Рецидив

Дебют

– Ишь ты, какой голосистый!.. Хорошо гимны петь будешь… – пробурчал себе в бороду новоиспеченный отец, торопливо заворачивая маленькое, раскрасневшееся от ночной прохлады, тельце в толстый шерстяной плащ.

Животные в своих стойлах, разбуженные громким криком, взволнованно блеяли, мычали и тянули свои морды к людям. Ослица, заслоняя собой осленка, негодующе захрапела.

Женщина с теплотой наблюдала за суетой мужа у своих ног.

– Эммануил… – устало проговорила она.

– Что-что?.. – наклонился к ней мужчина с голосящим свертком.

– Его имя – «Богом данный»!..

За стеной послышались шаги и приглушенная речь. Мужчина насторожился. Он передал кричащего младенца матери, взял свой окованный дорожный посох и повернулся ко входу. Плетеная ширма, заменявшая дверь в хлеву, где нашли временный приют молодые люди, медленно поднялась, впуская в теплое помещение ночной холод и пожилого крестьянина с лампой – хозяина хлева, за спиной которого маячила фигура его старшего сына.

– Вот значит, что здесь!.. – сказал вошедший крестьянин, оборачиваясь к своему сыну, держащему наперевес большую дубину.

– А, а, а… Мы-то думали, что это шомронимцы3 к нам пожаловали… – ответил тот, опуская свое оружие к ногам, – Вон, как от входа то полыхнуло, думали, подпалили!..

– Как так «полыхнуло»? – удивился молодой отец, отставляя в сторону посох.

– Да сейчас-то, как мы подошли, увидели что ничего. Показалось, видать! – сказал пожилой крестьянин.

– Да, вы тут… Может надо чего? – добавил его сын, смущенно разглядывая ноги роженицы.

– Дров принесите, да воды побольше! – ответил молодой отец, пытаясь перекричать какофонию воплей животных и младенца, и надвинул подол платья на ноги своей женщины.

В единственное окно маленькой комнаты глиняного домика светило утреннее солнце, яркой полосой высвечивая убогое убранство.

– Что мы теперь будем делать, Ёзиф? – молодая мать виновато смотрела на мужа, нежно прижимая к груди притихший сверток.

– Ты ставишь меня перед нелегким выбором… – проговорил сидящий перед ней мужчина, отводя глаза в сторону.

Она не нашла что ему ответить, сосредоточив все внимание на заворочавшемся младенце.

– Ты ослушалась меня, Мириям. Теперь тебе пути дальше нет. Но и обратно возвратиться одна ты не сможешь… – продолжил он, неторопливо роняя слова, – Мне придется вернуться с тобой, а значит – не выполнить поручение Аарона моей Общины!

Мириям подняла на него красивые глаза полные благодарных слез. Женщина, прижимая к себе ребенка, шагнула к сидевшему мужчине и раболепно опустилась перед ним на колени.

– Ты послан мне самим Яхве, как и этот младенец… – прошептала она, кладя голову ему на колени.

– Он всегда знает, что надо Его людям!.. – задумчиво сказал Ёзиф, поглаживая ее волосы.

– Ты рано вернулся Йозэф, – сказал со странным акцентом долговязый привратник, загораживая собой проход, – У тэбя ест, что перэдать нашему Аарону?

– Только слова, Барух…

– Тогда говоры и уходы!

– Обещанное дитя со мной… И если мне нет здесь крова, то мы уйдем на север, откуда я родом.

– Врата обшины закрыты только для тэбя… Дытё с матэрью могут найти здэсь приют!

– Мириям? – спросил, отступая Ёзиф.

– Я нигде не останусь без своего мужа! – заявила стройная молодая женщина, закутанная с головы до пят в дорожный плащ, прижимая к груди спеленатого младенца.

– Что ж, – проговорил Барух, склоняя голову, – Мир твоему дому, Марыям. Община будет всэгда открыта для тэбя и твоего рэбенка, добрая жэнщина!

Тяжелая створка ворот захлопнулась перед ними, и железный засов с долгим шелестящим скрежетом, занял изнутри свое место.

……

Какое прекрасное лицо у этой женщины, что кормит меня. От нее исходит столько ласки и тепла, как от солнца. Я ее так люблю!

– Как там наш маленький? Как там Эммануил?

А, эта патлатая рожа! Чего она делает рядом с моим солнышком? У него такие жесткие и твердые руки, что мне становиться больно, как на раскаленной сковородке, когда они прикасаются ко мне. Еще эта черная колючая бородища, как туча!

– Ёзиф, все почему-то думают, что ишеи не притрагиваются к женщинам…

– В Общине нам запрещалось сходиться с женщинами, кроме молитвы! Мы должны были молиться и работать, что бы на плотские утехи не оставалось ни сил не времени… Мы сходились с женами только для продолжения рода…

– А были ли у тебя жены до меня?..

– Я с юности жил в Общине… На жену требовалось особое благословение Аарона, а я должен был лишь привести тебя к нам…

– А сколько раз вам можно было быть со своими женами?..

– Только во время зачатия, иначе мы уподобились бы язычникам… Но! Нашарет далеко от Кумрана и я больше не в Общине…

Что? Почему мое милое солнышко гладит эту ужасную лапу? Зачем эта туча обнимает и закрывает от ее меня!?! А, а, а?!?

– Сейчас… Милый, подожди, я только успокою Эммануила…

……

Полдюжины рослых смуглых мальчишек, одетых в чем-мать-родила, обступили посреди улицы другого, более щупленького и светлого, замотанного в набедренную повязку.

– Смотрите-ка ромей4 погулять вышел! Ха-ха!..

– Не-е-е! Он к своим, в Цезарию5 шел, да заблудился тут у нас!

– Ребята, меня Эммануилом зовут! Я живу здесь, как и вы… – пытался оправдываться, не такой как все, мальчик.

– Какой ты наш!? Ты хоть знаешь о нашем Законе? О шабате?

– Да ничего он не знает! Ромейчик, одно слово!

– Он в прошлую субботу домики из глины лепил! Я сам видел! – презрительно плюнул ему под ноги один из местных хулиганов.

– А моя сестра рассказывала, что твою мать ромейский воин соблазнил, а Ёзиф-ишей тебя прибрал! – прокричал ему в ухо другой мальчишка.

– Да тебя, как язычника, ишеи в Кумране хотели в жертву принести! На жаровне твои потроха изжарить!..

– А ты бы еще живой глядел бы на это, в полном изумлении и визжал! Йа-а-а-а!!! Йи-и-и-и!!! – завизжал, хватаясь за низ своего живота, третий.

– Аха-ха-ха! Уга-га-га! Буга-га-га! – загоготали шесть молодых глоток.

– Всем известно, что они там у себя свой храм построили, подземный, и жертвы приносят – таких ублюдков, как ты! Уха-ха-ха!

– Да ты!.. Вы все безумны! Ничего не знаете и тявкаете как собаки на лошадь!.. – в исступлении закричал светлокожий мальчик, доведенный до отчаяния оскорблениями сверстников.

Он переводил гневный взгляд с одного говорившего на другого, нервно сжимая кулачки.

– Уж не ты ли тут лошадь?! – посерьезнел один из оскорбителей.

– Ах ты, сопливый ромейчик! – налетел на него другой.

Светлокожий малыш от толчка отступил назад и ткнулся спиной в другого голого мальчишку, который толкнул его обратно. Затем, все повторилось снова, только с боков. В конце концов, он оказался в дорожной пыли, у ног обидчиков.

– Бей ромеев!!!

– Смерть язычникам!

Шестеро крепких хулиганов набросились на одного. Тычки и пинки посыпались спереди и сзади, ткань с бедер слетела и путалась под ногами обидчиков. Закрывая руками голову и лицо, мальчик катался по земле, пытаясь уворачиваться от, сыпавшихся на него со всех сторон, ударов.

Из ближайшей подворотни выскочила пара мелких собачонок, таких же визгливых и агрессивных, как местные мальчишки, и принялась громко тявкать и бегать вокруг дерущихся, добавляя шума к происходящему безобразию.

– Ах вы, разбойники! Шомронимцы! – появилась на пороге одного из ближайших домов, пожилая женщина, – Вот я Вам! Я все вашим отцам расскажу, когда они домой вернутся!

Хулиганы замерли, а потом бросились врассыпную, оставив в дорожной пыли неподвижное светлое тельце. Одна из отчаянно тявкавших собак, подбежала, обнюхала и тут же, заскулив, бросилась прочь.

– Ай, ай-яй-яй! – всплеснула руками пожилая женщина, – Да это ж сынок Мириям и Ёзифа!..

……

«Дом, милый дом…» – я лежал в своей кроватке, на соломенном тюфяке, укрытый теплым овечьим одеялом. И видел сон, так словно все это происходило со мной наяву.

«Как достали все на работе… Директор – дурак!.. Сотрудники – лентяи! Все прикидываются идиотами. Еще и живот разболелся к вечеру… Проклятье! Только бы не опять…»

Я снимал с себя тяжелую верхнюю одежду и вешал ее на изогнутые крючки, торчащие из стены.

– Мама, привет! – мой самый светлый и любимый человечек прибежала на звук открывающейся двери и обняла меня за талию.

– Тихо, тихо, Светочка, – ласково отстранил я дочку, – У мамы все болит…

– Мамочка, скорей проходи! – перебила меня Света, – Ты, наверное, кушать хочешь? Я такую кашку сегодня сделала, Барби и Кену6 очень понравилась. Пошли, мы тебе специально оставили!

– Спасибо, родная… Но я пока ничего не хочу… – ответил я дочурке с ласковой улыбкой.

Переоделся, помыл руки, прошел на кухню. Хотел поставить кофе, но боль в животе заставила опуститься на стул.

«Боже, боже, боже мой!.. Опять начались эти боли в животе, отдающие в спину! Лежать, сидеть, ходить, просто невозможно… Неужели опять?.. За что же такие мучения!?.»

Хотел пройти в комнату, где были мои старые лекарства, но страшный укол внутри парализовал ноги! Сделав неловкий шаг, я опустился на пол. Боль стала нестерпимой, чтобы не закричать и не испугать дочку, я крепко сжал зубы и зажмурил глаза.

– Мамочка, мама! Тебе плохо? – Светик стояла надо мной и ласково, с детской непосредственностью, гладила по плечу, – Давай я тебе помогу?..

– Телефон… – чуть слышно прошептал я непонятное слово.

– Сейчас, сейчас!.. – заторопилась дочка. Ее личико передо мной исчезло, послышался приглушенный топоток.

– Вот! – дочурка приблизила к моему лицу гладкую тонкую дощечку – мобильный телефон, всплыло из памяти название, – Что? Кому ты хотела позвонить?

– Скорая… набирай… пожалуйста…

– Аллё! – серьезным голосом, копируя меня, сказала Света в телефон, там что-то ответили, спросили.

Ее лицо исказила судорога, рот поплыл в сторону, а из глаз потекли слезы…

– Скорей, маме очень плохо! Скорее!.. – сквозь слезы прохныкала она в телефон.

Ее слеза обожгла мне руку… Всегда такое милое, любимое личико было обезображено невыразимым горем.

– Мама, я не хочу, чтобы тебя опять увезли… Я не хочу опять к папе… Там эта, его… Мам, ну пожалуйста, не бросай меня!..

Глаза защипало от слез, дыхание перехватило! Мое сердце разрывалось от безысходности – «За что?»

Боль наполняла меня всю без остатка, тянула куда-то в сторону, приглашая погрузиться во мрак забвенья, обещающего скорое избавление.

И только светлый образ моего Светика удерживал сознание в этом мире. Заплаканное лицо единственной дочки в обрамлении золотых волос давало мне силу сопротивляться боли, оставаясь в сознании.

Руки, ноги, живот, грудь – все болело, тяжелая голова взрывалась болью при каждой попытке повернуться. Страшно хотелось спать, но закрывая глаза, передо мной снова и снова проходили события вещего сна. А эта девочка, такая чистая и прекрасная, почему-то называла меня мамой?.. А я, значит, чем-то болел… Другие люди… какая-то невероятная окружающая обстановка!.. Где это? Что это? Зачем?.. Я был поражен силой того человека, страдающего от страшной болезни, я хотел бы стать таким же сильным, но я снова проваливался во тьму забытья.

……

– Ёзиф!!! Ёзиф! Плотник Ёзиф!.. – на пороге дома, в распахнутой накидке с не покрытой головой, стоял взъерошенный садовник Шимшон, позади него, у ограды, виднелись еще несколько встревоженных мужчин – жителей деревни.

– Помоги нам Ёзиф! – вступил на порог садовник, ударяя себя в грудь, – Мой сын!.. Мой единственный сын, болен! Вот уже третий день! Он лежит в постели и лает, как собака, а бывает, что воет! Он не встает, не ест и не пьет!.. Если такое продолжится, то мой сын умрет! Ёзиф!.. Еще также страдают сыны Дова и Йорама, и в семьях Леви и Мордехая такое же горе! – указал он на стоявших у забора мужчин, – На наши семьи пало какое-то проклятье! – закончил садовник, не отрывая напряженного взгляда от Ёзифа.

– Что случилось, почтенный Шимшон? Как я могу помочь вашим детям, если с моим сыном еще худшая беда?..

– Какие-то разбойники изувечили нашего ребенка и бросили умирать на дороге! – появилась за спиной мужа беременная Мириям.

– Ай-яй-яй! Нехорошо притворяться, Ёзиф! Старая Геула говорит, а она знает! Что это твой сын проклял наших детей! Ты его отец, Ёзиф, прикажи, что бы он снял свое черное проклятье… – продолжил садовник, не слушая Мириям, и шагнул под крышу их дома.

– Да в своем ли ты уме, сосед!? Что такое проклятье и кто такой мой сын, которому нет и шести весен!..

– Ёзиф, Ёзиф!.. – всплеснул руками садовник, – Когда ты пришел к нам, в свой ветхий отчий дом, мы приняли тебя с твоей семьей, как родного! Мы все вместе помогали тебе отстраивать твой дом! И чем ты хочешь отплатить нам?.. Наши дети лишились разума и скоро умрут! У наших семей не останется будущего! И виноват в этом будешь только ты!

Его глаза светились каким-то яростным, диким блеском. Брызгая слюной, он решительно наступал на Ёзифа, тыча коротким пальцем ему в грудь. Тот, будучи вдвое выше его, удивленно отступал, пока не уперся спиной в детскую кровать со спящим Эммануилом.

– Замолчи, лгун! – вдруг раздался звонкий детский голос.

– И твоя… – взъерошенный садовник замер с открытым ртом, злые слова, приготовленные для оскорбления хозяев дома, застыли у него на языке.

– Они сами прокляли себя, набросившись на беззащитного, как голодные псы на котенка! Они не умрут! Но и не встанут, пока истерзанный ими не поднимется с этой постели!..

Шимшон набрал воздуха, чтобы продолжить, но тут же закрыл рот, увидев перед своим лицом огромную, растопыренную ладонь Ёзифа. Взгляды взрослых остановились на маленьком тельце, лежащем на соломенной подстилке, под толстым одеялом.

Эммануил спал…

…

– Ёзиф, что нам делать? Эмила здесь совсем не принимают… а после того случая, я боюсь отпускать его из дома…

Голос матери звучал с соседней кровати, но казалось откуда-то издалека, очень хотелось спать.

– Я думал предложить тебе отвести его к братьям, в Кумран, там он будет в полной безопасности и многому научится…

Мама ответила что-то совсем тихо.

– Ты снова тяжела другим дитем, поэтому, когда он достаточно окрепнет, я сам отведу его…

К концу весны у меня появилась маленькая постоянно кричащая сестренка. Кроме того, я достаточно набрался сил, чтобы двинуться с отцом в долгую дорогу. И по правде говоря, я был рад покинуть наш дом, что бы в дороге, наконец, выспаться. По пути в Кумран, мы планировали навестить мамину сестру Елизавету, жившую в Вифлееме, с мужем и сыном – моим двоюродным братом.