ночи, чтобы возродить их к жизни. Возлегла она на свое ложе и строго-настрого повелела Аннану не прикасаться к ней, пока она сама не проснется. Но долгими показались Серебрянорогому дни без жены. Посмотрел он на нее раз другой, да не утерпел. И от этой связи зародилась в мужчинах страсть и похоть. А Иинат, очнувшись раньше времени, потеряла в нижнем мире свое отражение – частичку себя. Теперь каждый год она должна возвращаться на ту сторону, чтобы отыскать тот осколок. Аннана же она допускает в свои покои лишь один раз в месяц, тогда на один день с небосвода исчезает лунная колесница. Этот день почитается священным для обоих богов.

***

Домой я вернулась больше чем через месяц. Последнюю ночь в старом храме Великой Матери я снова провела без сна. За окном моей маленькой кельи бушевала одна из страшных летних гроз и первая, принесшая столь желанную влагу изнывающей от засухи земле. Это был хороший знак. Всеблагая благословляла меня, отпуская из храма.

Знания о том, что мне предстоит совершить, лежали на моих хрупких плечах тяжким грузом. Получив наставления Иинат, мне надлежало теперь совершить целый ряд ритуалов в тайном храме Аннана, чтобы получить двойственность природы и смочь претендовать на право унаследовать власть.

Нет, я была далеко не первой женщиной, проходившей через такие ритуалы. Чтобы иметь право носить оружие и называться воином, некоторые девушки проходили тем же путем. Но это было скорее исключение, чем правило.

Мое возвращение домой было явным и праздничным. Отец прислал паланкин и отряд стражи. Теперь, в дневном свете, я снова могла увидеть город: низенький, полный маленьких домиков, сделанных из соломы пополам с глиной, чьи крыши плотными рядами смыкались одна к одной. На неказистых заборчиках сидели какие-то птицы, немного напоминавшие голубей, а по дорогам бродили тощие драные собаки. Горожане, завидев мою охрану, падали прямо в дорожную пыль, роняя то, что было в руках. И только вездесущие мальчишки, смуглые и чумазые, в одних набедренных повязках, весело пародировали мой молчаливый эскорт. Немудрено, что спустя три тысячи лет от этой части города почти ничего не останется, кроме прогорелой земли на месте очагов, да мусорных ям.

Ближе к дворцу дома стали каменными и даже в два этажа. Здесь благодаря оросительным каналам росли большие плодовые деревья, чьи ветви уже гнулись под тяжестью наливающегося урожая. Толстые стены дарили прохладу в жару и хранили тепло в холод. Частенько они были покрыты раскрашенной штукатуркой.

Странным было и то, что я совсем перестала скучать по дому – тому, с его уютными электрическими лампами, шумными улицами и вокзалами. Тому, в котором всего за несколько часов ты можешь оказаться на другой стороне земного шара. А может, это был всего лишь сон? Нет, но все это в прошлом. Даже смешно получилось.

***

Настоящее время. Юлия Владимировна.

По прошлому миру она перестала скучать довольно быстро. Уже к концу полевого сезона все ее мысли устремились «в цивилизацию». Теперь нелепым было даже подумать о том, что можно пользоваться тазом и ковшом, а не нежится под горячими струями душа. А ведь раньше она гордилась тем, что раз в месяц ходит в царские купальни! Да разве может это сравниться с ароматной ванной, что ждала ее дома? И не важно, что ковшик не золотой и нет служанок. Здесь все это решается деньгами, и они у нее будут! Важно то, что больше ей не придется сидеть взаперти. Не придется дрожать холодными ночами под одним покрывалом с Ибой, так как центральное отопление есть в любой квартире. И все это там, в цивилизации.

Так что, едва отдав распоряжение о консервации площадок, Юлия Владимировна поспешила домой «писать отчеты», оставив аспирантам все радости сворачивания лагеря. На мальчиков она могла здесь положиться. Их преданность делу была ценна, и ее нужно чаще поощрять. Это Юилиммин понимала и сама. Но стремление к благам все же перевесило разум.

Город ошеломил ее своим шумом, суетой и скоростью. Не спасло и то, что она готовила себя к этому, просматривая фильмы. Слава Всеблагой, ее встречали. Если бы не это – ошарашенная Юля была бы просто смыта толпой.

А вот институт, хоть и был величественен, оставлял на душе какой-то пыльный след. Коллеги радовались при встрече, но уже через пять минут, извинившись, срывались по своим делам. Одно утешало – эту женщину здесь любили. Уже через неделю на Юленькином столе стоял букет слегка завявших роз, пять коробок разнообразных сластей и пара безделушек, привезенных для нее друзьями из дальних стран.

Друзья… Раньше у нее никогда не было друзей. Она даже подумать о таком не могла. Разве царской дочери пристало? Юлия же, наоборот, словно магнит притягивала к себе всевозможных людей, мужчин и женщин. Ей были искренне рады, но никто из них не переходил той заветной черты, после которой человека называют «близким». А может, это она сама не позволяла? Там, в глубине сознания, Юилиммин отчетливо ощущала ее тоску: «Вот с этим могло бы все и получиться. Зря тогда оттолкнула. Почему я тогда не сказала о своих чувствах?»

Одинокая дурочка – вот кем она была. Но теперь я обо всем позабочусь. Даже при нынешней внешности все еще можно исправить. Больше она не будет одинокой и беззащитной! И бедной тоже не будет!

Здесь, даже в этом старом теле, она сможет прожить гораздо дольше, чем большинство женщин в ее время, сохранить красоту, избежать болезней. При этом ее будут окружать все эти божественные удобства. Конечно, придется ездить в эти «поля», но и тут можно что-нибудь придумать.