Разрушенное святилище

Глава 27 Наступление

Тонкий вой трубы разбудил ополченцев на рассвете.

Еще ночью Сагурн распорядился выпустить всех провинившихся из Темноты, чтобы не терять лишних рук. Каждый получил с лепешкой кружку горячего отвара травы дар, которая наполняет сердце мужеством и отвагой, ощущением новых сил и неудержимым желанием применить их.

Сержанты построили свои отряды, снабдив каждого мечом, щитом, длинным кинжалом и тяжелым копьем. Капитан объявил, что сегодня состоятся общие учения на новом месте, выше по течению.

Подобие настоящего боевого построения уже случалось, поэтому ополченцы, ничего не подозревая, вели себя, как обычно.

Два брата-близнеца, тощих и пламенно рыжих выпрашивали, по обыкновению лишнюю лепешку, светловолосый здоровяк любовно точил лезвие меча, проглотив еду парой глотков. «Великий маг», как прозвали совсем молодого парнишку с известной долей уважения, смазывал травяным настоем раны, нанесенные жестокой муштрой.

Наблюдая за привычным течением тех двух терций, которые назывались свободными, включая завтрак, Сагурн, неожиданно и неуместно ощущая тяжесть своих тридцати пяти зим, думал о том, что мало кто из них вернется живым и уж тем более не покалеченным.

Возможно, именно так и следовало поступать, как в этот раз — сообщать о том, что ты уже находишься на войне, в последний момент. Зная заранее, многие бы не спали ночью, другие неизбежно попытались бежать, были бы пойманы с криками и проклятиями солдат. Все это могло вызвать суматоху, панику и лишний страх.

А когда вдруг узнаешь, что враг перед тобой, то остается только защищаться. Может, и не думая о судьбах страны, а озаботясь лишь сохранением собственной жизни, да какая разница, если целью в том и другом случае является уничтожение противника. А Терранд — прав: такого слабого ополчения не было уже многие зимы.

Подойдя к Визалиусу, лежавшему, раскинув руки на земле, как будто напитываясь от нее силами. Сержант невольно позавидовал его редкому умению в любой момент, в любом месте вот так безмятежно отдаться отдыху, словно рождаясь заново.

Он собирался слегка толкнуть помощника носком сапога, привлекая внимание, но подойдя ближе, встретил внимательный взгляд светлых глаз. Это было другой, удивительной способностью Визалиуса — если бы сержант проходил совсем рядом по своим делам, юноша бы не пошевелился, но он всегда заранее чувствовал, когда идут именно к нему.

Он поднялся, выжидательно всматриваясь в лицo сержанта, и тот понял, что сын мельника заподозрил обман и нуждается только в подтверждении своих мыслей.

Сагурн кивнул, и ожидание исчезло с лица ополченца, заменившись спокойствием и жесткой решимостью. В который раз сержант порадовался такому солдату и собственному умению подбирать людей — остальные в отряде были не намного хуже, хоть и не все отличались такой свободной, неистовой и одновременно гармоничной силой.

Сержант сказал.

— Осторожно предупреди своих, что сегодня выступаем, однако вместе с остальными будете только вначале. До того, как построиться, привлекайте к себе внимание, уверьте всех, что отряд на месте, намекните на возможность того, что нас поставят вместе с армейскими. Вряд ли кто-то станет особо нами интересоваться, но на всякий случай нужно сделать так, чтобы ничто не привлекало внимания. У нас задание особое, следите за мной — как только сниму шлем, подбирайтесь незаметно, а там станет ясно, что делать.

Визалиус исчез, а Сагурн подумал: «Сейчас, во всяком случае, мне мало что известно».

И тут же с солдатской философичностью заключил: «Начальству виднее, там посмотрим и что велят, то и выполним».

Ободрив себя таким размышлением, он отправился дальше, заговаривая с другими сержантами, ополченцами и солдатами, выполняя указание Терранда, краем глаза наблюдая, как его ребята так же ненавязчиво демонстрируют свое присутствие. Снова заверещала труба, ополченцы обступили своих сержантов и спустились к реке.

Горы постепенно сдвигались, зажимая Акторсу, и ее ядовитая вода злобно бурлила, разбиваясь о валуны, нагроможденные по берегам и в самой середине течения.

Ополченцы, за последнее время привыкшие к полыхающему торжеству Золотой горы, примолкли, с опасением оглядывая черные вершины с одинокими скрюченными деревьями.

Чернота наплывала, окружая все предметы вокруг. Верхушки горной гряды почти смыкались наверху, сужая светлую полоску неба.

Здесь не требовался четкий строй, поэтому Сагурн и его люди то и дело заговаривали с другими, несмотря на то, что и на них гнетущая обстановка тоже оказывала неприятное воздействие.

Река повернула, скалы неожиданно расступились перед песчаной равниной, образовавшейся после древнего землетрясения. По ее границе вилась сосновая роща, полукругом охватывая плато и вдали переходя в настоящий лес. Над нею искрила верхушка Хрустального грота, при виде которой ополченцы преисполнились опасливого почтения — сама богиня Эзерия и защитница людей Ордина появлялись здесь, беседуя с немногими женщинами.

Каждый забормотал свою молитву и над долиной некоторое время стоял неясный гул, даже капитан не решился прервать его.

Вновь пронзительно закричала труба, послышалась команда строиться. Сагурн расположился на правом фланге, так, чтобы между ним и рощей больше никого не оставалось.

Край солнца появился на небе и как будто его отражение на земле, сверкая золотисто-красным цветом выкатились из-за леса первые ряды конницы. Ополченцы дружно ахнули, потрясенные величием зрелища и впервые закравшимся сомнением относительно причин их сегодняшнего сбора.

Впереди на огромном белом коне ехал Терранд, отличаясь в снаряжении от остальных всадников только алым плащом, наброшенным поверх доспехов да султаном из белых перьев редчайшей птицы друзы, приносящей удачу.

Шлемы и латы конных воинов сверкали белой маргорнской сталью, лошадей прикрывали латы красного железа и рыжей меди. Большинство шлемов были изготовлены искусными мастерами в виде чудовищных звериных морд с разинутой пастью и оскаленными клыками, над которыми возвышались разноцветные султаны, зрительно увеличивая и так немалую фигуру воина, превращая его в устрашающего великана.

Кроме меча, почти вдвое превышающего длину пехотного, они имели тяжелые копья, конструкция которых недавно усовершенствовалась.

Наконечник крепился к древку не двумя железными шипами, а одним, второй заменил ломкий деревянный гвоздь. Вследствие этого при ударе деревяшка ломалась, а оставшийся металлический наконечник гнулся, застревая в щите.

Искривленное копье волочилось под ногами лошади. Единственной возможностью отделаться от этой тяжелой помехи было бросить щит, сделавшись уязвимым.

Конная лавина выстроилась перед одним, самым широким из трех мостов через реку. Терранд развернул копя так, чтобы все войско находилось перед его глазами. На шаг позади него застыли знаменосцы, выбранные из самых опытных, бесстрашных солдат.

К горизонтальным перекладинам их копий были прикреплены широкие полотнища, на которых алыми, золотыми и серебряными шелками был вышит герб Валлардии — череп единорога, сквозь глазницы которого была продернута цепь, оканчивающаяся двумя мечами.

За колонной всадников следовала легкая пехота, начинавшая бой и в случае необходимости отходившая в тыл, давая простор коннице. Одетые в туники и короткие штаны, пехотинцы имели круглые деревянные, обтянутые кожей, и металлические щиты.

Многие надевали панцири из многослойного полотна, пропитанного солью, отчего оно становилось настолько прочным, как будто было сделано из камня. Такой доспех предпочитали те, кто экипировался за собственный счет, он был весьма дешев.

Вооружение пехотинцев составляли мечи и пращи, камни для которых носили в сумках, перекинутых через левое плечо.

Подошедшие воины четко выстроились между ополченцами, вместе с которыми должны были первыми встретить врага. За ними следовали копьеносцы в кожаных панцирях, обшитых металлическими полосками, кроме того вооруженных мечами и щитами.

Короткие багровые туники, зеленые, серые, синие штаны вместе с блеском оружия составляли впечатление движущейся по земле радуги.

Высокие повозки, обтянутые белым, фиолетовым, оранжевым шелком предназначались для семидесяти семи архимагов, идущих пешком, одетых в одинаковые серебряные плащи с капюшоном.

Искусно вышитая непонятная вязь слов, звездных знаков, символы жизни и победы украшала одежду волшебников.

Старший архимаг прокричал команду, из крытых повозок по трое вышли ученики чародеев, они несли стеклянные прямоугольные треугольники.

С их помощью разжигался священный огонь, который не должен был угаснуть до конца военных действий. Утрата огня оборачивалась неизбежным военным провалом, и жрецы собственной жизнью отвечали за его сохранность.

Сначала установили черную статую Радгуль-Йоро, основателя сущего, бога войны и матери людей Амириссы. Они должны были присутствовать при появлении огня, вдохнув в него ничем не оскверненную душу.

Треугольники обратили к солнцу, установив так, что вершины сходились в одной точке — серебряной чаше, наполненной светлым пухом, что окружает плоды астеранта.

Люди в долине затаили дыхание. Старший маг с молодым лицом и седой бородой, обратился к верховному божеству.

— Всесильный и много мудрый Радгуль-Йоро! Мы, твои дети, начинаем справедливую войну против богоотступников и предателей. Прощу тебя, зажги святой огонь и помоги нам сохранить его! Мы победим, защищая имя твое от хулителей. Обрати на нас, недостойных, но преданных, свой взор. Пусть возгорится пламя!

Казалось текущее пламя бьется внутри полых треугольников, стекая к их вершинам, в ту точку, где лежали тонкие легкие нити.

— Смотрите, как отражаются лучи, — закричал архимаг, — они стали солнечным телом.

И в тот же миг огонь в чаше вспыхнул, поднявшись высоким столбом и опал, разгоревшись мягким пламенем. Крик восторга пронесся над долиной. Терранд своим громыхающим голосом, перекрывая шум реки, свист поднявшегося жаркого ветра заговорил.

— Война началась. Мы ее не желали и не по нашей вине прольется кровь. Для нас нет иного пути, как победить. Я не говорю или умереть, потому что смерть не карает правых. Потери неизбежны, но я верю, что они будут незначительны.

Многие при этом подумали — «например, я».

— Воины, — воскликнул командующий, здесь, перед нашими богами, перед их священным огнем мы дадим клятву, отменить которую может только смерть. Повторяйте за ним.

Он дал знак помощнику, в сверкающих доспехах подъехавшему ближе, и тот заговорил четко и торжественно, давая время солдатам повторить вслед за ним слова клятвы.

Двенадцать мальчиков в коротких серебристых тогах, тонких шлемах, украшенных изображением луны, неба в виде голубого полушария и зеленого диска земли одновременно подняли длинные трубы, изогнутые на конце, и тревожная, напряженная разнотонная мелодия наполнила долину.

Возгорание священного огня, торжественная клятва и эта зовущая музыка оказали на войско поразительное воздействие — даже унылые ополченцы, большинство которых не рвалось в бой, переполненные страхом и злостью от того, что их обманули разговорами об очередном ученье, неожиданно встрепенулись, почувствовав себя частью великой армии, несущей освобождение стране и месть врагам.

— Вперед, на курсантов! — вскричал Терранд.

Войско дрогнуло единым телом, вперед выступили тридцать жрецов, в руках которых горели факелы, зажженные от священного пламени. Чаша с огнем следовала в обозе, в повозке, охраняемой вооруженными магами.

Лошадь Терранда ступила на мост, сразу за ним ехали знаменосцы в шлемах, изображавших головы ягуара и пумы, затем шла легкая пехота вместе с ополченцами, четкими шеренгами выступали лучники. По боковым мостам, замыкая пеших в середину, двигалась конница. Неподкованные копыта гулко стучали о толстые бревна, скрепленные между собой в широкий прочный настил, перекинутый через узкую часть реки.

Несколько отрядов пехотинцев задержались, чтобы помочь переправиться обозу с продовольствием, запасами оружия, жрецами, лекарями с их чудодейственными снадобьями и примочками.

Железные пальцы Сагурна без всяких инструментов легко выдернули несколько деревянных штырей, на которых держалось колесо одной из повозок, она накренилась, заваливаясь набок.

Лошади забились, путаясь в постромках, мешая остальным подъехать к основному мосту, тогда как по боковым еще двигалась конница. Окружающие, не все искрение, удивились, услышав женский визг в накренившемся сооружении.

Отдернув боковую штору, сержант встретился взглядом с двумя дюжинами разноцветных женских глаз, наполненных страхом. Повернув голову, он увидел суетившегося вокруг лекаря с лицом таким же бледным, как влажная кожа подземного червя.

Он молчал, лишь протягивая ладони к сержанту и тут же соединяя их, чтобы заломить руки в жесте крайнего отчаяния. Им было чего бояться — Терранд запретил практиковавшееся ранее сопровождение армии женщинами, считая, что это развращает сам дух воинской дисциплины.

После запрета провоз женщин превратился в выгодное и опасное ремесло — их услуги за немалую плату предоставлялись избранным. Однако непослушание каралось строго и единственным образом — смертью. Первый осмелившийся нарушить приказ квестор, глава интендантской службы — не то, что простой лекарь, — был казнен, несмотря на заслуги и заступничество влиятельных лиц. В его шатре на повозке обнаружили несколько девиц, приберегаемых для офицеров.

Сержант приблизил гневное лицо к лицу лекаря. Физиономия последнего передергивалась непрерывными нервными гримасами. Сагурн негромко и жестко приказал.

— Чтоб сейчас же их не было здесь, пока до города недалеко. А сам пошел в повозку, да перебери свои травы, съешь какую, а то лускнешь сейчас от страха.

И глядя, как эскулап, блестя зелеными штанами, обтягивавшими дородные ягодицы, тяжело взбирается на покосившуюся телегу, покачал головой.

«Тебе ли заниматься опасными делами? Сидел бы со своими пиявками, горя не знал».

И тут же просунув вновь голову под полог, сержант рявкнул.

— Кстати и пиявок себе на затылок поставить не забудь, авось дурная кровь оттянется, умнее станешь!

И уже забыв о происшествии, Сагурн орал на незадачливого возницу, не проверившего повозку перед походом, изображая гнев. Наконец в раздражении сдернул шлем с головы, отбросив его назад, и тот повис на ремешке, продернутом в кольцо на гребне.

Как будто проверяя состояние остальных повозок, он пошел вдоль огромного интендантского обоза.

Сержант убедился, что знак его замечен, и Визалиус с остальными следуют за ним поодиночке, останавливаясь по пути, чтобы помочь или просто перекинуться словом, не привлекая внимания к своему продвижению.

Впрочем, никто на них не обращал внимания — все тянули головы вперед, желая рассмотреть, скоро ли тронутся с места. Не зная, где враг, они опасались далеко оторваться от вооруженных солдат. Один за другим группа Сагурна скользнула за деревья, подходя к Хрустальному гроту.

Дарий, опасливо принижая голос, тронул сержанта за рукав.

— А ведь это место запретное для мужчин. Вдруг богиня рассердится, будем здесь кусками лежать, как те балбесы, которых неизвестно кто разорвал?

Визалиус не преминул ядовито заметить.

— Да ты не богиню боишься, а девиц, что могут тебе кудри повыдергать. Куда уж тебе с ними сражаться!

Но нечленораздельное ворчание сержанта, смысл которого был понятен без слов, заставило обоих немедленно замолчать. В этом месте царила странная тишина, присутствующие испытывали постоянное желание обернуться, чтобы успеть заметить таинственный взгляд, скрытно наблюдающий за ними.

Сагурн, видя вертящиеся головы, с трудом не последовал их примеру. Подойдя ближе к гроту, он с недоумением оглядывал сверкающую ребристую поверхность, не понимая, почему скала названа так, если составляет монолит.

Но тут Визалиус воскликнул:

— Смотрите! — указывая рукой на узкий провал в камне, почти полностью скрытый нависающей блестящей стеной.

Не раздумывая, Сагурн распластался перед ним, сняв шлем, болтающийся за спиной, и начал втискиваться в узкую щель, каждое мгновение боясь застрять.

Он еще копошился возле стены внутри, поднимаясь, как его толкнул Визалиус, последовавший медленно за ним. Вскочив на ноги почти одновременно с солдатом, сержант на мгновение замер.

В молочном свете, создаваемом лучами солнца, прошедшими сквозь стены грота, он увидел мощную фигуру лизардмена, светящегося вблизи зеленью чешуи, рубиновыми каплями ожерелья и золотом магических браслетов. Изумрудный посох с алыми кольцами венчала человеческая голова, высохшая голова старца, оглядывающая воинов проницательными холодными глазами с алыми зрачками.

За этим «двухголовым», как иногда недоброжелатели величали лизардмена с его ношей, высились фигуры двух воинов.

Их нельзя было назвать иначе несмотря на то, что оба были одеты в короткие белые хламиды и такие же штаны. Единственным оружием служили длинные кинжалы, по два висящие па поясе, да тяжелые дубины, на которые они легко опирались.

Однако от двух мужчин веяло неукротимой энергией и силой, не знающей жалости, не останавливающейся ни перед чем, мешающем подойти к цели. Оба были опасны, сами по себе являясь смертоносным оружием.

«Маг Гроциус, — подумал Сагурн, — так вот кого мне следует сопровождать».

С момента расправы болотного шамана над невинной девушкой Сагурн возненавидел служителей богов. Со временем острота чувства сгладилась, но он по-прежнему относился к ним с подозрением, не раз убедившись, что рекомендуемое ими, якобы со слов богов, поведение для большинства весьма отличается от их собственного, в котором всегда было место для богатства, лжи, наслаждений и обмана.

Тонкий, прерываемый всхлипами вой прервал молчание. Схватившись за меч, Сагурн обернулся, увидев, что молодой Понтиан, не переставая визжать, извивался возле щели, пытаясь вырваться из грота, а Визалиус и Талл, схватив его за ноги и плечи, тащили назад.

Даже знакомый суровый голос Сагурна, перед которым парень преклонялся, не мог привести в чувство обезумевшего от ужаса ополченца. Негромкий, по-настоящему веселый смех перекрыл шум, отражаясь звоном серебряных пластинок от стен грота.

Неожиданность его заставила всех замолчать, а Понтиана замереть на месте, подняв всклокоченную голову с красным лицом.

Смеялся Гроциус, прищурив глаза, отчего красные зрачки казались просто темными, утратив неестественную остроту.

— Не бойся, мой мальчик, — почти прошептал он, обращаясь к юноше. — Мы такие, какими сделали нас великие боги. Мы живем — и разве не это главное? Ведь если бы тебе оторвали голову и предложили жить, разве ты бы отказался? Считай, что так случилось и со мной. Нам предстоит нелегкий путь, каждый должен знать, что может положиться на другого.

Гроциус немного помолчал, а потом обратился к нарушителю спокойствия и требовательно спросил.

— Я могу быть уверен в тебе, солдат?

Опомнившийся Понтиан вскочил, покраснев еще больше, на этот раз от стыда и преданно вскричал.

— Можешь, великий жрец! Твоя жизнь будет для меня важнее собственной!

Гроциус усмехнулся уголком рта.

— Я знал это. Ты еще отличишься, и награда будет ждать тебя. — Он обратил свой взор на Сагурна. — У тебя хорошие воины, ты славно поработал с ополченцами. Ты знаешь, что должен делать, мы пойдем этой тропой.

Лизардмен, сделав шаг вперед, указал пальцем на белую плиту, лежавшую впритык к стене. Сагурн удивленно посмотрел на него, ящер двинулся вперед, но его опередили два воина.

Как только первый встал на камень, он провалился вниз, открывая ступени, ведущие под землю. Ход был не длинным, почти не осыпавшимся, потому что песок спрессовался с глиной, застыв монолитной оболочкой, из которой торчали тонкие корни травы и деревьев.