Разрушенное святилище

Глава 29 Братья

Рогвард оступился, неловко подвернув ногу, и рухнул в неширокую расщелину между камнями, каких много было на плато перед крепостью. Ударившись головой, он потерял сознание, очнувшись с одеревеневшим телом от холода, заполнившего узкую дыру.

С удивлением отметил, что уже вечер, и он пролежал здесь не менее трех колоколов, осторожно пошевелился, проверяя целость костей.

И вдруг замер, оцепенев от ужаса. Он услышал негромкий голос, забыть который никогда бы не смог и который не ожидал услышать на этом поле.

Вкрадчивый голос Ортегиана говорил кому-то невидимому:

— Я просил тебя прийти сюда по просьбе Терранда. Конечно, он сам мог сказать все, что необходимо, но без всяких к этому оснований опасался, что ты не поверишь ему, заподозрив в измене.

Помолчав немного, как будто собираясь с мыслями, Трибун продолжил:

— Наш великий маг Гроциус вместе с небольшим отрядом во главе с известным храбрецом Сагурном совершит сегодня великий подвиг во славу Валлардии.

— Так вот почему его нет, — проскрипел кто-то.

Трибун поспешил ответить:

— Да, друг мой Стагеллис, он ждет неподалеку от Хрустального Грота.

Молодой голос с нетерпением, приглушенных глубоким почтением спросил:

Но почему мы собрались здесь, а не во дворце, почему соблюдается такая таинственность? Как бы армия не ушла без нас.

Очевидно, это был один из военачальников Терранда, горевший желанием вступить в сражение.

Зажурчал отеческий голос Трибуна.

— Мальчик мой, никуда ты не опоздаешь, ведь сигнал к наступлению дает Стагеллис, которого ты видишь перед собой. А здесь мы собрались потому, что вам нужно быстрее вернуться, не теряя времени на подъем через весь город. Кроме того, даже во дворце могут быть ненужные уши.

И тут же оставив свое мягкое внушение, заговорил без обиняков.

— Я направил Гроциуса с тайным заданием войти в столицу курсантов, проникнуть в храм, где его ожидает один из сильнейших жрецов, перешедших на нашу сторону, и вместе с ним своей магической силой помочь войскам.

Слышно было, как он вздохнул и тут же жестко продолжил.

— Все это ложь. Во имя страны я послал его на смерть и ни он, ни его сопровождающие не знают об этом.

Раздались ошеломленные возгласы, но тут же стихли, как только заговорил Ортегиан.

— Верный нам человек, которого курсаиты считают своим шпионом, предупредит их о приближении Гроциуса. Лучшие воинские силы будут ожидать его, семь могущественных магов выйдут навстречу. Он один, без твоей помощи, Стагеллис, не сможет противостоять им. Как только убьют лизардмена, его страшная магическая сила совьется в тугой комок, не находящий выхода. Терранд передал сержанту орб, и тот несет его с собой, уверенный, что это ритуальная принадлежность мага, который знает о ней. Орб притянет силу Гроциуса, и страшный взрыв не только уничтожит элитные войска врагов, но и снесет магическую защиту над городом, которая в этом месте наиболее слаба, почему — не знает никто. Они все погибнут, но мы победим и воздадим почести героям.

Молчание стыло наверху, пока Стагеллис не сказал без всяких эмоций:

— Нам пора возвращаться в лагерь. Миг выступления приближается.

Голос Трибуна, ставший как обычно мягким, напутствовал:

— Не забудь, друг мой, что Гроциус будет пытаться призвать тебя на помощь. Закрой себя и своих магов, чтобы он до последнего мгновения пребывал в неведении. Возвращайтесь, боги помогут вам.

Послышался стук копыт, несколько человек верхом удалялись от места встречи.

Сердце Рогварда билось так, что закладывало уши, и он опасался подняться раньше, чем уедет Ортегиан.

«Милосердные боги, — думал он, — какое предательство, брат мой погибнет. Но я не позволю, я разрушу твои планы, обрубок!»

Сочтя, что прошло достаточно времени, он осторожно покинул свое укрытие, каждый миг ожидая чьего-то окрика. Но плато было пусто, перед ним поблескивала река, уводящая направо, за горы, туда, где он еще мог догнать брата.

Рогвард бежал, не чувствуя огрубевшими подошвами острых камней, покрывающих берег.

Акторсы, оскальзываясь на огромных валунах, нависших над бурным течением, но даже не вспоминая о смертельно ядовитой воде под ним, из которой он вряд ли смог выплыть, настолько силен был поток и стремительны его завихрения, затягивающие на дно.

Он знал, что немалое расстояние до Курсайи войско преодолеет за один миг, и если он не успеет, то никогда не догонит, не спасет брата.

Несмотря на волнение, Рогвард вдруг почувствовал страх, почти ужас, видя, как наползают со всех сторон черные скалы, закрывая небо над головой, сужая беснующуюся реку и сближая ее берега.

Он впервые испытал такое одиночество, как будто был единственным человеком на земле, с особой остротой поняв, что совершил преступление, покинув лагерь, и если не догонит брата, ему придется скрываться в этих суровых мрачных горах.

Но тут же вспомнил ничего не подозревающего Визалиуса, подло обманутого теми, кому он доверял и перед кем преклонялся, слушая их речи о справедливости. И теперь шел навстречу смерти, по пути, который выбрали для него другие.

Рогвард невольно застонал, видя впереди только темное ущелье, не зная, как долго придется добираться до Хрустального грота. Он был молод, силен, но никогда не случалось ему бегать так быстро, зная, что лишь от него зависит жизнь брата.

Юноше казалось, что вместо воздуха в его легкие врывается песок, который с силой несет встречный ветер, он заполняет грудь, не оставляя, места для нового вздоха, наполняет тело вязкой слабостью.

Он закричал от радости, когда, неожиданно за поворотом открылась долина, окруженная лесом, и Хрустальный грот за ним, высвеченный белым сиянием луны.

Усталость, как тяжелый, мокрый плащ сползла с его плеч, и он кинулся к сияющей башне будто только сейчас начал свой бег. Не отрывая глаз от цели, Рогвард то и дело спотыкался о камни, прикрытые песком, и наконец упал, покатившись с небольшого возвышения.

Сперва показалось, что он попал в невесть откуда взявшееся болото, тело обволокла податливо упругая масса, которая удерживала его на месте, но и почти не сопротивлялась усилиям сдвинуться вперед.

«Это облако портала, о котором они говорили, — вдруг понял Рогвард. — Я попал на самый край, успел в последний момент, только бы еще пробиться внутрь!»

Он пополз на четвереньках, все время опасаясь, что тело распадется на две части — одна останется в Валлардии, а другую таинственный вихрь времени перенесет на поле боя. Юноша не сразу заметил, что прилагаемые им усилия совершенно напрасны, ибо ничто не препятствует пути, ползет же он не по песку равнины, а по притоптанной недавно чьими-то ногами высокой траве.

Высоко вверху над деревьями пролетал ветер, и казалось, что качающиеся ветви пытаются отполировать огромную, низко висящую луну. Он поднялся, вынимая из-за ворота грязной рубахи талисман и негромко вскрикнул, увидя Визалиуса в камне, полыхающем зеленым холодным огнем.

Ярость свечения говорила о том, что брат близко. Он шел среди деревьев горного леса, приминая ногами травяную стену, проскальзывая под сплетением нависающего над землей кустарника. Рогвард понял, что тот впереди, продолжает протаптывать тропинку, на которой он сейчас стоит. Скорее всего, послан на разведку, отряд или остановился, ожидая его возвращения или медленно следует за ним.

«Слава Ордине, — подумал Рогвард, — я сумею поговорить с ним наедине, а уж ему решать, рассказывать ли остальным или бежать со мной немедленно».

Он скользнул в кусты, и не упуская из виду тропу, осторожно пошел вперед, высматривая обреченных. Синее даже в приглушающем краски свете луны облачко мелькнуло среди ветвей, и он не сразу понял, что это волосы Гроциуса.

«Я догнал их, догнал, слава богам», — мысленно воскликнул Рогвард, вопреки всему опасающийся, что допустил ошибку, неправильно определив направление движения.

Еще дальше углубившись в лес, он обошел отряд, и теперь стремительно скользил, за каждым деревом ожидая увидеть широкую спину Низалиуса.

Неожиданно чьи-то руки охватили его плечи и шею, поворачивая и сдавливая согнутым локтем так, чтобы сломать позвоночник. Он успел прохрипеть:

— Брат… — но руки стали разжиматься еще раньше — Визалиус узнал его.

Рогвард согнулся пополам, втягивая в себя воздух, давясь кашлем, который не мог выплеснуть наружу, опасаясь привлечь внимание людей позади.

Визалиус топтался рядом, удивленный и обрадованный неожиданной встречей. Торопясь, еще не отдышавшись, Рогвард выпрямился и братья обнялись. Не давая Визалиусу времени на расспросы, младший хрипло заговорил:

— Брат, тебя предали! Я узнал случайно, что ваш отряд послан лишь для того, чтобы отвлечь внимание курсаитов и при этом погибнуть. Магия Гроциуса не поможет вам, враг предупрежден и ждет вас, сильнейшие колдуны Курсайи уже наготове!

Невольно отшатнувшись, Визалиус вскрикнул почти в полный голос:

— Это ложь! Тебя обманули! Да, мы выполняем тайное и опасное задание, но на войне и не может быть уверенности, что останешься жив. Многое зависит от тебя, не струсишь, m потеряешь головы — боги помогут тебе!

— Глупец! — набросился на него Рогвард, не ожидавший, что брат может усомниться в его словах. — Ничего от тебя не зависит, нет преданного Валлардии курсаита, который должен открыть ворота в город, нет источника воды, который Гроциус должен отравить своими заклинаниями, нет для вас тайного задания, кроме того, чтобы безропотно принять смерть!

Ошеломленный Визалиус молча смотрел на него, не в силах поверить. Рогвард, уверенный, что тот уже мысленно ищет пути к спасению, горячась, поспешно призвал:

— Брат, бежим! Что нам эта война? Многие говорят, что курсаиты вообще не виноваты, за что мы должны отдавать собственные жизни?

И видя, что брат впал в странное оцепенение, вспылил:

— Да что ты стоишь, когда нужно спасаться? Хочешь, скажи остальным и мы убежим вместе!

Голова отца, покачиваясь на темени, смотрела на Визалиуса снизу вверх полуприкрытыми глазами, под веки которых натекла кровь из отрубленной шеи. Багровые, потные лица курсаитов искажали гримасы смеха и торжества.

Они тащили мать из комнаты, и простая юбка, зацепившись за сучок, торчавший из скамьи вдруг разорвалась, высоко открыв полные белые ноги.

Двое оставшихся продолжали хлестать плетью спину Визалиуса, концы бичей загибались, вспарывая кожу на лице и груди.

Он видел только скрывающуюся группу насильников, застрявших возле узкого входа в маленькую комнату и рвался туда в тщетной, бессильной попытке освободить мать.

Повернув голову, чтобы впиться зубами в удерживающие его руки, он замер, пораженный ужасом — один из тех, кто избивал его, был Рогнардом, его маленьким братом, с лицом чужим, закаменевшим и мертвыми, пустыми глазами.

Визалиусу удалось выпрямиться и отшвырнуть эту тварь от себя и тут же он вновь очутился в лесу, видя перед собой лукавое лицо предателя. Услышал его упавший, изумленный, полный страха голос:

— Брат, что с тобой? Что ты делаешь?

От сильного толчка его отбросило к дереву, и теперь он стоял, придерживаясь руками за ветку, с бледным лицом, ошеломленный неожиданным нападением.

Видя это беспомощное, жалкое существо, осознавшее свое поражение в подлой попытке сделать из него предателя, Визалиус неожиданно для себя засмеялся страшным, безрадостным смехом:

— Так жизнь для тебя дороже отца и матери? Дороже страны, которой ты поклялся служить? Ты явился, чтобы из меня сделать предателя? Кто послал тебя, говори, ублюдок!

Но видя стершиеся, чужие черты человека, такого близкого недавно, он пожал плечами.

— Да какое это имеет значение? Ты сам ответишь за себя.

Выхватив меч, он ударил невооруженного человека в грудь и тот, широко раскрыв непонимающие, полные ужаса глаза, сделал шаг вперед, упал на колени, пытаясь зажать рану руками и тяжело повалился набок.

Бешенство и ненависть, охватившие Визалиуса от выплывших на поверхность сознания видений, теперь отступили.

Потрясенный убийством, он опустился на траву возле брата, обрывая мягкие толстые клочья мха, заталкивал их в рану, надеясь остановить кровотечение.

Вглядываясь в стремительно бледнеющее лицо, окликал брата по имени, но лишь чувствовал, как жизнь покидает его. Под руку попался камешек, Визалиус хотел отбросить его, но тут же понял, что это материнский талисман на перерубленном шнурке, еще недавно светившийся, а теперь серый и тусклый.

Он вдруг заплакал, приговаривая:

— Мама, мама, что я наделал, ты никогда не простишь меня.

Поцеловав холодеющий лоб, он поднялся, решив идти до конца, разоблачить того, кто обманул брата и поквитаться с ним, кем бы тот пи был.

Визалиус не мог поверить в предательство, ибо твердо знал, что великого мага невозможно поймать в ловушку. И недаром сам Терранд разговаривал с Сагурном накануне выступления.

Слишком серьезна была задача, поставленная перед отрядом. Возможно, именно от них зависел исход войны. А обманом послать на смерть мог кто-то и попроще главнокомандующего, зачем бы ему для этого тайно являться в лагерь?

Он оттащил брата за кусты, уложив на мягкую траву, и твердо пообещал ему, как будто тот мог слышать, вернуться после победы и достойно похоронить, чтобы не маялась по свету неприкаянная душа.

Услышав приближающиеся шаги, он быстро пошел вперед, чтобы встретиться с отрядом не на месте гибели брата.

Доложив Сагурну и Гроциусу, что никого не встретил по пути, да и вряд ли кто мог быть поблизости, судя по нетронутой траве. Те оэабоченно переглянулись, поскольку шпион, давно живущий в столице Курсайи, уже должен был выйти навстречу.

Однако ждать было невозможно — лишь несколькими минутами располагал человек, который должен был открыть потайной ход и крепостной стене, в том месте, где она подо у пала к горам. И время это стремительно приближалось.

Визалиус решил не говорить о встрече с братом, не желая бросать на него тень позора, хоть тот не сам решил предать, а искренне верил обманувшему его человеку.

«Будь что будет, — думал он, шагая впереди отряда. — На все воля богов, а я не могу внести смятение и разлад в этот ответственный момент Сагурн, Дарий пойдут вперед, а что сделают остальные? Нет, по моей вине наступление не сорвется».

Они неслышно скользили вниз, к белым, по темневшим от времени каменным стенам. Наступил момент, когда нужно было покинуть лесное укрытие и ступить на узкое пространство, отделяющее стену от горного массива.

Невольно помедлив, Сагурн, оттеснив Визалиуса, ступил вперед, увлекая за собой отряд.

Узкая, потемневшая неприметная дверь, ведущая в город, приотворилась, и опасения сержанта пропали — все шло, как было оговорено заранее.

Он ускорил шаг, спеша добраться до темной щели, препроводить мага для исполнения его таинственной миссии и, если представится возможность, присоединиться к основному войску или начать действовать со своим отрядом изнутри вражеского города.

Вдруг пронзительный крик, который он даже не узнал, заставил его вздрогнуть и остановиться. оглянувшись, он понял, что голос принадлежал чародею, лицо которого одновременно выражало потрясение и злобу.

— Нас предали! Сражайтесь! — кричал он повелительно и неистово.

Это предупреждение дало возможность валлардийцам вооружиться, образовав треугольник вокруг жреца, защищая его живой стеной. Противник, поняв, что его ловушка обнаружена, хотя и поздно, — устремился на врага, более не таясь.

С крепостных стен по веревкам, сливающимся с бурым камнем, скользили воины в легких доспехах — предполагалось, что они обрушатся на отряд в тот момент, когда валлардийцы подойдут ближе, к самым воротам. Поскольку засада раскрылась, им пришлось изменить планы, иступив в открытый бой.

Справа и слева, из-за углов изломанной линии крепостной стены появились отряды в кольчугах из черного металла, таких же шлемах, над которыми мрачно качались смоляные перья драбарры, редкой птицы, самой сильном и непобедимой среди своих собратьев.

Визалиус не испытывал страха перед смертью, которая вдруг стала неизбежной — глупи было надеяться на победу при таком несоответствии сил. Ему окончательно стала безразличие собственная судьба. Только одна мысль с ритмичностью барабанной дроби билась в голове:

«Он был прав. Мой маленький брат, ты пришел спасти меня, а я пролил твою кровь, не вы слушав, не попытавшись понять. Я виновен и и скорой смерти этих людей, почему, почему я не предупредил Сагурна? Возможно, он нашел бы выход. Будь проклят тот, кто задумал предательство, кто моими руками убил брата. Простите меня, мама и отец, смилуйтесь, боги».

Крик Гроциуса был единственным звуком человеческой речи, прозвучавшей в узкой расщелине между горами и крепостью. Слышался только шорох шагов, позвякивание оружия, да приглушенный шум боя, ведущегося у главных ворот.

Луна освещала эту безмолвную, страшную встречу, придавая ей иллюзорный вид сцены, на которой двигались химерические создания, молча, безжалостно наблюдая друг друга, подстерегая с единственной целью — убить.

«Да, это ловушка, — думал сержант, оглядывая воинство, вышедшее против его маленького отряда. Вот только чья? Или курсаиты прознали о наших планах или… Неужели Терранд послал нас в руки врага? Но зачем? И почему их так много? Боги, да это целая армия!» — мысленно воскликнул он, наблюдая медленно наползающие волны солдат, постепенно смыкающиеся вокруг широким поясом.

Узкая и высокая дверь в стене распахнулась, и оттуда появились люди в таких же черных, как кольчуги воинов, одеждах. Тончайшие металлические нити сплетались в агатовые блестящие плащи, алые, синие жезлы светились в руках семерых жрецов.

«Вот причина, — догадался Сагурн. — Они боятся Гроциуса!»

Сержант бросил взгляд на возвышающуюся над людским морем голову мага, лицо которого стало спокойным и отрешенным. Оглядев свой крошечный отряд, воскликнул:

— Не бойтесь! Судьбы наши уже записаны в свитках богов. Помните присягу и тот позор, что обрушится на вас, покинувших поле боя.

«Да куда тут бежать», — мелькнула последняя мысль перед тем, как стена воинов качнулась, двинувшись вперед, и тут же отступила, наткнувшись на невидимую преграду.

Мечи стоящих в первом ряду сверкнули в воздухе, пытаясь прорубить ее, но летя сверху вниз, не встретили сопротивления, с силой ударив по ногам не ожидавших этого курсаитов.

Впервые послышались крики, раздались проклятия и почти все, кто успел ударить, упали наземь с перерубленными, поврежденными собственными усилиями ногами.

Магические перстни лизардмена, стоявшего намертво упершись в землю, с безразличным, пустым лицом, как будто возле него ничего не происходило, направили потоки энергии вверх по изумрудному посоху и алые кольца на нем зазмеились внутри черными молниями.

Услышав вздох, идущий со всех сторон, Сагурн невольно поднял голову и вздрогнул, увидев, как алые зрачки чародея заполнили его глаза, вышли наружу пылающими куполами, охватившими голову полностью.

Несущиеся от них лучи, смешавшись с молниями колец, огненными перстами ударили войско, рассыпаясь среди людей сотнями пылающих стрел. Они пробивали кольчуги, шлемы, поножи, раскаляя их, испепеляя находящихся внутри людей, которые с дикими криками все пытались сорвать с себя побелевший от страшного жара металл, прожигая пальцы до костей.

Тела, сгоревшие внутри панцирей, ставших смертельными ловушками, осыпались жалкими кучками на землю, гремя железом, а смертоносные молнии уже истребляли других живых, множась с каждым погибшим, забирая его жизненную силу.

Не в силах сражаться против налетевшего ужаса, войско дрогнуло, еще мгновение — и воины бежали бы от неизбежной смерти.

«Неужели мы еще сможем победить?» — блеснула надежда у Сагурна, но тут же погасла.

Лизардмен дрогнул, его зеленая чешуя встопорщилась наподобие птичьих перьев и тут же опала, как листья осыпаются с деревьев среди жаркого лета.

— Жрецы, вступили их жрецы! — вскрикнул молодой Понтиан и тут же упал, захлебнувшись кровью — сквозь образовавшуюся дыру магического барьера пролетело короткое тяжелое копье, пробив кольчугу и застряв в ребрах парня.

Гроциус, сила которого была отвлечена магами, восстановил преграду и кинувшиеся было вперед с поднятыми мечами повторили судьбу предшественников, корчась с окровавленными ногами на земле. Их, как и прежде, быстро, не церемонясь и не обращая внимания на вопли, передали назад, чтобы тела не мешали в случае возможного наступления, когда барьер удастся прорвать.

Курсаиты попытались смять его массой, навалившись со всех сторон, но тела первых начали так сдавливаться, плющиться о преграду, что напирающие сзади были вынуждены отступить.

Семеро жрецов соединили свои жезлы в магическую пирамиду, с острия которой сорвался тончайший черный луч, легко скользнувший сквозь преграду и заплясавший возле лизардмена.

На его оголившейся мучнистой коже стали появляться чередующиеся в особой последовательности числа и пентаграммы и каждое изображение, как будто нарисованное мягкой кисточкой, опущенной в тушь, заставляло ящера отрывать одну лапу от посоха, на котором удерживалась голова Гроциуса, чтобы стереть знак.

Глаза колдуна приняли прежний вид, с оглушительным треском лопнул черный бриллиант, заменяющий правое ухо, и похищенная душа мантикоры вырвалась на волю.

Похожая на ожившую мистическую птицу, существовавшую в волнах Хаоса, когда не было ни земли, ни неба, ничего живого, мыслящего или не наделенного разумом, она поднялась вверх и некоторое время парила над скопищем людей, выбирая жертву.

В этот момент последний нужный знак был нарисован, и лизардмен покачнулся, неспешно разваливаясь на куски. Руки все еще сжимали посох и последним усилием воткнули его в землю, чтобы скрыть волшебника от парящего в небе возмездия.

Магические кольца погасли, перстни рассыпались, посох потемнел и страшная колдовская сила чародея продолжала биться в нем, лишенная выхода, которым служили погубленные атрибуты, возможности реализоваться в реальном действии.

Душа мантикоры обрушилась с неба, охватывая прозрачными крыльями голову, стаскивая ее с изумрудного жезла, и Гроциус закричал страшно и беспомощно, раздираемый бушующей в нем бесполезной силой.

Он умирал, семь высших магов Курсайи победили его. Барьер рухнул, с визгом и воем курсаиты накинулись на горстку людей, и несмотря на явное неравенство сил, те погибли не сразу, сражаясь так, как гладиаторы, которым обещана свобода, но уже не защищая свою жизнь, а лишь отдавая ее подороже.

Сагурн сорвал с плеча мешавшую ему сумку и черный орб, лежавший в ней, мощь которого в тысячи раз увеличилась, впитав силу испустившего дух Гроциуса, взорвался, обрушив крепостную стену.

Истекающий кровью сержант, лежа на спине, понял, что взлетел на воздух не только камень — могущество умирающего Гроциуса, соединенное с разрушительностью орба снесло магическую невидимую преграду, вознесенную над стенами на недосягаемую высоту.

Его догадка тут же подтвердилась — над ним летели, занимая город, отряды боевых драконов и фениксов, возглавляемые Террандом. Мысли Сагурна путались, он не испытывал ни гнева, ни ненависти, думая, что получил разгадку.

Сам Терранд послал их на смерть, вручив ему орб, лишь назначение которого было известно солдату, но не то, как он выглядел.

«Он обманул меня, — вяло и прерывисто текла мысль, — когда сказал, что это магическая принадлежность Гроциуса и отдать ее нужно только тогда, когда он потребует».

Он усмехнулся пересохшими губами:

«Бедняга Гроциус, он и не подозревал о том, что я несу, что жизнь его нужна только до тех пор, пока он не отдаст свою силу, чтобы сломать барьер. Разве ты, ядовитый жизнелюб, расстался бы со своим существованием добровольно? Браво, Терранд, ты все предусмотрел».

И вдруг он забыл о войне, предательстве, гибели солдат. Свет луны сгустился серебристой колонной, и из нее вышла прекрасная девушка, убитая столько зим назад. Лицо ее светилось, и карие глаза сияли на нем, прозрачные руки тянулись к лежащему и губы улыбались.

«Любовь моя!» — прошептал Сагурн, и сердце его остановилось.